8

Меня втолкнули в камеру, где двое, вероятно, «старожилов», лежали на металлических койках. Еще одна койка была незанятой и ждала, по-видимому, меня.

Мне навстречу встал лишь один, приземистый и плотный, неожиданно румяный, но весь в синяках и кровоподтёках, спокойный человек.

Чуть не брякнув «шилды-шивалды», я произнёс:

— Здравствуйте!

Румяный молча протянул мне руку и сразу спросил: — Вы землянин?

— Да. Меня зовут Ивэн Симпл, — на всякий случай скрывая своё настоящее имя, ответил я.

— Я тоже землянин. Роки Рэкун, — назвал он себя.

Второй, так и не поднявшись, кряхтя и стеная, ворочался на своей койке, лёжа прямо поверх тёмно-синего одеяла и харкая время от времени на пол слизью и кровью.

Румяный, оглянувшись на него, сообщил:

— Это фаллоус, Ком Туэнд его зовут. Он уже не жилец. Да вы садитесь или ложитесь, — указал он на свободную койку. — Жрать всё равно до утра не дадут, — он грязно выругался. — Да скотине перед забоем можно уже и не хавать. — Он испытующе посмотрел на меня.

Я сел поверх одеяла на койку и молчал, всем своим видом выражая готовность слушать. А слушать было надо, так как пока я ничего не понимал.

Румяный Рэкун улёгся поудобнее, положив руки под голову, как бы уберегая её от засаленной наволочки и, забросив ноги на спинку кровати, стал говорить.

— Прежде всего, — сказал он, — позвольте поздравить вас с прибытием на планету Паппетстринг, которая находится, да будет вам известно…

— В неправильной галактике NGC147, - перебил я его. — Угадал?

— Совершенно верно. И — раз галактика неправильная — значит, всё здесь неправильно.

— Как сказать, — подыгрывая его шутке, усомнился я, — вот наш Млечный Путь — он ведь относится к типу спиральных галактик, которые считаются правильными, но сами понимаете…

— Это точно, — сказал Рэкун. — ну ладно, до утра нас не потревожат, и кое о чём я вам немного расскажу, хотя сомневаюсь, что мой опыт вам пригодится. Почему — поймёте.

Я всё-таки лег на койку, так же, как и Рэкун, лицом вверх, и уставился в бетонный потолок. Небольшая лампочка над входом почти не мешала нам своим светом.

— Мы находимся в так называемом тренировочном городке, — начал Рэкун. — Вам уготована роль куклы. «Куклами» называют нас, живых людей, боевики дёртиков, которые тренируются в городке, совершенствуя искусство рукопашного боя.

Дёртиков! — Я чуть было не вскочил с кровати, но быстро успокоился и продолжал слушать. Наконец что-то забрезжило. Возможно, румяный Роки даст мне, сам того не осознавая, какую-то информацию, которая поможет мне начать активно выполнять своё задание, а не только проявлять инстинкты самосохранения, чем я до сих пор вынужден был заниматься и в чём, кажется, преуспел.

— Отрабатывая на кукле приёмы, дёртики могут сделать с ней всё, что угодно, — будто учитель на уроке, продолжал Рэкун, — могут ранить, искалечить, убить. Кукла должна обороняться, создавая активное противодействие тренирующимся дёртикам, но при этом не должна наносить им тяжёлые повреждения и, уж подавно, убивать их. Если же кукла сильно травмирует дёртика, её убивают. Убивают её и тогда, когда она сама из-за травм перестаёт служить для головорезов полноценным спарринг-партнёром. В этих случаях кукол убивают не мучая, сразу — пулю в затылок — и свободен… Но если, не дай Бог, кукла убивает дёртика, её казнят страшной казнью. Правда, такого при мне не случалось. Боевики — молодые, здоровые, сытые парни, а мы — голодные, ослабленные, измученные, а главное, потерявшие всякую надежду люди… Да здесь не только люди. Они хватают всех человекоподобных. Вот наш Ком Туэнд, — он взглянул на лежащего пластом несчастного, — фаллоус. Есть тут, кроме нас, и другие «млечники», есть и с Андромеды, как фаллоусы, и с ее спутников — NGC205 и M32.

— А что делают дёртики с убитыми куклами? — спросил я как бы между прочим.

— Как что? — удивился Роки. — Они же сами земляне. Поэтому зарывают трупы в землю за пустырём, на пологом склоне холма, обращенном к лесу. Вернее, нас заставляют зарывать. В чьей камере обретался при жизни покойник — оттуда и рекрутируют могильщиков. — Он понизил голос. — Вот завтра Ком Туэнд придёт к концу, и мы с вами, если останемся живы, повезём его… — он запнулся на секунду, — неизвестно, кто кого повезет…

— И что же, — продолжал я гнуть своё, — их не вскрывают и контрольного выстрела не делают?

— Да вы что, скажете тоже, — рассмеялся Рэкун, — полежат до вечера у пакгауза под навесом, как дрова, а после ужина и вечернего сортира — вывозим их. На простой телеге, мать честная, без всяких гробов, только тряпьём обернём…

— А если попасть в похоронную команду и там, на пустыре, заделать чёрных — и в лес? — с надеждой спросил я.

— Да вы, никак, бежать уже намылились, — насмешливо сказал он. — Не думайте, не выйдет. Они выставляют на пустыре оцепление. Да это бы ещё ничего, главное — звездолёт висит над пустырём во время похорон. Прожекторы, автоматы, опять же флэйминги. А из камеры не убежишь, сами видите. Но если даже предположить, что удастся выбраться из камеры, а потом по-тихому смыться из городка — куда денешься? Дёртики шум поднимут, искать начнут, у них тут база есть в нескольких милях отсюда. Спалят флэймингами к чёртовой матери. Отсюда бежали уже, это все знают. Тех, кто убежал, никто больше не видел живыми, их сюда и не возвращают — с головешкой не потренируешься. — Он помолчал. Потом отрешенно сказал:

— Чем умирать от побоев, как Ком, я, когда почувствую, что невмоготу, сам пойду на прорыв — как в детстве мы в киношку прорывались черед запасный выход — пусть спалят или пристрелят сразу. Да я бы их на плацу убивал, но не хочу, чтобы меня казнили, мучили. Боюсь — и всё, — он виновато улыбнулся. — Я ведь был учителем физкультуры, занимался раньше борьбой, потому и продержался тут почти месяц. Одних, самых слабых и неумелых — в первый же день… Другие неделю-другую живут. Это ещё зависит, на кого нарвешься. У дёртиков здесь тренируется в основном зеленая ребятня, на нас набираются опыта. Но есть и профессионалы, настоящие садисты. Вот Чмырь, например, — его так все зовут. Они, чтоб форму не терять, любят приехать сюда с базы и свалить пару-тройку кукол перед обедом и перед ужином. — Он опять грязно, совсем не по-учительски, выругался. — Тренировки два раза в день.

— Значит, вы настоящий старожил, — горестно польстил ему я.

— Нет, приятель. У нас тут есть один — Сингэлонг Джанк его зовут, тоже землянин, — он почти три месяца как кантуется в куклах. Говорили, освободят его, если дотянет до трех, в виде исключения. Но освободят с условием, что пойдет к ним, к дёртикам, служить. Да он не согласится, я думаю.

— Значит, два-три месяца у нас в запасе всё-таки есть, чтобы выбраться отсюда? — пошутил я.

— Не надейтесь, прямо вам говорю. Здесь, да наверное, и везде, такая формула действует: свобода — это смерть, и только смерть — свобода.

Рэкун приподнялся на локте, повернул ко мне голову, и наши глаза встретились.

— Слушайте, а зачем мы вообще живём, как думаете?

— Да, наверное, просто потому, что жизнь существует как феномен, — всё уже решив для себя, мягко сказал я. — Вы, если можно, расскажите о дёртиках. Я о них никогда раньше не слышал, — попытался я направить разговор в нужную мне сторону.

— Сингэлонг Джанк о них всех больше знает, — отозвался Рэкун. — Я с ним почти две недели просидел в одной камере. Дёртики к нему — просто даже странно — с каким-то, что ли, подобием почтения относятся. А кстати, где вас подловили? — вдруг спросил Роки.

— На «Платинум сити».

— Я так и знал! — воскликнул он, — и меня там же, и Джанка. Сдаётся мне, этот красивый «террариум» под прозрачным колпаком скрывает в своих недрах настоящий гадючник. Дёртики — а они являются крупной бандой межгалактических гангстеров — имеют на «Платинум сити» контролируемые ими бары, рестораны, отели. Но это, наверное, чепуха, видимая поверхность айсберга. Раньше они, дёртики, были ничем не выделявшейся среди других таких же шаек группой космических пиратов. Но шесть лет назад, — это рассказал мне Джанк, — к ним примкнул, или, наоборот, объединил их вокруг себя, какой-то головастый авантюрист, вроде даже бывший профессор, Джестер Дёрти. Вы уже поняли, что все головорезы из этой шайки называют себя дёртиками — по его имени, точнее — по фамилии. И вот высоколобый, по словам Джанка, затеял какие-то большие дела, так что банда стала оперяться. Кстати, этот Дёрти якобы сам был злее любого гангстера. Но он уже сильно болел и выполнял в группе, естественно, роль мозгового центра. Бывшего главаря прежней плохонькой банды он не затмил, а просто разделил с ним функции. Этот главарь, Кэс Чей его зовут, наоборот, при Дёрти вошёл в силу и из простой гангстерской «торпеды» превратился чуть ли не в супермена. Они с профессором отлично ладили друг с другом. В группе имелась и третья крупная фигура — некто Казимир, который, как и Дёрти, был физиком и которого профессор прочил себе в преемники — он ведь знал, что довольно скоро умрёт. Но Кэс не ладил с Казимиром — может быть, из-за того, что были почти ровесниками. В общем, Дёрти года два назад умер, и Кэс Чей после этого сделал Казимиру какую-то бяку. И Джанк мне говорил, что теперь всё полностью сосредоточено в руках Кэса. Вот только что за большие дела творят сейчас дёртики — загадка. Но где-то в галактике Маффей 1 или Маффей 2 у них есть какой-то секретный объект. Из «Платинум сити» через нашу Паппетстринг ходят к Маффею звездолёты-грузовики с надписью «Металлы», а с Маффея вывозят что-то другое. Но что — непонятно. Контрабандой занимаются, что ли, в крупных размерах? — закончил Рэкун длинную тираду.

— Послушайте, Роки, я тоже видел на парковке в «Платинум сити» «харвестер» с такой же надписью. Наркотиками-то они торгуют, это ясно: ведь «Платинум сити» — свободная зона, там и нюхай, и кури, и коли, что хочешь. Но эти контейнеры слишком велики, и в них, конечно, возят не наркотики.

— А что в них возят — нам, увы, уже не узнать никогда, поскольку мы — «куклы», одни из самых беспомощных персонажей в мировом театре абсурда. — Роки был настроен философски, что вполне соответствовало данным обстоятельствам: в его жизненном пути отчётливо просматривался бессмысленный, впрочем, как и у всех нас, конец.

— Так значит, Роки, — как ни в чём ни бывало сказал я, — профессор Дёрти умер задолго до вашего появления здесь. И вы, ясное дело, видеть его не могли. А других — Кэса, Казимира, ну хоть бородавчатого с вислым носом, которого я прозвал Индюком, или этого верзилу с сахаровоза, или девицу-блондинку Холдмитайт, — видели?

— Ха, — сказал Рэкун, — этого, в бородавках, вы точно заметили, и здесь Индюком зовут. Он бывает иногда на плацу. А Кэса и Казимира ни я, ни Джанк никогда не видели. О девице я вообще ничего не слышал, а верзила с сахаровоза — не знаю, их тут много, высокорослых дуболомов.

— Ну, спасибо, Роки, — удовлетворённо сказал я, вставая с койки. — Надо немного размяться, — и стал расхаживать по длинной и узкой нашей скромной обители.

— Не за что, — внимательно наблюдая за мной, лениво отозвался Рэкун. — Никак не пойму, чему вы радуетесь. Вы не обижайтесь, я вас не пугаю, а говорю вам, как мужчина мужчине: никакие знания вам теперь не помогут. Готовьтесь к смерти, — и он повернулся лицом к стене.

Я продолжал неслышно прохаживаться по камере. Горсть микрохирургов, которую я заглотил ещё в туалете, делала своё дело. Ранка во рту совсем не болела, и кроме лёгкого чувства голода, при котором только чётче и яснее работает мозг, ничто не беспокоило меня. Ком Туэнд вёл себя подозрительно тихо; Роки, наговорившись, задремал, а потом и вовсе заснул. Я был в порядке и теперь, когда мне никто не мешал, немного поразмыслил обо всём.

Я вспомнил «Платинум сити», вспомнил злорадство в глазах бармена, вспомнил телефонный разговор с дежурным клерком, которому я наивно представился доктором Хабблом. Что ж, я рискнул, не подумав, что у них так хорошо налажена связь. Клерк здорово позабавился, зная уже, что Индюк вывел Эдвина Хаббла из строя, каким-то образом сделав так, что Хаббл заболел. А ведь его болезнь может закончиться и смертью.

Внезапно я совершенно отчётливо представил мёртвого Хаббла. Это было как наваждение. Никакого логического и фактологического объяснения пришедшему ощущению у меня не было, но я, неведомо как и почему, вдруг понял, что Эдвина Хаббла больше нет в живых. Это пришло как знание свыше, как знание, почерпнутое из Единой Ментальности Вселенной, вобравшей в себя ментальности всех когда-либо умерших — людей, человекоподобных и нелюдей, души которых она приняла…

Я не собирался делать то, что удалось неизвестному мне везунчику Джанку — не хотел жить здесь, хотя мог сравнительно легко просуществовать несколько месяцев и не быть искалеченным и убитым. Но я уже принял решение. Нет, господа, сначала я развяжу себе руки, а там посмотрим, кто кого. Я, как кот, любил гулять сам по себе.

Завтра мне предстоял трудный день, и я собрался спать. Подойдя к койке, отвернул одеяло с серым, застиранным и грязным пододеяльником и увидел на простыне два больших бурых пятна. Несколько секунд я смотрел, с каким то патологическим упорством не отводя взгляда от простыни. Потом расправил одеяло и улегся поверх него на койку, не раздеваясь. Мне нужно было хорошо отдохнуть; репетицию я рассчитывал провести между двумя тренировками, поэтому я приказал себе спать и быстро, будто провалившись в яму, заснул, как когда-то давным-давно засыпал в детстве.