"Москва гоголевская" - читать интересную книгу автора (Молева Нина)

Патриаршие пруды

Еще одна вымечтанная Гоголем встреча – с «патриархом русской поэзии» И. И. Дмитриевым, одним из самых популярных поэтов рубежа XVIII-XIX столетий. Назначенный при Павле I обер-прокурором Синода, он отметит свою деятельность словами: «Отсюда начинается ученичество мое в науке законоведения, и знакомство с происками эгоизмом, надменностью и раболепством двум господствующим в наше время страстям: любостяжанию и честолюбию» Вырвавшись с государственной службы, Дмитриев построит на Спиридоновке, № 17, поражавший воображение москвичей дом по проекту А. Л. Витберга, которому предстояло строить храм-памятник участникам Отечественной войны 1812 года на Воробьевых горах (замененный впоследствии Храмом Христа Спасителя). Дом был собран из поставленных стоймя и скованных железными обручами бревен. Сад поражал многообразием растений, разыскиваемых хозяином во всех краях. Последние слова Дмитриева перед смертью были о кусте роз у крыльца, который он не успел пересадить.

И.И. Дмитриев

Богатство дома составляли огромная библиотека и радушие хозяина, особенно в отношении начинающих литераторов. Гоголь таким и запомнит его – в ореоле серебряных волос и с неразлучным Журкой – ручным журавлем, с которым прохаживался у Патриарших прудов и не расставался даже в экипаже. Это к Дмитриеву обратит Гоголь строки, написанные по выезде из Москвы: «Вы радушно протянули руку еще безызвестному и не доверяющему себе автору. С того времени мне показалось, что я подрос, по крайней мере, на вершок. Минувши заставу и оглянувшись на исчезающую Москву, я почувствовал грусть. Мысль, что все прекрасное и радостное мгновенно, не оставляла меня до тех пор, пока не присоединилась к ней другая, что через три или четыре месяца я снова увижусь с вами». Ни одного из этих адресов сегодня не существует. Они исчезали один за другим, у нас на глазах. Единственная победа москвичей – Патриаршие пруды, где предстояло появиться не Ивану Ивановичу Дмитриеву с его Журкой в окружении Гоголя, Пушкина, Грибоедова, Державина, Баратынского, а действующим лицам «Мастера и Маргариты» вместе со знаменитым четырехэтажным примусом. И невольный вопрос: а знали ли сочинители обновленного ансамбля о всех тех, кто сделал пруды заветной жемчужиной для последующих поколений? Может быть, идеи ЕГЭ зародились гораздо раньше их законодательного оформления?

В.Л. Пушкин

Предположение Гоголя о скорой встрече с Москвой оказалось верным. В октябре того же года он снова в старой столице. В его жизнь входит новый важный адрес – Первая Мещанская (проспект Мира), № 28, квартира директора Ботанического сада, профессора естественной истории Московского университета М. А. Максимовича, одного из известных собирателей народных песен. Гоголь очень гордился, что сам сумел записать около 200 песен. «Я не могу жить без песен», – признается он в письме профессору.

П.А. Вяземский

Около ста лет назад историк П. Бартенев писал об этих ее местах, что живут здесь «по преимуществу люди, принадлежавшие к достаточному и образованному сословию, где тишина и нет суетливой торговли». Еще веком раньше, сразу по окончании Отечественной войны 1812 года, именно сюда приехал замечательный наш баснописец Иван Иванович Дмитриев свой век «доживать на берегу Патриарших прудов, беседовать с внутренней стражей отечественного Парнаса и гулять сам друг с домашним своим журавлем».

Е.А. Баратынский

В тишине и покое Патриарших прудов И. И. Дмитриев проведет 25 года, будет принимать у себя Карамзина, Вяземского, историка Погодина, Жуковского, Пушкина-дядю, Василия Львовича, и Пушкина-племянника, Александра Сергеевича, Гоголя и Баратынского. Впрочем, Баратынский станет его соседом, и вместе назовут они Патриаршие пруды «приют, сияньем муз согретый».

Со времен Бориса Годунова была эта земля отдана патриархам московским, называлась Козьей слободой и имела три пруда, наполнявшихся считавшейся удивительно вкусной и целебной грунтовой водой. Отсюда сохранившееся до наших дней название Трехпрудного переулка.

Но потребности застройки привели к тому, что два пруда были засыпаны. К 1831 году местность вокруг оставшегося пруда была распланирована и засажена деревьями в расчете, что «место сие сделается приятным для окрестных жителей гулянием», как писал «Путеводитель по Москве». Сложилась здесь и своеобразная традиция – гуляний «семейственных», непременно родителей с детьми, в стороне от «московских торжищ». Именно для детей стали заливать каток, который в конце XIX века перешел в ведение первого Русского гимнастического общества «Сокол». По субботам и воскресеньям для тех же маленьких москвичей с родителями приглашался каждый раз иной духовой полковой оркестр. Известно, что самым большим успехом пользовались духовики Самогитского полка, которых ждали с нетерпением из-за их «слаженности» и прекрасного репертуара. Стоит вспомнить, что на Патриаршие пруды привозил своих дочерей кататься на коньках Л. Н. Толстой. Для взрослых существовал превосходно оборудованный каток в Зоопарке, описанный в «Анне Карениной».

Летом и весной славились Патриаршие пруды соловьиным пением. В тишине их аллей разливались птицы, которых довелось слушать постоянно приходившему на прогулку Алексею Николаевичу Толстому.

Именно в этих местах, приобретших в прошлом веке название московского Латинского квартала, проводит свою единственную московскую зиму Александр Блок. Здесь первая московская квартира юного Маяковского (Спиридоньевский переулок, 12 – во дворе), его гимназия и квартира друга – сына знаменитого московского архитектора Ф. О. Шехтеля – Льва Жегина-Шехтеля. Вместе с художником-сверстником Василием Чекрыгиным они «колдуют на прудах» над первой самодельной книжкой стихов Маяковского «Пощечина общественному вкусу». И как бы кто ни относился к ранней поэзии поэта – она ярчайшая страница московской культурной жизни.

А. Н. Толстой не случайно говорил о магнетизме «патриаршего уголка», его удивительной притягательной силе. Достаточно назвать семейное гнездо знаменитых наших актеров Садовских. Их дом стоял в начале Мамоновского переулка, и жили в нем три поколения, трогательно тянувшиеся к уголку, который великая старуха (по ее сценическому амплуа) Ольга Осиповна считала своим садом. Погожими днями, возвращаясь после спектакля, она объезжала пруды, «чтобы отдохнуть душой в тишине и покое». А ее сын, народный артист СССР художественный руководитель Малого театра Пров Михайлович и внук Пров Провович до конца своих дней жили в Спиридоньевском переулке – «поближе к соловьям»…

С 1897 года здесь можно было видеть Л. В. Собинова, а с 1902 года – реформатора русского классического балета А. А. Горского, назначенного балетмейстером императорских театров. Тогда же живет в Патриаршем переулке Гликерия Николаевна Федотова. И есть еще одно не потерявшее с годами своего очарования имя – киногероя первых немых лент И. И. Мозжухина – он постоянный гость у родных, которым принадлежал дом по Малой Бронной, 28, – Мозжухиным Прасковье Андреевне и Михаилу Андреевичу с Марией Васильевной.

Никогда не имевший собственной мастерской В.И. Суриков осенью 1890 года устраивает ее себе в Б. Палашевском переулке – это время его работы над этюдами к «Взятию снежного городка», как вскоре и В. Д. Поленов в конце Спиридоновки.

И не менее важно, что связаны наши Патриаршие пруды с четырьмя большими московскими зодчими: Ф. О. Шехтелем, И. В. Жолтовским, Львом Рудневым и Леонидом Павловым. Шехтель строит здесь нынешнее аргентинское посольство, один из интереснейших памятников московского модерна – Дом приемов МИДа на Спиридоновке и дом для своей семьи (Б. Садовая, 4), Жолтовский – бывший дом Тарасова (Спиридоновка, 30) и Дом Московского архитектурного общества (Ермолаевский пер., 17), где, может быть, когда-нибудь появится мемориальная квартира Лидии Андреевны Руслановой, народной певицы и собирательницы русской живописи. Творческая мастерская Льва Владимировича Руднева, автора проекта МГУ на Воробьевых горах, Военной академии им. Фрунзе, многих других московских зданий, находилась в им же самим выстроенном доме по Садовой-Кудринской (28-30), с окнами на пруды. Леонид Николаевич Павлов, автор зданий Вычислительного центра на Мясницкой (45), корпуса Госплана в Георгиевском переулке, жилых домов на Б. Калужской (2 и 39), в 1960-1970-х годах занимался живописью в мастерской Э. М. Белютина, расположенной здесь же. Москва не научилась уважать память своих зодчих, но неужели Патриаршие пруды не дают повода для установления новой традиции?

Всех связанных с прудами имен просто перечислить нет возможности, и все-таки как не назвать великого ученого И. М. Сеченова с его женой – первой русской женщиной-окулистом, живших в Патриаршем переулке, оставивших воспоминания о здешних местах и ставших прообразами героев Н. Г. Чернышевского в его романе «Что делать?» – Кирсанова и Веры Павловны. Или содержателя цыганского хора Илью Соколова, постоянными гостями которого были композиторы А. Е. Варламов и А. Н. Верстовский. Это Варламов привез к Соколову Ференца Листа, увлекшегося с тех пор цыганскими мотивами.

Но один уголок прудов заслуживает совершенно особого внимания.

Это маленький квартал от «Дома маршалов», где жил Роскоссовский, до Малой Бронной и по М. Бронной до Садовой (дом 31/13 по Ермолаевскому пер. и № 3 по Садовой-Кудринской), принадлежавший одному из самых древних и знатных грузинских родов – князьям Сидамон-Эристовым-Арагвским. Их предок, эристав (удельный князь) Тоникий служил со славой в византийских войсках, основал на Афонской горе Иверско-Афонскую обитель и принял в ней иночество. Стоящие сегодня дома принадлежали князю Дмитрию Алексеевичу и его сыновьям. Сам Дмитрий Алексеевич окончил курс в Царскосельском лицее, занимался историей, стал одним из участников «Военно-энциклопедического лексикона», а в 1842 году издал «Словарь исторический о святых, прославленных в Российской церкви, и о некоторых подвижниках благочестия, местно чтимых», за что был удостоен Демидовской премии. Особняк под № 3 снесен в 2005 году.

* * *

Этот просторный, не застроенный и не засаженный двор в Брюсовом переулке (21) в Москве знали многие. Практикующий врач Устин Евдокимович Дятьковский отличался добросовестностью и удачливостью в лечении своих пациентов, в том числе нуждающихся, которым он никогда не отказывал в бесплатной помощи. Москва только что пережила вспышку холеры, и именно после нее военный врач Дятьковский получил ординарного профессора (штатного) Московской медико-хирургической академии и был назначен директором клиники Московского университета. Гоголь понадеялся на земляческие связи с профессором и отсюда на более внимательное отношение к своим жалобам, которыми пренебрегали даже его родные. По-видимому, визит удовлетворил пациента, поскольку знакомство с врачом сохранилось. И, может быть, не таким уж преувеличением, как кажется литературоведам, было объяснение задержки в старой столице. Гоголь писал матери о своих недомоганиях, историки считали их предлогом для того, чтобы затянуть свое пребывание в Москве. Верно и то, что сердцем Гоголь остается в старой столице, мечтает о скорейшем возвращении. Досадует на задержки в пути. Выехав 7 июля, он уже в Подольске вынужден заночевать из-за мнимого отсутствия лошадей. Собственно, получить их у смотрителя можно, но за «пятерные прогоны», «потому что ежели на пути попадется мне еще десять таких благодетелей человеческого рода, то нечем будет доехать до пристанища», – пишет он Погодину.

Дом профессора У.Е. Дятьковского

И все-таки 18 октября знакомство с Москвой удалось продолжить на обратном пути из Васильевки. Очередная недельная задержка, и в жизнь Гоголя входят новые друзья. На территории нынешнего Ботанического сада, занимавшего в то время значительно большую площадь, Гоголь находит квартиру Михаила Александровича Максимовича, еще только начинавшего свою академическую карьеру. Он имел должность адъюнкта при Московском университете, который недавно окончил, защитив магистерскую диссертацию «О системах растительного царства» по естественному факультету. В 1832 году его отправят в командировку на Кавказ, откуда Максимович привезет богатейшие коллекции и в 1833 году будет избран профессором ботаники.

Но именно ботаникой заниматься ему не удалось. Решением министра просвещения он направляется в Киевский университет в качестве его ректора с обязательством руководить кафедрой русской словесности. В 1835 году Максимович слагает с себя звание ректора, а в 1841-м и звание профессора. Чтение лекций становится для него невозможным по состоянию здоровья. Он и знакомится с Гоголем в Москве в состоянии «душевной подавленности», из которой его выводило только увлечение собиранием народных песен. Гоголю был хорошо знаком изданный Максимовичем в 1827 году сборник «Малороссийские песни». Максимович наносит Гоголю визит в его гостинице – на этот раз писатель не скрывает своего местопребывания, хотя адреса гостиницы исследователям установить не удалось. В сборнике «Украинские народные песни», который выйдет в 1834 году, свыше полутораста записей будет принадлежать Гоголю.

То же увлечение приводит Гоголя к другому собирателю народных песен – Петру Васильевичу Киреевскому, жившему вместе с матерью, А. П. Елагиной, «у Красных ворот, в республике, привольной науке, сердцу и уму», по выражению поэта Н. М. Языкова (Хоромный тупик, 4). Прямой родственник Василия Андреевича Жуковского, воспитанный во многом под его влиянием, Петр Киреевский уклонялся от службы и какой бы то ни было общественной деятельности. Человек малообщительный, замкнутый, он всю жизнь отдает собиранию песен, которые так и не успевает до своей кончины издать. Но именно через него Гоголь втягивается в живую атмосферу «республики у Красных ворот», которая становится ему особенно дорога.

«До весны надеюсь быть у вас в Москве», – пишет Гоголь Погодину в последних числах ноября 1832 года. Но сбыться этому желанию удалось только через три года. «Эх, зачем я не в Москве!» – раз за разом звучит в его переписке с москвичами.