"В никуда" - читать интересную книгу автора (Демилль Нельсон)Глава 25Стрелки часов перевалили за полдень. Дождь кончился, но небо оставалось таким же насупленным. Справа от дороги, в аэропорту Фубай, шел на посадку маленький винтовой самолет. Здесь тоже когда-то была американская авиабаза, хотя и не самая большая. Сьюзан сказала несколько слов Каму, и он завернул в ворота аэропорта, где стоял полицейский джип. Дождь смыл грязь с повреждений на нашем "ниссане", и я представил себе желтую краску на переднем крыле. И тут же вспомнил совет Конуэя избегать аэропортов. Надо же – пришлось воспользоваться именно аэропортом, чтобы попытаться замести следы. Я заметил на территории напоминания об американской армии и летчиках: бетонные бункеры, каменные стенки, бетонную контрольную вышку – все это я помнил с тех пор. Место оказалось не людным – Каму удалось припарковаться у самого терминала. Мы вышли из машины, открыли заднюю дверцу и выставили вещи на землю. Мистер Кам с волнением ждал, что произойдет дальше. Его не убили – вывернулся из передряги, и то уже хорошо. Я достал бумажник и отсчитал две сотни долларов. – Это для мистера Тука. Шофер улыбнулся и кивнул. Я показал на повреждения. – Сколько за это? Кам что-то сказал Сьюзан, и та перевела: – Триста. Я отдал не споря и при этом представил, как буду отчитываться за эту сумму, когда вернусь обратно: Потом присмотрелся к царапинам, заметил остатки желтой краски и жестом показал, что их нужно содрать. Шофер быстро закивал головой. Затем отсчитал еще сто долларов и отдал Каму, дав понять, что это для него. Он улыбнулся шире и кивнул ниже. – Как ты считаешь, – спросил я Сьюзан, – этого достаточно за то, что он чуть не лишился жизни? – Вполне. А сколько причитается мне? – Ты поехала добровольно. А его мы заставили. – Я нагнулся к машине, снял с приборной панели игрушечный вертолетик и протянул Каму. – Подарок. Чтобы вы навсегда запомнили нашу поездку. Сьюзан перевела, и он поклонился, а потом сказал по-английски: – Спасибо. До свидания. Я посмотрел на часы и повернулся к мистеру Каму: – Мы летим в Ханой. Усек? – Ханой, – улыбнулся он. – Правильно. – Я обратился к Сьюзан: – А теперь накрути его еще разок, чтобы он не ходил в полицию. Она положила руку ему на плечо и стала что-то говорить успокаивающим тоном. Он кивал, а я неотрывно смотрел ему в глаза. Мы пожелали друг другу счастливого Нового года. Он сел в "ниссан" и уехал. – Как ты думаешь, куда он теперь, – спросил я Сьюзан, – в полицейский участок или в Нячанг? – В Нячанг. Мы взяли вещи и мимо двух вооруженных людей в форме вошли в здание аэровокзала. В зале царил дух 60-х годов. Народу было достаточно, но без давки. Табло демонстрировало прилеты и вылеты только до шести часов. – На Тет никаких поездок, – прокомментировала Сьюзан. – Все уже сидят по домам. – Кроме меня. И кроме тебя. – Я обвел глазами аэровокзал. – Однажды мне пришлось здесь побывать. Хотел сесть на военный рейс до Анхе. Но не попал – не оказалось мест. Самолет пошел на взлет и в конце полосы столкнулся с вертолетом. Все погибли. Смешно? Сьюзан не ответила. По залу парами ходили вооруженные люди. На них была такая же форма, как на Пихале в Сайгоне. Наверное, что-то вроде пограничников. Двое остановили белого и попросили предъявить билет и удостоверение. – Побыли здесь, и хватит, – сказал я Сьюзан. – Поедем в отель "Сенчури риверсайд" в разных такси. Сначала я, потом ты. Я зарегистрируюсь. Ты тоже постарайся снять номер. Но если не получится, жди меня в вестибюле. Встретимся там. – Давай лучше в баре. Мне хочется выпить. – Мне тоже. Кстати, где пистолет? – На моей персоне. – Сходи в туалет, переложи в сумку, а сумку отдай мне. – Лучше иди и садись в такси. – Сьюзан... – Это мой пистолет. Если меня с ним застукают, я скажу, что это зажигалка. Мы немного постояли. – Веди себя незаметнее, когда будешь проходить мимо полицейских. – Я знаю. Я не стал ее целовать. Просто повернулся и вышел из аэровокзала. Я сел в первое же такси, затащил чемодан и сказал водителю: – Хюэ. Отель "Сенчури риверсайд". Бьет? Мы тронулись. А когда проезжали мимо полицейских, я наклонился – будто для того чтобы завязать шнурок. До Хюэ было около десяти километров. По дороге нам попался смутно отложившийся в моей памяти городок Фубай. Вдалеке я заметил пагоды и разбросанные по холмистой местности могилы императоров. Мы пересекли реку, и шоссе № 1 превратилось в улицу Хунгвуонг. Я не знал Хюэ. Но знал многое о нем. В частности, что мы въезжали в Новый город на восточном берегу реки Перфум. Старый, императорский город стоял на противоположном берегу. Новый город был приятным, процветающим местом. Сам по себе некрупный, он все-таки вырос с тех пор, как в 1968 году я видел его из вертолета. Тогда он представлял собой сплошную груду развалин. Через несколько минут такси свернуло на круговую дорожку перед отелем "Сенчури риверсайд". Гостиница стояла в глубине улицы, среди сада, в самом деле на берегу реки. Перед большим пятиэтажным зданием красиво расположились пруд и фонтан. Большие золотые буквы над входом составляли поздравление с Новым годом – Я заслужил это место. Я расплатился с таксистом. Появился коридорный. Взял мой чемодан. А я подхватил свою сумку. Швейцар распахнул передо мной дверь. – Добро пожаловать в гостиницу, сэр. Вместительный вестибюль был со вкусом отделан в современном стиле. На полу в горшках стояли кумкватовые деревья. В вазах – цветущие новогодние ветви. Слева – длинная регистрационная конторка. Я выбрал самую красивую девушку и подошел к ней. – Зарегистрируйте меня, – попросил я. – Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд. Она подняла на меня глаза. – Вы... – Бреннер. Пол Бреннер. Фамилия написана в ваучере. – Ах вот как... Извините. Она постукала по клавишам компьютера и посмотрела на экран. А я представил себе надпись крупными буквами: "РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЖИВЫМ ИЛИ МЕРТВЫМ. СООБЩИТЬ В ПОЛИЦИЮ!" Но девушка, читая, улыбнулась. Судя по табличке на груди, ее звали Деп, что значило "симпатичная". – Все правильно, мистер Бреннер. Добро пожаловать в "Сенчури риверсайд". – Спасибо. У меня было ощущение, что на мне не хватает одежды, что я небрит и зубы нечищены. Но Деп как будто не заметила. – Надеюсь, путешествие было приятным? – спросила она. – Интересным, – ответил я. – Ах вот как... Откуда вы приехали? – Из Нячанга. – И как там погода? – Отличная. – А здесь облачно. Но зато прохладнее – вам понравится. Деп снова посмотрела на экран. – Мы приготовили для вас очень хороший номер, мистер Бреннер. С лоджией и видом на реку и старый город. – Спасибо. – Вы бывали раньше в Хюэ? – Неподалеку. В Куангчи. В шестьдесят восьмом. Деп подняла на меня глаза. – Ах... Вот именно. – Могу я посмотреть на ваши паспорт и визу? – попросила она. – Пожалуйста. Только верните обратно. – Конечно. Но мне необходимо сделать ксерокопии. А вы пока заполните вот эту форму. Я заполнил регистрационную карточку, а Деп тем временем сняла копии с моего паспорта и визы. Вернувшись, она отдала мне документы. А я ей – карточку. – Вы собираетесь остановиться у нас на трое суток? Так? – спросила она. – Да. – Про себя я подумал: возместит мне гостиница уплаченные деньги или нет, если меня арестуют раньше? А вслух спросил: – Кстати, у вас есть свободные номера? Деп проверила по компьютеру. – Немного. На праздники у нас много гостей. – Она дала мне ключ. – Если вам что-нибудь понадобится, консьержка в вашем распоряжении. – Спасибо. Для меня нет сообщений? – Сейчас посмотрю. Деп порылась в ящике с папками и извлекла большой конверт. – Вот это, кажется, вам. Я принял конверт и расписался в получении. – Ваш багаж вскоре принесут. Номер шесть на пятом этаже. Лифты справа за вами. Приятного отдыха. – Спасибо. Вы очень красивы. Чак мунг нам мой. Деп улыбнулась, поклонилась и сказала: – Спасибо. И с Новым годом. Я вошел в лифт и поехал наверх. Интересно, что во всех гостиницах мира говорят одними и теми же словами. Наверное, всю гостиничную обслугу производят в одном месте – где-нибудь в Швейцарии, – вкладывают в головы маленькие заводные автоматы, закручивают пружину и распускают по свету. Лифт остановился на пятом этаже. Я вышел и нашел свой номер. Он состоял из большой гостиной, такой же большой спальни, просторной ванной и – как обещала Деп – лоджии с видом на Старый город на другом берегу реки. Современная мебель выглядела удобной, но мои стандарты пали насколько низко, что я уже не соображал, что к чему. В большом алькове располагался стол. Я сел и распечатал конверт. В нем находился факс от Карла. Но отнюдь не поздравительный. Я заметил, что Карл отказался от делового стиля, в котором легче почувствовать двойные смыслы. Записка была дружеской – ведь предполагалось, что я во Вьетнаме не по делам, а старый ветеран, приехал как турист. Карл понимал, что текст окажется в руках полиции задолго до того, как попадет ко мне. И еще он поменял свой пол и сделался Кей. Оставалось понять скрытый в тексте смысл. Но это было несложно. Я открыл ящик, нашел ручку, бланк факсимильной связи и написал: Я оторвался от письма, подумал и добавил: Я перечитал написанное и решил, что получилось хорошо – и для Карла, и для полковника Манга, и для Синтии, и для меня, и для последующих поколений. Я вспомнил свои письма в Америку 68-го года – эдакую помесь новостей, солдатских жалоб и несильной тоски по дому. Но, как каждый человек на войне, который понимает, что очередное письмо может оказаться последним, я всегда завершал на одной и той же ноте: я в мире с собой, сознаю, что могу умереть, не боюсь, но надеюсь на лучший исход. А в подоплеке говорилось, что опыт мне очень полезен. И я вернусь гораздо лучшим человеком, чем уезжал. Надеюсь, Бог тоже читал мои письма. Тяжелое бремя для восемнадцатилетнего юноши, но взрослеешь быстро, если приходится исчислять минутами свое пребывание на земле. И вот через три десятилетия я опять здесь и моя жизнь снова в опасности. И в письме на родину те же мысли: я готов ко всему, и дома должны быть готовы ко всему. Я оставил факс от Карла на столе – уничтожить его значило бы вызвать подозрение у тех, кто его уже читал. Встал, захватил сумку и пошел в ванную. Почистил зубы, умылся, расчесал волосы. Позвонили в дверь. Я вернулся в гостиную и открыл дверь. Принесли мой чемодан, и я дал коридорному доллар. Щелкнул замками, вынул измятый синий пиджак и набросил на плечи. Но распаковываться не стал. Взял со стола написанный мной факс и пошел вниз – не терпелось увидеть Сьюзан. Факс я отдал на конторке вместе с долларом и спросил, может ли портье отправить его немедленно, а оригинал вернуть мне. – Извините, сэр, – ответил он. – Аппарат очень занят. Это займет час или два. Я отправлю, а оригинал пришлю вам в номер. Мы это уже проходили в "Гранд-отеле" в Нячанге и там как-то выкрутились. Но здесь я выкручиваться не собирался. Можно было, конечно, пойти на почту, но там ксерокопии для полиции снимали прямо на глазах у клиентов. В любом случае мой факс Карлу был чистым, а я спешил. Поэтому я оставил его портье. Затем пошел в кассу, отдал пятьсот долларов дорожными чеками, а взамен получил что-то около двух триллионов донгов. Сьюзан в вестибюле не оказалось. Я не хотел спрашивать, получила она номер или нет, – просто стоял и ждал. В вестибюле толпилось много людей – естественно: суббота, канун Тета. Все белые, и судя по одежде, большинство – европейцы. Я заметил нескольких мужчин среднего возраста, явно американцев и явно ветеранов. Для американцев они были вполне прилично одеты – длинные брюки, рубашки с воротничками, пиджаки. У одного борода на манер Хемингуэя. Он показался мне знакомым, словно я видел его по телевизору. Я научился строить ученые догадки о людях – зарабатывал этим на жизнь. И теперь решил, что эти ребята – бывшие офицеры, армейские или из морской пехоты: в них не было неряшливой небрежности летчиков и выправки моряков. Скорее боевые ветераны, а не тыловики. Все со временем стали обеспеченными людьми и теперь собрались и решили, что им пора поехать во Вьетнам. Возможно, они взяли с собой жен, но сейчас стояли одни. Тип с бородой принял волевое решение, и все повернули в сторону ресторана. Я последовал за ними. Бара не оказалось. Поэтому я сел лицом к двери за коктейльный столик. В это время мне надлежало быть в иммиграционной полиции, но я решил, что она подождет. Пошли они подальше. Подошла официантка. Я заказал "Сан-Мигель", подумал и попросил принести вторую бутылку. – Кого-нибудь ждете? – спросила она. – Да. Официантка положила две салфетки и поставила вазочку с орешками. Я посмотрел на часы, затем перевел взгляд на дверь. Сьюзан была не из тех, о ком следовало беспокоиться, если речь шла о простых действиях, вроде того чтобы взять из аэропорта такси. Все дело в пистолете. Выборочная проверка, авария на дороге – ее обыщут и предъявят самое страшное обвинение. Несмотря на свою работу, я не схожу с ума по поводу оружия, но могу понять, почему стольких американцев заботит закон о его ношении. Интересно, что сталось с миллионами "М-16", которые мы передали южновьетнамской армии? Я не заметил ни одной американской винтовки – военные и полицейские были вооружены русскими "АК-47", которые полюбились вьетнамцам во время войны. Может быть, эти самые "М-16" завернуты в целлофан и спрятаны на рисовых полях. А может быть, и нет. Здесь страна безоружного населения и вооруженных полицейских и солдат. Поражение было полным, и вероятность сопротивления ничтожная. Я вспомнил фотографии из Музея американских военных преступлений: массовые расстрелы непокорных племен и бывших южновьетнамских солдат. Ханой шутить не любил. Но где же все-таки Сьюзан? Принесли пиво. Официантка поставила два стакана. Я подписал счет и дал ей доллар. Я выпил немного пива, попробовал орешков, но все время поглядывал то на часы, то на дверь. До меня доносились голоса тех трех соотечественников, и чтобы отвлечься, я стал прислушиваться, о чем они говорили. Но слышал только обрывки фраз. Однако разобрал характерные военные словечки и понял, что не ошибся. Один что-то сказал о вертушках, и я понял, что он говорил об эвакуации раненых на медицинском вертолете, другой рассказывал, как их накрыло – то ли артиллерия, то ли ракеты. Третий вспомнил, как заиграло при этом очко, то есть от страха подвели солдатские сфинктеры. Все рассмеялись. Явно боевые ветераны. Я посмотрел на них – ребята хорошо проводили время. Старики, как я, они снова здесь, как тогда, когда пытались врезать врагу по яйцам. Интересно, испытывали ли они то же странное чувство отчуждения, что и я – на крыше гостиницы "Рекс" и вот теперь здесь, в фешенебельном отеле на берегу реки Перфум, где морские пехотинцы закапывались в песок, спасаясь от огня, и отвечали через реку противнику. Я решил: когда треплешься, то заглушаешь в себе отзвуки пулеметных очередей и свист ракет. Но если сидишь молча, как я, то слышишь грохот из прошлого. К этому времени Сьюзан должна была явиться. Я решил, что пора справиться у портье. И только поднялся, как появилась она. Мы чуть не столкнулись в дверях. – Где, черт возьми, тебя носило? – спросил я вместо приветствия. – Я тоже рада тебя видеть, – ответила она. – Я о тебе беспокоился. – Извини. Надо было привести себя в порядок. На Сьюзан была одна из шелковых блузок, которые она купила в Нячанге, черные брюки и сандалии. Она явно успела принять душ и подкраситься. – Я бежал сломя голову, – проворчал я, – а ты нежилась в ванне с пеной. – Давай я угощу тебя выпивкой. Я повернулся, возвратился к столику, сел и отхлебнул пива. Сьюзан устроилась напротив. – Это мое пиво? – Само собой. Она налила себе в стакан, взяла из вазы несколько орешков и один бросила в меня. Попала точно в лоб. Откинулась на спинку, глотнула пива и закурила. Теперь будет молчать, пока я не успокоюсь. Я знаю женщин – они все такие. – Я мог бы успеть на массаж, если бы знал, что ты будешь так долго нежиться. Сьюзан бросила в меня еще один орех. – Мы собирались встретиться, как только... Ладно, проехали. Где ствол? – В надежном месте. – А именно? – У меня под кроватью. – Ты ненормальная? – Нет. И не глупая тоже. Я вышла в сад и зарыла его в пластиковом пакете. Я немного успокоился и саркастически спросил: – А ты хоть помнишь, где его зарыла? – Под райскими птицами. Сделала вид, что нюхаю цветы. – Тебя никто не видел? – Надеюсь, что нет. – И отпечатки пальцев стерла? – Только свои. А твои оставила. Я заказал еще пива и заметил, что американцы косились на Сьюзан – пялились и делали замечания. Какие все-таки свиньи мужчины. – Пришли какие-нибудь сообщения? – спросила она меня. – Да. От К. Он хочет, чтобы я от тебя избавился. – Какое это теперь имеет значение? – Никакого. Тема закрыта. А тебе были сообщения? – Никто не знает, в какой я гостинице. – А что, так трудно выяснить? – М-м-м... – улыбнулась она. – Кстати, ты знаешь, что ЭТО год Быка? – А я думал, "Торонто блу джейз"[66]. – Я имела в виду астрономический год. Перестань хохмить. – Извини. Значит, год Быка? – Именно. Он обещает быть благоприятным. – Что это значит? – Счастливым. – Для всех? – Не знаю. Сама жалею, что сказала. Какой ты все-таки зануда. Сьюзан надулась, и я получил передышку кое-что обдумать. – Я сделала заказ на ранний ужин, – прервала мои мысли Сьюзан. – Здесь предполагается грандиозный новогодний стол. Потом пройдемся по Старому городу, посмотрим гулянья – танцы дракона, театр марионеток, – послушаем музыку и все такое. А затем сходим в собор на вечернюю службу. Определенно из ЦРУ, подумал я. Кто еще с такой самонадеянностью станет планировать мой вечер? – Ты меня слушаешь? – спросила Сьюзан. – Знаешь, давай пораньше поужинаем и завалимся в номер... – Пол, это Новый год. – Новый год был месяц назад. – Здесь сегодня канун Нового года. – Я в это не верю. Пересекая демаркационную линию суточного времени, можно выиграть или потерять день, но никак не месяц. – Думаю, нам стоит подняться в твой номер. Ты примешь душ – ты ведь явно этого не делал. Потом мы с удобствами ляжем к тебе в постель. А затем переоденемся к ужину. Я не нашел никаких изъянов в ее программе и поэтому встал. – Пошли. У меня в номере есть мини-бар. Вставай. – Завелся? – Да. Трогаемся. Мы вышли в вестибюль, вызвали лифт, и я привел Сьюзан в свой номер. – Очень мило, – заметила она. – А у меня малюсенькая комнатенка на первом этаже окнами на улицу. Номер сто шесть. Сьюзан приблизилась к застекленной двери и вышла на лоджию. Я последовал за ней. Берега реки Перфум, связывая Новый город со Старым, соединяли два моста. Рядом с тем, что был ближе к нам, сохранились развалины другого, видимо, разрушенного во время войны. На другом берегу стоял обнесенный стенами город Хюэ, также известный как Цитадель – императорская столица. С высоты пятого этажа мы могли заглянуть за стены, и меня поразило, что в центральной части недоставало половины строений – вместо них зияли пустые пространства, и только фундаменты обозначали былое положение домов. – Видишь те стены внутри городских стен? – спросила Сьюзан. – Это императорский чертог. А внутри есть еще стены – там Запретный Красный город. Туда допускались только сами императоры, их наложницы и евнухи. – Значит, мне туда не войти. А ты можешь. – Очень смешно! Большинство старинных зданий разрушено в шестьдесят восьмом году, – продолжала она урок. – Я догадался. – Вот там внизу завтра в полдень или немного позже я должен встретиться со связным. Я очень надеялся, что это не женщина. – Гид сообщил мне, – продолжала Сьюзан, – что американцы тридцать дней нещадно бомбили Хюэ и разрушили большинство старинных зданий. У меня не было желания оправдывать огонь по площадям, но все-таки я заметил: – Северяне взяли город неожиданно, в канун Тета, когда было объявлено перемирие. Потребовался месяц бомбежек, артобстрела и наземных операций, чтобы отбить его обратно. Такова война. Сьюзан кивнула: – Но все-таки какой позор! – Коммунисты пришли со списком тех, кто подлежал ликвидации. И расстреляли три тысячи военных и гражданских. Про это тебе твой гид рассказал? – Нет. Я посмотрел на северо-запад. – Вон там, у подножия холмов, как-то окопалась моя рота. Мы наблюдали, как разворачивалось сражение в Хюэ и Куангчи. А потом выдвинулись вперед, чтобы блокировать отступавшие части северян и не дать им просочиться в горы. Сьюзан обвела взглядом пейзаж. – Значит, ты был прямо здесь? – Да. – И бои шли в самом городе? – Да. На этом берегу, где сейчас мы, занимали позиции морские пехотинцы и удерживали Новый город. А Куангчи примерно в шестидесяти километрах к северу по шоссе номер один. – Тебе надо обязательно туда съездить. – Думаю, что получится, раз уж сюда добрался. – Если ты не против, я бы хотела поехать с тобой. Я кивнул. Участок шоссе от Хюэ до Куангчи французские солдаты назвали Безрадостной улицей. Странное имя. Но мы тоже так его звали, хотя некоторые предпочитали другие имена – Дорога Засад или Выдолбанное шоссе № 1. – А где долина Ашау? – спросила она. Я показал на запад. – Прямо за горами, в семидесяти километрах, рядом с лаосской границей. Изолированное место, со всех сторон склоны – скорее каньон, чем долина. И круглый год над ней нависают облака. Туда, наверное, непросто добраться. – Я бы добралась. Я посмотрел на нее и улыбнулся: – Неужели ты была когда-то занудой? – Занудой и неженкой. Закатывала истерику, если обслуживали недостаточно быстро. Я бросил последний взгляд на Хюэ и вышел с лоджии. Потом принял душ, мы занялись со Сьюзан любовью в удобной постели, и я уснул. Встали мы в шесть, оделись и спустились в гостиничный ресторан, где был накрыт новогодний ужин-буфет. Все места были заняты, нашелся только столик на двоих рядом с прибрежным садом. Где-то неподалеку, как говорила Сьюзан, был закопан ее пистолет. Все гости были европейцы и американцы, и я заметил тех троих ребят, которых видел вчера. Они сидели за столиком с женщинами, и по жестам я понял, что эти дамы – не жены и не подружки. Мужики дурачились, а дамы то ли веселились вместе с ними, то ли притворялись. Оркестр играл бодрые мелодии. В зале – море улыбок, блеск драгоценностей, суета официантов. В 68-м я не подозревал, что такое возможно. Один стол-буфет был накрыт вьетнамскими праздничными национальными блюдами с табличками на нескольких языках, чтобы люди поостереглись. Другой – с псевдовьетнамскими, китайскими и западными. Мы со Сьюзан ели, как настоящие свиньи, – палочками, ножом и вилкой и просто пальцами. В девять мы вышли из гостиницы и по берегу добрались до моста Трангтьен. Небо разъяснилось, и ночь была свежей. Ярко сияли звезды, а луна превратилась в тоненький ободок, который должен был вскоре исчезнуть. По тенистой набережной между стенами Цитадели и водой бродило множество людей. Город был разукрашен флагами, и контуры зданий выделялись в свете китайских фонариков. Центр праздника находился у флаговой башни напротив главных ворот. Здесь сидели и прогуливались целые семьи и желали друг другу счастливого Нового года. – Фейерверки частным лицам запрещены, – объяснила Сьюзан. – Но город, наверное, запустит несколько ракет, как это бывало в Сайгоне. Когда я туда приехала три года назад, фейерверки еще разрешали, и казалось, что в городе идет бой. – Я знаю, как это бывает. За флаговой башней я увидел распахнутые массивные ворота Цитадели, а за ними – украшенный орнаментом мост к императорскому дворцу. Дворец был массивным, из камня и лакированного красного дерева, под традиционной черепичной крышей. Его праздничное убранство заливали потоки света. Я удивился, как это место уцелело после бомбардировок. – Люди и организации всего мира пожертвовали деньги, чтобы восстановить его в первоначальном виде, – развеяла мои сомнения Сьюзан. – Отлично. Пошли. Я тоже пожертвую пятерку. – Сегодня туда не попасть. Видишь солдат? Они не пускают людей. Видимо, намечается официальная церемония. – Тогда я дам десятку. – Успокойся. У тебя и без того полно неприятностей. Мы продолжили прогулку по набережной и попали в город через маленькие ворота. Там уже было полно народу. Мы посмотрели танец дракона и идиотское марионеточное представление в передвижных театрах. Там и сям играли музыканты, извлекая из струнных раздражающе-радостные мелодии. Большинство кафе и ресторанов оказались закрыты, но мы нашли одну маленькую кафешку, которой владели муж и жена католики, горбатившиеся за всех своих коллег-буддистов. За столиками сидели и вьетнамцы, и иностранцы. Но нам удалось найти место и выпить кофе. – Здесь хорошо. Я рад, что мы пришли, – сказал я Сьюзан. – Я тоже, – ответила она. – Ты пропустила вечеринку у Винсентов в Сайгоне. – Мне с тобой лучше, чем где бы то ни было. – И я тоже так чувствую. Мы допили кофе и, поскольку ни такси, ни велорикш не было, пошли пешком к реке и перебрались на другую сторону, в Новый город, по мосту Фухуан. Там, как сказала Сьюзан, находился католический собор. С моста я заметил на берегу большой спортивный комплекс с теннисными кортами, бассейном и игровыми полями. – Cercle Sportif[67], – объяснила Сьюзан. – Французский спортивный клуб. Такие есть в Сайгоне и в других крупных городах. Раньше ими пользовались исключительно белые, а теперь – партийные бонзы. – Комми играют в теннис? – Не знаю. Наверное. А почему бы и нет? – Пытаюсь представить полковника Манга в белом теннисном костюме. – Когда никто не видит, свиньи ходят на задних ногах, – рассмеялась Сьюзан. – Я слышал. Мы шли по мосту, когда небо озарили оранжевые вспышки, а потом послышались взрывы. Я вздрогнул, но тут же понял, что это праздничные ракеты. Сердце бешено колотилось, я перевел дыхание. Сьюзан покосилась на меня. Мне стало стыдно, и я попытался отшутиться: – Решил, что красные пошли в наступление. – Именно поэтому я заранее предупредила тебя о фейерверке, – отозвалась она. На другом берегу я собрался перейти на противоположную сторону улицы, но Сьюзан остановила меня. – Видишь будку на углу? Это пост полицейского контроля. Давай обойдем стороной. Я уже испытала: они иногда пристают к иностранцам. – Ко мне полиция не цеплялась с вечера четверга, и я чувствую себя заброшенным. Пойдем полаемся. – Что ж, вперед! Но мы не стали ругаться – перешли улицу не на перекрестке, а в середине квартала. – Нам обязательно на службу? – спросил я Сьюзан. – Ты должен на коленях благодарить Господа, что доехал сюда в целости и сохранности. Я понял, что мессы не избежать. Мы шли к собору, а улицы постепенно пустели. – Сейчас все вьетнамцы садятся за праздничный стол, – прокомментировала Сьюзан. – А почему буддисты не ходят в пагоды на вечернюю мессу? – Я не уверена, что у них это называется именно так. Они молятся, когда чувствуют в этом потребность. Мы подошли к собору без пятнадцати двенадцать. Люди все еще прибывали – главным образом пешком. В большинстве – вьетнамцы, но попадались и круглоглазые. Собор впечатлял, хотя не очаровывал стариной – судя по всему, был построен не так давно во вьетнамо-готическом стиле. И я решил, что все старые церкви были разрушены во время войны. Мы нашли место на скамьях ближе к выходу. – Послушай, – повернулся я к Сьюзан, – если сегодня буддийский праздник, почему служат в католическом соборе? – Не знаю. Ты у нас католик. Спроси по электронной почте у папы. Месса началась. Служба и гимны произносились по-вьетнамски, что показалось мне забавным, словно я смотрел дублированный фильм. Я не пошел к причастию, но большинство паствы, включая Сьюзан, двинулось к алтарю. В соборе не было никаких шумоприглушающих покрытий, как теперь в Штатах, и мне это понравилось, поскольку здешние люди не будут пожимать руки, а станут кланяться и биться лбами об пол. Я заметил, что жители Хюэ одеты лучше, чем их соотечественники, жившие к югу от Облачного перевала. Наверное, решил я, потому, что здесь холоднее, или благодаря атмосфере самого города. Наконец обогащение многонациональным культовым опытом завершилось, и мы вышли на плац перед собором. Люди все еще стояли и болтали. Не знаю уж как, Сьюзан разговорилась с вьетнамской четой. Их покорили ее свободный вьетнамский и рудиментарный французский, на котором они тоже говорили. Короче, мы получили предложение отобедать с семейством Фам. И пока шли в самой гуще их клана, я спросил у Сьюзан: – Ты им сообщила, что у меня плохой характер? – К счастью, они не спрашивали ни о тебе, ни обо мне. По дороге она просветила меня, как вести себя за столом у вьетнамцев. – Никогда не оставляй палочки воткнутыми в рис – это символ смерти, как поминальные свечи в чашах на могилах и в семейных алтарях. Все передается только на деревянных дощечках. Если тебе что-то передали, ты должен это попробовать. Если ты допил из стакана, тебе его автоматически наполнят. Так что, если больше не хочешь, оставляй половину. – Совсем как в Южном Бостоне. – Слушай и не отвлекайся. Вьетнамцы не рыгают, как китайцы, чтобы продемонстрировать, что еда им понравилась. Они, как и мы, считают это неприличным. – Я не считаю это неприличным. Но не забывай, что я из Джуниор лиг. Сьюзан нетерпеливо махнула рукой. – Когда наешься, сунь палочки в ноздри. – Ты уверена? – Слушай, что я говорю. Семейство Фам жило в удобном частном доме неподалеку от собора. Эти люди явно неплохо зарабатывали. Рис сыпался у меня из ушей после ужина в гостинице. Но это был не повод отказываться от еды. За столом я оказался зажатым между столетней бабулей и сопливым пацаненком. Зато напротив сидела первейшая красавица этих мест. Она немного говорила по-английски, но недостаточно, чтобы я продемонстрировал ей, какой я обворожительный. Наверное, она была чья-то, но постоянно улыбалась, хихикала и все время предлагала мне дощечки. Каждый за столом знал по десять английских слов, но все – разные, поэтому разговор шел вполне успешно. Кроме того, большинство из них говорили по-французски, и ко мне внезапно вернулось ограниченное владение этим языком. А те фразы, которые я твердо усвоил по-вьетнамски, никак не подходили для семейного ужина. Хотя мне приходило в голову, не попросить ли мою визави "показать документы". Сьюзан сидела на другом конце стола и развлекалась вовсю. Вьетнамцы в окружении семьи выглядели вполне мило, в то время как общественная и деловая жизнь страны летела ко всем чертям. Рядом со Сьюзан сидел вьетнамец лет тридцати. – Мистер Бреннер, – произнес он на английском, который я сумел понять, – мисс Сьюзан сказать, вы здесь в шестьдесят восемь? – В Куангчи, – ответил я. – Вы сражаться с коммунисты? – За этим меня сюда прислали. – Вы убить? – Ну, возможно... – Хорошо. – Он встал, что-то сказал остальным и поднял бокал. – За смелого солдата, который убить, – он наклонился к Сьюзан и что-то спросил, – который убить антихристов. Все выпили, и мне пришлось встать. У меня сложилось ощущение, что здесь собрались одни антикоммунисты, и я бы не удивился, если бы дверь распахнулась и нас всех забрали головорезы из министерства общественной безопасности. Я тоже поднял бокал. – За храбрых вьетнамских католиков. Хороший красный – мертвый красный. Публика на мгновение смутилась, но Сьюзан перевела, и все зааплодировали. Я посмотрел на Сьюзан и заметил, как она закатила глаза. Сел и все ждал, когда распахнется дверь. В два часа я решил, что пора совать палочки в ноздри, но мы просидели в гостях до трех. Улицы опустели, а я немного подвыпил. – Получилось очень здорово, – сказала Сьюзан. – Да, – рыгнул я. – Я отлично провела время. – Очень рад, – снова рыгнул я. – Милейшие люди. – Согласен. Немного кровожадные, но очень симпатичные. – Уен, который сидел рядом со мной и предложил тост за тебя, сказал, что коммунисты в шестьдесят восьмом расстреляли многих его родственников. Вот поэтому они так ненавидят нынешний режим. – Знаешь, здесь все полны сдерживаемой ярости и ненависти из-за того, что случилось. Полковник Манг, этот Уен, каждый. С удовольствием бы снова вцепились друг другу в глотки. Сьюзан не ответила. – Но Фамам следует поостеречься, – продолжал я. – Министерство общественной безопасности шуток не шутит. – Они стерегутся. – Но они нас даже не знают. – Мы американцы и к тому же католики. Один из нас католик. Забавно, что вьетнамцы считают всех американцев антикоммунистами. Подозреваю, что им не приходилось встречаться с профессорами из Лиги плюща. Вслух я сказал: – Думаю, когда мы шли из собора, за нами не следили. И сейчас не следят. Но ты оказала Фамам медвежью услугу, навязавшись к ним в гости. А поскольку они наверняка на примете, и не в одном учреждении, то и нам тоже. Сьюзан помолчала. – Принимаю, – наконец проговорила она. – Но думаю, что даже копы сегодня выпивают. – Надеюсь. Мы шли по притихшим улицам. – Тебе, кажется, доставляло удовольствие общество юной дамы напротив. – Какой дамы? – Той, с которой ты трепался весь вечер. – Ах той... Она монахиня. – Вот уж не думаю. – Сьюзан, я устал, у меня болит голова, и мы заблудились. – Мы не заблудились. Гостиница в той стороне. За углом в самом деле обнаружился наш отель. – Пол! – Сьюзан внезапно остановилась. – Что? – Тебе же надо было отметиться в иммиграционной полиции. – Я был сегодня занят. Схожу завтра. Мы продолжали идти. – Ты должен был сегодня. В полиции знают, что ты приехал. Гостиница сообщила о регистрации. – Знают, и ладно. Пошли они подальше. Полковник Манг держит меня на длинном поводке – хочет понять, что у меня на уме. – Откуда ты знаешь? – Знаю. – А как же с завтрашней встречей? Что, если за тобой следят? – Секретные встречи всегда планируют таким образом, как если бы за тобой следили. Поэтому они и называются секретными. Придется попросить тебя завтра не входить в Цитадель. – О... хорошо... – Если только не ты моя связная. – Было бы забавно. Мы подошли к гостинице. – Давай обойдем вокруг, – предложил я. – И ты мне покажешь, где он зарыт. – Завтра. – Сейчас. – О'кей. Дорожка вела в сады позади отеля. Вся местность понижалась к реке; тропинки устроили террасами и осветили маленькими наземными фонариками. Мы спустились по дорожке к самой воде, и Сьюзан кивнула направо. – Вот они. Видишь – райские птицы? – Это такие цветы, которые едят мух? – Нет, Пол. Так ты видишь или нет? – Вижу. И это где-то там? – Да. На фут правее среднего садового фонаря. Земля такая жирная, что я могла копать рукой. – Понятно. Заберу его перед тем, как мы уедем. – Заберу его Я не ответил. Мы стояли в саду и смотрели на реку. В этот час, кроме нас, там никого не было. А потом повернулись и пошли к отелю. В вестибюле я справился насчет сообщений. Мне пришло целых два. Я расписался в получении. Мы поднялись на лифте в мой номер, и я рухнул в кресло. – Господи, старею. – Ты в прекрасной форме. Вскрывай конверты. Сначала я распечатал тот, что был меньше, и прочитал: – Достаточно длинный, – отозвался я. – Если бы они разозлились на самом деле, то давно бы сидели здесь. – Не забывай, сегодня канун Нового года. А что в другом конверте? Я вскрыл большой пакет и вынул из него факс. Он оказался от Карла, и я прочитал текст про себя: Почему мне нравится пребывать в отставке – не надо исполнять ничьих приказов. Далее следовал постскриптум: Не исключено, это чистая лажа, чтобы привести меня в чувство. Но в любом случае ситуация в отношении Сьюзан осложняется. Сьюзан посмотрела на меня. – От кого сообщение? – От Кей. – Все в порядке? – Да. – А по тебе не скажешь. Можно мне посмотреть? – Нет. Это ее как будто задело, обидело, вывело из себя. Я встал, направился к лоджии, но на полпути повернулся и дал ей факс. – От мисс Кей. Того же самого типа. Сьюзан прочитала записку и протянула обратно. – Думаю, что сегодня мне стоит спать в своей комнате. – Да, наверное, так и надо. Сьюзан поднялась, не колеблясь пошла к двери и закрыла за собой створку. А я вышел на лоджию и стал смотреть на город по другую сторону реки. Праздничная иллюминация еще горела – в основном красная, как и должно быть в стране красных. Я вспомнил семейство Фам и подумал, что от дыма и пожарищ войны над Вьетнамом нависло тяжелое облако и сеет на головы людей горе, недоверие, ненависть. Хуже другое – это облако, или, как выражался Карл, тень войны, до сих пор омрачало и мою страну. Поистине Вьетнам – это самое дурное, что случилось с Америкой в двадцатом столетии, но, наверное, справедливо и обратное утверждение. Зазвонил телефон, я вернулся в номер и поднял трубку. – Алло? – Хотела пожелать тебе спокойной ночи. – Спасибо. – Если с тобой что-нибудь случится и мы больше не увидимся... – Сьюзан, не забывай, телефоны здесь ненадежны. Я знаю, что ты хочешь сказать, и сам только что собирался тебе позвонить. – Хочешь, я к тебе приду? – Нет. Мы оба устали и только поцапаемся. – Хорошо. Где и когда мы встретимся завтра? – В шесть, в ресторане. Я закажу тебе выпивку. – О'кей. А если ты опоздаешь? – Тут же отправь факс мисс Кей. Номер знаешь? – Помню. – Сообщи ей обо всех деталях. И не отходи от факса, пока передают сообщение, или иди в Главное почтовое управление. – Я знаю. – Не сомневаюсь. Ты же профи. – Пол... Я не имела права расстраиваться по поводу того постскриптума. Извини. – Проехали. – Что есть, то есть. Мы сейчас и здесь. Я говорю правду. Я не ответил. – Вот что, – сказал я ей, – у меня был хороший день. С Новым годом. – И у меня. И тебя тоже. Мы повесили трубки. Итак, у меня любовные осложнения в недружественной стране на другом конце света, меня хотят то ли арестовать, то ли убить, сейчас четыре утра, спозаранку мне надо идти в полицию, а в час – на, возможно, опасное рандеву. Но по каким-то причинам ничто из этого меня не волновало. Не взволновало даже приключение на шоссе № 1 – убийство двух полицейских, возвращение к прошлому и все прочее. Я узнал это ощущение – настрой на выживание. Сложности остались позади. Все свелось к единственному стремлению – как бы вернуться домой, в самый последний раз. |
||
|