"Воспоминания дипломата" - читать интересную книгу автора (Новиков Николай Васильевич)

Дальнейший рассказ о событиях на дипломатической арене, с которыми мне в той или иной форме пришлось иметь дело, я позволю себе на некоторое время сменить несколькими заметками бытового характера, относящимися к 1942 году.

Я и моя семья недолго пребывали в неблагоустроенном общежитии НКИД, где в ноябре 1941 года разместились. Ввиду недостатка жилья в перенаселенном до крайности Куйбышеве нас поселили в коммунальной трехкомнатной квартире, в которой кроме нас жили еще семьи заведующего Первым Европейским отделом Павла Дмитриевича Орлова и заведующего Вторым Европейским отделом Федора Тарасовича Гусева.

Гораздо сложнее обстояло дело с питанием. Получаемый на семью продовольственный паек был настолько скуден, что не позволял накормить досыта даже детей, не говоря уже о взрослых. Само собой разумеется, что добавочным источником продовольствия сделался рынок. Но цены на рынке зимой и особенно ранней весной 1942 года подскочили поистине до небес, откуда моя зарплата и зарплата жены (она преподавала сотрудникам в НКИД английский язык) выглядела совершенно мизерной. Тогда в обмен на масло, мясо и молоко для детей на рынок были унесены, одна за другой, все те вещи из нашего гардероба, которые представляли хоть какую-либо меновую стоимость. Таким путем проблема питания детей кое-как разрешалась. А как питались мы сами, взрослые? Увы, на уровне, едва достаточном, чтобы поддержать существование. Скажу откровенно, что дело могло бы дойти и до катастрофы, не будь у меня время от времени «дополнительного питания» – на дипломатических банкетах, как ни скромно они выглядели по сравнению с изобилием мирного времени. Наше постоянное недоедание, разумеется, не было чем-то исключительным, а скорее нормой для подавляющего большинства советских людей.

Работа в наркомате обычно отнимала у меня весь день и часть ночи, так как ночные бдения практиковались и в Куйбышеве. Обычно до трех-четырех часов ночи. Однако жизнь в Куйбышеве по сравнению с московской имела и свои преимущества. Например, хотя бы в том, что в редкие, относительно свободные дневные часы я мог за пять минут добежать до дома и наскоро повидаться с детьми.

Жизнь моя в Куйбышеве стала более оседлой, чем до того. Все же «перемены местожительства» случались и в этом году. В марте я по вызову наркома вылетел в Москву на трое суток, в конце мая – начале июня на целую неделю, в сентябре – почти на две недели. Причиной вызовов служили по преимуществу польские дела, постоянно требовавшие подготовки материалов для очередных дипломатических демаршей.

Здесь я позволю себе отступить от хронологической последовательности в повествовании, чтобы рассказать об одном эпизоде личного порядка во время моего приезда в Москву в феврале 1943 года.

Едва я заявился в кремлевский секретариат Молотова, как помощник наркома С. П. Козырев с довольным видом сказал:

– До чего же своевременно ты прилетел! Поистине на ловца и зверь бежит. – В ответ на мой недоумевающий взгляд он разъяснил: – Я вот о чем. Поверишь ли, Николай Васильевич, мне больше невмоготу сидеть на этом стуле, ежеминутно хвататься за телефонную трубку, а у меня их с полдюжины, по звонку из кабинета наркома и без звонка бежать туда, чтобы получить десятки поручений, одно срочнее и важнее другого, почти круглосуточно находиться в секретариате… Всех благ моей должности не перечислишь. Словом, я окончательно выдохся и вчера прямо заявил об этом Вячеславу Михайловичу.

Я отлично понимал Козырева. Знал также, что он многого недоговаривает. Причина, заставившая его «выдохнуться», заключалась, разумеется, не только в хлопотливых обязанностях помощника наркома, а и в трудности повседневного, стократного в сутки общения с ним, человеком требовательным, нетерпеливым и способным резко и грубо отчитать подчиненного, причем далеко не всегда справедливо, сорвать на нем злость, рожденную собственными неприятностями, которых у него хватало по горло. Отдавая себе отчет в том, что приходилось переносить Козыреву, я всегда от души ему сочувствовал, предвидя, что при всей его выдержке он рано или поздно очутится на грани нервного срыва. Услышав сейчас о том, что он «окончательно выдохся» и даже сообщил об этом Молотову, я понял, что эта критическая точка наконец достигнута.

– Значит, ты поставил вопрос о переводе на другую должность, – резюмировал я неожиданное душеизлияние Козырева. Он согласно кивнул. – А как Вячеслав Михайлович? Склонен он отпустить тебя? – Козырев опять утвердительно кивнул. И тогда в голове у меня родилась тревожная, хотя и смутная еще мысль: не с этим ли связана радость Козырева по поводу моего «своевременного» прилета? Своевременного – для чего? Я спросил:

– Выходит, твоя метафора о звере, бегущем на ловца, имеет отношение к твоему перемещению?

– Именно, – признался Козырев. – На свое место я рекомендовал тебя. По-моему, Вячеслав Михайлович не против твоей кандидатуры.

– Премного благодарен за доверие, – рассердился я. – Вот удружил так удружил. Всю жизнь мечтал, чтобы сменить тебя на этом жестком стуле.

– Мечтал или не мечтал, а к разговору на эту тему готовься. Сейчас я доложу наркому о твоем приезде.

Принял меня Молотов примерно через полчаса. К этому времени я уже твердо решил, что буду отказываться от почетной должности, если мне ее действительно предложат, ибо по складу моего характера она была мне категорически противопоказана. Но нарком не спешил с предложением. Поначалу он задал мне ряд вопросов о польских делах и поручил держать наготове материалы, которые могли понадобиться для предстоящей его беседы со Сталиным. Время от времени он брал телефонную трубку и вел с кем-то разговоры, как правило немногословные. Один из них мне очень хорошо запомнился. Звонил из Красноярска не то секретарь крайкома, не то председатель крайисполкома.

Речь шла о том, что красноярские руководители никак не возьмут в толк, почему Государственный Комитет Обороны предложил им прекратить налаженное в крае производство минометов. Выслушав соображения собеседника, Молотов с шутливым отчаянием воскликнул:

– Да поймите же, наконец, дорогие товарищи! Нам просто некуда девать минометы. Некуда, представляете? Армия и склады перенасыщены ими. А что касается производственных мощностей, то применение для них найдется. Указания дадим позже.

Этими вескими аргументами вопрос был исчерпан. Молотов повесил трубку и, обращаясь ко мне, сказал:

– Да, сейчас не сорок первый год. И даже не сорок второй. Теперь вооружение любых видов для нас не дефицит. Есть чем бить фрицев.

После этого он с усмешкой произнес:

– Козырев просится на покой. Устал, говорит. Устал от своего начальника. Каково, а? – Выждав мгновение, он продолжал: – Сообщил он вам, кого прочит на свое место?

– Сообщил, Вячеслав Михайлович.

– Ну и как вы смотрите на это дело?

– Неудачную кандидатуру он подыскал, – не без волнения ответил я, уверенный, что мой отказ вызовет резкую отповедь.

– Это в каком же смысле неудачную? – изобразил добродушное удивление нарком.

– Простите за прямоту, Вячеслав Михайлович, но я слишком хорошо знаю себя, чтобы не понимать, что мне недостает качеств, необходимых для такой должности.

– Каких качеств? – Добродушное выражение исчезло с лица наркома.

– Качеств послушного и расторопного адъютанта, – совсем не дипломатично выпалил я, тут же спохватившись, что выразился, пожалуй, слишком вызывающе. Но будь что будет, подумал я. Зато в вопрос была внесена полная ясность.

Молотов пристально поглядел на меня и сухо промолвил:

– Что ж, как-нибудь обойдемся без вас. Можете идти.

Как это ни странно на первый взгляд, но гроза, казалось бы, неминуемая, так и не разразилась. И в тот момент и позже я гадал, почему нарком не встретил в штыки мой не очень-то деликатный намек на то, что с ним нелегко сработаться. Должно быть, он оценил мою прямоту в отношении себя, к какой, по всей вероятности, не привык.

– Ну, с чем тебя поздравить? – с нетерпением спросил Козырев, как только я вышел из кабинета.

– Ни с чем, – облегченно вздохнул я. – Мне очень жаль, что я обманул твои надежды, но я отказался.

– Эх ты, – с огорчением проговорил он. – А я-то на тебя так рассчитывал.

– Ничего, – утешил я его. – Найдешь другого, более достойного кандидата.

Месяц спустя я с удовольствием узнал, что Козырев все-таки отпущен из секретариата наркома. 24 марта он был назначен генеральным секретарем и членом коллегии НКИД, перейдя, таким образом, на самостоятельную работу. В дальнейшем он с честью представлял Советский Союз на дипломатических постах за границей и в НКИД – МИД.