"Князь Владимир. Книга 1" - читать интересную книгу автора (Никитин Юрий)

Глава 15

Владимир поклонился боярам, поблагодарил за поддержку, хотя те за весь спор с посланцем Ярополка молчали и только сопели, затем сослался на неотложные дела, кивнул Тавру.

Оставив главную палату, они уединились в небольшой комнатке Владимира. Там было тесно от книг и карт, сильно пахло кавой, но для тайных переговоров место было как никуда лучше.

— Ну, что скажешь?

— Ты говорил хорошо, — одобрил Тавр. — Меня чуть слеза не прошибла!.. Еще чуть, сам бы поверил, что ты такой.

— Политика, — отмахнулся Владимир. — Я это слово услышал в Царьграде. Оно значит много! Видел, как бояре переменились?

— Да, сперва были на его стороне, — признался Тавр. — Меня холодный пот прошиб. Я уже чувствовал острый крюк под ребрами… Но ты озлобил Ярополка!.. Думаешь, сойдет с рук?

— Я озлобил его еще в детстве, — ответил Владимир с горечью. — Что бы я ни ответил Варяжко, в Киеве меня бы все равно скарали на горло. А так я хоть часть бояр привлек на свою сторону дерзостью да удалью. Семь бед — один ответ!

— Тебе не тягаться с Ярополком, — осторожно напомнил Тавр. — При нем все великокняжеское войско! Там и печенеги, верные псы Ярополка. И деньги ромеев. И подвластные племена. Он прихлопнет весь Новгород как муху и не заметит того!

Владимир покачал головой:

— Зимой не воюют, а весной долго ждать, пока дороги подсохнут. К тому же придется мосты мостить, гати класть, иначе войску в наш болотистый край не пройти. А мы к тому времени что-то да придумаем.

Тавр с сомнением покачал головой:

— Придумаем ли?

Улыбка Владимира была недоброй:

— Когда мы взяли посадника прямо в постели, я принял меры, чтобы точно так же не взяли меня! Как видишь, сработало.

Остаток зимы прошел в тревожном ожидании. Владимир усиленно собирал вокруг себя людей незнатных, вызывая ропот, раздавал деньги, земли. Особенно привлекал тех, кто когда-то в молодости решился стащить задницу с печи, побывал в дальних странах.

Из Царьграда и подвластных ему городов, из сел империи, возвращались единицы из тех сотен тысяч славян и тысяч русов, кто в юности ушел искать славы и денег в блистательную империю ромеев. Большинство гибло, счастливчики приживались, иные поднимались до невообразимых высот, а богатств скапливали столько, что на всей Руси вместе с Польшей и Чехией не собрать, но бывали неустроенные чудаки, что и там не находили места, возвращались — кто под старость, кто в расцвете годов.

Именно эти немногие удивляли, поражали, будоражили умы, заставляли задумываться суровых, но простодушных славян. Они приносили на Русь рассказы про ослепительные города, дворцы, сады, про богатства и чужие красоты, приносили с собой привычку сладко спать и красиво есть, знание поэзии, религии, отточенную в спорах речь, виртуозное владение словом. Все это поражало, ошеломляло, но редко кого отталкивало. Славянин все способен переварить, усвоить, растворить в себе, обратить в пользу. А что не в силах, то отскакивает от его крепкого лба как горох от стенки, не причиняя вреда.

Возвращались зодчие, умельцы, виртуозы красной лжи, художники и поэты, но Владимира интересовали только знатоки военного дела. Он видел, что не один так делает. Везде на Руси вернувшихся сперва спрашивали, что могут сделать для укрепления дружины, а уж потом, какие там храмы и обычаи… Да и вряд ли только на Руси.

Объезжая села и веси, старался подружиться с местными вождями, войтами, старостами. Ему, как князю, на ночь приводили девственниц, тем самым улучшали свое племя. Обычно утром он покидал ложе без сожаления, уже на пороге забывал милые личики. Лишь двух нарек женами, да и то не за красу или кротость, а дабы скрепить узы с вождями племен.

Один и другой владели быстро растущими городами на реке, при случае могли загородить ее челнами, на берегах выставить лучников. Родство с князем льстило лесным вождям. Тот был первым и единственным князем, которого видели в этом дремучем краю.

Добрыня посмеивался:

— Племя улучшают? Ишь, нашли племенного бычка… Может, оставить тебя здесь с бабами? Глядишь, лет через сто новое племя выйдет из леса, а через двести — новый народ!

Он хохотал, но Владимир чуял в словах могучего воина и затаенную угрозу. Истинная власть пока что в его руках, но княжич матереет не по дням, а по часам. Девок под себя грести и дурень может, этот же не распускает пояс ни на миг, спит в седле, а с девками управляется, не снимая сапог. Пока что не вмешивается в его дела, на все дает добро, но его, Добрыню, показным смирением и охоткой к пирам да потехам не обманешь…

Пришла весна, но о Ярополке слышно не было. А в начале лета пришла тревожная весть, что киевские войска вошли в древлянскую землю. Князь Олег вышел с дружиной навстречу, но был разбит, бежал, а в бегстве погиб и был завален трупами людей и коней.

Ярополк прилюдно горевал о погибшем родном брате, но в тот же день упразднил древлянскую землю как княжество. В стольном граде Искоростене отныне должен сидеть его управитель, а князя древлянам да не иметь больше!

Тавр ходил мрачнее тучи. Он разослал людей во все концы, те должны были упредить загодя о приближении войск. Новгород — не Искоростень, что под боком Киева. До Новгорода сперва должна пройти армия плотников, сбивая плоты на реках и болотах, замащивая трясины, разбирая завалы. Их увидят за сто верст, успеют приготовиться!

Однажды к Владимиру напросился на прием епископ. Он ехал в Киев из западных стран, задержался на недельку в Новограде, вызнавал, как распространяется вера Христа среди славян Киевской Руси.

Владимир велел гридням провести гостя в комнату, которую облюбовал для чтений и занятий. Там он поставил ложе, где ненадолго забывался коротким сном, иногда мял девок, не делая различия между боярскими дочерьми или простолюдинками. Епископ, худой и со строгим лицом, понравился, в глазах та же страсть, жажда большой работы, которую Владимир чуял в себе.

Епископ в свою очередь изумился, увидев вместо зала простую комнатку, а в ней вместо варварской роскоши — стопки манускриптов, рулоны карт, свитки, даже свертки бересты, на которой пишут местные жители.

Владимир с силой потер ладонями лицо, словно разгоняя застывшие на одном месте мысли, поднялся навстречу. Он так и не научился сидеть как личит князю, вставал в присутствии старших. Добрыня постоянно на это указывал, даже посмеивался, но пусть смеются, пусть. Зато в народе уже пошел слух о молодом князе, что завсегда вежлив со старшими, чтит мудрость, слушает советов.

— Кавы? — предложил Владимир.

— Что? — не понял епископ. Потянул носом, засмеялся. — А, и к вам добрался этот божественный напиток… Благодарствую. Честно говоря, не отказался бы. Если можно, конечно…

— Сувор! — крикнул Владимир. — Свари еще на две большие кружки!

Он видел, что епископ уже ощутил себя с ним легко и просто. Сел, сразу сообразив, что церемонии надо оставить для большой палаты, смотрит с любопытством. Одет в черное, но в лице жизни на троих, а в сухом теле чувствуется сила и жажда деятельности.

— Что привело к нам? — спросил Владимир.

Епископ покосился на манускрипты, все дивился, что варварский князь грамотен: В Европе почти все короли вместо подписи ставят крестики.

— Меня направили к великому князю… Ярополку. Миссия моя важна, мы везем книги, святые реликвии. С нами два десятка священников для храмов Киева и соседних городов.

— Неужто вера Христа так уж укрепилась? — не поверил Владимир.

Епископ усмехнулся:

— С гибелью неистового воителя Святослава многое поменялось. Его сын Ярополк принял послов от Его Святейшества, начал строить храмы в Киеве и городах Руси… На Русь пошла культура!

Он настороженно смотрел на князя. Знает ли такое слово, тот кивнул, но сразу же возразил:

— Наши соседи ляхи приняли вашу веру! И что же? Им тут же запретили свою письменность, свои книги. Хорваты приняли веру Христа, тут же папа запретил им вообще пользоваться славянскими письменами.

Епископ смотрел в удивлении. Князь слишком молод и силен, чтобы интересоваться вопросами веры, морали или грамотности. Да и рассказывали о нем только как о витязе, что, хоть и незаконнорожденный сын Святослава, но упорно старается во всем походить на отца. Но теперь он уже сомневался, что о новгородском князе ему доложили верно.

— Так и было, — признал он. — Но зато христианский мир един! Читает одни и те же мудрые книги, не надо перекладывать с одного языка на другой, заново переписывать сотни томов… Подумай, князь! Вера Христа пытается убрать стены между разными народами. Слить его в единый! Чтобы все понимали друг друга. А если каждое племя будет пользоваться своей письменностью, то стены между народами станут только выше. И снова будет брань, вражда, недоверие, прольется кровь…

— Здорово, — согласился Владимир. — Если бы так получилось, сам бы голову отдал!.. Но даже я, еще не став седым и немощным, зрю это как благородные мечты.

Он скалил зубы, внезапно ощутил себя старше. Епископ горячится, такие бойцы обычно проигрывают. Но горячие люди всем любы. Вся жизнь начинается со страсти.

— Почему? Разве это так уж невыполнимо?

Владимир покачал головой:

— Не знаю… Я всегда хотел стать волхвом.

Он заметил недовольство на лице епископа, засмеялся:

— Да будет тебе!.. Что такое волхв? У вас же культура только в монастырях и спасается от войн и разора. Только там и сохраняются грамотные, там книги не горят… Волхвы — те же монахи. Они собирают знания, передают их новым поколениям.

Епископ спросил все так же сухо:

— И что же помешало?

— А кто меня кормить будет? И у вас война иной раз так монастырь зацепит, что одни камни остаются.

Он горько махнул рукой. Епископ сказал с сочувствием, но и с новой надеждой:

— Но если мир станет единым, войны прекратятся!

— Поживем — увидим.

Епископ отвел глаза. Такие яростные в жизни долго не живут. Как Александр Великий, что умер в тридцать лет, как Христос, как тысячи и тысячи других, которым бы только жить и жить, но Господь их забирает рано, а оставляет зачем-то всякую погань, которую ни войны, ни болезни не берут…

Он перекрестился, отодвинул пустую чашку. С князем говорить восхитительно. Забываешь, что он так молод. Видно пришлось пережить немало, только от горестей люди взрослеют так быстро.

— Спасибо за прием, — сказал он, поднимаясь. — Разреши на обратном пути навестить тебя?

— Будь моим гостем, — пригласил Владимир. — Как зовут тебя?

— Брат Мартин.

Каждое утро он с небольшой дружиной объезжал окрестные веси. Отряд верных людей расширялся, но все равно это был только отряд, а не войско. Звенько не отходил ни на шаг, чуял близкую беду. Все свободное время он до изнеможения упражнялся с боевым топором и щитом, бился с опытными дружинниками. Те его уже избегали, проклиная за настырность. Бьется до изнеможения, уже язык на плече, а все упражняется, готовится защищать князя, который сам не промах, дерется как рассвирепевший тур, но голову теперь сохраняет ясной, как небо в червне, у самого князя научился…

По дороге к одной веси, увидели одинокого всадника. Крепко сбитый мужчина с непокрытой головой, но в кольчуге поверх рубашки, ехал на таком же нескладно скроенном, но крепко сшитом невысоком коне. Увидев загородивших дорогу вооруженных людей, он правой рукой вытащил меч, левой достал из-за спины щит и укрыл левую сторону груди.

— Не дури, — крикнул Тавр. — Нас пятеро. А на дороге еще и дружина.

Мужчина остановил коня, меч в его руке блестел. Глаза изучающе смотрели на богато одетых всадников. Его спокойствие и оценивающий взгляд выдавали опытного воина.

— Кто таков? — крикнул Тавр.

— А вы кто такие?

— Отвечай, — крикнул Тавр раздраженно. — Или тебя обязательно нужно сбросить с коня?

— Если сумеете, — ответил мужчина сильным низким голосом.

Тавр фыркнул, Владимир перехватил его за рукав. То, как держался незнакомец, странно кого-то напоминало. И меч вытащил без торопливости, и щитом укрылся без единого лишнего движения, и стал так, чтобы солнце светило им в глаза, а сам даже коня остановил на пригорке, чтобы в случае надобности усилить натиск. Все бывалые воины становятся чем-то похожи. Как похожи между собой ковали, сапожники или бортники.

Владимир сказал звонко:

— Я — князь новгородский Владимир. Этого довольно?

Мужчина, поколебавшись, бросил меч в ножны. Конь его, повинуясь незаметному приказу, тронулся вперед осторожным шагом. Владимир с интересом всматривался в широкое, исполосованное белесыми шрамами и все равно красивое лицо незнакомца. Был он немолод, но все же выглядел как высеченный из камня, а кольчуга литые плечи обтягивала плотно. Глаза были синие, как васильки.

— Ездиют тут всякие, — он подъехал к Владимиру и всматривался изучающе. — Ворье, разбойники…

— Одному небезопасно, — заметил Владимир.

Незнакомец беспечно отмахнулся:

— Что с меня взять? За версту видно, не купец я… А кто позарится на моего коня да меч, попробует лезвие на своей шее.

— А если их окажется двое или трое? — спросил Владимир, глядя в упор. У него было ощущение, что этого человека все-таки уже встречал на самом деле. И эта встреча была не из приятных.

Незнакомец отмахнулся снова:

— И такое было… Во-о-он за тем леском у ручья лежат четверо. Хотели шутки со мной шутить! Больше не пошутят.

Подъехали всадники из дружины. Владимир и незнакомец оказались в кольце. Тот лениво оглядывался, но в синих глазах страха не было.

— Как зовут тебя, витязь? — спросил Владимир. — И куда путь держишь?

— Зовут меня Войдан, — ответил мужчина, — или, как германцы кликали, Водан. Значит, воевать дан, войне дан… Батя как в воду глядел, когда нарек. С четырнадцати лет с коня не слезаю, саблю не выпускаю… Правда, сперва с луком не расставался, потом копейщиком был, затем с мечом носился, а после службы у хазар к сабле приохотился. Но куда иду, ответить трудно. Иду в дальние страны поступать на службу. Сперва в Царьград, хотя там насчет войны как раз затишье, а зазря оружие я таскать не люблю… Может, где у арапов война какая? Так к ним наймусь, у арапов я еще не бывал…

— У арапов! — воскликнул Тавр возмущенно. — Тут… тут такое творится, а он к арапам собирается!

Войдан окинул молодого боярина насмешливым взором. Голос был хладнокровным:

— Это вам в вашем болоте кажется, что творится. Тут даже князья как пьяные мужики дерутся. А я в Царьграде службу нес, в Риме гвардию водил, полк в бой бросал!.. Малую Азию истоптал, в Иверии крепости брал! Там я человеком был. А сюда вернулся, так каждый пузатый дурак норовит в холопы обратить, либо в челядь взять! Тьфу.

Владимир спросил быстро:

— Мне будешь служить? Плату с сегодняшнего дня и — за месяц вперед.

— Княже, — вырвалось у Тавра, — да пусть благодарит, что не уняньчили сразу! И будет служить, как другие.

Войдан скалил зубы. Похоже, он не умел служить, как другие. Его голубые глаза посерьезнели, когда он остановил взгляд на Владимире:

— Ты не похож на князя при деньгах.

— Тавр, — велел Владимир, — дай кошель. Но я должен честно предупредить тебя, Войдан. Мне сейчас тяжко. На Руси началась кровавая распря, брат идет на брата…

Войдан хмуро кивнул:

— Не обижайся, княже. Свое горе всегда ближе. Но такая распря идет по всему свету. Везде кровь льется. И льется ее не меньше. Но если я поступаю на службу, то служу честно. Это и есть этика наемника, как говорят в Риме. Профессионального воина.

Владимир метнул ему кошель. Войдан поймал на лету, все так же небрежно, словно вынул из воздуха, заглянул внутрь и, не считая, бросил в седельную суму.

— Договорились? — спросил Владимир.

— Можешь располагать мною, княже.

— Тогда езжай с нами.

Далеко впереди маячили силуэты верховых. Дружинники прощупывали дорогу через лес. За каждым пнем мог таиться лучник, а то и умелец с самострелом. Тавр незаметно отстал и куда-то исчез. Владимир скакал бок-о-бок с Войданом, присматривался. Где-то видел эти голубые, как лед, глаза, и встреча была не из приятных, все верно. Но в то же время наемник держится с достоинством, честью явно дорожит. Не похоже, что такой обманет или предаст.

Даже конь Войдана, с виду неказистый, спокойно шел наметом там, где кони дружинников уже запалились, храпят, роняют пену. А этот сухой, еще и на кобыл на скаку поглядывает. Жеребца Панаса, еще одного доверенного боярина, так хватил, что тот завизжал поросячьим голосом, едва не стряхнул хозяина, теперь идет в сторонке, косится пугливо.

Тавр догнал отряд уже на привале. Бросив повод отроку, подошел к Владимиру. Оглянулся на Войдана, бросил вполголоса:

— Пятерых.

— Что? — не понял Владимир.

— Пятерых, говорю, встретил он у ручья, а не четверых. Я смотался лично. Надо же проверить? Пятый уполз раненый, там остался кровавый след по траве.