"Первые залпы войны" - читать интересную книгу автора (Аввакумов Николай Васильевич)

Снова в полымя

Мы вышли к небольшой станции. На перроне сидели и лежали группами бойцы. Скверик перед вокзалом тоже был забит расположившимися на отдых подразделениями. Наш вид привлекал всеобщее внимание. Худоба и грязь на лице, изодранное в клочья обмундирование отличало отделение от других подразделений.

– Откуда вы такие, хлопцы? – спрашивали нас.

– Из окружения пробирались, – отвечали мы. Бойцы качали головой, провожая нас сочувственными взглядами. Уставшие и голодные, мы расположились под кустом акации.

– Что будем делать? – спросил я у бойцов. – Может, доложим о своем прибытии здешнему начальству? Пусть ставят нас на довольствие.

– Пока эта канитель протянется, мы с голоду умрем. Давай вначале ушки поедим. Вымоемся и белье постираем. Вон какое озеро! – показал Ушаков на гладь воды, видневшуюся за перелеском. Его предложение было заманчивым.

Отделение стало собираться на озеро. В это время появился незаметно отлучавшийся Дремин.

– Что, сержант, расставаться придется? Я нашел свою роту. Если желаешь, присоединяйся к нам, – предложил Дремин.

– Нет, мы будем искать свой полк, – ответил я. Дремин, попрощавшись с нами, вместе с бойцами из своей роты покинул нас. Нас осталось трое: я, Ушаков и Елкин. Мы направились к озеру. Ушаков, видимо, уже искушенный в рыбной ловле таким способом, разделся догола и предложил сделать то же мне с Елкиным. Он взял гранату и бросил ее в озеро. После взрыва на поверхность вверх брюхом выплыло до десятка крупных рыб.

– А сейчас за мной! – крикнул Ушаков и нырнул в воду.

Мы разожгли костер, подвесили над ним котелки с водой и стали чистить рыбу. В это время со стороны перелеска, отделяющего станцию от озера, послышался глухой топот. Минуту спустя раздвинулись кусты. Из них вышел младший лейтенант с пистолетом в руке и несколько бойцов с винтовками наперевес.

– Руки вверх! Ни с места! – скомандовал младший лейтенант. Он одним прыжком встал между нами и оружием. Отшвырнув ногой в сторону наши автоматы, приказал одеться. Я стал объяснять, что мы только выбрались из немецких тылов и голодны. Но младший лейтенант не внимал мне.

– Одевайтесь, и живее. Там, в комендатуре, во всем разберемся, торопил он.

Комендатура располагалась в небольшой комнатке вокзала. За однотумбовым столом сидел худой высокий капитан. Младший лейтенант доложил о том, что задержанные доставлены, и вышел за дверь. Капитан строго посмотрел на нас и стал расспрашивать, кто мы такие, откуда взялись и что делали у озера. Я подробно рассказал о нашей одиссее, и, когда капитан услышал, что все это может подтвердить сержант Дремин, который здесь нашел свою роту, он как-то сразу просиял.

– Значит, Дремин жив? – встрепенулся капитан.

Он вызвал того младшего лейтенанта, который привел нас в комендатуру, и приказал, чтобы нас одели, хорошо накормили и зачислили в хозвзвод.

– А как быть с их оружием? – спросил младший лейтенант и дал знак в открытую дверь, чтобы занесли в комнату захваченное у нас вооружение. Увидев немецкие автоматы, капитан сказал, чтобы их заменили на наши. Я попытался убедить, что немецкие автоматы лучше наших. Капитан ответил, что нечего рассуждать, и я понял, что попытка доказать будет бесполезной.

– Надо воевать своим оружием. К тому же у нас нет боеприпасов к этим автоматам. – Так капитан поставил точку в разговоре об оружии.

Встретив нас, старшина с буденовскими усами оглядел каждого с ног до головы.

– Видно, хорошая прогулка у вас была, – качал он головой. – Ставлю вас на довольствие, а обмундирование выдам новое. У Михальченко всегда все есть. Недаром сам командир полка уговаривал на сверхурочную остаться. Пока вам подберут что надо из моих запасов, вы пообедать успеете.

Михальченко распорядился, чтобы повара нас хорошо накормили, а сам куда-то ушел. После нескольких дней отсутствия горячей пищи мы с упоением и жадностью хлебали теплые щи, которых отвалил нам повар по целому котелку. Ели и не могли насытиться. На второе нам дали тоже почти по полному котелку гречневой каши. Мы почувствовали, что желудки уже переполнились, но еще хотелось есть. Повар смотрел на нас внимательно, как-то по-отечески и сказал, что больше не даст. Он объяснил, что после голодовки сразу много есть вредно. Вечером повар пообещал нас накормить до отвала. Сразу после такого обеда нас стал валить сон. Но тут подошел Михальченко с каптенармусом. Они были увешаны обмундированием. Нас удивило, что все то, что принес старшина, было по размеру. Михальченко смотрел на нас и по-доброму смеялся, расхваливая себя.

– У Михальченко глаз наметан. Когда вас ко мне привели, я уже тогда понял, кому какой размер нужен. За службу я, поди, несколько тысяч бойцов одел, – говорил, словно ворковал, старшина.

Сменив свои лохмотья на новое обмундирование, мы тут же свалились спать. Вечером нас растолкал повар. Он, как и обещал, накормил до отвала. Сказал, что мы пока переходим в его распоряжение.

Утром, разговаривая с бойцами, я узнал, что мы находимся в районе Идрицы, что еще утром 6 июля в полосе 22-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Ершаков, немцы прорвали оборону, захватили плацдарм на северном берегу Западной Двины. Передовые части противника глубоко прорвали оборону и угрожают окружением. На нашу станцию все больше прибывало потрепанных в боях подразделений. Одни шли дальше, другие делали здесь привал и, отдохнувши, продолжали отход. Из рассказов бойцов можно было сделать вывод, что немцы наступают большими механизированными колоннами.

Нам суждено было пробыть в хозвзводе только одни сутки. На следующие началось спешное формирование батальонов из тех бойцов, что находились на станции. Первый батальон в середине дня ушел на восток. Второй, в который попали мы, в роту лейтенанта Ширяева, задержался на станции после ухода первого батальона на три часа. Разведка, вернувшись с задания, сообщила, что пути на восток отрезаны. После небольшого совещания командиры приняли решение пробиваться к своим через немецкие тылы, двигаясь вначале в юго-западном направлении, а затем повернуть на восток. Чем объяснить именно такой маршрут, для меня непонятно и до сих пор.

Уже на закате колонна батальона вышла со станции. Двигались мы по заброшенной проселочной дороге в. надежде, что не встретимся с противником, предпочитающим хорошие дороги. Вел колонну капитан Худяков.

Мое отделение в составе первого взвода шло в колонне следом за командирами. Настроение подавленное: только успели выйти из тылов противника и снова попали туда же. Что нас ждет впереди, никто не знал, но все понимали, что будет нелегко и многим суждено погибнуть. Вместе с командирами и штабниками шел грузный майор лет пятидесяти. Он постоянно отставал и приглядывался к бойцам. Не знаю, чем я приглянулся ему.

– Товарищ сержант, я попрошу вас понести немного мою сумку, обратился ко мне толстяк. Я не отказал и взял у него противогазную сумку. Она оказалась чрезвычайно тяжелой – килограммов с десяток.

«Вот этого еще не хватало», – подумал я. Меня подмывало любопытство, что за тяжести взял с собой майор. Он, видимо, прочитал в глазах, что я подумал, и, как бы оправдываясь, сказал, что второпях собирался, а на привале повыбрасывает все лишнее. Ловя удобный момент, я ощупывал сумку. Что там было, кроме патронов, так и не понял. Майор семенил рядом, стараясь, чтобы я был все время на глазах, и уговаривал пойти к нему в ординарцы. Обещал легкую службу. Уже за первый час пути он до того мне надоел, что я насилу сдерживался, чтобы не послать его подальше.

Дорога вывела нас на поля, за которыми виднелась большая деревня. Здесь нас ждал головной дозор. Комбат Худяков остановил колонну, дал команду не выходить на открытые места. Стали наблюдать. По деревне сновали мотоциклы, курсировали автомашины с немецкими солдатами. Командиры посоветовались и решили с наступлением сумерек броском пересечь дорогу восточнее деревни.

Майор не отставал от меня ни на шаг. Я не расспрашивал, кто он, но из отдельных его слов понял, что он не из нашей части, какой-то штабник и имеет большие связи с высоким командованием.

Наш бросок через дорогу был замечен немцами. Не успели мы скрыться в лесу, как они накрыли батальон минометным огнем. Противник прочно сел нам на хвост, преследовал километров пять. Батальон круто свернул на восток и шел, а вернее, бежал, стараясь не терять из виду шоссейную дорогу. Немцы двигались по другой дороге параллельно, обстреливая нас из пулеметов. Пришлось взять круто вправо – в лес. Углубившись километра на три, мы наткнулись на болото. Капитан Хабаров приказал занять оборону со стороны дороги. Но со стороны болота послышалась стрельба. Мы поняли, что зажаты с двух сторон. Наша рота стала окапываться со стороны болота, откуда немцы наседали все сильнее. Сюда пришел и старший политрук капитан Постников. Он стал рыть себе ячейку там, где заняло оборону наше отделение. Ушаков, который быстро управился со своим окопом, предложил помочь Постникову, но тот отказался.

Мы уже четко слышали хлюпанье болотной грязи под сапогами, видели вспышки от автоматных очередей. Пули свистели над нашими головами или ложились возле нас. Командир роты Ширяев приказал без его команды огонь не открывать. И только тогда, когда среди редкого кустарника можно было увидеть силуэты солдат, идущих густой цепью, лейтенант скомандовал: «Огонь!» Этого немцы не ожидали. Они заметались на месте, затем побежали назад. Плотный пулеметный и автоматный огонь с близкого расстояния косил противника. Снова наступать немцы не решились, а стали лениво обстреливать нас из минометов. Их огонь особого вреда батальону не приносил, потому что немцы сами толком не знали, где и как мы расположились в обороне. Но некоторые случайные, как говорят, «дурные» мины наделали бед.

Так, наповал был убит старший политрук Постников. Тяжелая мина, разорвавшись между окопами моих друзей, убила сразу и Ушакова, и Елкина. Когда мне сказали, что Ушаков мертв, я не поверил. Я просто не представлял, что смерть может взять такого богатыря. Но когда увидел его безжизненное тело, белое, как полотно, лицо и чуть приоткрытый рот, я заплакал и почувствовал себя слабым, подверженным смерти, только вот не знаю, когда она настигнет меня. Я почувствовал себя совсем одиноким. Мы второпях расширили недорытый окоп Постникова и погребли в нем троих погибших товарищей, не успев отдать им воинских почестей.

Сомнений не оставалось: мы попали в плотное кольцо. Худяков, посоветовавшись с командирами, решил пробиваться на восток, к шоссейной дороге. План был такой. Первая рота завязывает бой в деревне и прорвется через нее. Противник подумает, что это основной удар батальона, и направит туда все силы. Батальон тем временем южнее дороги броском выскочит из кольца.

Немцы, прекратив обстрел батальона, были уверены, что он никуда не уйдет и с рассветом можно будет разгромить нас. Поэтому атака роты лейтенанта Ширяева на деревню оказалась неожиданной. Немцы в панике выскакивали из домов. Зарево загоревшихся изб хорошо освещало деревню. Бойцы забрасывали гранатами скопления немцев и поливали по ним из пулеметов… Ширяев, словно из автомата, с озорством сеял из «ручника» по немцам и кричал:

– Хлопцы, не рассеиваться!

За деревней он остановил роту и сказал:

– А ну-ка, ребята, дадим еще фрицу огонька на прощанье!

Рота залегла и ударила из всех видов оружия по опомнившимся немцам, которые попытались ее преследовать. Этой дерзости противник не ожидал и откатился назад.

– Искусство боя не только в атаке, но и в умении вовремя оторваться от противника. За мной, ребята! – крикнул Ширяев. И мы броском кинулись в лес, где должен был находиться прорвавшийся батальон. До рассвета оставалось достаточно времени, чтобы подальше уйти от дороги. В стороне деревни и восточнее ее еще полчаса слышались разрывы мин. Это немцы вслепую-обстреливали место, где, по их предположению, должен находиться батальон.

Уставшие, мы расположились в густом ельнике, редком для этих мест. Спали все тревожно, так как немцы в любое время могли обнаружить нас. Где-то невдалеке-запели петухи. Я встрепенулся. Протерев глаза, увидел, что светает. Метрах в двадцати от меня стоял капитан Худяков. Он потянулся, проделал гимнастические упражнения, надел гимнастерку. Выглядел он так, словно не пережил тревожной ночи с боями и бросками.

Вдруг послышались звонкие женские голоса. Недалеко от нас по тропке шли четыре девушки. Капитан подошел к ним, и долго они о чем-то говорили. Затем он собрал командиров и отвел их в сторону. Среди них был и тучный майор. Он не расставался с тяжелой противогазной сумкой, которую я протащил более 15 километров, так и не узнав, что в ней. Советовались они долго, спорили. Особенно горячился лейтенант Ширяев. Капитан Худяков поманил меня пальцем. Наверное, потому, что я не спал и сидел, а все лежали.

– Вот возьмешь с собой в разведку этого сержанта, – сказал он сутуловатому, невзрачному младшему лейтенанту. Капитан поставил задачу узнать, какими силами располагает противник в соседней деревне. Если там немцев нет, то найти председателя колхоза и попросить у него пару барашков и еще чего-нибудь из провизии.

Мы тронулись по направлению к деревне. Младший лейтенант Денисов всю дорогу ворчал про себя:

– Не могу понять, зачем ему эта разведка, если он батальон распустил.

– Как распустил? – удивленно спросил я. Денисов объяснил, что капитан предложил пробираться к своим мелкими группами, а лейтенант Ширяев был против и не хотел роту распускать.

– Вот и спорили они. Капитан грозился сдать Ширяева в трибунал. Да какой тут трибунал, в тылу у немцев. – продолжал ворчать Денисов.

Шли мы по направлению к деревне по заросшей густым кустарником балке. Она поднималась в гору и кончалась у самой деревни. Между лесом и деревней не было и километра. Наблюдать с опушки, что делается на улицах, невозможно. Хотя уже и светило солнце, у нас не попадал зуб на зуб. Мы в балке собрали на себя всю росу с кустов и вымокли до нитки. Решили подойти к деревне с южной стороны, где, нам показалось, должен быть лучший обзор. Залегли за небольшим бугорком, заросшим травой.

Глаза слипались, и страшно хотелось спать. Деревня словно вымерла. Но что-то останавливало нас, мешало войти в нее. Рядом проходила хорошо укатанная дорога. Младший лейтенант Денисов предложил мне ползком перебраться на ту сторону дороги и вести наблюдение за деревней со стороны огородов. Действительно, оттуда лучше просматривалась единственная улица. Ничего подозрительного я не увидел, и веки сами собой сомкнулись. Сколько я спал, минуту или больше, не знаю. Меня словно что-то толкнуло, и я открыл глаза. Смотрю: метрах в ста от меня, между грядок, полусогнувшись бежит немец. Я понял, что он намерен обойти меня с тыла взять живым. Саданул по нему очередью. Он споткнулся и упал. Взглянул в сторону Денисова. Вижу: к нему сзади тоже ползет немец. Он приблизился к младшему лейтенанту шагов на тридцать. Я и по нему выпустил очередь. Немец ответил мне тем же и, встав в полный рост, бросился к Денисову. Второй очередью я уложил его.

А со стороны деревни к нам уже бежало около десятка немцев. Я крикнул Денисову, чтобы он бежал к балке. Сам дал несколько очередей по бегущим. Они залегли в бороздах. Я, пригнувшись, бросился в кусты и свернул в сторону балки. Там нагнал Денисова. Оба мы тяжело дышали. К счастью, немцы не погнались за нами. Добравшись до места, где нас с командирами должен дожидаться капитан Худяков, мы никого не обнаружили. Сначала я подумал, что мы заблудились, но, осмотревшись более внимательно, понял, что это именно то место. Там, где я сидел перед тем, как меня позвал к себе капитан Худяков, валялась не докуренная мной и второпях затушенная цигарка. Мы осмотрели все вокруг, пытаясь найти записку или еще что-нибудь, что бы помогло понять, что случилось, куда ушли командиры, но ничего не нашли.

– Может быть, нас послали в разведку для того, чтобы отвязаться, мелькнуло у меня в голове. То же подумал и Денисов.

– Этак мы могли не барашков принести, а самим остаться стрижеными, сказал Денисов и матерно выругался. Больше я от него мата не слышал, хотя нам пришлось побывать в различных переделках. Да и как тут не выругаться! От поступка Худякова у нас остался нехороший осадок, словно он предал нас.

– Шкурник он, о себе больше думает, – сказал Денисов, и мы, прекратив осмотр местности, лесом прошли на восток. Дорогой младший лейтенант признался, что он не сумел справиться со сном, и, когда солнышко пригрело спину, задремал. Разбудила его очередь из автомата, которую я дал по немцу. То, что произошло, он понял только в ельнике, когда я ему рассказал, как все разворачивалось.

– В нашем положении сон не вовремя – штука опасная, – прокомментировал Денисов.

Мы решили отойти подальше в глубь леса и отоспаться. Но этого сделать не удалось. Поднявшись из низины, мы вышли на дорогу. Повернув правее, снова шли лесом и снова вышли, очевидно, на эту же дорогу, которая делала здесь крутой поворот вправо, отрезая нам путь на восток. В это время услышали шум моторов. Залегли в сотне метров от дороги, стали наблюдать из кустов. Сначала проехала группа мотоциклистов. Через пару минут – колонна автомашин с солдатами в кузове.

– Какая хорошая позиция, – сказал я, глядя на Денисова.

– Не надо шутить. У нас патроны на исходе. Их надо беречь для крайнего случая, – поняв меня, предостерег младший лейтенант.

В это время из-за поворота выехало три мотоциклиста. Меня охватил какой-то азарт, и, взяв на прицел первого, я нажал спусковой крючок. Машина дважды крутанулась на месте, подняв вверх облако пыли. Ехавшая следом машина взгромоздилась на первую. Третий мотоцикл притормозил, и пулеметчик, сидевший в люльке, дал очередь по нам, затем вторую. Мы, пригнувшись, бросились в лес. Увидев нас, немецкий пулеметчик уже не наугад полоснул вслед. Но мы успели упасть в канаву. Затем ползком в траве добрались до безопасного места. Немцы не стали нас преследовать Мы через кусты как ошалелые неслись в глубину леса. Не знаю, сколько пробежали: километр-два, но задохнулись и сбавили темп, перейдя на быстрый шаг. Я заметил, что рукав гимнастерки Денисова мокрый. Остановившись, перевязал ему рану. Пуля прошла вдоль руки выше локтя, неглубоко зацепив мякоть, но рана кровоточила, и пришлось наложить жгут. Проделав это, мы двинулись дальше. Расположились на отдых после полудня, когда жара стала спадать. Выбрали чащобу, куда с трудом проникает солнечный свет, и намертво заснули, не обращая внимания на назойливых слепней и комаров. Проснулись только на следующее утро. Чувствовали себя разбитыми и разморенными. Как хотелось горячего чаю! В моем вещмешке хотя и была заварка, но решили отказаться от соблазна. Дым от костра мог бы выдать наше месторасположение. После вчерашнего мы стали крайне осторожны.

Выбираясь к своим, несколько раз выходили на немцев. Были и очень выгодные моменты, однако мы не решались рисковать.

Но, как говорят, голод не тетка. Все съестное из наших вещмешков было вытрясено до крошки. Отчаявшись мы решили выйти к дороге, что опасались делать раньше. Выбрали подходящее место. Там дорога проходила по склону возвышенности. С одной стороны дороги, которая повыше, очень близко подходил лес. С другой – простирался луг. Залегли, стали наблюдать. Туда и сюда сновали немецкие автомашины.

– Обживаются как у себя дома, – ворчал Денисов.

Я понимал его и сам думал об этом же и о еде, которая нам только снилась. Но на дороге ничего такого не появлялось, что позволило бы нам разжиться пищей. Мы уже потеряли надежду на удачу и хотели сняться с места, как показалась повозка. Огромный битюг неторопливо вез ее. Ездовой лениво подергивал вожжами, а в самой повозке, груз на которой был прикрыт брезентом, сидел худой, длинный немец. На коленях у него лежал автомат, а он играл на губной гармошке какой-то веселый мотив, напоминающий марш. Мы прислушались. Шума машин не доносилось. Я прицелился и дал очередь. Лошадь вздыбилась, села на задние ноги и упала. Ездовой замертво свалился с повозки. Худой немец молниеносно скатился с повозки и нырнул в кювет. Автомат его упал на другую сторону дороги. Я дал еще короткую очередь в ту сторону, где скрылся немец. Подождали с полминуты и бросились к повозке. В это время немец выскочил из кювета и бросился бежать по лугу, петляя то в одну, то в другую сторону. Повозка мешала Мне видеть его, и немец использовал это. Я выпустил по нему три очереди. Немец то падал, то вскакивал. Хотел еще дать очередь, но Денисов остановил меня:

– Не трать зря патроны.

В повозке под брезентом оказался хлеб, выпеченный небольшими кирпичиками. Попробовали – черствый, но это уже еда. Мы быстро набили свои вещмешки. Наш немец в это время не спеша шел через луг к лесу. Увидев, что мы смотрим в его сторону, немец выразительно похлопал себя по заду, дескать, вот вам, и заиграл на губной гармошке тот самый мотив, который мы прервали. У меня пропало намерение дать по нему еще очередь. Мы с Денисовым расхохотались. Вместо ненависти к этому шустрому немцу появилась даже какая-то симпатия. Такого немца я не видел за всю войну.

На третий день мы вышли к озеру и встретили небольшую группу красноармейцев. Их было пятеро. Они, по всей вероятности, только вышли из болота и сушили на солнце обмундирование. Вначале мы не решались к ним подойти и наблюдали из кустов. И только убедившись, что это наши, подошли, поздоровались. Они подозрительно осмотрели нас, а потом пригласили посидеть за компанию. Чувствовалось, что наш приход прервал у них какой-то важный разговор. Расспросив нас, кто такие и куда идем, успокоились.

– Так вот, я думаю, что война к осени кончится. Немец-то, вишь, как прет. Удержу ему нет. Этак месяц-полтора, и в Москве будет. Чем скитаться и в плен попадать, лучше выйти в деревню, где нет немца, и попроситься в дом к какой-нибудь вдовушке или солдатке. Бабы истосковались по мужикам, примут. Да и рабочие руки им тоже в хозяйстве нужны. А война кончится, там видно будет, приживемся, останемся. А нет – домой. Кто как, по своему разумению, – рассуждал верзила.

– Что это, дезертиром хочешь быть? Да тебя за это, – не выдержал я. Но младший лейтенант Денисов дернул меня за рукав.

– Ты тут шибко-то не горячись. Немцы недалеко. Шуметь будешь – себя погубишь и дело испортишь, – сверкнул глазами долговязый.

И правда, издалека послышался звук губной гармошки и голоса. Денисов толкнул меня ногой, дескать, не связывайся. Долговязый бросил свою винтовку в озеро.

– Дезертиры, – с презрением процедил я сквозь зубы. Двое из пятерки тоже встали, нерешительно помялись, видимо желая идти с нами. Но длинный так взглянул на них, что те снова уселись на полянке. Мы тронулись в путь, чтобы удалиться от того места, откуда доносился звук губной гармошки. Блуждали мы и по Белоруссии, и по нашей русской земле. Ориентиром был шум боя. Подходили близко к линии фронта, но удобных моментов прорваться к своим не получалось. А у Денисова рана, которую мы вначале считали пустячной, давала все больше о себе знать. Мы уже стали терять надежду выйти из немецких тылов, но, на счастье, вышли к избушке лесника, который помог нам выбраться к своим.

Мы добрались до станции, где сошлось много бойцов, вышедших из окружения. Там находился полевой госпиталь, который готовился к эвакуации. В госпитале осмотрели рану Денисова и сказали, что не отпустят его. Дело настолько серьезное, что, возможно, придется ампутировать руку. Я присутствовал при этом, потому что военврач, майор медицинской службы, осматривал рану Денисова на крыльце длинного деревянного здания, по всей вероятности бывшей школы, до отказа забитой койками. Глаза Денисова после заключения военврача повлажнели. Я распрощался с хорошим человеком, с которым хлебнул в тылах врага немало бед и был на волосок от гибели. Пожал ему руку и пожелал выздоровления. Как ни крепился, а отойдя несколько шагов от крыльца, почувствовал, что не удержу слез. Не прошло и полутора месяцев после начала войны, а я уже встретил и потерял столько хороших друзей!