"Свои продают дороже" - читать интересную книгу автора (Некрасова Ольга)

ИНТИМ СО СВИНЬЕЙ

До «Олимпийского» от метро недалеко. Если знать, в какую сторону. А Татьяне пришлось и поискать спорткомплекс, и отстоять лишнюю очередь в кассу, где, оказывается, продавали билеты на концерт Леонтьева. Погода была мерзкая — снег с дождем. В обеих очередях — и на Леонтьева, и за билетами на книжный рынок — говорили о глобальном потеплении. В конце концов, пристроившись за бритоголовыми парнями с пачками книг на тележках, она вошла в подъезд. И обомлела. Столы налево, столы направо, столы куда-то вниз по ступенькам и столы вверх по ступенькам. Раскладные, маленькие и побольше, с фанерными подставками-витринами и без, и все плотно заставлены книгами, сотнями тысяч книг!

Кассет и компакт-дисков поменьше. Каждый стол — под своим написанным на стене номером.

Народу было битком, в узких местах протискивались боком. Толпа вынесла ее к столику с детскими книжками: одна в виде силуэта божьей коровки, другая — в виде черепахи, «Старик Хоттабыч» с написанной от руки биркой «Первое неподцензурное издание», атлас, тоже детский, с картинками, наклейками и, непонятно зачем, игральными картами. Торговал этим добром сутулый мужчинка лет шестидесяти, одетый под стать окружающей молодежи: грязные черные джинсы, казаки и байковая рубаха навыпуск. Остальным продавцам он годился в деды, но покупателей зазывал довольно резво и, мало того, был единственным, кто это делал.

— Чер-репаха ползет, книжку везет! Машам, Петям и всем детям! Подходи, становись, покупай, веселись!

Пока Татьяна разглядывала мужчинку, из толпы к нему подкралось нечто свиноподобное. Хотя это было помоложе Татьяны, про себя она его назвала дядькой и, конечно, Свиньей: опухший, колышущийся, со вздернутым носом наподобие пятачка и поросячьими глазками.

Продавец поскучнел и, отчаянно жестикулируя, стал отчитываться перед Свиньей:

— Неудачный день был вчера, Витек! Всего десять книг ушло. Говорю тебе, надо переходить на комиксы.

А это что? «Аленушкины сказки»! У меня внук целыми днями режется в «Сегу», читать вообще не заставишь…

— Не заговаривай зубы, Аристархович! — рассердился Свинья. — Не умеешь торговать, так и скажи. У меня на твое место очередь. Смотри, вылетишь!

Базарил Свинья лениво и в то же время с удовольствием, как баба из вымирающего племени советских продавщиц, которая смотрит на весь мир одним скучным взглядом: «Вас много, а я одна».

Татьяне стало жалко Аристарховича. Когда Свинья ушел, она взяла с прилавка «божью коровку», ненужную ей и неприятную. Детская книжка напоминала о неродившемся ребенке Змея.

— Нравится? — оживился Аристархович. — Берите, у меня самые дешевые на рынке. «Божьи коровки» по десять, «Хоттабыч» по пятнадцать. Очень рекомендую, первое неподцензурное издание!

— Неподцензурное — это с эротикой? — невинно поинтересовалась Татьяна.

— Если честно, просто довоенная редакция, первая, — не принял шутку Аристархович. — Тут у него есть бывший нэпман, вместо грузовиков подводы и мальчиков не двое, а трое. Вам самой будет интересно почитать и сравнить.

Чему-чему, а влезать в душу Татьяна у Змея обучилась. Она купила «божью коровку» (показала кредитоспособность) и стала перелистывать «Хоттабыча» (это чтобы продавец не потерял к ней интереса). Держа его на этом крючке, Татьяна сообщила, что она вдова Кадышева, и выложила свою проблему: досталось в наследство шесть тысяч тиража, не знает, как продать…

— У меня сын офицер, подполковник, вашего покойного мужа обожает! Заходите ко мне за столик, чтоб не толкали. Я вам все расскажу, — засуетился Аристархович.

И рассказал.

Все шесть тысяч экземпляров сразу не продашь. Самое для Татьяны правильное — повесить объявление в администрации, куда ходят мелкие оптовики, а самой зацепиться, получить торговое место. Эти места — около метра, т.е. ширина столика, — сдаются на длительные сроки за тысячи долларов, поэтому ей нет смысла связываться с арендой. Лучше наняться к оптовику вроде Свиньи (которого и Аристархович называл за глаза не иначе как Свиньей). Он арендует здесь двенадцать столиков и, соответственно, держит двенадцать продавцов. Можно будет привезти свои книги и продавать что-то со столика, в розницу, что-то — мелким оптом. Проблема в том, что человеку со стороны наняться в продавцы сложно. Оптовики берут родственников, знакомых, смазливых телок за определенные услуги.

— А вы-то как устроились? — спросила Татьяна. Ни под одну из этих категорий Аристархович вроде бы не подходил.

— А я с улицы, — вздохнул продавец. — В администрации сказали, что мест нет, а тут Свинья-благодетель:

«Возьму старичка, он забавный». Вот и забавляется. Я по профессии школьный учитель, а он по жизни двоечник.

У него ко мне животная ненависть. Выгонит он меня, — печально закончил Аристархович. — Наиграется и выгонит, как мою предшественницу. Он же меня взял вместо одной девушки, которая ему давать Не хотела. Рынок есть рынок — закон джунглей.

Купив к ненужной ей «божьей коровке» ненужного «Хоттабыча», Татьяна пошла в администрацию.

Все было, как и рассказывал Аристархович: вертятся бритоголовые парни, все не старше тридцати — надо полагать, оптовики, — под заклеенной объявлениями доской скучает секретарша, а на доске крупно: «Вакансий нет». Пока она осматривалась, из-за обитой дерматином двери выплыла крупная пергидролевая блондинка. По шубе она признала в Татьяне женщину своего круга и спросила:

— Вы по какому вопросу?

Вопрос выясняли долго, потому что блондинка, приняв Татьяну за свою, не могла от этого сразу отказаться и все допытывалась, какая такая драма с ней приключилась, раз она просится в рядовые продавцы, — отсидела?

Попала под ревизию, но сумела соскочить? Наконец все выяснилось, и блондинка, сразу потеряв к Татьяне интерес, бросила секретарше:

— К Кареву ее. Он давно просил девочку побойчее.

Секретарша, декольтированная и минированная (от слова «мини»), кинула Татьяне через стол какие-то бумаги и показала на стенд, где висели образцы, как эти бумаги заполнять. Быстро калякая привязанной к столу ручкой, Татьяна удивлялась про себя, как просто у нее все получилось. А секретарша, довольная тем, что обладательница норковой шубы оказалась птицей невысокого полета, уже по-свойски шептала ей:

— Завтра приходи к девяти. Сначала сюда, познакомишься с Каревым. Он ничего, своих не обижает… Ты одинокая?

Татьяна молча кивнула. Вопрос, заданный, несомненно, в какой-то связи с этим Каревым, навевал самые неприятные мысли.

— Тогда ничего, — повторила секретарша.

Татьяна окончательно поняла, что Карев — тот еще бабник.

На следующий день у дверей в комнату администрации она столкнулась со вчерашним свиноподобным дядькой, и они вместе вошли. Секретарши на месте не было, уборщица в грязном синем халате возила шваброй по полу.

Свинья присел на заскрипевший стул и по-хозяйски заявил:

— Ну, давай знакомиться. Меня зовут Витек Карев, а ты мой новый работник, да?

— Похоже, да, — без энтузиазма буркнула Татьяна.

Вот это повезло, ничего не скажешь. Угораздило попасть на Свинью.

— Работать, значит, пришла? А что сидим? Пшли!

И Свинья повел ее на склад.

У затянутых сеткой дверей ссорились из-за новых столов и спорили, кто сегодня на каком месте стоит. Обходя продавцов. Свинья с Татьяной прошмыгнули без очереди к пожилому кладовщику.

— Здорово, Витек! — бросил он Свинье и беззастенчиво уставился на Татьяну. — Заменил Аристарховичато? Да, этот работничек получше будет!

— Лет на тридцать получше, — поддакнул Свинья, — и спереди номера на два.

Довольно усмехаясь, он погрузил на Татьяну складной стол, сам покатил впереди тележку с книгами. Татьяна плелась за ним, чувствуя себя штрейкбрехершей. Значит, из-за нее Аристарховича выпихнули с рынка. Старик вытеснил свою предшественницу, Татьяна — старика, а потом и на нее найдется конкурентка помоложе и погрудастее. Это было обидно, хотя она и сама не собиралась тут задерживаться.

Продавцы уже заполонили этаж. Распаковывали коробки, раскладывали столики, задевая друг друга и переругиваясь. Подросток лет пятнадцати лихо промчался на грузовой тележке, как на самокате, и колесом отдавил Свинье ногу.

— ..твою мать! — запрыгал на одной ноге оптовик.

Устаревшего глагола «еть» он не знал.

Татьяну это позабавило, но виду она не показала.

— Вот твое место, — объявил Свинья, подвозя тележку к незанятому метру у кафельной стены. — Смотри, после будешь делать все сама. — Он раскрыл столик, смахивающий на большой фанерный чемодан. — Видишь, на коробках написано: «Аристархович, столько-то книг».

А я пишу: «Таня». — Он зачеркнул «Аристарховича» и вывел ее имя. — Как закончишь, уложишь книги обратно, напишешь, сколько там осталось, ясно?

Татьяна кивнула.

— А ясно, так помогай, че стоишь-то!

Она послушно принялась драть ногтями коробки.

— Отвлекись. — Неутомимый Свинья дернул Татьяну за полу меховой жилетки, которую она специально для этого случая разыскала среди «дачных» вещей Змея. — На вот, возьми ценники, — он фамильярно сунул Татьяне в карман пачку пустых бумажек-самоклеек. — Цены написаны карандашом на титуле, открываешь книгу, смотришь, сколько она стоит, пишешь цифру на бумажку и приклеиваешь. Шевелись, не спи, а то как десять часов исполнится, народ валом повалит! Ладно, работай, если что — я на двести двадцать седьмом месте, это справа от тебя!

И Свинья испарился, шлепнув ее пониже спины и приклеив шлепком ценник. Начинается, подумала Татьяна. Одно она поняла сразу: возмущаться в ее положении не стоит, а то быстрехонько отправишься вслед за беднягой Аристарховичем.

Десять часов уже «исполнилось», и народ повалил.

У ее стола постоянно толклись человек пять-шесть: бабушки, желающие приобрести книжки в подарок любимым внукам, молодые мамы с детьми (охота же с ребенком на рынок тащиться!) и подростки, привлеченные «неподцензурным» «Хоттабычем», которого явно путали с «нецензурным». Увы, даже такого маленького контингента Татьяне хватало с лихвой, чтобы растеряться, разорваться и схватиться за голову. Кого-то она ненарочно обсчитала, и вышел скандал, какая-то бабулька сбила ее с толку, подсунув старую десятирублевку, получила на сдачу больше, чем заплатила, и, совершенно счастливая, затопала к выходу. Пока Татьяна ее догоняла, на прилавке стало меньше одним «Хоттабычем», но мальчишку-похитителя изловил сосед слева.

— Ничего, — утешил он Татьяну, — на первых порах так со всеми. Я, когда первый день работал, так умотался, что к концу дня уснул на стуле. И тоже книжку стащили.

Так что не комплексуй, привыкнешь.

Привыкала Татьяна быстро. Через несколько часов она поймала себя на том, что одновременно отвечает двум покупателям и боковым зрением следит за подозрительным мальчишкой, который нацеливается смахнуть в открытую сумку все того же «Хоттабыча».

Без четверти три к ее столику подбежал Свинья, изучил список проданного и, кажется, остался доволен, хотя сказал только:

— Сворачивайся. Сегодня работаем до трех, а если будешь торговать позже, оштрафуют.

Измотанная Татьяна вспомнила, как складывается стол и что надо писать на коробках, отвезла их на склад, и Свинья заменил толстую пачку денег — ее выручку на тонкую — ее зарплату.

Только тогда, держа в руках несколько десятирублевых бумажек — при Змее она за обычный поход в гастроном тратила раз в десять больше, — Татьяна как будто очнулась. Господи, что она тут делает? Ее ждет наследство: банковские счета, квартира, дача, «Мерседес»… Но на это наследство нужно заработать. Продать на четыре тысячи долларов змеекниг. Одного дня у книжного лотка было достаточно, чтобы понять: если так и торговать, с одного лотка, это займет месяца два.

Татьяна решительно подошла к Свинье, который благодушествовал на складном стульчике, попивая джинтоник из банки.

— Витек, — сказала она, — я вдова писателя Кадышева…

Первый раз Татьяна отдалась ему просто потому, что некуда было деваться. То есть выбор имелся: или переспать со Свиньей, или сдать пятидесятитысячную диадему за пять, уплатить гонорар Шарообразному и сразу же, едва получив завещание, кинуться продавать «Мерседес», который весь уйдет на взятки в «Москомимуществе» и гонорары опять же Шарообразному — теперь уже за адвоката в суде. Потом придет пора платить госналог, десять процентов, а ни диадемы, ни «Мерседеса» уже нет — продавай, Таня, дачу…

Витек, которого она уже не называла Свиньей даже про себя, разрубил этот узел с решительностью и хамством прирожденного торгаша. Осмотрев сложенные в спальне штабеля «Морского Змея в раю» и на пробу вскрыв одну пачку, он заявил:

— Я уплачу за твое завещание. Через месяц вернешь десять тысяч. А книги продам со своих лотков, выручка — пополам.

Не успела Татьяна сообразить, что Витек дерет несравнимо меньше, чем в ломбарде, как он потянул ее на кровать. Видимо, это входило в условия сделки. Тянуть было недалеко: книги занимали в спальне почти все свободное место. Молодой Витек завелся, как «Мерседес», без скрипа и с пол-оборота. Совершенно не готовой к такому повороту дела Татьяне было больно, но под конец она с удивлением почувствовала, что ей начинает нравиться и что еще пять минут — и у нее все получилось бы.

Отстрелявшись, Витек пошел на кухню, притащил целый поднос оставшихся от поминок продуктов и начал Татьяну кормить и поить любимым Змеевым «Юрием Долгоруким». Мужчины кормили ее в постели всего несколько раз в жизни, и то когда она болела. Татьяна, хотя и не питала никаких иллюзий насчет чувств Витька, растрогалась и, кажется, выпила лишнего. Через полчаса у нее все кружилось в глазах, а Витек захотел еще.

«Еще» прошло на «ура». Это был не трудоемкий подвиг Змея и не мастерские усилия Барсукова, с которым она чувствовала себя изменницей и шлюхой, отрабатывающей свои госпитальные привилегии. Это было просто траханье от избытка молодых сил, ни к чему не обязывающее и никого не ущемляющее, поскольку Змея не стало. Какая-то часть Татьяны рыдала по умершему мужу, но тем острее было наслаждение, потому что всякая порочность добавляет перца постельным отношениям.

После третьего раза она погнала Витька в ванную — захотелось вдумчивых поисков и свежих решений. Потом она уже не считала «разы»: все слилось в один непрекращающийся процесс близости-выпивки-сна и опять близости.

Как-то неожиданно оказалось, что начался новый день, и они с трясущимися коленками поползли к Шарообразному нотариусу. Витек не отважился сесть за руль своего «жигуленка» — взял такси. Шарообразный очень хорошо понял их состояние и смотрел на них с завистью.

Выписанный Витьком чек на четыре тысячи долларов он принял без колебаний. Татьяна поняла, что мелкий оптовик, сам торгующий с лотка, делится с ней далеко не последним.

На рынок Витек не поехал — то ли загулял, то ли рынок вообще не работал по понедельникам. Вернулись к Татьяне и рухнули спать, но все время мешали телефонные звонки. Сашка звонил узнать, как у нее с завещанием, Вика звонила непонятно зачем, но тоже намекала на завещание и обещала поддержать Татьяну в суде, Сохадзе с фигой в кармане интересовался, как продаются книги, Игорь завел свою обычную волынку про гараж, и даже Барсуков отметился: напомнил, что его жена уехала в санаторий писать диссертацию и квартира осталась без хозяйки. Барсукова Татьяна послала открытым текстом.

А потом раздался звонок, которого она ждала с тех пор, как прочла в папке Змея список «Им известно — от кого могли узнать».

— День добрый. Вы меня вряд ли помните, — сказал близкий голос в трубке. Татьяна слышала даже легкое дыхание говорившего. В окошечке хитрого Змеева телефона с определителем номеров светились одни прочерки — номер не распознан. Должно быть, рэкетир звонил из автомата.

— Почему же, помню, — ответила она и ударила первая:

— Здрасьте, Петр Петрович! Как ваш друг, выздоровел?

Есаул списком сглотнул. Татьяна физически чувствовала, как ему хочется заорать: «Откуда ты знаешь мое имя?!»

— Вполне. Выжимает раненой рукой двухпудовку, — наконец выдавил он.

— Повезло ему. У нас, знаете ли, целый арсенал, есть даже слоновье ружье, а он попал под пулю из мелкашки.

— Не надо парить, — отрезал Есаул. — Арсенал ваш сейчас у брата, муж умер, а вы подделали завещание!

Татьяна обмерла. Вот оно — то, о чем предупреждал Сашка, о чем говорила сама: не удержать ей наследства.

Чиновники-взяточники, адвокаты — крапивное семя, друзья и родственники Змея, норовящие урвать свой кусок, а теперь еще и рэкетиры… А она одна против всех!

С Шишкиным, успокоила себя Татьяна. Шишкин обещал помочь! Растрачивать такой веский аргумент в телефонной болтовне было глупо. Пусть это будет неожиданностью для Есаула.

— Что вам нужно?

— Половину. В ваших обстоятельствах это щедрое предложение, Татьяна Петровна. Мы вам поможем с адвокатом, отошьем других наследников. Недвижимость останется при вас, а деньгами, уж будьте добры, поделитесь. А не то потеряете все.

— А вы знаете, что мой брат — майор спецназа? — ледяным тоном спросила Татьяна.

— Ну, во-первых, он хоть и спецназовский, но всего-навсего автомобилист, — блеснул осведомленностью Есаул. — Во-вторых, инвалид. Малейшее подозрение психиатра, и его отправят на пенсию, а потом скорее всего отберут служебную квартиру… Вы, Татьяна Петровна, плотно сели на крючок, так что не дергайтесь — только больнее будет.

— Я должна подумать, — сказала Татьяна. Хотелось поскорее положить трубку, но это казалось невозможным без разрешения Есаула. Его мягкий голос лишал ее воли.

— Конечно, подумайте. Вопрос денежный, с кондачка не решается. Только уж вы не затягивайте, Татьяна Петровна. Учтите, это первое наше предложение. Второе будет хуже или будет вообще не вам — вы не единственная наследница.

И Есаул отключился, не забыв распрощаться.

— Тань, ты вся зеленая, — заметил Витек, вполуха слушавший разговор. — Что случилось?

— Ничего, Витек, спи.

— Да нет, я пойду. И так дома не ночевал. Жена меня уже, наверное, с милицией разыскивает, — безмятежно сказал ее недолгий любовник. — Да, кстати, документы на тираж я не посмотрел.

— А мне его так привезли, без документов, — призналась огорошенная Татьяна. — Ты что же думаешь, я эти книги украла? Давай в издательство позвоним, Сохадзе…

— Сохадзе?! — Витек, который уже прыгал на одной ноге, попадая в штанину, снова рухнул на постель и беззвучно заржал. — Ой, не могу! Ты что ему сделала — кинула на чем-нибудь или просто дать забыла?

Одеваясь, он в двух словах разъяснил ситуацию. Товар у нее — бесфактурный, левый. Когда он уже продан, это великолепно: не надо платить налоги. А пока не продан, с ним ничего не стоит налететь на УБЭП или налоговую, и тогда нужно делать круглые глазки и говорить: «Это не мое, ума не приложу, откуда взялось», потому что все равно товар отберут.

— Так я и прошу тебя продать! — взмолилась Татьяна.

Витек сел к ней на постель.

— Я не могу, честно. Имел неприятности, еще раз попадусь — лавочку закроют. А другие — не захотят. Напрямую от Сохадзе они бы взяли, ас незнакомым посредником не станут связываться. Хотя сейчас, похоже, и у Сохадзе никто не стал брать: конец года, народ прикидывает дебет к кредиту, органы лютуют. Поэтому он тебе и впарил тираж — склад освободил. — Он зачем-то посмотрел на телефон и спросил:

— Машина тебе от мужа осталась?

— He про тебя, — поняла Татьяна. — «Мерс», двухгодичный.

— Да, «мерса» у меня еще не было, — многозначительно заметил Витек. — Значит, к тиражу я не притронусь, остальное в силе: десять тонн через месяц. Заметь, завещание у тебя не отбираю, хотя мог бы.

Татьяна сидела с разинутым ртом. И лишь когда за ним захлопнулась дверь, все у нее сложилось: обручального кольца Витек не носил, был по-мужски голоден, домой до звонка рэкетиров не торопился… А потом услышал, как она угрожала Есаулу то слоновьим ружьем, то братом-спецназовцем. Тут и ребенок догадался бы, что на нее наезжают. Вот Витек и слинял от греха подальше, выдумав несуществующую жену.

Она посмотрела в окно как раз вовремя, чтобы увидеть, как «жигуленок» Витька отчаливает со двора. Даже мотор не прогрел, так торопился. «Мог бы отобрать завещание», как же! Прекрасно понимает, что для него это просто бумажка, а ей без завещания нечем было бы расплатиться.

— Свинья и есть свинья, — вслух сказала Татьяна.

Было скорее смешно, чем обидно. Тело еще истомно ныло, и потом чек трусоватого Витька здорово приблизил ее к получению наследства. Стоило ли рассчитывать на большее?