"Исход" - читать интересную книгу автора (Николаев Андрей)

Николаев АндрейИсход

Николаев Андрей Евгеньевич

Исход

Ночи становились все холоднее, и по утрам белесый туман накрывал землю неопрятным одеялом. Каменные стены к утру выстывали. Осенняя сырость скреблась в окна влажными пальцами, пробиралась в комнаты и проступала на стенах мелкими каплями. Она прогоняла сны задолго до рассвета и тогда единственным спасением было встать, растопить погасший камин, нырнуть под одеяло и прижаться к твоему телу. Еще не пробудившись, ты раскрывалась навстречу, покорно и неосознанно окутывая мягким теплом, убаюкивая и согревая. Иногда мы засыпали снова, но так было редко...

Промозглый холод окутал меня и капли тумана, сливаясь, поползли по лицу скользкими змейками. Сон придавил тяжелой плитой, не позволяя очнуться и вздохнуть полной грудью. Озноб лишал сил, сотрясал в конвульсиях, вызывал судороги.

Кто-то приподнял мою голову, и губы обожгло расплавленной горечью. Кипящая жидкость расправила съежившийся пищевод, наполняя тело жизнью, расслабила сплетенные в узел мышцы, раскрыла легкие навстречу воздуху.

-- Спокойно, Марк, спокойно. Все уже в порядке.

Свет позднего утра дробился в витражных стеклах, мозаикой лежал на полу и белом покрывале постели. Я оперся на локти. Надо мной стоял магистр с дымящейся чашей в руке.

-- Хочешь еще?

-- Нет.

Я откинул одеяло и, свесив ноги, сел на постели. Мне пришлось прикрыть глаза, пережидая головокружение. Магистр придержал меня за плечи. Ступням было холодно на каменных плитах пола. Я огляделся. Деревянная купель с остывшей водой, два резных кресла перед камином, разделенные инкрустированным столиком. Пустые бокалы, узкогорлый кувшин.

-- Где Вероника?

Не отвечая, магистр подошел к столику и взял бокал.

-- Это твой?

Вечером мы сидели в этих креслах, смотрели на огонь. За окном моросил дождь, но в комнате было уютно. Твое лицо порозовело от вина, глаза искрились, и я любовался тобой.

-- Да.

Магистр поднес бокал к моему лицу.

-- Узнаешь? Ты должен помнить этот запах.

Я помнил. То, чему учил магистр, невозможно забыть.

-- Я разводил огонь, она принесла вино. Мы часто сидели у огня вечерами.

-- Знаю, - перебил магистр, - в ее бокале и в кувшине вино хорошее.

Антидот гнал остатки яда через поры и меня снова охватил озноб.

-- Оденься, - приказал он, - и зайди ко мне.

-- Как вы оказались здесь? - спросил я ему вслед.

-- Ты разжигаешь камин до рассвета, - ответил он не оборачиваясь. Скоро полдень, а над крышей ни дымка.

Холодная вода рассеяла остатки вязкого сна. Я оделся и постоял, глядя на пустую постель. Перед тем, как лечь, ты подала мне бокал вина и я выпил, продолжая смотреть на тебя. Рубашка скользнула с плеч и огонь трепетно осветил твое тело. Золотя нежную кожу, он проложил мягкие тени, задрожавшие, как листья на ветру, когда ты прилегла на белые простыни. Я поспешил присоединиться к тебе и ты коротко вздохнула. Вчера я был уверен, что это вздох воплощенного желания.

Пустые коридоры замка отозвались гулким эхом на мои шаги. Сквозь высокие стрельчатые окна лился рассеянный свет. Я еще помнил время, когда здесь было шумно и многолюдно. Теперь мы остались вдвоем. Втроем, считая Веронику.

Магистр ждал меня в главной зале. Стены были завешены коврами, которые давно никто не чистил. Кое-где моль проела в узорах серые проплешины. Теплая куртка мешком висела на высохших плечах старика и казалось, что она пригибает его к земле, как непосильная ноша усталого путника. Он указал мне на кресло и присел на край массивного дубового стола, за которым в лучшие времена заседал капитул ордена.

-- Она ушла ночью, Марк, - сказал магистр, - а чтобы дольше не хватились, угостила тебя пятнистым болиголовом. Как тебе понравилось?

Я промолчал.

-- Кроме того, - продолжал он, - взгляни сюда, - он повел рукой в сторону паноплии за креслами капитула.

В коллекции оружия центральное место было отведено мечу нашего предка, основателя ордена. Сейчас оно пустовало. Считалось, что меч, обладающий магической силой, можно применить только раз в жизни, после чего он переходит в руки первого прямого потомка главы ордена. Магистр владел этим мечом с тех пор, как я его помню.

-- А вот так она испытала клинок, - добавил магистр, показывая разрубленное пополам дубовое кресло.

Мореное дерево на срезе было светлым, будто дуб, из которого его сделали, еще продолжал жить после того, как его заключили в угловатые формы.

-- Ты потенциальный владелец меча. Ты не забыл?

-- Не забыл.

Неслышно ступая, магистр прошелся по зале и остановился позади моего кресла. Он склонился ко мне - его по-стариковски короткое дыхание коснулось моих волос.

-- Я стар, Марк. Я устал. Род не должен прерваться на мне...

-- Он прервется на мне или на моем потомстве, - пробормотал я, - нельзя так долго испытывать природу.

-- Возможно, - легко согласился он, - но я решаю свои проблемы, а придет время и ты будешь решать свои. Эта женщина - наша единственная надежда на продолжение рода. Верни ее. В ордене не было и не будет отступников. Женщина руководима не разумом, но плотью, а плоть слаба. Обмани ее, сломай, влюби в себя снова - все тебе под силу. Верни или убей!

Он говорил о своей внучке, как о чужой женщине, годной лишь на воспроизводство потомства. Это не удивило меня, но все же я повернулся в кресле и взглянул на магистра. В его глазах, выцветших от старости, была не тоска по прожитой жизни, не горечь от предстоящего ухода в безвременье, а знание того, что движет людьми, в том числе и мной. Мы бродим, потерянные, в потемках лабиринта, прозванного жизнью, а он видит этот лабиринт сверху. Усталость и пустота была в его глазах.

-- Ты молод, Марк, - сказал магистр, - и потому я даю тебе выбор. Тебе, но не ей. Никогда не давай женщине сделать выбор - решай все сам. Будет так, как ты скажешь, только найди верные слова и действия. Позже ты поймешь, что я прав, а пока просто поверь. Я слишком долго живу, а с годами видишь в женщине все меньше загадок, - он замолчал, задумчиво приглаживая длинные волосы, столь же выцветшие, как и глаза. - Верни или убей!

Она ушла в своем любимом платье серебристо-голубого бархата, длинном, почти до пят, с сильным декольте. В такой одежде она не могла уйти далеко, если кто-то не ждал ее возле замка. Я сел в кресло перед холодным камином. Пятнистый болиголов есть в лаборатории магистра, но вход туда закрыт заговором, который не знаю даже я - его наследник. В городе, думаю, яд можно достать. Братство алхимиков предоставит любое снадобье не спрашивая для чего. Так что это не вопрос. С кем она ушла? Почему хотела убить? Наш ребенок должен был стать главой ордена магов после меня. Если, конечно, родился бы здоровым. Все предпосылки к этому есть - мы с Вероникой хоть и родня, но не настолько близкая, чтобы это отразилось на детях. Определенный риск, конечно, существует, но раз капитул, несколько поколений назад отменивший экзогамию, решил пренебречь им, то спорить не о чем.

Любила она меня? Хотелось верить, что любила. Так что произошло? Как она решилась покинуть орден? В братстве строителей, кузнецов или поэтов отступничество карается изгнанием и забвением. У нас отщепенец обречен на смерть. Много лет тому назад сын магистра - мой двоюродный брат и ровесник, преступил закон ордена. Это угрожало магистру лишением сана. Он сам настиг отступника и покарал. Его дочь умерла родами год спустя, оставив ему внучку - Веронику. Теперь исполнить долг перед орденом предстояло мне.

Я нашел магистра в лаборатории. Засучив по локоть рукава рубашки свободного кроя, он препарировал какое-то животное. Последнее время он пытался получить химический аналог мускусных желез.

-- Мне понадобится ваша помощь, - сказал я.

-- Слушаю, мой мальчик, - магистр отложил инструменты и стал смывать кровь с ладоней.

Руки у него были худые, но крепкие, как высохшие корни. Старческие пятна покрывали тыльную сторону кистей, возле локтевого сгиба багровела потомственная гемангиома в форме кленового листа.

-- Я хотел бы взглянуть в "память рода".

Он долго молчал, тщательно вытирая руки о тряпицу, висевшую на плече.

-- Всего лишь за последний месяц и только в "память" Вероники, добавил я, видя его сомнения.

-- Что ж, думаю в данном случае это - меньшее из зол, - наконец сказал он сухо.

"Память рода" - потускневшее зеркало с кое-где отслоившейся амальгамой, хранило сведения о жизни всех наших предков от рождения до смерти. Несанкционированные исследования "Памяти" приравнивались к отступничеству.

-- Я подготовлю все и позову тебя. Но ты можешь увидеть вещи, которые тебе не понравятся.

-- Пусть так, но это единственная возможность понять, что произошло.

В ожидании я поднялся на главную башню. Зубцы, обрамлявшие донжон потрескались, отпавшие куски камня перекатывались под ногами. Ветер трепал разлохмаченное по краям знамя ордена. Его опускали только в отсутствие магистра, чего не случалось уже много лет. Город внизу шумел, торговал, любил, обманывал, строил, рожал детей. Еще несколько поколений назад наш орден стоял во главе городского совета. Узнав о решении капитула отменить запрет на брак между кровными родственниками, горожане отвернулись от нас. Братство врачевателей предупредило о серьезных последствия такого шага, но кто они такие, чтобы учить орден, владеющий тайными знаниями. Нежелание делиться своими тайнами в конце концов сгубило нас: участились рождения мертвых или нежизнеспособных младенцев; гемофилия и наследственные болезни, усиливавшиеся от поколения к поколению, выкосили наши ряды. Вероника последняя женщина, способная выносить плод, я - последний мужчина, способный зачать жизнь.

На зубец вспорхнул старый ворон. Он был взъерошенный и явно ошалевший от воздействия непонятной силы, заставившей его приблизиться к человеку. Я шагнул к нему.

-- Марк, - каркнул ворон, нескладно разевая клюв, - я не желаю тратить здоровье на нелепые восхождения по лестницам. Будь любезен спуститься. Все готово.

Магистр отпустил птицу. Теряя перья в суматошных взмахах, ворон сорвался с башни и затерялся в городских кварталах. Я в последний раз окинул взглядом окрестности. Лес, подступивший к городским стенам, прорезали несколько дорог и бесчисленное множество тропинок. Вряд ли ты осталась в городе, Вероника. Где я настигну тебя: на дороге среди повозок с товарами, в толпе странников, в придорожной таверне, или на тропе под желтыми и багряными листьями увядающих деревьев? Надеюсь, ты согласишься вернуться.

-- Если хочешь - принеси себе кресло. Мне это уже не под силу, сварливо сообщил магистр.

-- Я постою, - сказал я, опираясь на единственное кресло, стоявшее перед зеркалом.

В маленькой комнате без окон больше ничего не было. Светильник, укрепленный на стене, чадил и потрескивал.

-- Я выбрал самое необходимое. Время, проведенное вами вместе, я опустил, за исключением вчерашней ночи.

-- Ну и как, интересно было? - не удержался я.

-- Меня давно не привлекают любовные игры, если ты это имеешь в виду, холодно сказал магистр, - вряд ли я увидел бы что-то новое.

-- Прошу прощения.

-- Думай, что говоришь.

Он наклонился вперед из кресла и коснулся центра зеркала указательным пальцем. По зеркалу, словно по поверхности лесного озера, пробежала рябь. Постепенно становясь яснее и объемней, в стекле проявился старый дом в заросшем неухоженном саду. Мы словно смотрели в окно. Замерзшее, теряющее по краям четкость, но верно и явственно передающее недавние события. Я знал этот дом - в нем жил садовник в те времена, когда ордену требовались специально выращенные растения, насекомые или земноводные. С тех пор сад одичал, а пруд зарос травой и тиной.

Если бы ты немного подумала, то не привела бы сюда любовника. Но, как и всякая женщина, ты не пожелала предвидеть последствия своих поступков.

В саду ты и мужчина. Он похож на наемного солдата или бретера. Держится уверенно и непринужденно. Видимо, это не первая ваша встреча. Вам весело. Вы, смеясь, сгребаете желтые листья, ветер ворошит их, пытаясь вновь разбросать по саду. Мужчина осыпает тебя листвой, ты смеешься, ты счастлива. Вы падаете в собранную листву. Смех ваш замолкает, вы становитесь серьезными. На твои щеки всходит румянец, дыхание мужчины прерывисто. Он поднимает тебя на руки и уносит в дом. Твоя голова прижалась к его груди, как когда-то к моей. На пороге ты оборачиваешься, и собранная листва вспыхивает под твоим взглядом - ты сбрасываешь излишнее напряжение, ты хочешь расслабиться. Значит, он знает о тебе все, иначе ты не проявила бы ту немногую часть знания, которая доступна женщине.

Повисшая в воздухе водяная пыль гасит разгоревшиеся было листья. Дым ползет по земле, поднимается, смешивается с туманом. Пытаясь пробраться в старый дом, он ощупывает рассохшиеся окна, ищет щели в растрескавшихся от времени деревянных стенах.

Внутри полутьма, запустение. Ободранная драпировка стен, висящая клочьями паутина. В большой комнате на полу расстелена медвежья шкура, в углу камин, забывший, что такое огонь. Ваша одежда валяется как попало. Видно, что сбрасывали вы ее второпях, срывали, путаясь в застежках, помогая друг другу остаться нагими, как в день страшного суда.

У мужчины мускулистое тело, плоский живот. Твои пальцы путаются в его волосах, его смуглые руки скользят по твоей коже. Он нависает над тобой, ты запрокидываешь голову. Твой стон гаснет в его губах. Вы сплетаетесь, словно враги в смертельной схватке, вы рветесь навстречу друг другу, будто каждый из вас хочет занять тело партнера, вытеснить чужое естество из облюбованного тела...

Я - ветер, что стремится забраться к тебе под одежду холодными пальцами.

Я - дождь, что стекает по твоему лицу пресными каплями и делает каждый твой вздох глотком воды.

Я - туман, что обволакивает тебя, вызывая озноб.

Я - дым от тлеющих листьев, что выест твои глаза.

Пока жив, я буду преследовать тебя и сделаю твою жизнь невыносимой. Ты вернешься ко мне, или...

-- Спокойно, мальчик, спокойно.

Тусклое зеркало пялилось на меня слепым глазом. Я посмотрел на зажатый в кулаке кусок резьбы от спинки кресла. Между пальцами впилась длинная заноза. Отбросив обломок, я выдернул занозу и слизнул выступившую кровь.

-- Зачем вы мне это показали? - я удивился, каким спокойным был мой голос.

-- Чтобы у тебя не осталось иллюзий. Весь последний месяц они были вместе. Бывали на ярмарке, в заезжем балагане, пировали в тавернах. Даже посетили бал в городской ратуше. Он сыплет деньгами, как дерево мертвыми листьями. После запретов и скупости нашей жизни...

-- Я сам все понимаю, прошу вас, - оборвал я его.

-- Марк, я не часто видел Веронику в последнее время - вы заняты собой и вам не до старика, - он помолчал. - Мне не хотелось бы выглядеть бестактным, но, тем не менее, я хочу спросить: у вас было все в порядке?

-- Вы имеете в виду постель?

-- И это тоже, - резко сказал он, пристукнув кулаком по подлокотнику, она любила тебя?

-- Теперь не знаю. Я всегда думал, что смогу почувствовать измену женщины, но оказывается, не смог.

-- И никто никогда не сможет. А ты? Ты любишь ее?

Я молчал, пытаясь определить чувство, что заполнило меня.

-- Я не готов ответить на ваш вопрос.

-- Понимаю. Ладно, - магистр вновь коснулся зеркала, - теперь посмотри, с кем ты будешь иметь дело. Это - сегодняшнее утро.

Ты выходишь из замка через калитку в задней стене. На тебе теплая накидка с капюшоном, в руках меч магистра в ножнах. Предутренний сумрак делает твою фигуру расплывчатой, словно сгусток тумана. От стены отделяется высокая тень, ты замираешь, но это он, твой мужчина. Он заключает тебя в объятия и склоняется к твоему лицу. Я прикрываю глаза.

Вы быстро идете по темным улицам. Ваши шаги коротким эхом бьются в спящие дома. На площади перед ратушей горит несколько масляных фонарей, слышится поступь ночной стражи. Вы прижимаетесь к стене, пережидаете. Шаги солдат замирают вдали. Петляя в переулках, вы спешите к старому дому. Внезапно впереди вас от стены отделяются две фигуры. Лиц не разобрать снизу они закрыты платками, на глаза низко надвинуты шляпы. Сзади дорогу отрезают еще двое. У всех четверых короткие, "купеческие" мечи. Мужчина толкает тебя к стене, сбрасывает с плеч плащ. Свет выглянувшей из-за облаков луны блестит на клинке его тяжелой шпаги.

Грабители разом бросаются на него. Он двигается плавно, но плавность эта обманчива. Вольтом он уходит от нападения задней пары, сбивает меч напавшего справа, выполняет батман и на обратном движении рассекает шпагой лицо левого разбойника. Человек роняет меч и воет, прижав ладони к глазам. Теперь противники лицом к лицу, трое против одного. У мужчины преимущество его шпага вдвое длиннее оружия нападающих. Широким замахом он заставляет разбойников отпрянуть, один из них неловко скользит, теряет равновесие. Короткий удар в нижний уровень, и он валится на булыжник, зажимая рану чуть ниже паха. Перебита бедренная артерия, и жить ему несколько минут. Двое оставшихся обрушиваются на мужчину. Полукруговая защита, звон стали, разбойники отступают, мужчина сбивает меч одного из них и левым квартом пронзает ему грудную клетку. Шпага на мгновение выходит из спины разбойника, он хватается за клинок руками. Последний бандит бросается прочь, даже не попытавшись воспользоваться тем, что шпага мужчины все еще в теле напарника. Мужчина толкает ногой бандита, высвобождая оружие, и экономным ударом вспарывает ему горло.

Ты устремляешься к любовнику, он, еще разгоряченный схваткой, быстро целует тебя, оглядывается кругом. Разбойник с разрубленным лицом пытается уползти в подворотню. Мужчина хочет добить его, но ты останавливаешь удар, повиснув на его руке. Он ограничивается тем, что пинает ползущего под копчик. От удара тот переворачивается на спину. Переносица его рассечена, на месте глаз кровавые провалы. Мужчина вытирает клинок одеждой одного из бандитов, берет тебя под руку и вы продолжаете путь. Проходя, мужчина бьет каблуком в безглазое окровавленное лицо.

В комнате пахло сгоревшим маслом и нагретым металлом.

-- Он жесток, - негромко сказал магистр, - ты не разучился фехтовать?

-- Не разучился. Он просто не оставил за спиной живого врага.

-- Ну да, слепого.

-- Право победителя. Не думаю, что его бы пощадили.

-- Не будем спорить, - он прихлопнул ладонями по подлокотникам, - давай подумаем, как нам их найти.

-- А "Память"?

-- Показывает события с опозданием на треть суток. Они сейчас могут быть уже далеко от города.

Мы поднялись в главную залу. Здесь было тепло - в камине пылали половинки кресла, отблески огня играли на коллекции оружия. День клонился к закату и в углах уже затаились вечерние тени.

-- Ты - маг, - магистр опять присел на край стола, - у него нет шансов против тебя.

Его блеклые глаза с покрасневшими веками напоминали глаза больного животного. Голова немного склонилась в сторону, нижняя челюсть едва заметно двигалась, отчего казалось, будто он постоянно что-то пережевывает. Он здорово сдал за последнее время.

Не дождавшись ответа, магистр покивал головой.

-- Ты такой же, как твой отец, - с усмешкой констатировал он, - его погубила излишняя щепетильность.

-- Он выиграл время до подхода ополчения, - возразил я, - он помог спасти город.

-- Что нам этот город? Ты же видишь, нас сторонятся, если не презирают. Мой брат погиб напрасно. Оставь гордыню - против тебя профессионал.

Напрасно он это сказал. Кто, если не последний потомок рода, будет блюсти кодекс ордена? Схватка за женщину будет честной.

-- Что ты хочешь доказать и кому? Или ты думаешь, будто она все еще любит тебя и эта связь - ошибка? - в его назойливости было что-то жалкое и отталкивающее одновременно.

-- За кого вы боитесь? - мне надоел разговор, иначе я не оскорбил бы его.

-- Странный вопрос. Иногда ты очень несдержан, Марк.

Он опустил голову и потер ладони, будто ему стало холодно. Высохшая кожа шуршала под старческими пальцами, словно старинный пергамент. Все предусмотреть невозможно и старик просто боялся проиграть.

-- Мне пора, я должен подготовиться, - я окинул взглядом залу.

Однажды камин погаснет навсегда. Ковры доест моль, проржавеет оружие, пыль и паутина покроет кресла и стол, за которым вершил судьбы Великий капитул. Любой союз когда-то распадается, любое братство умирает, изжив себя, но не так все должно было случится. Не так.

-- Ты пойдешь в дом садовника?

-- Да. Они могли оставить что-то, что укажет их путь.

-- Будь осторожен, мой мальчик. Кроме тебя мне не на кого надеяться.

У двери я обернулся и посмотрел на него. Он стоял у окна, заходящее солнце резко очертило его согбенный силуэт. Волосы магистра почти исчезли в прощальных лучах светила и голова была похожа на голый череп давно высохшего мертвеца.

Выбор оружия не имел значения, но я отдал предпочтение арабской сабле с легким изгибом в верхней трети клинка. Мелкий ступенчатый узор, истончаясь и пропадая к кромке лезвия, создавал иллюзию капель крови, застывших на металле. Перо на конце сабли, заточенное с тыльной стороны клинка, усиливало инерцию оружия, но позволяло наносить подсекающие удары при выходе из атаки. С этой саблей отец принял последний бой.

Я оделся в темные одежды, немного размялся - давно не фехтовал и надо было оживить мышечную память. В схватке с обычным оружием я, как минимум, не уступлю своему противнику. Даже, если учесть, что он не использовал весь арсенал в стычке с бандитами.

Прощаясь, я оглядел комнату. Она стала нашей, когда ты, превратившись из девочки в девушку, дала согласие на наш брак. Собственно, выбора у тебя не было. Магистр так поставил твое воспитание, что мир за воротами замка не существовал для тебя. Он был чужд, грязен и дик. Как же случилось, что ты бросилась в этот мир, как в омут, отрезая себе путь назад? Я помнил, как ты росла, твои первые шаги, первые слова. Когда ты узнала, что предназначена мне, ты почувствовала свою власть, и я смирился с этим, потакая полудетским капризам. Здесь прошла наша первая ночь. И последняя тоже. Надеюсь, я разобрался во всем, и ты простишь меня за мимолетную ненависть, вспыхнувшую, когда я увидел со стороны твою любовь. Нет, не любовь. Твою слабость, простую женскую слабость, которую спровоцировали и которой воспользовались.

Вечер был ясный и тихий. Улицы постепенно замирали - горожане отходили ко сну. До закрытия питейных заведений оставалось совсем немного, и скоро последние гуляки разбредутся по домам, оставив город ночной страже и лихим людям.

Замок черной громадой возвышался над окружавшими его жилищами обывателей. Теперь он стал лишь декорацией к спектаклю о своем былом величии. Светилось единственное окно в главной зале. Я не зашел попрощаться с магистром. Зачем? Прочесть в его глазах свой приговор? Я и так знаю его. Не настолько я уверен в себе, чтобы простить торжество в его выцветших глазах. Пусть он умрет своей смертью.

Стараясь обходить стороной кварталы, пользующиеся дурной славой, я двигался к дому садовника. Я не боялся нападения - просто не хотелось терять время. Облака, освещенные восходящей луной, походили на овец, бредущих вдоль разбитой проселочной дороги: чистых с одного бока и забрызганных грязью с другого. Перед ратушей шел развод стражи. Держась в тени домов, я миновал площадь.

Яблони старого сада стояли голые, беззащитные перед надвигающейся зимой. Пахло падалицей и тлеющими листьями. В доме было темно, но я знал, что вы там. Я все же воспользуюсь магией. Не для победы - она невозможна. Мне необходимо сказать несколько слов, успеть открыть правду, а дальше решать тебе.

Невидимый, я проплыл над рассохшимися ступенями крыльца. Дверь неслышно пропустила меня внутрь. В прихожей было темно. Луна заглядывала в окна, словно ночной вор, проверяющий спят ли хозяева. Из соседней комнаты слышались голоса.

-- Зачем нам ждать? - спросила Вероника, - мы могли быть уже далеко от города, от этого проклятого замка.

-- Иногда разумнее переждать, когда погоня пройдет мимо. Чем быстрее бежишь, тем труднее обороняться, поверь мне, малышка, - негромко ответил мужчина.

-- Я просила тебя не называть меня малышкой, - слышно было, как Вероника притопнула ногой.

Я усмехнулся: это была ее привычка - топать ножкой, словно капризный ребенок, когда ей не удавалось сразу настоять на своем.

-- А как тебе нравится, чтобы я тебя называл? "Моя королева" - пойдет?

Он стоял облокотившись на камин, снимая пальцами нагар со свечи. Рукава свободной рубашки были засучены по локоть. Обнаженный меч лежал на каминной полке у него под рукой. Он не использовал его силу против разбойников - он оставил меч для меня. Шпага в ножнах лежала в углу комнаты. Вероника сидела, сложив руки на коленях на единственном стуле. В неясном свете ее лицо показалось мне усталым и разочарованным. Я отчетливо видел ее ауру. Светлая и трепетная, словно подвенечная фата, она окружала ее тело пульсирующим двойным ореолом. Двойным? Я замер. Да, теперь я различал это ясно: Вероника была не одна - она несла в себе жизнь! Эхо нашей любви жизнь нашего ребенка.

-- Подождем еще немного, любовь моя, - примирительно сказал мужчина, я уверен, скоро все закончится.

-- Но Марк может нас найти, - с отчаянием сказала Вероника.

Мужчина медленно поднял голову и посмотрел прямо на меня. Да, он успел кое-что почерпнуть из тайного знания.

-- Он уже нашел нас, моя королева. Ну, Марк, покажись, если не боишься.

Половицы скрипнули, когда я обрел вес и сбросил невидимость. Мужчина взял с каминной полки меч. Клинок скрежетнул по мраморной доске и замер, нацелившись в мою грудь. Лезвие порозовело, словно испытывая жажду крови.

Да, я не ошибся. Он все также похож на отца. И такой же кленовый лист багровеет у сгиба локтя. У старых грехов длинные тени и одна из них накрыла магистра.

-- Здравствуй, Рауд, - сказал я.

-- Узнал. Я так и думал, - кивнул он головой.

Вероника поднялась на ноги.

-- Рауд? Вы знакомы?

-- Позволь представить тебе моего брата, якобы убиенного по закону ордена своим отцом восемнадцать лет назад, - я слегка поклонился в его сторону.

-- Но он..., - Вероника отшатнулась, схватившись за горло.

-- Да, - подтвердил я, - родной брат твоей матери, твой дядя.

-- Разреши спросить: когда ты догадался, дражайший братец? - Рауд скривил губы в усмешке.

-- Совсем недавно, к сожалению. Последний штрих - это неуклюжая попытка твоего отца выведать, стану ли я применять магию в нашем поединке. Но и до этого он наделал много ошибок, просто мне недоставало деталей, чтобы сложить мозаику. Магистр будто бы при мне обнаружил, что я отравлен болиголовом, но противоядие, которое он мне дал, готовится несколько часов. Он при мне влил яд в недопитый кубок, чтобы я почувствовал его запах, но перестарался: меру яда, достаточную для отравления, в вине не обнаружить. К тому же, если бы я выпил пятнистый болиголов, то проснулся бы обделавшийся, как младенец. Ты и сам знаешь симптомы. Что было в кубке, Вероника?

-- Снотворное, - прошептала она.

-- Далее: меч предков, который взяла Вероника. Меч не представляет ценности для обычного человека - такое оружие больше не применяется. Магистр передал меч тебе, как прямому наследнику. Он использовал его силу, разрубив дубовое кресло. Даже я этого не смог бы, не говоря уже о женщине. И еще: он выбрал в "Памяти предков" время, когда вы были вдвоем здесь, в этой комнате.

Мучительно застонав, Вероника закрыла лицо руками.

-- Прости, прости, Марк...

-- Он хотел, чтобы я возненавидел Веронику и это почти удалось. Его подвела поспешность, с какой он готовил обвинения. Ты ведь недавно объявился, Рауд? И магистр заспешил - он боялся, что мы успеем зачать наследника.

-- Старый дурак, - прошипел Рауд. - А ты молодец, Марк. Да, ты всегда был умен. Но знаешь, все было просто. Ничего нового я не придумал: деньги, радости жизни, пылкие слова. Она такая же баба, как и все остальные. Плюс еще вот это.

Он достал из кармана стеклянный флакон, зубами выдернул пробку и опрокинул, выливая содержимое на пол. По комнате распространился резкий запах.

-- Одной капли, дорогой брат, хватает на несколько дней, чтобы сучки теряли голову.

-- Я предполагал нечто подобное, когда вспомнил опыты магистра. Значит, ему удалось синтезировать половой атрактант.

Вероника бросилась на Рауда, целясь пальцами в глаза. Он ударил ее в грудь, и она упала, опрокинув стул. Я не двинулся с места - лезвие меча было направлено мне в лицо.

-- Чего я не пойму, дорогой брат, - с издевкой сказал Рауд, - так это зачем ты пришел. Все понял, во всем разобрался и пришел.

-- Я пришел ради нее.

-- Да, - согласился он, - это благородно. Совершенно по-дурацки, но благородно. Что ж, приступим, пожалуй. Отец, наверное, совсем меня заждался. Дорогая, мы ведь скрасим наследником его старость, а? Я, во всяком случае, очень постараюсь.

Я не стал ждать нападения. Сабля со свистом вылетела из ножен.

Рауд не спешил. Меч в его руке, казавшийся таким громоздким, словно сам управлял его рукой, отражая частые сабельные удары. Было видно, что Рауд несколько раз придержал клинок, не желая быстро закончить поединок. Он только усмехнулся, когда Марк попытался вырвать меч из его руки, легировав клинок.

-- Да, мой милый, - усмехнулся он, - я знал, что мне далеко до тебя, но чтобы настолько! Скажи, когда устанешь - не хочу тебя излишне утомлять.

Вероника, прыгнув сзади, повисла у него на плечах. Рауд, выругавшись, подался назад, ударив ее спиной о камин. Застонав, Вероника сползла на пол.

Звон разбитого стекла заставил противников взглянуть в окно. Огромный черный ворон с лицом магистра рвался в комнату сквозь осколки стекол.

-- А вот папаша, - почти пропел Рауд, - ему не терпится обнять обретенного сына. Ну, стало быть, пора заканчивать.

Он перешел в атаку и меч замелькал, дробя темноту мгновенными вспышками. Краем глаза Марк увидел, как Вероника, придерживаясь за стену, поднимается на ноги. Он едва успевал уходить от гудящего широкого лезвия, короткими ударами сбивая меч в сторону. Рука стала неметь, тело было словно чужое, двигалось тяжело, а воздух казался разреженным, будто в горах. Рауд финтом заставил его раскрыться. Удар мечом плашмя по плечу бросил Марка на колени.

Рауд увел меч за спину, разгоняя его для последнего удара, и тут Марк увидел, как на пути сверкающего, почти прозрачного лезвия, отведя назад руки и вытянув шею, встала Вероника.

-- Прости, Марк...

Тонкая полоска пересекла ее горло почти над ключицами. Взметнулись в воздух срезанные золотые волосы.

-- Нет! - закричал Марк.

Налившись тяжестью меч потянул руку Рауда вниз, к земле. Он еще смог, продолжая движение, вывести его из-за головы, но больше ничего сделать не успел. Полоса темной стали с пятнами ржавчины врубилась в половицы перед лицом Марка. Напившись крови, меч умер, став обычным куском металла. Рауд замер на мгновение, не в силах понять, что случилось. Марк, стоя на коленях, вытянулся в отчаянном выпаде, вгоняя клинок ему под подбородок. Утяжеленный пером конец сабли пронзил голову Рауда снизу вверх, пробил череп и, ломая кости, вышел наружу. Рауд повалился на бок, выламывая засевшим в половицах мечом куски дерева.

Вероника еще стояла, закрыв глаза, будто прислушиваясь к чему-то. Затем тело девушки мягко опустилось на колени, голова, как срезанный бутон, скользнула с обнаженных плеч. Фонтан крови ударил из перерезанных артерий и опал, будто кто-то перекрыл кран. Марк бросился к обезглавленному телу. Он упал лицом на обрубок шеи, словно пытаясь остановить поток крови. Ему вдруг показалось, что если это удастся, Вероника будет жить... Он глотал ее кровь, давился и снова глотал. Она будет жить! Пусть хоть частички ее сохранятся в нем, и они по-прежнему будут вместе.

Мертвая тяжесть тела в руках привела его в себя. Марк осторожно опустил Веронику на пол. Губы стали скользкими от крови, лицо стянуло подсыхающей корочкой. Шорох за спиной заставил его оглянуться. Возле окна, зажимая рассеченную осколком стекла вену, умирал магистр.

-- Я был не прав, - прохрипел он, - но это мой сын...

Марк не ответил. Он поднял меч и клинок засветился в его руке, как бы предлагая воспользоваться своей силой. Марк выломал из камина несколько кирпичей и укрепил в отверстии рукоять меча.

-- Ты последний в роду, - прошептал магистр.

-- Надеюсь, - ответил Марк.

Распахнув на груди рубашку, он приставил острие чуть ниже соска. Меч налился светом, словно подбадривая его. В сиянии пропали полустертые пятна ржавчины, и только присохшие капли крови Вероники темнели в узком желобе дола. Кровь, подумал Марк, свежая кровь - вот чего не хватало нам в борьбе с затянувшейся немощью. Клинок, сверкающий, будто только что вышел из рук мастера, покалывал грудь, холодил сознание близостью смерти. Стало трудно дышать, словно сталь уже пронзила грудь.

-- Ты пережил нас всех, - сказал Марк и решительно подался вперед.