"«Властелин мира»" - читать интересную книгу автора (Дашкиев Николай Александрович)

Глава III „Колдун двадцатого столетия“

На следующий день Гарри работать не мог. Он жаловался на сильную головную боль, то и дело прикладывал примочки к воспаленным глазам. Джек также чувствовал себя неважно: волдыри на руке лопнули и на их месте образовались язвы. Но физические недуги обоих друзей отступали перед чувством подавленности, тревоги, даже страха.

Джек Петерсон и Гарри Блеквелл, опытные инженеры, были весьма далеки от веры в сверхъестественность событий и прекрасно понимали, что странные заболевания и нарушения психики вызваны какими-то вполне определенными причинами.

– Гарри, а не влияют ли на организм микроволны? – спросил Джек, задумчиво поглаживая лысину.

Гарри медленно покачал головой:

– Не знаю, Джек. Я заметил лишь одно: болезненные симптомы и галлюцинации начинаются у меня при очень точной настройке прибора и вблизи от него. У окна, например, стоны слышатся очень тихо, а боли я не чувствую совершенно…

– М-да… А не доложить ли нам профессору Харвуду обо всем этом?

– Что ты, что ты, Джек?! Помнишь условие: «Никаких вопросов, никаких экспериментов»? Неужели ты хочешь, чтобы нас вышвырнули отсюда без гроша?.. Нет, я предпочитаю сойти с ума здесь, чем подыхать с голоду на родине. Единственное, что можно сделать, – попробовать защищаться своими средствами. Давай подумаем: что если заэкранировать интегратор листом свинца, например? А затем…

– Тс-с-с, Гарри! Десять!

Профессор Харвуд, как всегда, вошел в лабораторию точно в десять. Он сразу же заметил воспаленные глаза Гарри Блеквелла и забинтованную руку Джека Петерсона, однако не сказал ничего и склонился над интегратором.

– Мистер Харвуд… – Джек переминался с ноги на ногу. – Гарри заболел. Денька два мне придется работать одному…

Харвуд холодно кивнул головой:

– Хорошо. Блеквелл, идите к врачу. Петерсон, продолжайте работу. Экспериментальное время будет сокращено на два часа. Вас это устраивает?

– Да, мистер Харвуд. Но я хотел бы получить инструктаж, – ведь я не работал с интегратором. Кроме того, меня интересует…

– Мне совершенно безразлично, что вас интересует, мистер Петерсон! – профессор Харвуд поджал тонкие белые губы и пригладил рукой и без того прилизанные редкие волосы. – Все, что вам следует знать, я объясню.

Он вышел из лаборатории и возвратился через несколько секунд со странным, похожим на большую автомобильную фару шлемом в руках. От шлема тянулся гибкий чешуйчатый провод. Харвуд присоединил его к интегратору и повернулся к Петерсону:

– Включите первый период. Волна семьдесят пять….

– Нет, не так. Замените кварцевый стабилизатор.

Джек засуетился над приборами. Его страшно возмущал презрительный и наглый тон Харвуда, но он боялся возразить не только словом, но и взглядом.

– Взгляните-ка сюда!.. Видите: эти две линии на экране должны совпадать. Ясно?

– Да. Но…

– Вам ясно, мистер Петерсон? В этом и состоит ваша задача. С ней справился бы любой воспитанник колледжа. Но… – Харвуд повел бровью. – Я решил нанять опытного инженера. Просто на всякий случай.

Петерсон поежился. Намек Харвуда показался ему более чем прозрачным. Значит, босс знает все, и может быть даже…

Пожилой инженер смотрел на молодого профессора с нескрываемой тревогой. Харвуду было не более тридцати пяти лет, и он выглядел даже красивым: строгие черты лица, высокий чистый лоб, умные волевые глаза. Но его лицо было неподвижной маской, во взгляде светилась холодная жестокость, а лоб… Что могло скрываться за этим сократовским лбом?.. Во всяком случае, в душе Харвуда не нашлось бы места сентиментальности. Лишь расчет – безжалостный, сухой. Такие люди способны и на величайшие открытия, и на страшнейшие преступления.

Харвуд, не снимая шлема, сидел у интегратора молча, как бы прислушиваясь к своим мыслям. Иногда он хмурил брови, иногда улыбался. Затем вдруг вскочил и, покусывая губу, обеспокоенно обвел глазами комнату. Он и в самом деле прислушивался: вертел головой во все стороны, чуть приоткрыв рот. Наконец неожиданно улыбнулся, злорадно, торжествующе, выключил аппарат и, захватив с собой шлем, быстрыми шагами вышел из лаборатории.

Спустя две-три минуты к подъезду почти бесшумно подкатил шикарный открытый автомобиль. Из него вышел толстяк с сигарой в зубах и молодая красивая девушка.

Профессор Харвуд спешил им навстречу, ослепительно улыбаясь…

Джек отвернулся от окна и, насупив широкие рыжие брови, раздраженно зашагал по лаборатории. Странное поведение Харвуда заинтриговало его. Можно было поклясться, что босс услышал рокот автомобильного мотора за несколько километров. Следовательно, таинственный интегратор – не что иное, как усовершенствованный звукоуловитель? Но зачем тогда этот шлем – без микрофона, без наушников?

Прошел час, другой – Харвуд не появлялся, сигнала начинать работу не было. Проклиная вынужденное безделье, Джек Петерсон слонялся по лаборатории. У него чесались руки от желания что-нибудь строгать, паять, сверлить или хотя бы производить какие-либо сложные вычисления. Может быть, именно поэтому, нарушая строжайший запрет, Джек Петерсон начал конструировать копию «радиошлема» профессора Харвуда.

В тот день босс в лабораторию так и не пришел, поэтому Петерсон мог экспериментировать свободно. В результате сложнейших вычислений ему удалось рассчитать размеры и форму антенны. Но получалось вовсе не то, что нужно: сооружение по своим размерам было бы подстать слону – лишь на один ободок шлема пришлось бы затратить свыше ста килограммов серебра.

Джек, вероятно, упускал из виду какое-то незначительное обстоятельство. Микроскопическая погрешность, которую он не сумел учесть, повторяясь многократно, приводила к абсурду. Но как ни напрягал он мозг, ничего не удавалось придумать.

Инженер ощутил приближение тягостного состояния отупения и озлобленности, которое так часто охватывало его с наступлением сумерек. Тело, измученное несносной жарой тропического дня, ждало почкой прохлады. Однако ночь не приносила облегчения: духота становилась еще более неподвижной; на землю опускался густой, пропитанный гнилыми испарениями туман; в освещенном электричеством воздухе то и дело гремели грозовые раскаты; низко нависшие тучи низвергали сплошные потоки дождя, но все казалось, что это лишь пролог настоящей грозы. Природа томительно ждала освежающей прохлады, но ее не было.

Джек сидел у стола, склонив большую лысую голову на свои жилистые руки. В такие безрадостные минуты, когда казалось, что жизнь прожита напрасно, он привык успокаивать себя воспоминаниями. В свое время ему прочили блестящее будущее. Он работал над созданием одного из первых типов радиолокатора, сконструировал несколько оригинальных приборов специального назначения. Но затем…

Перед глазами инженера возникла улыбающаяся Мегги. Пятнадцать лет назад они встретились и полюбили друг друга. Она была всегда весела и беззаботна; Джек, состоя консультантом лондонского отделения фирмы «Дженерал-Электрик», получал свыше трехсот долларов в неделю и имел широкую возможность экспериментировать в прекрасно оборудованных лабораториях… О, то было чудесное, неповторимое время!.. Правда, Мегги не нравилась туманная чопорная Англия; они мечтали о небольшой уютной вилле где-нибудь в Калифорнии, и Джек уверял, что виллу можно будет приобрести, как только окончится срок контракта.

Однако Мегги пришлось покинуть Англию гораздо раньше. Когда вспыхнула вторая мировая война и немецкие бомбардировщики начали рваться к городу, Джек настоял, чтобы Мегги уехала на родину, в Америку. Он предусмотрительно купил для жены билет на пароход нейтральной страны, однако лайнер «Уругвай», выйдя из Лондона, исчез без следа. Лишь у Азорских островов была подобрана шлюпка с этого судна. Мегги, конечно, погибла.

С того времени счастье изменило Джеку Петерсону. Не находя себе места от тоски и ненависти к немцам, он решил пойти в действующую армию; пережил ужас Дюнкерка, сражался с гитлеровцами в Африке, руководил звукометрическим судном в Северном море и там попал в плен. Не в пример другим, он отказался выдавать военные тайны и за это был брошен в один из самых страшных фашистских лагерей смерти на севере Норвегии.

О, этот лагерь!.. Джек там поседел, облысел и потерял здоровье…

Увлекшись воспоминаниями, инженер незаметно для самого себя уснул у лабораторного стола. Но сон не дал отдыха возбужденному мозгу: пережитое возникало вновь и вновь, воплотившись в более яркую форму.

Ему снилось утро в лагере. Оно начиналось пронзительным трезвоном электрических звонков, отождествлявших собой грядущие истязания и постоянную угрозу смерти. Как хотелось тогда, втянув голову в плечи, не слышать ничего, дать хотя бы на несколько минут покой изнуренному, обессиленному телу…

Джек весь сжался, ожидая во сне, что вот-вот на его плечи со свистом опустится плеть…

…А над дверью лаборатории все звенел и звенел звонок. Это был сигнал окончания работ. Через пять минут в лабораторном корпусе не имел права находиться ни один человек – включались электрические защитные приспособления.

Джек не услышал и второго сигнала. Но, как это часто бывает, едва лишь установилась абсолютная тишина, он проснулся внезапно и сразу же поднес к глазам светящийся циферблат часов.

«Пять минут одиннадцатого! – испуганно подумал инженер. – Что же делать?»

Он на цыпочках направился к двери, ожидая, что вот-вот блеснет вспышка, и ток высокого напряжения пронзит ему грудь. О, Джек Петерсон прекрасно помнил первый пункт приказа об охране лабораторного корпуса!

Однако ничего необычного не произошло. Хорошо смазанная дверь легко поддалась, и Джек после минутного раздумья высунул голову в коридор. Он тотчас же отпрянул назад и быстро заперся на ключ. В коридоре инженер увидел Смита, помощника Харвуда.

Смит, как всегда, шел крадучись. Он удивительно напоминал настороженного, принюхивающегося хищника: полусогнутая спина, казалось, была готова в любой момент выпрямиться, как стальная пружина; руки, согнутые в локтях и прижатые к бокам, подрагивали, как бы готовые вцепиться в намеченную жертву; его лицо с чертами неприятными и мелкими, как у хорька, непрерывно двигалось. Вряд ли можно было найти наружность менее привлекательную и вряд ли можно было меньше походить на инженера. Старожилы Гринхауза, этой секретной лаборатории, в первый же день предупредили Петерсона и Блеквелла, что Смит очень умен, хитер и жесток. С ним надо держать ухо востро. Харвуд в нем не чает души в верит каждому его слову.

Движение Джека было чисто машинальным: он не любил и побаивался Смита. Но как бы то ни было, лишь Смит смог бы помочь ему выбраться из неприятного положения случайного арестанта. На этот раз уже решительно инженер открыл дверь и вышел в коридор.

Смит возился у какой-то ниши против двери кабине та Харвуда. Джек мог бы поклясться, что ни углубления, ни какой-либо дверцы в стене раньше не было. Видимо, за узорчатым линолеумом находился тщательно замаскированный тайник.;

Обращаться к Смиту в эту минуту было более чем неблагоразумно: помощник Харвуда никогда не простит раскрытия одной из тайн лаборатории. Выругавшись про себя, Джек вновь прикрыл дверь, продолжая наблюдения сквозь узенькую щелку.

Смит, вероятно, ремонтировал оборудование какого-то электрического узла. Он соединял цветные провода, время от времени посматривая на монтажную схему, затем вдруг заковылял к выходу, – может быть, чтобы проверить устройство в другом месте. Джек решил, что выпал как нельзя более удобный случай улизнуть из лаборатории подобру-поздорову.

Лабораторный корпус был выстроен в форме дуги, и коридор, повторяя очертания здания, шел во всю его длину. Лаборатория Петерсона и Блеквелла помещалась почти в центре корпуса, рядом с кабинетом профессора Харвуда. До лестницы, ведущей па первый этаж, Джеку предстояло преодолеть не больше двадцати метров.

Тщательно заперев лабораторию, Джек быстрыми шагами двинулся к выходу. Едва он поравнялся с кабинетом Харвуда, как впереди, за поворотом, послышался натужный кашель Смита.

Джек замер. Возвращаться – поздно. Спрятаться – некуда. Ниша, у которой ранее возился Смит, оказалась незначительным углублением, сплошь заполненным проводами и аппаратурой.

Взгляд инженера упал на дверь кабинета Харвуда. Она была чуть-чуть приоткрыта, – вероятно, туда заходил Смит.

Может быть, если бы у Джека было время для размышлений, он никогда бы не рискнул забраться в кабинет шефа: из неприятного положения он попадал таким образом в очень опасное. Но способность к анализу восстановилась у инженера лишь когда он уже юркнул в запретную комнату и прильнул к замочной скважине.

Смит неторопливо окончил монтаж, сделал какой-то жест рукой, и тотчас же поднявшаяся из щели в полу плита наглухо закрыла нишу. Вслед за этим он направился к двери кабинета Харвуда.

Джек отскочил в сторону. В абсолютной темноте не найдешь даже места, где бы можно было спрятаться. Он ударился о какой-то массивный предмет, крякнул. А вслед за этим замок щелкнул дважды и настала тишина.

– Вот так история! – огорченно свистнул Джек. – Ну, старина, попался ты, как мышь в мышеловку! С Гринхаузом, конечно, придется распрощаться… и с долларами тоже.

Этот вывод должен был огорчить Джека. Но у него на душе почему-то стало приятно и легко. Сейчас, когда он явственно видел себя вышвырнутым из лаборатории, перспектива вновь стать безработным показалась ему совсем не страшной. Так всегда случалось с Джеком; ему трудно было расстаться с иллюзией, а затем он с легкостью подыскивал оправдывающие мотивы, с несомненной ясностью доказывая самому себе, что все идет к лучшему.

– Пустяки! – ворчал инженер. – Лучше быть безработным, чем сойти с ума в этой идиотской лаборатории! Да и кто знает, что за темные дела тут совершаются?

И вдруг ему захотелось узнать, чем же занимается профессор Харвуд. Даже один взгляд на кабинет босса мог бы раскрыть многое.

В ладонях, как на ветру, Джек зажег спичку. Красное колеблющееся пламя выхватило из темноты целый ряд шкафов с книгами, диван, большой письменный стол и громадную бетонную тумбу, сплошь заставленную приборами. На краю тумбы Джек заметил знакомые очертания интегратора с подключенным к нему «радиошлемом».

Даже под страхом смерти инженер не ушел бы теперь из этого кабинета. Он осторожно пробрался поближе к интегратору, уселся в удобное мягкое кресло, надел шлем и включил прибор.

Через минуту, когда нагрелись радиолампы, на экране интегратора заплясали зеленые змейки. А еще через несколько мгновений мгла в комнате начала рассеиваться.

Инженер оторопело следил за происходящим. Каждый предмет, каждая мельчайшая деталь появлялась в мерцающем серебристо-сером сиянии. Это был ни с чем не сравнимый свет: он воспринимался как нечто нереальное, призрачное. И все же Джек, не вставая с места, мог видеть абсолютно все в кабинете!

Взгляд инженера упал на книжный шкаф. Там было очень мало технических книг. На корешках инженер читал: «Психология», «Анатомия», «Экспериментальная хирургия», «Нервные болезни».

– Черт возьми! – прошептал Джек. – Неужели босс изготовил свой «радиошлем» для того, чтобы…

Удивительно: одно лишь воспоминание о харвудской антенне вызвало у Петерсона целый поток мыслей. В памяти совершенно явственно пробежал весь день. Расчеты, которые производил инженер, пытаясь разгадать секрет установки Харвуда, пробегали один за другим, формулы сменялись формулами, и Джек представлял их так ясно, словно перед ним вновь лежали исписанные страницы вычислений. Да и эти листы бумаги видел Джек!.. Вот измятый клочок ватмана, в нем Джек принес утром свой завтрак. В левом верхнем углу – небольшое масляное пятно. Ниже пятна – перечеркнутая крест-накрест формула… Ошибка?.. Да, Джек помнит, что формула казалась ему несоответствующей. Однако нужно было избрать именно ее, а не эту, подчеркнутую трижды…

Неожиданно легко Петерсон обнаружил, почему его расчеты оказались неудачными. Он смог бы теперь в точности скопировать «радиошлем». Но тут же стало ясно, что конструкцию можно значительно упростить. Расчет должен быть таким…

Джек порылся в карманах отыскивая записную книжку, но с удивлением заметил, что она ему вовсе не нужна. Он производил все вычисления в уме, ничего не забывая. Нужные формулы, заученные им четверть века назад, возникали в памяти, как на экране. Джек видел не только формулу, а целую страницу учебника, где эта формула была напечатана!

Инженеру потребовалась таблица логарифмов. И тотчас же перед его глазами появились длиннейшие столбцы семизначных чисел. Случилось невероятное: таблицу логарифмов, невообразимое скопище цифр, Джек Петерсон мог повторить наизусть!

Последнее открытие настолько удивило и напугало инженера, что он начал сомневаться, не снится ли ему все это и в здравом ли он уме.

Классическим способом, – ущипнув самого себя за нос, – ему удалось установить с достоверностью, что о сне не может быть и речи. А ясность сознания… Джек никогда не мыслил так ясно и ярко, как сейчас!.. Память обострилась у него до невероятных пределов: он помнил буквально все, начиная с младенческого возраста. Да и не только память. Лишь теперь Джек обратил внимание, что его обоняние и слух, крайне притупившиеся в последнее время, приобрели чрезвычайную восприимчивость.

Джек чувствовал запахи вещей. В помещении пахло гнилью, старыми книгами, железом, буковым деревом, духами «Атом», серной кислотой… и сахаром.

«Почему – сахаром? – недоумевал Петерсон. – Ведь сахар не пахнет?».

Но странно знакомый и вместе с тем необычный запах бил в ноздри тонкой ощутимой струйкой. Инженер протянул руку, и его пальцы наткнулись на склянку с плотно притертой пробкой.

Да, здесь хранился сахар! Джек высыпал на ладонь несколько сверкающих кристалликов и лизнул их языком.

К знакомому с детства ощущению сладости присоединились десятки привкусов. Джек смог бы описать историю этих крупинок: сахар перевозился в джутовом мешке, невдалеке от табака и сельди, затем хранился в медном или латунном сосуде. К сахару прикасалась рука мистера Харвуда, – да, Джек явственно чувствовал этот запах!

Это выходило за пределы возможного. Петерсона бил озноб. Инженер действительно находился в состоянии, близком к помешательству, однако не сделал ни малейшей попытки освободиться от «радиошлема». Он с жадностью ринулся в исследования, заново открывая мир, казавшийся ранее испытанным я изученным полностью. Звуки… О, все пространство было наполнено звуками! Джек слышал, как где-то в углу ползет какая-то крошечная букашка; оглушительно тикали карманные часы; сквозь закрытое окно или, может быть, даже через стены откуда-то долетали неторопливые грузные шаги; в каком-то из потаенных уголков джунглей зарычал хищник. А вот, пробиваясь сквозь хаос звуков, явственно донесся характерный шум морского прибоя… Как это могло случиться? Ведь до моря отсюда не менее сорока миль?!

Можно было бы растеряться в этом хаосе звуков, если бы Петерсон не приобрел способности легко концентрировать свое внимание на одном из них. Как в настраиваемом приемнике, в его уши врывались шорохи, писки, возгласы, а он все пропускал их, желая услышать еще что-то, более интересное. А, вот оно!

Ласковый девичий голос, – странно знакомый и одновременно никогда не слышанный ранее, – произнес:

– Ну, мой милый «Властелин мира», рассказывайте!

Ей ответил Харвуд:

– Хорошо, Бетси… Но раньше я покажу вам кое-что.

Пойдемте ко мне в лабораторию.

Джек Петерсон испуганно вскочил с кресла. От его резкого движения интегратор расстроился. Ярко-зеленые линии на экране расползлись в разные стороны. Мгновенно погасло серебристо-пепельное сияние окружающих предметов. Затихли звуки. Исчезли запахи.

За окном монотонно шумел дождь. В удушливой темноте плавали густые испарения болот.