"Ноктюрн Пустоты" - читать интересную книгу автора (Велтистов Евгений Серафимович)

Глава двадцать четвертая

Оставался один человек, которому можно было высказать все. Я вызвал Аллена. Он слушал, не прерывая, иногда цедил сквозь зубы: «Негодяи… Нечеловеки…» Потом сказал:

— Ты прав на все сто, Жолио! Но ситуация сложнее, чем ты предполагаешь. Слушай сюда! — Это на нашем школьном жаргоне означало: будь предельно внимателен, крути мозгами, соображай!

— Слушаю, Вилли!

— Ты вольно или невольно оказался в эпицентре самой тайной и разрушительной войны!.. Точнее — ты и я. Мы оба. Соображаешь?

— Туговато, Вилли, — промямлил я. — Может, от недосыпания?..

Он тихо засмеялся и сказал словечко, от которого жарко дохнуло давно забытым чувством великого мальчишечьего единства:

— Не дрейфь!

Я свистнул в ответ — совсем как в классе с задней парты, когда был готов отдать жизнь за доверие товарища.

— Слушай сюда, Жолио!.. Я сравнил твои репортажи со своими данными и вывел систему. Понял? Сейчас кое-что напомню.

— Давай.

— Твои давние репортажи об этом славном муравьишке Джино. В конце концов ты нашел виновного — концерн «Петролеум». Он не одинок. У меня сотни снимков отравленных вод морей и океанов, пустошей на месте бывших лесов, исчезнувших рек. Что это, Жолио?

— Уничтожение природы.

— Вспомни Токио, — продолжал Аллен. — США произвели подземный взрыв, вызвали искусственное землетрясение. Спрашивается, зачем?

— Ослабление экономического конкурента. — Я сформулировал наконец то, о чем не сказал в своем коронном репортаже.

— Твои последние на земле туареги. — Голос Аллена звенел от волнения. — Кто мог проделать дыры в небе, сжечь защитный слой озона? Только две державы — или Америка, или Советский Союз.

— Все знают, что именно США добиваются нефти Сахеля, — пробормотал я, сознавая, что факты складываются в страшную для мира картину.

— Мне больно за мою страну, — сказал печально Аллен.

Да, Америку всегда отличала погоня за изобилием за счет остального мира. Шесть процентов населения земного шара привыкли потреблять треть мировых ресурсов. Ради благополучия этих людей, да и то не всех, а лишь обеспеченных, расходовались энергия и ресурсы многих стран и народов, пускались в ход подкуп, шантаж, экономическое давление, государственные перевороты, развязывались в «горячих точках» планеты войны.

Аллен продолжал перечислять методы новой климатической войны, которые он предвидел из своего далекого космоса.

Искусственное цунами смывает города и поселки в странах, которые необходимо держать в страхе… Тысячекратно усиленные молнии уничтожают важные стратегические объекты…

Тропические ливни, вызванные в любой точке земного шара, затопляют целые районы…

Акустические волны на поверхности моря повергают к ужас и отчаяние экипажи кораблей противника…

Десятки стихийных бедствий, как называли прежде непредвиденные явления природы, сознательно запрограммированные военными, политиками, купленными ими учеными, могли быть пущены в ход с такой же легкостью, с какой повернул ураган «Камилла» от Америки на слабые страны.

— Как ты назвал это оружие? — спросил Аллен.

— Оружие Зевса.

— Название годится! (Я чувствовал, что друг улыбается.) Ты всегда был фантазер, Джон.

— Это не мое название, Вилли. Это название авторов операции. Как видишь, они литературно подкованы. Что будем делать?

Он кашлянул, словно выступал у доски, и я весь напрягся: снова находился в классе, вслушивался, как и все ребята, в каждое умное слово Вилли, когда он отвечал на уроке домашнее задание.

— Надо объяснять людям. Прямо и честно. Слышишь меня, Джонни? — Он искал меня взглядом сквозь толщу пространства — времени и видел такого же мальчишку, как и он сам.

— Да, слышу, Вилли! — крикнул я с облегчением, как, бывало, в детстве.

— Честно и прямо, — педантично продолжал он, — предупредить людей о том, что так называемое оружие Зевса является началом вселенского конца. Слышишь? — позвал он. Я кивнул, и он уловил мой знак. — Что любое — ракетное, ядерное, самое сверхсовременное оружие, — продолжал он суховатым тоном, — выглядит рядом с ним каменным топором… Уже сейчас оно постепенно уничтожает планету!..

Я снова вернулся в наш класс, поднял руку:

— Ты уверен, что сумеешь все объяснить и доказать?

— Да, Бари, да! — Тон разговора стал слишком серьезным, раз Аллен пренебрег конспирацией.

— Ты забыл… — начал было я.

— Нет, не забыл! — оборвал Аллен. — Они все прекрасно слышат!.. Электронное ухо Пентагона работает круглосуточно. Предлагаю тебе, — закричал он, — заказать мой код банка. — Он тяжело дышал. — Пока они ищут, ты получишь все данные… Учти, времени мало…

— Аллен, будь другом! — произнес я пароль нашей юности. — Обожди, отдохни несколько минут…

— Давай! — Он понял, что я уже действую.

Первым делом набрал код Аллена в банке информации, и через несколько секунд на телеэкране засветились таблицы и фотографии, на стол посыпались листы фотокопий. Значит, я опередил службу безопасности минут на десять — пятнадцать. Пока они разберутся в моих отношениях с Алленом, отыщут в электронной памяти наши прежние разговоры, сообразят, что к чему, и отнесут свои сводки начальству, я успею сделать все оставшиеся в своей жизни дела.

Я уже звонил по телефону. Сначала — Боби: о лечебнице для Эдди.

— Извините, срочное дело. Как моя просьба? Удалось найти?

Боби сразу понял меня, перешел на телеграфно-условный язык.

— Нашел. Когда начать операцию?

— Я позвоню еще. Спасибо.

Главный редактор новостей Фи-Би-Си Квингер, знавший меня немало лет, встретил предложение с интересом. Я обещал сенсационное сообщение, синхронный репортаж из студии и космоса, но требовал вечернее время, когда у экранов собирается самая представительная аудитория. Я знал, что каждая минута вечерних выпусков спланирована до секунды, что Квингер лихорадочно просматривает листы программ, соображая, чем бы пожертвовать для Бари.

— Такого репортажа у тебя больше не будет! — сказал я.

И Квингер сдался.

— Хорошо. В восемнадцать ноль одну. Программу ведет Райт.

— О'кей! Сейчас согласую с партнером. — И закричал в передатчик Аллену: — Ты можешь в восемнадцать ноль одну по нью-йоркскому времени?

— Я выхожу на связь в восемнадцать ноль семь! — крикнул в ответ друг.

— Как-нибудь продержусь шесть минут без тебя. Готовься! Сценарий согласуем позже.

С главным редактором договорился, что он срочно закажет мои пленки из архива, распорядится подобрать кое-какие материалы, выделит монтажную. До репортажа оставалось около шести часов. Ничего. Успею. И не в такой запарке бывал…

Зашел к Эдди. Положил ладонь на холодный лоб, сказал, что ненадолго уезжаю. Он отвечал, как обычно, взмахом длинных ресниц — сил на слова не хватало. Ресницы сомкнулись: да, он понял.

Предупредил врача о переводе Эдди в другую клинику. Тот ответил: «Возможно, через неделю. Я изучу ваше предложение». Тон его был официальный, взгляд ничего не выражал. Чудак, неужели он думает, что мне не хватает средств на его услуги? Я чрезвычайно благодарен всем докторам этого госпиталя за Эдди, но сейчас не до объяснений.

Теперь — в Нью-Йорк.

Пачка документов Аллена — в кофре вместе с камерой. Кофр привычно-дружески жмет плечо. Такси мчит на аэродром.

Я в очереди на самолет Чикаго — Нью-Йорк.

Два часа полета.

Снова такси. Оно везет меня к Рокфеллер-центру, где среди других вывесок висят знакомые буквы: «Фи-Би-Си».

Лифт задержался: какой-то толстяк никак не может вылезти из-за груды чемоданов. Два негра в белых перчатках чопорно берут чемоданы за ручки и кладут на тележку, а он все лезет вперед и пыхтит, не замечая, что я его снимаю, — прекрасное начало моего последнего репортажа.

Итак, о чем будет он? Пока монтажница выбирает лучшие кадры, я сижу и думаю об этой странной затее, называемой оружием Зевса, и никак не могу понять, кому все это понадобилось. Те, кто убиты, — убиты, раненые — стонут по ночам, живые — пока живут. Но неужели надо сделать так, чтоб на Земле не осталось никого: ни одноглазого забавного старичка Джино, который обязательно должен дожить до старости и рассказать детям историю своей жизни; ни Эдди, которого необходимо вылечить и вновь посадить в автомобиль, чтоб показать, как красив и интересен мир; ни одного из туарегов, который вспомнит, как они работали в цветущем саду на месте бывшей пустыни; ни, наконец, самого автора климатической войны, который в школьном классе, где учится его внук, вдруг признается, как он в молодости был причастен к страшному оружию, но потом сам, своими руками разобрал его на составные винтики — пусть, мол, живут другие!..

Меня вызвал Аллен.

— Что, дружище? — спросил я. — Ты готовишься? Осталось полтора часа.

— Ты взял мои материалы? — Голос друга был строг; я понял: что-то случилось.

— Взял.

— Положение осложнилось, Бари, — сказал Аллен, и в его голосе я уловил непривычные нотки пессимизма. — Космическое управление предложило мне законсервировать станцию, опуститься вниз.

— Что это значит? — спросил я, не представляя своего друга в земных условиях.

— Это значит, что за мной посылают космолет, я должен консервировать станцию, а на все остальное наплевать, — жестко пояснил Аллен.

— Вилли… — сказал я растерянно и замолчал.

Молчал я долго, понимая, что все сорвалось.

Молчал и Аллен.

— Эй, Жолио! — вдруг раздался сквозь космический треск передатчика его живой голос. — Ты где сейчас?

— Где? — Я оглянулся, ощупал глазами тесное пространство помещения. И крикнул с вызовом другу: — Я здесь, Вилленок. На Земле, в Рокфеллер-центре! В Фи-Би-Си. Монтажная номер одиннадцать ноль два! Монтирую пленки для выступления в программе новостей в восемнадцать ноль одну! Как мы и договорились!

— Ну, чего шумишь! — проворчал мой космический друг. — Я тоже готов послать кого угодно к чертям собачьим! Не собираюсь пылесосить станцию. Давай работать над программой! Что ты думаешь там показать?

Мы монтировали с Алленом кадры, пока он не ушел из зоны слышимости.

Вот и все… Надо сосредоточиться… побыть одному. Осталось немного до объявленного срока… Я сел в кресло, чтобы взвесить про себя очень важные для людей слова.

Дверь отворилась, вошел седовласый человек лет семидесяти, одетый в строгий вечерний костюм, человек, каждый жест которого свидетельствовал, что он знаменит.

— Привет, Райт! — сказал я ведущему вечерней программы «Сегодня вечером».

— Джон, что ты выдумал? — спросил Райт. — Неужели ты веришь во всю эту галиматью?

— Верю, Джимми, потому что имею факты, — ответил я, и он посмотрел на меня тяжелым, свинцовым взглядом, махнул рукой, повернулся:

— Ладно, там поговорим!

Через несколько десятков минут начнется программа «Сегодня вечером», там и поговорим. Как обычно — в программе Райта.

Джимми Райт известен всей Америке: каждый вечер в течение часа она изучает его манеру держаться перед камерой и не может придраться к сорочке, галстуку, костюму, словам, жестам, остротам, даже возрасту, — все в нем самое-самое американское. Райт стремительно входил в небольшую студию, уставленную редакторскими столами, когда включены все камеры, и начинал говорить с самого порога. Точнее, с этой секунды, ровно в восемнадцать ноль-ноль, включались камеры студии вечерних новостей. Почти никто в редакции не видел до тех пор Райта, не знал, как он провел утро и день, какой фразой начнет обращение к миллионам телезрителей; помощники Райта не ведали о нем почти ничего, а сто процентов зрителей Фи-Би-Си считали его другом своего дома. От восемнадцати до девятнадцати ежедневно, кроме воскресенья.

Я уже вышел из монтажной, собираясь провести в коридоре пять последних минут перед эфиром, когда меня срочно позвали к видеофону.

Сенатор Уилли смотрел с экрана, и я ничуть не удивился этому вызову.

— Добрый вечер, дружище! — прогудел он, тыча толстой сигарой мне в лицо. — С нетерпением жду передачу… С удовольствием смотрю ваши репортажи… Но только, Бари… — он погрозил сигарой, — прошу без лишних обобщений.

— Вы хотите, сенатор, прокомментировать мое выступление? — резко спросил я. — Или выступление моего друга с космической станции «Феникс»?

Сенатор ухмыльнулся.

— Имейте в виду, Бари, передача из космоса не состоится. Или вы оба послушаетесь доброго совета, или — проиграете!

— Вот что, Уилли! — Я приблизился почти вплотную к экрану, забыв, что имею дело с телевизионным призраком. — Я здесь, в двух шагах от студии… Что ты можешь сделать со мной, дорогой ты мой друг?

И повернулся спиной, направился в студию.

— Остановись, Бари! — хрипел сзади динамик. — Подумай серьезно… Это последнее предупреждение!

Я резко обернулся.

— Я подумал, сенатор. Хочу спросить…

— Да?

— Уилли! Зачем ты убил мою жену Марию? Отвечай!

Экран погас. Уилли отключился.

На одном из контрольных мониторов был уже виден Аллен: он сидел в кресле под пальмой в своей космической дали. Изображение чуть размытое, прыгающее, но к началу трансляции с «Феникса» картинка будет нормальной.

— Ты слышал, Аллен? — спросил я в передатчик.

Он вскинул голову, понимая, что я его вижу, пристально вглядывался в глазок своей камеры.

— Слышал, Джонни, все слышал. — Он говорил спокойно. — Я получил такое же зловещее предупреждение от Пентагона. Они одна шайка, свиные рыла, пострашнее чем у Босха…

— Что будем делать? — спросил я.

— Начинать! — Аллен озорно улыбнулся. — Наша возьмет!

— Ты молодчина, Аллеи! Встретимся в студии!