"Решение Смольникова" - читать интересную книгу автора (Ниязов Рустам)

Решение Смольникова

Предупреждение: все имена людей, названия учреждений и события являются вымыслом, любые совпадения с реальностью случайны. В произведении присутствует нецензурная лексика.

Человек по фамилии Смольников прекрасно знал, что едет сейчас в самое пекло, на улицу Пастера, переименованную в Макатаева. Трамвайная трель и тоскливо-медленный поток ползущих на закат автомобилей — вот, что ждало его здесь, как впрочем, и добрую сотню других водителей, тщетно пытающихся пробиться в город со стороны южных рынков.

Поняв, что окончательно завяз в пробке, Смольников решил выбираться с Пастера. Он доехал, а точнее — дополз до первого попавшегося поворота и свернул в какой-то глухой дворик. Резко остановился прямо посреди тротуара и крепко задумался.

«А что я теряю, если соглашусь на его предложение?!» — спросил он самого себя, глядя на детей, игравших во дворе в некое подобие «выбивалки». Так, по крайней мере, эта игра называлась в его пору. Правила были просты до гениальности: двое по очереди кидают мяч в толпу, выбивая игроков. Если игрок перехватил брошенный в него мяч, то получает право вернуть в игру любого «выбитого». Игра шла до последнего «выбитого», но как водится, длилась до бесконечности, пока родители не заводили детей по домам.

— Уберите машину отсюда! — возмутился какой-то старик на лавочке. Даже взмахнул свой клюкой для пущей убедительности, но Саша лишь рассеянно глянул на него и отвернулся. «Что я теряю, если соглашусь?!» — пробормотал он вслух.

Через пять минут Смольников хлопнул дверцей и решительно направился к проезжей части. Он вернулся на Пастера, пошел скорым шагом, но потом не выдержал и побежал, едва огибая прохожих. Когда он вернулся в кафе, Омаров все еще был там. «Слава тебе, Господи!» — вздохнул он с облегчением.

— Я знал, что ты вернешься! — встретил его Омаров, улыбаясь.

— Да ничего ты не знал! Подвинься! — и сел на свое прежнее место.

— Чай, кофе?

— Да напился я твоего чая и твоего кофе!

— Ты только не заводись, Санек, — Омаров вытряхнул из пачки белую тонкую сигаретку «Parliament» и протянул в его сторону.

— Неохота, спасибо!

— Как знаешь, — Омаров запалил сигаретку и сделал несколько глубоких затяжек.

— Интересный ты человек, Жантик! — заговорил Смольников с жаром, все еще тяжело дыша после бега. — Толком ничего мне не объяснил — а вдруг там «гера» или взрывчатка?! Я на это не подпишусь, ты меня знаешь!

— Саня, я не бандит, и ты не бандит. Мы оба — обычные люди, которым выпал шанс поднять нормальную сумму. Никто тебе не откроет все карты, пока ты не скажешь, что подписываешься!

— Ну, хорошо-хорошо, — Саша разом сник, сдаваясь. — Я подписываюсь.

— Вот это по-взрослому!

Жантик вытащил из кармана тысячу тенге одной купюрой и положил под пепельницу.

— Пойдем.

Они вышли из кафе и направились к его машине.

— Есть один дядька, академик, работает в Институте микробиологии и вирусологии, — начал давать вводную Омаров. — Имен называть не буду, как он вышел на меня — тоже. Просто будем называть его заказчиком. Он из тех, про кого говорят «одной ногой на пенсии, другой в могиле». Жантик завел свой «Вранглер» и направил машину на улицу Космонавтов.

— И вот дожил этот заказчик до седых волос в подмышках и решил срубить немного «бабла»... Ты меня слушаешь?

— Да-да, продолжай!

Омаров надавил на газ и помчался по каким-то глухим дворам, задевая стеклом ветки деревьев.

— На его товар есть серьезные покупатели. Кто они такие — нам знать не дано. Что за товар — тоже неизвестно...

Продолжая рассказывать, Омаров выбрался, наконец, из лабиринта переулков и выехал на улицу Кирова. Минут через двадцать они остановились напротив дома под номером 103.

— Вот он, этот институт.

Смольников наклонился вперед, разглядывая старое желтое трехэтажное здание.

— Надо зайти туда ночью и вынести пару ящичков. Вес каждого ящика — сто пятьдесят кило. Размеры — три раза по семьдесят.

— И все? — произнес Смольников с сомнением.

— Нет, Саня, не все! Надо доставить эти ящички в одно место, сдать нужному человеку и получить «бабло».

— Это не заразно? Вдруг там вирусы?

— Риск есть, не спорю, — Омаров выключил двигатель. — Заказчик говорит, что не заразно и не опасно. Для очистки совести, я пытался навести справки, у меня знакомый работал в этом институте. Ты его помнишь — Серик Ашикбаев.

— Помню, конечно! Большой любитель был деньги брать в долг и не возвращать!

— Забудь о старых обидах, друг! — Омаров похлопал товарища по плечу.

— Да я и забыл. Если бы ты не напомнил — я бы не вспомнил.

— Так вот, я недавно звонил ему, попили пивка, вспомнили былое. Он был практикантом в этом институте, поэтому, знает шарашку от и до. Все штаммы, образцы проб или как их там еще называют — они держат их в других лабораториях, раскиданных по всему городу. В институте ничего серьезного нет. Так себе, сборище академиков и блядовитых лаборанток.

Саша рассмеялся в ответ, но получилось как-то натянуто. Смеяться не хотелось. Его встревожило то, что Жантик пытался навести справки об институте. Омаров никогда не суетился напрасно. Значит, у него были сомнения в заказчике.

— Мутно все это, Жантик...

— За это нам и платят! — перебил его Омаров. — Белые люди доверяют грязную работу нем и платят за это деньги!

Он порылся в бардачке и достал охотничий бинокль.

— А это зачем? — удивился Саша.

— Тебе надо сейчас внимательно изучить фасад. Придется лезть через окно. Глянь вон туда, крайнее окно справа, на третьем этаже.

Саша навел бинокль на окно. Подкрутил фокус.

— И что я там должен увидеть?

— Туда очень легко залезть по арке. Видишь арку?

Действительно, Саша качнул бинокль еще немного правее и увидел, что к зданию было пристроено какое-то нелепое бетонное сооружение с железной решеткой. Если влезть на решетку, а затем взобраться на арку, то до окна можно было рукой дотянуться.

— Заказчик сам предложил мне такой вариант. На этом окне нет сигнализации, окно всегда нараспашку. Вообще, весь институт — это проходной двор. Советский союз развалился, Академия наук скоро закроется, всем пофиг. Завтра вечером, заказчик лично проверит, чтобы это окно было открытым. У них на третьем этаже раньше располагался институт ботаники. А сейчас что-то типа актового зала. Мы влезаем в зал через окно, выбиваем дверь и оказываемся в коридоре.

— А дальше?

— Дальше — по схеме, — Омаров вытащил из кармана джинсов сложенный вдвое лист бумаги. Вырванный из тетради, судя по неровной бахроме перфорации.

— Да, сразу видно, что академик рисовал, — Саша посмотрел на аккуратный и детально расчерченный план здания. Было видно, что человек не просто академик, а очень умный академик, потому что на бумаге не было каких-либо надписей или пометок.

— Никакой серьезной охраны в институте нет. Ровно в семь вечера приходит сторож-дедулька, который сменяет вахтера-бабульку. И остается там же, на вахте. Это первый этаж, деревянная будка. Если особо не шуметь, сторож ни хера не услышит. Нам надо будет спуститься в холл и хорошенько шугануть его. Ну там, кляп в рот, затычку в жопу.

Жантик завел двигатель и повел машину обратно, на Пастера.

— Открой мою сумку, — попросил он Сашу.

Смольников перегнулся и поднял с заднего сидения кожаную сумку. Внутри лежала увесистая пачка денег.

— А теперь, мадам, давайте перейдем к приятной части тела, как говорил Мопассан!

— Это задаток? — спросил Смольников.

— Да, ровно половина — тебе.

Смольников вынул пачки и начал медленно перебирать деньги. Новенькие синие десятитысячные купюры с портретом Аль Фараби сладко затрещали между пальцев. Отсчитав себе пятьсот банкнотов, он рассовал их по карманам.

— Надо еще скейтборды купить.

— Зачем скейтборды? — удивился Смольников.

— Коридор в институте очень длинный. Если в темноте понесем ящики на руках — уроним, не дай Бог! А их нельзя ронять. Заказчик примет только целые ящики, без трещин и без вмятин. Так что, повезем на скейтах, как на параде!

— Значит, в ящиках что-то ядовитое? Или вирусы какие-нибудь?

Омаров в ответ неопределенно развел руками, отпустив на секунду руль.

— Ну что я могу сказать?! — пробормотал он. — Да, вполне может быть такое!

Через полчаса они вновь появились в той же кафешке, где встретились впервые. Как и в большинстве подобных заведений, здесь было пусто, несмотря даже на то, что стрелки часов показывали восемь, а на листке календаря стояла пятница. Как сказал один телеведущий, в Алмате слишком много капитализма и слишком мало капиталистов. Какая-то парочка лениво и без интереса играла в дартс, еще один человек сидел за стойкой бара, потягивая пиво. На дисплее шел футбол, но смотреть его было некому.

— Так, ты ездил в Россию? — спросил Омаров, закуривая.

— Да, пробовал. У меня же дядя в Самаре живет. Работал у него на фирме. Сеть авто-моек.

— А в чем суть?

— Да, все просто, супервайзером был. Ездишь по точкам, пинаешь, чтобы все работали. Следишь, чтобы давление воды было на уровне, канализация не засорилась и так далее.

— А что вернулся?

— Неинтересно там. И холодно. Здесь у меня вся родня, друзья. А там...

— Все ясно, — Омаров поднял кружку с пивом. — Ну, блин, за возвращение!

Он чокнулись. С хрустом разодрали упаковки с орешками.

— А я здесь кручусь, — сказал Омаров. — Женился уже, детеныша даже сделали.

— Классно, поздравляю!

— Пацан. Нурсултаном назвали. Сам знаешь, в честь кого.

— Догадываюсь.

— Надо заботиться о судьбе своих детей. Родится девочка — назовем Даригой.

— Ха-ха, — Саша чуть не поперхнулся пивом.

— Я не шучу, — сказал Омаров. Судя по тону, он действительно, не шутил.

— А у тебя как с этим делом? Ты все время был с какой-то девчонкой. Наташей зовут, кажется?

— Я до сих пор с ней, — вздохнул Саша.

— Долго что-то!

— И не говори!

— На счет женитьбы не думали? Я гляжу, ты не окольцован еще...

Саша пожал плечами, неохотно влезая в эту тему. Жантик не был ему близким другом, поэтому не хотелось с ним особо откровенничать.

— Намекает иногда.

— М-м, это вопрос времени. Рано или поздно, они все ставят вопрос ребром.

Омаров подозвал официанта.

— Водка «Постноф» есть?

— Есть.

— Какого разлива? Московская или наша?

Официант скривил недовольную гримасу:

— Посмотрите в меню, там все написано.

Жантик полистал книжицу в кожаном переплете.

— Давайте местную.

— Отвезу тебя на такси, не беспокойся, — сказал он, глядя, как официант разливает напиток по стопкам. — Поехали, за удачу!

Они выпили, и с этого момента разговор пошел более плавно. Поговорили о своих делах и как-то сразу перешли к обсуждению дел чужих. Вспоминали общих знакомых, кто где устроился, чем занимается.

— Исмаила видел, случайно встретились. Знаешь, что он делает? — Омаров хитро сощурился, разгоняя табачный дым.

— Что?

— Нет, ты попробуй угадать!

— Ну, как обычно... Воздух пинает...

— А вот и нет! Он греется на акциях! Он брокер!

— Кто-кто?

— Брокер! На бирже играет!

— Гонишь!

— Клянусь! В институте был дуб дубом! А теперь — брокер!

Потом проехались по знакомым девчонкам, конечно.

— Зря ты к ним не наведываешься! — заявил Омаров со знанием дела. — Они все свободные, похорошели, набрались соку. Ольга, Мира, Оксана... Кто там еще? Айсулу Мустафина. Помнишь Айку? Любая будет тебе рада.

— Так я же с Натальей!

— Твою за ногу! — Омаров затрясся от смеха. — При чем тут твоя Наташка? Как был порядочным, так и остался!

— А что, я доволен своей жизнью!

— Не-ет, брат! — Омаров помахал перед ним указательным пальцем. — Если доволен жизнью, ты бы не прибежал обратно в это кафе!

Саша отвел глаза, делая вид, что смотрит футбольный матч.

— Я про интимную жизнь толкую.

— И здесь тоже промашка! — Жантик громко хлопнул ладонью по столу.

— В чем промашка? — Смольников уже стал потихоньку злиться.

— Ты стесняешься, скажи честно! Просто не умеешь заарканить себе овцу. Да, признайся! Ты вечно был таким!

— Скорее, я не такой прыткий, как ты, — вздохнул Смольников.

— Что-то ты потускнел сразу... Все нормально! Расслабься! — Омаров потряс его за руку. Хватка у него была железная, даром что дзюдоист.

— Да, с тобой расслабишься, Жантик!

Омаров рассмеялся и откинулся на спинку кресла. Все равно он был нормальным мужиком, не смотря на свой колючий язык. Собранный, внимательный к деталям, и, что немаловажно, с чувством юмора. Всегда вел себя естественно, всегда был чисто и прилично одет, лицо у него светилось жизненной силой. Смольников невольно подумал, что половина денег, оставшаяся в его черной сумке — это не все деньги, которые причитается Омарову, а только часть. Он, конечно, себя не обделит, и никто его осудит.

— Я просто хорошо знаю тебя по институту, Смола! Ты же бабам в глаза боишься посмотреть! Потому что пугливый! Признайся, пугливый?

— Да.

— Вот видишь, что делает водка с людьми. Выводит их на чистую воду.

— А вот водку я пить умею!

— Ну, хоть что-то ты умеешь! — согласился с ним Омаров. — А помнишь, как было раньше?

— Ты о чем?

Омаров потушил сигарету и заговорил, понизив голос:

— Когда мы еще пацанами были, когда присматривали себе девушек... Мы заранее боялись, что он не дадут, помнишь? Ну, вспомни нашу общагу? Мы же, блядь, всегда боялись этого унижения, когда тебе не дают, когда отвечают отказом.

— Ну, это спорно, ты за всех не говори, — возразил Смольников.

Омаров развел руками и оглянулся по сторонам, словно ища поддержки у окружающих. Но зал был пуст. Парочка устала играть в дартс и ушла. Лабух скручивал провода и убирал со сцены инструменты.

— Я с тобой сейчас веду нормальный искренний разговор. Не отмахивайся от меня, Смола!

— Я не отмахиваюсь!

Омаров забарабанил пальцами по столу, ожидая от собеседника продолжения темы. Но Смольников не считал себя особо подкованным в таких разговорах. Он тщательно окропил кусочек бараньего шашлыка лимонным соком и молча отправил его в рот.

— А знаешь, в чем дело-то было? — Омаров близко наклонился к нему, словно боясь, что собеседник пропустит хоть одно слово из его откровений. — Период нашего полового созревания пришелся на то время, когда у нас в кармане просто не было приличных бабок!

— И это все, что ты хотел сказать?

— Нет, друг, не все! — Омаров, не спеша, наполнил стаканы по второму кругу. Они выпили, не чокаясь. Сжав губы от горечи, Жантик замер секунды на две-три, впуская водку в свое нутро. Все это время он назидательно держал перед собой указательный палец, как бы упрашивая собеседника дождаться продолжения его лекции.

— Саня, все оказалось проще, чем мы думали! — продолжил он, наконец, резко вдохнув воздух. — Достаточно было держать в кармане толстую пачку денег! Ты мог морально поиметь телку еще до того, как впервые заговоришь с ней! Представь, что ты давно уже нагнул ее дугой и знаешь каждую волосинку на ее теле?! Представил?

— Ну, допустим, — усмехнулся Саша, а сам подумал: «Тоже мне, открыл Америку!»

— Во-от! — Омаров развел руками, словно глаголил истину.

— Жантик, тебя в инструкторы надо!

— А то! — Омаров достал сотовый телефон и набрал чей-то номер. — Але? Маша? Он самый... Как дела?

Пользуясь паузой, Смольников вышел в туалет. Он спустил воду и подошел к зеркалу. От водки у него всегда краснела кожа под бровями. Он постоял немного перед зеркалом, собираясь с мыслями. Итак, завтра ночью они идут на дело. Он нащупал в кармане жесткую пачку денег. Часть денег осталась в барсетке, на столе. Вдруг возникла идея проверить, не поддельные ли они. Где-то в новостях он видел, что, преступники часто любят расплачиваться с наемниками поддельными деньгами. «Не сходи с ума, придурок!» — мысленно одернул он самого себя и вышел из туалета.

— А вот и он, сейчас трубку передам... — Омаров зажал телефон ладонью и сказал: — Ее зовут Мариам! Женщина — натуральный персик, бля буду! Поговори с ней!

— Але, — сказал Смольников нерешительно.

— Але, вас зовут Саша?

— Да.

— А я — Мариам.

— Очень приятно.

— Саша! Жантик говорит, что вы очень стеснительный...

Смольников глянул на Омарова. Тот совершенно спокойно поедал салат. «Неужели, он сейчас пытается свести меня с женщиной?» — мелькнула мысль.

— Ну, в общем, есть такое дело!

— Знаете, я тоже...

В ее голосе не было тех типичных ноток, которые зачастую отталкивают от разговора любого, кто хоть раз попадал именно в такую ситуацию. Это когда знакомишься по наводке друга, после второй бутылки, и тебе дают телефон какой-то абсолютно «левой» девушки.

Любой мужчина после тридцати хоть раз имел дело с проститутками, и на всю жизнь запоминал этот вкрадчивый тон и какое-то особое, специфичное придыхание в голосе. Чаще всего это происходит в чужом городе, когда вокруг не видишь ни одного родного лица. Человек словно ищет себе пару, чтобы не оставаться с этим миром один на один.

Смольников впервые попробовал проституток в Самаре. Помнится, когда он приехал в этот город, его поразил железнодорожный вокзал. Такой ультрасовременной отделки он не видел ни в Польше, куда ездил одно время за машинами, ни в Германии. И по блестящему кафельному полу этого огромного комплекса выхаживали они — рейдеры любви и невесты дьявола. Ему потом часто казалось, что весь город заполонен этими бестиями. Они ходили по набережной, сплевывая на асфальт жвачку, закрывались от солнца бейсбольными кепками, их можно было увидеть стоящими на авто-заправках, как на витрине.

Старые неписанные правила утверждали, что проститутки не целуются в губы, потому что оберегают своего клиента от скверны, боятся опустить его, прикоснувшись грязными губами к самому чистому месту на его теле. Была еще одна причина — они, якобы, берегли сам институт поцелуя, как символа любви, отделяли его от своего продажного занятия. Но в Самаре Смольников впервые познал всю зыбкость этих правил! Истина оказалась, как водится, куда более скучной, чем красивые мифы. Как часть тела, рот не являлся никогда самым чистым местом на теле человека. Наоборот, такой скверны и таких нечистот, изрыгаемых изо рта, ни одно отверстие на теле человека никогда не выдаст. И проститутки это знали. Приказы, угрозы, укоры, намеки, наветы, прогоны, наколки, доносы... — никакими поцелуями не сотрешь и не заластишь эту погань, которая так и льется из уст человеческих.

Все эти воспоминания и мысли стремительным вихрем пронеслись в хмельной голове Смольникова. Но он довольно легко отогнал их от себя и мысленно улыбнулся незнакомке на том конце провода.

— Может, перейдем на «ты»?

— Конечно, Саша! — ответила Мариам с готовностью.

— Ну и о чем же мы будем с тобой разговаривать?

— Тормоз! — внимательно наблюдавший за его разговором, Омаров выхватил из его рук телефон и дал отбой.

— Смола, ты меня разочаровываешь! — произнес он с ухмылкой.

— Обломщик! — обескуражено сказал Саша в ответ. Но обиду подавил и тут же спокойно принялся за шашлык.

Голос Омарова зазвучал назидательно:

— Помнишь, о чем я говорил? До того, как ты взял трубку и сказал ей «привет», ты должен был уже мысленно раскатать ее на диване! Не спрашивай бабу что делать, а предлагай ей что делать! — с этими словами Омаров нажал кнопку повтора звонка.

— Але, Маш! Извини, связь сорвалась. Сейчас передам трубку кенту.

Смольников поднес телефон к уху, а сам посмотрел на пустую бутылку «Постнофа». Удивился — когда они успели ее раздавить?

— Мариам?

— Да?

— А можно я тоже буду называть тебя Маша?

— Можно, Саша, можно.

— Маш, а ты водку любишь?

— Нет, не люблю.

— Тогда я привезу тебе «Чинзано». У тебя дома в холодильнике есть лед?

Краем глаза Смольников увидел, как Омаров довольно закивал головой, приветствуя избранную тактику.

Они расплатились за ужин, и вышли на Пастера ловить такси. Солнце перестало мучить город и провалилось, наконец, за горизонт. Омаров назвал адрес, и машина повезла их куда-то вниз, по узкой пыльной улице Кожомкулова.

— Алмата — это город лохов! — незатейливо философствовал Омаров, развалившись на заднем кресле. — Лохмата! Город счастливых неудачников!

— А что, неудачники бывают счастливыми?

— Конечно! Скажу больше: счастливых неудачников полным-полно вокруг! Вот мы с тобой — тоже счастливые неудачники!

— Обоснуй!

— Да что тут обосновывать?! Я просто приведу тебе пример. Вот слушай: моя бригада сейчас поднимает коттеджи в Заилийском Алатау. Слышал про такой район «Кли Эр»? Переводится как «Чистый воздух» по-английски.

— Нет, не слышал. Как бывший геолог, могу лишь сказать, что в тех местах проходит Заилийский тектонический разлом.

— Да шут с ним, с разломом! Так о чем я? А-а, на счет этого клиента! Есть у меня один интересный клиент... Ты слушаешь?

— Да-да, — терпеливо вставил Смольников.

— Значится так... Он недавно попросил у себя в ванной сделать прозрачную стенку, чтобы любоваться видом на горы. Представляешь, какой кайф — сидишь на очке и смотришь на горы?!

— Круто!

— Слушай дальше! Мои пацаны начали ставить стекло, а клиент, сука, взял и передумал! Пришлось заделывать дыру.

— А что так?

— Мне тоже было интересно это выяснить. Я потом как-то разговорился с ним, сходили в бар, ёбнули немного винца. Богатый оказался парень — таможенник, сука, с Хоргоса. Так вот, он сознался, что у него есть враги. Ему стало казаться, что пока он будет расслабляться на унитазе, какой-нибудь снайпер хлопнет его через окошко!

— Да ты что-о-о?! — Смольников загоготал от всей от души. Впервые за вечер ему стало по-настоящему весело. Довольный произведенным эффектом, Омаров приоткрыл окошко и сплюнул.

— А ты понял в чем суть, Смола? — спросил он, внезапно посмурнев. Такова была особенность воздействия водки, когда человек резко, буквально за доли секунды, переживает смену настроения. Был грустным — стал веселым, был веселым — стал серьезным. От вина или пива так не бывает, там все идет плавно.

— Понял-понял! — закивал головой Смольников, пытаясь отдышаться после смеха. В глазах слегка рябило от выпитого, окружающие предметы стали выглядеть мягче и объемнее.

— Ну-ка скажи! Заодно проверим, есть ли у нас с тобой взаимопонимание...

— Ты, Жантик, хотел сказать, что какой толк от бабла, если человек даже на унитазе ерзает, как на табуретке! Я правильно тебя понял? — Смольников испытующе посмотрел на товарища. Водитель такси оглянулся на них, давая понять, что следит за разговором.

В ответ Омаров неопределенно покачал головой:

— Будем считать, что почти угадал!

31 час до инфицирования

Через полчаса они были на месте. Квартира Маши оказалась довольно просторным жилищем, под завязку набитым молодыми людьми. Смольников втайне почувствовал какое-то неудовольствие оттого, что вместо интимной приватной встречи с женщиной, Омаров подсунул ему чужую шумную гулянку.

Но, присмотревшись, понял, что никакой гулянки не было и в помине. Люди здесь просто жили. На балконе сушилось белье, кто-то красил волосы, стоя перед зеркалом, кто-то смотрел телевизор. Огромная пятикомнатная квартира была заселена студентами и студентками, и очень напоминала обычную веселую городскую общагу.

Говорили здесь в основном на казахском, из магнитофона надрывалась модная нынче Кенже Аникеева. Мариам на поверку оказалась высокой стройной татаркой лет тридцати пяти. Наверное, она никогда не рожала, потому что в ее годы иметь такой узкий девичий таз могла позволить себе только бесплодная женщина. В общем, хозяйка квартиры понравилась Смольникову, даже с поправкой на недавно раздавленную бутылку.

— Привет, дорогой! — поцеловалась она с Жантиком.

— Александр, — представился он и пожал ей руку.

— А я та самая Маша, — мягко улыбнулась она ему. — Пошлите ко мне!

Они пересекли просторный зал, где перед большим плазменным телевизором сидело несколько человек, и вошли в ее апартаменты.

— Присаживайтесь, — хозяйка показала на пухлые кожаные кресла, очень дорогие, но давно вышедшие из моды. Большую часть комнаты занимала просторная двухместная кровать, у окна стоял туалетный столик. В комнате было уютно и чисто.

— Руслан! Зайди-ка на минутку! — позвала она кого-то.

— Звали, Мариам-апа? — в комнату заглянул огромный детина в спортивных брюках и белой майке.

— Руслан, детка, принеси бокалы и лед!

— И ножик, — добавил Омаров.

Детина кивнул и исчез. Омаров достал из пакета бутылки и закуску.

— Саша купил тебе «Чинзано».

— Спасибо!

Вскоре появился Руслан с подносом. Он поставил его на стеклянный столик и удалился. Омаров достал из пакета громадные оранжевые грейпфруты, разрезал их дольками. Саша тем временем наполнил бокалы.

— За вас с Сашей, — сказал Жантик, кидая в бокалы лед.

Они сделали по глотку, не чокаясь.

— Пора бы тебе, сестра, ремонт затеять, а? — спросил Омаров, оглядывая комнату глазами профессионального строителя.

— Да вот, все собираюсь... — вздохнула Мариам. — Давно пора.

— Я подгоню свою бригаду, они тебе тут все отполируют.

— Спасибо, Жантимир, чтобы я без тебя делала!

Они поболтали еще минут двадцать, пока Омаров не подвел светскую беседу к логическому завершению:

— Слушай, Маш, приюти моего друга на пару-тройку дней, а?

— Александра?

— Да. Мы завтра с ним одно дело хотим замутить. Ему потом надо будет отоспаться и отлежаться.

— Конечно, какие разговоры!

— Тогда хопчик! — Омаров поднялся с кресла. — Все, я побежал.

На пороге, уже надевая обувь, Омаров дал Смольникову последние инструкции:

— Никуда не уходи, никому не говори ничего о себе и о деле. Обязательно позвони своей девушке, чтобы не волновалась. Скажи, встретил друга, выпили, заночевал у него, буду через пару дней. Я найду машину типа «бусика» и завтра подкачу сюда. Да, и сотку свою выключи, связь будем держать через Машу. Все понял?

— Понял!

Они распрощались, и Омаров ушел.

— Пойдем, Саша, я дам тебе свежее полотенце, — позвала его Мариам.

Смольников взял чистое полотенце, легкий халат и принял душ, смывая с себя остатки жаркого дня. Будучи по природе человеком довольно робким и осторожным, он, тем не менее, не стал задаваться вопросом, что с ним происходит, и почему он так легко согласился на предложение Омарова. Ответом на все вопросы служила крупная сумма денег, которую он получил в задаток. Для него это были очень большие деньги, которые решительно перечеркивали его вечные материальные проблемы, и оплачивали наперед все угрызения совести. Он знал, что будет дальше, и шел на это с таким самоуверенным спокойствием, с которым только и можно совершить что-нибудь нехорошее, начиная с такого мелкого проступка, даже не считающегося грехом, как супружеская измена и заканчивая открытым грабежом.

Мариам проводила его на кухню, где они мило поболтали со студентами. Потом допили «Чинзано» и пошли спать.

— Хочешь спать на моей постели? — прямо спросила его Мариам.

Саша оторопел от такого вопроса, но виду не подал.

— Ты здесь хозяйка, тебе решать, — сказал он как можно спокойнее, даже с ленцой в голосе, чтобы не выдать волнение.

— А ты бы хотел?

— Да, — ответил он честно.

— Тогда ложись рядом со мной.

— Хорошо.

Они погасили свет, и разделись в темноте. Почти одновременно легли на просторную кровать. Над ними мерно гудел кондиционер, навевая прохладу. Смольников посмотрел на свою одежду, брошенную на прикроватную тумбочку. Карманы топорщились от денег. Если бы он не был пьян, то забеспокоился бы, опасаясь оставлять их на ночь без присмотра. Но алкоголь исправно делал свое великое дело: Саша стремительно летел в водоворот событий, увлекаемый мягким голосом лежавшей рядом женщины. За дверью бормотал о чем-то телевизор, из открытой ванной доносился шум воды. Студенты тоже потихоньку готовились ко сну.

— Ты, наверное, хочешь знать, чья это квартира и кто я такая? — произнесла Мариам, начиная игру первой.

— Да.

— Все просто, Сашенька. Я два года уже как стала вдовой. Очень долго сидела одна, в пустой квартире, почти ничего не ела. А потом решила, что надо жить среди людей, особенно на старости лет. Чтобы было шумно, чтобы кругом была молодежь...

— Ты нисколько не старая, чтобы так говорить, — попытался он сделать комплимент.

— Нет, не старая, но и не молодая.

— Да, брось! — Смольников сжал ее руку.

— Ох, — вздохнула она от его пожатия. — Ты всегда так хватаешь женщин?

— Извини, — он разжал ладонь.

— Ты такой статный! — она потрогала его плечо. — Баскетболом не занимался?

— Ты почти угадала. Я играл в волейбол, в сборной республики, второй состав.

— М-м-м! Мне нравятся высокие мужчины.

— А я люблю таких, как ты!

Он поддел ее рукой за талию, приподнял и вдруг взвалил на себя, легко и быстро. Это был его проверенный прием, который производил на женщин сильное впечатление.

— Ух, какой ты! — фыркнула Мариам, пытаясь сползти с него, но Саша сковал ее руками и прижал к себе.

Он сразу и бесповоротно ощутил, что она подходит ему по всем статьям. Как и почему приходит это чувство телесной и душевной совместимости — он не ведал. «О чем ты сейчас думаешь, интересно? — мысленно спросил он ее. — Думаешь, что нашла мужчину своей мечты или просто опасаешься, что я блевану и запачкаю твою постель?»

— Тебе неудобно? — спросил он, близко ощутив ее дыхание. Пальцами он исследовал ее спину. Мариам была значительно крепче телом, чем его Наташка. Под упругой кожей он почти не различал костей. У Наташки он чувствовал каждое ребрышко, когда проводил рукой по спине.

— Немножко, — чертыхнулась Мариам, пытаясь отстраниться от него.

— Терпи, женщина! — продолжал он гнуть свою мужскую линию. — Если впустила меня на свою кровать — терпи!

— Пусти! У меня синяки будут!

Смольников схватил ее за густую гриву волос и медленно надавил на затылок, приближая к себе ее лицо, склоняя к поцелую. И с удовлетворением отметил, что женщина резко воспротивилась его воле, давая этим самым возможность усилить атаку.

Смольников поднялся с постели очень поздно, почти в полдень. Он несколько раз выныривал из теплой вязкой сонной волны и снова с наслаждением погружался в нее. Так он проспал почти до двенадцати, пока не почувствовал, как Мариам гладит его по голове.

— Вставай, засоня.

Он открыл глаза и улыбнулся, увидев ее снова.

— Сколько время сейчас, Маш?

— Почти двенадцать.

— Ой, ерш-твою-мень! — вскрикнул он, удивившись не на шутку.

— Не ругайся в моем доме!

Саша приподнялся на локте. Мариам сидела на постели, поджав одну ногу под себя. Из-за халата двумя выпуклыми и аппетитными бугорками белел сгиб ее колена.

— А если так? — Саша просунул палец в этот сгиб и несколько раз подвигал его взад-вперед.

— Пошляк! — одернула она ногу.

— Кто бы накормил этого пошляка?

— Стол давно накрыт!

Смольников направился в ванную. Он накинул на себя халат покойного мужа Мариам, боясь вчерашних молоденьких девушек, которые могли увидеть его обнаженным. Но студенты еще с утра разбежались по университетам, полные надежд и сомнений. Абитуриентская суета подходила к концу, приемные комиссии вывешивали списки и закрывались одна за другой. На город тяжелой гудящей стеной надвигалось лето.

— Там пачка с бритвами лежит, на столике, возьми себе одну.

— Ага, вижу!

Он полез под прохладный душ и с удовольствием опорожнил свой мочевой пузырь прямо в потоке воды. Когда он вышел из ванной, умытый, свежий, с чисто выбритым лицом, Мариам во всю хозяйничала на кухне.

— Скоро дом опять опустеет, до самой осени, — грустно сказала она, пододвинув ему тарелку с яичницей.

— Хочешь, я буду к тебе приходить?

— Хочу.

Он открыл пачку с соком и налил в стакан холодный оранжевый напиток.

— Я действительно этого хочу, Саша.

Он выпил сок, глядя ей в глаза.

— Маш, я кое-что должен тебе сказать.

— Да?

— Мы с Жантиком должны провернуть одно дело...

— Можешь не говорить подробностей, я не лезу в чужие дела, — перебила она его, откидывая с лица непослушный локон. Сегодня она была не такой привлекательной, как вчера вечером. Тонкие, как паутина, лучики морщин обтягивали ее лицо, и когда она говорила, они то истончались до невидимости, то снова появлялись на бледной коже. Но Смольников был уже достаточно стар и умен для того, чтобы судить о женщине по куда более надежным параметрам, чем морщинки на лице. Он откровенно получал удовольствие от ее манеры говорить, чуть напрягая шейные мышцы, отчего получались тонкие глиссирующие звуки. Ему было кайфово от ее манеры сидеть, покачивая полноватыми, но от этого не менее привлекательными, ногами, это добавляло ей шарма. Да много от чего в женщине можно было получить удовольствие, и секс был только частью этого дела.

С Наташкой у него почему-то не было этого желания ценить каждый штрих в их отношениях. Не было с самого первого дня их знакомства. С молодыми девушками всегда так — общаясь с ними, почему-то не замечаешь нюансов, не проникаешься тонкостями их натуры.

— Да я не о том! Я хотел сказать о наших с тобой отношениях. О том, что мы могли бы продолжить встречаться, после того как...

— Ешь! — сказала она с улыбкой, явно избегая прямых разговоров.

Смольников попытался, было, продолжить свою мысль, но его изголодавшийся организм решительно пресек все эти задушевные беседы, и он жадно принялся за еду.

— Скоро я затею здесь ремонт, — сказала Мариам, разрезая хлеб. Она сделала ему бутерброд с колбасой и положила рядом с тарелкой. — Пробью стену в зале, сделаю большой холл.

— Шикарно, — промямлил он с набитым ртом.

— Куплю новую мебель, — она включила электрический чайник и вода гулко застучала в пластиковом сосуде.

— Можно я тоже кое-что тебе куплю? — спросил он, принимаясь за бутерброд.

— Саш, я не бедная, спасибо!

— Это будет подарок от меня.

— За что?

— За эту ночь.

— За эту ночь?! — она рассмеялась, закрыв лицо руками.

— Ты не подумай, я просто... Я хотел сказать...

— Кушай, Саша, кушай! У тебя это лучше получается!

— Да, это точно!

«Дин-дон!» — раздался звонок в коридоре.

— Сиди, я сама!

Мариам побежала открывать дверь.

— Ох, как жарко на улице! — раздался с порога мужской голос.

На кухне появился вчерашний верзила по имени Руслан. В дневном свете он выглядел еще более внушительно. У него была широкая грудная клетка и толстые короткие руки. Саша сразу понял, что он из села. В Алмате сельского человека легко узнать не только по одежде и загорелой коже. Сельские еще и здороваются немного по-другому, нежели коренные алматинцы. Они почтительно склоняются и чуть сгибают колени при рукопожатии. Если рукопожатие произвести затруднительно, например, в тесной комнатке или в юрте, то они прижимают ладонь к груди в знак приветствия. Особенно часто так ведут себя приезжие из шымкентской области, да, впрочем, и все южане. Пожив несколько лет в городе, сельские люди, конечно, навсегда теряют эти церемонии и обретают более примитивные, по-настоящему городские навыки коммуникаций, типа кивка головой, небрежного жеста и мимолетного взгляда.

— Руслан — мой племянник, — представила его Мариам. Они поздоровались, и парень присоединился к их столу, буквально заполнив кухню своим телом.

Вот так не спеша, они сидели втроем, и пили чай. За окном, белым жарким светом разгорался день и Смольников перестал чувствовать себя одиноким, как это бывало с ним раньше, когда он ездил в другие города, в поисках денег и удачи. Его сотовый телефон был отключен, рядом с ним сидели люди, которых он едва знал, а впереди мельтешила невеселая перспектива ломиться через окно в чужое мрачное здание. И все-таки, ему здесь было хорошо, словно он делал сейчас что-то очень разумное и вполне естественное.

По своему обыкновению, он старался думать о деньгах, но ничего толкового из этого не получалось. Те пачки, которые были у него в кармане, слишком легко ему достались, поэтому особой цены за ними он не чувствовал. А те, которые ожидали его после успешного завершения дела — думать о них не было никакого практического смысла. «Когда же, наконец, приедет Жантик?!» — вот о чем он спрашивал сейчас себя, понимая, что за этим вопросом кроется единственный смысл его пребывания здесь.

Наконец, зазвонил телефон.

— Это Жантик звонит, — сказала Мариам, передавая ему трубку.

— Але, Саша! — зазвучал голос Омарова. — Давай на улицу, мы тебя ждем! Бабки можешь оставить Маше на хранение. Ей можно доверять, я ручаюсь за нее головой.

— Понял! — Смольников нажал кнопку отбоя и вернул трубку Мариам.

— Мне пора.

— Ну, удачи, Сашенька!

Мариам поднялась и как-то совсем по-семейному принялась собирать ему в дорогу еду.

— Ты что, не надо! — смутился Смольников, глядя, как она складывает в пакет курицу, выпечку, сок, еще что-то.

— Ну, зачем вы будете ходить по кафешкам? Покушаете домашнего! — оправдывалась она.

Смольников оставил ей на хранение свои деньги, получил взамен увесистый пакет с едой и направился в коридор. На прощание, он обнял ее и поцеловал в губы. Пожал руку Руслану и пошел по лестнице вниз.

Жантик встретил его у подъезда и повел к машине. Оказывается, он взял в дело третьего человека — маленького невзрачного мужичка, с золотыми зубами и наколками на пальцах. Звали его Мамедом. По словам Омарова, он промышлял развозом стройматериалов на своем большегрузном «Мерседесе». Они поздоровались и тут же тронулись в путь.

— Как тебе Мариам? — спросил Жантик с явным любопытством.

— Очень приятная женщина!

— Ну вы как, поладили? — подмигнул он, намекая на интим, конечно.

— Да, — ответ Саши прозвучал неохотно. Все-таки чужой человек сидел рядом.

Жантик осклабился, весьма довольно, глянув мельком на Мамеда.

— Плохого не держим, Смола, только высшее качество!

— Да, я убедился!

Смольникову хотелось спросить, как он познакомился с Машей, да и вообще, узнать об этой женщине больше. Но он не хотел показывать Жантику свою заинтересованность.

— Пойдем назад, в салон, я покажу тебе, что и как.

Они пробрались назад, в грузовой отсек. Машину трясло на поворотах, поэтому пришлось сесть на корточки.

— Сейчас съездим на базар, купим деревянные панели. Положим их вот сюда. — Жантик провел ладонью по железному полу.

— Зачем?

— Хороший вопрос! Товар будем выносить с заднего двора, а там высокая лестница. Поэтому панели поставим прямо на ступеньки, как сходни, понял?

— Зачем? Можно вынести на руках!

— А если уроним? Ящики нельзя ронять — это условие заказчика.

— Понятно.

— Потом заедем ко мне домой, у меня есть куча разной одежды типа спецовок. Надо одеться во что-нибудь темное, малозаметное.

— Ясно.

Пока Мамед не привез их на строительный рынок, они успели обсудить всю последовательность своих действий и расписать роли для каждого участника дела. Потом, неспешно вышагивая по торговым рядам, они отыскали нужные панели; купили там же веревку, скотч, пару маленьких фонарей, ломик, кувалду, гвоздодер — одним словом, все насущное свое оборудование. Затем поехали за город, к жилищу Жантика.

Супруга у него оказалась дородной смуглой казашкой с открытым приветливым лицом. Она поздоровалась с гостями и пошла на кухню, готовить обед. Мамед, видимо, часто бывал в этом доме. Он привычно сел на стул и, не дожидаясь приглашения, принялся за еду, которую извлек из пакета Смольников.

— Кушай, Мамед, кушай, у тебя самая трудная работа будет! — подначивал его Омаров.

Смольников кушать пока не хотел. Не теряя времени, он выбрал себе одежду из того вороха, который принесла ему хозяйка. В основном, это были новенькие комплекты строительных спецовок, немецкие и польские, достаточно комфортные для жаркого климата. Он переоделся, аккуратно сложив свою белую рубашку и светлые брюки на стул.

— У нас, оказывается, одинаковые размеры! — оценивающие посмотрел на него Жантик. Он тоже сбросил с себя одежду и переоделся.

Дом Омарова оказался просторным и удобным. На первом этаже располагался зал, кухня и пара ванных комнат. Второй этаж состоял из трех спальных отделений. Пока суд да дело, Омаров устроил ему целую экскурсию, показав каждый уголок, включая кладовые и балконы. Он подробно и с жаром расписывал ему, как лично проектировал и возводил свое жилье.

— Дай Бог, справим это дело, я тебе такой же отгрохаю! Возьму недорого! — увещевал он своего товарища.

— Дай Бог! — отвечал ему Саша.

Накрыв на стол, хозяйка удалилась, оставив мужчин одних.

— Пацана заведи домой! — крикнул Жантик ей. — Детское время кончилось.

— Ладно! — ответила супруга и вышла во двор.

— Ну, что, давайте еще раз мысленно все разжуем и схаваем! — объявил Омаров, глядя на подельников.

Не спеша, с шутками-прибаутками, он прошелся по всей схеме их действий, отмечая возможные затруднения, которые могут произойти по ходу дела.

Примерно в три утра, они выехали из дома и направились на улицу Кирова. Мамед высадил Смольникова за сто метров до института, а Омарова провез чуть дальше и высадил за перекрестком. Потом заехал во двор института, погасил фары и замер в полной темноте.

Таким образом, они подошли к зданию с разных сторон, получив возможность проверить подходы. В последний раз оглянулись, не смотрит ли кто, и быстрым шагом направились к бетонной арке. Смольников взобрался на решетку первым. Вскарабкался наверх и дотянулся до окна. Обе створки были открыты. Слегка подпрыгнув, он повис на руках, сделал полусиловой прием и взобрался на подоконник. Затем подстраховал идущего следом Омарова. Когда Жантик оказался рядом с ним, он еще раз бросил взгляд на улицу и закрыл окно.

Если бы у Смольникова был в кармане детектор инфракрасного излучения, этакий маленький прибор в виде ручки, он непременно узнал бы в эту секунду о том, что здание усиленно облучается приборами ночного видения. Невидимые глазу тепловые лучи проводили их до самого окна, затем замерли, словно не зная, что делать дальше. Растерянность этих приборов превратилась в радиосигналы, произнесенные отрывочными малопонятными фразами.

— Правый стоп, повторяю стоп! — зазвучал в эфире голос неведомого наблюдателя.

— Левый, тоже стоп, тоже стоп! — бегло сказал кто-то еще.

Человек по кличке Сухраб, услышав эти сигналы, тихо выругался и отложил в сторону бинокль. Возникла внештатная ситуация. Из всех многочисленных, заранее просчитанных вариантов действий, ни один даже близко не подпадал под случившееся. Сухраб не мог понять, откуда взялись эти двое, почему его никто не предупредил и что теперь делать дальше.

Он посмотрел на часы и отметил время. Его люди замерли, в ожидании приказа.

— Средний — Правому, ловим тишину, ловим тишину! — сказал Сухраб по рации. Это означало, что нужно приостановить все действия. Затем извлек из кармана сотовый телефон и набрал чей-то номер.

— Здесь стопорняк, кто-то встрял между нами. Два человека залезли в окно, это не мои люди.

В ответ трубка разразилась длинным бульканьем и кваканьем. Его собеседник на том конце провода тоже был нимало удивлен происшедшим. Он просил подождать, чтобы навести справки о случившемся.

— Ясно, жду, — Сухраб кивнул головой и выключил телефон.

— Медет! — сказал он своему водителю. — Дай назад, мне нужен обзор.

— Мы засветимся! — возразил ему водитель.

— Дай назад! — повторил Сухраб, взяв на полтона выше.

— Слушаюсь!

Черная «Тойота» бесшумно пошла задом, выезжая из тесного дворика.

Майор Алтынбек Акперов получил кличку Сухраб лет пятнадцать назад, еще в те времена, когда, будучи слушателем Академии МВД, был послан на стажировку в Израиль. Молодого энергичного офицера долго отслеживали, изучали и под самый конец, перед отъездом, ему предложили сотрудничество. Как ни странно, его кандидатурой заинтересовалось министерство туризма Израиля, представителем которого был некто Сергей Ставиский. Конечно, Акперов сразу понял, что за спиной Ставиского стояла одна из структур военной разведки Израиля. Впрочем, Сергей производил впечатление достаточно откровенного человека, не склонного темнить и напускать туман. Он ясно объяснил свои намерения и оставил визитку в знак ожидания ответа.

Сухраб вернулся на родину, и безуспешно пытался устроиться следователем в Главное управление военной полиции. Спецслужбы в то время лихорадило, шла повальная «национализация» кадров, опытные чекисты уезжали в Россию или переходили в частные охранные структуры.

Спустя пару месяцев, он окончательно созрел для решения, и позвонил в Тель-Авив. Через неделю, с ним связался некто Вячеслав Шлемов, израильский гражданин, который жил в Алмате под прикрытием иностранной туристической фирмы.

Высокий и сухопарый бизнесмен, Шлемов приветливо пожал ему руку и пригласил прогуляться по парку имени Панфилова. Стояла поздняя осень, и под шелест сухих кленовых листьев, Акперов — он же теперь Сухраб — получил первое свое задание. Он подписал контракт с турфирмой Шлемова, в котором числился консультантом по горному туризму Казахстана. По данному контракту, ему причитался приличный ежегодный гонорар. Часть гонорара он получил немедленно, в виде увесистого пакета с деньгами.

Как оказалось, задания были несложные и достаточно формальные. Сухраб, человек умный и проницательный, понимал, что его держат за «спящего», т.е. хорошо подкармливают в ожидании крупного дела. Такое ожидание могло длиться годами, это было ему известно. После безуспешных попыток перейти в элитные структуры КНБ, а именно в спецназ военной разведки «Барлау», Акперов надолго застрял в тесной, суетливой карьерной лестнице внутренних войск МВД, где руководил аналитической работой по созданию отрядов специального назначения. Под громкой звучной работой таилась мелкая рутинная тягомотина под руководством некомпетентных, оплывших жирком, начальников. Месяцами люди ждали, когда им пришлют оборудование, тренировки и учения проводились не регулярно и, порой, могли быть прерваны под самым глупым предлогом, например, из-за поломки служебной машины. Это было время развала и, одновременно, время созидания, о котором не хотелось вспоминать, потому что вспоминать, в сущности, было нечего.

Момент, когда его вывели из «спячки», наступил, судя по всему, вчера утром — куратор передал Сухрабу инструкции на срочную мобилизацию всех возможностей для выполнения очень аккуратной ночной операции. Задание было настолько спешным и стремительным, что майор поначалу даже растерялся. Ему передали деньги на оперативные расходы — около пятидесяти тысяч, если пересчитать с тенге на евро, а также плотный запечатанный конверт, где лежали паспорт с греческой рабочей визой, авиабилет на Кипр, и целых десять стандартных годовых гонораров, закатанных в блестящую пластиковую карточку Visa. Независимо от результатов задания, ему предписывалось поутру покинуть страну, так как его пребывание здесь было чревато провалом. Конечно, никто не неволил его принимать такое решение. Его судьба была в его руках.

В полной темноте, группа из семерых мужчин погрузилась в машины. Сухраб взял на операцию самых надежных своих подчиненных, а так же привлек к работе людей из спецназа, которых знал еще со времен Академии и которым мог доверять. Каждому, вне зависимости от роли, досталось по паре миллионов тенге, это почти пятнадцать тысяч евро наличкой. Он спешно, буквально на коленках, разработал план и выехал на место. Задача была относительно простой: в институте вирусологии и микробиологии, в полуподвальном помещении хранились два тяжелых контейнера с биологическими препаратами. Нужно было вынести контейнеры, а так же попутно устроить имитацию ограбления, взломав кабинет директора и кассу. Никто, конечно, не знал истинной сути операции, да это было и не нужно. Заказчик платил хорошие деньги, а риск был минимальным.

Судя по вводным данным, в которых было дано описание внешнего вида контейнеров, Сухраб мог лишь отдаленно предположить, что препараты хранились в институте еще со времен Советского Союза. Долго не думая, Сухраб решил перестраховаться и взял на складе несколько комплектов костюмов биохимической защиты, краешком сознания подумав, что вполне может иметь дело с биологическим оружием времен холодной войны.

Он назначил общий сбор группы в одном из частных домов, который специально держал для такого рода случаев. Проверив оснащение и проинструктировав команду, он дождался ночи и направился к месту операции на двух джипах и фургоне.

По пути, Сухраб еще раз внимательно изучил план помещения. Не смотря на то, что бумага являлась лишь ксерокопией с оригинала, майор заметил про себя, что человек, рисовавший схему, находился в состоянии сильного волнения или действовал против своей воли. Кривые карандашные линии означали границы коридоров и комнат, а неуверенные стрелки показывали путь движения. План изобиловал помарками и пятнами от ластика. Сбоку, резким убористым почерком были сделаны пояснения к схеме. Майор насмотрелся в свое время таких бумажек, нацарапанных под «прессом». Почерк у человека, психологически раздавленного, разительно отличается от того, который ему присущ в нормальном состоянии. Там, где изгиб линии проходит под углом в двадцать градусов, в состоянии волнения он сужается до пяти, превращая ровную спокойную рябь письма в резкие штормовые волны.

Сухраб разделил отряд на две группы. Каждая группа имела своего наблюдателя из числа водителей. Одетые в полицейскую форму, с фальшивыми документами на сотрудников РОВД Бостандыкского района, обе группы были готовы к выдвижению. Спецназовец по имени Алмаз, сокурсник и старый товарищ Сухраба, который входил в группу «Левая», должен был постучать в дверь и попросить сторожа впустить его. Дальше, они связывали старика и продвигались в цокольный этаж, где в складском помещении, среди старых брошенных архивов, лежали объекты захвата. Снаружи их прикрывала группа «Правая». В качестве резервного варианта были припасены инструменты для взлома.

Появление двух неопознанных личностей перечеркнуло все варианты и повергло Сухраба в ступор. Нарушая все принципы маскировки, майор вывел джип на открытое пространство, взял инфракрасный бинокль и осмотрел пустынную ночную улицу. Тут еще куратор позвонил и добавил перца в общий котел, потребовав нейтрализовать непрошенных гостей, вне зависимости от того, с какой целью они пришли. В качестве поддержки, он дал сотовый телефон какого-то своего человека из патрульной полицейской машины «Буран» с бортовым номером 16. Полицейский должен был хотя бы на некоторое время прикрыть их задницу, если станет слишком шумно.

«Он идиот или только притворяется?! — думал Сухраб о своем кураторе, вглядываясь в яркую картинку в окуляре. — Как можно нейтрализовать их, если моя группа не готовилась к столкновению?!» У него в распоряжении было всего четыре человека, не считая двух водителей. Для уверенного контакта с гостями этого было мало. Тем более — без бронежилетов, без касок, без щитов, без шашек и автоматического оружия.

Он искал глазами чужого наблюдателя, человека, который должен был оставаться снаружи и охранять гостей. Если эти люди пришли сюда за тем же, что и он, то они знают что делают, а, следовательно, действуют по всем правилам. Наблюдатель обязательно должен был быть. Он мог походить на самого банального ночного прохожего, стоящего вдали от света фонарей. В другом случае, он мог сидеть в машине, припаркованной где-то неподалеку. Если Сухрабу удалось бы снять наблюдателя по-тихому, то он вполне мог пойти на перехват чужаков.

Сухраб вернулся в джип. Торопливо, даже судорожно, вынул из верхнего кармана пиджака пластиковый цилиндрик с таблетками, и забросил одну под язык.

Майор принял сладкую крупинку нитроглицерина, потому что боялся сердечного кризиса. В последнее время он чувствовал себя неважно. Пару месяцев назад, на медкомиссии, молодая врач вытащила из маленького портативного кардиографа листок бумаги и нахмурила свой лобик. Она взяла карандаш, чиркнула что-то на кардиограмме и показала ее майору.

— Вот эти «эстэшки» мне совсем не нравятся, — сказала она в ответ на его недоуменный взгляд.

— Я не разбираюсь в ваших терминах, что означают эти самые «эстешки»? — спросил он.

— Это означает, господин майор, что надо бы вам педальки понажимать...

— Какие еще педальки? — совсем растерялся Сухраб.

Что это еще за педальки, он узнал уже в алматинском кардиоцентре, где его без очереди приняла Зоя Владимировна Самойлова, врач высшей категории. Медсестра проводила его в комнатку с велоэргометром, закрепила на его теле датчики и попросила крутить педали с постоянной скоростью один оборот в секунду. Сначала ему это показалось даже забавным, но с каждым разом медсестра увеличивала нагрузку, и сохранять прежнюю скорость стало очень трудно. В загородном тренировочном зале, принадлежавшем спецназу «Арыстан», куда ездили офицеры не только из КНБ, но и из других ведомств, включая внутренние войска, он предпочитал работать со штангой и другими тяжестями. Всякие там беговые дорожки и велосипеды не любил и не понимал, какой может быть от них кайф. Да и бегал он хорошо, возрастные свои нормативы перекрывал шутя.

Долго в тот день майор просидел в кабинете врача. Маленькая черная мушка, едва проснувшаяся от зимней спячки, апатично летала по кабинету. На экране компьютера мельтешила заставка в виде четырехцветного флага «Windows». Врач изучала его кардиограмму с карандашиком, надев очки. Время от времени она поднимала голову и беседовала с ним тихим монотонным голосом. Под стать ей самой и всему интерьеру, были и мерно тикающие настенные часы, такие же механические и беспристрастные.

Сухраб слушал этот бесконечный «тип-тип-тип...» и в душе у него постепенно становилось так кисло и сумрачно, словно он потерял кошелек или получил известие о смерти родственника. Исподволь, минута за минутой, к нему приходило понимание того, что спокойная жизнь, полная надежд и уверенности, прошла и больше уже не повторится.

— У вас положительная проба, — сказала, наконец, Зоя Владимировна, продолжая заполнять бумаги. — Вам надо пройти эхокардиографию, и, пожалуй, надо еще сделать развернутый анализ крови.

— Зоя Владимировна, я не чувствую никаких проблем с сердцем, — сказал он, пытаясь отстоять этот прежний мир, ускользавший куда-то далеко за горизонт.

— Да? — посмотрела она на него из-за очков.

— Да, никаких ощущений.

— Вот они, ваши ощущения, — потрясла она розовым листочком кардиограммы. — Бессимптомная коронарная болезнь сердца.

— И что это означает?

— Это означает — ишемия.

Сухраб внутренне весь съежился, собрался в комок, как перед броском. Слово «ишемия» было ему знакомо. Внезапная коварная болезнь, которая может навалиться где угодно: ночью в постели, в туалете, в бассейне, на стрелковом полигоне, за рулем.

— Для начала попьете нитромазин, по две капсулы, — продолжала делать свое дело Самойлова, заполняя направление. Шариковая ручка, ведомая уверенной рукой, с тихим шорохом выписывала буквы и цифры его диагноза.

— Знаете, как мои пациенты называют это лекарство? — врач глянула на него своими большими карими глазами.

— Как?

— Нетормозин! — и сухо засмеялась, продолжая заполнять бумаги.

Сухраб вяло улыбнулся в ответ, не понимая, что здесь смешного. «Неужели, она лучший кардиолог в Казахстане?» — задавался он вопросом, глядя на нее. Немного полноватая, в старомодных истоптанных туфлях, она абсолютно не производила на него впечатления «крутого» человека. «Крутого» в том смысле, в котором он привык воспринимать людей вообще. Возможно, в этом проявлялась его ограниченность по жизни, накладываемая особенностями службы в одном из самых закрытых учреждений страны. Он не знал, к примеру, сколько стоит сейчас проезд на автобусе или маршрутке, потому что давно не ездил в общественном транспорте. Не знал размер минимальной пенсии, потому что его собственные родители жили исключительно на его денежные переводы и о пенсии даже не вспоминали.

Тот факт, что перед ним сидит действительно невероятно «крутой» специалист по болезням сердца, ничем не был подкреплен, ни внешностью врача, ни его умением и манерой говорить, ни размером доходов или количеством машин и квартир.

Самойлова, тем временем, захлопнула медицинскую карту и протянула ему серые листочки с рецептами и направлениями.

— Рекомендую вам обзавестись нитроглицерином. Когда будете выходить отсюда, медсестра даст буклет, там распечатаны инструкции для вас и ваших близких о том, как вести себя приступа.

— От приступа? — удивился майор.

— Если мы обойдемся без госпитализации, вам лучше будет предупредить своих коллег на работе, и ознакомить их с этой инструкцией. Не стесняйтесь, пожалуйста, огласки своей болезни. От того, как будут вести себя люди вокруг вас в момент кризиса, зависит порой жизнь.

— Вы хотите сказать, что у меня может быть приступ? — голос майора стал рыхлым, наполнился характерным дребезгом, выдавая сильнейший стресс, в котором он сейчас находился.

Она терпеливо вздохнула и сняла очки.

— Сердечный приступ может случиться даже у абсолютно здорового человека.

— Зоя Владимировна, а может — ошибка? — майор продолжал спорить, даже не с ней, а скорее, с самим собой. — Может, ваши приборы врут? У меня нет болей в области груди, нет приступов удушья, ничего нет!

На лице Самойловой появилась специфичная профессиональная улыбка, некая помесь терпения, понимания и, конечно, иронии.

— После эхокардиографии, мы с вами еще раз встретимся и обсудим этот вопрос. Но, поверьте мне как врачу... — Самойлова пристально посмотрела на него, акцентируя внимание пациента на слове «врач», — у вас ишемия, и с этим шутить — не стоит.

Он поднялся и направился к выходу. У самых дверей Самойлова окликнула его.

— Я вижу, что не убедила вас. Хотите, я вам приведу один аргумент, чтобы вы осознали, как все серьезно?!

Сухраб вернулся и присел на кресло.

— Да, я слушаю вас.

— У вас хобби какое-нибудь есть?

Сухраб пожал плечами и задумался на пару секунд.

— Да, есть, рыбалка.

— Можно я угадаю: в последнее время вы не ходите на рыбалку.

— Ну, угадали и что с того?

— А что еще вы любите? Бильярд любите?

— Ну, в общем, играл раньше.

— А сейчас перестали?

— Некогда. Много работы, знаете ли...

Зоя Владимировна снова надела очки и сложила руки замком.

— Когда у человека заболевает сердце, он теряет интерес к жизни. В этом и есть особенность болезней сердца. Вы не ходите на рыбалку, не потому что работа вас заела. Ее и раньше было много, этой вашей работы. Сердце у вас больное, поэтому и не ходите.

Она отвернулась к компьютеру, давая понять, что ставит точку в этом споре.

— Жду вас через три дня, не позднее, — сказала она ему на прощание.

Закрыв за собой окно, Смольников включил фонарик, привязанный к рукаву кусочком скотча. Стекло фонарика было на три четверти закрашено черным фломастером, поэтому тонкий луч едва-едва выхватил из темноты какие бесформенные фрагменты мебели.

— Свети только под ноги, — сказал Омаров, осторожно продвигаясь вперед. Весь зал битком был набит старыми пыльными стульями и столами.

Старательно огибая препятствия, Саша подобрался к двери, поддел ее снизу ломиком и снял с петель. Следом вступил в действие Омаров, он навалился на нее, пытаясь высадить дверь плечом.

— Нет, так не получится! — прошептал Смольников, внимательно оглядывая створку. Старая типовая конструкция не позволяла запросто выдавить ее, нужно было повозиться.

Они взялись за монтировки, концы которых специально обработали точильным кругом, и стали выковыривать углубление под язычок замка. Наконец, дверь поддалась и, после короткой приглушенной возни, распахнулась.

Первым делом нужно было обезвредить сторожа. Они медленно пошли по черному жерлу коридора, касаясь стены руками. Каждый шаг отзывался тихим скрипом деревянного пола, покрытого линолеумом и обитого на стыках истертыми до блеска железными полосками. В коридоре стоял стойкий запах химии и пыли.

Тихо зашли в туалет и убедились, что он пуст. Натянули на лица платки. Омаров достал из кармана нож. Так же тихо и уверенно спустились на второй этаж и проверили его от начала до конца. Весь этаж полностью был отдан под лаборатории. Под лучом фонарика белели таблички с диковинным и устрашающими, на первый взгляд, названиями типа: «Лаборатория экологии вирусов», «Лаборатория противовирусной защиты».

Судя по схеме, дальше нужно было спускаться по западной лестнице, чтобы зайти к будке сторожа с тыльной стороны.

По схеме, туалет на первом этаже был заколочен, во всяком случае, на квадратике стоял крест, означавший, что дверь недоступна. Следовательно, сторож мог находиться только в будке, в гардеробной или просто слоняться по коридору. Последний вариант был самым предпочтительным — чем дальше сторож от телефона и сигнализации, тем лучше. В итоге, они столкнулись с ним на лестничной площадке, совершенно неожиданно для обеих сторон. Видимо, сторож все-таки заподозрил неладное и решил подняться наверх, посмотреть что там и как.

— Ой бай! — вскрикнул старик, увидев перед собой две массивные черные тени.

— Тихо, а то убью! — зашипел на него Смольников.

— Ой, бул ким?! — дрогнувшим голосом произнес сторож по-казахски, пятясь назад.

Жантик молниеносно оценил обстановку и заговорил со стариком на родном языке:

— Э, атай, аузынды жап! Если будешь дергаться, зарежу!

Он вышел вперед, держа перед собой нож, чтобы старик увидел клинок.

— Кудай соктасун, улым! Делайте что хотите, только не трогайте меня!

— Никто тебя не тронет, если не будешь шуметь! — Омаров схватил его за грудки и медленно, как на буксире, потащил вниз, в коридор первого этажа. Смольников достал из кармана скотч и обмотал старику руки. Затем заклеил ему рот. Прикасаясь к его телу, вдруг почувствовал, как у того от страха напряглись все мышцы, он был как каменный. «Каждый хочет жить... — подумал Смольников, обматывая скотчем темное смуглое лицо. — Каждый боится смерти!» Он никогда еще не связывал человека по-настоящему, с целью обездвижить, лишить свободы. Помнится, в первые месяцы знакомства со своей девушкой, с Наташкой, они как-то решили разнообразить свой интим. Начитавшись журналов типа «Изюминка», взяли бельевую веревку и стали упражняться в новых видах сексуального возбуждения, связывая поочередно друг друга. И ему тогда совершенно не понравилось это дело. Он испытывал чувство форменной дикости и нелепости, когда вязал тонкие изящные руки своей девушки. Одним словом, не пошла у них эта тема, они забросили веревки куда подальше и больше не возвращались к ним.

Сейчас Смольников ничего подобного не ощущал, даже волнения не было, все чувства ушли на второй план. Связав пленника, Смольников повел его в узкий отвод прямо напротив центрального входа, туда, где в свете пыльной тусклой лампочки чернел выход на задний двор.

— Как открыть дверь? Отвечай! — спросил Омаров, тряхнув старика за шкирку, для острастки. Сторож что-то пробубнил нечленораздельное.

— Ключ! Он говорит про ключ! — догадался Смольников.

Омаров пошарил в карманах сторожа, пока в полной тишине не звякнуло что-то железное.

— Нашел!

Старик в ответ замахал головой.

— Нет, это не те ключи, — снова перевел его жесты Смольников.

— Куда он кивает? — задумался Омаров.

— Он показывает в сторону своей будки!

Они потащили сторожа к его столу, где в свете настольной лампы лежала раскрытая газета. В будке было тесно, пахло табаком, за плотной тканью занавески просвечивали уличные фонари. На подоконнике старика ожидал его нехитрый ужин — литровая банка, наполненная мутной жидкостью, сквозь которую белели куски лапши, картошка и еще что-то бесформенное.

После минутной суеты с открыванием различных ящичков, они раздобыли увесистую связку ключей. Старик радостно замотал головой.

— Будь благоразумным, старик, не пытайся освободиться или кричать. Ты не виноват в происшедшем, понял? Просто дождись утра, и тебя развяжет кто-нибудь.

После этих слов, они привязали старика к стулу. Омаров достал рацию и вызвал Мамеда, который должен был в этот момент припарковаться на заднем дворе и ждать подельников.

— Все путем! — ответил тот.

Получив подтверждение от Мамеда, они подобрали ключи и открыли дверь. Ночная прохлада ворвалась в душное помещение, обдав их едва различимым запахом цветущих акаций. В темном колодце двора стоял фургон. Они подбежали к машине. Задняя дверь тут же открылась, и Мамед подал им связку деревянных панелей. Затем достал скейтборды, к которым были привязаны веревки, чтобы можно было носить их на шее. Взвалив на себя все эти нехитрые приспособления, они пошли назад и снова закрыли за собой дверь. Теперь, пока они будут заниматься ящиками, Мамед должен был подогнать фургон поближе, прикрепить к наружным ступенькам еще пару деревянных сходней и быть готовым принять груз.

Им понадобилось примерно шесть-семь минут, чтобы взломать дверь в полуподвальное помещение. Поднимая кучу пыли, они нашарили в полутьме ящики.

— Вот они, милые! — удовлетворенно проворковал Омаров, стаскивая с ящиков пыльный брезент.

Смольников нащупал сбоку углубления — здесь были выдвижные ручки.

— Жалко, у ящиков нет колес!

— Ага! Жалко, что все бабы ходят одетые! — вторил ему Омаров.

Они тихо рассмеялись. Присели на корточки, чтобы перевести дух.

Параметры ящиков и надписи на них полностью соответствовали информации заказчика. Жантик достал бумажку и внимательно сверился по ней. Ящики, по всей видимости, были герметичными, вдоль верха можно было разглядеть ровный шов сварки.

— Похоже на алюминий, — сказал Смольников, погладив рукой контейнер.

— Да! А ты знаешь, как мой препод учил нас отличать алюминий от дюраля?

— Как?

— А вот прямо сейчас и проверим! У тебя ногти на руках стриженные или нет?

— А причем тут ногти? — удивился Смольников.

Омаров не успел объяснить, его рация хрипнула:

— Все чики-чики!

— Это Мамед! — сказал Омаров, поднимаясь с колен. — Пора, пошли!

Они сняли с шеи скейтборды. Теперь веревки должны были послужить ремнями, которыми они зафиксируют эти своеобразные заменители колес.

— Коротковаты... — вздохнул Омаров, привязывая скейтборд к днищу контейнера, пока Смольников поддерживал его за край.

— Не болтай, тяжело ведь держать! — прокряхтел Смольников.

— Все готово, опускай!

Смольников медленно опустил ящик. Не смотря на то, что они ошиблись с длиной веревок, первый контейнер довольно надежно держался на двух скейтбордах. Через пять минут второй контейнер тоже был на колесах. Омаров вытащил из рюкзака большие нашлепки строительной липучки, обложил ими деревянные торцы, чтобы на стыках между собой сходни держались надежно. Теперь наступал самый ответственный момент: нужно было осторожно протащить ящики по сходням наверх.

Потея и натужно вздыхая, они вытащили оба ящика на первый этаж, не уронив их и не ударив. Затем, после короткого перерыва, выкатили их к выходу и распахнули дверь.

Потратив примерно семь-восемь минут на изучение новой ситуации, Сухраб принял решение перехватить чужаков в тот момент, когда они будут выезжать из двора института. К его вящей радости, таинственный наблюдатель был успешно обнаружен силами группы «Правая». Им оказался водитель мощного большегрузного фургона, припаркованного за углом. Теперь стало ясно, что никакого случайного совпадения не было — чужаки пришли сюда за тем же, что и сам Сухраб.

У майора сразу возник, конечно, соблазн напасть на водителя машины. Но, подумав, он откинул эту идею. Ему не было известно, сколько реально человек находится в фургоне. Да и перед погрузкой контейнеров, гости наверняка проверят, все ли нормально снаружи.

Поэтому он выбрал самый надежный вариант развития событий из всех возможных. Он созвонился с полицейским «Бурана» и попросил его встать у выхода на проспект — изобразить из себя обычный ночной патруль. Это должно было отпугнуть гостей от ярко освещенной дороги и вынудить свернуть вниз или вверх по улице Пушкина. Здесь, на узком темном месте, Сухраб хотел прижать беглецов своими джипами.

Он перегруппировал свои машины и расставил их вдоль по Пушкина. Сам пересел в фургон и разместился неподалеку, по улице Кирова, на случай, если гости повернут назад. Теперь все три его машины контролировали участок в форме буквы "Т", готовые перекрыть все выезды.

— Они встали на колеса! — наконец сообщил по рации его наблюдатель.

Сухраб включил связь:

— Средний — левому! Средний — правому! Зажгите свечи!

Все его машины подтвердили прием и запустили двигатели. Примерно через минуту темноту пустынной улицы прорезал свет фар. Чужой фургон уверенно выбрался на Кирова и повернул в сторону проспекта. Майор позвонил полицейскому по сотовому телефону:

— Едут, готовьтесь!

Затем посмотрел на часы. По его прикидкам, оставалось примерно две минуты до контакта. Выглянул в окошко и окликнул своего заместителя, сидевшего снаружи, рядом с фургоном:

— Алмаз! Спорим, они повернут на нас?!

— Не, не повернут! — отозвался тот из-за кустов. Голос Алмаза звучал зло и весело.

Алмаз был самым опытным и толковым парнем в его группе. Все ребята, впрочем, были как на подбор. Двое из них прошли подготовку в уникальном российском учебном центре, созданном на базе новосибирского Военного института и Воздушно-десантного училища. Еще один прошел программу переподготовки под руководством американских инструкторов из Национальной гвардии США, которые проводили обучение по единой стандартной схеме, специально разработанной для центральноазиатских стран. По схеме, пусть и штампованной и рутинной, не такой эффективной, как новосибирская, но вполне приемлемой. Все были женаты, легки на подъем, с чувством юмора.

Сухрабу было с чем сравнить уровень своего сборного отряда. Он достаточно насмотрелся на самых разных людей, тянувшихся в силовые структуры, как пчелы на мед. Особенно сильно его раздражали молодые сельские парни, устроившиеся на службу по наводке своих высокопоставленных родственников. Таких ребят было не очень много, не более двадцати процентов всего личного состава, но по степени издаваемого ими шума и скандалов, стоили они целой дивизии. Таких, не то что под пули, даже на учебную тревогу гнать не хотелось. Проживая в общежитиях внутренних войск, они кутили на всю округу, ездили в сомнительные ночные клубы, жили с какими-то прошмандовками, один вид которых говорил об их продажности.

Совсем недавно по всем департаментам прошелестел слушок о том, что один такой джигит устроил в ресторане драку с местным авторитетом. Его однополчанин и сослуживец, который отдыхал на пару с ним, вместо того, чтобы замять конфликт, стал подначивать, разогревать его обиду. Телохранитель авторитета, видя, что ребята явно склонны к насилию, схватился за нож, ибо опыт в таких разборках у него имелся. Сильно подвыпивший спецназовец решил взять его голыми руками. В результате, противник все лишь несколько раз взмахнул клинком и нанес герою порезы, от которых спецназовец скорчился на полу и умер. Пары глубоких царапин на локтях и предплечье оказалось достаточно, чтобы человек за десять минут потерял критическое количество крови.

Сухраб много раз убеждался, что в современная боевая подготовка страдает излишней «повернутостью» на голом рукопашном бое. Не всякий относится к своему телу как довольно хрупкому вместилищу духа и интеллекта, для такого понимания нужен определенный опыт и осознание собственного места в окружающем мире. Будучи, в сущности, обыкновенными смертными, некоторые бойцы спецназа начинали зарываться и переоценивать свои возможности. Они зачисляли себя, без всяких на то оснований, в особую касту людей, обладающих повышенной степенью живучести. Отсюда презрение и пренебрежение к средствам защиты, нездоровая самооценка и склонность к браваде.

Сухраб, конечно, никогда не забывал, что спецназ изначально задумывался как диверсионный институт, и в его задачу, в первую очередь входит грамотная интеграция в военный и гражданский ландшафт противника. Умение использовать в свою пользу нюансы обычных бытовых реалий было для рядового бойца не менее важным, чем владение всеми видами огнестрельного оружия и рукопашного боя. На Сухраба, помнится, сильное впечатление произвел мимолетный, ни к чему не обязывающий разговор с одним сослуживцем, преподававшим в Военном институте КНБ. Он рассказал, как однажды пригласил своих курсантов к себе в гости, на новоселье. Когда встречал их на улице, его взгляд случайно упал на маленькую ржавую табличку, висевшую на стене дома. Такие таблички висят кругом, в них указан план размещения канализационного люка и дистанция от стены дома. Когда он спросил у своих ребят, знает ли кто-нибудь, что означает данная табличка, из десяти человек правильно ответил только один. Позднее, преподаватель стал наводить справки о том, каковы особенности планировки разного рода коллекторов, накопителей, влагосборников в соседних с Казахстаном странах. Он узнал принципы расположения канализационной сети в городах и селах Китая, особенности водопродовода в Пакистане и Афганистане.

В спецназе, впрочем, были проблемы и не такие масштабные, но от этого никак не менее острые. Так, многие злоупотребляли алкоголем и табаком. Если проблема наркомании среди бойцов была решена еще в конце девяностых, то склонность к выпивке и к перекурам особым грехом не считается по сей день. Современная силовая операция требует от бойца умения быть предельно чутким к окружающей среде, пытливым и осторожным исследователем вещей и явлений. Алкоголь и сигареты, даже в небольших количествах, сбивали тонкий обонятельный аппарат человека. Недаром древние греки считали, что человек распознает запахи напрямую, прямо через мозг. Способность предугадывать, предвосхищать события, так же связана с обонянием, как с самым близким видом чувства. В уголовной среде, про человека, потерявшего осторожность, говорили «потерял нюх».

...Майор лишь на минуту отвлекся, погрузившись в свои мысли. Он чувствовал ставший уже привычным эффект воздействия нитроглицерина, когда голова слегка тяжелеет и во рту появляется сухость. Его заместитель оказался прав — фургон, в конце концов, повернул вниз по Пушкина, в сторону второго джипа. Теперь, по плану майора, «нижний» джип должен выскочить сейчас прямо перед носом у фургона и заблокировать улицу. Второй джип, тот который «верхний», рванет на место стычки, чтобы прижать гостей с тыла.

— Левый, пошел! Левый, пошел! — прокричал Сухраб в рацию. Затем хлопнул по плечу своего водителя: — Медет, гони туда!

— Средний — Правому, встречайте! — только и успел сказать он, как услышал грохот и визг колес. Прошла секунда или две, пока до него не дошло, что чужой фургон столкнулся с его джипом.

Едва они подъехали к месту столкновения, как стало ясно, что фургон прорвался сквозь заслон. Вывалив огромное облако дизельного выхлопа, он стремительно уходил от погони. Черная туша «Тойоты» лежала на боку, перегородив проезд. Второй джип, примчавшийся на подмогу, уже объезжал поверженного коллегу, но майор включил рацию и приказал прекратить преследование.

Он вышел из машины, сзади подбежал Алмаз, выскочил еще один спецназовец из второго джипа. Сухраб понял, что провалил задание. Целая вереница несчастливых совпадений привела к тому, что в одной точке пространства они вызвали некий всплеск, флуктуацию. Резко идущая под уклон дорога позволила фургону накопить огромную кинетическую энергию, достаточную для эффективного тарана, плюс моментальная реакция водителя, грамотно выбравшего угол и точку столкновения. Добавить к этому, ставший мишенью, «Лэнд крузер», который никогда не считался прекрасно сбалансированным автомобилем, не в пример более цепкому «Хаммеру».

Сухраб пригнулся, заглядывая в кабину. Увидел, как за разбитым лобовым стеклом мечется водитель, пытаясь открыть дверцу. Хотел что-то сказать, но вдруг осекся от резкой боли где-то в животе. Он судорожно согнулся пополам, чувствуя, что боль накатывает уже в полную силу. Покачнулся, еле стоя на ногах и мучительно зевнул, до хруста в челюсти. Майор с ужасом успел осознать, что у него начался сердечный приступ, и ужас этот вырвался из него неприятным сдавленным криком.

— Ты как, в норме?! — с тревогой окликнул его Алмаз.

— Командира скосили! — вскрикнул кто-то из спецназовцев, видя, как майор медленно скручивается и съеживается, словно умирающая гусеница.

— Всем пригнуться! Пригнуться! — подхватил кто-то еще, думая, что беглецы напоследок открыли огонь.

Сухраб бессильно рухнул на асфальт, держась рукой за живот.

Решив, что командир ранен, Алмаз взял управление отрядом на себя.

— Командира в машину! Быстро! — скомандовал он, а сам прильнул к черному колесу опрокинутой «Тойоты». Затем вынул «гюрзу», сходу снял ее с предохранителя, и выстрелил два раза по уходящему фургону. На изготовку и произведение выстрела он потратил чуть больше секунды, причем цель отдалилась от него метров на триста, не менее.

— Ваша взяла, паскуды! — выкрикнул он, провожая глазами удаляющиеся габаритные огни.

Когда Мамед повел машину на таран, Смольников сидел в грузовом салоне, спиной к стенке. В момент столкновения, он больно стукнулся головой о металлическую перегородку. Ему даже показалось, что вырубился на пару-тройку секунд. Надо признать, Смольников плохо держал удары в голову. Однажды на соревнованиях, брошенный в его сторону волейбольный мяч попал ему в висок и Саша тут же ушел в нокдаун. Он хорошо запомнил это болезненное чувство, когда земля словно проваливается куда-то вниз, и тебя неудержимо влечет в темноту. Тот, кто подолгу занимался спортом, знаком с этим ощущением.

Он еще пребывал в полуобморочном состоянии, когда две бронебойные пули в машину. Краем уха расслышал резкие хлесткие звуки, как будто машину пару раз огрели железным тросом.

— Что это было? — заорал Омаров со своего места.

Не зря он взял на дело Мамеда. Маленький тщедушный мужичок, как только завидел перед собой хищно выпрыгнувшую из засады машину, хладнокровно набрал скорость, переключился на «нейтралку», и протаранил джип. Возможно, принять столь отчаянное решение помогла еще одна машина, которая вдруг выскочила с тыла. Если бы ее не было, Мамед мог и затормозить, решив, что передний джип просто вышел на разворот, без всяких задних мыслей. В сущности, весь этот район считался в Алмате «тихим центром», местом, где никогда не было автомобильных пробок и ветхого жилья. Лет пять назад по стране пошло новое поветрие, которое только ширилось со временем — богатые чиновники и бизнесмены покупали в «тихом центре» конспиративные квартиры, в которых селили своих любовниц, часто несовершеннолетних. Возможно, один из них как раз выруливал на выход, после пары-тройки часов отдыха на упругом смуглом животике молоденькой казашки. Но Мамед не повелся на это.

— Не знаю, что-то ударило по нам, — ответил Смольников.

— Ты цел? — это опять Омаров.

— Вроде да! — Смольников включил фонарик и пошарил вокруг. Потом догадался выключить свет и внимательно посмотреть на заднюю дверь. Почти на уровне пола он обнаружил два маленьких отверстия, сквозь которые мелькала дорога.

— Есть! Две дырки на задней дверце! — сказал он.

— Ясно, значит, стреляли, — заключил Омаров.

Тем временем, Мамед сбавил скорость, а потом и вовсе завернул куда-то во дворы. Порулил, пристраивая машину, и заглушил двигатель.

— Мамед, а что встали? — удивился Омаров, когда Мамед поднял рычаг ручного тормоза.

— Жантик, ты совсем оглох! — проворчал Мамед, снимая с себя ремень безопасности. — Ты что, не слышишь?

— А что такое?

— Рама погнулась, царапает колесо. Далеко не уедем.

Мамед выскочил из машины и пошел осматривать ее. Смольников пробрался вперед, к своему товарищу. Не сговариваясь, они обнялись.

— Как мы их обули, а?! — возбужденно воскликнул Омаров. — Кто-то хотел взять нас за ляжки, да не на тех нарвались!

— Мамед — мужик! Настоящий мужик! — радостно вторил ему Смольников. Они сидели рядом, переполненные эйфорией, как два футбольных болельщика после победной игры своей команды.

— Смола, да ты кровенишь? — Омаров внимательно посмотрел на Сашу, затем на свою печатку, измазанную чем-то красным. — Ты не ранен часом?

— Нет, это я головой так приложился!

Омаров взял из аптечки бинт, соорудил из него тампон и с помощью пластыря, кое-как прикрепил его на затылке товарища.

Мамед, тем временем, закончил ковыряться под капотом. Невеселый, он залез в кабину, вытирая свои кожаные перчатки ветошью.

— Радиатор раскокали! — сказал он, подводя итоги дерзкой схватки с неведомым противником. — С такой рожей ехать нельзя, гаишники цапанут.

— Это понятно... — задумался Омаров. Он достал свой сотовый телефон и набрал номер заказчика.

— Алло, это я! Товар у нас, только мы встали из-за поломки!

Собеседник на том конце провода, видимо, призадумался. Омаров некоторое время слушал тишину, но вскоре дождался ответа.

— Да все нормально! — твердо заверил он собеседника. — Все чисто, мы припарковались во дворах! — потом, не убирая телефон с уха, он оглянулся на Мамеда и спросил: — Где мы находимся?

— На Кунаева-Комсомольская!

— Алло, мы на углу Кунаева-Комсомольская, надо заехать со стороны центра. Увидите трансформаторную будку, мы сразу за ней стоим.

— Все, ждем! — попрощался он с собеседником и выключил телефон.

Его маленькая команда наконец-то могла вздохнуть спокойно. Жантик покрутил радио, и в салоне тихо заиграла музыка. Взял сигаретку и вышел покурить. Ребят он попросил остаться, чтобы не привлекать к себе внимания. Прохладная алматинская ночь объяла одинокую раненую машину, надвинулась на них неопрятной чернотой своих деревьев. Со стороны проспекта изредка доносился шум. Рядом гудела трансформаторная будка. Темный двор крепко спал, в ожидании нового утра. Смольников не выдержал и направился к Омарову, решать свои вопросы.

— Жантик, кто это был? — спросил его Смольников, подкуривая у него сигарету.

Курил он мало, сильной табачной зависимости у него не было. Может, и вовсе бросил бы, если не заметил на своем опыте, что курение — вещь очень полезная, когда речь идет о налаживании контактов, или если нужно поговорить с человеком приватно, чтобы узнать какую-то важную информацию.

Омаров в ответ лишь махнул рукой, разгоняя табачный дым.

— А Бог их знает!

— Менты?

Омаров цокнул языком и замотал головой:

— Нет, не менты.

— Они знали, зачем мы пришли? Может, нас сам заказчик подставил?

Омаров ничего не ответил. Молча бросил сигарету на землю и раздавил ее ботинком.

— Если нас подставил сам заказчик, то мы скоро это узнаем, — сказал он не без иронии. Его лицо было освещено светом единственной на весь дом лампочки в подъезде, но даже в этом слабом свете было видно, как оно осунулось за эту ночь.

— Вы проверьте лучше ящики, а я снаружи постою, — сказал он, доставая из пачки вторую сигарету.

Смольников кивнул и вернулся к машине. Они взяли с Мамедом по фонарю и полезли в грузовой салон, чтобы посмотреть, куда ударили пули. Первую отыскали почти сразу же. Она пробила перегородку перед сиденьем и увязла в толще металла.

— Это бронебойная, — сказал Мамед, выковыривая пулю с помощью отвертки.

— А как ты определил?

— Ты сравни отверстия на задней дверце и здесь! Пока пуля летела, она как бы «разделась». Потеряла рубашку, а сердечник пошел дальше, пока не уперся в стойку.

Мамед вскоре извлек на свет маленький черный цилиндрик.

— Меткий пацан пулял в нас, меткий! — сказал он.

Смольников повертел в руках еще теплую вещицу.

— Возьми на память, — предложил Мамед. — Она чуть не задела тебя!

Со второй пулей возникли проблемы. Ее нигде не было. Они долго искали ее примерно в том же месте, куда ударила первая.

— Глянь на ящики, — наконец сказал Мамед.

У Смольникова что-то замерло и сжалось в груди, когда он увидел черную дырку на поверхности контейнера, того, что был поближе к задней стенке. Они подползли и посветили фонариками. Пуля пробила ящик ближе к днищу.

— Блядь! Пуля в ящик попала! — выругался Смольников.

— Чем-то пахнет, мне кажется... — пробормотал Мамед. Смольников тоже теперь чувствовал какой-то посторонний запашок в салоне. У него и до этого было ощущение, что чем-то пахнет, но когда запах очень слабый, он может не восприниматься на уровне обоняния, возникая лишь на эмоциональном фоне.

— Может, радиатор дымит? Или масло потекло?

— Не-а, — возразил Мамед. — Масло так не пахнет.

— Похоже на химию какую-то, — сказал Саша с сомнением. — Неужели утечка?

От одного этого слова «утечка», Мамед резко поднялся, чтобы выйти из машины, но Смольников успел его схватить за руку.

— Не бойся, не слиняю! — приглушенно крикнул Мамед, сверкнув в темноте своими золотыми коронками. Но Саша крепко сжал руку и не отпускал его.

— Мамед, нельзя говорить Жантику про эту дырку, — взмолился он шепотом, глядя на подельника снизу вверх.

— Почему?

— Заказчик почует, что товар поврежден! По глазам Жантика прочтет! Понимаешь, о чем я?

Мамед сел обратно.

— И то верно, — согласился он. — Если увидят, что товар покоцан, то хрен его знает, чем закончится встреча.

Они развязали веревку и проверили ящик с другой стороны. Пуля застряла где-то внутри.

— Сейчас я что-нибудь придумаю, — торопливо заговорил Смольников, оглядываясь вокруг себя. Он подтянул к себе рюкзак, покопался в нем и вытащил скотч.

— Задержи Жантика, если войдет! — приказал он Мамеду. Тот все понял и вернулся в переднюю кабину. Смольников взял нож и отрезал небольшой кусок серебристой ленты, чтобы заклеить им пулевое отверстие.

— Ну как, заметно? — спросил он.

Мамед вернулся назад и оценивающе посмотрел на его работу.

— Да нет вроде, если шибко не зырить...

— Тогда молчок, ты понял?!

Мамед утвердительно кивнул головой.

Жантик, тем временем, закончил курить и открыл дверцу в кабине пассажира.

— Вы там гляньте, куда пули попали! — попросил он ребят.

— Да уже глянули! — чуть ли не хором ответили подельники.

— Ящики целы?

— Да!

— Ну-ка, дайте мне фонарик, я проверю еще раз, — и Омаров полез к ним, в грузовой отсек. Смольников почувствовал, как у него на лице проступают мелкие капельки пота. Он весь напрягся, рука с фонариком замерла. Но тут снаружи послышался шум подъезжающей машины.

— А вот и наши партнеры! — Жантик прервал досмотр и вернулся на переднее сиденье.

Представители заказчика оказались людьми осторожными. Из подъехавшей «девятки» вышел какой-то мужик и, не спеша, прошелся по двору. Был он небольшого роста, лысый или стриженный под нуль. Изучил фургон со всех сторон, проверил улицу. Потом подошел поближе, махнул рукой Омарову и вернулся в свою машину. Жантик догадался выскочить за ним. Они коротко о чем-то переговорили, не зажигая свет в салоне. Единственное, о чем сейчас думал Смольников — как поведут себя люди заказчика. Какие вопросы зададут Омарову в связи с аварийным состоянием машины? Обнаружат ли отверстие от пулевого попадания?

Вскоре Омаров вернулся и велел готовить ящики к погрузке. Он был абсолютно спокоен и бодр, и это состояние передалось его маленькой команде. При этом Жантик должен был оставаться в «девятке» до завершения всей процедуры, таков был уговор с этим лысым толстяком.

Смольников с Мамедом взялись за дело. Они разрезали веревки, на которых надежно держался драгоценный груз, и оттащили контейнеры поближе к выходу. Со стороны улицы к фургону подъехал грузовой «Соболь». Из машины вышел человек и распахнул задние дверцы. «Соболь» медленно состыковался с фургоном. Два молчаливых мужика, оба русские, невзрачно и неряшливо одетые, осторожно затолкали ящики к себе в кузов. Только по крепким накачанным фигурам можно было догадаться, что они не замызганные грузчики, а птицы посерьезнее.

Погрузив товар, мужики проверили надписи на крышках контейнеров. Затем взяли рулетку, замерили ширину и высоту каждого ящика. В конце концов, один постучал пальцем по стеклу, подавая знак водителю. В салоне «девятки» тут же включили свет. Видимо водитель «Соболя» сообщил по рации о том, что погрузка окончена.

— Бабки отстегивают, — прошептал Мамед, стоя в сторонке.

Смольников ничего не сказал в ответ. Он едва сдерживал волнение. «Только бы не заметили эту дырку!» — думал он про себя. Почему-то он волновался сейчас намного больше, чем в те минуты, когда они уходили от погони и в сантиметре от него пролетели бронебойные пули.

Нервозность чувствовалась и в стане заказчика. Какой-то ночной обыватель дважды проходил мимо машины, оглядываясь по сторонам, словно заблудился или ошибся домом. Каждый раз в салоне гасили свет и замирали в ожидании. Смольников живо представил себе, как люди заказчика хватаются за стволы, готовые к любому повороту событий. Потом, во двор заехал какой-то полуночник на своей «десятке». Он не нашел ничего лучшего, как припарковаться вплотную рядом с «Соболем», заблокировав выезд. Водитель «Соболя» нервно сверкнул фарами. Полуночник уже заскочил было в подъезд, но, увидев световой сигнал, вернулся и перетащил машину в другое место.

Минут через десять, Жантик, наконец, вышел из машины и направился к ним. В руках он держал пластиковый пакет.

— Ну что, пацаны, — бодро произнес он, — собираем вещи и валим!

Они дождались, пока обе машины покинули двор, и тут же бросились в опустевший фургон. Собрали все инструменты, посветили по углам, проверяя, не обронил ли кто какую-нибудь личную вещицу. Саша отметил про себя, что странноватый чужой запах химии уже улетучился. Значит, он исходил все-таки от поврежденного ящика.

Собрав все свои причиндалы, они оставили машину, и пошли по темным дворам, стараясь не выходить на освещенные участки улиц.

— Ну что, поехали к Маше? Там спокойно поделим бабки, — предложил Омаров, быстро вышагивая впереди.

— Может, сейчас разделим? — возразил Мамед.

— Что, прямо здесь, в темноте?

Мамед ничего не сказал, глядя под ноги.

— Давай все-таки к Маше! Там спокойно посчитаем и разделим.

— Ладно, давай.

Они выбросили свои инструменты в первый же подвернувшийся мусорный ящик. Прошли пару кварталов, и долго потом голосовали на проспекте, пытаясь поймать попутку. По улице гулял легкий прохладный ветерок, шедший со стороны Заилийского Алатау. Иссиня-черные зубцы гор были видны даже над деревьями, словно высокий каменный забор.

— Блин, надо было свитер надеть, что ли, — сказал Саша, поеживаясь.

— Надо было твою тачку заранее поставить на этом месте, — сострил Омаров.

Смольников улыбнулся, вспомнив про свою машину, брошенную где-то на Пастера.

— О, черт! — промямлил вдруг Омаров, закрывая ладонью рот.

Он отбежал в сторонку и склонился над арыком.

— Что с ним? — спросил Мамед.

Они подошли к Жантику, который к тому времени уже вытирал рот рукавом.

— Мутит меня что-то... — пробормотал он, сплевывая в арык.

— Может, укачало? — спросил Мамед.

— Скорее, съел чего-нибудь, — прохрипел Жантик, продолжая нависать над арыком. — Мамед, постой на трассе, а то до утра не поймаем тачку!

Мамед нехотя повернулся и пошел к дороге. Оглянулся на них, как бы давая понять, что совсем не рад, когда двое остаются вместе, а третий порознь.

— Знаешь, Смола, я тебе кое-что хотел сказать...

Омаров отошел от арыка и присел на корточки. Он резко и сипло вдыхал воздух после рвоты.

— На счет чего?

— На счет Мариам.

Смольников присел рядом с ним. Жантик словно угадывал его мысли. После всей этой бодяги с грабежом, тараном и стрельбой, Саше хотелось поговорить об этой женщине, но он стеснялся заводить разговор, боясь показаться человеком мелким и суетливым.

— Ты, наверное, думаешь, что она порченная? Какая-нибудь шалава? — голос Жантика перешел почти на шепот.

Смольников даже вздрогнул от его слов.

— С чего ты взял?

Омаров прижал лицо к коленям и надолго замолчал, словно передумал говорить.

— Ладно, пошли к Мамеду, а то решит, что задумали недоброе, — Омаров резко поднялся и зашагал к ярко освещенной полосе дороги.

— Постой!

Омаров оглянулся на зов товарища и замер в ожидании. Смольников догнал его.

— Раз начал — договаривай! — потребовал он.

Омаров медленно пошел к дороге.

— Просто у меня был когда-то разговор с Машей, — заговорил он все так же тихо. — Она сказала, что ищет мужчину, с которым могла бы жить после смерти мужа. Жить до самого конца своей жизни.

— А ты что?

— Она спросила, могу ли я помочь найти ей такого человека. Такого, которого я мог бы предложить даже собственной матери.

— А ты?

— Я пообещал, что найду такого человека.

— И им оказался я? — Смольников улыбнулся, надеясь, что товарищ не разглядит в темноте его улыбку.

— Да.

Всю дорогу, сидя в такси, Смольников думал о Маше. На востоке бледными желтыми красками набирал силу рассвет, пустынные улицы наполнялись мягкими утренними полутонами. Они добрались до квартиры уже в пятом часу утра.

— Вот и ребята пришли! — приветствовала их хозяйка, сонная и взъерошенная. Смольников посмотрел на нее очень пристально, даже немного жадно, словно не видел ее целую вечность.

— Кто еще в доме? — тихо спросил ее Омаров.

— Никого, как ты и просил, — ответила она.

— Это хорошо, — заметил Омаров. — Ну что, пошли на кухню?

— Ой, Сашенька, что у тебя с головой!

Мариам заметила повязку на его многострадальной голове.

— Да так, случайно стукнулся, — ответил Омаров за своего товарища.

Мариам полезла в аптечку. Старый пластырь пришлось отрезать ножницами, вместе с волосами, на которые он приклеился. Удалив его, хозяйка промыла рану перекисью водорода. Саша покорно сидел, согнувшись над столом, пока она его пользовала. Он прикоснулся к затылку и нащупал пальцами огромный твердый желвак.

— Не трогай руками, — приказала Мариам.

— Ну, что Маш, мы тут с ребятами уединимся? — опять влез Омаров. — Прости, что подняли тебя ни свет ни заря...

— Ничего страшного! Тогда я баиньки, — она поцеловала Сашу и вышла из кухни.

Подельники расселись полукругом, глядя на белый пакет с деньгами. Омаров выложил пачки и разделил их поровну. Часть денег была в евро, часть в тенге.

— Они еще в долларах предлагали, но я отказался, — сказал Омаров, аккуратно складывая в пакет свою долю.

— Правильно сделал, — заверил его Мамед. Его загорелое до черноты лицо светилось от счастья. Таких крупных денег ему, видимо, еще не приходилось держать в руках. Он пошарил глазами по комнате, в поисках какой-нибудь сумки.

— На, возьми рюкзак! — предложил Саша.

Мамед затолкал свои деньги в рюкзак и засобирался домой.

— Может, чаю попьешь? — предложил Омаров.

— Не-е, поеду домой, — сказал Мамед, продолжая сверкать своими золотыми коронками.

Они обнялись на прощание, и крепко пожали друг другу руки.

— Мамед, благодарю, — сказал Смольников, хлопая его по плечу.

— Ладно, пока, — сказал тот и пошел к выходу.

— Мамед, постой! — вдруг позвал Омаров.

— Что? — оглянулся тот, открывая уже дверь.

— Что это у тебя на лице?

Омаров включил свет в коридоре. На подбородке Мамеда белело какое-то пятно. Угадав направление взглядов товарищей, Мамед потер подбородок рукой. Тонкая пена сошла с уголков его губ и, когда он ее растер, еще одна порция выступила изо рта двумя белыми струйками.

— Я уже слюной истекаю, так хочу потратить бабки! — пошутил Мамед, вытирая руки об штаны.

— Ты уверен? Может, останешься?

— Не, пойду, за меня не беспокойтесь!

Они закрыли за ним дверь и снова пошли на кухню.

— Да, молодчина Мамед! Если бы не он, мы бы с тобой здесь не сидели! — сказал Омаров.

— Давно с ним знаком? — спросил Саша.

— Давно, да. Когда только начинал работать в строительном деле, я искал людей для своей первой бригады. Вот тогда и познакомился с ним. Он работал у меня водителем грузовика.

Жантик сел на свое место и поежился, скрестив руки на груди.

— Что-то прохладно с утреца, тебе не кажется?

Смольников тоже чувствовал легкий озноб. Но не придал этому значения, решив, что просто заработал легкое сотрясение мозга, что всегда болезненно отражается на общем состоянии организма.

— Он не местный? — продолжил он разговор.

— Из Петропавловска, — ответил Жантик. — Сидел на зоне, конечно, как ты мог догадаться.

— Да, это заметно — у него все руки в наколках.

— Специализировался на угоне грузовых машин. Вообще, он в машинах — бог!

Жантик поставил чайник и зажег плиту.

— Ну что, поглушим чайку, и на боковую?

— Давай.

Через пять минут они уже пили чай, вприкуску с булочками, которые хозяйка специально напекла им. Потом посидели еще немного, и пошли в гостиную. Смольников так и не решился сказать ему про разгерметизацию ящика. Он так и этак подбирался к этому разговору, но повода не нашел.

— Давай здесь заляжем, в зале, чтобы не будить Машу, — предложил Омаров.

В их распоряжении был диван и просторный мягкий уголок. Саша выбрал себе уголок и подложил под голову какую-то мягкую детскую игрушку. Был когда-то мода класть на диван вместо подушек всяких пушистых собачек и плюшевых львов, а в этом доме она существовала до сих пор.

— Жантик, а кем тебе приходится Маша? — спросил Смольников, глядя на товарища сквозь полуприкрытые веки.

— А ты не догадался?

— Нет.

Омаров с минуту хранил молчание, может быть, заснул. А потом вдруг выдал:

— Она мне сестра.

— Да ты что? — от удивления Смольников даже пристал на локтях.

— Да лежи, лежи, не вскакивай! — тихо засмеялся Омаров.

И добавил, немного помолчав:

— Мать родила ее от второго мужа, поэтому мы такие разные. Я черный как негр, а она беленькая.

— Красивая у тебя сестра, — произнес Саша, зевая.

— Что будешь делать с деньгами? — спросил Омаров, меняя тему разговора.

Этот вопрос застал Смольникова врасплох. Денег, действительно, было так много, что поначалу даже немного теряешься, думая о них.

— Дом куплю, конечно, — сказал он, зевая. — Может, дело свое открою.

— Я тоже вложу в свое дело. Куплю экскаватор, компрессор, землеройный комплект... — голос Омарова утончился почти до фальцета, словно он уже парил где-то под облаками.

— Славно мы сегодня поработали, — таковы были его последние слова.

Смольникову приснился какой-то странный сон. Будто идет он по лестнице, куда-то вверх, смотрит на номера квартир и не может понять, куда он попал. Наконец, до него доходит, что он направляется в квартиру Маши. Вот он видит ее дверь, вот нажимает на кнопку звонка.

— Ну, наконец-то, Смола! — радостно приветствует его Омаров, что-то жуя с аппетитом. — Заходи, заходи!

— А где Маша? — спрашивает Смольников.

— На рынок поехала. Да ты заходи, не стой у порога!

Омаров ведет в его гостиную, где играет музыка, а за большим праздничным столом восседают неизвестные люди. Только один Мамед знаком ему среди шумной компании.

— Вот, решили отметить успешную сделку! — говорит ему Жантик, усаживая рядом с собой.

— Что за сделка? — удивляется Саша.

— Семе-е-н Семе-е-ныч! — в шутку распекает его Омаров.

— А-а, ну да! — догадывается Саша.

— Люди! Тишина! — Омаров стучит вилкой по тарелке. — Среди нас есть человек, который даже кровь пролил ради успеха дела!

— У-у-у! — раздается коллективный вздох.

— Ну-ка покажи свою рану! — требует кто-то со смехом.

— Саш, продемонстрируй, — просит Жантик.

Смольников наклоняется и показывает присутствующим свой затылок.

— Да... Герой! — вздыхает толпа.

— Это дает ему право объявить первый тост!

Кто-то дает ему рюмку, и Саша неловко поднимается со стола. Теперь он может хорошо разглядеть сидящих. Напротив него сидит Мамед, скромно притулившийся в самом дальнем углу. Справа расположился какой-то круглый лысый субъект, весь взмокший от жары. По его загорелому лицу можно предположить, что он казах, хотя, впрочем, мог быть и кыргызом. Сейчас в Алмате много кыргызов.

Саше кажется, что где-то он уже встречал его, во всяком случае, ясно помнит его лицо. По левую руку сидят два парня, одинаково одетые во что-то серое и безвкусное, как близнецы-братья. Так одевались в начале девяностых, на огромных барахолках, где всегда торговали чем-то серым и черным. Тоже знакомые лица, между прочим. Чуть поодаль, на просторном диване, разместился еще кто-то, но за головами сидевших он едва виден.

— Разрешите поднять этот бокал за Жантика! — Саша поворачивается к Омарову. — В общем-то, мы никогда не были близкими друзьями, просто учились на одном курсе. Но, кажется, нашли друг в друге друга, извините за каламбур!

Народ одобрительно шумит и стучит рюмками.

— Хорошо пошла! — одобрительно кивает Омаров, закусывая большим куском бесбармака из дымящегося блюда.

— Ох, и жарко здесь! — вторит невпопад Смольников, расстегивая ворот рубашки. Он начинает шарить глазами по комнате, резко мотая головой.

— Пульт от кондиционера ищешь? — бурчит Омаров, продолжая с аппетитом улепетывать блюдо.

— Что ты спросил?

— Я говорю — пульта нет, мы тоже все обыскались.

— А когда приедет Маша? — опять невпопад спрашивает Смольников, словно не слышит никого вокруг.

— Вроде должна уже быть, — Жантик поднимает голову, оглядываясь назад, в сторону двери. — Она на рынок поехала...

— Все ясно, — вздыхает Смольников. Он поднимается, обходит сидящих и направляется к балкону. Распахивает дверцу, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха.

— Ой, не надо! — протестует кто-то, поднимая голову от своей тарелки. Действительно, полуденный воздух настолько жарок, что Смольников тут же захлопывает дверцу обратно. Аккуратно огибая стулья, он направляется в другие спальни, но там еще хуже. В пустых комнатах сумрачно и жарко, словно кто-то включил на всю мощность батареи отопления. Когда Саша снова возвращается за стол, Омаров что-то увлеченно рассказывает, стараясь перекричать музыку.

— ...Да, было время! — мечтательно говорит он, откинувшись на спинку стула. — А еще помню, был у нас такой прикол! Допустим, вы строите клиенту дом или коттедж. А клиент попался гнилой, бабки не платит или предъявляет вам претензии. У нас, у строителей такое бывает, что уж греха таить. Вот тогда, чтобы проучить клиента раз и навсегда, вы берете обыкновенное куриное яйцо...

— Яйцо? Зачем? — перебивает его Саша, обмахивая лицо ладонью.

— Это тонкое дело, Саша! — отвечает Омаров, нагоняя интригу. — Нужен точный глаз!

— Ты не отвлекайся, дело говори! — требует лысый толстяк, тоже заинтересовавшись разговором. Затем подает знак Мамеду, чтобы он сделал магнитолу потише.

— Короче, берете яйцо, сырое куриное яйцо и закладываете его в стену строящегося дома. Потом замуровываете и покрываете облицовкой.

— И что будет? — спрашивает толстяк.

— Вонять будет, вот что! В доме будет постоянно пахнуть тухлым яйцом. До скончания века! — сказав это, Омаров в запале бьет кулаком по столу, для пущего эффекта. Публика, как по команде, начинает гоготать над его рассказом.

— Вот тебе на! — весело кряхтит толстяк, обливаясь потом. Остальные тоже шумят и качают головами, дивясь смекалке строителей.

— Да у нас, таких масонских приколов — валом! — вдохновенно откровенничает Жантик. — Вот, к примеру, помните, землетрясение было в Армении, в городе Спитаке?

— Помним-помним! — отвечают все в разнобой.

— Вот об этом и будет мой следующий рассказ...

Саша не выдерживает и направляется в коридор, чтобы постоять немного на лестничной площадке. Он достает из кармана сигареты, открывает дверь и... просыпается.

...Ему с трудом удается разлепить веки. Вязкая слизь налипла на ресницы, и Саша инстинктивно заморгал глазами, чтобы прочистить их. Он нашел себя лежащим на полу, лицом вниз. Рядом кто-то хрипел, жалостливо, как уставший плакать ребенок. «До чего же холодно!» — подумал Смольников, ощущая болезненный озноб, от которого хотелось подобрать ноги и сжаться в клубок.

Когда он повернул голову — а это далось ему тяжело — он увидел Омарова, совсем близко от себя, лежащим на спине. Значит, пока они спали, оба свалились на пол. Губы у Жантика покрылись сероватой корочкой, по лицу разлился нездоровый румянец. Он лежал без памяти или был в бреду, потому что голова его непроизвольно подергивалась, а грудь вздымалась тревожными беспорядочными рывками.

— Маша! — позвал хозяйку Смольников, пытаясь приподнять и развернуть лицо. Но сделал это слишком резко, и на голову накатила волна тупой ноющей боли. Тогда он попытался выбросить вперед руку. Ему это удалось, но он понял, что нарушил сейчас какое-то потайное равновесие своего организма, грубо качнув одну чашку весов. Нечто тяжелое и чужое всколыхнулось в животе, медленно поползло по груди, затем по гортани и вывалилось наружу пенной рвотной массой.

— Маша! — опять позвал он на помощь, уткнувшись лицом в горячую лужицу. Закрыл глаза и вдруг почувствовал, что опять засыпает и уходит в свою жаркую шумную гостиную, где уже слышит музыку, ощущает запах сигарет. Ему становится плохо при мысли, что он опять окунется в эту тошнотворную духоту. Смольников делает нечеловеческое усилие, чтобы удержаться на плаву, не дать лихорадке увлечь его в свой гибельный омут.

— Что здесь происходит? Саша! Жантик! — услышал он чей-то голос. Не сразу понял, что кричит Маша, голос казался очень далеким. Она тронула его плечо.

— Саша, что с тобой? Что с вами?!

Она схватила его за руку, пытаясь перевернуть лицом вверх.

— Руслан! Сюда, быстрее! — раздался ее голос, но Саша уже неминуемо ускользал от нее, снова поднимаясь по воображаемой лестнице и открывая знакомую дверь.

— Саша, ну куда ты сквозанул?! Не отрывайся от коллектива! — звучит голос Омарова. Смольников вернулся в квартиру и стоит теперь в коридоре, не решаясь войти в гостиную. Он видит часть стола, где сидят толстяк и близнецы-братья. Кажется, теперь он догадывается, кто они такие. Эти люди сегодня ночью принимали у них товар и расплачивались с ними за работу. Вот этот лысый, он сидел в машине, а эти двое грузили ящики. Он отсутствовал в гостиной как минимум час, потому что гости уже изрядно были пьяны, судя по надсадному смеху и беспорядочной жестикуляции. Ему не хочется идти туда, но оставаться в коридоре он тоже не может. Лучше, все-таки, сидеть с людьми, чем врозь.

— Ну, пацаны, чпокнем по сто грамм! — говорит толстяк, подсовывая Жантику свой маленький граненый стакан. Он яростно утирается платком, глядя, как золотая струйка напитка заполняет собой стекло.

— За что пьем? — слышится чей-то голос.

— Предлагаю за женщин! — заявляет один из близнецов, здоровенный русский парень.

— Блин, Смола, ты идешь или нет?! — голос Омарова звучит уже требовательно.

Саша делает над собой усилие и входит в гостиную. Жантик тут же наливает ему коньяку.

— Хеннеси, черт побери! — говорит он таким голосом, будто объявляет на аукционе цену за антиквариат.

— Вот так всегда! — это Мамед кричит из своего закутка. — Стоит набухаться, так сразу тянет на баб!

— На то мы и мужики! — бодро, с подъемом звучит голос Омарова. Он решительно закладывает рюмку, и мягко шарит рукой по столу, выбирая закуску.

— Слушайте еще одну байку! — говорит он, отдуваясь от горечи.

— Про баб? — интересуется толстяк, закусывая консервированным ананасом.

— Ну а про кого еще?!

Омаров садится, подтягивает к себе блюдо с мантами, вонзает в него вилку и говорит, улыбаясь:

— Была у меня в бригаде девчонка одна, смышленая такая, работала маляром...

Саша пытается слушать его, но ему плохо и гадко сидеть в этой парилке. Он мельком бросает взгляды на сидящих и понимает, что между ними есть какая-то связь. Неспроста они здесь собрались, в этом пекле, прея, отдуваясь, постепенно задыхаясь без кислорода. Ни один из них не испытывает неудобства, все словно сговорились сидеть здесь до скончания века. Он поднимается со стула и медленно прохаживается по комнате. Неожиданно для себя замечает, что чем дальше отходишь от двери, тем гуще воздух и сильнее жар. Стоять у окна вообще невозможно, полуденное солнце вот-вот прожжет занавески.

— Саша? — подозвал его кто-то тихим голосом.

— Вы меня?

— Да-да, подойдите, пожалуйста, поближе!

Саша послушно подходит к какому-то старику, сидящему на диване, чуть поодаль от остальной компании. Это тот самый человек, лица которого он всё никак не мог разглядеть. Перед ним предстает аккуратный такой пенсионер, сухопарый, смуглый, с прямой спиной. Так, наверное, выглядел бы известный советский актер Талгат Нигматуллин, если бы дожил до старости — крепкий, с решительным скуластым лицом. У ног старика, на стеклянном журнальном столике стоят закуски и прохладительные напитки.

— Я вижу, вы тоже здесь не в своей тарелке? — произносит старик тихим голосом.

— Говорите, пожалуйста, погромче! — просит его Саша, показывая рукой на включенную магнитолу. Старик понятливо кивает.

— Я говорю, вы тоже незваный гость? — повторяет он, немного изменив первоначальную фразу.

— Ну, почему же незваный? — возражает Саша, присаживаясь рядом. Впрочем, старик не пытается с ним спорить. Он поддевает вилкой белую, как снег, дольку ашлям-фу, макает ее в острый соус и проглатывает.

— Я специально попросил накрыть мне отдельный столик, — говорит он, запивая еду горячим зеленым чаем.

— Почему?

Старик не спешит отвечать, он старательно дует на чай, пытаясь охладить его.

— Потому что не должен был здесь оказаться! — отвечает он, не глядя на Сашу.

— А кто вы, извините?

— А вы разве еще не поняли?

Смольников отрицательно качает головой. У него хорошая визуальная память, но он точно знает, что в первый раз видит эти старческие глаза и этот высокий, раздвоенный как у слона, лоб. Лоб умного расчетливого человека.

— Когда я хожу по улицам, я вижу много таких людей, как вы и ваш Жантик, — говорит старик.

— И что с того? — недоумевает Смольников.

— Знаете... — старик опускает руку с пиалой и тщательно вытирает рот салфеткой. — Мы ведь все жили не для того, чтобы собраться в этой комнате! И вы, и я.

— А кто вы, собственно, такой? — теряет терпение Саша.

— А зачем вам знать мое имя?

Смольников вздыхает, чувствуя, что со стариком разговор не получится. Темнит он что-то, или просто не в себе. Взгляд случайно падает на рубашку старика. Под воротником Смольников видит черные засохшие пятна крови. Такие же пятна чернеют на ширинке его светлых летних брюк. Но не это привлекает его внимание, нет! Белый листок бумаги, в синюю клеточку лежит на столике! Смольников, увидев этот листок, чуть не подпрыгивает от внезапно нахлынувшего озарения. Это тот самый план здания института, который показывал ему Омаров!

— Извините, мне пора! — бормочет Смольников и нерешительно поднимается с дивана, не зная как поступить с увиденным и понятым. Теперь все становится ясно, и больше нет повода что-либо скрывать от себя и от других. Он инстинктивно потирает грудь сквозь размокшую материю рубашки.

— Я не хотел, чтобы мы все здесь оказались! Я сожалею! — говорит старик, провожая его взглядом. Саша останавливается и, после секундной паузы, возвращается к старику. Он опускается на корточки и берет листок бумаги.

— Можно глянуть? — поднимает он глаза на старика.

— Конечно, смотрите, — равнодушно или просто устало отвечает тот, делая приглашающий жест ладонью. Смольников раскрывает сложенный вдвое листок, узнает его содержимое и бросает бумагу на столик.

— Значит, вы дважды писали схему? Один раз для нас, и еще один раз — для кого-то еще?

Старик молчит, не говорит ни слова. Смольников подавляет в себе желание сделать с этим человеком что-нибудь нехорошее. Он бросает взгляд на своих подельников, которые ничего не подозревают, и пируют посреди этого пекла. Он вскакивает и решительно направляется к Омарову.

— Вы меня слышите?! — раздается за спиной крик старика. — Я не хотел этого!

Смольников не слушает его. Он хватает Омарова за руку:

— Жантик, пошли!

— Стой-стой-стой! — тараторит лысый толстяк, перехватывая Сашу. — Куда ты его тащишь?

— Жантик, пошли! Надо уходить! — Саша вытягивает изрядно накачавшегося друга из-за стола, но тот упорно сопротивляется.

— Смола, отъебись! Сгинь! Я кому сказал?! — развязно кричит он, мотая своими черными кудрями, без единого седого волоса.

Саша задыхается от усилий, он чувствует, что воздух становится ощутимо плотнее, дышать уже почти нечем.

— Жантик, не дури! Это не сон! Мы не спим! — тужится Саша, но Омарову удается освободиться от его хватки и снова свалиться на свой стул. Он молча берет бутылку «Хеннеси», но бутылка давно пуста.

— Блин, снаряды кончились! — говорит он, жадно хватая воздух ртом. — Саня, будь другом, глянь там в холодильнике...

Но Смольников уже не слышит его, он бежит на другой конец стола, к Мамеду.

— Мамед, уходим! — кричит он и тащит подельника за рукав. — Мамед, слышишь? Валим отсюда!

— Ну, Саша! Прекращай! — Мамед одергивает свою руку. — Если сам не можешь расслабиться, другим не мешай!

— Мамед, ты что, не понял? Ты не понял, зачем мы здесь?! — кричит Смольников, задыхаясь.

Мамед морщится и отводит глаза.

— Саша, отвали! Я тебя очень прошу! — говорит он раздраженно.

— Вы что, совсем ничего не поняли?! — голос Смольникова звучит с надрывом, умоляюще. Он пятится назад, от недостатка воздуха рука его инстинктивно тянется к горлу. Из последних сил он поворачивается к двери и пробивает своим телом загустевший воздух.

«Дин-дон!» — раздается в прихожей. Кто-то звонит в дверь. Смольников на секунду замирает, лихорадочно обдумывая, как действовать дальше.

— Саша! — слышит он голос Мариам снаружи. Сладкий ее голос, помноженный на гулкое эхо из лестничной площадки. — Саша, открой!

Он делает рывок в ее сторону, но в последний момент осознает, что дверь открывать нельзя, ни в коем случае. Он опоздал, и прекрасно это понимает.

— Маш, сюда входить нельзя! — орет он что есть силы.

— Александр?! — кажется, она услышала его. — Вы что, заснули? Открывайте!

До него доносится, как Мариам звенит ключами и вслед за этим громко щелкает замок. Смольников отступает назад, в гостиную и закрывает за собой дверь, этот последний рубеж между теми, кто остается и теми, кто собрался уходить. Через пару секунд, сквозь цветные витражи, которыми украшена дверь, он видит лицо Маши.

— Ну, хватит шутить! — обиженно звучит ее голос. — Вы что, разыгрываете меня?!

— Маша, не входи сюда! Мы заразные! Беги! — орет он, жестоко страдая от недостатка воздуха. Он прижимается спиной к створке, с твердым намерением не пропустить Машу в гостиную. Чувствует, как она отчаянно крутит и дергает ручку.

— Руслан! — кричит хозяйка, почти на визге. — Руслан, быстрее сюда!

Смольников поднимает глаза и видит, что почти вся гостиная покрылась туманом, синеватым и едким как выхлопные газы. В мутном этом мареве, под хриплую неугомонную музыку, что-то происходит с людьми, еще минуту назад беззаботно пировавших за столом. Они машут руками, резко подскакивают и вдруг опадают вниз, сбивая посуду и стулья. Омаров, который сидит ближе всех, вдруг валится набок и его крупное спортивное тело бесшумно встречается с ковроланом. Смольников наблюдает за падением друга, и, видит, как его одежда мигом схватывается белым суетливым огоньком, и вот он уже дико катается по полу, весь охваченный пламенем. Его кожа трещит и лопается, наполняя комнату ужасными звуками.

Толстяк лежит, навалившись грудью на стол, выкинув вперед свои короткие пухлые руки. Кожа на его голове стягивается от жара, теряет свой потный блеск и вдруг лопается с громким хлопком, обнажая розовую кость черепа. Что творится с серыми близнецами и вовсе неясно, на их месте можно наблюдать лишь беспорядочную кучу дымящейся плоти, словно кто-то вывалил на стол сырой топочный уголь. Там жар бушует уже во всю силу. Смольников вытягивает шею, чтобы разглядеть остальную часть комнаты, где сидит Мамед и тот загадочный старик, но воздух над столом плывет и маячит, как над раскаленным асфальтом, искажая видимость.

«Бах! Бах!» — содрогается дверь за спиной Саши. Видимо, в дело вступил Руслан, племянник Маши.

— Дядь Саш, не дурите! Откройте дверь! — слышится его голос.

Смольников сжимает латунный шарик дверной ручки, упирается ногой на край плинтуса, но под мощным напором стодвадцати килограммового тела племянника, дверь оглушительно трещит и больно бьет его в спину.

— Дядь Саш, откройте дверь! Я по-хорошему прошу вас! — голос Руслана становится холоднее и жестче.

— Саша! Пожалуйста! — умоляюще кричит Мариам, почти плачет. — Открой, умоляю, мы спасем тебя, только открой!

— Сюда нельзя! — сгорая от огня, шепчет Смольников и не слышит собственного голоса.

Используя свой рост, он умудряется подцепить ногой ножку опрокинутого стула и подтянуть его к краю мягкого уголка. Теперь, если наступить ногами на спинку стула, образуется своеобразный треугольник, где гипотенузой служит его собственное тело. Никакой Руслан теперь не способен выбить створку.

От этой мысли, Смольникову становится легче. Вот так вот, под мольбы и крики своей женщины, он и умирает, до последнего удерживая своим телом дверь.

© Рустам Ниязов

Москва, июнь 2006