"Задверье" - читать интересную книгу автора (Гейман Нил)

Глава тринадцатая

Гигантские волны поднимались и обрушивались на город; небо от горизонта до горизонта разрывали зигзаги молний; хлестал дождь, содрогались стены; возле прекрасного амфитеатра занялись, распространяясь по улицам наперекор буре, пожары. Ислингтон смотрел на них с высоты, висел в пустоте, как это случается в снах, как парил когда-то в незапамятные времена. В том городе были здания во много сотен локтей в высоту, но и они показались карликами перед серо-зелеными волнами Атлантики.

А потом он услышал крики.

Четыре миллиона жителей было в Атлантиде. И в своем сне Ислингтон ясно и отчетливо различал голос каждого, а они все кричали, задыхались в дыму, горели и умирали.

Волны поглотили город, и буря наконец улеглась.

Когда занялся рассвет, ничто уже не свидетельствовало о существовании не только прекрасного города в океане, но и острова размером вдвое больше Греции. Ничего не осталось от Атлантиды, ничего, кроме раздувшихся от воды тел детей, женщин и мужчин, покачивающихся на холодных утренних волнах. Тел, которые уже начали клевать острыми клювами серые с белым морские чайки.

Ислингтон очнулся от сна. Он стоял в восьмиугольнике железных колонн, подле огромной двери из кремния и почерневшего серебра. Погладив ладонью морозную гладкость кремния, он ощутил холодок металла на окантовке.

Коснулся стола. Мимолетно пробежал пальцами по стенам.

Прошел по покоям своего чертога, одного за другим касаясь предметов в них, будто убеждал себя в их реальности, уверял себя, что пребывает здесь и сейчас. Точно совершая ритуал, он всегда соблюдал особую последовательность, переходя от предмета к предмету; его ноги скользили беззвучно по ровному углублению, которое вытоптали в скале за тысячелетия. Остановился он, достигнув озера, а там стал на колени и опустил руки, чтобы коснуться воды.

Серебристая гладь подернулась рябью, которая расходилась от кончиков его пальцев и возвращалась, разбившись о края чаши. И отражение в ней, показывавшее до того самого ангела и язычки свечей по обеим сторонам от лица, замерцало и переменилось.

Перед ним открылся подвал.

Ангел на мгновение сосредоточился.

И услышал, как где-то в отдалении звонит телефон.

К телефону подошел мистер Круп, снял трубку. Вид у него был, пожалуй, самодовольный.

– Круп и Вандермар, – рявкнул он. – Выдавливание глаз, выкручивание носов, протыкание языков, разрубание подбородков, перерезание глоток.

– Ключ уже у них, мистер Круп, – сказал ангел. – Я хочу, чтобы девушка по имени д'Верь благополучно нашла дорогу ко мне. Ее должно охранять.

– Благополучно, – без особой радости повторил мистер Круп. – Конечно, конечно. Мы ее сохраним. Восхитительная идея, какая оригинальность! Просто поразительно. Средние люди обычно довольствуются тем, что нанимают убийц для казни, смерти от несчастного случая, даже для подлого убийства исподтишка. И только вы, сэр, нанимаете двух лучших головорезов пространства и времени, а затем просите их позаботиться, чтобы маленькой девочке не причинили вреда.

– Позаботьтесь об этом, мистер Круп. Ничто не должно стать у нее на пути. Посмейте допустить, чтобы ей причинили малейший вред, и вы глубоко меня опечалите. Вы меня поняли?

– Да. – Мистер Круп беспокойно переступил с ноги на ногу.

– Еще что-нибудь? – спросил Ислингтон.

– Да, сэр. – Мистер Круп кашлянул в руку. – Помните маркиза де Карабаса?

– Разумеется.

– Насколько я понимаю, сходного запрета на устранение маркиза…

– Уже нет, – ответил ангел. – Только охраняйте девочку.

Он отнял от воды руку. И в ее зеркале снова отразились лишь огоньки свечей и поразительной, совершенной, андрогинной красоты ангел.

И тогда ангел Ислингтон встал и вернулся во внутренние покои ожидать гостей, которые рано или поздно к нему придут.

– Что он сказал? – спросил мистер Вандермар.

– Он сказал, мистер Вандермар, что мы вольны делать с маркизом что пожелаем.

Вандермар кивнул.

– Это подразумевало его убийство самым болезненным способом? – несколько педантично уточнил он.

– Да, мистер Вандермар. По размышлении зрелом скажу, что подразумевало.

– Очень хорошо, мистер Круп. Не хотелось бы снова получить выговор. – Он поднял глаза на висящий над ними ком окровавленной плоти. – Тогда лучше избавиться от тела.

Одно переднее колесо у тележки из супермаркета скрипело, а сама тележка была явно склонна забирать влево. Мистер Вандермар нашел ее на засаженном травой островке безопасности посреди трассы недалеко от больницы. И тут же сообразил, что это транспортное средство в самый раз подойдет для перевозки тела. Разумеется, он мог бы его нести, но тогда тело залило бы его кровью или закапало бы другими жидкостями. А костюм у него был только один.

Поэтому он катил тележку с телом маркиза де Карабаса по водостоку, а она все скрипела и забирала влево. Ему очень хотелось, чтобы ради разнообразия ее потолкал мистер Круп. Но мистер Круп вещал.

– Да будет вам известно, мистер Вандермар, – говорил он, – что в настоящий момент я вне себя от радости, пребываю в упоении, не говоря о том, что бесконечно и безоговорочно на седьмом небе, чтобы жаловаться, брюзжать или ворчать, – ведь нам наконец дозволили делать то, что мы умеем наилучшим образом…

Мистер Вандермар с трудом завернул за особо неудобный острый угол.

– Вы хотите сказать, кого-нибудь убить? – спросил он. Мистер Круп просиял.

– Воистину я хотел сказать, кого-нибудь убить, мистер Вандермар, о храбрая душа, мой блистательный, благородный друг. Однако вы уже должны были почувствовать «но», притаившееся под этим счастливым, блаженным и бодрым лоском, крохотную занозу досады, точно крошечный кусочек сырой печенки, прилепившийся внутри моего ботинка. Вы, без сомнения, говорите себе: «Не все ладно на сердце у мистера Крупа. Нужно побудить его облегчить передо мной душу».

Открывая чугунную дверь из туннеля в канализацию и заталкивая в отверстие тележку, мистер Вандермар над этим поразмыслил. Наконец он протащил тележку с телом. А потом, убедившись, что ничего подобного все же не думает, отрезал:

– Нет.

Оставив без внимания это «нет», мистер Круп продолжал:

– И если бы тогда в ответ на ваши мольбы раскрыть, что меня терзает, я бы сознался, что мне докучает необходимость, так сказать, «держать наш свет под спудом». Нам следовало бы повесить горестные останки покойного маркиза на самой высокой виселице Под-Лондона. А не выбрасывать их, как выпотрошенную…

Он помедлил, подыскивая точное сравнение.

– Крысу? – предложил мистер Вандермар. – Волнистого попугайчика? Селезенку? – «Скрип-скрип», – добавило колесо тележки.

Ничто из перечисленного мистеру Вандермару не подошло.

– А и ладно, – сказал он.

Они вышли к глубокой протоке, по которой бежала бурая вода. По ее поверхности лениво скользили сероватая мыльная пена, использованные презервативы и редкие клочки туалетной бумаги. Мистер Вандермар остановил тележку. Наклонившись, мистер Круп схватил голову маркиза за волосы и зашипел ему в ухо:

– Чем скорее мы с этим покончим, тем лучше для всех. Будут и другие времена, которые по достоинству оценят две пары рук, знающих толк в обращении с гарротой и разделочным ножом.

Потом он выпрямился.

– Доброй вам ночи, добрый маркиз. Не забывайте писать.

Мистер Вандермар опрокинул тележку, труп маркиза вывалился из нее и с плеском упал в бурую воду у них под ногами. А поскольку он проникся острым отвращением к тележке, мистер Вандермар толкнул следом и ее и стал смотреть, как течение ее уносит прочь.

Тут мистер Круп поднял повыше фонарь и стал осматривать место, в котором им случилось оказаться.

– Прискорбно сознавать, – сказал мистер Круп, – что среди ходящих над нами людей есть такие, кто никогда не познает красоты этих клоак, мистер Вандермар, не увидит этих соборов красного кирпича у них под ногами.

– Истинное зодчество, – согласился мистер Вандермар. Повернувшись спиной к бурой воде, они углубились в туннели.

– Города все равно что люди, мистер Вандермар, – строго сказал мистер Круп. – Хорошее состояние кишечника первостепенно для их жизнедеятельности.

Ключ д'Верь повесила себе на шею, продев в отверстие веревочку, которую нашла в одном из карманов кожаной куртки.

– Это ненадежно, – сказал Ричард. Девушка скорчила ему рожицу.

– Ну, правда, – не отставал он, – ненадежно.

Она пожала плечами.

– Ну ладно. Как только придем на Ярмарку, найду для него цепочку.

Они брели по лабиринту пещер и глубоких, вырубленных в известняке туннелей, от чего Ричард казался себе едва ли не доисторической окаменелостью.

Ричард хмыкнул.

– Что тут смешного? – поинтересовалась д'Верь. Он усмехнулся.

– Представляю себе выражение лица маркиза, когда мы скажем ему, что без его помощи добыли у Чернецов ключ.

– Уверена, у него найдется для тебя ехидный ответ, – сказала она. – А после Ярмарки прямиком к ангелу. «Путем долгим и опасным». Что бы тут ни имелось в виду.

Ричард поймал себя на том, что собирается сказать: «Уверен, он будет долгим и опасным», и заставил себя промолчать. И чтобы отвлечься, стал любоваться росписями на стенах. Красно-бурые, охряные и желтоватые линии складывались в нападающих кабанов и убегающих газелей, косматых мамонтов и гигантских ленивцев. Он было решил, что росписям несколько тысяч лет, но тут они свернули за угол, и он обнаружил, что в том же стиле изображены грузовики, домашние кошки, машины и – заметно хуже прорисованные, будто виденные крайне редко и с большого расстояния, – самолеты.

Все росписи располагались сравнительно низко. Ричард спросил себя, может, рисовальщики принадлежат к расе подземных пигмеев-неандертальцев. Все возможно в этом странном мире.

– Так где же следующая Ярмарка? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответила д'Верь. – Охотник?

Из теней материализовалась Охотник.

– Не знаю.

Мимо них проскочила, направляясь в ту сторону, откуда они пришли, крохотная фигурка. Несколько минут спустя из-за угла выскочили еще двое крох, явно со всех ног гонясь за первой.

Когда они пробегали, Охотник, резко выбросив руку вбок, поймала за ухо мальчугана лет девяти.

– Ой-ой-ой! – заверещал он, как обычно верещат маленькие мальчики. – Пусти! Она мою кисточку украла!

– Вот именно, – пропищал голос в нескольких шагах от них. – Украла.

– Неправда! – раздался голосок еще выше, еще писклявее, и звучал он с еще большего расстояния.

Охотник указала на стенные росписи пещеры.

– Это ваша работа?

Высокомерия оказалось у мальчонки столько, сколько встречается только у величайших художников и девятилетних мальчиков.

– Ага, – воинственно ответил он. – Некоторые.

– Недурно, – сказала Охотник. Мальчик уставился на нее свирепо.

– Где следующая Передвижная Ярмарка? – спросила д'Верь.

– В Белфасте, – ответил он. – Сегодня.

– Спасибо, – сказала д'Верь. – Надеюсь, ты вернешь свою кисточку. Отпусти его, Охотник.

Охотник разжала пальцы.

Мальчик не шелохнулся. Смерив ее взглядом, он скривился, показывая – и сомнений тут не было никаких, – что ее имя не произвело на него ни малейшего впечатления.

– Так это ты? Охотник?

В ответ она скромно улыбнулась с высоты своего роста. Мальчик шмыгнул носом.

– Это ты лучший телохранитель во всем Подмирье?

– Так мне говорили.

Единым движением мальчик вытянул руку, потом отдернул ее назад. И вдруг озадаченно замер и, разжав пальцы, поглядел на свою ладонь. А затем растерянно поднял глаза на Охотника. Она же раскрыла собственную ладонь, на которой лежал крохотный выкидной ножик с зазубренным лезвием, и подняла нож повыше, так, чтобы мальчику было не достать.

Он сморщил нос.

– Как тебе это удалось? – неохотно спросил он.

– Ловкость рук, – ответила Охотник.

Закрыв нож, она бросила его мальчонке, который его поймал и, даже не оглянувшись, припустил по коридору в погоню за своей кисточкой.

Течение лениво несло тело маркиза де Карабаса на восток – лицом вниз по глубокому каналу канализации.

Лондонские клоаки начинали свою жизнь как реки и ручьи, с юга и с севера впадавшие, неся с собой мусор, трупы животных и содержимое ночных горшков, в Темзу, а та – по большей части – уносила неуместные вещества в море. Эта система более или менее справлялась с отбросами, население росло, росли и его отходы, пока в 1858 году отходы жителей и промышленности Лондона в сочетании с довольно жарким летом не породили феномен, ставший в свое время известным как Великий Смрад: сама Темза превратилась в открытую клоаку. Те, кто мог покинуть Лондон, уехали; оставшиеся оборачивали лица пропитанными карболкой платками и старались не дышать через нос. Парламенту в том году пришлось раньше срока объявить о роспуске своих членов на каникулы, а в будущем году принять билль о начале строительства настоящей канализации. Построенные тогда тысячемильные каналы были сконструированы на пологом склоне с запада на восток, и приблизительно за Гринвичем насосы выкачивали отходы в дельту Темзы, откуда они попадали в море. Этот путь и совершало тело маркиза, путешествуя с запада на восток, к восходу и насосным станциям.

На высоком кирпичном уступе крысы, занятые тем, чем заняты крысы, когда на них никто не смотрит, видели, как оно проплывает.

Самая большая из них, точнее – большой, ибо это был огромный черный крысюк, что-то пропищал. Маленькая бурая крыска пискнула в ответ, а потом спрыгнула с уступа на спину маркиза и прокатилась на нем немного по каналу, принюхиваясь к волосам и камзолу, пробуя кровь на вкус, а кожу – на зуб, затем, зацепившись кое-как, опасно перегнулась, чтобы всмотреться внимательно в видимые части лица.

С головы она соскочила прямо в грязную воду, где усердно поплыла к берегу, а там взобралась на скользкий уступ.

Пробежав по балке, она присоединилась к своим товаркам.

– Белфаст? Нам что, в Ирландию нужно ехать? – недоуменно спросил Ричард.

Д'Верь проказливо улыбнулась, а когда он стал настаивать, ответила только:

– Сам увидишь.

Он сменил тактику.

– Откуда ты знаешь, что мальчишка говорил про Ярмарку правду? – спросил он.

– О таком никто из живущих внизу не лжет. Я… даже не знаю, сможем ли мы солгать об этом. – Она помедлила. – Ярмарки – особенные.

– А откуда мальчишка знает, где она?

– Кто-то еще ему сказал, – ответила Охотник. Ричард ненадолго задумался.

– А этот кто-то как узнал?

– Кто-то ему сказал, – объяснила д'Верь.

– Но…

Он все никак не мог взять в толк, кто же все-таки устанавливает время и место Ярмарки, как распространяется весть о ней… И пытался сформулировать вопрос так, чтобы он не прозвучал глупо.

– Ш-ш-ш-ш. Не знаете, случаем, когда ближайшая Ярмарка? – спросил из тьмы грудной женский голос.

Вопрошавшая вышла на свет. Тускло блеснули серебряные украшения. Волосы цвета воронова крыла уложены волосок к волоску. Она была очень бледна, и подол угольно-черного бархатного платья волочился по полу. Ричард сразу понял, что уже видел ее раньше, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить где. На своей первой Передвижной Ярмарке, вот где. В «Харродс». Она ему улыбнулась.

– Сегодня, – сказала Охотник. – Белфаст.

– Спасибо, – сказала женщина.

«У нее изумительные глаза, в жизни таких не видел, – подумал Ричард. – Цвета наперстянки».

– Значит, увидимся там, – сказала незнакомка и поглядела на Ричарда, словно обращалась к нему одному. А потом чуть застенчиво отвела взгляд.

Она сделала шаг в тень и в ней растворилась.

– Кто это был? – поинтересовался Ричард.

– Они называют себя Бархатные, – объяснила д'Верь. – Днем они спят здесь, внизу, а ночью ходят по Надмирью.

– Они опасны? – спросил Ричард.

– Все опасны, – ответила Охотник.

– Послушайте, – сказал Ричард. – Я так и не понял, как обстоит дело с Ярмарками. Кто решает, где и когда их устраивать? И как об этом узнает первый «кто-то»?

Охотник пожала плечами.

– А ты, д'Верь, не знаешь?

– Никогда не задумывалась.

Они свернули за угол. Д'Верь подняла повыше фонарь.

– Совсем неплохо, – сказала она.

– И быстро к тому же, – согласилась Охотник. Кончиком пальца она коснулась краски на стене. Краска была еще влажная.

На росписи были изображены Охотник, д'Верь и Ричард. И портреты были далеко не лестными.

В логово Златовласок черный крысюк вступил почтительно – опустив голову и прижав уши. Потом, попискивая и щелкая зубами, пополз вперед.

Лежбище себе Златовласки устроили в горе костей. Когда-то эти кости принадлежали косматому мамонту. Было это в незапамятные холодные времена, когда мохнатые громадины еще бродили по заснеженной тундре в Южной Англии с таким – по мнению Златовласок – видом, будто они здесь хозяева. Во всяком случае, этого конкретного мамонта от такого заблуждения избавили – довольно основательно и решительно – сами Златовласки.

У подножия горы черный крысюк благоговейно пал ниц: подставляя горло, лег на спину, закрыл глаза и стал ждать. Некоторое время спустя щелканье и писк сверху подсказали ему, что он может перекатиться и встать на лапы.

Из черепа мамонта на самом верху груды выбралась одна Златовласка. Спустилась по старому бивню. Это была крыса с золотым мехом и глазами цвета меди. Размером она была с домашнюю кошку.

Черный крысюк заговорил. Златовласка ненадолго задумалась и пропищала приказ. Черный крысюк перекатился на спину, снова на мгновение открывая горло. Потом повернулся и юркнул выполнять.

Разумеется, Клоачный народец существовал и до Великого Смрада, обживал елизаветинские клоаки, потом клоаки Реставрации, а после – клоаки Регентства по мере того, как все новые и новые речные пути Лондона загоняли в трубы и туннели, а увеличивающееся население производило все больше отходов, все больше мусора, все больше сточных вод. Но лишь после Великого Смрада, после мощного, с викторианским размахом строительства он занял подобающее ему место и достиг истинного величия. Найти представителей этого племени можно было в канализации повсюду, но постоянные жилища они устраивали себе в похожих на церковные крипты склепах красного кирпича к востоку, в местах стечения многих бурлящих, пенных вод. Здесь они садились, разложив вокруг себя удочки, сети и импровизированные багры, и следили за поверхностью бурой реки.

Они носили бурую и зеленую одежду, покрытую тонким слоем чего-то, что могло быть плесенью, а могло быть нефтехимическим илом или (нетрудно допустить) чем-то много худшим. Волосы они отпускали длинные и никогда их не расчесывали. Пахло от них… ну, сами более или менее можете себе представить. Вдоль особо важных туннелей они развешивали старые штормовые фонари. Никто не знал, что Клоачный народец использовал вместо топлива, но их фонари горели довольно вонючим зеленым и синим пламенем.

Неизвестно, как общался между собой Клоачный народец. В своих немногих столкновениях с внешним миром они прибегали к своеобразному языку жестов. Они жили в мире бульканья и капель. Мужчины, женщины и безмолвные маленькие дети.

Данникин заметил что-то в воде. Он был вождем Клоачного народца, самым старым и самым мудрым из всех. Туннели и каналы он знал лучше тех, кто их когда-то построил. Данникин потянулся за сетью для мелкой добычи. Одно отточенное движение руки – и он выловил из воды заляпанный грязью сотовый телефон. Отойдя к небольшой кучке хлама у стены, он положил телефон к остальному улову. Пока сегодняшний улов заключался в следующем: две разнопарые перчатки, ботинок, кошачий череп, роман «Фиеста», отсыревшая пачка сигарет, искусственная нога, дохлый кокер-спаниель, пара рогов на подставке и нижняя часть детской коляски.

Неудачный выдался день. А ведь сегодня вечером Ярмарка, причем под открытым небом.

Данникин не сводил глаз с воды. Никогда не знаешь, когда и что может подвернуться.

Старый Бейли развешивал сушиться постирушку. Наволочки и простыни развевались и трепыхались на ветру, гулявшем по крыше Сентр-Пойнт, неприглядного небоскреба, характерного для шестидесятых годов, который мозолит глаза в восточном конце Оксфорд-стрит, высоко над станцией «Тоттенхэм-Корт-роуд». Старый Бейли не шибко любил это здание, но, как он часто говорил птицам, вид с тамошней крыши несравненный, и более того: крыша Сентр-Пойнт – одно из немногих мест в Вест-Энде, откуда самого Сентр-Пойнт не видно.

Ветер топорщил перья в накидке Старого Бейли, отрывал по одному, уносил куда-то в Лондон. Старый Бейли не дулся. Как он так же часто говорил своим птицам, там, откуда взялись эти, всегда найдутся еще.

Из отверстия вентиляционной шахты, с которого давно отодрали решетку, выбрался большой черный крысюк и, оглядевшись по сторонам, направился прямиком к загаженной птицами палатке Старого Бейли. Взбежав по боку палатки, он прокрался по бельевой веревке, все это время настойчиво тараторя.

– Помедленней, помедленней, – сказал ему Старый Бейли.

Крысюк затараторил снова – на сей раз пониже тембром и не такой скороговоркой.

– Господи помилуй! – воскликнул Старый Бейли, побежал в палатку и вернулся с оружием – вилкой для жарки гренок и совочком для угля.

Потом опрометью вернулся в палатку и вынырнул со своими клетками и вывесками для Ярмарки. А затем медленно потащился в палатку, где, открыв деревянный сундук, вынул и убрал в карман серебряный ларчик.

– У меня, право слово, нет времени на эти глупости, – сказал он крысюку, выходя из палатки в последний раз. – Я очень занятой человек. Птицы, знаешь ли, сами себя не ловят.

Крысюк на него пискнул.

– Ну, – сказал крысюку Старый Бейли, отвязывая с пояса моток веревки, – тело могут забрать и другие. Я уже немолод, знаешь ли. И туннели мне не по нутру. Я ведь крышный человек до мозга костей.

Ответом ему стало грубое фырканье.

– Тише едешь – дальше будешь, – посоветовал крысюку Старый Бейли. – Видишь, уже иду. Молокосос. Я прапрадедушку твоего знал, брат мой крыса, поэтому нечего тут нос задирать… Ну и где у нас Ярмарка?

Крысюк ему сказал. Тогда, убрав его в карман, Старый Бейли перебросил ногу через парапет.

На сидящего на уступе в пластиковом шезлонге Данникина вдруг нахлынуло предчувствие богатства и процветания. Он ощущал, как они плывут с запада на восток, плывут к нему.

Данникин громко хлопнул в ладоши, и тут же к нему бросились, хватая на бегу багры и сети, мужчины, а с ними дети и женщины. Все выстроились вдоль скользкого уступа, изготовились в свете трещащих искрами зеленых клоачных фонарей. Вождь подал знак, и они стали ждать – молча, ведь именно так ждет Клоачный народец.

По каналу приплыло лицом вниз тело маркиза де Карабаса, течение несло его медленно и величественно, точно погребальную барку. В полном молчании Клоачный народец подтянул его баграми, вытащил сетями и вскоре уже выложил на уступе. Они сняли плащ и байкерские ботинки, забрали золотые часы и содержимое прочих карманов, но остальную одежду оставили на трупе.

Глядя на добычу, Данникин просиял. Он снова хлопнул в ладоши, и Клоачный народец начал готовиться к Ярмарке. Теперь у них и вправду было что продать.

– Ты уверена, что маркиз будет на Ярмарке? – спросил Ричард у д'Вери, когда тропа начала понемногу подниматься вверх.

– Он нас не подведет, – сказала она, насколько могла убежденно. – Уверена, он там будет.