"Русский экзорцист" - читать интересную книгу автора (Николаев Андрей)Глава 13Бестеневая лампа вырвала из неосвещенного пространства комнаты кресло с сидящей в нем обнаженной девушкой, оставляя в темноте все, что было за кругом света. Не было полутонов, все было либо черным, либо белым. Лицо Димы, освещенное сверху, поражало пустотой глазниц и черным разрезом рта. Тьма, сгущаясь к углам комнаты в черную космическую пустоту, придавала происходящему нереальность неумелой театральной постановки. – Ну, что же ты? Начинай, – шепнул Голос. Дмитрий протер руки девушки спиртом. Сначала на правой руке, а потом на левой расчертил путь каждой синеватой полоски вены от запястья до локтевого сгиба и дальше к плечу. Взял со столика шприц. Тонкая струйка жидкости сорвалась с кончика иглы на ладонь девушки. Пальцы непроизвольно дрогнули, она скосила глаза и увидела шприц. Глаза ее расширились в страхе перед неизбежным и близким вторжением чужеродного тела в плоть. Она забилась в путах, как пойманная в сеть рыба, не понимающая тщетности усилий. Хриплые визгливые стоны, приглушенные пластиковым шариком кляпа, вырвались из перехваченного ужасом горла. Побежали слезы, от судорожного дыхания запузырилась слизь, вытекающая из носа на верхнюю губу. – Ну-ну, девочка, успокойся, – сказал Дима, вытирая ее искаженное, покрасневшее лицо мокрым полотенцем. – Ты же не боишься уколов. Это всего лишь контрикал, улучшит свертываемость крови. Он попал в вену сразу, хотя давно не практиковался. С тех пор как они с приятелями ширялись эфедрином. Как потом сказал ему наркоша со стажем: добро на говно переводили. Вынув иглу, прикрыл ваткой место укола. Девушка обмякла, тихонько поскуливая. – Вот и все, – мягко сказал он, – ведь не страшно, правда? По комнате разошелся резкий запах – мочевой пузырь девушки опорожнился помимо ее воли. – Ничего, ничего, – пробормотал он, вытирая ей промежность и кресло между ног. – Человек слаб, и сила придет лишь через страдание и боль. Через страх и ненависть к творцу. Лишь тогда ощутишь ты и благодарность, и любовь. Слова были чужими, но ему казалось, что это он выстрадал их. Дима подкатил поближе столик, откинул марлю, прикрывающую инструменты. Водопад света, отразившись в металле скальпелей и зажимов, ударил девушку по глазам. Некоторое время она зачарованно смотрела на холодную стерильную сталь, затем зрачки ее покатились вверх, под веки и она обмякла в глубоком обмороке. Он отошел к окну, приоткрыл тяжелую портьеру. Еще одна бессонная ночь мегаполиса. Ураган прошел мимо, не потревожив старый двор отгороженный от ветра домами. Неподвижные кроны деревьев под окном казались застывшей водой в грязной бухте, загаженной мазутом и фекалиями из неисправной канализации. А свежие и чистые морские волны разбивались на окраине города о стоячую мерзость снобизма, чванства и устоявшихся правил, придуманных теми же чванливыми снобами. Я разбужу это болото, подумал Дмитрий, оглянувшись на девушку. Тебе плохо, ты испугана, ты боишься смерти. В твоих мыслях грязь и алчность. Но я с тобой, я сделаю тебя чистой даже вопреки твоему желанию. Ведь должен хоть кто-нибудь быть чистым, даже если это чистота очищенных сточных вод. Он поджал губы и, быстро подойдя к столику с инструментами, намочил в нашатыре ватку и поднес к лицу девушки. Веки ее затрепетали, носик сморщился, и, открыв глаза, она непонимающе посмотрела на него. Он ласково улыбнулся, кивнул головой – ну вот и хорошо, девочка. Непонимание в ее глазах сменилось ужасом узнавания происходящего, которое, как она, возможно, надеялась, было ночным кошмаром. Слезы вновь побежали по осунувшемуся лицу. Звякнул скальпель, Дима склонился над пристегнутой к подлокотнику рукой, слегка натянул пальцами кожу на запястье. Девушка прерывисто задышала, постыдное животное повизгивание сменило рвущиеся из груди стоны. Липкий пот покрыл беспомощное тело, но спасительный обморок на этот раз не пришел. Она почувствовала прикосновение холодного металла, и озноб пробежал по коже. Это неправда, это не может происходить с ней, это просто сон и надо только приказать себе проснуться. Лезвие легко раздвинуло кожные покровы и побежало вверх по руке, оставляя за собой быстро заполняющийся кровью разрез. Главное – не затронуть вену. Но чувства были так обострены, а пальцы так послушны, что Дима по-настоящему ощутил себя не знающим ошибок и сомнений творцом, сменившим глину на человеческую плоть. Он промокнул кровь и перешел к другому голубому ручейку, несущему жизнь к изящным пальчикам. Время от времени, когда он видел, что девушка впадает в ступор и не воспринимает происходящее, он давал ей понюхать нашатырь. Наконец Дима отложил скальпель и оценивающе взглянул на свою работу. Вся рука от запястья до плеча стала похожа на географическую карту. Так на карте большая река разливается на множество проток и речек перед впадением в море. Он положил большие пальцы по обеим сторонам разреза над локтевой веной и, надавив, раздвинул кожу и подкожно-жировую клетчатку. Вот и сама вена. Синевато-красная, поблескивающая, до сих пор прятавшаяся в пурпурной полутьме тела скользкая змейка. Дима осторожно просунул под нее крючок и, не обращая внимания на прерывистый визг бившейся в ремнях девушки, медленно потащил вену наверх, к свету, стараясь не повредить сеть венозных сосудов. Он освободил вену до локтевого сгиба, затем так же вызволил на свободу лучевые вены, заправил рассеченную ткань на место и несколькими аккуратными стежками зашил разрезы. Расширив разрезы над бицепсом, Дима развернул полоски кожи наподобие лепестков розы, открыв медиальную вену и алые волокна мышечной ткани. – Ты станешь красивая. И не просто красивая, а неповторимая, – прошептал он, склонившись к ее лицу. Он сосредоточенно работал над ее руками весь остаток ночи. Здесь нельзя было спешить – слишком близко вены, слишком велик риск повредить их. Под утро Дима ощутил, что усталость притупила внимание и пальцы утратили необходимую чувствительность. Он зашил последний разрез, смыл потеки крови с рук девушки. Поставив ей капельницу с глюкозой и расстегнув ремешок на затылке, вынул кляп. Она не сразу смогла закрыть рот – челюстные мышцы затекли и не слушались. На подбородок потекла слюна. Он видел, как она языком ощупывает зубы и десны, и понял, что язык тоже потерял чувствительность. Наконец она закрыла рот, сглотнула слюну и, скосив глаза, взглянула ему в лицо. Дима успокаивающе кивнул, мол, порядок, не переживай так. Девушка облизала губы и сказала тихо, почти шепотом: – Не мучай меня, пожалуйста. Отпусти. Ну, отпусти, ну я очень, очень прошу. В этой просьбе было столько детской обиды на несправедливость и неадекватность наказания совершенному проступку, что у него навернулись слезы. Он склонился к ней и, закрыв глаза, прижался щекой к влажному лицу. – Бедная моя, – прошептал он. – Прости, я не могу тебя отпустить. Не могу. Дима отстранился и посмотрел ей в глаза, – Как тебя зовут? – Св… – голос девушки прервался и она судорожно всхлипнула. – Света. У меня есть парень. Он убьет тебя. Дима покачал головой. – Он скоро забудет тебя. Ну, не плачь, не плачь. Давай-ка я, – своим платком он вытер дорожки слез. – Вот так. Поверь мне, все будет хорошо. – Но мне больно, – жалобно сказала она, – мне очень больно и страшно. Губы девушки задрожали, и бессильные слезы опять потекли по лицу. Дима отошел к столу, быстро сделал дозу и, наполнив шприц, ввел жидкость в капельницу. – Сейчас все пройдет, – пообещал он, – сейчас. Он увидел, что она ощутила приход, и по тому, как закрылись глаза и искривленные страданием губы тронула робкая улыбка незнакомого наслаждения, понял, что это ее первый опыт. Дима дождался, пока она уснет, и отстегнул фиксирующие ремни. Голова девушки свесилась набок. Выражение детской беззаботности и беззащитности на ее лице, которое иногда бывает у спящих, поразило его. Осторожно придерживая девушку, он разложил кресло. Она что-то забормотала во сне, всхлипнула и вдруг доверчиво прижалась к нему. Совсем как потерявшийся щенок, которого взяли на руки. Он замер, прикрыв глаза и ощущая ее дыхание у своей груди. Затем положил ее на спину, зафиксировал ремнями и прикрыл простыней. Напряжение последних часов схлынуло, и усталость навалилась, как снежный обвал. Дима разделся и, морщась от боли, растер руки смягчающим гелем. Привычно, как домохозяйка ужин, приготовил дозу и, уколовшись, прилег на водяной матрас. – Итак, ты не уберег ее. Волохов стоял, облокотившись о парапет набережной, и плевал в серую мутную воду. По Москва-реке плыли окурки, щепки, пустые пластиковые бутылки и радужные бензиновые пятна. Прошел буксир. Грязная пена билась о каменные стены набережной. – Чего молчишь? – Александр Ярославович, стоя спиной к реке, разглядывал кремлевские стены. Накрапывал дождь, стены были бурыми, как промокшая шерсть поднятого оттепелью из берлоги медведя. Тополь, упавший во время бури, повредил несколько зубцов и рабочие восстанавливали их, стоя в выдвижной корзине аварийной машины. – Что мне было, привязывать ее? – Волохов в очередной раз плюнул в проплывающий окурок и промахнулся. – Да что угодно, – взорвался Александр Ярославович, – дома запирать, веревками вязать, снотворным поить. Все что угодно! – Что теперь говорить… – Да уж, теперь говорить нечего. Прекрати наконец плеваться! Волохов повернулся спиной к реке, сунул руки в карманы куртки и прислонился к парапету. Глаза у него были покрасневшие, щетина на подбородке придавала вид разбойничий и устрашающий. Александр Ярославович брезгливо посмотрел на него. – Ты что, опять в лесу ночуешь? – В радиусе километра от дома – Теперь уже неважно, что он решил, – раздраженно заметил Александр Ярославович, – ты отдал ему инициативу… – Мы отдали инициативу, – внешне спокойно поправил Волохов. Александр Ярославович засопел, сдерживаясь. – Хорошо, мы отдали инициативу. Сидели и ждали, когда – А кого искать? В чьем он теле, мы не знаем. – Тогда, я полагаю, надо исходить из пророчества. Волохов опустил глаза и медленно заговорил, вспоминая. – В лето жаркое, когда какие-то там гадости овладеют народом серым и убогим… – Не ерничай. – …возьмет он деву красную – деву – Вот! Я думаю, исходить надо из этого. Он может менять облик, но зачать захочет естественным образом. Я думаю, изначально, он в мужском теле. – …из порочных людей собранных, – продолжал Волохов. – Собирать, кстати, проще в женском теле. Суккуб Суккуб – демон, принявший женский облик для вступления в половые связи с людьми., как вы знаете, может соблазнить кого угодно… – Говори за себя, пожалуйста. – Я имею в виду не вас, а нормальных людей. В смысле – обычных, – поправился Волохов. – Возможно, но хранить собранный материал удобнее в мужчине. Нет? Волохов покачал головой. – Я попробую выяснить, не было ли чего-то необычного в последнее время, но Москва – большой город. – Пороки, с точки зрения веры, … – Тогда мне придется проверять все десять или двенадцать миллионов жителей и приезжих. Ибо сказано: кто без греха… – Прекрати, Волохов. Ты знаешь пророчество, вот и ограничь круг поисков в соответствии. – Александр Ярославович поежился, – прохладно становится. Дождь усилился, рабочие накрыли разрушенную часть стены брезентом и собирали оборудование. Собор Василия Блаженного мрачной громадой царил над рекой. Набережная была пуста, только одинокий рыбак в блестящей ветровке щурил глаза, надеясь разглядеть в сумерках прыгающий на волнах поплавок. – Подбросить тебя? – спросил Александр Ярославович. – Нет, пройдусь пешком. – Ну, как знаешь. Я пока не буду докладывать, но долго тянуть не смогу. Не забудь, от этого дела зависит ваше будущее. Если мы с тобой проиграем, такое начнется, что еще лет двести забвения вам обеспечено. «Волга» ушла в сторону Васильевского спуска. Волохов поднял воротник куртки, вытер ладонью мокрое от дождя лицо и побрел вдоль набережной к Александровскому саду. Рыбак подсек что-то и, быстро вращая катушку, потащил добычу наверх. Волохов остановился посмотреть на улов. На крючке болтался использованный презерватив. Рыбак в сердцах выругался и стал двумя пальцами брезгливо снимать резинку с крючка. – Что, отец, подарок из Кремля? – спросил Волохов. – Ну да, – пробормотал мужик, покосившись на него, – из Кремля. Оттуда нынче только бутылки пустые выбрасывают. Петрович, аккуратно постукивая маленьким молоточком, вгонял в раму мелкие гвоздики. Ольга сидела на табурете и наблюдала за его работой. Во время урагана большое дерево упало, разбив своей вершиной окно на кухне. – Ты, мать, сразу бы стеклопакеты ставила, – сказал Петрович. Из-за гвоздей, которые он держал во рту, слова звучали невнятно. – Хоть и дорого, но вид совсем другой и на зиму окна заклеивать, опять-таки, не придется. – Ага, сначала они мне рамы выставят и половину стены. И что мне, совсем без окон жить? – Ну, день-два потерпеть можно, – Петрович забил последний гвоздь и слез с подоконника, разглядывая свою работу. – Хорошо, хоть сейчас стекла потолще поставили. Вон у соседей градом все окна высадило. Надо же додуматься: «двушку» ставить. – Ну, так что, за удачное окончание работы? – спросила Ольга, поставив на стол бутылку водки и пару рюмок, – давай, а? Две недели после того, что увидела в интернете, она выпивала каждый день и никак не могла остановиться. Страшные картинки преследовали ее во сне, и она вскакивала среди ночи, бежала на кухню и пыталась забыться с помощью алкоголя. Петрович покосился на бутылку. – Ты, мать, чего-то зачастила. Вот сейчас замазкой стеклышки по краям залеплю, и можно по чуть-чуть. Ольга вздохнула. Пить одной не хотелось. То, что она видела в «живой камере» называлось скарингом, или искусственным шрамированием. В глобальной сети она нашла много ссылок на подобные сайты, правда, русскоязычных было немного. Это искусство пришло с островов Полинезии и получило наибольшее развитие, как разновидность татуировки, в Голландии и США, хотя по популярности сильно ей уступало. Но даже на платных сайтах закрытых клубов любителей скаринга она не видела ничего, сходного с тем, что посмотрела в сети. Ее подруга Роксана – девушка по вызову и большой специалист по бандажу, практиковавшая садомазохизм и удовлетворявшая продвинутых клиентов всеми возможными способами, посоветовала прозвонить салоны татуировки. Насколько Ольга смогла узнать, в Москве, да и в целом по России скаринг был экзотикой и решались на него единицы, удовлетворяясь небольшими простейшими операциями. Специалистов скаринга можно было пересчитать по пальцам, но и они производили впечатление дилетантов. Для большинства это было скорее хобби, чем работа. – Ну, вот, – Петрович вытер тряпкой руки, – принимай труд, хозяйка. Красить можно, как подсохнет. Хочешь, завтра сделаю. – Покрасить я и сама смогу, – буркнула Ольга, разливая водку. – А закусить? – Привередливый ты, Петрович, сил нет, – Ольга достала из холодильника банку огурцов и завернутую в фольгу ветчину. – Без закуски только алкоголики потребляют, – рассудительно сказал Петрович, нарезая ветчину. Он выловил из банки огурец, разрезал его вдоль и поднял рюмку. – Ну, за то, чтобы катаклизмы почаще приходили в столицу нашей родины, город-герой, белокаменную, златоглавую… Не дождавшись окончания тоста, Ольга опрокинула водку в рот и, сморщившись, схватила огурец и захрустела им. Петрович не спеша выпил, облизнулся и взял кусок ветчины. – Не поверишь, мать, половине дома окна вставлять пришлось. Во халтура подвалила! Грешно, конечно, на неприятностях человеческих зарабатывать, ну так если не я – кто другой подшустрит. Моя кобра уж на что деньги любит, – он покачал головой, осуждая «кобру», – а и то скрипеть начала: каждый день пьяный, каждый день пьяный! А как людей обидеть, если со всей душой подносят, в благодарность, так сказать, – Петрович снова облизнулся и покосился на бутылку. Ольга налила еще по одной. – Спасибо, Петрович, что хоть через две недели ко мне добрался. Я уж думала, без стекол зимовать придется. – Да что там, – не заметив подвоха, Петрович махнул рукой, – свои люди, по-соседски… Дверной звонок прервал его речь. Ольга пошла открывать. На пороге, уперев толстые руки в бока, стояла жена Петровича в бигуди на желтых волосах и засаленном на животе байковом халате. – Где там мой благоверный? – хмуро спросила она. – Петрович, за тобой пришли, – крикнула Ольга. – Уже иду, только инструмент соберу. Ольга услышала, как звякнула о рюмку бутылка. Петрович выскочил в коридор, энергично работая челюстями. – Уже закусывает, – как бы взывая к женской солидарности, указывая на него пальцем, сказала «кобра». – Что ты, что ты, ласточка, – пробормотал с полным ртом Петрович. – Из шестнадцатой квартиры звонили. Когда, спрашивают, балкон стеклить будешь? – Уже иду, уже иду, птичка моя. Оставшись одна, Ольга прошла в мастерскую. Сегодня она не успела еще заглянуть в интернет – Петрович пришел с утра. Пришлось помогать ему снимать размеры, потом ехать в стекольную мастерскую. Она включила компьютер и присела на вращающийся стул возле него. Почти две недели от того, кто прислал ей видео, не было никаких известий. Убеждая себя, что ей это надо для работы, она снова и снова просматривала запись. Паренек, которому делали скаринг, вызывал жалость, граничащую с брезгливостью. Как бездомный завшивевший котенок. И ей никак не удавалось разглядеть того, кто вырезал на теле сероглазого паренька рисунки. Почему-то ей казалось, что она знает этого человека и сможет остановить его. С интернетом она соединилась не сразу – ночью пользователей было много. В углу экрана мигал темный шарик вызова. Сердце забилось, как от ночного кошмара. Ольга сбегала на кухню за пепельницей и нервно закурила. На экране опять возникла та же самая комната с креслом и хирургической лампой над ним. Сероглазый паренек резал сидящую в кресле нагую девушку с кляпом во рту. Девчонка была молоденькая, почти ребенок. Сигарета, догорев до фильтра, обожгла пальцы. Ольга бросила ее на пол и затоптала, не обращая внимания на паленый запах тлеющего ковролина. – Сумасшедший, – прошептала она, – ты просто сумасшедший. Больше в комнате с белыми стенами, судя по всему, никого не было. Девушка пытаясь кричать, билась в кресле. Лицо у паренька было хмурое, сосредоточенное. Казалось, он даже жалеет, что приходится причинять страдания, но делает это ради какой-то известной только ему высшей цели. Глаза его горели фанатичным огнем, но пальцы уверенно держали скальпель с обломанным лезвием. Ольга схватила телефонную трубку, трясущимися пальцами набрала номер. – Алло, Роксана, ты можешь подъехать? Опять то же самое, только еще хуже. Ну, про что я тебе рассказывала. – У меня клиент, милая моя, – голос у Роксаны был низкий, с хрипотцой, – встань, как стоял, я тебе сказала, – приказала она кому-то. – Через два часа смогу, не раньше. Годится? – Не знаю, но я запишу все, что показывают, – Ольга почувствовала себя на грани истерики, – Это бред, сумасшествие какое-то. – Ладно, ладно, не суетись. И не пей в одиночку. – Хорошо, жду. Стиснув ладони между колен, Ольга раскачивалась перед экраном, то закрывая, то открывая глаза. – Прекрати, прекрати, ублюдок, – закричала она, не выдержав, и что было сил, саданула кулаком по клавиатуре. Посыпались клавиши, выбитые ударом. Ольга вскочила и заметалась по студии, пиная ногами попадавшиеся на пути холсты и подрамники. Нет, я с ума сойду. Она решительно направилась в кухню и достала из холодильника початую бутылку водки. Роксана приехала почти под утро. Цокая высокими каблуками, она прошла в комнату. – Налей-ка мне, прежде всего, чего-нибудь выпить – устала я, как собака. Клиент какой-то двужильный попался. Три раза кончил – и все мало. Она была в мини-юбке, блестящей кожаной куртке и черном парике. Ярко-красные губы выделялись на бледном лице с темно-синими тенями под глазами, полуприкрытыми накладными ресницами. Ольга налила ей рюмку коньяка. – Ты видишь, я даже свою боевую раскраску не смыла, – Роксана залпом выпила коньяк, сняла куртку и бросила ее на стул. – Ну, что тут у тебя? – Сейчас он ее спать уложил и сам лег. Он сумасшедший… – Постой, постой, давай-ка по порядку: кто кого уложил и куда лег сумасшедший. А лучше – покажи запись. Они присели к компьютеру. На экране, освещенное приглушенным светом, было разложенное кресло со спящей в нем девушкой. Губы у нее припухли, под глазами были дорожки слез. – А девочка очень даже, – кивнула Роксана, – такая свежая, миленькая. Ты не влюбилась, часом? – Посмотри, что он с ней делает! Ольга открыла файл с записанным видео. Роксана закурила, удобно, как в кинозале, устраиваясь перед экраном. – Ты, милая моя, постарайся успокоиться, вон что с клавиатурой сделала. Прими теплый душ, завари чайку. Хватит водку хлестать. Стоя под теплыми струями, Ольга ощущала, как напряжение оставляет ее. Теплая вода успокоила и принесла с собой истому. В последнее время она много пила. Алена так и не вернулась. Даже за вещами прислала какого-то нахального парня, который говорил сальности, раздевая ее взглядом. Ольга провела ладонью по груди, погладила сосок. Она словно увидела воочию молоденькую девчонку, привязанную к креслу, и почувствовала, как желание охватывает ее. Ольга провела рукой по животу, пальцы коснулись волос на лобке. Она отвернула рассекатель душа и легла в ванну, положив раскинутые ноги на края так, чтобы вода падала на промежность. Двигая тазом, она не переставая ласкала грудь, потом пальцы скользнули в треугольник волос. Поднимавшаяся по телу от низа живота дрожь туманила сознание, заставляла ускорять движения рук. Лицо девушки как живое стояло перед глазами. Бедра Ольги задрожали в последней стадии самовозбуждения. Она изогнулась, подставляя влагалище под тяжелую струю воды. Что-то пульсирующее возникло в ней и лопнуло, заставляя тело содрогаться. Она застонала сквозь стиснутые зубы, испытывая восторг, который возможен только во сне или в иллюзии. Нахлынула приятная расслабленность, тело было словно чужое. Ольга завернула кран и, опираясь на стенку, вышла из ванны и завернулась в полотенце. Ноги дрожали. Большое зеркало на двери ванной комнаты запотело. Ольга протерла его ладонью. – Мы самостийны и незалежны, и нам никто не нужен, – пробормотала она. Затем подумала и добавила, – ну, почти никто. Роксана сидела, откинувшись на стуле. Короткие волосы были взъерошены, парик валялся на полу, как забытый скальп, снятый с убитого индейца. На столе возле монитора стояла полупустая бутылка коньяка и пепельница, полная окурков. – Да, милая моя, – сказала она, энергично затушив изжеванный, перепачканный помадой окурок в пепельнице, – это круто. Ну и кино у тебя. – У меня? – переспросила Ольга, вытирая голову краем полотенца. – Ты лучше подскажи, что делать. – Ты о чем? – Кто-то посылает мне эту мерзость. Я хочу узнать, кто! Я хочу прекратить это, – она кивнула в сторону компьютера. – Хотеть не вредно, – философски заметила Роксана. – Кстати, ты знаешь, я себе тоже татуировку сделала. На заднице и на брюхе. Интересный специалист. Кельтские руны колет. По-старинному, иголками. С местным наркозом, правда. Но это… – Роксана качнула головой в сторону монитора, – это, пожалуй, чересчур. Сейчас я тебе ничего путного не скажу, – она постучала ногтем по бутылке с коньяком. – Глаза слипаются и голова гудит, как государственная Дума. Давай спать завалимся, а утром, может, какие-то мысли и придут. Пока Роксана была в душе, Ольга постелила им вдвоем на своей кровати и принесла еще одну подушку. Роксана заснула, как только голова коснулась подушки, а она еще долго смотрела в потолок, переживая увиденное. Почему-то ей казалось, что она уже видела эту белую комнату, более того, она была в ней! Даже вкрадчивый голос казался знакомым! За окном уже наступил день, когда сон сморил ее. |
||
|