"Русский экзорцист" - читать интересную книгу автора (Николаев Андрей)

Глава 15

Пушкин казался унылым и печальным, но, как подумал Волохов, не от горьких раздумий или в приступе стихосложения, а по причине более прозаической: голуби, как мэрия ни старалась этому помешать, с редким упорством гадили поэту на голову. День был пасмурным и прохладным, что было особенно приятно после изнуряющей жары. Возле памятника поэту фотографировались туристы. В кинотеатре закончился утренний сеанс, и народ валил к метро, обходя фонтан, от которого ветер разносил водяную пыль.

Вместе с толпой Волохов спустился в подземный переход, перешел на другую сторону Тверской и остановился, соображая, с чего начать поиски. Рядом стояла палатка с забавным названием «Крошка-Картошка», и он вспомнил, что ничего не ел после встречи с Брусницким в кафе на берегу реки. Купив две здоровенные картофелины с грибами, крабовым мясом и сыром, он не спеша перекусил, разглядывая Тверской бульвар.

В центре Москвы ураган не наделал столько бед, как во дворе Светкиного дома. Сорванные рекламные щиты убрали, а на их место уже повесили новые. Ветер повалил на бульваре старые деревья, а град выбил несколько стекол в домах, построенных еще в девятнадцатом веке. Поваленные тополя и липы уже распилили и вывезли, убрали сломанные ветки, и только еще не засыпанные ямы свежей земли напоминали, что деревьев на бульваре было куда больше.

Выбросив в корзину фольгу от картошки, Волохов отхлебнул кофе из бумажного стаканчика. Кофе был несладким. Поболтав в стаканчике пластиковой ложечкой, он отхлебнул снова. Сладости не прибавилось.

– Ну что ж, экономика должна быть экономной, – пробормотал он, оглянувшись на двух веселых продавщиц из палатки.

По Тверской он дошел до Леонтьевского переулка и свернул вниз. Здесь московское небо будто придавило дома к земле, не позволив вырасти выше двух-трех этажей. В этом районе старые дворики давно утратили свое очарование. Еще с тех пор, как их облюбовали посольства иностранных государств. После распада Советского Союза посольств прибавилось. Волохов прошел мимо Украинского и Азербайджанского и свернул направо к МХАТу. Вернувшись по Тверскому бульвару на площадь, он на этот раз пошел через Гнездниковский переулок. Спустившись по переулку, он свернул налево и вдоль солидного здания какого-то банка снова вышел к Украинскому посольству. Возле входа суетилась очередь то ли за визами, то ли за вкладышами, дающими право на въезд в суверенную Украину. Собирали Русь по кусочкам, горько усмехнувшись, подумал Волохов. Столетиями собирали. Сколько народу положили в войнах со шведами, татарами, поляками и бог знает кем еще, а развалилось все за год-два.

Дома вокруг были заняты под конторы и посольские гостиницы с охраняемыми входами. Вряд ли убийца, преследовавший гомосексуалистов, нападет где-то здесь. Но появиться в этом месте он обязательно должен. Во всяком случае, если выбирает жертву случайно. Он появится не сегодня, так завтра, не завтра, так через день, два. Через неделю. А вслед за ним придет и тот, кто был так нужен Волохову. Обязательно придет, решил он, если, конечно, наши логические выкладки чего-то стоят. Думать о том, что они с Александром Ярославовичем изначально пошли по неверному пути, просто не хотелось. Нет у него другого выхода, как найти врага, и потому Волохов гнал прочь сомнения. При мысли о демоне он чувствовал, как сжимаются кулаки и пересыхает в горле. Опустошенность, нахлынувшая после похищения Светки, прошла и Волохов жаждал встречи лицом к лицу, чем бы она ни закончилась. Сегодня вечером он будет ждать его где-то здесь.

– Новости из-за рубежа, – симпатичная дикторша ласково улыбнулась, – сегодня в столице Бельгии прошла ежегодная демонстрация представителей сексуальных меньшинств.

– Да, это самая главная зарубежная новость, – прокомментировал Петр Вашков, застегивая перед зеркалом рубашку.

На экране мужики с силиконовыми грудями и мужеподобные тетки, приплясывая, обнимаясь и целуясь взасос перед камерой, двигались по улицам Брюсселя.

– Они требуют для себя равных прав со всеми гражданами. Не секрет, что в странах Евросоюза еще встречаются факты дискриминации гомосексуалистов и лесбиянок. Вот что передает наш собственный корреспондент в Брюсселе, Леонид Колокольников.

На телевизионном экране возник жизнерадостный мужчина. Часто оглядываясь через плечо на проходящих демонстрантов, он упоенно вещал:

– Сегодня на улицах бельгийской столицы праздник. Конечно, это праздник весьма специфический, тем не менее здесь, – он сделал широкий жест рукой, – сегодня нет ни одного хмурого лица. Сегодня представители сексуальных меньшинств вышли на улицы, чтобы показать, что они такие же люди, как и все, что пора, наконец, положить конец…

– Правильно, – опять прокомментировал Вашков, – положить на вас всех большой и толстый конец.

– … чтобы они смогли открыто объявить всему миру о своих чувствах.

– Только этим и занимаются, – Вашков отошел от зеркала и примерил наплечную кобуру.

– Мой собеседник Жан-Пьер, тоже журналист.

Камера показала крупным планом накрашенное мужское лицо с пухлыми влажными губами, длинными наклеенными ресницами и модной двухдневной щетиной.

– Я хочу сказать всем, – Жан-Пьер говорил с придыханием, почти облизывая микрофон, – мы тоже люди. Я здесь со своим другом, мы любим друг друга и хотим призвать людей, ратующих за демократию во всем мире: давайте относиться терпимо к тем, кто не похож на нас! Кто знает, может, за нами – будущее!

– Какое за вами будущее, урод ты конченый, если у вас даже детей своих быть не может, – Вашков схватил пульт и переключил канал.

– А теперь, дорогие зрители, встречайте певца, поэта, композитора, – ведущий концерта отступил от микрофона, протягивая руку в сторону кулис, – прошу!

– А также главного пидора России, по совместительству, – добавил Вашков, взглянув на экран.

– … За мной оно следило, как тень, не исчезая,

Я чувствовал спиною, как взгляд меня пронзает , – сипло сказал певец,

композитор и поэт, крадучись передвигаясь по сцене и тщетно пытаясь

попасть в ноту и в такт музыке.

– Суки рваные, – заорал Вашков, – когда же это кончится?

Схватив со стола пистолет с глушителем, он разрядил обойму в экран телевизора. Гулко взорвалась трубка, посыпались осколки. Пробивая телевизор, пули рикошетили от стен, разлетаясь по комнате. Вашков давил и давил на спуск, пока сухие щелчки бойка не довели до его сознания, что магазин пуст. Трясущимися руками он выщелкнул обойму и, вставив полную, поставил «ТТ» на предохранитель. Пистолет у него остался после одной из разборок. Кореша сказали: ты без ствола, а этот, вроде, чистый, забирай. Хорошее время было. Было да прошло. Когда его, пьяного в дым, «опустили» какие-то ублюдки в собственном подъезде, отношение к нему изменилось. Конечно, их нашли. Нашли – и Вашков лично их кончил, но, чувствуя косые взгляды ребят, он предпочел уйти. Теперь он один, но мразь эту будет давить, пока жив!

– Ничего, – бормотал он дрожащими губами, – ничего. Сегодня мне станет легче. Еще немного легче.

Свою «Восьмерку» Вашков припарковал недалеко от ресторана «Пушкин». Выйдя из машины, он поправил пиджак, проверив, не выступает ли кобура. Не спеша, будто прогуливаясь, прошагал по Тверской, свернул под арку в Большой Гнездниковский переулок. Миновав театр «ГИТИС» и бар с бильярдом, стал не торопясь прохаживаться, будто поджидая кого-то. Час был поздний, но бар закрывался в три часа ночи, и подозрения Вашков вызвать не мог. Иногда из кафе кто-то выходил, слышалась музыка. С Тверской в переулок вошли две девицы и, вяло переругиваясь, исчезли в дверях кафе. Вашков усмехнулся. Посмотрим, скоро ли вы после сегодняшней ночи сюда зайдете.

Около двух часов из кафе вышел парень лет двадцати пяти в светло-бежевом летнем костюме. Белая рубашка оттеняла загорелое смазливое лицо. На шее был небрежно повязан яркий платок. Достав сигареты, он картинно прикурил, подняв лицо к небу, выпустил дым и стал спускаться по ступенькам. Вашков двинулся за ним, но дверь кафе хлопнула, и на крыльцо выскочил еще один мужчина. Он был в джинсах и темной рубашке с коротким рукавом. Половина лица его была изуродована ожоговым шрамом, короткие волосы серебрились сединой. Вашков отступил в тень.

– Алик, – крикнул мужчина, – Алик, подожди.

Парень остановился, поджидая его.

– Ну, чего тебе? – по капризному тону можно было судить, насколько ему надоел собеседник.

– Подожди, – мужчина, прихрамывая, догнал его, – нельзя же вот так …

– Почему нельзя? – всплеснув руками, искренне удивился Алик, – я тебе сразу сказал: я мальчик дорогой. Сходи к Большому, там нищие солдатики. Они за полтинник отсосут. Или к жене возвращайся.

– Я не могу с женщинами. После ранения не могу, – глухо сказал мужчина, – с моим лицом…

– А я что, мать Тереза, что ли?

Разговаривая, они спускались по переулку. Алик шел, небрежно роняя слова через плечо. Мужчина, припадая на правую ногу, старался не отстать от него. Вашков, держась в тени, следовал за ними.

– Ну, постой, – мужчина схватил парня за рукав, – оставь хотя бы телефон…

– Ага. И жопу на ночь.

– …я найду деньги…

– Со своей пенсии по ранению, что ли? – Алик явно издевался. – Слушай, капитан, а если бы ты дожарился в том БМП до корочки, больше бы платили?

Мужчина сгреб его рукой за отвороты пиджака и, вздернув на цыпочки, приблизил к своему изуродованному лицу.

– Ну, ты паскуда! Как я тебя сразу не разглядел. Предупреждали меня… эх, руки марать не хочется. Пшел отсюда.

Алик отскочил, поправил шейный платок и, часто оглядываясь, поспешил прочь.

– А не хочется – не марай, – крикнул он издали.

Мужчина присел на прямо на бордюр тротуара, обхватил голову руками и замер, уставившись в землю. Со стороны украинского посольства в переулок, визжа покрышками, влетела «шестерка». Пискнув тормозами, она остановилась возле мужчины. Он взглянул на автомобиль, отвернулся и закурил. Из машины вышла высокая стройная женщина в светлом платье, перетянутом широким поясом. Волосы ее были кое-как заколоты в пучок на затылке. Подойдя к мужчине, она присела на корточки и попыталась заглянуть ему в лицо.

– Это я, – голос у нее чуть дрожал, речь была сбивчива и сумбурна, – а я тебя везде ищу. Охранник в «Обезьянах» сказал, что ты ищешь Алика, а он сюда поехал, вот я и…

– Мы не сможем жить вместе, Вера. Оставь меня, наконец, мне не нужна жалость. Я не смогу…, на нас смотреть будут, как…, – нервно затянувшись сигаретой, мужчина махнул рукой.

Женщина присела на бордюр рядом с ним.

– Какая жалость, дурачок? Какая жалость? Десять лет вместе, я же ждала тебя с войны и плевать мне, кто как смотреть будет!

Она встала голыми коленями на серый асфальт, притянула к себе его голову и он уткнулся лицом ей в шею. Плечи его затряслись.

Вашков, сцепив зубы, прошел мимо. Он увидел, как Алик свернул перед МХАТом к Тверскому бульвару и ускорил шаг, на ходу навинчивая глушитель. Сзади хлопнула дверца машины. Он оглянулся. «Шестерка», мигнув поворотником, выехала на Тверскую. Переулок был пуст.

– Эй, Алик, постой, – крикнул Вашков.

Парень, вихляя бедрами, перебежал проезжую часть и обернулся. Вашков, широко улыбаясь и держа руку с пистолетом за спиной, не спеша шел через дорогу.

– Я уж думал, не найду тебя, – радостно сообщил он.

– Я тебя знаю? – спросил Алик, щелчком отправляя сигарету за плечо на дорожку скверика.

– Вряд ли. И я тебя не знаю, но надеюсь узнать поближе.

Алик оценил дорогую одежду, массивный браслет на руке незнакомца и жеманно повел плечом.

– Надежды юношей питают, папаша. Я мальчик дорогой.

– А я в курсе, – покладисто сказал Вашков, подходя вплотную, – ты кредитные карточки берешь?

– Чего? – оторопел Алик.

– Или только за щеку принимаешь? – Вашков ткнул ему стволом «ТТ» в живот, – а ну, падаль, отойдем-ка сюда, – он толкнул оторопевшего парня к кустам, отделявшим посыпанные песком дорожки скверика от чугунной ограды.

– Ты чего, отец, говна объелся? Да ты знаешь, с кем я…

Вашков ударил его в лицо рукояткой пистолета. Из рассеченной щеки потекла кровь. Алик взвизгнул и, повернувшись, бросился прочь. Вашков сделал шаг и носком ботинка врезал ему по щиколотке. Ноги Алика заплелись, и он рухнул в траву, проехавшись по ней лицом. Не вставая, он оглянулся. Половина лица его была в земле, губы тряслись. Отталкиваясь ногами, он пытался отползти от подходящего вразвалочку Вашкова.

– Так это ты тот самый псих…

Вашков рассчитанным движением ударил его ногой в лицо, разбив губы. Алик опять взвизгнул.

– Что ж ты того, обгорелого, не замочил? – давясь кровью и слезами, спросил он, – тоже ведь голубой!

– Он мужик, он опомнится. С ним рядом такая женщина, что он не пропадет, – Вашков расстегнул ширинку, – а ты, падаль, сейчас займешься знакомым делом. С любовью и прилежанием. Потому что если мне не понравится…

– И ты меня отпустишь? – Алик не верил своему счастью.

– Конечно, – легко согласился Вашков.

Конечно нет, закончил он про себя. Он представил, как нажмет кнопку выкидного ножа и взрежет эту тонкую шейку от уха до уха. И еще одним ублюдком станет меньше. Они не должны жить и не будут, и пока я смогу вас давить…

Алик встал на колени, снял с шеи платок, вытер рот и, наклонившись, взял распухшими губами его вялый член. Вашков собрал в горсть его растрепанные волосы и слегка ткнул стволом пистолета в шею под подбородком.

– Мне кажется, ты не сделаешь мне больно, а?

Алик замычал, мотая головой.

Вашков ощутил долгожданное возбуждение. Алик, закрыв глаза, со знанием дела сдвинул губами крайнюю плоть с головки члена, и Вашков почувствовал, как знакомая дрожь поднимается по телу. Он повернулся боком к освещенной проезжей части бульвара, чтобы свет падал на лицо Алика, ускорившего, в порыве энтузиазма движения губ, как вдруг тот замер, уставившись ему за спину.

– Ну, ну, не огорчай меня, – надавив пистолетом в шею, посоветовал Вашков.

Парень смотрел мимо, не реагируя на слова, и Вашков увидел, что глаза его от ужаса вылезают из орбит. Он нервно оглянулся и у него перехватило дыхание. Из тени старой липы, к нему неслышно, будто скользя над травой, двигался кто-то в черной, будто клубящейся дымом мантии. Свет фонарей таял и исчезал касаясь, его одежды, оставляя видимым лишь расплывчатый контур. Бледное, едва проступавшее в тени накинутого на голову капюшона лицо поражало отрешенностью и безразличием. Тем не менее Вашков понял, что это за ним. Он бы не смог объяснить свою уверенность, просто была какая-то подсознательная убежденность, что незнакомцу в мантии нужен именно он. Не этот стоящий на коленях скулящий пидор, а именно он, Петр Вашков. Выбрасывая в сторону врага руку с «ТТ» он развернулся и почувствовал, что двигается слишком медленно, словно его окружал связывающий движения плотный туман. Сырой и холодный туман, пропитавший одежду и ползущий по телу миллионами личинок, стремящихся проникнуть сквозь кожу. У него был только один выстрел, больше ему сделать не позволят. Один выстрел и один шанс. Удлиненный глушителем ствол пистолета поднялся на уровень бледного лица, заполнившего, казалось, весь мир. Плавно и уверенно Вашков нажал на спуск. Время замедлилось. Отдача подбросила ствол «ТТ» вверх, и Вашков увидел пулю. Крутясь вокруг своей оси, она продавливала воздух, оставляя за собой кильватерный след, словно летящий по воде парусник. Надрезанный крест-накрест кончик пули вошел точно в переносицу между белесых немигающих глаз. Вашков облегченно выдохнул, зная, что надрезанный кончик пули раскроется лепестками. Что голова незнакомца лопнет, словно перезрелый арбуз, и разлетятся корками кости черепа, брызнув красным и серым.

Пуля вошла между глаз, словно нырнула в тесто. Поглотившая ее кожа затянула впадину в месте удара, как сомкнувшаяся диафрагма фотообъектива.

Вашков услышал, как пуля, пройдя навылет, лопнула в окне дома через дорогу, и стекло, звеня, посыпалось на тротуар. Но отметил он это уже краем сознания, потому, что незнакомец ударил его снизу по руке. Пистолет вылетел и, бросая тусклые блики вороненым стволом, устремился к звездам, вращаясь, как бумеранг.

Правая рука онемела и бессильно повисла. Растопыренными пальцами левой Вашков ударил в ненавистные белесые глаза. Вернее, ему показалось, будто ударил, потому что едва он успел приподнять руку, как дикая боль пронзила низ живота, и эта боль парализовала его. Он опустил глаза и увидел, как костлявые, нечеловечески длинные пальцы сжимают его все еще эрегированный член вместе с мошонкой, выдирая их из тела. Словно в замедленном кино, он увидел, как натянулась и лопнула кожа у основания члена. Как рвались один за другим волокна мышц и как, наконец, костлявая кисть руки ушла в сторону, сжимая свою добычу, и из расстегнутых брюк ударил фонтан густой крови.

Брюки мгновенно намокли, тело стало ватным и непослушным, зато слух обрел небывалую остроту. Вашков услышал шелест проезжающего по бульвару автомобиля. Рядом кто-то жалобно скулил, заглушая плеск падающей на землю крови.

Белесые глаза приблизились вплотную, словно пытаясь рассмотреть, что он чувствует. Вашков последним усилием попытался ударить головой в ненавистное лицо, но голова его лишь слегка качнулась, и, увлекаемое этим последним сознательным движением обескровленное тело осело на землю.

Алик замер с открытым ртом, из которого стекала скопившаяся слюна. Незнакомец в мантии молча смотрел на него. С обезображенного куска мяса в его руке каплями падала кровь, впитываясь в светлый пиджак лежавшего ничком Вашкова. Алик почувствовал, что его сейчас вырвет. Полупереваренные жюльен, кофе и ликер поднялись по пищеводу и хлынули изо рта, стекая по подбородку на испачканную зеленью травы рубашку. Глаза заволокло слезами и фигура перед ним стала совсем расплывчатой.

Внезапно земля дрогнула, словно по бульвару шла тяжелая военная техника. Алик услышал тяжкий топот и моргнул, стряхивая слезы.

Серая массивная тень, метнувшаяся с проезжей части через чугунную решетку ограды, с лету врезалась в незнакомца, опрокидывая его на стоявшего на коленях Алика. Его обдало тяжелым смрадом, будто пахнувшим из звериной пасти, одновременно окутывая могильным холодом. Теряя рассудок, Алик закричал и забился под тяжестью рухнувших на него тел, точно кролик, придавленный к земле напавшим хищником. Вырвавшись из-под свившихся в схватке тел, он откатился в сторону. То, что он увидел, напомнило сцену из какого-то кошмара, то ли приснившегося после дикой пьянки, то ли увиденного в кино. Противники расцепились на мгновение и, сливаясь в тень мгновенным перемещением, закружились, выбирая момент для броска. Мантия незнакомца, убившего Вашкова, расплываясь черным дымом, выбрасывала плотные клубы, увеличиваясь в объеме и вырастая на глазах во что-то бесформенное и огромное. Напротив него, глубоко взрывая кривыми когтями землю, припадал к траве, раскачивая прямоугольной шипастой головой с кошмарной пастью, словно сошедший с экрана персонаж из «Парка Юрского периода». Алик даже вспомнил название этого чудища и обрадовался, точно от этого зависела его жизнь. Велоцираптор!

Как на экране компьютера, в его мозгу отложились фразы чужого разговора:

– Ты должен быть доволен, язычник. Я очищаю город от скверны.

– Чтобы создать чудовище!

Словно надувная игрушка, ящер увеличивался в размерах, становился коренастей и массивней. Он ударил хвостом. Разлетелась щепками скамейка, взлетели комья земли. С диким ревом раскрывая пасть с мелькавшим красным языком и выбрасывая вперед задние лапы, ящер прыгнул в черную клубящуюся тучу. Казалось, невозможно остановить бросок мощного тела, ощетинившегося длинными кривыми когтями. Облако устремилось навстречу, обтекая противника со всех сторон. Врезавшись в него, раптор на мгновение завис, как приклеившаяся к липучке муха, и с ревом опрокинулся на спину. Взлетели земля и вырванная трава. Лапы ящера, окутанные черными клубами, были словно зажаты в тисках. Бешено вращая желтыми глазами с вертикальным зрачком, он вцепился зубами в навалившееся на него расплывчатое тело. Что-то противно затрещало, словно ломающаяся ветка дерева, и ящер, разжав зубы, взревел от боли. Одна из лап, вывернутая в суставе, бессильно упала на землю. Обретая реальные контуры, облако, словно расплющивая, давило на него с все возрастающей силой. Наполненный болью и ненавистью рев пронесся над Тверским бульваром. В последнем усилии взметнувшийся длинный хвост обрушился сверху на бесформенное тело врага. Хлюпнув, будто разбитая о камень медуза, облако стекло с распростертого тела, отползая в сторону.

Помогая себе хвостом, раптор приподнялся на трех лапах, не признавая поражения.

Будто кто-то повернул ручку громкости, и Алик услышал визг тормозов останавливающихся автомобилей, крики и топот ног бегущих от Пушкинской площади людей.

Скользя по траве, словно ртуть, черное бесформенное тело покатилось в сторону Сытинского переулка, принимая очертания человеческой фигуры.

Раптор, держась в тени деревьев, метнулся вниз по бульвару. Ускользающее сознание Алика успело отметить меняющийся на бегу облик ящера, но может быть, это просто шок от пережитого ужаса играл с ним шутки.