"Для тебя" - читать интересную книгу автора (Коляда Николай Владимирович)

Стены квадратной комнаты обшиты ослепительно белой, искрящейся тканью. Зеркальный потолок. Такой же зеркальный пол.

В комнате нет дверей. Нет и окон. Непонятно, откуда падает свет.

Посреди комнаты стоит ВЕНСКИЙ СТУЛ с гнутыми ножками. Он выкрашен в чёрный цвет. Больше в комнате нет ничего. Пусто.

У одной стены стоит МУЖЧИНА, у другой ЖЕНЩИНА. ОН и ОНА. Испуганно смотрят друг на друга.

Они одеты в странные костюмы. На ногах – тапочки. Долго молчат. С места не двигаются.

ОН. Зачем?

ОНА. Что?

ОН. Не понимаю – зачем?

ОНА. Вы что-то сказали?

ОН. Зачем они это сделали с нами? Вы не знаете?

ОНА. Я спрашивала у вас только что то же самое. Вы забыли, да?

ОН (молчит). Да, да. Вылетело. Спрашивал. Я растерялся. Зачем?! Зачем?!

ОНА. Очень просто. Если мы здесь – с нами можно не чикаться.

ОН. Я не такой. Со мной нужно… чикаться!

ОНА. Наверное, тут все так говорят. Только не я. Я соглашаюсь со всеми. И помалкиваю.

Пауза.

ОН. Нет, я не буду соглашаться! Не буду!

ОНА. Завидую вам.

Пауза.

ОНА ходит по комнате, осторожно трогает стены ладонями, негромко поёт:

ОНА. «И если кто-то в комнате закрыт… Как будто бы в могиле он зарыт… Зарыт…» Нет. Не получается песня. Вы давно здесь? Я – с сегодняшнего утра.

ОН. Я тоже. Нет, я понимаю!

ОНА. Что?

ОН. Я понимаю, понимаю, почему нас закрыли здесь, вдвоём, в этой комнате. Страшная комната, правда?

ОНА. Почему же нас закрыли?

ОН. Я понимаю, понимаю!

ОНА. Ну, скажите? Или что – тайна? Вы – мужчина, я – женщина. А нас закрыли вдвоём. Почему?

ОН. Проводят опыт. Проверяют, как мы будем себя вести. Вернее, как я себя буду вести. По отношению к вам.

ОНА. Я не обижаюсь.

ОН. Как вы можете обижаться? Это правда. Они проводят опыт. Я понял. Где-то в стене глаза. Смотрят. Смотрят.

ОНА. Или на потолке. Да? (Ходит по комнате, трогает стены, поёт): «На пути стоит белая стена… Не пускает меня к тебе она-а…» (Громко). Товарищи! Товарищи! Нам нужно срочно домой! Нам очень нужно домой! Во всяком случае – мне лично очень нужно домой! Очень, очень, товарищи! Слышите?! Ещё немного и я начну сходить с ума! Я не могу больше трех часов без… Без! Без! Вы понимаете меня, товарищи?!

Помолчала, посмотрела на мужчину. Тот ходит, ощупывая стены.

Вы ищете выход? Они – молчат. Как называется этот стул?

ОН. Он называется – стул. Вы с ума сошли?

ОНА. Нет, он называется как-то иначе. Красиво. Я забыла.

ОН. Он называется стул! Не смешите меня! Стул и всё.

ОНА. Нет, как-то иначе… (Молчит). Забыла.

ОН. Они проводят опыт. Точно, точно… Опыт, опыт…

ОНА. Зачем? Зачем? Опыт на людях? Для чего? Будут травить нас газом? Зачем? Зачем? Я не могу вспомнить, как называется этот стул.

ОН. Они думают, что я брошусь на вас. Стул, да и всё. Да, да, брошусь на вас и изнасилую. И тогда меня можно будет объявлять сумасшедшим.

ОНА. Господи, какие страсти!

ОН. Да, да! Эй, вы! Слышите?! Выпустите меня отсюда! Мне никто не нужен! Кроме неё! Пустите! Сейчас же выпустите меня отсюда! Э-э-эй! Мне омерзительна эта женщина! Я не хочу её! Я слышу её пот! Он гнусен! Э-э-эй!!!

ОНА. Как вам не совестно. Что вы такое болтаете? Я тоже могу многое сказать о вас. О том, что мне не нравится в вас. В вашем поведении, да! Но я ведь молчу, молчу! Как вам не стыдно! Мне, например, не нравится, что вы ходите как балерина, с носка, а не с пятки! Не нравится, да! Балерина! Балерун! Не нравится, как вы дышите трусливо, словно кролик! Не нравится, как вы морщите лоб, будто у вас есть чем думать! Нет у вас ума! Нет! Противно! А я молчу, молчу!

ОН. Ну и молчи, дура.

ОНА. Сами вы дурак. Сам.

Молчание.

ОН (ноет). Пустите меня. Пустите… Я не хочу участвовать в этих экспериментах… Пустите меня… Слышите?! Пустите! Ненавижу вас! Ненавижу, мерзавцы! Пустите!!! (Стучит ногами и руками в стены. Кричит, бьётся в истерике. Рыдает. Разбивает руки в кровь). Я не могу больше… не могу больше… Мне плохо… не могу… пустите меня… пустите… Я сейчас умру… Умру сию секунду… пустите?! Пустите меня, пустите!!!

ЖЕНЩИНА испуганно следит за МУЖЧИНОЙ. Молчит. Он упал на пол, лежит, не двигается. Она пошла к нему. Встала коленями на пол.

ОНА. Тише, тише… Что с вами? Не надо, не надо так нервничать… Надо терпеть… Тихо… Зачем? Перед кем вы душу свою открываете? Перед кем унижаетесь? Перед этими? Да ну их к чёрту собачьему. Слышите? Тихо, тихо … Перестаньте, пожалуйста. Не надо… Держитесь. Я вот маленькая, а держусь. Все равно отпустят, никуда не денутся. Надо терпеть. И надеяться, что всё будет хорошо. Дайте, я вам вытру кровь. Ну-ну, не сопротивляйтесь, не дёргайтесь… У меня чистый носовой платок, абсолютно чистый… Во-от … Во-от… Ой, сколько крови, надо же. Во-от… Во-от…

Положила голову МУЖЧИНЫ себе на колени, осторожно вытирает с его лица кровь.

Ну? Ну? Всё в порядке? Успокоились? Во-от… И хорошо… Всё нормально… Нормально…

ОН. Всё ужасно, а не нормально.

ОНА. Ну, хорошо, хорошо.

ОН. Что – хорошо?

ОНА. Всё ужасно, ужасно. Хорошо, говорю. Я соглашаюсь. Меня научили соглашаться…

ОН. С кем?

ОНА. С вами.

ОН. Со мной?

ОНА. С вами, с мужчинами. С вами надо только соглашаться. Чтобы вы казались самим себе умными. А вы – дураки. Вы женщин держите за дур, а дураки-то вы, мужики…

ОН. Дураки, дураки… У вас заело пластинку.

ОНА. Заело.

ОН. Все вы дуры. Да. Все. Кроме одной.

ОНА. Все вы дураки, дураки. Кроме одного. Я парикмахер.

Его голова по-прежнему лежит у НЕЁ на коленях.

ОН. Поздравляю.

ОНА. У вас волосы длинные. Нужно стричь.

ОН. Дайте телефон – зайду.

ОНА. В парикмахерскую?

ОН. Ну, не домой ведь?

ОНА. Я вам сейчас сделаю.

ОН. По волоску будете выщипывать?

ОНА. Зачем? У меня есть чем. (Достала из кармана ножницы, щелкает ими, смеётся).

ОН сел на пол. Удивленно смотрит на НЕЁ.

ОН. Откуда они?

ОНА. Оттуда.

ОН. Откуда, всё-таки?

ОНА. Всё время ношу в кармане.

ОН. Зачем?

ОНА. Ну, надо.

ОН. Ну, зачем, зачем – надо?

ОНА. Талисман. Кроме того – обороняться на улице можно. Кроме того – в любой момент могу заколоть себя. Если понадобится сохранить свою честь и уйти из игры достойно

ОН. Серьезно?

ОНА. Пока – шучу. Может быть, будет момент … Если надо будет – заколюсь. А что? Не сумею, думаете? Они длинные. Достанут до сердца. Как в «Мцыри»: «Но в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть моё оружье…»

Смеются.

ОН. Почему их у вас не забрали сегодня утром? У всех ведь все забирают. Почему?

ОНА. А я всех обманула. Из руки в руку прятала. Обманула. Я ведь не дура, как вы говорите.

Смеются.

Ну, как будем стричься? Приказывайте!

ОН (отодвинулся в угол). Я боюсь.

ОНА. Почему?

ОН. Вы не выколете мне глаза?

ОНА. Зачем я вам буду выкалывать глаза?

ОН. Я боюсь всё равно.

ОНА. Ну, почему, почему вы боитесь? Почему? Что тут такого? Мы сидим, ещё просидим сутки, двое, трое, месяц… Откуда вы знаете, когда нас выпустят отсюда? Ведь надо чем-то заняться, развлечься как-то? Или сядем и будем смотреть на эти стены, пока не сойдем с ума? Потом начнем дубасить в них ногами, руками, до крови – ну, как вы сейчас. Да вы ведь уже попробовали – толку нет. Если они следят за нами, пусть видят: мы не падаем духом, ведём себя, как нормальные люди. Нечего на нас экспериментировать.

ОН (молчит). Я боюсь.

ОНА. Ну почему?!

ОН. Меня никто никогда не постригал… Только она!

Молчание.

ОНА. Ваша жена?

ОН. Не сметь! Не сметь касаться! Кому какое дело?! Прочь! Прочь!

ОНА (помолчала). Вы – актёр?

ОН. Нет. Почему?

ОНА . Это они так говорят. Так красиво. «Прочь, долой, не сметь!» Мы не в театре. Или вас эти глаза, что следят за нами, заставляют так говорить? Не обращайте внимания на них. Пусть смотрят. Актерами мы не станем. Пусть не надеются…

Молчание.

Ну, всё, хватит. Вставайте. Садитесь на стул, в центр комнаты. Вы не вспомнили, как он называется?

ОН. Нет. Я когда-то помнил, а потом – забыл. Выскочило.

ОНА. Итак, я начинаю вас стричь.

ОН (молчит). Стригут баранов.

ОНА (щёлкает ножницами). Ну, а вы кто? Упёрлись, как баран.

ОН (молчит). Она узнает, что вы стригли меня. То есть, что меня подстригала другая женщина. Другая! Понимаете?

ОНА. Уважаемый! Дорогой сокамерник! Я не сомневаюсь, что вас ни сегодня-завтра обреют под нуль! Потому что у вас очень длинные волосы! Всю шевелюру снимут! Под нулёвку!

ОН. Зачем?

ОНА. Чтобы не завшивели!

ОН. Не посмеют!

ОНА (щёлкает ножницами). Вы – актёр?

ОН. Я – не актёр!

ОНА. Нет, вы точно – актёр! Только что знаете, что восклицаете: «А! О! У! Ы! Не посмеют!» Держите карман шире. Посмеют. Вам свяжут руки и обреют наголо. Хотите? Пожалуйста. И ещё уколов каких-нибудь наставят в зад, чтоб потом рукой-ногой не шевельнули бы, дураком сделают… Хотите? Пожалуйста.

Молчание. Он смотрит на неё как затравленный зверёк.

А я бы сделала вам очень аккуратную короткую причёску. Стрижку. Да, да. Очень аккуратную. Я даже вижу её. Вижу ваше лицо. Оно стало бы гораздо, гораздо привлекательнее. Во много раз. Я профессионал. Мастер своего дела. Ну, не хотите, как хотите. Надоело уговаривать. Вы – дурак. Не хочу. И всё. (Обиделась. Ходит по комнате, трогает стены руками и негромко поёт). «Солнце ходит по кругу… Никто не заходит друг к другу…» (Молчит. Сама себе). Я очень люблю сочинять песенки. Вот такие песенки – без смысла. Первое, что на ум придёт – сочиняю. И тут же пою этот бред… Бред. Бред.

ОН. Бред. Бред.

ОНА. Бред. Бред.

ОН. Бред любовного очарования…

Молчание.

ОНА. Что вы сказали?

ОН. Ничего. Вспомнил. Кое-что вспомнил. Есть такая болезнь.

ОНА. Правда? Такая болезнь? Кто вам сказал? Нет, нет, не может быть.

ОН. Может. Может. Вам не понять. Ладно, хватит болтать попусту. Если вы и вправду хотите меня сделать привлекательнее – согласен. Согласен. Стрижите. То есть, стригите. (Сел на стул, выпрямил спину). Как называется этот стул? Не могу вспомнить. Очень удобно сидеть.

ОНА стоит у стены, потом идёт по периметру комнаты, не смотрит на НЕГО.

ОНА. Не надо мне делать одолжений.

ОН. Я согласен, говорю!

ОНА. У меня не получится.

ОН. Вы же сами хотели.

ОНА. Нет, не получится. Я дамский мастер. У меня не выйдет. Мне надо сначала потренироваться. На болванке.

ОН. На болванке?

ОНА. На болванке!

ОН. Тренируйтесь. Вот вам болванка. Моя голова. (Опустил голову).

Оба молчат. Смеются. ОНА дотронулась пальцем до его макушки.

ОНА. Какая симпатичная болванка! Ну, начнём? Только чтоб потом не обижались… Сами дали согласие, сами подписали себе смертный приговор!

Смеются. ОНА щёлкает ножницами. Проводит по его волосам рукой.

ОН. Не обижусь! Вперёд!

ОНА. Нет расчёски. Придётся расправлять волосы руками, пальцами… Вот так… Вот так… Чик. Чик. И нету… Да. Да. Седые есть…

ОН (кричит). Неправда! Не может быть! Их нет, нет, не может быть! Я молодой! Я ещё не старею! Нет! Нет!

ОНА (тихо). Смотрите сами. Вот. Чик. (Показывает один волосок МУЖЧИНЕ).

Тот долго и внимательно рассматривает его, морщит лоб.

ОН (в растерянности). Он выгорел на солнце… Он не седой… Вы видите, что он выгорел? Скажите, что он не седой? Скажите, ну?

ОНА (тихо). Хорошо. Хорошо. Выгорел. Сядьте, как сидели. Вот так. Выгорел. Вот ещё один выгорел. И этот. И этот. Вот – целый пук выгорел. Чик. Чик. Чик.

ОН. Вы нарочно, да?

ОНА. Простите. Простите. Не волнуйтесь. Сидите ровно на этом замечательном чёрном стуле… Как он называется? Не могу вспомнить. Ну и ладно. Во-от… Во-от… Чик. Чик. Чик-чик…

ОНА осторожно стрижёт Мужчину. Он сидит ровно и смотрит в одну точку.

ОН. Зачем вы говорите: «Чик-чик»?

ОНА. Зачем? Затем, что я делаю «чик-чик»…

Смеются.

В детстве меня подстригала мама… (Стрижет волосы, рассказывает негромко, не спеша). Волосы потом собирала с пола и бросала в горящую печку. Мы жили в городе, но у нас был свой дом, бревенчатый, тёплый, просторный… В доме стояла толстая-толстая печка. Она называлась «груба»… Почему «груба»? Я не знаю. Какое хорошее слово – «Груба»… Гру-ба. Чик-чик. Она стояла посредине нашего большого дома и своими круглыми боками выходила во все комнаты… В одной комнате её бок, и в другой комнате кусочек её бока. Она была горячая-прегорячая, докрасна раскалялась, даже кое-где с неё слезала чёрная краска. Её топили углём. Я сяду на табурет возле грубы, в комнате темно, вечер, по потолку бегают красные полоски, отражаясь из печки. Я сяду, мама ножничками – такие кривые были ножнички, неудобные очень – она меня ими «чик-чик». «Вот и хорошо, – говорит, – доченька…» Потом волосы подметала и бросала в печку, в грубу. И они вспыхивали как порох, трещали, кривились, ломались на огне! Чик-чик. В печку их нужно было бросать потому, чтобы потом не болела голова у доченьки. У меня, то есть… Если выбросить волосы на помойку, то ветер разнесёт их и будет болеть голова – такая примета. Так мне мама говорила. Чик-чик. А у нас в парикмахерской этого не знают. Приходит к вечеру уборщица, подметает волосы – а их к концу дня много-много на полу, всё смешается, куча такая… Чик-чик… Подметает и выносит их в мусорный бак. Печки у нас в парикмахерской нету… Я потом хожу по улицам, вижу женщин со злыми, сердитыми лицами и думаю: вот, вот, вот! Они ходили стричься в нашу парикмахерскую, и сейчас у них болит, болит, болит голова… Чик-чик. Чик-чик… Вы слушаете меня?

Молчание.

ОН (тихо). Я засыпаю…

ОНА. Вот – здрасьте! Я вас утомила? Не буду, не буду больше!

ОН (тихо). У вас такой голос, вы так говорите, что я засыпаю, засыпаю, засыпаю… Вижу перед глазами зелёную ёлку в детстве, в моей комнате, на ёлке фонарики, я совсем маленький, я совсем-совсем маленький, я стою у ёлки, и жду, дожидаюсь Деда Мороза… Страшного, красивого, с пушистой белой бородой, красным носом, жду его, жду… Вот сейчас откроется дверь и с улицы войдёт старый, страшный, добрый дедушка Мороз… А я маленький, а он – большой…

ОНА. Вы были маленький?

ОН. Маленький… Маленький… Маленький… Маленький мальчик… Маленький… (Плачет, не вытирает слёз. Сидит прямо).

ОНА держит руки на его голове.

ОНА. Тихо… тихо… не надо… Тихо… не плачьте… Не надо… Тише, я пока ещё не привела вас в порядок… Ещё немного… Чик-чик. Чик-чик. И ещё чик-чик. Не больно?

ОН (плачет). Больно… Очень больно…

ОНА. Ну, потерпите, потерпите… Ничего, ничего… Ещё немного осталось. Совсем немного. Чик… Ваши волосы я приведу в порядок и будете вы очень красивым… Вы и сейчас красивый, а будете – совсем красавец-мужчина!

ОН (смеётся, вытирает слёзы). Правда?

ОНА. Конечно, правда! Разве я могу врать? А то, что упало на пол, я соберу в карман, в карман, в бумажку, в бумажечку заверну, а потом буду искать печку, найду её, брошу туда ваши волосы и у вас никогда не будет болеть голова. Никогда. Никогда. Чик-чик.

Молчание.

ОН (тихо). Я обманул вас.

ОНА. Зачем?

ОН. Не знаю. Не знаю – зачем. Чтобы вы поверили, что я люблю её. Что без неё жить не могу.

ОНА. Я верю. Чик. Чик. Когда вы меня обманули?

ОН. Когда я сказал вам, что она подстригала волосы мне…

Пауза.

Этого не было. Не было никогда.

Пауза.

Я всегда сам стригу себя. Поставлю зеркало и стригу. Как баранов стригут. Сам себя.

ОНА. Я вижу. И очень, очень неаккуратно.

Смеются.

ОН (поспешно). Нет, нет, я хотел бы, чтобы она подстригала меня! Но мне всегда стыдно было попросить её об этом. Стыдно представить, что она возьмёт ножницы в руки… Понимаете, все земные предметы не могут быть рядом с нею. Они не вписываются в кадр с ней, вот так! Они кажутся лишними, глупыми, ничтожными, придуманными… Действительно, эти предметы и так глупы. Сковородка, чайник, ложка, ножницы вот, авторучка, стол, стул… Как же он называется? Забыл. Они глупы, понимаете? Но когда, вдобавок ко всему, она рядом с ними, то и подавно видишь их глупость, ничтожность, пошлость! Я опять говорю как актёр, но это для того, чтобы вы поняли меня! Именно – пошлость! Банальность! Ведь она неземная! Неземная! Мне иногда кажется, что она не ходит, а летает. Именно – летает. Нет, мне не кажется, а так оно и есть. Так и есть. Я очень часто украдкой смотрю на этот зазор, воздушный зазор между её ступнями и землёй… Как она это делает – не понимаю! Я не сумасшедший, но я видел, как она ходит по воздуху. Если бы я мог показать вам, как она ходит! Я бы очень хотел, чтобы вы увидели, как она летает! Да, да, летает над землёй! Она поднимается на три-четыре сантиметра над землёй… Совсем чуть-чуть! Почти незаметно! Но ступает твёрдо и идёт, идёт! Идёт вперёд! Летает! (Молчит). Нет. Нет. Я не могу представить её на кухне или в ванной. Не могу представить, чтобы она стирала бельё или поливала цветы, или мыла пол, или вытирала пыль с телевизора… Нет! Нет! Она не может этого делать… Может быть, и может, может быть, и умеет, но я не хочу видеть её за этим занятием. Потому что для меня она только ходит по воздуху, летает, смотрит, улыбается, от неё идут такие, знаете ли, лучи… И летает, летает! Как только я вижу её – глаза мои раскрываются, уши тоже, душа поёт, сердце стучит, и хочется дышать, дышать, улыбаться и идти за ней! И лететь! Да, лететь! (Молчит, смотрит в одну точку). Нет, не получается. Нет. Я не могу взлететь, как она, не знаю – почему. Не взлетаю. (Молчит). Правда, у меня стало понемножку в последнее время получаться. Да, да! Я почти взлетел! Но вот – я здесь. Забрали сюда. Дураки. Идиоты!!! Пусть выпустят! Пусть выпустят меня!!! Пусть выпустят!!! (Бросается к стене, стучит кулаками, пинает ногами стены. Рыдает).

ОНА вдруг пронзительно визжит.

ОНА. Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай!

ОН (повернулся). Что? Что с вами? Что? Вы укололись ножницами? Что произошло?

ОНА (помолчала). Винтик. Вылетел винтик. Из моих ножниц вылетел винтик.

ОН (молчит). Зачем же так страшно кричать? Зачем пугать меня?

ОНА. Вы ведь тоже пугаете меня…

ОН (молчит). Я по другому поводу.

ОНА. Вы по своему поводу, я – по своему поводу. Винтик, винтик, винтик. Я потеряла винтик… Мой любимый винтик… Вылетел винтик… Как же я теперь без винтика… (Плачет. Встала на колени, хлопает руками по полу, ищет винтик).

ОН долго молчит, смотрит на НЕЁ, подходит, умоляюще просит:

ОН. Не надо… Не надо…

ОНА. Что – не надо?! Я потеряла свой винтик!

ОН. Не надо плакать. Я боюсь слёз… Я очень, очень боюсь слёз. Не надо. Пожалуйста.

ОНА. Вы опять актёрствуете.

ОН. Нет, я действительно боюсь.

ОНА. Лучше помогите мне найти винтик.

ОН (ищет по полу). Зачем он вам?

ОНА. Надо!

ОН. Зачем?

ОНА. Я ведь сказала вам, что это талисман. Раз. Потом, второе, вы ещё недоделанный, то есть, я вас ещё не доделала…

ОН. Как – не доделала?

ОНА. Ну, не достригла! До конца я вас не доделала!

Ползают по полу, ищут винтик.

У вас есть с собой спички? Мужчины всегда носят с собой спички.

ОН (зажигает спичку). Есть.

Ползают по полу.

ОНА. Светлее стало.

ОН. Да, немного посветлее…

ОНА. Зажгите ещё одну. Я поищу ещё здесь, под стулом… Как он называется, вы не вспомнили?

ОН. Нет. Я буду светить вам.

ОНА. Как вам удалось оставить у себя спички?

ОН. Удалось. Прятал из руки в руку и оставил себе. Обманул их. Вы ведь тоже прятали ножницы?

ОНА. Да, они мне были нужны.

ОН. Мне тоже нужны были спички.

ОНА. Вы курите?

ОН. Нет, не курю. Нужны.

ОНА. Зачем?

ОН. Вдруг мне понадобится совершить с собой самосожжение.

ОНА (остановилась). Вы серьёзно?

ОН. Не пугайтесь. Я пошутил. Просто так оставил. Знал, что они понадобятся, когда вы потеряете винтик. Вот и понадобились. Я пошутил, пошутил, не смотрите так! Я не дурак. Нет, не дурак.

ОНА. Я знаю.

ОН. Спички пригодились. Ищем винтик. Выпал винтик и мы его ищем. Ваш винтик ищем.

Смеются, ползают вокруг стула по полу.

ОНА. Мы самые натуральные два дурака! Ползаем по полу и ищем винтик! Они смотрят на нас и тоже смеются, наверное…

ОН. Да, два дурака потеряли винтик из своих голов. И так у них винтиков не хватает в голове, а они ещё и потеряли один! Совсем плохо им! Совсем!

ОНА (смеётся). Посветите ещё!

ОН (хохочет). Вы серьезно?

ОНА. Ну, конечно, придуриваюсь! Тут такой жгучий свет, что иголку найти можно… Кажется, это называется – люминесцентные лампы. Просто мне приятно, что вы светите мне…

ОН. Пожалуйста! Я вам – свечу! (Зажигает спичку).

ОНА (радостно). Вот он, вот он, мой винтик!

Оба весело хохочут. Сидят на полу возле стула.

ОН. Слава Богу, нашёлся!

ОНА. Винтик, винтик, иди на своё место! У вас нет с собой отвёртки?

Хохочут.

Его нужно закрутить, что вы смеётесь?

ОН (хохочет). Нет. Вот отвёртки у меня с собой нет. Но я могу это сделать ногтём. У меня длинные ногти.

ОНА. Давайте. Только снова не уроните мой винтик.

Смеются.

А потом я состригу вам ногти…

ОН. Зачем? Пусть будут длинные. Вдруг да пригодится ещё…

ОНА. Зачем пригодятся длинные ногти?

ОН. Вот – пригодились. Закрутить винтик.

ОНА. Нет. Длинные ногти нужно срезать. Потому что вы рассердитесь и поцарапаете кого-нибудь. Да, да, тихо, не смейте отказываться! Не надо другим делать больно. Никому не надо. А вы – неуправляемый, очень эмоциональный. Сделаете, а потом сами будете переживать, что сделали это. Сделали кому-то больно. Никому не надо делать больно. И так – больно. Всем больно. Думаете, им, которые смотрят на нас – не больно? Оля-ля. Они дураки. Господи, прости им: не ведают, что творят. Закрутили?

ОН. Закрутил. Порядок.

ОН сидит на полу рядом со стулом. ОНА тоже. ОНА снова берёт его голову в ладони. Улыбаясь, ставит голову ровно. Стоит сзади него на коленях. Начинает стричь ему волосы.

ОНА. Ну и очень хорошо… Чик-чик. Ещё пару штрихов и вы в порядке. Вот так. Во-от… Чик-чик… Вот этот выгоревший волос уберём… и этот… и этот тоже… Их совсем немного. Так. Так. Посмотрите теперь сюда.

ОН поворачивает лицо, долго смотрит ЕЙ в глаза.

Очень хорошо. Сядьте прямо. Та-ак… Волосы я соберу с пола и спрячу в карман халата. А потом – в печку. Дайте мне руку теперь, я буду стричь вам ногти…

Молчание.

Ну, что? Почему вы так быстро дали руку мне? Почему молчите? Почему не сопротивляетесь?

Молчание.

ОН. Зачем?

ОНА. Ну, вы же вообще любите сопротивляться, не даваться, настаивать на своём… Ну? Правильно я вас поняла?

ОН. Нет. Неправильно. Когда ко мне вот так – я не сопротивляюсь. Нет, неправильно.

ОНА (молчит). Ну, тогда давайте начнём с мизинчика. Какой маленький, худенький пальчик! Тоненький, тощенький. Не кормленный.

Смеются.

Сейчас, сейчас, мы его приведем в порядок. Пальчик, пальчик, зачем ты так вырос? Чик. Чик. Нет ноготочка. Чик. Чик. Помните эту присказку: «Сорока-воровка, кашку варила …»

ОН. «… деток кормила, этому дала, этому дала, этому дала, этому дала, а этому не дала!»

ОНА. Ты дров не рубил!

ОН. Ты печку не топил!

ВМЕСТЕ. Ты кашку не варил!

ОНА. Не больно?

ОН. Нет.

ОНА. Ну, давайте другой пальчик. Так-так-так-так… Чик. Чик. Нету ноготочка. Чистенький пальчик. Он тоже очень, очень тоненький… У вас очень лёгкая рука. Невесомая. Какая-то высохшая и уставшая. Дайте глянуть. (Развернула ладонь к себе, смотрит на неё, что-то шепчет). Вот это – линия жизни. Ой, как долго вы будете жить! Всю жизнь! Даже завидно. Какая прекрасная линия ума. Очень глубокая линия сердца. Вы сердечный человек! И линия Любви – она самая глубокая, самая главная из всех линий, самая важная…

Пауза.

Вы очень её любите?

ОН (тихо). Да. Очень.

ОНА. Какая она?

ОН (молчит). Я покажу вам её. Вам – покажу. Никто не видел. Вы – увидите…

ОНА. Вы мне покажете её? Покажете? А как вы мне её покажете? Вы хотите сказать, что вы мне расскажете, какая она, а я представлю себе её в своём воображении, так, да?

ОН. Нет. Я не буду рассказывать. Покажу. Я фотограф по профессии. Я, кажется, не говорил вам?

ОНА. Вы – фотограф? Как интересно!

ОН. Я работаю в фотоателье. На углу, возле рынка…

ОНА. Где? Возле рынка?

ОН. Почему вы спрашиваете?

ОНА (смеётся). Нет, нет! Как интересно! Мы с вами оба из сферы обслуживания, как они называют. Я – парикмахер, вы – фотограф. Оба делали людей красивыми. Странно.

ОН. Да. Я фотограф.

ОНА. Странно. Они решили сделать чёс по сфере обслуживания? Решили выловить всех фотографов, приёмщиц химчисток, часовых мастеров, да? Или это просто совпадение? Вас сегодня забрали с работы? Прямо из ателье?

ОН. Меня вытащили из тёмной комнаты, засветили мои плёнки! Мои, может быть, лучшие плёнки! Они засветили их! Идиоты!

ОНА. И меня с работы. Не дали достричь клиентку. Вот здорово!

ОН. Я хочу показать вам её. Я спрятал её и пронёс с собой. Они не смогли отобрать её у меня. Я не отдал им её. Без этого я не смог бы прожить и секунды. Я храню её облик у себя на сердце… Вот, смотрите… (Достаёт из-за пазухи чёрный конверт из-под фотобумаги. Осторожно поворачивает его в руках).

ОНА в ужасе отшатывается, ползёт к стене, рыдает, кричит:

ОНА. Нет! Нет! Нет! Не надо! Прошу – не надо! Нет! Нет! Нет!

Молчание.

ОН. Что-то случилось?

ОНА. Нет… Нет…

ОН. Я что-то не так сделал?

ОНА. Нет… нет… нет…

ОН. Всё в порядке, ничего страшного не произошло, что с вами, что?

ОНА (молчит). Я боюсь… Я боюсь этих чёрных пакетов… Я не могу даже смотреть на них, мне сразу становится плохо… Эти чёрные пакеты из-под фотобумаги, они – страшные, страшные. В них что-то такое таится… Что-то дикое, жуткое…

ОН. Почему?

ОНА. Спрячьте, пожалуйста, прошу вас, спрячьте, не надо!!!

ОН молча смотрит на НЕЁ. Спрятал пакет за пазуху.

ОН. Спрятал.

ОНА (вытерла слёзы, молчит, потом говорит очень тихо и очень быстро). Мама умерла, когда мне было восемь лет… Я была совсем маленькой, но я помню её похороны. Помню её маленький гробик, её холодную руку. Потом прошло несколько дней и я стала забывать о похоронах, о страшных этих похоронах, о серых лицах людей, о кладбище с крестами, о плачущих лицах, о кошке, которая бегала у всех под ногами – чёрная кошка с горящими безумными глазами… Прошло несколько дней и я стала забывать всё это. Тут пришёл с работы папа. Фотограф, который был на похоронах, на похоронах мамы, передал папе пакет, фотографии. Я не помню этого фотографа, не помню, чтобы нас фотографировали, и зачем, зачем его позвали, зачем есть такая традиция – звать на похороны фотографа? Папа принёс домой фотографии. У него в руках было три таких вот чёрных пакета из-под фотобумаги… Он доставал фотографии и показывал мне. И я опять всё увидела. Увидела людей, увидела страшную эту кошку, увидела маму, мою маму увидела мёртвой, она лежала в гробу, я всё увидела, всё вспомнила и закричала, так страшно закричала, мне стало так плохо, всё потому что вспомнила, так жутко, так страшно, я кричала, кричала, кричала! (молчит, уставившись в одну точку, вытирает слёзы). Вы думаете – я сумасшедшая? Да? Но ведь у многих людей есть предметы, которых они боятся. Вот, когда я доставала ножницы, я увидела, что вы боитесь их, боитесь острых предметов, правильно? Вы испугались ножниц, а я не боюсь их… Но вы не показали виду, что боитесь ножниц, вы – мужчина, я – женщина, глупая женщина и потому я сразу закричала, как только увидела эти чёрные пакеты, то есть, чёрный пакет, который вы достали из сердца. Простите, что я закричала. Я не хотела напугать вас. Мне кажется, что там, в этих чёрных пакетах, в чёрных этих штуках живёт Смерть. Она живёт там и вылетает, как только вы заглядываете туда, в этот пакет. Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы кто-то умирал. Пусть живут все. Места всем хватит. И глупым, и умным – всем.

Молчание. ОН смотрит на неё, не отрываясь.

Вы простили меня? Я больше не буду кричать и пугать вас. Вы простили меня? Простили?

ОН (тихо). Я не обиделся. Нет. Я вас понимаю. Я очень хорошо понимаю вас. То, что вы говорите. Понимаю. Это я виноват. Сам. Сам, ничего не говорите. Я буду доставать их отсюда, из груди. Так даже лучше – ведь она у меня в сердце… Она – она в сердце… (Достаёт из-за пазухи фотографию за фотографией. Раскладывает их на стеклянном полу).

ОНА двигается на коленях от стенки к НЕМУ, внимательно и испуганно смотрит на фотографии. Удивленно посмотрела на МУЖЧИНУ, который продолжает сосредоточенно выкладывать фотографию за фотографией.

ОН. Вот… Вот… Вот…

ОНА. Это – она?

ОН. Да. Она.

ОНА. Ваша Любовь?

ОН. Да. Моя Любовь! Любовь!

ОНА. Она… она любит фотографироваться?

ОН. Она каждый день приходит ко мне на работу. Садится на стул… На такой же чёрный стул, название которого я не могу вспомнить. Я направляю свет, освещаю её лампами…

ОНА. Своей Любовью, вы хотели сказать?

ОН (молчит). Да. Да. Правильно. Своей Любовью. Делаю снимок. Один снимок. Потом она улетает. Каждый день я жду её. Ровно в три часа дня она входит. И так – много лет подряд.

Молчание.

ОНА. Она такая разная…

ОН. Да! Вы правильно заметили! Она умеет каждый день становиться другой! Непохожей на себя в предыдущие дни! Неповторимой! Но это она! Она!

ОНА. Она очень разная…

ОН. Да, да! Очень, очень!

ОНА. Мне даже кажется, что это разные женщины…

ОН. Нет, нет. Нет! Это – она одна …

ОНА (помолчала). Нет. Нет. Вы ошибаетесь. Вы глубоко ошибаетесь. Вы ведь не сумасшедший? Посмотрите. Это разные женщины. Вы разве не видите? Многих из них, из этих женщин, я хорошо знаю. Посмотрите?

ОН (твёрдо, глядя в одну точку). Нет. Нет. Нет. Вы не знаете её. Вы не можете её знать. Не знаете.

ОНА. Знаю. Знаю очень хорошо. Они все приходили ко мне делать причёски. Да, да. Я знаю их. Перед тем, как идти фотографироваться, они приходили ко мне. Я всем этим женщинам делала причёски. Ваше ателье возле рынка, за углом? Да? А моя парикмахерская рядом, совсем рядом, в двух шагах. И этой я делала причёску, и этой, и этой…

ОН (твёрдо). Вы – ошибаетесь…

ОНА (помолчала). Вы – сумасшедший. Теперь я твёрдо уверена. Совершенно твёрдо. Это – разные женщины.

ОН. Нет.

ОНА. Не будьте глупцом.

ОН. Нет. Неправда! Не хочу слушать! Неправда!

ОНА. Пусть будет неправда. Но я не сказала вам ещё главного. Посмотрите сюда. Вот это – я. Да, да. Это – я. Я всё думала – почему мне так знакомо ваше лицо. И теперь вспомнила. Вот это – моя фотография. Я приходила к вам фотографироваться. Вот это – я. Ну, посмотрите? Посмотрите?! Ну?! Точно такая же фотография есть и у меня. Вот она. (Достаёт из-за пазухи конверт, в нём – фотография.) Видите? Это моя самая любимая фотография. Её мне сделали вы. Нигде и никогда я не была такой красивой, как на этой фотографии. И такой похожей на саму себя. Посмотрите, ну?

Молчание. МУЖЧИНА долго, внимательно смотрит на фотографию, поднося её близко-близко к глазам. Он словно ощупывает её и внимательно сверяет с ЖЕНЩИНОЙ. Собрал фотографии. Спрятал их за пазуху. Протянул ЖЕНЩИНЕ руку.

ОН. Вы не закончили. Мне нужно остричь ногти.

ОНА взяла его ладонь. Улыбается. Осторожно принимается за работу.

Нужно что-то говорить…

ОНА. Я не знаю – что…

ОН. Вы забыли…

ОНА. Я забыла…

ОН. Нужно говорить: «Чик-чик»…

ОНА. Ах, да. Чик-чик. Чик.

ОН. Чик-чик. Чик.

ОНА. Чик-чик.

ОН. Чик-чик.

ОНА. Чик. Чик. Чик.

ОН. Чик. Чик. Чик.

ОНА. Чик. Чик.

ОН. Чик. Чик.

ОНА. Чик. Чик.

ОН. Чик.

ОНА. Чик.

Молчат. Смеются.

ОН. Я вспомнил, как он называется.

ОНА. Я тоже вспомнила.

ОН. Венский стул.

ОНА. Да, да. Венский стул. Венский! Венский стул!

Смеются.

ОН (тихо-тихо). Почему вы не сделали с собой то, что хотели, когда они забрали вас?

ОНА (тихо-тихо). Ножницами? Думаете, нужно было убить себя?

ОН. Вы же хотели?

ОНА. Хотела.

ОН. Почему?

ОНА. Хорошо, что не сделала. Ведь мы – встретились. Иначе – никогда…

ОН. Никогда…

ОНА. Никогда-никогда…

ОН. Никогда-никогда…

ОНА. Никогда…

ОН. Сегодня вы научите меня?

ОНА. Мы так и не перейдём на «ты»?

ОН. Нельзя. Ни в коем случае.

ОНА. Хорошо.

ОН. Вы не ответили? Сегодня вы научите меня?

ОНА. Конечно.

ОН. Иначе всё рухнет.

ОНА. Теперь уже не рухнет.

ОН. Когда мы начнём урок? Нужно скорее!

ОНА. Сейчас. Сейчас начнём. Сейчас. Сейчас. Последний пальчик приведём в порядок. Чик-чик.

ОН. Чик-чик. Чик. Чик. Чик. Чик.

ОНА. Чик-чик. Чик. Чик. Чик.

Гаснут лампы. Темнота.

ОН. Кажется, прибавили света. Даже жарче стало от света.

ОНА. Да, немного посветлее стало. Держите меня за руку.

ОН. Я и не хотел выпускать.

ОНА. Начнём?

ОН. Да, да. Сначала – на сантиметрик. Самое главное – один сантиметрик над землёй. Приподняться. Только сантиметрик преодолеть. А потом станет легче. Легче лететь. Выше подняться – легче. Совсем легко будет. Самый трудный – первый сантиметрик… Только один…

ОНА. Мне жалко их…

ОН. Почему?

ОНА. Они смотрят и завидуют нам.

ОН. Мне тоже жалко. Но что делать? Они так никогда и не смогут… Вот, вот, кажется, получается! Летим! Мы летим!

С треском, грохотом, скрежетом разваливаются стены.

Горит ткань обшивки стен. Рвётся, трещит.

Нет четырёх стен. Небо. Звёзды.

ОНА. Теперь мы не расстанемся.

ОН. Теперь нас не догнать. Не достать. Теперь мы вместе. Навсегда. Навсегда?

ОНА. Навсегда… Навсегда… Навсегда…

ТИШИНА.

Вяло догорает, тухнет ткань. Исчезла тюрьма, сумасшедший дом, темница, четыре стены. Влюблённая пара взлетела к звёздам.

Вы говорите, что это бред, что это – выдумка, что это – невозможно? Верно.

Невозможно встретиться друг с другом в этом огромном сумасшедшем мире. Невозможно взлететь к звёздам. Но иногда получается.

Кто-то может. Когда очень-очень любит.

Я пробовал.

Теперь хожу по земле.

Конец первой пьесы.