"В родном городе" - читать интересную книгу автора (Некрасов Виктор)– 18 -Снег. Первый в этом году снег. Николай идет по улице, все с тем же чемоданчиком в руке, в непригнанной госпитальной шинели, в ушанке на затылке – все-таки жарко еще в ней. Завтра праздник. На фасадах домов вешают портреты, лозунги, пятиконечные звезды с выкрашенными красной краской лампочками. – Эй, друг! – кричит Николаю кто-то, стоящий на приставленной к стенке лестнице. – Поддержи, пожалуйста, скользит проклятая лестница. Парень в расстегнутой телогрейке, с папиросой за ухом, старательно вбивает костыль в стенку. Внизу, возле лестницы, стоит портрет. – Теперь подай портрет. Осторожно только, тяжелый. Николай подает портрет. Парень пристраивает его, потом соскакивает с лестницы и отходит на мостовую. – А ну глянь! По-моему, хорошо. Николай соглашается – немного криво, но хорошо. Парень вытирает лоб. – Это мы поправим. Это нам раз-два, и все. Но вообще неплохо. Правда? – Неплохо. – Ну, а теперь давай лозунг. После лозунга еще один портрет. Потом герб и флаг над самым подъездом. Становится жарко. Шинель и телогрейку приходится скинуть. Флаг пристраивают к балкону, для чего надо зайти в чью-то квартиру. Там уже празднуют. Никто не удивляется их приходу. Без всяких возражений открывают заклеенный балкон, и каждый дает совет, как лучше пристроить флаг. Потом подносят обоим по рюмочке и суют в руку бутерброды с колбасой. – Ну спасибо. Простите, что помешали. Парень порывается еще куда-то идти с Николаем, но денег нет ни у того, ни у другого. Они прощаются. – Заходи, – говорит почему-то парень, неистово тряся Николаю руку. – Во дворе, лестница направо, шестая квартира. Колесниченко. Юрий Колесниченко. А снег все идет. Ватага школьников уже перебрасывается снежками. Хохочут. Твердый, холодный снежок угодил Николаю прямо в ухо. – Ох, простите! Мы не нарочно, простите! – и опять хохочут. – Черта с два! Николай ставит свой чемоданчик на землю, лепит снежок и ловко попадает в засыпанного снегом парнишку. Ничего, не разучился еще… В зоне обстрела какой-то прохожий с поднятым воротником. – Безобразие! – ворчит он. – Ну просто безобразие… Ватага разбегается. Снег вдруг перестал. Уже начинает таять. Жаль. Николай сгребает его с какого-то подоконника и с удовольствием глотает – мягкий, холодный, сразу тающий во рту. Только часам к двенадцати Николай попадает к Сергею. Тот лежит на своей скрипучей железной койке, положив ногу на спинку, и курит. Протез стоит рядом, прислоненный к стенке. Николай ставит чемоданчик в угол. – Принимаешь? Сергей свистнул. – Вот это да! Пропавшая грамота! – И тут же, с грустной уже интонацией: – А встретить-то и нечем! – Наклонившись, он долго шарит рукой под кроватью. – Вот всегда так: когда надо – нету, а когда не надо – есть. – Ну и бог с ней. – Ладно. Рассказывай. Где пропадал? – Пропадал или не пропадал, а вот нашелся. Где спать положишь? – Из госпиталя, что ли? Прогнали? – Нет, не из госпиталя. – Шура? – И не Шура. Сергей смотрит на шинель без погон. – Демобилизовали? – Шесть месяцев. Один черт! Паспорт уже в кармане. – Николай хлопает себя по боковому карману. – С сегодняшнего дня новую жизнь начинаю. Сергей криво улыбается. – Вот и мне предлагают… – Что предлагают? – Новую жизнь начинать. А я не хочу. – Почему? – А потому. Не хочу, и все. Старая нравится. – Не говори ерунды. Противно слушать. – Не слушай, раз противно. – Ну, на кой черт тебе все это надо? Ей-богу. Плюнь ты на них, брось ты эту лавочку, пока не поздно. Паспорт есть у тебя? – Есть. – Ну вот и давай вместе начинать. Вдвоем легче. – Что? Работу искать? Да подавись она… Разучился я работать. Да и платят мало. А я деньги люблю. – Врешь – не любишь! Вид только делаешь. – А зачем мне делать? И вообще хватит об этом. Надоело. – Он сердито смотрит на Николая, небритый, обросший. – У Шуры был? – Нет. – Почему? – Завтра собираюсь. – Вот это да! – Он весело смеется, хлопая Николая по плечу. – Развестись решил, – мрачно говорит Николай. Сергей перестал смеяться, смотрит на Николая – глаза уже злые, – потом говорит одно только слово: – Дурак! Николай молчит. – Нет, видали дурака… Сам себе жизнь портит. – Не знаешь, не говори. – А я ничего и знать не хочу. Дурак, и все. Безмозглая башка. Ну, я, дрянь, пьяница, бузотер, безногий инвалид, кому я нужен? А ты! Красавец парень – ну, немножко там нос подгулял, бывает, – но, в общем, парень гвоздь. Капитан, гвардеец, член партии, ноги на месте, что еще надо? – Он долго, точно проверяя сказанное, смотрит на Николая. – И чего я только полюбил тебя, подлеца? Пес его знает почему. И видал-то всего три-четыре раза, а люблю, и хочется мне, чтобы все у тебя хорошо было. А ты вот не хочешь. Не хочешь, и все. Вбил себе в голову какую-то ерунду… – Он хватает Николая за голову и смотрит ему в глаза. – Ведь Шура ждет тебя, понимаешь? Ждет. – Так не ждут, – говорит Николай. – Ждут, ждут… Ты ничего не понимаешь. Ждут! Они долго спорят. Сергей убеждает. Николай упорствует. Никаких жен. Это он твердо решил. И завтра же пойдет к Шуре. Тянуть нечего. А то ерунда какая-то – муж не муж, жена не жена. Надо точку поставить. И он свободен, и она свободна. Сядет в поезд, и – ту-ту! – подальше отсюда. В Сибирь куда-нибудь? А? Поехали в Сибирь. – Там холодно, не хочу. И вообще – ну тебя в болото! – Тогда на юг, на Кавказ, в Баку. Я там четыре месяца в госпитале провалялся. Хороший город. И винограду – завались! И вина. И рыбы. Устроимся где-нибудь на рыбном промысле, как боги. И корешок у меня там есть. Хороший парень. В госпитале сдружились. И сестра у него красавица. В самый раз тебе. Чернобровая азербайджаночка. А глазищи – во! Женим вас, и родится у вас черноглазый такой пацан, и будешь ты его качать на коленке, а я сидеть рядышком и улыбаться, винцо попивать… Сергей качает головой: – Красиво все это, брат, да не про меня. Не умею я этого. А учиться поздно. – Он шумно вздыхает. Стол полон окурков. Накурено так, что приходится открывать окно. Часам к пяти Сергей говорит: – Точка. Пора спать. Тикай на свой тюфяк. Николай вытягивается на тюфяке, прикрывается шинелью. Рядом ставит голубенький трофейный будильничек. Устанавливает его на одиннадцати. Пусть в одиннадцать разбудит. Он твердо решил пойти сегодня к Шуре. Кончать так кончать… Только подходя к Шуриному дому, Николай подумал, что может ее не застать. Сегодня ведь демонстрация. Ну, ничего, подождет. Сядет в той же самой кухне, где уже сидел когда-то, и дождется в конце концов. Торопиться ему некуда. Он поднялся на третий этаж и постучал. Шура была дома. Он застал ее моющей пол. В подоткнутой юбке, стоя на коленях, она скребла ножом пол возле печки. Николай вошел молча. За него громко постучала в дверь какая-то соседка и крикнула: «Шура, к вам!» Шура, не подымаясь, через плечо взглянула на вошедшего. Потом медленно встала, держа в одной руке нож, в другой тряпку, сделала несколько шагов, и тут произошло то, что должно было произойти еще тогда, два месяца тому назад, в госпитале, – она заплакала. Она ничего не сказала, она стояла посреди комнаты, с тряпкой и ножом в руках, с испачканным носом, и по щекам ее, совсем как у ребенка, катились большие прозрачные слезы. Николай почувствовал, что у него щекочет в горле. Он шагнул вперед, притянул Шуру к себе и несколько минут смотрел ей в глаза – большие, сияющие радостью глаза, потом поцеловал их, по очереди, сначала один, потом другой… |
||
|