"Русский десант на Майорку (Русский десант на Майорку - 3)" - читать интересную книгу автора (Никольская Элла)Никольская ЭллаРусский десант на Майорку (Русский десант на Майорку - 3)ЭЛЛА НИКОЛЬСКАЯ Русский десант на Майорку криминальная мелодрама в трех повестях Повесть третья Русский десант на Майорку Вместо предисловия: Пляж в Кала Майор с его многолюдьем и мелководьем - шлепаешь-шлепаешь по прозрачной воде, пока не доберешься до глубокого места, где хоть окунуться можно, с полным отсутствием тени, разве что под платным зонтом мне сразу не понравился. И в поисках чего-нибудь поуютнее отправилась я куда глаза глядят, но, естественно, вдоль морского берега. Неширокая, вполне городская улица петляет, поворачивает туда-сюда, следуя прихотливым очертаниям невидимой прибрежной полосы. Море лишь изредка мелькнет в просветах между домами, поманит - но не тут-то было: просветы эти перегорожены шлагбаумами, решетками или вовсе глухими воротами с неизбежной табличкой "Prohibido". Что означает - запрещено проходить, а также проезжать, здесь частное владение, не вздумайте нарушить священные границы, господа... На одном перекрестке, в полукилометра примерно от финиша моего путешествия (чего я еще, конечно, не знала), - то есть, от маленькой, почти замкнутый круг образующей бухты, которую всплошную обступают разнообразные, асимметричные как утесы, дома и сосновая рощица, заканчиваясь прямо на пляже, взбегает вверх по крутому склону и оставляет густую тень на белом песке, словом, не доходя немного до Иллетаса набрела я на непонятный памятник-не памятник, но похоже. Обложенная булыжником клумба, посредине вертикально поставлена каменная плита, два имени одно под другим. Ни дать, ни взять - надгробие. Утонули, что ли, означенные Эрой Филин и Патриция Уаймор - явно не аборигены - в здешних водах или в автомобиле разбились на лихо петляющем шоссе? Ничего подобного! Из краткого текста на той же плите следовало, что просто жила здесь эта парочка в сороковых годах нынешнего столетия и недолгое её пребывание не забыто польщенными островитянами. Давних гостей чтут почти наравне с местными властями, коим неподалеку, в славном городе Пальма-де-Майорка там и тут воздвигнуты конные и пешие статуи... Чем же заслужили такую память Эррол и Пат? Добро бы ещё добродетелями, как Жорж Занд и Шопен - другие знаменитые любовники, избранники судьбы, которые в прошлом веке тоже уединились на Майорке, в горном Вальдемосе, о чем нескромно оповещают бесчисленные справочники и путеводители по Балеарам, ни один не умолчит. Что ж, дело прошлое. Эти же - почти наши современники, и кому-то из местных жителей постарше наверняка довелось встречать их. ...Знаменитый голливудский актер, который приятельствовал с Флинном, как, впрочем, и с другими звездами тогдашнего кино, подробно и не слишком доброжелательно поведал в своих мемуарах о неотразимой блондинке, безусловном секс-символе всей Америки. Герой вестернов, отважный ковбой, пират и воин беспримерного мужества - по жизни пьяница, наркоман и бабник скрывался в глухой европейской провинции, на Богом забытой Майорке от жадных, как акулы, бывших жен и их ушлых адвокатов, от судебных исполнителей и бесчисленных шантажистов и шантажисток. Добровольное изгнание делила с Эрролом молоденькая красивая Пат, верившая, что её любовь и нежность спасут в конец затравленного "счастливчика Флинна". Только ничего из этого не вышло, их вычислили, отыскали, вернули в жестокий, ничего не прощающий мир, и она родила ему ребенка, но они все равно развелись и доживали врозь, как кому назначено было... Однако майоркинцы (смотрите не назовите их случайно испанцами, они обидятся) не судили их строго, а просто, должно быть, любовались парочкой небожителей, добродушно наблюдая, как те бродят, взявшись за руки, по пустынным в то время берегам, забираются в горы, уходят в море на припрятанной от кредиторов яхте "Зука" и любят друг друга, являя ежечасно, ежедневно образец счастья, удачи, славы и богатства, которых, кроме, пожалуй, славы, у них и не было вовсе... Сколько с тех пор разных людей перебывало на Майорке, сколько туристов, оставлявших свои проблемы дома - в Германии, Японии, Англии, в холодных северных странах, где люди особенно падки на теплое ласковое море и солнце с февраля по декабрь. В последние годы на этом скромном курорте - не Ницца это вам, не Майами-бич, не Шамони - появились и наши соотечественники, пока немногочисленные... ГЛАВА 1 Ночь падала на маленькую бухту стремительно и неотвратимо. Вот только что чернели на фоне неба верхушки сосен и парусники скользили по тусклой воде, будто по льду - и все исчезло, провалилось в черную дыру, только дрожат на неразличимом уже горизонте огоньки да не дающие света желтые квадраты окон горят в утесами громоздящихся, подступающих к берегу домах. Молодая пара задержалась на пляже в ожидании ежевечернего чуда: из-за крохотного островка, спрятавшегося за мысом, - его заметишь, если только вплавь обогнешь этот самый мыс, - выбился острый бледно-фиолетовый луч, не спеша веером очертил полукруг, выхватывая по пути сосны и парусники, столики в баре на мысу, соломенные чубатые зонты, большой теплоход на горизонте. На миг все это заново обрело цвет и объем, в том числе старик, собирающий мусор с затоптанного песка. Ему долго ещё волочить туда-сюда свою тележку, стираяя бесчисленные следы дневных купальщиков... А молодые люди, как только окончилось волшебство, и вернулась тьма, дождались, пока глаза, чуть привыкнув, стали снова различать предметы, поднялись и направились к выходу с пляжа, к тому, что покруче, зато и короче: к узкой, зигзагами взбегающей лестнице с шаткими деревянными перильцами. Зашагали вверх, друг перед другом красуясь легкостью шага и дыхания. Упруго и проворно ступали две пары ног - одни тонкие, смуглые, безупречно гладкие, другие мощные, с сильно проработанными икрами, поросшие светлым волосом, сквозь который проступал кирпично-красный загар... Девушка оказалась хитрее - на середине лестницы чуть ускорила шаг и примолкла, предоставив своему спутнику в одиночку заканчивать наскучивший спор о природе фиолетового луча: то ли стихийное явление, то ли проделки пограничников, притаившихся на островке... И цель её оказалась достигнутой: на площадке перед последним маршем молодой человек остановился перевести дух, красавица же сходу взяла высоту, пируэтом выпорхнула на тротуар и сверху торжествующе показала ему язык. Посрамленный только засмеялся добродушно. Вечно она норовит устроить соревнование, взять над ним верх. Но, раз уж каждая маленькая победа доставляет ей такую радость, пусть себе радуется, а его не убудет... Он без труда догнал подружку, приобнял за плечи, и парочка дружно зашагала по узкому тротуару вдоль шоссе, повторяющего изгибы невидимого отсюда морского берега, вдоль кичливых нарядных отелей с их садами, ресторанами и допоздна открытыми магазинчиками. Обогнав их, бесшумно подкатил к остановке под фонарем автобус, втянул в себя маленькую очередь, его ярко освещенное нутро с мягкими креслами поманило почти домашним уютом. Но наши знакомцы прошли мимо. Им нравилась долгая, час почти, прогулка с пляжа до отеля, нравилось наблюдать чужую вечернюю жизнь. На просторных лоджиях домов-резиденций, а попросту жилых домов среди диковинных растений в замысловатых глиняных горшках сохло на веревках белье, не только полотенца и купальники, но и исподнее. простодушно полоскались по ветру трусы и лифчики. Кафе и бары - столики выбегали прямо на тротуар - понемногу заполнялись проголодавшимся людом, суетились официанты, разносились вкусные запахи - мимо, мимо! В скромном номере трехзвездочного отеля есть, слава Богу, кухня-минимум: мойка, плита, холодильник на пространстве в два квадратных метра, вполне достаточно. А покупать продукты в соседнем супермаркете даже интересно. На чем сегодня появится оранжевая - чтобы издали видно было - табличка "Oferta", что означает "дешевле чем вчера и чем будет завтра"? Итак, наши небогатые, но не впадающие от этого в уныние молодые люди шли себе, переговариваясь и не обращая особого внимания на встречных, а те, между прочим, то и дело оборачивались, глядели им вслед. В этом тихом уголке острова русских пока немного. Прибыв чартерным рейсом на Майорку самый большой из Балеарских островов, они катят дальше, на известные курорты Пальма-Нова и Магалуф, или оседают поблизости от аэропорта в престижной Кан-Пастилье или в шумном Аренале, добираются даже до фешенебельного Форментора, где перебывали знаменитости всех времен и народов, от коронованных особ и кинозвезд до главарей всевозможных мафий. Там же, где Иллетас плавно перетекает в Сент-Агустин, а оттуда в Кала-Майор - по сути, это одна длинная улица в пригороде Пальмы, полчаса автобусом до самого её центра - русская речь с раскатистым, похожим на испанское "р-р" все ещё привлекает внимание. Впрочем, молодой человек готов был отнести внимание прохожих за счет красоты своей подруги и был, возможно, прав. В это время года - стоял октябрь - красивые, да что там красивые, просто молодые лица попадались редко. Туристы в основном "третьего возраста": туго завитые сухопарые дамы и их непомерно толстые или, напротив, болезненно истощенные, но непременно широкозадые и в какую-нибудь сторону искривленные мужья, эти склеротически движущиеся коряги в шортах и ярких, с глупыми рисунками и надписями майках заполняли уличные и пляжные бары, толклись в лавчонках местного "курортторга", выбирая сувениры для оставленных дома внуков и правнуков, и заглядывали даже в дискотеки, где веселилась туземная молодежь. Отнюдь не миллионеры, с натяжкой "мидл класс" - немцы, англичане, шведы. За шведов, впрочем, сходили любые скандинавы. Возраст сглаживал разницу, лишал стариков индивидуальных, даже национальных признаков, оставляя неизменное, общее для всех, явственно читающееся кредо: сегодня мы ещё здесь, у теплого моря, под ясным небом, а завтра - Бог весть... Молодого человека, склонного к размышлениям, эта публика несколько угнетала, чего нельзя сказать о его действительно красивой спутнице. Она наслаждалась всем, что видела, первой своей заграницей, первой совместной поездкой - по сути, это была первая попытка жить вместе с этим вот нескладным малым, который может быть по-настоящему милым, если захочет... Откровенно говоря, у красавицы была уже пара-другая бой-френдов, и попадались неплохие ребята. Но ей как-то не везло. Один был прямо-таки завидный малый, бизнесмен, торговал аргентинским мясом. Ее, Лизу, заставил испанский учить - собирался взять в дело. Курсы за весь год оплатил. А потом взял да и вернулся к законной жене - такая вот осечка. Но Лиза курсы не бросила, училась усердно. Чего ж деньгам пропадать? Пригодится испанский. А личная жизнь - ну, ещё не вечер... Так они и добрели неспешно до поворота к своему отелю, тут пришлось подняться по ещё одной лестнице, не много не мало сто шестьдесят ступенек, ни единым словом не упомянутых в проспекте туристического агентства, так же, впрочем, как и прочие неудобства: здоровенная псина по соседству, имеющая обыкновение выть ночи напролет, привычка испанцев, хорошо отдохнувших днем - придумали же себе сиесту, - активизироваться после полуночи. Их нимало не приглушаемые голоса, пение и смех отдавались эхом в узких улочках. Впрочем, немцы из соседнего, тоже недорогого отеля, вели себя ещё непринужденнее, но, по счастью, разъехались, всего только две ночи и поорали под окнами. А ещё - вечно закрытый бар и танк - так нарекла Лиза мусоровозку, прибывавшую под утро с великой помпой, словно шел штурм президентского дворца: огни - красные проблески мечутся по окнам заснувших наконец-то домов, пронзительные гудки, будто мало железного грома, производимого опрокидываемыми мусорными баками... Выбирали отель подешевле - вот и получили. Впрочем, тут вовсе даже неплохо, и воздух куда чище, чем внизу, где отели попрестижнее, зато стадом валят по шоссе машины, автобусы, мотоциклы... Если не ехать в Пальму, то можно и дома отлично вечер провести: поужинать остатками обеда и посидеть на лоджии, с высоты седьмого этажа наблюдая, как живет маленькая испанская улочка. Они уже наизусть знали всех её обитателей, включая кошек, собак и какое-то неведомое существо - не то белку, не то птицу, что бегает вверх-вниз по стволу сосны, растущей во дворе дома напротив. По утрам в этом дворе толстая тетка кормит кур, а хозяин в одних трусах моет старую машину. Малаховка по-испански - этакая приятная дачная скука. Если за ней следует ночь любви... Но в тот вечер молодым людям ни скучать, ни заниматься любовью не пришлось. Открыв ключом свою дверь, они обнаружили на полу записку: "Господин Пальников!!! Прошу срочно позвонить! Марина." И номер телефона, им уже известный. Что за черт! Что стряслось или пришло в голову этой дуре Марине - гиду их группы? Телефон в холле, естественно, не работал ("выбирали подешевле..."). Лиза прочла на бумажке, торчавшей из его зева, что, мол, извините, но увы! Старик, дремавший в рецепции, объяснил - опять же Лизе, Павел ни слова не понял, что им много раз звонила русская сеньора, и даже приезжала на машине, и поднималась к ним наверх... Но позвонить по своему телефону не позволили, сославшись на правила: потыкал пальцем в пожелтевший листок под стеклом, видимо, в эти самые правила. Базарить с глупым стариком бесполезно. Еще не поздно, девять всего. Можно съездить в Пальму и позвонить оттуда. Собрались в пять минут - да и поехали... - Посидим здесь, ладно? - острые Лизины глаза выискивали свободный столик в тесноте среди множества занятых. Бог весть почему именно этот маленький, под открытым небом бар на площади, куда сходятся сразу несколько центральных улиц, всегда переполнен, а по соседству сколько угодно свободных, и чем они различаются, непонятно, - во всяком случае не ценами, потому что тут довольно дорого. Особая магия места - плотная стайка круглых столиков, выбежавшая едва ли не на проезжую часть, обтекаемая потоком городского транспорта, неуклюжие автобусы вот-вот снесут крайние столы, мотоциклы тормозя - тут ещё и перекресток - чадят бензином. А вот поди ж ты - всем нравится. И Лизе в том числе, всякий раз, как они оказываются в Пальме, вынь да положь посидеть именно здесь. Какие-то люди встали, пробираются вон, Лиза, крепко ухватив Павла за руку, устремилась на освободившиеся места. Не зазевалась, нет, что вы, не из таких. И вот уже камареро - официант в свежайшей, несмотря на позднее время, белой рубашке, подпоясанный широким красным кушаком (как бы намек на наряд тореадора), принимает заказ у красивой сеньориты, так мило и старательно выговаривающей испанские слова. Всего-то стакан белого вина для сеньора и порцию орчаты для дамы, но тореадор любезен, и улыбка непременно, и понимающий кивок: да-да, вас поняли, уна орчата, уно вино бланко... Едва успев поднести к губам высокий стакан - Павел всего единожды попробовал местное белесое сладковатое питье со слабым ореховым привкусом брр! - как Лиза быстро сказала: - Налево глянь, налево, налево... Послушно исполнив приказ, Павел обнаружил, что через два столика от них тянут через соломинку ту же орчату единственные на острове знакомые, не принадлежащие к российской туристской группе. Собственно, не такие уж и знакомые - просто две женщины из Германии, мать и дочь облюбовали тот же уголок пляжа в Иллетасе и при встрече улыбаются и кивают Лизе и Павлу, а однажды девочка-подросток, оказавшись почему-то на пляже в тот день одна, подсела к Лизе, пока Павел совершал свой традиционный заплыв - к необитаемому островку, на котором высились какие-то развалины, возможно, и древние. Как только он появился, девочка ушла, - застенчивостью, высоким ростом и короткими густыми светлыми волосами она отдаленно напоминала английскую принцессу Диану, только что погибшую и окончательно, навсегда завоевавшую титул "королевы сердец". Но девочка и сама по себе была очень мила, даже Лиза это признала. Тогда, кстати, и прояснилось, что соседки по пляжу приехали из Мюнхена... Их тоже заметили и старшая - её вроде бы звали Марго - приветливо помахала рукой и сделала пальцами "топ-топ". Мол, мы уже уходим, а вы? Лиза отрицательно покачала головой и подняла свой почти полный стакан, что означало: А мы только что пришли и ещё здесь побудем. Те начали протискиваться между столиками, приподнимая на уровень груди яркие, черно-зеленые пакеты. Ясно: дамы приезжали за покупками, и не куда-нибудь, а в самый дорогой в Пальме магазин, название которого обозначено на пакетах: Casa d'Inglese. Английский, стало быть, дом. Однажды Лиза затащила туда Павла "на экскурсию", и оба были ослеплены сиянием бесчисленных ламп, отраженных бесчисленными зеркалами, белозубыми улыбками элегантных продавцов и, главное, несметным изобилием товаров. - Не хуже ярмарки в Конькове, - усмехнулась Лиза, - Есть все. Эскалатор сначала вознес их на небеса, к ювелирам. Черный бархат, тонкие лучики искрятся, бьют в глаза. Сеньорите понравилось колье? У сеньориты отменный вкус. Но если не нравится, все равно, все равно, заходите еще... Сломалась Лиза только в самом конце "экскурсии", в подземелье, куда доставил их тот же эскалатор. Стойко выдержала все искусы, и в ювелирном, и в царстве одежды, а тут в отделе мебели и всяких домашних вещей вздохнула: - Когда разбогатею, куплю такую лампу и шторы вот эти. Еще сервиз синий. Тебе нравится? Паше остро захотелось купить ей все это немедленно - ей-Богу, она заслужила. Носит себе наряды, приобретенные на той самой ярмарке в Конькове перед самой поездкой, - и не сетует, и на витрины не заглядывается многозначительно, и не намекает. Больше того - уже в самолете сунула ему в карман две бумажки по сто долларов... Как бы её доля. Это с ее-то зарплаты секретаря-машинистки, по-нынешнему референта. Павел брать не хотел, но она настояла: - Подумаешь, миллионер. Ну посидим лишний раз где-нибудь, на пароходике покатаемся. Чего из-за каждой песеты окусывться? Уговорила: взял нехотя, твердо решив не тратить, а если не получится, все равно по возвращении в Москву вернуть. Даже прикинул, у кого занять можно... - Будут у нас и сервиз, и шторы, - пообещал он тогда в шикарном "Английском доме" и обрадовался, не услышав возражений. Неужто все же подумывает непредсказуемая подруга о совместном будущем? Сам-то он очень даже не прочь и все чаще всерьез строит планы, но она пресекает любой разговор на эту тему Итак, полузнакомые дамы покинули гостеприимный бар за четверть часа, никак не меньше, до того, как Павел и Лиза тоже ушли, расплатившись. Но оказалось, что те все ещё на площади: возле их красного "вольво", припаркованного рядом с телефонной будкой, к которой как раз направились Павел и Лиза, стояли почему-то двое мужчин в фуражках с клетчатым околышем: полиция, редкое явление на здешних улицах. Девочка уже сидела в машине, зато мамаша участвовала в какой-то перепалке с полицейскими. Горячо уговаривала, убеждала, отрицала - одним словом, явно не желала подчиняться властям. Черт возьми, чего полиция от неё хочет? Ни слова не поняв из ************************************************* *************************************************************************** *************************************************************************** *************************************************************************** *************************************************************************** *************************************************************************** *************************************************************************** *************аша. Вольн (было подходить, видел же - полиция... Этих немок разыскивают с самого утра, убили кого-то в их отеле... ГЛАВА 2 Вот в эту самую минуту и пришел конец идиллически спокойному отдыху на славном острове Майорка двух молодых москвичей - следователя прокуратуры Павла Пальникова и его подруги, а, возможно, и невесты Елизаветы Маренко, временно безработной, поскольку из научно-исследовательского института, где она работала секретаршей, (то есть референтом) заместителя директора ей, ввиду малой, да к тому же постоянно задерживаемой зарплаты пришлось уволиться, а на новую работу - ещё не поступила, хотя договорилась выйти после отпуска в одно туристическое агентство... И тихому, прекрасному вечеру, ничего, кроме радости не обещавшему тоже конец настал, а жаль, потому что этих вечеров до отъезда оставалось совсем уже мало. А именно три. События начали разворачиваться с непомерной скоростью, прямо-таки вскачь понеслись. Марго при появлении пляжных знакомых внезапно успокоилась и послушно полезла в свое "вольво", на заднее сиденье, за руль же сел один из полицейских. Второй страж порядка, по-прежнему крепко держа Пашу Пальникова - законопослушного гражданина России, иностранного туриста, не нарушившего никаких правил, принятых в стране пребывания, к тому же почти коллегу, заставил его пройти несколько шагов в сторону и ловко, надавив ладонью слегка на пашино темя, впихнул в машину, где следом за ним на заднем сиденье очутилась Лиза. Еще и мотоцикл сзади застрекотал, как только обе машины тронулись с места - ну прямо банду взяли... Сюрпризам, похоже, не предвиделось конца. В полицейском участке, куда их всех доставили столь поспешно, обнаружилась Марина - та самая, чья подсунутая под дверь записка привела Павла и Лизу нынче в Пальму. "Прошу срочно позвонить". А сама тут торчит... - Господин Пальников, - подскочила она к вошедшим, - Вы ведь по специальности юрист, не так ли? Откуда она знает? Ну да, в анкете... - Допустим, - нехотя согласился Павел, - Юрист в отпуске за границей. И что? - Да-да, понимаю, - отпуск, заслуженный отдых и все такое. Но тем не менее прошу подключиться. Вы профессионал, а они тут черт те чего нагородить могут... Вы же знаете - чуть что, кричат "русская мафия"... Пятно на репутации нашей фирмы, - Марина отпустила, наконец, его рукав, хорошо хоть, что не за лацканы взялась, совсем девушка голову потеряла. Репутация фирмы... - Ну почему все неприятности по воскресеньям, а? С консульством связаться невозможно, телефон, что ли, у них выключен... Пойду ещё попробую... - с этими словами Марина поспешно нырнула в какую-то дверь. - Постойте-ка, - попытался задержать её Павел. И перехватил взгляд стоявшей рядом старшей из двух блондинок - вроде бы Марго. Ишь какая встревоженная! Он поклясться готов был, что дама поняла сказанное. Как и слова Лизы, произнесенные на улице возле машины. Именно после них она и успокоилась, перестала препираться с полицейскими. Хотя как раз после тех слов не успокоишься, самое время разволноваться, ведь Лиза сообщила, что убили кого-то... Просто поняла, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, дело серьезное... Да, но по-русски она определенно понимает. Занятно... Так кого же все-таки убили и причем тут мы и эта мюнхенская мамаша с дочкой? Снова появилась Марина, так и не дозвонившаяся в консульство, уселась рядом - тесновато в коридоре, всего одно осталось "сидячее место" - обычный стул. Лиза предложила его Марго, та отказалась, осталась стоять... Марина торопилась выложить все, что думала: - Горгулова помните? Ну здоровый такой, качок? Зарезали прямо в номере, в отеле "Марисоль". Обнаружили на рассвете сегодня. Кровищи там жуть... - Горгулова никакого не помню, их там целая компания сидела в самолете, крутых этих, все на одно лицо. С девочками. Пить начали от самой Москвы... Со стюардессой поскандалили - курили, где не положено. - Вот-вот, все верно, - подтвердила Марина, - Горгулов из них самый-самый... Как раз без девочки - голубой, наверно, черт его разберет... Дотоле деликатная, с интеллигентными замашками сотрудница туристического агентства выражалась вполне адекватно ситуации и, явно не сожалея об убитом, озабочена была исключительно собственными грядущими неприятностями. - Ну, я пошла? Может, хоть к ночи дежурный в консульстве объявится... - Постойте-ка, а почему эти женщины здесь? - Павел скосил глаза на двух немок, голос понизил почти до шепота, - Их что, подозревают? - Что-то вроде того, - Марина отнюдь не собиралась секретничать там, где, по её разумению, никто не понимает по - русски, кроме своих. А голос у неё пронзительный, как у чайки, да и сама она похожа на эту малоприятную птицу: нос клювом, глаза круглые... - Эти бабы из того же отеля, из соседнего номера. У них то ли приятель, то ли лакей имеется, местный малый. Так вот, его прямо на месте преступления застукали. Пока то да се, его взяли, а эти скрылись. Их с утра искали, хорошо - машину нашли припаркованную, пост выставили. Они к машине подошли, а их цап-царап - и сюда. Ну пока... Старшая из тех, кого "цап-царап и сюда", стоя рядом, напряженно слушала, уже не скрываясь. Будь Марина не столь взбудоражена, могла бы и заметить... Но не заметила. И Лиза, слава Богу, тоже. Подошла к Марго, говорит ей что-то успокаивающее по-испански. Зря стараешься, милая: собеседница твоя все подслушала и отлично поняла, в утешении, похоже, не нуждается. Холодный испытующий взгляд обращен на него, на Павла. Девочка же внимает Лизиным речам с удивленным и встревоженным видом, и черно-зеленый пакет из магазина "Английский дом" все ещё держит. Захватила, наверно, по рассеяности, остальные в машине, их штук пять было... Не похоже, что эти женщины с самого утра скрывались от полиции. Так не скрываются - болтаясь по магазинам. И машину оставили на самом виду, на людной площади... Чушь мелет Марина. Впрочем, они могли и не знать об убийстве - взяли-то Антонио, так, кажется, зовут смуглого сероглазого красавца с длинными волосами, связанными в пони-тэйл, - постоянного их спутника. Марина имела в виду, конечно, его - кого же еще? Стало быть, и они живут в "Марисоле" - в этом шикарном с виду отеле поселилась и самая заметная и неприятная часть их группы, а именно уголовного вида молодые люди с подругами, которых заметно сторонились остальные... Павел и Горгулова припомнил - невысокий такой крепыш, лицо губастое, толстощекое, вроде даже добродушное, но когда тот пробирался в самолете по узкому проходу в хвост, к туалету, Павел, совершавший тот же путь следом за ним, отметил, что сидящие по обе стороны от прохода люди все как один отводят взгляд... Злая сила исходит от низкого лба, от медвежьих, глубоко запрятанных глазок. Уголовный тип. Профессиональный опыт научил Павла с некоторым почтением относиться с многократно осмеянной теорией Ломброзо: что-то в ней есть не до конца опровергнутое. После поспешного ухода Марины - не досмотрел полицейский сержант, отпустил единственного переводчика - возникла небольшая суматоха в коридоре, вопрос-ответ, вопрос-ответ, и просиявшая Лиза отправилась в соседнюю комнату, куда уже пригласили Марго. Сержант услужливо распахнул дверь перед его подругой, и до Павла дошло, наконец, что она вызвалась переводить... Но что там переводить? Блондинка же говорит по-испански куда лучше доморощенной переводчицы... Павел сунулся было за ней - и, к изумлению своему, заметил, что за дверью, в просторной комнате, где стоит несколько столов, за одним из них задают вопросы подружке какого-то из качков, зареванной донельзя девахе, про которую наблюдательная Лиза в самолете сказала, что она похожа на рыбу окуня. И парень сидит спиной к двери - рыжий затылок, похоже, принадлежит ещё одному соотечественнику, из той же компании. Рассмотреть Павел не успел, кто-то изнутри невежливо захлопнул дверь перед его носом. И правильно - не положено посторонним... Но здешние полицейские - молодцы, времени зря не теряют. Похоже, рыбка-окунь давно здесь - уж больно испугана и зареванна... Чья-то несмелая рука коснулась его локтя - долговязая девчонка, хорошенькая, грустная и всеми покинутая, спросила едва слышно: - Ведь вы говорите по-немецки, mein Herr, nicht wahr? Объясните же, что происходит? В какую беду попал Антонио? Ответить Паша не успел, в дверях возникла Лиза, воскликнула возбужденно, громко - на всю комнату: - Знаешь, как зовут её мать? Ни за что не догадаешься! Фрау Дизенхоф! Маргарита Дизенхоф... Как тебе? - Иди ты! - только и нашелся Павел Пальников, по-домашнему Паульхен, сын коренного москвича доктора технических наук Всеволода Павловича Пальникова и его законной супруги Гизелы Хельмутовны Дизенхоф, немки из Казахстана с девятью классами средней школы, ныне покойной. Имя, произнесенное Лизой, прозвучало для Павла как гром с ясного неба. Простым совпадением это быть ну никак не могло... - Когда и где вы, господин Пальников, познакомились с сеньорой Маргаритой Дизенхоф и её дочерью, сеньоритой Ингрид? Надеюсь, вы не станете отрицать, что вы знакомы, наш сотрудник заметил это ещё в баре "Босх". Но и потерпевшего сеньора ...м-м... Горгулов - вы должны знать, вы ведь прибыли на Майорку в один день и час, с той же туристической группой... - Ну и что тут такого? Лиза, объясни ему сама. Самозваная - то ли переводчица, то ли свидетельница - собственно, вопросы, обращенные к Павлу, в равной степени относились и к ней, говорила медленно, тщательно подбирая слова. Толстый, с небольшими усиками испанец слушал терпеливо и доброжелательно, не перебивая. Лиза извлекла даже из сумки пухлый, затрепанный русско-испанский словарь. Пока она листала его, разыскивая какое-то позарез нужное слово, толстяк неожиданно подмигнул Павлу и улыбнулся: повезло, мол, тебе, мужик, какую красотку заполучил. Павел усмехнулся в ответ. Впрочем, это не помешало толстяку выставить Павла вон, как только прозвучал последний ответ на последний вопрос. А он охотно остался бы послушать, о чем рассказывают испанским его коллегам продолжающая всхлипывать русская туристка и рыжий малый - кажется, они в самолете рядом сидели. Но пришлось удалиться. Ничего, потом он расспросит Лизу. И о сеньоре Дизенхоф тоже. Вернее, о фрау Маргарите Дизенхоф. Кстати, где она? В коридоре ни её, ни девочки. Провели, вернее проволокли в дупель пьяного немца (шведа? голландца?): краснорож и норовит спеть арию из "Дон Карлоса". Следом помещение заполнили то ли подкуренные, то ли просто пьяные подростки, человек пять, буйные. Их без труда нейтрализовали, рассовали по каким-то комнатам, подержат, должно быть, до утра. Не так много - у нас дома повеселее будет в вечерние часы... Но где же мать с дочерью? Если он их упустил и они успели уйти, пока он беседовал с толстым сержантом, то где их теперь искать? Вряд ли, после сегодняшнего, он утром увидит их загорающими на мирном песке Иллетаса. Да ещё без их верного пажа Антонио, который обычно носит пляжные сумки, полотенца, сдвигает в тень лежаки или наоборот выдвигает их на солнце, учит девочку плавать кролем и выполняет ещё какие-то неведомые обязанности. - Просто жиголо - и все, - в первый же день вынесла приговор суровая Лиза. Павлу же почему-то не хотелось так думать... Тут распахнулась ещё какая-то дверь и в сопровождении одного из полицейских вышли дамы, что так занимали его мысли. Арестованы? Да нет, их просто почтительно провожают. Похоже, сам здешний шеф со множеством извинений и объяснений отпускает с миром сеньору и её очаровательную дочь, но ведь дамы понимают, что ситуация чрезвычайная, мы были вынуждены... И так далее. Во всяком случае, Павел так истолковал произнесенную человеком в мундире пламенную речь, во время которой тот держал в своих больших ладонях изящную ручку старшей из дам... Как только тот скрылся за своей дверью, Павел решительно шагнул вперед: надо во что бы то ни стало поговорить с ними, просто необходимо кое-что выяснить... Он сразу же убедился, что та, которую звали Марго, и не думает уклоняться от разговора, напротив - начала первая. - Павел? Павлик? Боже, как ты здесь оказался? Ее глаза жадно и недоверчиво шарили по его лицу, по всей фигуре: - Как это случилось? Что тебя сюда привело? Она говорила по-русски чисто, без всякого акцента - к этому Павел был готов. И к тому, что ей известно его имя, тоже - услышала, когда его спрашивал толстый следователь. Но смысл её вопросов невнятен. Почему эту странную женщину интересует, как он оказался на Майорке? Каждый может купить билет, получить визу... - Мы собирались в Турцию или на Кипр, - он заговорил медленно, стараясь выиграть время, чтобы хоть что-то сообразить, прикинуть, связать в уме, - Но моя подруга выбрала Испанию, потому что занимается на курсах, учит испанский, ей необходима разговорная практика. Собеседница услышала что-то свое в этих простых словах. - Турция, Кипр... Так вы не специально сюда? Случайно? Это правда? И, помедлив, спросила еще: - Вы, стало быть, небогаты? Это ведь все дешевые курорты. Последний вопрос был по меньшей мере неделикатен, и Павел решил не отвечать. Перехватил инициативу, сказал: - Фрау Дизенхоф, мою покойную мать звали Гизела Дизенхоф. Я счел бы это простым совпадением, если бы не сходство. Я заметил его с первой минуты... Возможно, вы неправильно истолковали мое внимание, тогда прошу меня извинить. Мы с вами, очевидно, родственники... - Вашу маму звали Гизела Дизенхоф... Вот как! - Почему все, что говорит Марго, оказывается невпопад? Разве он не ясно выразился? Павел решил не обращать внимания и на эту реплику и продолжал, как бы её не услышав: - Когда она умерла, из Мюнхена пришла телеграмма от некой Греты. Я запомнил текст: "Плачу вместе с вами"... Вы и есть Грета? - Да. - Так в каком же родстве мы состоим? Вы поразительно похожи - я уже говорил... - Ваш отец мог бы объяснить... - Я его не спрашивал, - соврал Павел, - У меня были свои соображения... Ей бы спросить, какие именно соображения возникли по поводу той телеграммы. Но все получилось не так: Павел совсем забыл о стоявшей тут же Ингрид - девочка переводила глаза с одного говорившего на другого, напряженно вслушиваясь в недоступную ей русскую речь, лицо её болезненно дергалось, она казалась совсем измученной - сейчас упадет... Мать обняла её за плечи, повернула к дверям, к выходу. - Мы уходим, - сказала она по-немецки, обращаясь к обоим, - Поговорим завтра. Отель "Марисоль" - вы знаете, где это. Номер четыреста тринадцать. В девять, не раньше... И, правильно истолковав сомнения, отразившиеся, видимо, на Пашином лице, добавила по-русски, с недоброй усмешкой: - Никуда мы не денемся. Пока не прояснится с Антонио, мы отсюда никуда... Железные нервы, подумал Павел, когда они двинулись к выходу. Павел не стал их удерживать: слишком напряглись нервы у всех троих, девочка вся дрожит, а тут ещё и Лиза возникла в дверях: - Я уже скоро. Может, они нас подвезут? Она бросила взгляд вслед уходящим. - Не стоит. Сами доберемся. - Что-то произошло? - Просто пройтись хочется. и посидеть где-нибудь... Не спеши, я тебя здесь подожду. Обычно Лизу так просто не проведешь, но ей, слава Богу, в данный момент не до него: переполнена эмоциями, пусть выскажется. А Павел пока обдумает услышанное от Марго за стаканом белого вина в баре на площади, где уже начали убирать столики... Безотказный камареро - тот же или другой, не разберешь - безотказно принял заказ: uno vino blanco para senor, una orchata para seтorita... "Марисоль". Он знает, где этот отель - один из самых нарядных и дорогих, пять звезд. Бар, три ресторана, бутик, живая музыка по вечерам... Они с Лизой дважды в день проходят мимо: по пути на пляж и с пляжа. И однажды встретили поблизости от этого самого отеля компанию соотечественников: они вылезали из "джипа" - девчонка-"окунь", низколобый коренастый субъект постарше остальных, ну да, тот самый Горгулов, которого зарезали в отеле. Оказывается, вся компания проживала в том отеле, а нам с Лизой невдомек, странно, что чаще они нам на глаза не попадались. А за рулем - да, точно! - сидел рыжий, тот, который в данную минуту отвечает на вопросы дотошного следователя. И Лиза-энтузиастка переводит вопросы-ответы, стало быть, он, Павел, скоро будет располагать самой точной и полной информацией... Интересно, долго ещё она собирается там торчать? Поздно уже... ГЛАВА 3 - Не спишь? - сонно пробормотала Лиза, - Хочешь, чаю согрею? Это они практиковали, если не спалось. Вскипятить маленький помятый алюминиевый чайник - собственность отеля, разлить кипяток по дешевым желто-прзрачным небьющимся чашкам - у нас такая посуда почему-то считается престижной и стоит дорого. Окунуть в них пакетики-презервативчики. Паше "липтон", Лиза предпочитала "тизан" - травку какую-нибудь успокаивающую. И посидеть на лоджии, полюбоваться низкими крупными звездами, радуясь ночному покою, прохладе, близости своей. Хорошие минуты... Но сегодня - другое дело. - Спи, Лизок, пойду покурю и вернусь... Подруга не возражала - кажется, заснула уже, вырубилась. Сморила её с непривычки вожделенная "разговорная практика". И пусть себе спит, ему, Павлу, есть о чем поразмыслить... Конькова бы сюда. Старый сыщик любит повторять: если ткнулся в стену лбом, отступи назад, да подальше, чтобы место было для разбега... Так вот, отступим, вернемся к самому началу. Воссоздадим в деталях все, с первого дня... ...Городской пляж прямо под их отелем не понравился. Белый песок, из которого там и сям торчат редкие, совершенно не дающие тени пальмы. Место под зонтом, где они расположились было, пристроив одежку на ближний, не особо опрятный лежак, оказалось, стоит денег: дубленый кожаный старикашка потряс перед ними пачкой квитанций, запросил семьсот, кажется, песет... - Еще чего! - фыркнула хозяйственная Лиза, - Лучше в баре посидеть... Сгребли полотенца прямо на песок, плевать они хотели на эти лежаки. Но вот тени нет ни грамма, обгоришь в первый же день за милую душу. Пошли искупались - и тут разочарование: с полкилометра пилить по мелкой воде. Павлу вспомнилось Рижское взморье - мальчишкой бывал там с родителями. Для детишек отлично, взрослому же пловцу ни к чему. Вода, правда, на здешнем мелководье в отличие от Балтийского, теплая, как суп. Словом, вылезли из Средиземного моря, оделись и отправились искать какой-нибудь другой пляж. Хоть бы и дикий. Шли, послушно следуя изгибам и поворотам улицы, за домами внизу посверкивало море. Нашли один спуск - но там на камнях сидели рыбаки с удочками, а рядом порт - стайка яхт и моторок качается в затоне. Не то. Метрах в трехстах по той же улице - снова пляж: совсем маленький. Зонтов вообще нет, зато целых два бара, за столиками старые люди, в воду не лезут, сидят себе, распивают пиво... У них своя компания. Искупались все же и дальше двинулись. И долго ещё шли вдоль невидимого моря, минуя заманчивые, но запрещенные повороты и спуски: пляж принадлежит отелю, частная собственность, выхода на пляж нет... Несмотря ни на что, идти было приятно: уж очень хороша сама по себе бесконечная петляющая Улица с её однообразно-разнообразными домами. С одной стороны море, с другой скалы и на скалах невиданные цветы и зеленые ветви водопадом, сверху донизу... Их терпение было вознаграждено: добрели-таки до идеального места. Полукруглая бухта далеко внизу, сосны сбегают по склону до самого песка, вдоль шоссе поверху утесами громоздятся дома... Под чубатыми соломенными зонтами народу не так уж много. И отсюда, сверху особенно хорошо видно, как прозрачна бирюзовая прибрежная вода... Вот сюда, в благословенный Иллетас они и ходили каждый день. Далековато, но прогулка славная. И в первый же день, расположившись в тени, - здесь её бесплатно сколько угодно и не только под зонтами, - Павел обратил внимание на загорелую блондинку в красном купальнике, сидевшую метрах в пяти от них на красном же пляжном полотенце. Вскоре и девочка прибежала, кинулась рядом на песок, и тут же растянулся смуглый картинно красивый парень с длинными волосами, собранными в пони-тэйл... - На которую ты пялишься - на старуху или на дылду? Павел и вправду пялился, разглядывал живописную группу, глаз не мог оторвать от красного купальника. Язвительные Лизины слова его развеселили. Что ж, можно и так обозначить несомненно красивую, хорошо сложенную блондинку лет сорока и её непомерно вытянувшуюся - на полголовы выше матери и ещё непременно подрастет - хорошенькую дочку. - А про молодого человека что скажешь, злыдня? Ну ведь красив, согласись... - Жиголо, - холодно и непреклонно отозвалась проницательная спутница. - Трахается за деньги... Павел поймал на себе неприязненный взгляд красавчика: неужто услышал и понял? Но тут же отогнал эту мысль. Просто есть что-то в нем, чуткий, как зверь. Может, и правда жиголо, тогда это профессиональное... Любопытное занятие, требует знания человеческой природы... А заинтересовала его старшая из двух женщин. - Лизок, помнишь мамину фотографию в моей комнате? - А-а! - смягчилась подруга, - Правда, похожа немного, Прическа только другая. Каре. Тебе нравится каре? ...Гизела свои светлые, мягкие, волнистые волосы связывала в узел на затылке, другой прически Павлик, Паульхен и не помнил. Разве что прежде чем собрать их в жгут и накрутить на ладонь, мама сначала расчесывала их, и они красиво блестели под лампой... А у этой геометрически ровная густая челка, короткая стрижка. Но это ничего не меняет - похожи черты лица, поворот головы, манера смеяться, даже походка. Павел проводил глазами светловолосую немку, дождался, пока она войдет в воду... Он забыл все эти подробности, а вот сейчас вспомнил, и не мог сказать, приятно это ему или в тягость. Взволновало случайное сходство незнакомой женщины с матерью, которую он недавно потерял... Лиза, однако, насторожилась: - Это потому что немка, - заявила она безапелляционно, - Сильно выраженный национальный тип... Ей-то не уловить этого сходства, она появилась в жизни Павла полгода примерно спустя после смерти матери... Между тем неделикатное внимание возымело некоторое противодействие. Мало того, что Лизу с Павлом принялся вызывающе откровенно разглядывать спутник блондинок, но и сами они повернулись и посмотрели в их сторону: не иначе как тот что-то сказал. Старшая отвернулась сразу, не задержав взгляд, младшая улыбнулась. Павел и даже Лиза почувствовали неловкость: в самом деле, кому понравится такое пристальное разглядывание, да ещё и обсуждение? Минут через двадцать парень с косицей принялся собирать пляжные пожитки, а женщины побежали в воду окунуться перед уходом. Тут только Павел и Лиза заметили, что жарко стало, пора и домой... На следующее утро, вспомнилось Павлу, а, может быть, через день Лиза сразу после завтрака таинственно исчезла минут на сорок и появилась с новой прической. Вместо падавших на плечи шелковистых локонов - геометрическое каре. Четкие линии странным образом изменили её лицо, выявили прятавшуюся в нем экзотику. То ли египтянка, то ли японка. Взгляд широко расставленных желтовато-карих глаз из-под низкой челки загадочен и неуловим. Прямо Амнерис. Ей идет - что не пойдет такой красавице? Но локонов все-таки жаль, Павел любил играть с ними, наматывать на пальцы... На пляже в Иллетасе перемена не осталась незамеченной. Старшая блондинка - к тому времени они, кажется, уже знали, что её зовут Марго, так позвал её красавчик, торопя в бар, - издали показала большой палец, забавный такой одобрительный жест, и обе они с Лизой засмеялись. Но знакомство тогда не состоялось. Оно, собственно, и вообще не состоялось. Говорили между собой мать и дочь по-немецки, но и по-испански объяснялись свободно, на зависть Лизе. Что называется, без словаря. Загорелый спортсмен - сразу видно, - испанец, скорее всего местный. Такого стиля мальчики попадаются на здешних пляжах в компании пожилых немок (англичанок? шведок?) или даже пожилых пар. Носят за ними сумки, раскладные стулья, объясняются с барменами и продавцами в магазинах... Местная достопримечательность. Но соседки по пляжу слишком молоды и хороши собой, чтобы пользоваться платными услугами - вот поэтому Павел и не соглашался с Лизой... И сейчас не согласен - надо разобраться. Мальчика посадили в тюрьму, он оказался вором и убийцей, его взяли с поличным прямо на месте преступления... Если это так - к чему сыр-бор? Зачем с утра объявили в розыск двух приличных, явно не бедных туристок, которые и не думали прятаться?.. Павел представил мальчишку в камере - его ленивое, гибкое, загорелое тело, распростертое на жесткой тюремной койке. А может, мечется по клетке, как зверь... Здешнее СИЗО следователь Пальников представлял себе только по зарубежным фильмам, но надеялся, что сходство с хорошо знакомым ему отечественным учреждением подобного рода минимально. Однако все равно пожалел незадачливого жиголо - не похож на злодея, должно быть, какая-то ошибка. Марина норовила втянуть его, Павла Пальникова, в расследование убийства, но это пустой номер: через три дня только его здесь и видели. И не позволит он испортить оставшиеся дни вполне заслуженного и дорого доставшегося отдыха... Но вот Грета - Маргарита... - Вы - Грета? - Да... Какая жесткая усмешка. Непостижимая новоприобретенная родственница. Кто она ему, Павлу? Сестра, кузина? Раньше заграничных родственников усиленно скрывали... ...Да, а потом её несколько дней не было на пляже: Павел испытывал легкое разочарование, когда подходил к знакомому месту, где сосны и стена пляжного магазинчика создавали густую тень... Это у Лизы загар бронзовый, отливают металлом плечи и тонкие руки, красиво смуглеет лицо, а глаза будто светлеют. Его же - рыжеватого блондина, стоит ему понежиться на солнышке, будто кипятком ошпарит: волдыри по ярко-красной коже, нос облезает... Так вот, однажды Марго не пришла. Нет, не так: Марго и Антонио были вдвоем, она читала, вернее, листала пестрый журнал, он присел на лежаке в ногах и как раз тогда Павел подумал, что Лиза, пожалуй, права: парень украдкой погладил, потом сжал тонкую лодыжку, женщина улыбнулась, что-то произнесла не слышное с того места, где сидел непрошеный наблюдатель. Соглядатай, вот как это называется. И тут появилась девочка - она бежала вниз по ступенькам, издалека махала рукой, пытаясь привлечь внимание пары на пляже. Антонио отдернул руку, Марго села, потом поспешно встала и пошла навстречу дочери, а у той какое-то известие, рада она чему-то, вон как затормошила мать. - Кто-то к ним приехал, - заметила Лиза. А он-то полагал, что она задремала на своем полотенце... И правда, по той же лестнице спешил вниз крупный, не по пляжному, хотя и по-летнему одетый господин: светло-серый костюм, легкие серые туфли. Тяжелое лицо, лысоват, темные очки... Высокий, широкоплечий, но живот пивной, круглый - немец, конечно. Муж и отец. Ишь как блондинки на нем повисли с обеих сторон... М-мм... А где же красавчик? - В магазин нырнул, - ответила на непроизнесенный вопрос бдительная подруга. Наловчилась читать его мысли... Впрочем, через несколько минут Антонио вышел из дверей магазинчика, в руках пакет с майкой, а может трусы себе новые приобрел. Подошел несмело, Марго, оглянувшись, заметила его и что-то сказала вновь прибывшему, представила как бы. Тот кивнул благосклонно, но руки не протянул. И приличное немецкое семейство удалилось, предоставив Антонио собирать раскиданные по песку вещи. - Эй, - окликнула его Лиза, когда он проходил мимо, произнесла что-то по-испански и рукой указала: на песке валялся пестрый журнал. Парень оскалил в улыбке великолепные зубы: - Грасия, сеньорита! Но не нагнулся, не взглянул даже на журнал, пошел к лестнице. Протест, акция неповиновения. Ему невесело. Может, все же не за деньги, а по любви? К вечеру того же, а может и следующего дня - не придавал он тогда значения этим случайным встречам - Павел заметил всех четверых возле отеля "Марисоль": Антонио распахнул дверцу красного "вольво", мужчина с девочкой сели сзади, за рулем Марго. Антонио остался на тротуаре... "Вольво" рванул с места и через минуту скрылся за поворотом. Лизу и Павла не заметили. Антонио сделал вид, будто не узнал их и побрел в сторону пляжа... Любопытно, в качестве кого представила его Марго: как слугу, своего приятеля или, может, приятеля девочки? Судя по тому, как пренебрежительно с ним обходятся, в приятели красавчик не вышел. И почему так спешила, бегом бежала на лпяж Ингрид: чтобы предупредить "сладкую парочку" или просто рада была приезду отца? А может, и правда Антонио считается её приятелем? Как они балуются вдвоем в мелкой прозрачной воде, она обнимает его, виснет на сильных его, дочерна загоревших плечах... Невинные игры - что, если девочка и не подозревает ничего? И ещё припомнилось. На следующий, кажется, день состоялась забавная встреча, если это только можно назвать встречей. Лиза и Павел издалека услышали музыку: на узенькой торговой улочке, которая чуть расширяется у перекрестка и образует крохотную площадь - корявое раскидистое дерево, растущее посредине, выглядит старше окружающих домов, а они совсем ветхие трое музыкантов, две гитары и бубен, исполняли что-то сугубо народное, и под монотонную музыку танцевали четыре пары в странных, явно из театрального реквизита, костюмах. Женщины в многослойных длинных юбках, у мужчин полосатые широкие штаны подвязаны бантом под коленями. Весельем и не пахло: танцующие сосредоточенно подпрыгивали, кружились в лад, подавали друг другу руки, заученно поворачивались, обмениваясь партнерами. Ничего похожего на зажигательные ритмы и бьющие в глаза яркие наряды, которыми развлекают туристов в ресторанах. - Так то фламенко, - заметила Лиза, состроив кислую гримаску - они наблюдали за танцующими, смешавшись с небольшой стайкой прохожих, - А это кантри, фольклор какой-то. Похоже, танцоры преследовали исключительно просветительские цели, лица у них были серьезные, все почти немолодые, в паре с грузной пожилой испанкой чинно подпрыгивал и кружился щуплый подросток на голову ниже её ростом. - Фанданго, - объявил один из гитаристов и приостановившиеся было танцоры снова задвигались, в другом, но столь же однообразном ритме. Внезапно в круг вышла новая пара: смуглый высокий парень за руку вытащил светловолосую долговязую партнершу. Антонио и Ингрид - вот так сюрприз! Вновь прибывшие не внесли в действо особого оживления: принялись точно так же, со знанием дела, кружиться, прихлопывать в ладони и притоптывать, разве что лица их не были каменно неподвижны и, конечно, джинсы сразу сделали их чужаками в маленьком пристойном обществе. Но публика развеселилась, кто-то даже захлопал. Павел с Лизой не стали досматривать зрелища, пошли себе дальше, только Лиза заметила язвительно: - Ишь как насобачились. Ну он-то понятно, местный, а она... - Он же, небось, и научил. - По-моему, все народные танцы жутко скучные, бесполые какие-то... - А тарантелла там или лезгинка? - не согласился Павел. - Это все хореографы придумали, для эстрады... Вялотекущая беседа умолкла сама собой... Когда же это было? Впрочем, неважно... Мать крутит роман с юнцом, пользуясь дочкой, как прикрытием в глазах мужа. Всякое бывает. Девочка, похоже, всерьез обеспокоена судьбой Антонио. Но как он, собственно, очутился под утро в отеле "Марисоль"? Что понадобилось местному жиголо в номере русского бандита? Эх, да не о том он думает! Ну прикончили этого низколобого - в Москве таких каждый день мочат. Скорее всего, и тут свои поработали, красавчик не при чем, просто недоразумение... А хоть бы и он - это дело местной полиции. У него, у Павла поважнее проблемы. Любопытно, что поведает ему загадочная родственница? Недавно Павел случайно услышал странный разговор в собственном доме. Отец и его приятель, сыщик в отставке Коньков, не подозревая о его присутствии, спорили горячо, поминая имя покойной Гизелы... Внебрачный ребенок был упомянут, а также психушка и тюрьма - и все, показалось тогда, связано с ней. Коньков потом начисто все отрицал. к отцу с таким делом не подступишься, у него сердце ни к черту, чуть что хватается за валидол, при себе носит... Да и сам Павел в тот московский вечер был не в себе, между прочим, по вине вот этой самой Лизаветы, что так мирно спит сейчас в общей их постели... Очередной скандал выбил его из колеи, а тут как раз интересная эта беседа... Так все и зависло, но, как водится, всплыло внезапно и в самом неожиданном месте. Связав услышанное с телеграммой, полученной в день маминых похорон от некоей Греты из Мюнхена, - как теперь выяснилось, то бишь Марго, Павел не сомневался уже, что она и есть "внебрачный ребенок", ему, выходит, единоутробная сестра. Тогда понятны и бьющее в глаза сходство, и смысл загадочной телеграммы. Осталось пристроить в схему тюрьму и психушку... Это оказалось куда сложнее, потому что никак не вязалось с обликом матери, а для Павла все двадцать шесть лет его жизни Гизела служила идеалом жены, матери, вообще женщины... Ну что он, прости Господи, за дурак? Почему раньше не задумывался о прошлом своих родителей? Поздний ребенок - поженились они уже немолодыми, у каждого свое собственное прошлое. О первой жене отца, рано умершей, слышал неоднократно. В их доме висел старинный портрет, и отец не раз говорил, что девушка, в которую он влюбился с первого взгляда, была двойником женщины, изображенной на полотне. А вот о матери Павел ничего не знал. Вполне возможно, что у неё был ребенок до брака с его отцом, и она почему-то не хотела, чтобы её обожаемый Паульхен об этом знал. Что расскажет завтра - нет, уже сегодня Марго?.. Забавно - как это их угораздило встретиться? В одной точке планеты сойтись в один и тот же час. Вот и не верь после этого в судьбу или в любимое изречение старика Конькова: нет ничего тайного, что не стало бы явным... С некоторым стыдом Паша припомнил, что нескрываемая ревность Лизы, над которой он вслух потешался, на самом деле имела основания. Он вожделел втайне к красивой, цветущей, ухоженной немке, его волновали её походка и смех. Сходство с матерью отнюдь не мешало мечтать о ней, лежа рядом с Лизой, а, пожалуй, только подстегивало... "У тебя ярко выраженный эдипов комплекс" - не раз повторял отец, комментируя неудачи сына на любовном фронте. Что ж, выходит, он прав и неплохо знает жизнь... Заснул Павел лишь под утро, последней мыслью было: как бы избавиться часа на два от Лизы, лучше пойти к Марго одному... Но так ничего и не придумалось. Проснувшись, он несколько минут ловил расползающиеся обрывки сна. Женщина, распростертая на песке, не отличимая от десятков других, - такой пляжной тесноты на самом деле в Иллетасе не бывает - приподняла голову, села, огляделась, поднялась и направилась, легко ступая по песку, к воде. Прежде чем войти в прозрачную глубь, зябко поежилась. И не оборачиваясь, сказала Павлу, неведомо как оказавшемуся у неё за спиной: - А ты, милый мой Паульхен, идешь со мной? Кто это ему приснился, покойная мать или Марго - точная её копия? Паульхен, милый Паульхен - мамины слова и сказаны её голосом, но светлые волосы купальщицы подстрижены коротко, геометрически четко... За завтраком - они, как всегда, завтракали на лоджии, застелив хлипкий плетеный столик гостиничной скатеркой, - Лиза сбивчиво пересказывала то, чего не успела, в виду усталости и позднего времени, рассказать вчера. Послушать её, пожалуй, стоило: сколько же всего случилось за вчерашний день, пока они в счастливом неведении загорали на пляже. Где, кстати, не оказалось рядом, на привычном месте знакомой маленькой компании. Но кто мог придать этому значение, кого это могло заинтересовать? До самого вчерашнего вечера только и было в них отличительного - это необычайное сходство Марго с покойной матерью Павла, которое могло оказаться абсолютно случайным. Попадаются же на свете двойники, сколько про это написано книг и снято фильмов... Павел сам в детстве зачитывался "Принцем и нищим"... Так все было тихо и спокойно, мысль о скором отъезде заставляла особо ценить этот покой. А в это время человек довольно противный, но все же человек, был безжалостно убит, и другой, тоже мало симпатичный, обвинен в убийстве и взят под стражу, а двух белокурых немок, которые, скорее всего, тоже ничего ещё не знали, разыскивала полиция... Если бы они знали, вряд ли так беспечно шатались бы по магазинам... Впрочем, где они были с утра, почему не пришли на пляж, а уехали в Пальму? Не целый же день ушел на покупки! Расследование убийств - как раз профессия рослого блондина из Москвы, и хоть пребывает он на чужой территории, но потерпевший - его соотечественник, даже, можно сказать, знакомый, в одном самолете прибыли в субтропический рай. И потому, как себя не уговаривает Павел, что это его не касается, слушает он Лизу с немалым интересом. Что все же произошло вчерашней ночью или на рассвете в шикарном отеле "Марисоль", где, по случайному (случайному ли?) стечению обстоятельств снимает номер и таинственная незнакомка, вроде бы приходящаяся ему сводной сестрой. Скорее всего именно сводной сестрой - кем же еще? Получается, в отеле живут две его родственницы - Ингрид, дочь Маргариты Дизенхоф, должна состоять с ним в родстве, не так ли? Приятно иметь хорошенькую племянницу, но надо подождать с праздником, многое ещё предстоит прояснить. Ах черт, ну и дела! Со слов Лизы выходило так. Под утро, где-то в шестом часу, во тьме кромешной, обитателей четвертого этажа отеля, пребывавших, естественно, в глубоком предутреннем сне, разбудил пронзительный вопль. Кричали где-то рядом, но никто не рискнул даже приоткрыть свою дверь, зато внизу у охранника раздалось одновременно несколько звонков, и бравый секьюрити-мен, взлетев на лифте на четвертый этаж, успел во время, не опоздал, не дал преступнику уйти. Тот склонился над совершенно ещё теплым телом и, кажется, держал вроде орудие убийства - финский нож. Ворвавшись в номер - дверь оказалась незапертой, охранник уж и ключ отыскал на связке, но не понадобилось, - сбил парня с ног не ударом даже, а просто немалым своим весом: навалился, выкрутил из руки нож, и оба оказались на полу. Пока они барахтались, мешая друг другу встать, из-под трупа вытекла и подползла к ним кровавая струйка. Убийца рванулся от нее, как от змеи, и вот тут-то пришлось оглушить его профессиональным ударом в челюсть, свалить снова на окровавленный пол, обезопасить с помощью наручников... По звонку охранника прибыла полиция, Антонио отвели вниз, в помещение, занимаемое службой безопасности отеля и посадили под замок. Он следовал за полицейскими послушно, даже тупо, будто не совсем понимая, что произошло. Да, ещё любопытная деталь: он был абсолютно голый, пришлось накинуть на него гостиничный махровый халат, висевший в ванной. Он и тут не сопротивлялся, машинально завернулся в пестрое полосатое одеяние, которое было ему коротко. Казалось, он вообще не понимает происходящего, что и заставило появившегося часа через два адвоката высказать здравую идею: его клиент невменяем... - Так у этого сексуального труженика свой адвокат имеется? - удивился Павел. - Просто для порядка. Тут без адвоката никого не допрашивают. Назначили - и все. А что он голый был - это тебе как? - Ну это понятно: он наверняка в том же "Марисоле" и живет. Рядом со своими дамами. - Угадал, - засмеялась Лиза, - Почти. Они на четвертом, а он на втором, как раз рядом с Горгуловым, там по второму этажу балкон на всех общий и номера самые дешевые. Но все равно гораздо дороже нашего... - Странно, Горгулову самое бы место в "люксе" проживать. - А в "люксе" на четвертом, представь, пара - его, горгуловский водитель с барышней... - Что-то не вяжется, Лизок. Ты не возражаешь, если я схожу в "Марисоль" и кое с кем там поговорю? - Ну если хочешь... Нам все равно по дороге - на пляж-то мы идем? Или нет? - Идем. А ещё что знаешь? Расскажи поподробнее. - Горгулов этот тоже в чем мама родила - ну он-то у себя дома. На полу лежал возле кровати. Убийца в горло попал, в сонную артерию, - Лиза содрогнулась, хотя описывала картину с чужих слов. - Следователь сказал: ювелирная, хладнокровно исполненная работа. Только такой удар единственный, но точный - и мог опрокинуть навзничь эту тушу. - Допустим. Выходит, что Антонио - профессионал, матерый убийца. На него похоже, как считаешь? - Ты сам сколько раз говорил, что убийцу по внешности не определишь. - Почему же? Бывает иногда - тот же Горгулов. Сразу видно - бандит. - Да ладно тебе, при чем тут Горгулов? Он в данном случае жертва. Мы про Антонио... - Ну, этот франт на убийцу не похож, согласись. Между прочим, я же ничего не опровергаю - для того и следствие, чтобы разобраться. Просто первое впечатление. А главное - с чего бы ему убивать русского туриста? Из-за денег? Так ведь ещё вопрос, были ли у того при себе деньги. Вообще у него другая профессия - любопытно, сколько зарабатывает жиголо? - Может, попробуешь себя в новом деле? - не удержалась Лиза, - А что? Твоя зарплата - кошачьи слезы, мог бы и подработать... - Рожей не вышел! - Ну не скажи! Кому что нравится! - строптивая подруга и тут не согласна, ни в чем не желает уступать, ну и характер! - Все при тебе рост, фигура, остальное. Упустил свой шанс, приехал в Тулу со своим самоваром... Дойдя до "Марисоля", Павел решил действовать, как получится: согласится подруга пойти в Иллетас одна и подождать его на пляже - хорошо. Увяжется за ним - тоже ничего. Обижать её не следует... Лиза предпочла пляж. - Только ты недолго. Жарко сегодня, чего тебе в отеле париться? Ты же не собираешься всерьез этим убийством заниматься. На неё и правда жара действует. В Москве она к его работе проявляет безумный и, как правило, неуместный интерес. Впрочем, здесь это не его работа. И надо ему в "Марисоль" совсем по другому делу, о чем любознательная подруга пока, к счастью, не догадывается. А то ни за что не отпустила бы одного... Он постучал в дверь четыреста тринадцатого в половине десятого - на полчаса позже назначенного времени. Не в его привычках опаздывать - но, учитывая обстоятельства. опоздание можно было и извинить. Однако у открывшей дверь Маргариты лицо было хмурое, явно недовольное. Извинений и слушать не стала, почти втащила его в комнату. - У нас времени мало, может вернуться Ингрид. - Ну и что? - чуть было не брякнул Павел, - Нам же не любовью заниматься. Но, взглянув на женщину, промолчал и послушно пошел за ней в просторную, всю в зеркалах гостиную, опустился в предложенное кресло. Маргарита и впрямь непохожа была на себя, будто постарела за ночь лет на десять. Коричневые круги под глазами, и косметика не спасает, и тщательно причесанные волосы тусклы, будто неживые. Да ей под пятьдесят, подумал Павел и неожиданно похолодел: что-то не так, где-то просчитался он в своих вчерашних выкладках. У Гизелы не могло быть такой дочери, по возрасту не получается. Кто же эта женщина, что сидит сейчас перед ним и ломает пальцы, и губы у неё дрожат? - Куда ушла Ингрид? - спросил он вовсе не о том, о чем собирался. - Уехала в Пальму. Взяла машину и уехала. - К Антонио? - Наверно. Только кто её к нему пустит? - Она что, влюблена? - Что ж тут удивительного? Он красив, много ли девчонке надо? - Это он научил её танцевать испанские танцы? - вспомнил вдруг Павел. - Да. И испанскому языку тоже учил нас обеих. Мы ведь его давно знаем. Несколько лет назад, когда первый раз сюда приехали, снимали у его родителей дом в Эстаенче, это такая деревушка. Антонио хозяйский сын, родителям помогал, у них свой магазин. - Ну теперь-то не помогает, - туманно отозвался Павел. О чем это они толкуют, при чем тут этот малый? - Фрау Грета, - начал он, - Мне хотелось бы знать, в каком мы родстве. Фамилия моей матери Дизенхоф, я уже говорил. - Фамилия моей матери, - то ли просто повторила, то ли подтвердила странная собеседница, - Так ты не знаешь, тебе не сказали? - Кто и что должен мне сказать? Женщина потянулась за пачкой сигарет на столике, закурила, пальцы у неё дрожали. Должно быть, курила, а может, и пила всю ночь, - догадался Павел, ни с того ни с сего люди так не меняются. - Как кто? - удивилась собеседница, - Эти двое, Всеволод и Гизела. Они должны были тебе рассказать. Хотя, впрочем, не знаю. Наверно, решили, что ребенку лучше не знать. - Да чего не знать-то? Какому ребенку? - ещё немного, и я её ударю, подумал Павел, - Играть вздумала со мной в кошки-мышки... Но увидел, какое смятенное у неё лицо, и эти пальцы дрожащие, и дыхание вдруг сбилось... Да нет, не играет она нисколько. - Фамилия моей матери - Дизенхоф, - вдруг сказала она, будто пластинку поставила заново, - А у твоей матери совсем другая была фамилия. Гизела это моя мать. - И моя... - Нет, то-то и оно, что я её единственная дочь. Ты не её сын, а мой... Придется тебе с этим примириться, милый Паульхен, не обессудь... Она засмеялась жестко, невесело. Загасила в пепельнице недокуренную сигарету. То, что она произнесла вслед за этим, было совсем уж не в дугу: - Что нам с твоей сестренкой делать, а? С Ингрид? Павел добыл без спросу сигарету из той же лежащей на столике пачки, своих не было, перед отъездом на Майорку Лиза приказала бросить курить. Затянулся глубоко - с отвычки немного затошнило. Подождал, пока тошнота пройдет. И только тогда заговорил: - Фрау Грета, давайте с самого начала. Я не в курсе. Он сам удивился тому, как спокойно, обыденно прозвучала эта просьба. И хозяйка комнаты ответила тоже спокойно, очевидно, взяв себя в руки: - Конечно. Прости. Вчера был тяжелый день. А ночью ещё разговор с Ингрид. Я как-то разладилась, не успела собраться с мыслями. Сейчас, сейчас... Несколько минут они сидели молча, Павлу показалось, что она прислушивается к уличному шуму: ждет Ингрид? Он чуть было не спросил её об этом, но во время остановился. Если спросить, она опять заговорит о другом... - Вот, послушай, - Маргарита, видимо, успела выстроить весь свой рассказ в уме, изложение было скупым и точным. Он, Павел, родился от родителей, состоявших в законном браке - она назвала дату его рождения. Родители - Всеволод Пальников, мать - нет, не Гизела Дизенхоф, а Маргарита Барановская, урожденная Дизенхоф, и теперь снова носящая свою девичью фамилию, та самая, которую он видит перед собой. Когда ему было два с половиной, почти три года (Господи, неужели ты ничего не помнишь? Ты же был такой умненький, разговаривал уже), ей пришлось уехать из Москвы, вовсе из России. Развелась с его отцом, был другой человек. Гизела, её мать, только после отъезда дочери явилась в Москву, ухаживать за внуком. Они с отцом Павлика поженились - это нормально, Гизела подходила ему куда больше, чем Маргарита, даже и по возрасту. Вот, пожалуй, и все. Может быть, ты мне не поверил? Но мне незачем врать. Хочешь о чем-нибудь спросить? - Поверил. Действительно, зачем вам врать? Но и рассказывать тоже было ни к чему, правда? Оставить все, как есть. Я бы сам не догадался. - Но ты же услышал вчера мою фамилию, - напомнила Грета, - Сам хотел знать... - Да-да, разумеется. А кто этот другой человек? Отец Ингрид - тот, что сюда приезжал? - Макс, - ответила она, - Это он меня увез из Москвы. Мы поженились в посольстве. Потом оказалось, что брак не настоящий, фиктивный. Макс как бы помог мне бежать из России - это считалось благородным поступком и даже одобрялось. Иначе меня бы никак не выпустили. А потом оказалось, что он женат и не собирается разводиться... - Тогда зачем все это? - Любовь, - ответила она кратко. - А фамилия "Барановская" откуда? - От отца. Аркадий Барановский - первый муж Гизелы. Давно умер. В тюрьме, между прочим. - Это, стало быть, мой дед? - Ну да. Разговор становился похожим на допрос. - Грета, - произнес Павел решительно, - Я не верю всему, что здесь услышал. Я просто дурак, мог бы и раньше кое о чем догадаться, но так уж получилось. Матерью считал и впредь буду считать Гизелу, потому что она матерью мне и была. Отца я тоже люблю, судить мне его не за что. Скрыли от меня все, что ты мне сейчас рассказала, - и правильно, я бы на их месте точно так же поступил. Будем с этим и дальше жить. А сейчас я пошел, меня ждут. Через три дня я уеду... Он поднялся, шагнул к ней, протянул руку: - До свидания, Грета... Та встала поспешно, её рука, сухая и горячая, схватилась за его руку, будто за спасательный круг. - Ах нет, Пауль, не уходи, ты должен мне помочь, я попала в ужасную историю... - Историю с убийством? Прости. Это без меня. ГЛАВА 3 Нарочно он хлопнул дверью, уходя, или так уж получилось - дверная ручка выскользнула из ладони, он и сам бы не мог сказать. Во всяком случае, удалился, что называется, с помпой. Внизу, в холле было тихо и прохладно, какие-то люди сидят небольшими группами в удобных креслах, курят, беседуют - видимо, собираются на экскурсию: сквозь широкие стеклянные двери виден двухэтажный, с затемненными стеклами ярко раскрашенный автобус, настоящий домище на колесах, хоть на край света увезет отсюда. Ч-черт, уехать бы куда-нибудь! Больше всего Павлу сейчас хотелось на пляж, к Лизе - рассказать обо всем, что услышал, и послушать её рассуждения. Рассуждает она всегда здраво, трезво, провинциально. Без полета - а кому он нужен, этот полет? Фантазии - они вечно не в ту сторону заводят. Послушать её, во всяком случае, всегда любопытно и полезно. Но когда дело касается других. Нынче же не тот случай, и с ней сегодня советоваться Павел не станет. Заметив на столиках перед некоторыми из собравшихся в холле бокалы с разноцветным питьем, он отыскал глазами бар, взял по несусветной цене рюмку водки и пачку сигарет - далекая подруга, должно быть, вздрогнула на пляже и уединился в углу, где стояло перед маленьким круглым столиком всего одно кресло. Специально, видно, для тех, кто попал в сложную ситуацию и желает спокойно посидеть и без помех все обдумать... Если кресло чуть-чуть передвинуть, то отсюда прекрасно виден вход и автобус, к которому уже потянулись цепочкой экскурсанты... Он сидел и думал, разместив нетронутую водку и сигареты на столике, ещё и за пепельницей сходил к ближайшему столику, откуда только что ушли курильщики, вытряхнул окурки по дороге в урну, но закуривать пока не собирался. Не отрывая глаз от дверей, ведущих на улицу, он просто сидел и думал, старался припомнить как можно точнее все, что увидел и услышал несколько минут назад там, наверху, в номере - наверно одном из самых дорогих в этом дорогом пятизвездном отеле. Две комнаты, вспомнил он, - в той, где сам он находился, был диван и кресла посредине, камин - бутафорский, должно быть, на хрена камин в здешнем климате, гигантский телевизор... Ваза с цветами на полу возле балконной двери и ещё одна на каминной полке... Голубой с белым ковер затягивает почти весь пол. Картины, морские пейзажи - отражаются в зеркалах, висящих в простенках. Все, что рассказала Маргарита, - безусловно, правда. Но такая правда его совершенно не устраивает. Зря рассказчица старалась излагать одну только суть, избегая подробностей, они-то как раз важнее всего, они бы и могли пролить свет на давным давно прошедшее. Старший следователь прокуратуры Павел Всеволодович Пальников призвал на помощь профессиональную логику. Чем больше известно фактов по данному делу, тем полнее и отчетливее картина случившегося. Дознание необходимо, добыча фактов, пусть даже избыточных: лишнее потом отсеется... Впервые ему приходится применять профессиональные методы к собственной жизни, и нельзя сказать, что ему это нравится... ...Сослуживцы из тех, кто работал с Пальниковым давно, не обманывались на его счет. Младенчески голубые глаза, розовые пухлые щеки, ухватки добродушного увальня вводили в заблуждение только новичков и зачастую подследственных. В действительности старший следователь был человек холодный, не злой, но и не добрый, попытки подследственных растрогать или разжалобить его заведомо обречены были на провал, женщин он мог и за нос поводить, как бы что-то обещал, оставляя надежду... "Бесчувственный" - крикнула ему однажды красивая молодая клиентка-мошенница, которая уже поздравляла себя с победой: клюнул, мол, злодей, на её прелести. Ан нет, никаких поблажек, ещё и ухмыляется... И это было неправдой, как и то, что, мол, Пальников по трупам шагает ради карьеры - и такое мнение бытовало в родном его коллективе. Карьерой не так уж он и дорожил, вообще работа его не сильно увлекала. Приятель отца, совративший некогда юнца в сыщики, отставной сотрудник уголовного розыска не из самых удачливых, в своих романтических бреднях как-то позабыл сообщить ему про горы ненужной писанины, придирки начальников, работающих по старинке и сурово сдвигающих брови при виде обыкновенного компьютера, скудную зарплату... А может, и рассказывал, да сам Павел мимо ушей пропускал. "Сокамерники" - следователи, занимавшие на всех одну большую комнату постепенно куда-то уходили: подыскивали места получше, при частных каких-то структурах, плевать хотели на престиж и на звания, были бы бабки приличные. Их заменяли барышни с высшим юридическим образованием, но и у этих романтического отношения к следственной работе Павел не замечал. Норовят от запутанного дела отбояриться, а если и возьмутся - сами не раскрутят, не под силу им. И оставался Павел в прежде прокуренной, гудящей басами, комнате единственным мужчиной, мог бы тоже уйти, но перед Коньковым, что ли, было неудобно, перед тем самым отцовским другом, великим энтузиастом сыскного дела. Что-то, в общем, удерживало. ...Ингрид появилась вовсе не оттуда, откуда он ждал: не из совершенно самостоятельно раздвигающихся, чисто, до полной прозрачности промытых стеклянных дверей, а из какой-то боковой двери. - Поставила машину в подземный гараж, - догадался с опозданием Павел, - Ну я и дурак, запросто мог пропустить. Значит, эта дверь в подземелье, не мешает запомнить. Девочка выглядела усталой и огорченной, оно и понятно. Вид у неё не утренний, а скорее вечерний, походка вялая, взгляд отрешенный. Тем не менее Павла заметила, удивленно подняла брови, направилась к нему. И окликать её не пришлось, а он уже был готов... - Морген, герр Пауль, - произнесла она нерешительно, остановившись перед столиком. Сесть ей было некуда, но Павел, улыбнувшись и кивнув как можно приветливее, перекатил второе кресло, стоявшее по соседству, и она присела на краешек. - Кофе? - предложил он, - Сигарету? - Я не курю, спасибо, - отозвалась она, - И кофе не надо, я позавтракала в Пальме. - Ты была у Антонио? В полиции? Девочка чуть нахмурилась: - Ездила в аэропорт, в здешних кассах не нашлось билета на сегодняшний рейс. - Вы сегодня улетаете? - Я одна, мама остается. Впрочем, не знаю... Пожалуй, выпью кофе. Не беспокойтесь, я сама... Павел не успел ей помешать: она поднялась, направилась к бару, по пути обернулась: - А вам взять? - Нет, спасибо. Глядя ей вслед, Павел подумал, что и ей кофе не хочется, просто тянет время, чтобы не возвращаться к себе, оттянуть хоть на недолго встречу с матерью, тяжелый разговор. Маргарита наверняка не знает еще, что дочка собралась уезжать. И она не желает говорить об Антонио. А Маргарита уверена, что именно к Антонио девочка кинулась с утра. Что ж, её ждет сюрприз, и вряд ли этот сюрприз ей приятен... Если, конечно, та говорит правду... Вернулась Ингрид с чашкой кофе и маленькой пачкой печенья, - а сказала, что позавтракала... - Ты возвращаешься домой, в Мюнхен? - Домой в Дюссельдорф, - поправила она, прихлебывая кофе. Павел усомнился, правильно ли он её понял, ведь его немецкий так себе, сильно хромает. В детстве, когда Гизела пыталась говорить с ним по-немецки, он бунтовал. Да и ее-то язык был "кухонный", далекий от того, на котором говорят в Германии... - Я не понял - твоя мама говорила, что вы живете в Мюнхене... - Это она там живет. А я с отцом и его женой в Дюссельдорфе. В Мюнхене только на каникулах. Вот это новость! Что же было правдой из того, что наговорила ему Маргарита? Впрочем, она и не утверждала, будто живет вместе с дочерью, сказала только, что отец Ингрид - Макс. А может, даже и этого не говорила... - Сейчас у многих родители разведены... Ингрид покачала головой: - Они не разводились, потому что никогда не женились. Папа меня признал и удочерил, и тетя Ингрид согласилась... - Тетя Ингрид? Так зовут твою мачеху? Девочка вдруг улыбнулась: - Знаете, все удивляются, что такое совпадение. Но это и не совпадение вовсе. Просто когда я ещё только должна была родиться, папа все рассказал своей жене, и она проявила доброту и понимание. Они вместе решили назвать меня её именем - чтобы я тоже выросла доброй. - И мама была не против? - Ну конечно нет. А вообще меня зовут Ингрид-Гизела. Вот у вас, у русских, не бывает двойных имен. Но ведь это удобно: никто не спорит и не ссорится, когда выбирают имя будущему ребенку. Забавная девочка, и рассуждает забавно. Кажется, наконец-то расслабилась немного, не так напряжена. - Как тебе мой немецкий, Ингрид? Ужасно, да? Хотел бы я говорить получше, но у меня в Москве нет практики... - Вы не должны стесняться своих ошибок, - серьезно ответила Ингрид, Ведь я, например, совсем не умею говорить по-русски, а вы все же говорите по-немецки. (Ну спасибо! - мысленно воскликнул Павел.) Но у вас странное произношение - русские немцы были оторваны от фатерлянд, от Германии, и потому их язык - как бы это сказать, - немного архаичный, ну и произношение тоже... Но если вы приедете в Германию, вы скоро начнете говорить совсем хорошо... - У тебя в Дюссельдорфе есть знакомые из России? Ингрид бросила на него внимательный взгляд, помолчала, будто прикидывая. как бы это все объяснить и не обидеть при этом любознательного собеседника. Но сказала совсем кратко: - В нашей школе дети из России не учатся. Из чего Павел сделал вывод, что ходит она в привилегированную школу, куда не принимают чужаков. Сестренка, а ты сноб! - Есть у тебя... - Хаст ду гешвистер? - смешное это слово - гешвистер, обозначает сразу "братья-сестры". - Так есть у тебя братья-сестры? - Нет, никого нет. - У твоей мачехи, стало быть, нет детей? - Тетя Ингрид не может их иметь... Ладно, девочка, возможно, со временем тебя обрадует новость, что имеется у тебя большой брат. На целых десять лет старше. Но это не сейчас, есть в данный момент другие проблемы. Что знает славная эта девчушка о вчерашнем кровавом происшествии, что видела, что слышала? Неспроста скандал с матерью, неспроста стремление поскорей уехать, да и сидит она в гостиничном холле, болтает с полузнакомым человеком не просто так. Павел об заклад готов побиться, что это на неё не похоже. Время тянет... - А где ваша подруга? - осведомилась юная собеседница, улучив момент. Павел сделал вид, будто спохватился, глянул на часы: - Ждет на пляже и наверняка ругает меня на чем свет стоит. Мне пора. Может быть. вместе пойдем? Во сколько твой рейс? - Еще есть время, - неопределенно ответила Ингрид, - Я бы пошла на пляж, только у меня с собой ничего нет... Можно и дальше делать вид, будто я ничего не понимаю, - подумал Павел. Но, пожалуй, смысла нет. И решился: - Ингрид, я как раз собирался зайти на минуту к твоей маме, - Могу захватить твои вещи, она ведь отдаст их мне, правда? - Конечно, - девочка улыбнулась благодарно, - Только... Только не говорите, что я здесь, в холле, скажите, будто я уже ушла и вы меня догоните, ладно? - О кей, - Павел подмигнул заговорщицки, опрокинул, наконец, свою рюмку водки и поспешил к лифту, заметив краем глаза, что Ингрид пересела в его кресло: оно не так на виду... Женщина, открывшая на его стук, смотрела тупо, будто не узнавая посетителя. - Я вернулся, чтобы извиниться, - поспешно сказал Павел, - Не мог так уйти. Постарайся меня понять... Слова пустые, дежурные, ни к чему не обязывающие, но придумать что-нибудь путное он не успел. Ему немного стыдно стало, когда он увидел, как обрадовалась Грета. Припухшее бледное лицо зарумянилось, потухшие глаза оживились: - Боже, как хорошо, что ты вернулся. Поговорим? - Обязательно. Только не сейчас, - он даже приобнял её слегка, чтобы казаться более искренним, - Послушай, там внизу Ингрид. Вернее, она уже ушла на пляж. Я тоже иду, пусть она побудет со мной и Лизой, это её успокоит. Не бойся, я ничего лишнего не скажу. Только захвачу купальник, полотенце, что там еще... Главное, не дать ей опомниться. Забрать вещи Ингрид и тут же уйти. Поговорить с Маргаритой - да, это необходимо. Но потом, после... С пляжной сумкой через плечо он сбежал в холл по лестнице, не дожидаясь лифта. Ингрид на прежнем месте не было - ах черт, действительно ушла! Но тут же заметил её у двери, которая вела в подземный гараж. - Не надо машины. Пойдем лучше пешком. Она легко согласилась. Было уже очень жарко, Павлу вовсе не хотелось топать по солнцепеку, но чем дольше он продержит девочку возле себя, тем больше шансов разузнать о вчерашних событиях. Итак, в дорогу... Они дружно зашагали по узкому тротуару, болтая, будто двое старых приятелей. Ингрид совсем перестала дичиться, рассказала, что в Дюссельдорфе у них свой дом в престижном районе, что с мачехой у неё наилучшие отношения и та обрадовалась, узнав, что падчерица возвращается раньше, чем предполагала. - А что ты ей сказала? - Павел осторожно попытался перевести разговор на нужные рельсы, - Она наверно удивилась, что так изменились твои планы. Ты ведь не сказала, что вчера в вашем отеле убили человека? - Просто сказала, что соскучилась. Ингрид заметно помрачнела, сдвинула тонкие брови, и Павел поспешно заговорил о другом. - От Лизы мне сейчас влетит - я обещал прийти не позже десяти, а уже одиннадцать... - Мне нравится Лиза, - сказала девочка, - Она очень красивая. И мама говорит... - Ну-ну! Что говорит про Лизу твоя мама? - Павел будто не заметил, как осеклась девочка, - Ей тоже нравится моя подружка? - Да. И ещё она сказала, это большая редкость, когда русские учат испанский. Обычно английский. - Английский мы оба знаем, кое-как. Я учил в институте, а Лиза на курсах. Она способная. А ты знаешь английский? - Да, но он у меня школьный. На будущий год специально поеду в Англию. Папа обещал. Проживу там, может быть, полгода - в Оксфорде... - Это твой папа приезжал сюда на прошлой неделе? Такой высокий, в темных очках. - Вы его видели? - удивилась девочка. - Конечно. А почему он и вечером носит темные очки? - Так ему доктор велел - у него очень чувствительная... Слово, которое она сказала затем, Павел просто не понял, какой-то медицинский термин. Сетчатка, должно быть... Непонятно все же, в каких отношениях состоят между собой родители долговязой белобрысой девчонки, что шагает рядом и, возможно, приходится ему родной сестрой. Павел пока не уверен в этом, нужны доказательства, факты, мало ли что наговорила помятая, внезапно постаревшая и подурневшая, находящаяся в сильном подпитии женщина в номере "люкс" отеля "Марисоль". Может, все сказанное ею - ложь во спасение, и за этим кроется что-то, имеющее отношение к убийству Горгулова. ...Лиза, заметив их, привстала: - А подольше ты не мог? - присутствие постороннего человека её нимало не смутило, она чувствовала себя в своем праве, и пронзительный её голос прозвучал на весь пляж, перекрыв шелест прибрежной волны, - Я тут сижу одна, как дура, а его черти где-то носят... Купальник у неё был мокрый, видно, искупалась только что, и это маленькое обстоятельство изменило ближайшие планы её приятеля. - Заткнись, - сказал он негромко, дружелюбно и широко улыбаясь: не соответствовавшая словам мимика должна была скрыть от Ингрид смысл его речи, - Мы с девочкой сейчас пойдем купаться, а ты загляни ей в сумку, по карманам пошарь. Там должен быть билет на самолет, посмотри, куда и на какое время. Запомни все - понятно? Лиза, надо отдать ей должное, была сообразительна. Она действительно закрыла рот, только кивнула Ингрид: - Ола! И произнесла ещё несколько испанских слов, которые Павел не понял. Усевшись на песке, девушки пощебетали немного, потом младшая переоделась под прикрытием полотенца, которое держала перед ней Лиза, и в сопровождении Павла побежала к воде. Лиза вопросов не задавала, но он не усомнился, что его поручение будет исполнено. Не хотел он втягивать подругу в это дело, мог бы и сам заглянуть в сумку, но Лиза только что из воды, это кому-то может показаться странным. Да и сподручней ей: странным покажется мужчина, открывающий дамскую сумку. Впрочем, все это перестраховка, кто тут за кем следит? Занимайся чем хочешь... Но времени у него, у Павла, мало, надо ещё в Москву позвонить. Голос отца в трубке звучал так, будто он рядом, отчетливо различалось чуть хриплое дыхание: - Папа, ты что, болеешь? - Простыл немного, у нас холода наступили преждевременные. И не топят, естественно. А ты как там? "Ты", а не "вы", про Лизу знать ничего не желает. - Я-то в порядке. Через три дня дома буду, расскажу. - Тебя встретить? - Да Боже упаси, куда тебе в Шереметьево тащиться, сами доберемся. А дяди Мити нету у нас случайно? - А как же - здесь, - сухо отозвался отец, - Трубку отбирает. Ну будь здоров, Павлик, спасибо, что позвонил... За что, собственно, спасибо? Павел и прежде звонил домой пару раз, к неудовольствию Лизы: - Чего папаша твой беспокоится, скажи на милость? Ему лишь бы поволноваться... В Москве куда опаснее. Тут, можно сказать, ты от своих бандитов скрываешься... Не сложились у них отношения и не сложатся никогда... - Как там под небом знойной Аргентины? - орал между тем в трубку Коньков, - Блаженствуете? На солнышке, небось, греетесь? А мы мерзнем, как псы, никак топить не начнут... - Дядя Митя, слушай внимательно, есть для тебя задание. По своим каналам разузнай об одном человеке. Горгулов Георгий. С сорок шестого года, уроженец Кировской области, город Вятские Поляны. - Азия, - прокомментировал в Москве отставной сыщик Коньков. - Не-а, это ещё Европа. С виду качок, но староват. Похоже, пахан. Я тебе завтра с утра позвоню. - Лучше в это же время, а то не успею, - деловито возразил Коньков, Постараюсь, Паша. Лишних вопросов не задает, молодец. И постарается, это уж наверняка. - Тогда привет, Лиза тебе кланяется. Ты правда считаешь, что Майорка в Аргентине? - Отсюда один хрен, - Коньков засмеялся и положил трубку. Вот старый черт! Ну почему Павлу с ним всегда весело и вольготно, с отцом же любой разговор в тягость? А ведь привязаны отец и сын друг к другу. Отец привык дистанцию держать, никогда не был с сыном особенно близок, теперь уж не наверстаешь... Между тем все, что узнал Павел от Маргариты и что ещё предстоит сегодня узнать, имеет самое прямое отношение к Всеволоду Павловичу Пальникову, который мерзнет себе в старой московской квартире, сидит, должно быть, в продавленном кресле, кутается в ветхий плед, читает что читает? Пруста, может быть, он часто его с полки снимает, а он, Паша, Пруста так и не одолел... И ведь не ведает Всеволод Павлович, что сын копается в его потаенном, припрятанном, на амбарный замок запертом прошлом... Куда бы это отправить Лизу? Хорошо бы и девочку с собой прихватила... Самое простое - пошли бы барышни куда-нибудь перекусить, а он занялся бы своими делами... Но телефонный аппарат безжалостно заглотал несколько толстеньких, по сто песет каждая - как раз хватило бы на кофе с мороженым и по сэндвичу... Павел с сожалением достал помятую стодолларовую купюру - не хотел трогать это Лизино жертвоприношение, рассчитывал вернуть в самолете. Но вот, извольте радоваться, непредвиденные расходы. Ладно, вернет дома, в Москве, в первый же день по приезде. Павел ещё раз прикинул, у кого занять... Воротясь на пляж, он застал Ингрид и Лизу за беседой. По-испански шпарят обе - немочка из Дюссельдорфа и уроженка Подмосковья, и неплохо понимают друг друга. - Все на месте, - сказала ему Лиза по-русски с неадекватной кокетливой улыбкой, - Вылет завтра рано утром, город не называю, не тот, что я думала. - Умница, - похвалил Павел, - Я понял. Кто со мной купаться? Увязались обе. "Я вроде Антонио - развлекаю дам", - подумал про себя Павел. Оставив прелестных спутниц плескаться возле берега, поплыл к островку, обгоняя остальных пловцов, мощным кролем выгребая на край бухты. В поле его зрения, когда он поворачивал голову, чтобы сделать вдох, попадало ни миг белое здание у самой воды, и люди в шезлонгах, и большая белая собака, лежащая в величественной позе сфинкса. Мозг фиксировал все это неизвестно зачем - а следовало обдумать ситуацию и составить план дальнейших действий. Павел повернулся на спину, - так лучше, пустое небо не отвлекает, и постепенно сосредоточился, расположил во времени свои поступки в те три дня, что оставались до отъезда... Часа через два следователь Пальников находился в самом центре славного города Пальма де Майорка, на площади Майор в замкнутом четырехугольном пространстве. Старинные дома, окружившие площадь, слепы - большинство окон закрыто зелеными решетчатыми ставнями от солнца, а за теми окнами, где ставен нет, явно никто не живет, в лучшем случае идет ремонт и краска стекает небрежными потоками по стенам. - Здесь квартиры жутко дорогие, - сообщила Марина, - А меня озолоти здесь жить - ни за что. За престиж платить... - Вот именно, - согласился Павел, - Еще неизвестно, какие удобства в этих развалинах. Лучше уж в новостройках на набережной, по крайней мере вид на море... - На Пасео Маритимо цены тоже будь здоров, - возразила Марина, - если уж тут селиться, так в таком местечке, где ваш отель. Спокойно и недорого... - Похоже, ты об этом подумываешь, а, Марин? - Павел придал голосу некоторую игривость и фамильярность, хотя нисколько его не интересовали планы носатой и нагловатой собеседницы. Но она должна кое-что ему объяснить, так что интерес изобразить следует. - А то! Тут, между прочим, жить получше, чем в европейских столицах. Дешевле, спокойнее. Правда, с работой плохо. Зато Майорку цивилизация ещё не совсем задавила, здешние люди - дети природы... - Кстати, о людях, - будто бы только что вспомнил Павел, - Наши соотечественники, как ни посмотреть, тоже люди... - Не уверена, - усмехнулась Марина, - Пообщался бы с ними, как я. Хотя сам вчера видел. - Ну, положим, я и не такое видел. Кто, по-твоему, прикончил Горгулова? Тот испанский парнишка? Марина пожала острыми плечами, придвинув вторую чашку кофе. Они с Павлом встретились всего полчаса назад, все остальное время он дозванивался. Она, по местному обычаю, выключила у себя телефон, сиеста есть сиеста, отдых и сон, а там, за окнами, хоть трава не расти... Но на слова Павла, что у него есть кое-какая информация по поводу вчерашнего происшествия, прилетела, как на зов любви. Назначила свидание на экзотической Пляса майор. - Сдается, малый не при чем. Я с утра поговорил с той немкой, с Маргаритой Дизенхоф, она его выгораживает. - Как это? Сама же его и заложила, - Марине явно не понравилась новая версия, её гораздо больше устраивает, чтобы убийцей оказался именно местный житель, тогда и всего-то проблем - отправить тело убитого туриста на родину, - А что она говорит? Видела что-нибудь? Кого-то другого? "Так я тебе и сказал!" - подумал Павел, но вслух произнес другое: - Черт её знает, финтит. Марина, могу я посмотреть список нашей группы? - Да я на память скажу. Кто именно тебя интересует? - Горгулов естественно, и его компания. Все эти качки. - "Все эти качки" - никакая не кампания, познакомились только в Шереметьеве. Или в самолете. Потому что все из разных мест. Четверо - из Нижнего Новгорода, спортсмены. Но, может, и рэкетиры, кто их разберет? Они с женами, с подругами - фамилии у всех разные. Поселились в Аренале, с Горгуловым, насколько мне известно, не общались. Еще один, если помнишь, совсем уж бандитская рожа, - с семейством: детишек двое и законная супруга. Она мне все успела изложить, пока я их в отель везла - пятизвездный заказали в Магалуфе. Состоятельные люди, приличные, в Нефтеюганске у них свой супермаркет. А тебе все на одно лицо - "качки"... - Критику принимаю, - согласился Павел, - Так из Москвы, кроме убитого, есть кто еще? - Те двое, что в "Марисоле" остановились, - рыжий, его фамилия Райков, и девушка в очках, Баринова Неля. Знаешь, о ком я говорю, - ты их в полицейском участке видел, правильно? Эти и правда с Горгуловым "неразлейвода", повсюду вместе, машину сообща напрокат брали, я с ними в горы ездила, в Вальдемозу, это где Шопен и Жорж Занд жили. за рулем всю дорогу Райков - по-моему, он вроде телохранителя у этого бугая, царство ему небесное. - А девушка? Она чья девушка? - Не знаю. Может, одна на двоих - то к одному жмется, то к другому. - Бывает. А ещё кто из Москвы или из Подмосковья? - Две дамочки, эдакие столичные штучки, за женихами прибыли. Фотомодельки из дешевеньких, кто подороже - во Флориду норовит. И ещё кто-то... Ах да, ты сам и твоя подружка. Между прочим, она сто очков этим потаскушкам даст, если её приодеть и подкрасить... Марина подмигнула Павлу, допила свой кофе. - Оставь, Павлуша, все как есть, через пару дней ты отсюда слиняешь, труп отправим, пусть местная полиция расследованием занимается. Сумеет красавчик выкрутиться - его удача, нам-то зачем встревать? - Сама же меня впутала - Знаю. Ну, запаниковала. Представляешь, моего туриста убили, куда кинуться? Я ещё тогда не знала, что убийцу сразу повязали, мне по телефону не сообщили. - А кто тебе позвонил? - Администратор из гостиницы "Марисоль"... Я сразу в консульство звонить, там не отвечают, тогда тебе. Не стоило, конечно, тебя тревожить... - Но раз уж потревожила, давай хоть разберемся. Для повышения собственного интеллекта. Марина задумалась, глядя куда-то за его плечо. Сказала неожиданно: - Вот вроде и хорошая работа, но дело имеешь черт-те с чем. По её словам получалось, что Горгулов и двое его спутников - рыжий Райков и Баринова оформили документы через одно и то же агентство в Москве, сразу выбрали дорогой отель, но номера разные: тот, что для "самого" на четвертом этаже стоил вдвое против сравнительно скромного, но на втором, забронированного для рыжего и девушки. Похоже, эта пара как бы в услужении. Именно Баринова общалась с Мариной, рыжий неразговорчив, а амбал вообще в стороне всегда стоит, смотрит в сторону. Жорж Занд ему до фени. Отвратный тип, Господи прости... Что-то в нем было такое мерзкое. Павлу и самому припомнилось, как в самолете он шел вслед за Горгуловым по узкому проходу в направлении туалета и заметил, что сидящие по обе стороны, поднимут на него глаза и тут же отводят. Вроде бы обычная физиономия, даже добродушная - щеки пухлые, губы большие такие, оттопыренные. Но взгляд, что ли, его выдавал, исходила из глубоко упрятанных глазок злая энергия... - Так его не в своем номере, выходит, прикончили, он-то жил на четвертом? - сказал Павел. - Я сказала, как зарегистрированы номера. А где он на самом деле обретался - кто ж его знает... - Прислуга знать должна. - Но никто ничего не сказал. С самого начала как-то так пошло: убит в собственном номере. Может, и правда там жил, а парочка наверху. - Какой же ему резон - жить в более дешевом номере, если уплатил за дорогой? Может, вид из окна больше нравился... - А ты, Павлик, настоящий провокатор: позвал сообщить что-то, а сам только выспрашиваешь, вынюхиваешь. Брось, я серьезно говорю. Марина завелась не на шутку, но успокаивать её Павел не стал, наоборот, ещё больше разозлил: - Тебе не кажется, что могла произойти путаница? Убили не Горгулова... - Любите вы, милицейские, воду мутить. У меня его паспорт, эту будку ни с кем не спутаешь. Полюбуйся. В сердцах она кинула через стол темно-красную книжицу с отмененным гербом и названием несуществующего государства "Союз Советских Социалистических Республик". Павел пролистал страницы - паспорт выдан всего месяц назад и виза лишь одна, а именно испанская. Лицо на фотографии круглое, простецкое. Русак, а может татарин. Вятские Поляны... Но уж никак не кавказец. Скорее всего, это Митрохин, киллер доморощенный из Томилина. Потрогал фото - если и переклеено, то мастерски, экспертиза нужна. - Как паспорт у тебя оказался? Они же машину брали напрокат. На имя Райкова, что ли? Или на Баринову? - На Горгулова - у него международные права. Машину, кстати, вернули накануне убийства. Я с ними и брала, и возвращала: они же безгласны, как все вы, черт возьми... - Не все, дорогая, успокойся. Я, например, по-английски с грехом пополам, а по-немецки прилично. Тем более, Лиза... Павлу хотелось спросить, в порядке ли фотография на водительских правах Горгулова и не заметила ли Марина какого-либо акцента у него или его спутника, и не знает ли она, в каком из двух номеров "Марисоля" спала Баринова Неля? Но Марина насторожилась, раздражена - не вышло бы хуже. Поэтому Павел сказал примирительно: - Ладно, ладно, любопытство у меня, как понимаешь, профессиональное, и приключения мне ни к чему. Успокойся - и разбегаемся. За кофе я плачу. По дороге Павел размышлял о том, что в беседе с Мариной каждый преследовал свою цель и цели эти противоположны. Он и правда пытался выведать что-нибудь полезное для раскрытия преступления, она же уговаривала его вообще отказаться от расследования. Он в отпуске, делом занялась здешняя полиция, и что ему до убитого и до того, кто его зарезал - здешний ли жиголо или приятель, такой же бандит? Дома, в Москве кровавые разборки самая обычная вещь, ну а здесь пока редкость, но тоже не бередят душу, уж больно фигуранты несимпатичны... Вот только зачем ввязалась в это дело красивая белокурая немка? Прямо перст Господень: не случись этого вполне ординарного преступления, уехал бы Павел домой и через пару вечеров сидел бы в старой своей квартире и среди прочих впечатлений непременно упомянул бы блондинку с дочерью, имевших обыкновение купаться на том же пляже, и, что любопытно, старшая до удивления похожа была на Гизелу... - А звали её как? - мог бы спросить отец. Или, скорее, Коньков, который непременно тут же бы присутствовал. - А кто её знает? Мы так и не познакомились, - ответил бы Павел. А мог и так ответить: - Маргарита, кажется. И тем насторожил бы стариков. Но они виду бы не показали, конспираторы великие. И забылась бы эта мимолетная встреча, но, видно, Бог не судил ему, Павлу, разминуться в этой жизни с родной матерью. И теперь вот он спешит к ней. Но прежде надо все же отыскать и успокоить Лизу... В гостинице подруги не оказалось, зато ждала записка: "Ушла опять на пляж, здесь делать нечего". Ни тебе подписи, ни обязательного в подобных случаях "целую". Сердится красавица. Милый бросил её на весь день, да ещё поручил пасти девчонку, напомнив на прощание: - Постарайся все же узнать поподробнее. что она вчера видела в своем отеле. Что-то Ингрид такое видела, о чем говорить не желает. Против обыкновения, Павел отправился в Иллетас автобусом, поглядывая всю дорогу в окно. Проезжая мимо отеля "Марисоль", увидел знакомый красный "вольво" - отъезжает от гостиницы в сторону Пальмы, но кто за рулем, заметить не успел. Это прояснилось через пару минут само собой: автобус подкатил к остановке, он вышел и наткнулся на Ингрид: - Хорошо, что вы, наконец, пришли, - обрадовалась она, - Лиза беспокоилась, вам сейчас опять попадет. - Справедливо, - вздохнул Павел, - День сегодня... - он не знал, как сказать по-немецки "суматошный", и так и не закончил фразу. Тут и Лиза подошла - хмурая, брови сдвинуты. - Прости, Лизхен, так получилось... Ты в отель? Может, вернемся на пляж, я бы искупался. Жарко... Подруга нахмурилась ещё суровее. Ничего не получится, мол. Павел глянул на Ингрид, повторил приглашение по-немецки. Но и эта отказалась. - Так куда вы теперь, девочки? Лиза? - В отель. Может, посплю. - А ты, Ингрид? - В "Марисоль". - Мне кажется, я видел, как отъезжала ваша машина. - Правильно, - кивнула Ингрид, - Маме к трем в полицию, так сказали вчера. Вот как - рассчитала вернуться в такое время, чтобы матери не оказалось дома. Вероятно, и в аэропорт уедет тайком. Жестоко малышка обходится со своей мамашей - та наверняка ждала её все утро с покаянием и прощением. Возможно ли, что мать и дочь не поделили любовника? У девочки такой невинный взгляд. Но всяко бывает. - А зачем её вызвали в полицию, не знаешь? - Может быть, для очной ставки с Антонио, - предположила Ингрид, юное личико на миг замкнулось, стало неприязненным. - Автобус! Я пожалуй, поеду... Она действительно уехала, оставив Лизу с Павлом на обочине шоссе. - Ну не капризничай, - Павел обнял смуглые плечи, притянул подругу к себе, подышал в макушку, - Не заснешь ты сейчас в отеле, там душно. Посидим ещё на пляже, я поплаваю и все-все тебе расскажу... На самом деле получилось вовсе не так: первой речь держала Лиза. Она выпытала у Ингрид массу любопытных сведений и ей не терпелось их изложить, а Павлу оно и наруку: насчет "все-все" он погорячился, пожалуй. Готов обсудить то, что касается происшествия в отеле "Марисоль", однако открытие относительно Греты и Гизелы оставит пока при себе. Хотя со временем рассказать все равно придется. - Значит, так, - начала Лиза, - Я ей: мы тебя видели, когда ты с Антонио на площади танцевала. Где это, спрашиваю, ты так насобачилась? Ну, другими словами, конечно, по-испански... - Он научил? - предвосхитил ответ внимательный слушатель, только что вылезши из воды и усердно растирающийся махровым полотенцем. - Смотри-ка, угадал! Теперь откуда взялся этот парень... Ингрид с матерью ездят на Майорку десятый год подряд, но в Иллетасе живут всего три года, а раньше снимали дом в деревне - это гораздо дешевле. Хозяева на лето всей семьей в другое помещение перебираются - в точности как наши соседи, когда дачников пускают. Только у нас в сарай какой-нибудь, а у них комната над собственным магазином. Магазинчик вроде сельпо, все на свете продают и продукты, и шмотки, вплоть до мебели. Антонио - младший хозяйский сынок. Он Ингрид, когда она ещё совсем маленькая была, плавать учил, и на лодке грести, и на доске кататься. Заодно и танцам народным, это здесь все умеют. Вообще он был к дачницам приставлен вроде как бы слуга, и Макс - ты его видел, хмырь в темных очках - платил его родителям, а не ему самому, потому что и сам-то он ещё был школьник. Хотя родители вовсе не бедные. Здесь так принято - за все платить. Это правильно, как считаешь? Про себя Павел отметил, что рассказ Ингрид не расходится с тем, что рассказала Маргарита. На вопрос Лизы ответил невнятно: - Не знаю. Мог бы все то же самое и бесплатно делать. Школьник на каникулах - чем ему еще-то заниматься? - Мир чистогана, - сказала Лиза, - Все на продажу. Павел вспомнил, как ездили давным-давно с родителями в Крым, в Алушту. Не дом, конечно, а комнатушку там снимали, и хозяйские ребятишки учили его нырять за ропанами, а мама стояла на берегу и дрожала за его жизнь: вдруг драгоценное чадо не вынырнет. Выныривал - с тех пор и всегда... Прихваченные с собой тайком ропаны она обнаружила на вторые сутки в поезде по жуткому покойницкому запаху, но не выкинула, как требовал разгневанный отец, а переложила из провонявшего насквозь чемодана в пластиковый пакет и дома что-то такое с ними сделала, прокипятила, отмыла, отскребла - во всяком случае раковины и теперь красуются в его комнате на книжной полке вместе с прочими детскими трофеями. ...Родители обманывали его всю жизнь, обман раскрылся случайно, что теперь с этим делать прикажете? ... Мамы уже нет, но как сказать отцу? Конькову? Лизе той же... ...А в тот день, когда Ингрид и Антонио танцевали, как раз Макс приезжал. Потому они и оказались в Пальме. Их отправили за покупками для её мачехи. У Ингрид мачеха имеется, ты знал? В общем, спровадили молодежь из дому, чтобы не мешали. Это не она, это я говорю. Ты согласен? - Пожалуй. - Игривый такой папаша. Сохранил очень даже теплые отношения с бывшей женой... - Не бывшей, - огорошил рассказчицу Павел, - Они никогда не были женаты. - Внебрачная дочка получается, - Лиза умолкла. Павел вспомнил, что и сама она - внебрачная дочка у своей матери, скромной малаховской медсестры, и наверняка в эту минуту подумала о собственной участи. Показывать, что и он об этом помнит, никак не следовало. Павел поспешно переменил тему: - А что она видела или слышала вчера ночью? - Не сказала. Я только поняла, что у них с матерью номер люкс, две комнаты, и спят они в разных, хотя обе кровати в спальне. Мать каждый вечер стелет себе на диване в гостиной, потому что плохо спит и часто зажигает свет и читает. Не хочет беспокоить дочку. А то и вовсе на балконе курит всю ночь... - А вчера? - Не знаю. Она не сказала. - Не хотела говорить? - Хотела бы - сказала... Павел глянул на часы, стрелка подползла к трем. Пора звонить в Москву. - ...Нестыковочка получается, - был слышен отчетливо, будто он рядом, озабоченный голос Конькова в трубке. Не стал старый сыщик тратить время на приветствия и расспросы о погоде, что непременно делал бы Всеволод Павлович, подойди он первый к телефону. Коньков знает, что время - деньги, а не просто присказка, и надо эти слова буквально понимать. - Подробности давай, дядя Митя. - Горгулов - есть такой, Кличка "Мингрел". Но вовсе не из Вятских Полян, а из Зугдиди, это западная Грузия. С родителями приехал в Москву лет десять назад, пацаном еще... Состоит в томилинской группировке. Классный угонщик иномарок. Год отсидел в колонии, больше в зону не возвращался. - Поумнел? - Считай, так. В "авторитеты" вышел, хотя и молодой. Не буду долго распространяться, сейчас его в Москве нет. Ищут пожарные, ищет милиция, а пуще всего дружки хлопочут по его душу. У томилинских с люберецкими разборки пошли по-крупному, подробности опускаю. Горгулов исчез, ни среди живых, ни среди покойников не обнаружен. Есть слух - вроде бы умыкнули его среди бела дня на улице, затащили в машину. Подруга его в милицию кинулась. Правда, только на третий день... Так он в Аргентине вашей объявился, как я понимаю? - Еще не знаю. Сам сказал - нестыковка. Этот и по документам из Вятских Полян. Может, другой, однофамилец. - Слушай дальше. В томилинской группе числился Митрохин Петр, как раз из этих самых Полян родом. Тоже в бегах. Можешь повнимательнее паспорта изучить? Что-нибудь там переклеено, подчищено... - Попробую. Что еще? - Самое интересное - на десерт. "Общак" томилинских обчистили. На "Мингрела" не думали сначала, а сейчас вроде бы спохватились, искать взялись. - Кто ищет, - томилинские? - Люберецкие. Томилинских, почитай, и не осталось, те, кто уцелел, к люберецким подались, к врагам недавним - а куда им деваться? Это все килька, мелкая шушера. Подарили новым хозяевам информацию про исчезнувший общак. И Митрохина заодно ищут, тоже на подозрении... - Спасибо, дядя Митя, ты, как всегда, класс показываешь. - А как же! Паш, ты там поосторожней. Митрохин стреляет ловко. Киллером одно время был. Шаг всего из телефонной будки - и он в другом мире. Залитая солнцем улочка по-над морем, кукольные домики за узорными решетками, цветы на скалах - свисающие пестрые ковры из желтых, розовых, красных пятен... И заскучавшая, проголодавшаяся подруга нетерпеливо машет рукой: скоро ты? Столик в кафе их дожидается, и любезный официант-камареро... Непохожая жизнь. Однако в нескольких километрах отсюда в здешнем морге лежит впотьмах в леднике, как мамонт в вечной мерзлоте, грузный соотечественник, незадачливый турист Горгулов по кличке "Мингрел" - посягнул на святое, на деньги, добытые чужими, хоть и неправедными трудами. Маленький "авторитет" - коллеги покрупнее скрываются по всему свету, виллы покупают во Флориде, на Лазурном берегу, в той же Испании - на юге, говорят, две русских деревни уже обосновались, церковь действует православная, русская газета выходит... Впрочем, спрятаться в небогатой туристской группе - сама по себе идея неплохая, вон их тут сколько развелось, легче проникнуть через кордон под видом простого киосочника или челнока. Приедут на неделю-другую, денежки потратят - и по домам. Любопытно, собирался ли Горгулов домой или скрылся бы за день до отъезда, и Марина металась бы в аэропорту, предполагая, что чертов амбал заблудился, потерялся, опоздал у отлету, запил не во время и всякое такое... Да, но ведь Горгулов не одинок - с ним постоянные спутники. В убийстве они не замешаны, у обоих алиби. Рыжий весь вечер проторчал в холле "Марисоля", в баре в момент, когда произошло убийство, бармен как раз выдворял его, жестами объясняя: пора, мол, браток, закрываемся. Это заметил молчаливый сосед по этажу, который тоже коротал вечер за столиком и, вняв просьбе бармена, допивал последнюю рюмку. Тут к рыжему и девушка присоединилась: вошла в холл с улицы, её видел швейцар Стало быть, они не причем - рыжий малый и его губастенькая очкастая подружка, рыбка-окунь, непохожая на обычных спутниц таких вот крутых ребят. Косметики минимум и прикид неброский: джинсики, маечка. Студенточка, заря весенняя... Любопытно все же, какую роль она исполняла, и кто при ком состоял телохранителем... - Лизетта, - воскликнул Павел, когда они уселись наконец за пластиковый легкомысленный столик, заняв два столь же несерьезных белых стула, - Выбирай поскорее, а то я тебя съем. - Еще кто кого, - отозвалась та, совершенно автоматически, внимание её целиком сосредоточилось на меню, она сопоставляла в уме названия блюд, неизменно привлекательных для голодного желудка, с ценами, а цены - с общими их оставшимися скудными ресурсами. Павел с раскаянием вспомнил телефонные разговоры, сожравшие, как минимум, недельную Лизину экономию. - Не паэлью, - бормотала Лиза озабоченно, - Не лозанью... Вот! Два салата, два сэндвича, сыр и ветчина, одно пиво, два кофе, одно мороженое... И принялась втолковывать все это, водя пальчиком по страничке меню, терпеливому официанту... - Любопытно, почему это "Мингрел"? - Лиза откинулась на стуле, ждала, пока Павел допьет кофе. Его краткий рассказ вновь разбудил её любопытство, приглушенное прежде голодом и обидой. Как все просто - пригласи красавицу в уличное недорогое кафе, покорми, расскажи что-нибудь занятное - она и просияет, как солнышко... Конечно, подруга капризна и обидчива, способна дуться целыми днями, ни на какой козе не подъедешь - но то дома, в Москве. Тут же - заграница, долгожданный отпуск, остались считанные дни - и она явно настроилась сохранять наилучшее состояние духа до самого конца, за что Павел ей благодарен. - Сам не понимаю, почему "Мингрел". На кавказца амбал этот не сильно похож, хотя фамилия Горгулов как бы кавказская. Армянин, может быть. - Мингрелы все рыжие, - подхватила Лиза, - Еще имей в виду, у кавказцев акцент неистребимый. - Ну, не все, наверно, рыжие. А насчет акцента - по идее он в Москве уже лет десять... - Ага. Коньков же сказал, что его пацаном привезли родители. Тогда, выходит, ему не меньше двадцати было. Не тот это Горгулов, мистер Шерлок Холмс, ошибочка вышла. Вот на это он и рассчитывал - услышать подтверждение собственным сомнениям. Федот, да не тот. Мало ли однофамильцев. Была среди них в тридцатые, кажется, годы и знаменитость: убийца президента Франции Поля Думера. Сложил буйную непутевую голову на французский лад - на гильотине. - Ну да! - изумилась Лиза, - И кто он был по национальности? - Кто его знает? Считался русским эмигрантом. Они там все были русские - как и сейчас. Идейный. Чем уж ему чужой президент не угодил? Экскурс в историю не отвлек Лизу от более насущных проблем: - А второй, которого ищут? Митрохин. Тоже ведь не подходит: водителя зовут Райков Толик, а девушку его Неля. - Погоди с девушкой. У Толика нет акцента? Ты же его слышала в полиции. - Внимания не обратила, - призналась Лиза. - Он почти ничего не говорил. За него Неля старалась. - Но ты с ним отдельно разговаривала, я видел. - Что ты видел? Он бумагу какую-то заполнял, - я рядом стояла. Давай Марину спросим - она с ним больше общалась. Помогала машину нанять... - Дурень этот толстый на заклание с самого начала был предназначен. Вроде как тот третий лишний, которого уголовники, бежавшие из зоны через тайгу, прихватывали с собой в качестве провианта. - Чего ж этот третий соглашался? - По неосведомленности. Так и тут. Убьют Горгулова - и приятели его в далеком Подмосковье уймутся: с покойного какой спрос? Искать перестанут. Настоящий же Горгулов, до сих пор гулявший под фамилией Райкова, с деньгами и девушкой обретает свободу и безопасность. Заметь - он не обменялся паспортами с приятелем, потому что тот скорее всего Митрохин и его тоже ищут. Добыл вовсе нейтральный документ. Между прочим, я пообещал Марине больше в это дело не ввязываться, так что имей в виду, ты ничего не знаешь. Стало быть "Мингрел" - это Райков. По возрасту он, кстати, подходит. Ему лет двадцать пять на вид, значит, десять лет назад был подростком. Если это Горгулов и есть - значит, прав Коньков, что-то они схимичили с паспортами. Телохранитель прибыл по его, горгуловскому паспорту, а себе он добыл новый. - Как это у них ловко получается! - вздохнула подруга, - Новый паспорт... У меня позапрошлый год в метро сумку украли с получкой и паспортом, так в милиции уж мурыжили-мурыжили. Хорошо, знакомый там попался - помог... - Ты-то при чем? Это совсем другая публика. - Знаю, и отношение к ним в милиции другое... Вот этого бы ей лучше не говорить - Павел болезненно относился к подобным намекам в адрес родного ведомства. Не то чтобы неведомы ему были шашни милиции с бандитами, и коррупция, и мздоимство в стройных милицейских рядах - все, конечно, знал инспектор Пальников, но выслушивать от посторонних, а тем более оправдываться не желал. Не все ж воруют, вот хоть сам он к примеру, - дурак дураком, по мнению многих коллег. И не идеалист вовсе - но что-то мешает... Скорее всего - потребности невеликие, вот что. Имеет в центре Москвы квартиру - родительскую, даже, вернее, бабушкину. Семьей не обременен. Машину водить - ленив, да и опасно, к тому же пробки. Он со своих Чистых прудов скорее на метро доберется в любой конец. Дачу, дом загородный - да Боже упаси: в дерьме ковыряться, теплицы возводить. Все эти соображения, ну еще, может, глупое отцовское "благородство обязывает" и "смотри, Павел, ты ведь российский дворянин" помогали рук не марать. Хотя какое там нынче дворянство и кому оно нужно? Только тем, кто примазаться норовит, к чужому, мертвому, погубленному. К тому же родился он, Паульхен, отнюдь не от дворянки, а от репрессированной немки из Казахстана... Мысль о матери - о Гизеле или Грете, о которой из них? Надо же, выбор появился! - будто хлестнуло: пора в "Марисоль", Грета наверняка вернулась... - Если я сейчас пойду в "Марисоль" - ты со мной? Поможешь - будешь отвлекать Ингрид, пока я займусь Маргаритой. Что-то все же она должна была вчера видеть - недаром её в полицию вызвали... Если бы другая женщина так вытянулась бы перед ним на мягком удобном диване среди пухлых подушек, так запрокинулась, забросив за голову руки, напрягая грудь, Павел был бы уверен, что его обольщают. И действовал бы соответственно. Но вытянувшаяся в струну Маргарита Дизенхоф претендовала на роль его собственной матери, чересчур смелая поза - лишь попытка встряхнуться, преодолеть усталость, придти в себя после долгого, расслабленного лежания. И правда - потянувшись изо всех сил лежа, Маргарита мгновенно села, тут же легко поднялась на ноги: - Наконец-то! И с самым непринужденным видом, будто старых добрых друзей, поцеловала сначала опешившую Лизу, а затем и Павла. Прикосновение к щеке теплых, ненакрашенных губ было приятно, но не вызвало никаких эмоций - в том числе и сыновних. Открывшая гостям дверь Ингрид предложила кофе, вина, чего-нибудь прохладительного... И с высокими фужерами апельсинового сока Ингрид с Лизой удалились на балкон, оставив Павла наедине с хозяйкой уютного, хотя и временного жилища. - Мы все прояснили и помирились! - прежде всего сказала Грета, - Я просто счастлива. Завтра она уедет - но это к лучшему. Бог его знает, как повернется дело. Главное - она мне поверила... - Поверила, что ты не спишь с Антонио? Вопрос, пожалуй, слишком прямолинеен, но ведь собеседница не из таких, кого можно смутить излишней прямолинейностью. И потому, не дождавшись ответа, Павел продолжил: - А на самом деле как? - Ты судишь меня, Пауль, - не отвечая на вопрос, вздохнула Маргарита, и голос её прозвучал печально, - Но мог бы и понять. Просто не успел ещё подумать о моей жизни, ты был занят другим, правда? Но со временем во всем разберешься. Ингрид - последнее, что я могу потерять, остальных я уже потеряла... Остальных - в их число, видимо, входит и он, Павел. Но об этом действительно лучше подумать потом. - Что там в полиции? - ушел он от разговора, слишком серьезного, чтобы вести его впопыхах, - Есть у Антонио шанс выкарабкаться? Или увяз безнадежно? - Мне казалось, он тебе не нравится... - Видишь ли, ловить убийц - мое ремесло. Нравится - не нравится... Наказание должен понести тот, кто виноват. Этот малый на убийцу не похож, с какой стати ему русского туриста резать? Разве что у него повод был, о котором я пока не знаю. Но хотел бы узнать. Маргарита замолчала, глядя мимо него на плотно занавешенное от солнца окно. С балкона доносился смех. "Дуэт Лизы и Полины", вспомнилось почему-то Павлу. - Я все расскажу завтра, когда уедет Ингрид, - пообещала Маргарита. Если уедет... - А если нет? - Тем хуже для Антонио. не могу же я признаться дочери... ...Что провела ночь с мальчишкой, в которого та влюблена - мысленно добавил Павел. Вслух же сказал: - Это жестоко, не находишь? - Я могла бы завтра улететь вместе с Ингрид, и гори все огнем... - А ты остаешься... Но придется изменить собственные показания в полиции - ты к этому готова? - Не совсем, - она замялась, - Может, и не придется. Полиция и сама может докопаться, как на самом деле было. Поверят Антонио - он и правда ни при чем... - Расскажи, как все было, - ухватился Павел за нечаянное её признание, можно сказать - оговорку. Но женщина спохватилась, стала осторожнее: - Ты сам говоришь - Антонио не похож на преступника. Что общего у него с убитым? - Балкон, - ответил Павел резко. - Общего у них - балкон. Парень кинулся на крик, правда? Но зачем? И как же ты его не удержала? - Не сумела, - у Маргариты вдруг побелели губы и рука, державшая толстостенный стакан, дрогнула так сильно, что расплескался виски, оставшийся на самом дне. - Он сорвался, как пружина, потому что, как и я, полагал, что женщина, которая так отчаянно кричит - Ингрид... - Женщина? Кричал же мужчина! - Да, его слышали все. А женщину слышали только мы с Антонио, потому что были рядом, в соседнем номере. И оба видели Ингрид. Она вошла с балкона, увидела нас, и бросилась обратно... И тут этот крик... Антонио кинулся за ней, очертя голову... Посуди сам - что я могла сказать полиции? Только то, что мирно спала вместе с дочерью на своем четвертом этаже, и спустилась на второй, когда начался общий переполох. Откуда я на самом деле вышла, никто и внимания не обратил... - Но Ингрид? - Знала, конечно. Она проснулась, увидела, что мня нет ни в комнате, ни на балконе. Пошла вниз... Она же и сама оказалась в коридоре... - Заподозрила что-то? - Возможно. Но мне не призналась. Должно быть, ревновала, мучилась. Это я виновата, вела себя непростительно. Неосторожно. - Как Ингрид попала в комнату Антонио? Не забыли же вы дверь запереть? - Нет, конечно, со стороны коридора было заперто. Я же сказала Ингрид появилась с балкона. С общего балкона - все балконные двери были настерж распахнуты из-за духоты. Сначала она постучала из коридора - мы услышали, но не отозвались. Я только накинула платье, а Антонио подкрался к двери - послушать, кто там, что происходит. И тут - Ингрид! - Не в кровати вас застала - и то хорошо. - Мы были в разных углах комнаты. Объяснились бы с ней как-нибудь. А тут этот вопль жуткий. Она замерла на пороге - и назад, а Антонио за ней. Потому что сразу вслед за мужчиной закричала женщина. Я не успела его остановить, я сама подумала, что кричит Ингрид. - Но это была не она? - Нет, та - другая... Она закричала, когда увидела Ингрид. Свидетеля увидела, понимаешь? Больше Павел вопросов не задавал, предоставив собеседнице продолжать свой рассказ. Постепенно вырисовывалась довольно неожиданная картина. - Ты бы слышал этот вопль! Как раненый зверь. До сих пор мороз по коже. А женщина вскрикнула тоненько, просто ахнула. Мы оба подумали, что это Ингрид... Но бедная девочка, испугавшись до смерти, молча побежала по балкону назад, сразу потеряла из виду ту, на которую почти натолкнулась, выскочила в коридор через ту же комнату, через которую вошла. Там все ещё было пусто, никто её не видел... - А куда же делась другая? - Ингрид не знает, она была в шоке. Представляешь, какое для неё потрясение - застать мня у Антонио! Маргарита смотрела озадаченно, старалась в уме разложить свои и дочери поступли, чтобы отвести подозрения и не слишком разойтись с правдой. - А ты, Маргарита? - А я ещё раньше просто вышла из комнаты Антонио... И видела, как Ингрид пробежала на лестничную клетку... - Как ты объяснила полиции свое присутствие в коридоре сразу после убийства? - Как дочери - спустилась на второй этаж, потому что кончились сигареты, расчитывала, что у Антонио найдутся. Не застала его - на мой стук не ответили. И тут в соседнем номере - крик. - Выходит, ты просто закопала его - лишила алиби... За что ж ты с ним так? Маргарита нервно и стремительно заходила по комнате из угла в угол, машинально запахивая полы длинного халата, затягивая его плотно вокруг талии, довольно ещё тонкой. Волчица в зоопарке. Да нет, просто обстоятельства загнали в угол, - невольно постарался оправдать её Павел, но только в мыслях, вслух же ничего не произнес. Пусть сама оправдывается. - Завтра. Доживем до завтра. Ингрид уедет, все станет проще. Она и Макс - вот кого я боюсь. остальные не в счет... Пусть говорят, что хотят. "остальные" - это опять таки я. Мой отец. Кстати, и Антонио тоже. Не больно мы ей дороги. Да и с чего бы? Ишь какой я добренький, готов все списать..." Павел усмехнулся собственной снисходительности. - Ладно, допустим. Антонио оказался в комнате соседа только после того, как раздался этот вопль. И только потому, что следом за ним вскрикнула женщина. Не Ингрид... - Ингрид тоже слышала женщину. - Ты уверена? Веришь ей? - Видишь ли, Пауль, - Маргарита помедлила, словно прикидывая, говорить или нет, но так и не решилась, - Завтра, все завтра... - Нет, нет, нет, я хочу сегодня, - ответил Павел словами детской песенки, и тут явились с балкона забытые девушки, и сам собой прекратился разговор. Еще не открыв глаза, Павел почувствовал божественный запах кофе. Должно быть, от него и проснулся. Однако, продолжая жмуриться, похлопал ладонью сбоку от себя и обнаружил Лизу. М-мм... Если она ещё спит - откуда кофе? Пришлось все же открыть глаза - и встретить смеющийся взгляд. - Вставай, лежебока, сегодня предпоследнее утро. Не жалко время терять, а? Вместо ответа Павел сцапал неосторожно придвинувшуюся подругу, затормошил, как бы невзначай подмял под себя: - Кто тут собираеьтся время терять? Она попыталась вырваться, но угомонилась, сомкнула руки на его шее, приготовилась лечь поудобнее... Жизнь прекрасна! Каждое утро бы так начинать - солнце пробивается сквозь шторы, запах кофе, женщина, с которой вечером занимался любовью и утром обнимается с тобой в смятой постели... Потом пили кофе на лоджии, где солнце появляется только после полудня, а от утреннего, бьющего в окно, удается кое-как отгородиться плотными темножелтыми шторами. Свет сквозь них кажется солнечным, но это обман, сохраняется ночная прохлада... - На пляж, на пляж... - Лиза уже кидала в распахнутую сумку полотенца и прочие купальные принадлежности. Сунула туда же подобранный на улице - не покупать же! - пестрый журнал, но вдруг остановилась и пристально посмотрела на приятеля, все ещё восседавшего за столиком, с которого уже были убраны, вымыты и спрятаны в кухонный висячий шкафчик кофейные чашки заодно с блюдцами. - У тебя что, другие планы? - Лизок, - виновато сказал Павел, - Вовсе мне не хочется ехать в Пальму. Но надо... - Какого черта? - Кто-то все же прирезал этого борова. Разобраться бы... - А без тебя большевики не обойдутся? Ты же сказал - девчонка отсюда смоется и мамаша её тут же своего хахаля отмажет. Что за ночь изменилось? - Следует убедиться, - уже без всяких искательных интонаций произнес Павел: агрессивность подруги дело свое сделала, теперь и он разозлился, - Я двину в Пальму, оттуда к Маргарите... Нет, пожалуй, наоборот. А ты ступай в Иллетас. Вот тебе сто песет, вот ещё двести. Триста всего... - И ни в чем себе не отказывать? - язвительно спросила Лиза, - Тут всего-то на одно кофе. - Один кофе, - поправил Павел, чем и вывел её из себя окончательно... А как славно начался день... Где кто? Автобус подъезжает к конечной остановке, к Пласа де ля Рейна. Сам он - в десяти минутах ходу от полицейского участка, где рассчитывает застать Маргариту. Если Ингрид не опоздала на самолет - а он должен был вылететь сорок минут назад, то мать, заботливо проводив дочку, уехала из аэропорта и сейчас где-то здесь, в Пальме. Лиза, надо полагать, в Иллетасе, валяется на песочке, уткнувшись в иллюстрированный журнал. Павел отогнал видение местного красавчика или долговязого спортивного шведа (англичанина, немца), устроившегося рядом в ожидании повода заговорить с красивой одинокой незнакомкой. Повод не заставит себя долго ждать: погода температура воды, тот же чертов журнал с дурацкими картинками... Надо полагать, Лиза знает цену местным кавалерам, а молодых шведов и прочих здесь и в помине нет, не сезон... Что за чушь, право, лезет в голову... Но поссорился он с ней утром зря, не надо бы... В полицейском участке возле двери, ведущей к начальнику, сидела Марина. - А ты ещё зачем? - даже не посчитала нужным скрыть, что неприятно удивлена. - Лизу ищу, - не растерялся Павел, - Она здесь где-то. Вчера специально за ней приезжали, опять просят переводить. - Не понимаю, - пожала плечами Марина, - Переводить и я могу, уж наверно получше, чем полиглотка твоя. Я, кстати, здесь полчаса, но её не видела. - Может, ещё не доехали, - как бы забеспокоился Павел, - Подожду на улице. Кстати, паспорт Горгулова у тебя? - У меня. А что? - Да так. Ты его в полицию не отдала разве? - Только показала - и обратно взяла. Мне же тело сопровождать, чтоб его. Маргариту он успел перехватить прежде, чем она вошла в участок. - Пойдем в бар, - позвал он в надежде, что она откажется, и тогда можно будет просто посидеть на скамейке. Рамбла - коротенькая улочка-бульвар - манит тенью, располагает к разговорам по душам. Маргарита, однако, предпочла бар, и он, вздохнув про себя, мысленно пересчитал оставшиеся деньги. И отправились все в тот же Босх, минуя прочие, с раннего утра работающие заведения. Однако именно вожделенный этот бар не готов был принимать гостей: двое мужчин в длинных, до земли белых фартуках передвигали столики, выметали из-под них мусор. А тенистый бульвар вот он, рядом, и Павел с белокурой, по-утреннему свежей дамой расположились-таки на одной из скамей, которая при ближайшем знакомстве оказалась каменной, а потому крайне неудобной. - Ну что, Паульхен, что, сынок? - спросила Маргарита, и этот иронический тон был, пожалуй, единственно верным в данных обстоятельствах. Не в мексиканском же сериале они, на самом деле. Цивилизованным людям ни к чему лить слезы и заламывать руки. А если у взрослого, трезво мыслящего человека, каким считает себя Павел, все же щемит сердце, то по единственной причине: он горячо любил ту, которую считал матерью, а её уже нет на этой земле и не заменит никто. Похоже, что никто и не собирается: взгляд Маргариты ласков и, как было уже сказано, слегка ироничен, к выражению чувств не располагает. - Ингрид улетела? - Да. - вздохнула Маргарита, - Теперь увижу её только на рождество. Если она захочет приехать... - Может и не захотеть? - Кто знает... Первая любовь - и такое потрясение. Ее чувство оскорблено, обожжено. Поверила она мне или только сделала вид - не могу поручиться. Твоя младшая сестра - человек сложный. Опять она о родстве. Видимо, именно в это утро Павлу Пальникову суждено проникнуть во все семейные тайны. И причина ясна: та, что готова их раскрыть, хочет загородиться прошлым, далеко, кажется, не безупречным, от ещё более непривлекательного настоящего... Что ж, Павел терпелив и выслушает её, тем более, что времени много... Глава Из какой вы семьи, господин Пальников? Этот вопрос задал ему когда-то один подследственный, вернее - подозреваемый. Вальяжный такой господин, похожий с виду на Чехова Антона Павловича - то бишь на эталон российского интеллигента, а на самом деле человек дурной, непорядочный, хотя, по законам божеским и человеческим, никак не преступник. Просто старый греховодник, и грешки его двум женщинам и одному мужчине стоили жизни, однако судить его оказалось не за что. Что-то в манерах следователя не устроило этого барина, вот и задал Павлу такой странный вопрос, да ещё глянул при этом высокомерно, вскинув голову. А, может, просто пытался получше рассмотреть Пашину физиономию сквозь сползающие с носа очки. Что тогда Павел ответил? Запамятовал, не больно много значения придавал собственному происхождению. Какая разница, кто из рабочих, кто из крестьян, а кто ещё откуда-то... Теперь, пожалуй, он считает иначе. Корни - это главное, вот как ему теперь представляется. Слушает пространный рассказ Маргариты - и прикладывает к обстоятельствам своей жизни, к поступкам и чувствам. Вроде как в фильме "Обыкновенное чудо" - это не сам король виноват, а тетушка его по материнской линии... Неужели мы так похожи на своих предшественников, и на кого из них именно, и почему? Кстати, Маргарита, если присмотреться, не так уж повторяет Гизелу. Внешнее сходство несомненно - черты лица, руки, походка. Но вот когда говорит, рассказывает, смеется - все, все другое. - Пауль, Пауль... Уехала я из Москвы - и дня так, минуты не проходило, чтобы я тебя не вспоминала, мучилась невыносимо... - Но Макс всегда был рядом, правда? Утешал... Маргарита неожиданно взяла его руку, сжала пальцы. - Не надо, Паульхен. Ты ведь все у Ингрид выспросил, и подружку свою любознательную подключил, глупая девочка все вам и выложила, как на духу. Вы ей понравились. Напоследок ещё привет вам передала. А вы вдвоем - как это? - Лиса Алиса и кот Базилио. Хи-итрые... Поморщилась неодобрительно. Обвели, мол, девочку вокруг пальца... А что, собственно, произошло? - Ну узнал я, что вы с Максом не поженились, ещё про мачеху свою Ингрид рассказала. Тоже мне, военная тайна. - Я бы и сама тебе рассказала, но ты нетерпелив. - Зато обо всем, что касается убийства, твоя дочь молчала, как партизанка. Не так уж она простодушна, имей в виду. - А вы и об этом у неё допытывались? Зачем? Почему ты вообще полез в это дело? На отдыхе, за границей... Вот тут Павел готов был с ней и согласиться, но что-то тянуло его перечить этой женщине. Может быть, её вновь обретенная самоуверенность, небрежные нотки в голосе. Не должна она так с ним разговаривать! - У тебя ко мне счет, сынок? Плохая мать, бросила тебя. Правда, плохая... Если бы не бросила - лучше было бы? Кто знает? Сам ведь говорищь - Гизела тебе роднее... Я ушла - и вы все трое были без меня счастливы, все выиграли. Только я в проигрыше, да и то как посмотреть. Маргарита помолчала, Павел её не торопил. Она права, все к лучшему. Пусть рассказывает, ей надо выговориться, а другого случая может и не быть. ...Это был удар - когда выяснилось, что их брак, заключенный в посольстве Западной Германии в Москве, недействителен. Но Макс и правда собирался разводиться - детей у них с женой не было, что бы его держало? Еще и старше она на десять с лишним лет. Денег к тому времени он заработал порядком - не зависел уже от её папаши, мог открыть свое дело... А вот же не развелся. Она не скандалила, не грозила, нет, просто плакала, не просыхая. Он не решился. Ничего плохого от неё никогда не видел - и обидеть не смог. Так и сказал Маргарите - люблю тебя, но остаюсь с нею. А ты остаешься со мной... Сначала она взбунтовалась - он же разбил её семью, заставил бросить ребенка! Нет, я его не виню - заставить нельзя, я сама... Потом смирилась. Обе они смирились, и жена, и Маргарита. Так и живут по сей день. Правда, детей Маргарита ни за что не хотела - это была месть Максу, он мечтал о ребенке. Но время шло, надвигалось одиночество - тогда-то на свет появилась Ингрид. Но на неё Максова жена руку наложила, заставила назвать своим именем, и чтобы жила у отца. Пусть, лишь бы девочке было хорошо, правда? Ее рассказ неожиданно тронул Павла - собеседница не выставляла себя жертвой, в самом деле - кто уж так пострадал? Не он сам, это точно: у него было счастливое детство, рос в семье, где царили любовь и согласие. Было бы так, если бы не Гизела, а её дочь, холодная и рассудительная, жила в московской квартире? Ведь это сама она предпочла делить этого коварного Макса с другой женщиной, не пожелала уйти, устроить жизнь иначе? Значит, сочла за лучшее - он, должно быть, её неплохо содержит. Или, правда, любовь? - У тебя есть работа? - спросил Павел как бы не о самом главном, но на самом деле как раз важном для понимания происходящего. - Конечно. Я эксперт по драгоценным камням. Как Макс, - ответила Маргарита не без гордости, - Для этого пришлось закончить специальные курсы. Хорошая профессия: приглашают на аукционы, на выставки, иногда, представь, на полицейские расследования. У меня независимый доход, уже давно. Хочешь спросить, почему не ухожу от Макса? Уходила - и возвращалась, другие оказывались хуже. Мы с ним вместе больше двадцати лет, это чего-то стоит. Любовь не только из поцелуев состоит, а ещё из дней и лет... - Тебе видней, - холодно отозвался Павел, ему и нравилось, что Маргарита не позволяет себя жалеть, и раздражало почему-то, - Антонио в эту идиллию как-то не вписывается... - Ты находишь? - Маргарита засмеялась, но смех прозвучал деланно, - Я бы тебе объяснила, не будь ты мой... близкий родственник... А это её уже занесло. Не так все просто, и бравада, видно, дается нелегко. - Кстати, об Антонио, - как бы спохватился Павел, хотя ни на миг не забывал, - Пора его выручать. Ты хотела пойти в полицию... - Хотела? М-мм. Не сказала бы. Но пойду. Неприятное занятие - искать преступников. Почему ты его выбрал? Действительно, почему? По глупости. Коньков присоветовал, старый романтик. Отец был против - но женщине, задавшей вопрос, знать об этом не обязательно, и, решив не отвечать, Павел увел беседу в сторону: - Кто все же убил Горгулова? - Должно быть, женщина, что была у него в комнате. Ингрид видела её потому и побежала дальше по балкону. А та вскрикнула, когда Ингрид внезапно появилась на пороге. Я не хотела, чтобы расспрашивали Ингрид, потому и промолчала - мало ли что могло всплыть... Теперь можно. Женщина? Не позволил бы здоровенный амбал убить себя какой-нибудь бабенке, с ним и мужик не каждый сумел бы справиться. Хотя - что там говорила Лиза? Точный удар, ювелирная работа. Нож... Откуда он, кстати, взялся? Маргарита смотрела выжидающе. - Странное дело, - пробормотал следователь, - Не того убили, не тот убил... Он расправил салфетку, достал авторучку, изобразил с трудом - рыхлая бумага мялась под шариком - три длинные параллельные прямые: - Смотри, вот общий балкон, вот коридор, тоже один на всех. Пространство посередине обозначало комнаты - сколько их? Маргарита взяла ручку, уверенно поперечными линиями разделила полосу на квадраты, получилось их шесть. - Шесть комнат на этаже? - Да. Крайняя слева пустует - естественно и заперта с обеих сторон. Следующая - та, где были мы с Антонио. За ней - как раз средняя, комната, в которой произошло убийство. Дальше по коридору - вот здесь - помещается пожилая шведская пара, а в последней слева пожилой англичанин или, может быть, тоже швед, а то и немец, кто его разберет. Я его пару раз видела, но не разговаривала. - Покажи, пожалуйста, сначала, как ты сама вошла к Антонио, потом, как туда попала Ингрид?.. Острие шариковой ручки двинулось от точки, которую Маргарита поставила в правом углу коридора, пояснив: - Дверь. За дверью, как сам понимаешь, лестница вверх и вниз. На лестничной клетке - лифт, но я им не пользовалась. Тонкая прерывистая линия протянулась вдоль коридора и завернула во второй от края номер, к Антонио. - Понятно. Очень просто. Теперь Ингрид. Маргарита изобразила тот же путь, но от двери Антонио повернула назад. - Она постучала - и ей, конечно, показалось странным, что Антонио не ответил: как бы крепко он не спал, стук в дверь должен был его разбудить. - Долго она стучала? Громко? - Сначала тихонько, потом погромче. - Но кулаками не колотила? - О нет, что ты? Хорошо воспитанная девочка. Она вовсе не собиралась устраивать скандал: ей же не хотелось, чтобы её видели возле комнаты Антонио. Подозрения - это всего лишь подозрения, правда? - Ингрид призналась, что предполагала застать тебя в его комнате? - Нет-нет, что ты! Сказала, что просто забеспокоилась и спустилась сначала в бар, поискала там меня или его, или нас вместе. Ничего особенного, если бы мы с ним в душную ночь случайно встретились в баре. Но нас там не оказалось. И она поднялась на второй этаж, постучалась к Антонио - спросить, не знает ли он, куда её мама подевалась... - Ну, не настолько же девочка наивна! - Конечно, нет. Но и не настолько, чтобы выкладывать все начистоту, сообщать о своих подозрениях. Повторяю - моя дочь хорошо воспитанна... - Что означает - лицемерна. Это неплохо - в жизни пригодится. Ладно, давай дальше. Острие ручки вновь двинулось - от черточки, изображающей дверь к Антонио, вдоль коридора, мимо таких же точек - чужих дверей. Павел представил себе, как по коридору бесшумно, на цыпочках - пол там затянут чем-то толстым, серым, вроде войлока - пробирается тоненькая девочка, как осторожно пробует каждую дверную ручку. Потому что, не попав туда, куда стремилась - её не впустили... - конечно же сразу вспомнила про общий балкон - почему бы не попытать удачу? - Через какую комнату Ингрид попала на балкон? - Вот через эту, последнюю - в баре она заметила её обитателя, он сидел там в одиночестве, пил - стало быть комната пуста... - Но, уходя, разве он не должен был запереть свою комнату? - Что касается меня - я всегда захлопываю дверь за собой, ещё и проверяю. Но люди разные - он, наверно, как мы с тобой. Беспечный. В общем, его дверь была прикрыта, но не заперта, балконная и вовсе распахнута... - Может, этот англичанин просто не хотел громко хлопать дверью в спящем коридоре, - заступился за растяпу Павел, - Съехать на лифте в холл, принять на грудь стаканчик-другой - и назад, всего-то десять минут... Про себя же подумал, что Ингрид, точно зная, что за дверью никого нет, могла попробовать открыть её своим ключом - гостиничные замки все одного типа. И - получилось. - Когда именно он обратно пожаловал, не помнишь? - Помню, представь. Как раз суматоха в разгаре, с верхних этажей уже прибежали, тут и Антонио в белом банном халате, охранник его уже вывел из комнаты и к лифту ведет, всех по пути расталкивая. Возле номера, где труп, служащий торчит в красной куртке и весь трясется от страха, его поставили, чтобы никого не пускать, а каждый норовит заглянуть... - И с балкона тоже заглядывали? - Нет, ту дверь охранник изнутри запер и шторы задернул. Вот тут-то англичанин, тебя интересующий, - будем считать его англичанином - как раз вышел из лифта, косо так глянул на толпу в коридоре и невозмутимо прошествовал к себе, благо его дверь как раз напротив лестничной клетки. Картину, нарисованную Маргаритой, Павел представил себе совершенно отчетливо. Осталось только разместить на ней кое-кого из действующих лиц. - Были там приятели Горгулова - рыжий малый и его девушка? Те, которых потом доставили в участок? Маргарита задумалась. - Его я, кажется, видела. А её в коридоре нет, не было. Это точно. Послушай, а если это она и была в комнате убитого? И вскрикнула... - О чем ты? Павел прекрасно понимал, о чем речь, но ему важно было ещё раз выслушать версию свидетельницы: не собьется ли, а может, и добавит что-нибудь... - Я же говорила, помнишь? Ингрид дошла по балкону до комнаты Антонио, увидела нас вместе... - Прости, как все это выглядело? Собеседница усмехнулась: - Могло быть и хуже. Слава Богу, мы были не в постели, жара нас подняла. Я как раз собиралась уходить, накинула платье... Антонио - ну ему-то одеваться ни к чему, он дома... - То есть, голый абсолютно? - Ммм-да. Юный бог. Стоял на пороге ванной, когда появилась Ингрид. А я в кресле, со стаканом в руке... Не будь он голый, можно было бы истолковать все это как случайный визит. - Какую же версию ты предложила дочери? - Представь, мы об этом ни слова. Потому и ни слова, подумал Павел. О чем, собственно, говорить? Впрочем... Девочка отпрянула от двери - собственно, это и не дверь даже, а раздвижная стеклянная стена, шторы по случаю духоты тоже распахнуты, с улицы падает слабый свет, человека в глубине комнаты разглядеть трудно. Она наверняка заметила мать, а вот её приятеля, которого считала своим приятелем, должно быть, видела смутно. Версия Маргариты могла бы пройти... Она бросилась назад, потому что услышала дикий крик, предсмертный вопль. Должно быть, и не поняла, где кричат. - Из соседней комнаты её заметили, - продолжала Маргарита, - там оказалась какая-то женщина, они почти столкнулись, та тоже кинулась на балкон, это был её путь отступления после убийства. Именно она, а не Ингрид, вскрикнула от неожиданности - нервы сдали. Антонио не понял... Вот как - все распределила. Но неглупо, вполне вероятный расклад. Только вот опять - как могла женщина, да ещё с расстроенными нервишками, завалить эдакого здоровяка? И зачем? - Когда Ингрид шла к вам - она ведь не могла миновать ту дверь... Не слышала ли чего - может, ссора, борьба, возня какая-нибудь? - Думаю, нет, она бы сказала. Да мы бы и сами услышали - это же рядом, при открытых дверях. Там было тихо. - Ну вам с Антонио, положим, не до этого было. Выпалил - и прикусил язык. Ну что он за дурак, к чему обижать свидетельницу, которая изо всех сил старается помочь? Маргарита деликатно не заметила глупого выпада, повторила: - Вот на этот женский крик Антонио и кинулся. Я не успела его удержать, не могла. Я была у самой двери в коридор. - Почему? - Ты забыл? Ведь сначала закричал мужчина. Ты бы слышал! А что, если Ингрид бросилась назад, потому что услышала этот вопль? Теперь я даже не уверена, что она успела заглянуть к нам... - Вот и она так думает. Они оба так думают. - Бросилась назад и столкнулась с кем-то... - А потом? - Они вместе пробежали по балкону, потом та, вторая, куда-то исчезла, а моя девочка через ту же пустую комнату выскочила в коридор, ещё пустой, и взлетела по лестнице на четвертый этаж. Когда внизу раздались голоса, спустилась снова, и остальные, кто успел выйти из своих комнат, видели, как она появилась... - А ты сама? - Я же оказалась в коридоре раньше всех, слава Богу, одетая... - И не вызвала подозрений у охранника? - Господь с тобой, он же схватил убийцу на месте преступления! Зачем только этот дурачок взялся за нож? - От неосторожности, скорее всего. Ничего не понял, хотел, может быть, помочь лежащему, повернуть его, приподнять... Такое случается. Отпечатки пальцев и всякое такое ему и на ум не пришли, он испугался только за Ингрид. - Дурачок, - повторила Маргарита, - Славный мальчик, но глупый. Цинично звучит, да? - Допустим. Но что ты скажешь в полиции? Славный мальчик в беде, а ты единственная его надежда. Его алиби. Взгляд женщины будто обрел материальную силу. Если бы не ты, прочитал в нем Павел, - я бы ещё подумала, серьезно подумала, стоит ли так подставляться... - Что уж ты так о нем печешься? - произнесла она вслух, - Хороший адвокат выручит его и без меня. А мне, если дойдет до Макса... - Да ведь ему все равно Ингрид расскажет. И может упомянуть, где застала тебя ночью. Полиции-то ни к чему - это же не полиция нравов. Так ты изменишь свои показания? Скажешь правду? - А надо ли? Мальчик как-нибудь выпутается, вот увидишь. Если узнает Макс... - Что ты заладила - Макс, Макс... У тебя есть работа, независимый доход. Не пропадешь и без этого... чужого мужа. Я понял бы, если бы ты пыталась сохранить семью, о дочери заботилась, о её душевном покое. Но тут-то ничего этого нет, зачем губить ни в чем не повинного парня? Маргарита встала вдруг, выпрямилась. "Визит окончен" - означал весь её вид. - Я поступлю, как считаю нужным, Пауль, - голос прозвучал жестко, Ты уезжаешь послезавтра - у тебя просто не хватит времени применить свои профессиональные знания. Предоставь расследование другим. Слово в слово говорила и Марина, но у той другие соображения. Нет, с Павлом так нельзя, плевать ему на все, что уводит от истины. его тон был не менее жесток: - Тогда в полицию иду я. Прямо сейчас. Видишь ли, моя профессия - не дать осудить невиновного, тем более, если я располагаю информацией, необходимой для его защиты. Я в данном случае поступаю, как врач, который обязан оказать помощь заболевшему независимо от времени и места, и даже собственных симпатий и антипатий. Мне этот малый вовсе не нравится, поверь, а Горгулов и вовсе противен... - ...Но тем не менее ты не на моей стороне. Что ж, ты меня вынуждаешь, после твоего заявления мне все равно придется отвечать на вопросы полицейских. И я не хочу, чтобы меня вызывали повесткой. Павел распахнул дверь: - Если ты готова, поедем. Я тебя подвезу. Это прозвучало глупо - в гараже отеля стоит принадлежащий его матери красный "вольво", сам же он обычно ездит в Пальму на автобусе. Но ради такого случая готов и такси взять... Подхватив с дивана большой пестрый пакет, маргарита вышла первой из комнаты, он - следом... Толстяк-следователь расшаркивался перед сеньорой Дизенхоф, на Павла поглядывал искоса, не в силах, видимо, установить, какая между ними связь. Произнес длинную тираду - благодарил, должно быть, даму за визит, за новую информацию, выражал понимание - да конечно, в присутствии дочери, такой очаровательной сеньориты, госпожа Дизенхоф не могла... Но сведения, предоставленные ею сейчас, чрезвычайно ценны, полностью мняют ход следствия, это очень благородно со стороны сеньоры и он, следователь, со своей стороны гарантирует полную конспирацию... Так представил себе Павел смысл непонятной ему испанской речи, которую толстяк держал в коридоре. Была бы тут Лиза... Увы, её нет. И вежливо покивав, изобразив на лице некоторое сожаление и пожав протянутую руку, Павел распростился с испанским коллегой, вышел на шумную улицу и остановился в ожидании благородной сеньоры. Любопытно, так ли он понял происходящее? Следом появилась Маргарита: вид самый невозмутимый. Однако Павел почувствовал: если он сейчас скажет, что ему направо, то она повернет налево. Пытаясь помешать этому, спросил как можно дружелюбнее: - Ну что, отпустят парня? - Понятия не имею, - последовал нелюбезный ответ. - А о чем вы говорили со следователем? - Я рассказала, как все было. Возможно, он мне и не поверил. - Чего ж он так долго распинался? - Воспевал мою красоту. Ну вот, я поступила, как ты хотел - ты доволен? Между прочим, такой способ действий называется шантаж... Она злится, все ещё злится. Немудрено - Павел обошелся слишком круто с малознакомой дамой, которая приходится ему родной матерью. Надо бы поправить дело, ведь один день всего остался. Послезавтра - дан приказ ему на запад, ей в другую сторону... - У тебя ещё найдется немного времени для меня? - спросил он как можно смиреннее. - Разве я говорила, что спешу? - Тогда пойдем куда-нибудь, посидим, - Павел обрадовался, хотя поездка на такси почти прикончила его золотой запас. Ну ничего, хватит на кофе... - Не стоит, - Маргарита отошла от двери участка, остановилась в кружевной тени соседнего дерева, на солнце стоять было жарко, а она, похоже, никуда и не собирается отсюда уходить. "Значит, здесь и расстанемся", - со стесненным сердцем подумал Павел, - Не так все вышло, как хотелось бы..." - А где, кстати, твоя подруга, - осведомилась Грета. - На пляже, - Павел ухватился за новую тему, как за соломинку, - Тебе она нравится? Я, может быть, женюсь. - Почему бы и нет? Красивая девушка, - равнодушно произнесла Марго, Больше сказать нечего, я её не знаю. - Отцу Лиза не нравится, - признался Павел. Взгляд Маргариты стал не таким безучастным: - Это почему же? Впрочем, догадываюсь. Всеволод - большой сноб. И эгоист. - Мама так не считала. - Гизела, - поправила его Маргарита, - Гизела... Она была не от мира сего. Никогда не думала о себе - это как-то неправильно. А мы с тобой не такие, Пауль. Жертвенности не унаследовали - это, наверно, к лучшему. А твоему отцу я благодарна. И за себя, и за неё особенно. Я знаю, что у них был счастливый брак. Мне Руди подробно описывал, как вы живете. Ты ведь знаешь Руди? - Только слышал... - Ах да, он уехал в Австралию давным-давно. Но с Гизелой переписывался. И мне пишет. Когда Гизела умерла, получил вашу телеграмму и позвонил мне в Мюнхен... - Отец очень горевал тогда. - Твой отец! - Маргарита усмехнулась, - Романтик... Ты совсем другой, пожалуй, больше похож на меня. Циник. Есть немного, правда? - Надеюсь, нет, - открестился Павел, - Циников не выношу... Ответа он не дождался; взгляд собеседницы устремился куда-то за его плечо и, обернувшись, он увидел подходящего Антонио. Полинявший, осунувшийся - но несомненно он, красавчик-жиголо. В джинсах и белой майке, доставленных, конечно, в том ярком пакете... - Сверили мои показания с показаниями других свидетелей, - пояснила Маргарита. Положила парню руку на плечо, развернула его лицом к Павлу, сказала пару слов по-испански. Тот просиял великолепной улыбкой, протянул руку: - Грасиа, - это Павел понял. И что-то еще, пылкое и торопливое. Так вот почему Маргарита осталась здесь, возле участка. Ждала. Знала, что её приятеля сейчас выпустят, только вид делала, будто не в курсе. - Какие ещё свидетели? - спрятав обиду, спросил Павел. - Да много их. Здешние полицейские профессионалы, не хуже тебя. Тоже отметили отсутствие мотивов. Опросили кучу народу. Тот англичанин, помнишь, что сидел в холле, видел там не только рыжего русского, но и его постоянную спутницу: появилась на мгновение в холле и поспешно скрылась за дверью, ведущей в подземный гараж. А потом вошла с улицы. И другие соседи - пожилая пара - тоже, оказывается, не спали. Сначала их разбудила Ингрид, когда пыталась открыть дверь - старики спят чутко. Потом заметили её на балконе. После того, как раздался крик, - они слышали только мужчину, женского голоса не расслышали, оба глуховаты - снова увидели на балконе Ингрид и заодно ту, другую... Установили без труда: русская, из той же туристской группы. Вот её появление и озадачило полицию: кто такая, откуда взялась? Но у неё алиби, подтвержденное швейцаром. Вот, значит, как. Входит рыбка в холл, близоруко щурится сквозь очки на причудливые, с огромными стрелками в виде клешней краба настенные часы и осведомляется у швейцара знаками, тыкая пальцем в собственное запястье, верное ли время показывает краб, поскольку на её часах уже без двадцати два. И швейцар, тоже жестами, уверяет сеньориту, что краб безусловно прав, а в доказательство правоты краба предъявляет циферблат своей "омеги": ровно половина второго, извольте убедиться, милая сеньорита... Нехитрый трюк. Если бы не показания англичанина, заметившего, как ловко сеньорита нырнула в подземный гараж, у неё было бы надежное алиби. Но всего не предусмотришь: старый пьяница её подвел, зато выгородил рыжего. Впрочем, того видел и бармен, норовил выдворить из-за стойки, именно на время ссылаясь: уже половина второго, сеньор, полчаса, как бар закрыт. Павел без труда представил себе события, происходившие в ту ночь в "Марисоле" сразу вслед за убийством российского туриста, но тут же отвлекся, сосредоточился на лице говорившей, стараясь запечатлеть, сохранить в памяти её черты, мимику, манеру щурить глаза и улыбку ("Нехитрый трюк" - произнесла и усмехнулась). Дело об убийстве неожиданно перестало его интересовать, подробности, которые он так жаждал заполучить, съежились, уменьшились в размерах, будто в перевернутом бинокле, и потеряли значение. По-настоящему важно только расставание с Маргаритой - вот сейчас, сей миг они расстанутся навсегда, Павел всей кожей это почувствовал. И понял главное - с той минуты, как он узнал, кем приходится ему Маргарита, а может, и раньше, когда увидел на пляже по соседству красивую белокурую женщину, разительно похожую на его покойную мать - вот с той самой минуты ему хотелось заинтересовать её собственной персоной, подчинить, заставить думать о себе, плакать, умолять о любви и о прощении. И готов был полюбить и простить. Только у Маргариты оказался свой взгляд на прошлое, настоящее и будущее, и ни в одном из этих времен Павлу места нет. Независимость - вот что отличает её от Гизелы и бесит его, Павла. И за эту независимость он ненавидит эту женщину. Как если был обманут, предан и брошен не в далеком детстве, а сейчас. Его, взрослого мужчину, обманула, предала и бросила женщина. Уходит от него с другим, с недостойным, слишком молодым, моложе его - собственного сына, продажным мальчишкой... Павел стиснул кулаки, унял ставшее вдруг трудным дыхание. "Эдипов комплекс" - будто услышал голос отца. Вот оно - утешение. Раз такой комплекс обозначен и широко известен, значит, не я первый, не я последний. Павлу отчаянно захотелось переломить ситуацию: попросить прощения за то, что был груб, наезжал на нее, шантажировал. Но поздно наводить мосты. Антонио махнул рукой проезжающему такси и машина послушно подкатила к его коленям. Маргарита вдруг обернулась, поманила Павла, тот сорвался, как с низкого старта, кинулся к ней: сейчас предложит подвезти, и ещё немного времени у него есть, и он успеет объяснить... - Милый Паульхен, - она произнесла это совсем как Гизела, - Кто же убил этого вашего Горгулова? Ты продолжишь расследование? Успехов тебе... Такси тронулось и ещё до того, как скрыться ему за углом, Павел увидел в заднем стекле, как сблизились две головы, белокурая и темноволосая. Он остался стоять на тротуаре в одиночестве. Эх, запустить бы им вслед булыжником. Если бы ещё и булыжник под руку попался... Возвращаясь в отель в автобусе, терпеливо, как букашка, ползущим то в гору, то под гору, ловко вписываясь при этом в крутые прихотливые повороты, Павел казнил себя по-всякому и за все сразу. За то, что занялся не касающимся его делом. Со стыдом вспомнил, как сравнил себя, любимого, с врачом, спешащим на помощь человеку в беде. Кто в беде-то? Труп? И с Лизой поссорился по сути из-за того же - нет, чтобы славно и дружно провести последние золотые деньки на этом замечательном острове, - полез в амбицию. А вовсе уж непростительная и необратимая глупость - конфликт с Маргаритой. Такое надо уметь - обидеть, восстановить против себя вновь обретенную родную мать. Лучше бы ты, братец, не посмеивался над слюнявыми мексиканскими сериалами, а хоть один посмотрел, может, и научился бы чему. Итак, ко всем чертям расследование, пусть себе мертвое тело летит в Москву, а убийца гуляет на свободе. Ему, Павлу, и дела нет... "Кто же убил, а, Паульхен?" - спросила напоследок белокурая Грета и скрылась со своим возлюбленным жиголо. Странно все это, ей-Богу! Подходя к отелю, он поднял глаза на свои окна. Светятся желтым занавески задернуты. Лиза дома - хорошо, живая душа, одному ему просто бы невмоготу. Завтра соберем вещи, потом на пляж - не в Иллетас, упаси Бог. Можно искупаться и поближе. После обеда - прощальный визит в прелестный город Пальму, а послезавтра раным-рано с вещами на выход, к условленному месту на узкой улочке, где их подберет фирменный туристский автобус. И в аэропорт, в самолет, в Шереметьево - 2, в Москву... Лиза была мила и нежна на удивление - должно быть, вид и выражение лица приятеля не располагало не то что к выяснению отношений, но и к простому разговору. Предложила салат и яичницу, сварила кофе себе и ему. Посидеть вдвоем в лоджии с чашкой кофе, наблюдая, как скатывается чужое солнце в чужое море - что может быть лучше для восстановления душевного равновесия. - Лиза, хочется тебе домой? - Ой нет! Я бы ещё на неделю, а то и на две осталась... - Но потом все же домой... - Конечно! Почему ты спрашиваешь? - Сам не знаю. Домой, наверно, потянуло. - Знаешь, кого я сегодня встретила? Рыбку очкастенькую. Тоже домой рвется. Ну, там понятно, у них с рыжим такие неприятности, полиция затаскала... Вот так сюрприз! А он уверен был, что подозрительная парочка скрылась с глаз долой, а они, пожалуйста, - тут как тут. - Расскажи-ка поподробнее, Лизок. Объяснение Лизы было самым простым. Соскучившись на пляже, она отправилась домой, по дороге заглянула в "Марисоль": может, фрау Дизенхоф дома, тогда не исключено, что Павел у нее, он же собирался её повидать. Однако на доске в рецепции мирно висели все ключи комнат шестого этажа - у портье можно было и не спрашивать. Зато в холле обнаружилось знакомое лицо - сидит в баре грустная рыбка, коктейль потягивает, что-то такое разноцветное. - Ну я и подсела. А она уже под кайфом, с утра, наверно, сидит. Подруга, спрашивает, в Москву хочешь? Скажи на милость, какая я ей подруга! - А ты? - А я: не хочу, мне здесь нравится, в Москве проблемы одни... А она: я бы сейчас все отдала, пешком ушла. В Москве у неё мама, младший братик, работа хорошая - в Боткинской хирургическая медсестра. И зачем, говорит, я только связалась с этой кодлой. - Так и сказала - "с кодлой"? - Так и сказала. В медицинский хочет поступать... - Ну мало ли, кто чего хочет, - туманно отозвался Павел, - А потом куда она делась? - Наверх поплелась, в свой номер. Спать - я же говорю, она пьяная была. При мне три этих коктейля выцедила, да ещё до меня. Еще сегодня утром рассказ Лизы показался бы Павлу весьма любопытным и он бы постарался выудить из неё побольше, а вот сейчас ему наплевать. Решительно наплевать, тем более, что и так все яснее ясного, Лизин рассказ лишь подтверждает его догадку. Но не хотелось обсуждать с Лизой чужие заботы, им предстоит куда более важный и совершенно необходимый разговор: настала пора посвятить подругу в сугубо семейные дела, рассказать об отце, о Гизеле и Маргарите. Тянуть больше не следует, да и несправедливо по отношению к девушке, которая почти уже член семьи... Марина носилась по необозримым просторам аэропорта как вспугнутая птица, чертила по блестящим мраморным полам тупые и острые углы. От стойки "Информасьон" к дверям магазина дьюти-фри, оттуда и вовсе наружу, под яркое солнце: к самостоятельно открывающимся сплошным стеклянным дверям то и дело подкатывают такси, её забота - встречать опаздывающих из группы. - На черта в этой дыре такой здороаенный аэропорт отгрохали раздраженно заявила она Павлу и Лизе вместо приветствия, - Собирай вас тут как грибы в лесу - не дозовешься. - Кого не хватает? - спросил Павел, заранее зная ответ. - Этих, из "Марисоля". Райкова и Баранкиной - вы их часом не видели? На регистрацию пора, а полгруппы в магазине торчат. В зоне вылета получше этих магазины. Говорю, а они не верят. Привыкли, что все их накалывают. Она снова унеслась на улицу, караулить такси, а Павел подхватил свой рюкзак и Лизин чемодан. - Пойдем, Лизок, магазин нам ни к чему. Марину понять можно: аэропорт и правда великоват, раз в пять больше Шереметьева-2. Целый город: светло, нарядно чисто, воздух кондиционированный и магазины и магазинчики, киоски и лотки, бары и кафе есть где потратить завалявшиеся в кошельке песеты. Вот народ и суетится, не одни только соотечественники, престарелые скандинавские Мальвины с голубыми волосами и их спутники не менее озабочены... - Смотри-ка, - Лиза дернула Павла за рукав, - Вот, вот же она! Углядела-таки зоркими, как у кошки, глазами Нелю Баранкину, а та пытается спрятаться за бесконечными полупрозрачными, преломляющими искусственный свет витринами. Дурной охотничий инстинкт так и кинул Павла к книжному киоску. Глаза "рыбки", и без того увеличенные очками, стали неправдоподобно огромными. - Что? Что? - и пятится от него в ужасе, волоча за поводок клетчатую сумку на колесиках. - Вас Марина ищет, - Павел старался говорить как можно спокойнее, будто и не происходит ничего. - Тебя и Райкова Анатолия. Регистрация давно началась, вон в том зале, окошко сто сорок два. Все прошли уже, правда, Лиза? - Ну да! - подтвердила подоспевшая Лиза, - Пошли вместе. А где твой приятель? - Там, - "рыбка" мотнула головой на самый людный магазин, - Вы идите, я его подожду, он скоро... Не стоит ждать, девочка. Недаром ты в баре одна сидела - приятеля твоего след простыл ещё вчера или даже позавчера. Оставил твой билет и паспорт, денег немного, свои вещички собрал и отбыл в неизвестном направлении. Не прельстишь его теперь беспошлинными шоколадом, виски и сигаретами, так что в магазине его нет как нет. Если и уедет с этого благословенного острова, то не сейчас, а немного погодя, с другим - тоже чужим паспортом. И не в Москву, нет, не в Москву... - Чего ж он с чемоданом-то в магазин? Мог бы тебе оставить, покараулила бы... - Что же мне делать? Беспомощная такая, жалкая, голосок дрожит... Рыжий, впрочем, мог и вчера ещё смыться с острова. Скорее всего так оно и есть, чего ему дожидаться? Пока полиция утратит интерес к главному подозреваемому Антонио, и начнет искать других? Он же не дурак, этот рыжий, времени терять не станет. Любопытно, кому-нибудь из своих дружбонов позвонил он в Москву или только собирается? Пожалуй, уже позвонил. Встречайте, мол, покойничка и сопровождающих лиц... Лиза, обычно сообразительная, видно, со вчерашнего дня ещё не опомнилась, рассказ Павла сразил её наповал - не сразу врубилась в смысл происходящего, удивленно вскинула брови, когда Павел взял Баранкину под руку, крепко прижал к себе дрожащий локоть. - Давай на регистрацию, Неля, - последовал жесткий приказ, - Не рыпайся, а то хуже будет... "Рыбка" задергалась, сначала слабо, потом сильнее, недвусмысленно пытаясь вырваться. Павел взглянул на Лизу, та поняла, наконец, отобрала у взятой в полон девицы поводок от сумки и подхватила её под руку с другой стороны. Вдвоем они повели Нелю Баранкину туда, где уже заканчивалась регистрация на их рейс. По пути Павел произнес тихо, но внятно: - Неля, тебе лучше отсюда свалить. Вчера вечером выпустили на свободу парнишку, кого подозревали в убийстве. Второй раз полиция не ошибется. Останешься - потеряешь последний шанс. если, конечно, он ещё есть. Если прямо сейчас не задержат... Клетчатая сумка с поводком уже ехала по трапу в багажное отделение, Неля держала в заметно трясущейся руке белый талон на посадку в самолет, когда вновь появилась Марина. - Слава Богу, нашлась, как это я тебя пропустила? А Райков где? - Прошел, кажется, - за Баранкину ответил Павел, - Обоих ты прозевала... ...В самолете их места были рядом - Неля пробралась к окошку, села, сгорбившись, сжавшись. Однако на неё никто внимания не обращал, пассажиры заняты были каждый собой, возбуждены и озабочены, как всегда бывает при отъезде. Не все участники группы слышали о том, что произошло убийство, а те, кто и узнал об этом, особенно и не взволновался. - Здоровенный такой, губастый? - осведомился женский голос у Павла за спиной, кто-то разъяснил: - Ну да, амбал такой, сразу видно - бандит. - Бывалый у нас народ, - подумал Павел, - Невозмутимый. Привыкли к убийствам, пожарам, взрывам - по всем телепрограммам круглые сутки гоняют. Чем удивишь телезрителя, который привык смотреть все эти дорожные патрули, дежурные части, криминалы, да ещё Петровка 38, не говоря уже о лос-анжелесских секретах, которые нас ещё меньше волнуют... Вот Неля - другое дело, ишь как съежилась на своем месте, старается казаться незаметной. Да не журись, голубка, твой час ещё не пробил, все только начинается. Не к добру ты с рыжим связалась... Его место было с краю у прохода, попробовал было подремать, но уже заходили туда-сюда стюардессы с заманчивыми предложениями выпить чего-нибудь - девушки согласились на апельсиновый сок, сам он попросил водки, потом тяжело груженая тележка преградила путь желающим пройти в туалет. Наконец, последовал сам обед - сложное действо, состоящее в более или менее ловком манипулировании деликатными столовыми приборами, салфетками и пакетиками. Сама еда при этом отходила на второй план: пока там разберешься, что к чему... Лиза и Неля все время тихо переговаривались, Павел не прислушивался, все равно подруга позже перескажет все в деталях. Совсем другое занимало его мысли. ...Вчера Лиза, выслушав его, только и спросила: - Ты готов все это рассказать отцу? - Не знаю. Может, и не нужно... - Вот и я о том. Зачем? Раз он скрывал столько лет, значит, и дальше надеется скрывать. Она, пожалуй, права. Но уж Конькову-то он непременно все выложит. Хорош гусь этот старый сыщик, а ещё называется друг... "Я его как огня боялась, - призналась Грета, - Опасный человек и злой." Странное мнение об отцовском однокласснике, никогда Павел не предполагал, что тот может быть для кого-то опасен, но ведь профессия-то у них обоих - людей ловить. К концу полета он, вероятно, задремал и примстилось ему смутно, что какая-то женщина снизу машет ему, взмывающему в небеса, цветным платком... - Пристегнись, Паша, - сказал Лизин голос, - Мы уже над Москвой. Павел очнулся с чувством сожаления и разочарования: только во сне явилась Маргарита его проводить. Там, в оставшейся позади Пальме, он ждал: вот выйдет из-за колонны, из-за витрины или пройдет сквозь раздвигающиеся стеклянные двери, за которыми нестерпимо сверкает солнце. - Паульхен, милый Паульхен, доброго пути. - Простились бы по-хорошему, пообещали бы писать друг другу, он бы сестренке Ингрид привет передал... Ждал и надеялся, сам себе не признаваясь, до последней минуты. А никто не пришел... - Паш, ты присмотри за Нелей, - тихо попросила Лиза. Я её успокаивала, а она ни в какую. Боится, за меня цепляется, просит её одну не оставлять... Та, о которой они говорили, стоя в тесном, заполненном нетерпеливыми пассажирами проходе, с усилием тянула с багажной полки закинутый туда при посадке плащ. Стала доставать заодно и Лизину куртку, и Пашину. - Погоди, я тебе помогу... - Да-да, пожалуйста... А у самой глаза слез полны. И не по поводу курток, которые застряли, задвинутые чужим багажом. - Держись нас, Неля, - бросил Павел, - Сначала паспортный контроль, потом получим багаж - и через таможню, зеленый коридор, если все пройдет благополучно... Договорить не успел, людским потоком их разделило, понесло к выходу. Лиза, вцепившись в его рукав, все пыталась что-то объяснить, но, шагая среди спешащих людей, он не расслышал. Она, наконец, отпустила его, замешкалась где-то позади, с Нелей. Так и к паспортному контролю подошли вдвоем, и оказались рядом возле ленты-змеи, которая долго двигалась мимо собравшихся возле неё владельцев багажа вхолостую. Первые ласточки - две неуклюжие связанные ремнем сумки - показались лишь минут через двадцать, ожидающие оживились, задвигались. Павел с усмешкой наблюдал, как его подруга охраняет злополучную рыбку - не отходит ни на шаг, даже отмахнулась от приглашения Павла перейти к нему поближе! Так и стояли девушки вдвоем, поодаль от всех, пока не поехала-поплыла мимо них разнообразная дорожная кладь и Неля устремилась за своей клетчатой сумкой с поводком, а Лиза свой багаж упустила и отчаянно замахала Павлу, занимавшему пост возле самого устья движущейся ленты, чтобы он-то уж его непременно подхватил. Тут оба они и потеряли из виду Нелю Баранкину: то ли оттерли её от Лизы, то ли она решила распорядиться своей судьбой самостоятельно... Лиза все оглядывалась беспокойно, ища Нелю глазами в толпе, но Павел потянул её к таможенному проходу, их пропустили беспрепятственно - скромные пожитки не вызвали подозрений у хмурых таможенников. За барьером в зале ожидания их встретила толпа: - Какой самолет прилетел? Вы откуда? Не знаете, из Тель-Авива прибыл? Павел только усмехнулся, вспомнив величавое спокойствие аэровокзала в Пальме: там суетящиеся пассажиры не нарушали порядок, не больше, чем муравьи нарушают покой леса, их много, но они маленькие, а лес огромен. Информация безупречна, даже не зная испанского, можно разобраться с помощью простых табло и указателей. Ни тебе злобно огрызающихся людей в Бог весть какой униформе, ни разбойного вида субъектов, настырно предлагающих "такси"... Надо спешить, иначе очередь на рейсовый автобус вырастет многократно... А Лиза все медлит, оборачивается... - Да оставь ты, - с досадой произнес Павел, - Она большая девочка, сама о себе позаботиться может. Пусть спасибо скажет, что я собственноручно её в милицию не сдал... - За что? - ахнула Лиза, - В какую милицию? - А ты не догадалась? - на ходу бросил Павел, спеша к выходу, и, что греха таить, красуясь собой, своей осведомленностью, - За убийство Митрохина... Это же она, больше-то некому, сама подумай. - Какого ещё Митрохина? - Лиза оцепенела, поставила чемодан у ног, Горгулова? - Горгулов, то бишь "Мингрел" - это рыжий. Убитый - Митрохин. - Павел уже жалел о сказанном, нашел время, будто потом не успел бы. Эта короткая заминка возле выхода возымела самые серьезные последствия: шагни они за порог - и не услышали бы пронзительного женского визга, не увидели бы двух милиционеров, которые бежали, расталкивая толпу, туда, откуда сами они только что вышли... Незнакомая женщина все ещё кричала и билась в руках двух парней, остальная публика в ужасе пятилась, отстраняясь от чего-то, люди смотрели вниз, в пол, сзади напирали те, кому не видно. Неля сидела на грязном полу, обхватив рукой свою сумку и неловко, черезчур низко свесив голову, по красной клетчатой материи расползалось ещё более красное пятно. "В шею ударили" - определил Павел, опередивший на бегу милиционеров: он-то знал, куда спешит и какое зрелище его ожидает. - Я видела, видела, - захлебывалась женщина, вырываясь из рук тех, кто пытался её удержать, - Он здесь где-то. В кожаной куртке, у него нож... Нож, однако, немедленно обнаружился на полу под ногами, убийца бросил его, убегая. Впрочем, вряд ли он убегал, бегущего-то видно. Просто сделал шаг в сторону и смешался с толпой, в которой половина мужчин - в кожаных куртках. - Ищи ветра в поле, - процедил сквозь зубы милиционер, оказавшийся рядом с Павлом. - Врача вызвать, что ли? - недоуменно спросил второй. - Да какой на хрен врач? Поднимай тревогу, надо входы-выходы перекрыть... Бросив прощальный взгляд на вовсе уж осевшую на пол Нелю - голова совсем набок свесилась, тонкая шея почти перерублена, это тебе не амбала укокошить, тому надо было точно с сонную артерию попасть, там профессионал орудовал, медсестричка хирургическая, - Павел повернулся к убитой спиной, поискал глазами Лизу. Остановить её, не допустить, чтобы увидела... Но она была уже здесь, рядом с ним, глаза расширены, губы бескровные, шевелятся почти беззвучно: - Паша, что это? Она просила, чтобы с нами... Павел вывел Лизу на свежий воздух, подобрав по пути брошенную ею поклажу, надо же, в суматохе никто не украл, повезло. Милиционер, обшаривавший глазами каждого выходящего, не проявил к ним интереса, зато остановили шедшего позади мужика в коричневом кожаном пальто. ...Автобуса дожидаться не стали, Лиза едва на ногах держалась. Павел сговорился с леваком с виду поприличнее, наскреб кое-как нужную сумму в рублях, недостающее левак скостил. Через полчаса подъехали к дому на Чистых прудах... Не так замысленно было возвращение из первой совместной поездки за границу, почитай из свадебного путешествия. Лиза едва поздоровавшись с Всеволодом Павловичем и Коньковым, ушла в комнату Павла, принялась распаковывать вещи. Через Павла выслала подарки старикам - тонкие шерстяные свитера "оксфорд стайл", ромбами, одинакового фасона, но разной расцветки. Павел вспомнил, как долго она их выбирала на распродаже в дорогом магазине, прикидывала, кому какой: отцу в черно-серых тонах, пойдет к его седине, а вот этот, синий с серым - Конькову, к глазам. Павел даже тронут был тогда такой заботой. А теперь вот сунула ему небрежно два пластиковых пакета: - На, отдай. - Пойдем поужинаем, - позвал Павел, - Коньков старался, пельменей налепил целую гору. - Слушай его больше. Небось, в магазине купил, - последовал непримиримый ответ, - Не хочу я никаких пельменей, голова болит. Ничего не оставалось, как втроем сесть за скромно, но с элементами праздничности накрытый стол: дорогая водка "Абсолют", которую Коньков Бог весть почему провозгласил лучшей на свете, баночка красной икры, салат с крабами - творение Конькова. И, действительно, пельмени, которые он же норовил выдать за домашние, однако справедливо и безжалостно был разоблачен заочно практичной Лизой: ну на кой хрен возиться с тестом, прокручивать мясо, смешивать фарш разных сортов, лепить, когда пошел себе в любой магазин и купил. И недорого... Сам же Коньков и признался в подлоге. Но почтеннейшую публику этим не развеселил. Всеволод Павлович заметно был огорчен поведением Лизы, подарок принял равнодушно. Выпил рюмку, закусил и ушел к себе, не дождавшись пельменей. Да и Коньков невесел был, хотя и старался виду не показать. Напялил новый свитер - над ремнем брюк явственно обозначился круглый живот, - повертелся перед зеркалом: - Еще хоть куда мужик, а? - Садись, дядя Митя, давай выпьем, как следует, пока никто не мешает. Просидели вдвоем чуть ли не до утра. Коньков изложил полученные "по своим каналам" сведения о Горгулове по кличке "Мингрел". Четверо братьев Горгуловых некогда наводили страх на западную Грузию. Двух поймали, один из них сгинул в тюрьме, второй, кажется, ещё сидит, третий сам по себе помер а, может, и помогли - у себя дома. Четвертый - самый старший - сразу после смерти этого брата перебрался в Москву, единственного сына увез - может, ради него и оставил родную свою землю, которая тогда ещё была с Россией заодно, а ныне - заграница. Сын его Георгий и есть "Мингрел" - тот, что гробанул томилинский "общак"... - Выходит, Москва ему на пользу не пошла... - Выходит, так, - согласился Коньков, отправляя в рот очередной пельмень на вилке, - Сначала-то он ничего был, школу закончил, в институт поступил... - В какой? - Иностранных языков имени, прости Господи, Мориса Тореза. - Не на испанский, случаем, факультет? - Именно... Три курса, кажется, закончил и вылетел ясным соколом. - За что? - Машину угнал. - А где он, дядя Митя, нынешним летом кантовался? - Милиция его нашла, да поздно. По весне в Боткинской лежал, аппендицит ему вырезали. А из больницы вышел - и как сквозь землю... Оперативники в холодный след уткнулись. Ага, ну вот теперь все сошлось. Медсестра Баранкина, на хорошем, наверняка, счету у начальства, девушка вне всяких подозрений. Она его спрятала под крыло. Влюбилась. Сколько они были знакомы - месяца три-четыре? Ему бы и меньше хватило, чтобы её уговорить. Как и они с Лизой, отправились Неля с Жорой в как бы свадебное путешествие на золотой остров Майорку. Купили путевки в агентстве, к тому времени невеста все уже знала: что скрывается возлюбленный от властей и от бывших дружков - иначе как бы Георгию удалось поменяться паспортами со своим телохранителем Митрохиным, что он при этом сказал бывшему киллеру, как убедил? Пригласил на работу за приличные деньги, или пообещал поделиться украденным "общаком". Нет, это исключено, амбал вполне мог его заложить... Теперь это неважно. А вот как он Нелю уговорил исполнить такую жуткую роль - прикончить человека? До этого как бы дружили, на машине втроем разъезжали, купались и загорали на белом майоркском песочке... Как же он вложил в её руку нож? - Тут предполагай самое невероятное, - раздумчиво сказал Коньков Влюбленная бабенка на многое способна. Вон, слышал, наверно, - одна своему дорогому в тюремную камеру собственными руками пистолет приволокла, а он охранника убил и был таков. Она теперь на нарах мается, позор на весь мир в газетах писали, даже фильм отсняли. Между прочим, дамочка с юридическим образованием. И не особо молодая, могла бы и понимать. - Ну, это другое - страсть. А тут девчонка совсем, да ещё такой милосердной профессии... - Как раз профессия-то не в её пользу. Повидала она смертей, стоя рядом с хирургами, попривыкла к последним содраганиям. И знала, в какое место нож направить, чтоб уж наверняка. А что рыжий ей перед этим наплел, нам не узнать. Застращал или жениться пообещал. Говорю же - не ей чета бабы какие глупости совершали во имя любви. Про это сколько книг написано! Ни одной книги, правда, старый сыщик не назвал - не припомнилось. Но возразить ему нечего, его догадка похожа на правду. Пропала девчонка ни за грош. Кому, интересно, "Мингрел" поручил встретить её в Москве? - Родственникам, думаю. У кавказцев, сам знаешь, семьи большие и крепкие. Один с ножиком - тот, кто раньше Нелю видел, а то как бы в толпе узнал? Этот сбежал. А другой гроб с покойным на руки получил, вот тут след есть. Поскольку милиция транспортная в курсе, гробы не так часто прибывают. Если бы не твоя информация - ему бы и беспокоиться не о чем. Спасибо тебе связь помог установить между убийством в зале прилета и этим, Господи прости, багажом. От покойника, да ещё в гробу избавиться не так-то просто, хоть сколько-то времени на это нужно. Утром узнаем, что там у оперативников получилось. В любом случае приметы есть того, кому покойника выдали. Документы скорее всего фальшивые, но видели же его. - Совесть все равно неспокойна, дядя Митя, - признался Павел, Просила девчонка о помощи, тряслась вся от страха. Ехать в Москву не хотела - я заставил, силой в самолет посадил. - Там бы приятель её ещё быстрее с ней разобрался. Или полиция. Тут шанс все же был. - Я так ей и сказал. Паше хотелось рассказать старику про Лизу - как она охраняла несчастную эту медсестру, как потом обвинила Павла в её смерти. Но не решился, вместо этого произнес устало: - Все у рыжего получилось, как по-писанному. Теперь слух пойдет о его безвременной кончине, дружки искать перестанут, милиция - тем более, а он на белом коне. На свободе и при деньгах. Небольших, но все же... Коньков не согласился, головой покачал: - Не знаю, не знаю. С Лизаветой трудно тебе придется, это правда. Она девка бескомпромиссная... Определение - точнее некуда. Именно бескомпромиссная, потому и коротает Павел первую ночь по приезде в обществе старика Конькова. Побаивается, что греха таить, встречи с подругой. Пусть она хоть выспится, отдохнет малость, трезво посмотрит на вчерашнее. Ну что можно было предпринять? Да, он полагал, что Горгулов позвонит в Москву, даст своему сообщнику задание - встретить Нелю и заставить её молчать. Но не обязательно же убить. Хотя следовало ожидать, риск был. Риск был и для того кто взялся бы её защищать - а Павел не готов был. И девчонка сострадания не вызывала. О том, что она - убийца, он давно догадался, как тлолько рассыпалось её шаткое алиби. Больше некому было - не попадись дурачок Антонио в руки охранника, её бы вычислили сразу. Для неё и её дружка арест Антонио - подарок, нечаянная радость. Удалось благодаря ему выиграть немного времени, "Мингрел" успел покинуть Майорку без всяких помех, наверняка был в запасе ещё один паспорт, на какое имя - неизвестно. Не Горгулов и не Райков. Митрохин? Тоже не факт. С испанским у него порядок - в институте учился... Подался, наверно, сначала на "полуостров" - так на Майорке называют всю остальную Испанию... "Нет ничего тайного, что не стало бы явным" частенько повторяет Коньков. А вот Павел в этом не уверен... Любимое изречение собеседника напомнило о других событиях, которые как раз блистательно подтверждали правоту старого сыщика: встречу с фрау Дизенхоф, с Маргаритой, Гретой-Винегретой. "А Конькову передай привет от Винегреты. Я его боялась, как огня опасный человек, злой..." Павел глянул на Конькова искоса, будто со стороны, чужими глазами, попытался представить, каким двадцать с лишним лет назад видела его вышеупомянутая особа - кстати, спросить его надо будет, откуда взялось такое диковинное имячко... Коньков перехватил его взгляд, истолковал по-своему: - Я тебя не сужу, Севыч. Не ввязался - и правильно. Ты в отпуске. Небось, и удостоверения-то при себе не было. - Не было. Потому я в аэропорту к милиционерам не пошел. Пока объяснишь, что к чему... А тут Лиза - о ней тоже надо было позаботиться, она в шоке... Дурак я, посадил её в самолете рядышком с той, они всю дорогу ля-ля. И вдруг - на тебе, только что подружились, и вдруг - кровь, мертвое тело... - Ладно, нас и по телефону отлично поняли. А с Лизой - случай тяжелый, но не смертельный, поймет же она в конце концов... - Твоими бы устами да мед пить, Шерлок Холмс... - Не спишь? - Проснулась только что. Сколько времени? - Утро скоро. Пять. Зря ты с нами не посидела. Лиза не ответила, отвернулась, сделала вид, будто спать собирается. Павел положил ей руку на бедро, она дернулась недовольно, попробовал обнять покрепче - какое там! - Ты бы ещё дольше с Коньковым трепался. Все успел рассказать или чего забыл? - О чем ты? - Ни о чем! Проснулся Павел около десяти, за окном светлым-светло. Половина одиннадцатого, надо же. Вторая половина кровати пуста, доносится слабый запах кофе. В кухне Лизы тоже не оказалось. Сидели над остатками завтрака разогретыми вчерашними пельменями оба старика, и вид у них странный. - Уехала Лиза, - немедленно доложил Коньков, - Сказала, что домой. - Не сказала, когда вернется? Они же вместе собирались сегодня в Удельную, к Лизиной матери. Заночевали бы там, Павлу на работу только в понедельник... - Приказала обратно не ждать, - сказал Коньков, - И чемодан взяла. Отец отвел глаза. Павел обозлился: вот даже как - не ждать! Развод, горшок об горшок, ах ты, черт, хоть бы стариков-то не вмешивала... Он круто развернулся, пошел обратно в комнату - так и есть, ещё с вечера вещи разложила, все его - на стуле, свое в чемодане увезла. Ушла, не простившись, - ну и скатертью дорога... Дверь отворилась, в комнату просочился Коньков. - Я Палыча после её ухода валерианкой отпаивал. Вернее сказать, валидолом... - Так расстроился? Ему бы радоваться - он же её на дух не переносит. - Она тут наплела с три короба. Насчет Винегреты, про девчонку какую-то. Неужто правда, что ты её встретил - Грету с муженьком и с дочкой? Павел похолодел. Вот чего не ожидал от Елизаветы - это подлости. Взбалмошная девка, неуправляемая - но чтобы так... На старике злобу выместила, не пожалела, не подумала, что он сердечник. Отец по-прежнему сидел в кухне, прихлебывал остывший чай, к кофе давно уже не притрагивается. - Пап, не принимай близко к сердцу, хорошо? Не знаю уж, что тебе рассказали, на самом деле - ничего страшного. - А кто говорит, что страшно? Неожиданно - вот это да, кто бы мог подумать? Гизела всегда боялась, что ты узнаешь правду. Я с ней не соглашался, если бы не этот её вечный страх, давно бы сам рассказал... Правда это или нет? Павел бы не поручился, что правда. Но так или иначе - отец знает, что он случайно познакомился с родной матерью. И захочет узнать подробности. - Как она теперь выглядит? Постарела? - Красивая, моложавая. Похожа на маму. Сказал - и осекся. Всеволод Павлович понял. - Гизела и была тебе матерью. А эта - кукушка. Тебя бросила, дочку тоже. Я нисколько не удивлен. Вот как он воспринял рассказанное Лизой. Пусть так - раз ему так легче. По сути, так оно и есть - Ингрид выросла у чужой женщины... - Если бы Гизела была жива... - с этими словами Всеволод Павлович поднялся, направился к себе. Павел и Коньков переглянулись. - Чего она тут наболтала, а, дядя Митя? - Много чего. Я только не понял, с какого боку она этим новым русским? Неужели к убийству причастна? - О Господи, дядя Митя, давай кофе пить. Все я тебе объясню, это долгий разговор. А Елизавете не прощу - не в свои дела полезла, кто её просил? - Не зарекайся, Севыч, не говори "гоп"... Коньков достал жестянку с молотым кофе и щедро заправил кофеварку. Глава За неделю до нового года, к католическому рождеству, пришла смешная, ничего не значащая открытка из Дюссельдорфа: Санта-Клаус в пухлом красном тулупе, зверюшки какие-то. Казенные, золотого тиснения наилучшие пожелания на четырех языках. Неказенного, живого только подпись: Ihre Ingrid. Ваша, стало быть, Ингрид. Обратного адреса на открытке не значилось - может, простая небрежность. Совсем уж неожиданно прилетела весточка с Майорки - тоже открытка, от Антонио, а ведь этому Павел адреса своего не оставлял. Узнал, должно быть, у Ингрид - больше неоткуда. Значит, дружбе их ещё не конец? Радоваться за сестренку или не стоит? "Senorita Eliza et Senor Pablo". И несколько непонятных испанских слов. А на другой стороне морской пейзаж: на крутых скалах террасами лепятся белые, с плоскими крышами дома. Различимы даже гроздья алых цветов на стенах и на изгородях - он его помнит, это несокрушимое красное воинство... На открытке значится Estallench, и на почтовом штемпеле тоже. Ах ты, жиголо-бедолага, зимой, видать, на твои услуги спрос невелик, пришлось вернуться в свою деревеньку и помагать родителям в магазине. Бог помощь! Маргарита не пожелала напомнить о себе - а жаль. Обиду затаила или просто - привыкла за много лет обходиться без "милого Паульхена" и дальше намерена, да он ей и неинтересен... Хотелось бы Павлу это понять... Не было вестей и от Лизы, а Новый год приближается. Прихватив обе открытки - хоть какой-то предлог, - Павел в последнюю праздничную субботу отправился в Удельную. Пока дрог в промерзлой электричке, рисовал себе встречу и так, и эдак: помирятся, обнимутся, уедут вместе. Или уж рассорятся вдрызг - любой вариант казался ему лучше, чем чертова неопределенность. Хотя, если честно, какая там неопределенность? Чисто по старому анекдоту... Ясно же - есть у неё кто-то, иначе за два месяца объявилась бы. Она не злопамятная, да и что, собственно, произошло? Ссорились и раньше, но не так подолгу. ...Знакомый дом выглядел заброшенным, даже одичалым. Покосившуюся приоткрытую калитку замело снегом до половины и ни перед ней, ни за ней видно через штакетник - никаких следов... У соседей над крышами дымки, а тут ничего, упирается в пустое небо жестяная труба. Вот к этому он не готов! Господи, что случилось? Лишь бы жива... Пока бежал в больницу - тревога и страх гнали его со спринтерской скоростью, воображал всякие ужасы. Когда-то Лиза показала ему обшарпанное двухэтажное здание, выстроенное неким богатеем ещё до революции специально под больницу. С тех пор богатеево детище только разваливалось - ни денег на ремонт, ни другого помещения для больницы у народных заботников за восемьдесят лет советской власти так и не нашлось. В субботний день народ с хозяйственными сумками и пакетами сновал туда-сюда: навестить своих больных, подкормить, утешить. Прямо в приемном покое Павел, к огромному своему облегчению, увидел Марью Антиповну - Лизину мать. Почему-то она всегда пугалась при виде его - милиции, что ли, боится, или от природы такая робкая? - Здравствуйте, я к вам заходил и не застал никого! - с места в карьер начал Павел, - Где Лиза? Женщина отступила, в замешательстве замахала руками: - В Малаховке она, в Малаховке. У Юрия Анатолича. Он все хворает, она за ним ходит. Да вы знаете его... Еще бы следователю Пальникову не знать Юрия Анатольевича Станишевского, бывшего Лизиного шефа и, как Павлу известно, не просто шефа, а ещё и некоторым образом любовника. Интеллигент, сильно смахивающий на эталон российской нравственности и именно интеллигентности - на Антона Павловича Чехова, повинный косвенно в гибели двух близких ему женщин и, возможно, напрямую - несчастного, потерявшего разум "афганца" без определенного места жительства, а попросту бомжа. Только доказать следователю в свое время ничего не удалось, ускользнул этот благостный пожилой господин от наказания, живет-поживает себе на уютной дачке, и Лиза почему-то с ним. Вот так новость! Услышанное настолько поразило Павла, что он даже не поинтересовался, где же обитает сама Марья Антоновна и почему пусто и заброшено их с Лизой жилище. Собрался было на станцию, - домой, в Москву! Но передумал. Раз уж приехал, а больше он в эти края ни ногой, то следует прояснить все до конца. Хватит с него! Разговор этот, видит Бог, будет последним. Он шагал по верткой, заснеженной тропке вдоль озера, оскальзываясь то и дело и чертыхаясь сквозь зубы. По сравнению с нависшим серым небом, так и норовившим упасть на близкую землю, снег на озере был бел и чист, только полыньи чернели. Над ними застыли, как неживые, согбенные фигуры рыболовов, один разделял тоску с большой черной собакой, так же неподвижно растянувшейся на снегу и пристально смотревшей в полынью. Павел глянул на часы: начало второго. Туда, на маленькую площадь, полдень ещё не добежал. Но уже расставляют столики суетливые официанты, и отдыхающий люд стягивается потихоньку на перекресток сразу с нескольких центральных улиц. Мягко катятся нарядные автобусы, полупустые - среди зимы туристов мало, а зря: говорят, там и зимой дожди необязательны, и солнце частый гость. В эту самую минуту оно золотит, должно быть, серые стены высокого старого дома на площади, прихотливые его украшения, узорные резные рамы и фигуры, дикий виноград, цепляющийся за каждый выступ. Не дом, а целый город, они с Лизой любили его разглядывать. ...На его настойчивый стук отворил сам хозяин - почти неузнаваемый. Вместо вальяжного джентльмена - согбенный старик, пытающийся разглядеть гостя сквозь сползающие с носа очки, и голос старчески дребезжит: - Вам кого угодно. молодой человек? - Я к Лизе, Юрий Анатольевич. Пальников Павел. Помните меня? - Как же, как же! Лизанька в магазин побежала и на рынок, скоро будет. Да что же вы на пороге-то? Прошу! Смущения ни малейшего, искренне рад, приглашает в дом. Павел с готовностью шагнул в маленькую прихожую, которую помнил по прежним визитам. Тепло - а потому и уютно. На газовой плите чайник закипает, и гость, хотя и незваный, смело может рассчитывать на чашку чая. Прежде хозяин баловался коньячком - тоже неплохо было бы рюмку с морозу... Павел поймал себя на том, что по-прежнему испытывает к Станишевскому неприязнь, хотелось сказать что-то едкое, колкое, уесть скользкого старичка. Нет, нехорошо, стыдно даже - с ним любезны, обходительны, в дом пригласили... Вот и ладно, и Лиза скоро придет - тогда и поговорим. Он едва успел снять и повесить на указанный хозяином крючок куртку и принялся стаскивать ботинки, когда знакомый голос за спиной провозгласил: - Надо же, кто к нам пришел! Какие люди в Голливуде! Да не снимай ты ботинки, пол холодный. Без пошлости мы не можем. Верна себе дорогая подруга. Он бросил свое занятие и стал наблюдать, как Лиза разматывает серый платок. Провела рукой по лицу, будто пытаясь стереть непривычно яркий - с морозу или от смущения? - румянец. Одна из брошенных на пол сумок повалилась на бок, раскатились по полу картофелины. - Не померзла картошка по пути? - озабоченно спросил хозяин дома. С видимым трудом нагнулся, подобрал одну, на другую нацелилась знакомая сиамская кошка. Тут как тут, вывернулась, неизвестно откуда и снайперски точным ударом черной лапы загнала картофелину под диван. - То-опси! - укорила её Лиза, - взрослая, а все играешь, как котенок. Доставай вот теперь из-под дивана... Это она, чтобы скрыть свое замешательство, угадал Павел, - Я её, можно сказать, застукал. Живет в его доме, провиантом запасается. Общее хозяйство. Он глаз не отрывал от Лизиного лица, она же отводила взгляд. Юрий Анатольевич деликатно вышел из комнаты, будто вспомнил про неотложные дела. - Что это он так сдал? - вслед заметил Павел, - Шамкает, сгорбился, ещё платок этот старушечий... Думал - вернее, не думал, а бессознательно пытался уязвить Лизу, но она отозвалась в унисон: - Да, прямо не узнать. Но тут бы всякий сдал. Хорошо, хоть жив остался, отметелили старика - будь здоров. Три ребра сломали, протез зубной. Сотрясение небольшое, но все же. В больнице больше месяца отвалялся... Кого-кого, а следователя Пальникова таким сюжетом не удивишь. Нападают группами, чаще подростки. Отбирают деньги, документы, даже еду. Сопротивляться начнешь - врежут. Лучше сразу отдать - а директор этот бывший, небось, в амбицию полез. - Что-о ты! - возразила Лиза, - Не тот случай. Посерьезней получилось. Он и правда чудом уцелел, Бог спас. Беженка у него одна жила, помнишь? С пацаном. Так вот, муж её объявился, как снег на голову. Ее чуть не убил мальчишка на всю улицу голосил, спасибо, соседи выскочили, отбили. А уж на старике псих этот отыгрался. Как милицию завидел, так через забор - и огородами ушел, как партизан. Юрия Анатольевича скорой в больницу увезли, а там уж маменька моя его обнаружила... - Где ж теперь Гиви и беженка эта? - Павел отлично помнил красивую худенькую женщину и её глазастого сынишку. Занятный такой, наблюдательный... В Раменском. Воссоединение семейства: там грузинская бригада строит для новых русских хоромы. Психа взяли в бригаду, а она - поварихой. Сосед вчера как раз рассказывал. - Помирились, выходит? - Не наше дело. Они натерпелись, беженцы эти, чего ж их судить. - Смотри, какая добрая, - недобро сказал Павел, - Нанесение тяжких телесных повреждений, злостное хулиганство, статья двести шестая. Уголовного кодекса. Ну ладно, милые бранятся - только тешатся. А Станишевскому за что досталось? К беженке, небось, подкатывался? - Тебе-то что? - огрызнулась Лиза, - Что ты к нему все вяжешься? - Свято место пусто не бывает, да? Что ж некоторым так везет-то? Вот бы и мне. Ну объясни хоть, как это все вышло... Лиза опустилась на диван, потянула Павла за руку: садись, мол, и ты... Только сейчас, когда она оказалась так близко, он заметил и в ней перемену: это только с улицы она показалась румяной, а тут побледнела, на висках кожа пожелтела, даже и губы синеватые. Победное "каре" отросло, отвисло, челка заколота. Не следит за собой барышня... - Мы с мамой сюда переехали, потому что нам жить оказалось негде, сказала Лиза просто, будто и не услышала обидного намека. - У нас АГВ из строя вышла, старая уже. Это печка такая газовая, помнишь? Вот как эта, только эта новая... На ремонт - финансов нету, пришлось на зиму жилье искать. Снять собирались у соседей комнату, но спасибо Юрию Анатольевичу к себе пригласил. Бесплатно. Пока он в больнице лежал, мама и переехала. - Мама? А ты? - А я, Павлик, тоже в больницу угодила. С воспалением легких... Павлу вдруг вспомнилось, как она бежала от него в тонкой куртке-ветровке под холодным ноябрьским дождем. Что за черт, он же звал её назад, хоть переночевала бы в тепле, в московской квартире. За ночь помирились бы как-нибудь... А тут - холодная сырая электричка сорок минут, потом дом без тепла... И все это - сразу после юга, после жаркого испанского солнца. - Нет, не тогда я простудилась, - ответила на безошибочно прочитанные его мысли Лиза, - Недели через две. Тоже холодина была, три электрички подряд отменили... Я ещё дома неделю отвалялась, потом уж в больницу. - Почему не позвонила? - Сначала не могла - пластом лежала, под капельницей. Потом не хотела. Подумала - надо будет, сам найдешь. Видишь, и правильно: двух месяцев не прошло, а ты тут как тут. Она засмеялась, Павел заметил, что не только голос, но и смех у неё стал хриплый. - Теперь-то здорова? - на колкости отвечать не стоило, тем более заслужил, - Все в порядке у тебя? Может, что нужно? Лекарства? Предлагал - и точно знал, что услышыт: - Все о'кей, не о чем волноваться. Перекантуемся. Зима кончится работать пойду. - Постой у тебя же была работа. Турагенство. - Звериный оскал капитализма, - Лизе все хотелось шутить, все хотелось выглядеть беспечной, только не очень получалось, - Неделю поработала, а дальше здоровье не позволило. Другую на мое место взяли. Теперь вот молодая девушка приятной внешности ищет работу в офисе, английский и испанский со словарем, знание компьютера, интим не предлагать. - Не смешно. И правда, чего ж тут смешного? Оба замолчали. К окнам уже подваливала тьма, Лиза задернула занавески, включила свет. - Пошли в комнату, там теплее. Станишевский расположился на диване, придвинутом к телевизору, смотрел очередные безрадостные новости: землетрясение, наводнение, самолет разбился в горах... - У нас ещё не так плохо, как вы полагаете, молодой человек? На что же они живут? - подумал Павел, - Лиза без работы, у матери зарплата нищенская, старик на пенсии. Картошка эта, принесенная издалека и раскатившаяся по полу. Трое не слишком приспособленных к жизни людей да старая кошка. Сколотились в маленькую стайку, пережидают крутое время, суровую зиму, выживают... Лиза заинтересовалась новостями, тоже примостилась на диване. Кошка, заметно постаревшая, с поседевшей мордочкой, немедленно попросилась на ручки. Лиза послушно наклонилась, подняла голубоглазую королеву, и та уселась между ними. Забавное семейство: сидят рядком, смотрят прямо, будто фотографироваться собрались Павел вдруг испытал жгучий стыд: те сто долларов, как же он забыл! Собирался отдать их Лизе сразу по приезде. Невелики деньги, но их бы выручили. Да и вообще ловко он поступил: исчез как раз когда был нужен. Обиделся, ждал извинений, ревновал. А она в больнице... Спохватился, вспомнив про открытки. - Вот от Ингрид, вот от Антонио. Лиза вертела в руках яркие картинки, долго, как и сам он, рассматривала вид испанской деревушки: - Море, - произнесла наконец, - Цветы красные повсюду, и там тоже. Он тебе по гроб жизни должен быть благодарен, жиголо этот, ты его выручил. Даже матери родной не пожалел... - Видно, и она так думает, что не пожалел. - Не пишет? - Не-а. Поделом мне, как считаешь? Лиза не ответила, только плечами пожала. Что ему теперь делать - уходить? Просто шагнуть за порог, в снежную темень, до станции пятнадцать минут, подождать электричку... А потом-то что? Новый год. Приглашают его в одну компанию - не очень знакомую, но, кажется, веселую. Холостяков в такие компании зовут с целью - невеста имеется, а то и не одна... Вполне милые могут оказаться девушки. Жениться, правда, он не готов, но это не сразу выяснится, а тем временем можно развлечься, отвлечься... Павел взялся за куртку. - Я пошел. Лизок, между прочим, я тебе должен... - Ступай себе, ничего ты не должен. Вот, забери. Лиза протянула ему открытки - последнее звено цепочки, которая пока ещё их связывает: общие знакомые, общие воспоминания... Вышла за ним на веранду и отвернулась, не желая смотреть, как он надевает куртку, повязывает шарф. Ждет, чтобы закрыть за ним дверь... - Новый год где встречаешь? - На Новый год где будешь? Спросили в один голос, но ответил только Павел, поспешил наверстать упущенное, все время ведь именно это собирался сказать: - Это же семейный праздник. Значит, нам надо быть вместе, а то с кем новогоднюю ночь проведешь, с тем и весь год... И поскорее обнял её, поцеловал в губы покрепче, чтобы жаба не успела выскочить... Постоянно он ей твердит: ты как сказочная принцесса - рот откроешь, а оттуда жаба... - Ну и найди себе другую, - неизменно отвечает принцесса, - Чтобы рот раскрыла - и тут тебе роза без шипов. Да не нужны ему благонравные красавицы с розами, завоевать бы эту! По дороге домой - Лиза вызвалась проводить до станции, но он и до калитки не позволил, метет во дворе, снег ослепляет, дышать не дает, не хватает ей снова простудиться - Павел раздумывал, которых стариков обездолить, лишив своего с Лизой драгоценного общества в ночь под Новый год - Конькова и отца или малаховских? Лиза там не ладит, тут он сам не ко двору... Проблема, конечно, но решаемая. Не создавать поводов для ссор вот что важно. Так что как Лиза скажет, так тому и быть. Главное - не сравнивать её ни с кем, смириться с тем, что она такая, какая она есть сам-то он подарок, что ли? Принять её как некую данность, может быть, даже свыше ниспосланную... Потому что - он точно знает, лишний раз сегодня убедился, - именно эта женщина, плохо воспитанная, с дурным характером, обидчивая, порой совершенно несносная - и еть его любовь, его судьба, рай на земле, его золотая Майорка. КОНЕЦ |
|
|