"Магия страсти" - читать интересную книгу автора (Хесс Нора)

ГЛАВА 19

После обеда Фэнси, одетая в свое скромное платье из голубой шерсти с белым льняным воротником и такими же манжетами, сидела в мягком кресле у окна большой комнаты, расположенной рядом с ее спальней. Эта комната с тремя огромными окнами выходила на северную сторону особняка, откуда открывался прекрасный вид на залив, куда постоянно заходили различные корабли. Как и во всем доме, здесь, в этой комнате стояла очень красивая и дорогая мебель торгового дома Хэп-плуайт.

Спальня Тода и Ленни находилась напротив, через зал. В дневное время они часто заходили к Фэнси или гуляли по дому. Она всегда нервничала, когда они разгуливали по всем комнатам, так как боялась, что они разобьют дорогие статуэтки или другие какие-нибудь безделушки. Впрочем, мальчики больше предпочитали играть не в доме, а в длинном заднем дворе. По утрам они занимались с учителем в одной из комнат особняка, специально для этой цели превращенной в класс. Бабушка решила, что так будет лучше для Ленни. Если бы Тод стал посещать школу без него, это разбило бы его сердце.

И все же ребята не чувствовали себя здесь счастливыми, хотя все, и особенно бабушка, были очень добры и внимательны к ним. Как и Фэнси, они скучали по горам, по огромным, подпирающим небеса елям – по всем тем местам, где можно было бегать и кричать, сколько душе угодно.

Девушка вздохнула и, подтянув к себе колени, положила на них подбородок. Тод и Ленни также скучали по Чансу. И она сама тоже скучала по нему. Даже непонятно, чего ради она так по нему скучала. Ведь они только и делали, что постоянно ссорились. Фэнси грустно улыбнулась. А может, она скучала по этим ссорам? И еще ей не хватало своих новых подруг из числа жен лесорубов, Зеба, Мирты. Она тосковала по тому образу жизни, к которому привыкла с самого рождения.

Сейчас, наверное, Молли и остальные женщины из поселка готовятся к Рождеству. В каждом доме стоит наряженная елка. Все тайно готовят друг другу подарки, колдуют над разными вкусными праздничными блюдами. Фэнси представила, какие ароматы сейчас разносятся изо всех кухонь поселка.

А здесь все было так же, и в то же время по-другому. Она хотела пойти с мальчиками выбирать елку, но дворецкий Томас сам привез с рынка огромную пушистую ель, которая теперь стояла внизу, в большой гостиной, очень нарядная, украшенная все тем же Томасом. Под елкой лежала целая куча красочно упакованных свертков, приготовленных к празднику. Все делалось кем-то, а они как бы не принимали участия, и поэтому приближение праздника не очень ощущалось. Правда, мальчиков Томас взял с собой в город поискать омелу[3], с разрешения бабушки, конечно.

Также и здесь по всему дому разносились разнообразные аппетитные запахи. Уже целую неделю миссис Хэммер готовила что-то к Рождеству. Фэнси хотела было помочь поварихе, но бабушка сказала, что та на кухню кроме посудомойки никого не пускает. Это было владение миссис Хэммер, и она ревниво его охраняла.

Девушка снова вздохнула. Праздно проводимое время сводило ее с ума. Она не была рождена для жизни леди, все обязанности которой сводились к тому, чтобы только наряжаться в шелка, бархат, атлас и принимать гостей после обеда. А Фэнси просто ненавидела сидеть за инкрустированным деревянным столом, подавая гостям бабушки чай в серебряных подстаканниках.

Но больше всего она ненавидела поддерживать разговор с их глупыми дочками, которые без умолку болтали о вечерах, балах, женихах и туалетах. Глупость этих девиц раздражала Фэнси. Такие же самые чувства она испытывала и к молодым людям. Хотелось смеяться, глядя на их кружевные рубашки и узкие панталоны. Лица у них были бледные и гладкие, словно у томных, избалованных девушек, а руки – слабые, мягкие, изнеженные. И это выглядело странным для нее, привыкшей к домашней работе, и потому имевшей далеко не белые ручки.

Фэнси с самого начала поняла, что бабушка тешит себя надеждой выдать ее замуж за одного из этих молодых людей, так как проницательная старая дама беспокоилась, что какой-то грубый лесоруб мог завоевать сердце ее дорогой внучки. Но добрая бабушка не знала, что эти неженки никогда не смогли бы понравиться Фэнси, и не только из-за тоски по Чансу Доусену. Просто она привыкла к тому, что мужчины должны быть широкоплечими, сильными, загорелыми, способными защитить себя и свою семью в случае необходимости. А эти молодые щеголи из Сан-Франциско разве могут кого-нибудь защитить? Да их самих нужно защищать от всего на свете.

Чтобы отвлечься от мыслей о Чансе, от тоски по суровому горному краю с высокими соснами, Фэнси садилась к окну и смотрела на залив, на бесконечный ряд складских помещений, вытянувшихся вдоль пирса, на многочисленные корабли под флагами самых разных стран, среди которых были клиперы и бриги из Южно-Китайского моря, груженные копрой, китайские джонки, старые китобойные суда, вернувшиеся после годичного плавания по Арктике и несколько парусных судов. А чуть подальше в заливе располагался рыболовный флот.

Затем она стала рассматривать снующих по берегу людей. Здесь можно было увидеть жителей островов Гилберта и выходцев с Гавайев, матросов из Индии в белоснежных тюрбанах и крепко сбитых русских моряков, черноглазых итальянских и греческих рыбаков, индейцев с Аляски и латиноамериканцев. «Просто бурлящий котел какой-то», – подумала она. На берегу залива редко можно было встретить приличных людей, за исключением пассажиров кораблей.

Женщины никогда не появлялись здесь одни, поскольку берег был наводнен бродягами и другими охотниками за удачей.

А если двинуться дальше по набережной Барбара-Коуст, то попадешь в квартал, состоящий сплошь из танцевальных залов, салунов и публичных домов. Здесь любого прохожего могли запросто опоить и отправить матросом на каком-нибудь корабле.

Бабушка называла район Барбара-Коуст исчадием ада.

Затем Фэнси стала смотреть в сторону Керни-стрит – место еще более дикое и странное. Эта улица была главным средоточием отбросов общества, разных карманников и головорезов. Девушка вздохнула и удивленно покачала головой: так близко соседствуют нищета и грязь этой улицы с роскошью Ноб-Хилла. Как объяснить, что одни необычайно богаты, а другие влачат свое существование в нищете? Может, все это дело случая? Кому как выпадет удача? И можно ли сказать, что люди, живущие в достатке, счастливее тех, что побираются на пристани?

Что касается Фэнси, то, на ее взгляд, счастливыми нельзя назвать ни одних, ни других, а лишь тех мужчин и женщин, которые упорно трудятся, честно зарабатывая себе на благополучную жизнь. Как ее друзья в поселке лесорубов.

Тихий стук в дверь отвлек внимание девушки от окна.

– Войдите, – ответила она.

Маленькая ирландка Кэти просунула голову в дверь.

– Ваша бабушка просила напомнить вам, что уже пришло время идти смотреть парад.

– Спасибо, Кэти. Скажи ей, что я скоро спущусь вниз.

Каждую субботу после обеда она и миссис Эшли ходили смотреть любительский парад. С двух часов дня до пяти длинная процессия молодых женщин вышагивала туда и обратно вдоль пяти кварталов между рынком и районом Пауэл, и далее к Саттер-стрит и Керни-стрит. Это было занятием и развлечением среднего класса – еще одно доказательство для Фэнси, что именно эта категория людей живет более интересно. Танцовщицам и проституткам не разрешалось принимать участие в параде, а высший класс считал ниже своего достоинства выставлять себя напоказ.

Фэнси надела нарядную маленькую фетровую шляпку и завязала пышный бант с правой стороны. Если шляпку не завязать, ветер мигом сдует ее с головы. Ветер! Она поморщилась. Девушка никак не могла привыкнуть к нему, но, судя по всему, привыкать придется, так как Томас сказал, что западный ветер дует здесь десять месяцев в году.

Надев поверх платья обтягивающий фигуру жакет серебристо-серого цвета и подходящие по тону перчатки, Фэнси спустилась вниз по лестнице, опираясь на перила из красного дерева.

Она тихонько вздохнула. Не было сомнений, что после парада ей с бабушкой придется отправиться обедать в ресторан «Пудл-Дог». Все высшее общество города будет там. А ей хотелось посетить китайский квартал. Но когда она как-то раз высказала вслух это желание, бабушка ответила категорическим отказом, заметив, что люди, обитающие там, употребляют опиум и продают в рабство девушек. А кроме того, добавила она, по этим улицам ходить очень опасно.

Фэнси, скрыв свои грустные размышления, улыбнулась бабушке, ожидавшей внизу лестницы.

Рождество наступило и прошло, а Чанс едва ли заметил это. Он намеренно не обращал внимания на нарядные елки в домах, хотя сам велел, чтобы Билл Бэнди играл роль Санта-Клауса для детишек поселка. Но для Доусена это был не праздник, а всего лишь день, свободный от работы и похожий на все остальные дни, когда его мысли были полны тревоги о Фэнси. Снова и снова он спрашивал себя, где она могла быть? Куда можно было исчезнуть втроем, с мальчиками? Тепло ли им? Достаточно ли у них еды? Как Фэнси зарабатывает себе на жизнь? Время от времени он упрекал себя за то, что не разрешил ей работать в танцзале. Она бы и сейчас была здесь, жила бы в его доме, где он мог бы заботиться о ней.

Минул старый год и наступил новый, принеся с собой сильные морозы и снежные бураны. В некоторых местах снежные сугробы достигали трех футов высоты, а морозы крепчали день ото дня. Всю неделю завывал ветер, и из-за снежных буранов никто не выходил из дому, разве что в случае острой необходимости. Мужчины коротали время в столовой за игрой в карты. Чанс иногда присоединялся к ним, но чаще он сидел в своем доме, тоскуя и тревожась о Фэнси.

В одну из ночей ветер вдруг стих, и снегопад прекратился. Дети наконец смогли возобновить занятия в школе, вырвавшись из-под присмотра матерей, а мужчины смогли вернуться на работу.

Однако на следующее утро Чанс обнаружил, что тревог у него прибавилось. Сразу после завтрака к нему пришли двое работников лесопилки с лицами мрачными и нахмуренными и показали свою поперечную пилу, у которой кто-то намеренно выбил топором несколько зубцов. Все начиналось снова.

– В поселке есть человек, который стремится навредить тебе, Чанс, – заявил Виктор Сикэт, стиснув кулаки.

– Да, верно, – согласился Фрэнк Джексон. – У тебя есть враг, который решил разорить тебя.

– Вы обнаружили какие-нибудь следы возле мастерской с инструментами? – поинтересовался Доусен, не реагируя на сердитые замечания мужчин.

Виктор отрицательно покачал головой.

– Кругом все замело снегом. Этот ублюдок сделал свое грязное дело несколько дней назад.

– Клянусь, этому подонку больше не придется заниматься своими грязными делишками! – мрачно произнес Чанс. – Никому ничего не говорите, чтобы не спугнуть негодяя. Я теперь буду сам дежурить по ночам, а днем отсыпаться, пока не поймаю его. Если кто-то поинтересуется, почему меня нигде не видно, скажите, что я простудился. А сейчас я вам дам новую пилу.

Прошли две долгих ночи, но ничего подозрительного не случилось. На третью ночь около двух часов Чансу очень захотелось спать. Он покинул свое укрытие, оборудованное в пристройке за танцевальным залом, где Мирта держала своих лошадей и коляску, и поспешил к столовой, чтобы выпить чашечку кофе, который Зеб специально для него держал на плите.

В столовой было темно, но Доусен не стал зажигать лампу, так как за окном светила яркая луна. Он подошел к плите, налил себе кофе и сделал большой глоток. Затем скрутил папиросу, решив сначала покурить, а потом уже допить кофе.

Он уже докурил папиросу и только собирался допить кофе, как почувствовал запах дыма – но не табачного. Где-то совсем рядом запахло горелым деревом. Доусен встал. Может Зеб заснул с зажженной трубкой, и начался пожар?

Чанс шагнул к выходу, и глаза его расширились от удивления: из-под двери с улицы в помещение вползало облако серого дыма. Мужчина чуть помедлил. А вдруг в него сейчас выстрелят, если он откроет дверь? Может, этот неизвестный враг хочет не только его разорить, но и убить?

Но все же он не собирался оставаться здесь чтобы сгореть живьем. Вытащив ружье и приготовившись встретиться с опасностью, Чанс рывком открыл дверь.

Но никого не увидел и ничего не услышал, никто в него не стрелял, однако и выйти было невозможно. Прямо под дверью, на крыльце был разложен костер, языки пламени которого уже подобрались к дверному проему. Он повернулся и бросился в рабочее помещение Зеба, где тот обычно держал ведро с водой. Чанс молил Бога, чтобы только оно не оказалось пустым. К счастью, ведро оказалось почти полным. Доусен схватил его и вылил воду в костер, стараясь метить в самую середину.

Пламя зашипело и погасло, оставив после себя мокрую золу и почерневшее дерево. На крыльце, однако, уже успела выгореть огромная дыра.

Доусен вытер холодный пот, струящийся со лба. А что, если бы его не оказалось на кухне в этот момент? Зеб не смог бы выбраться из столовой, так как в бараке был только один выход. Кто бы ни был этот человек, его во что бы то ни стало нужно поймать, пока он не убил кого-нибудь.

Чанс вышел во двор проверить следы, хотя знал заранее, что, скорее всего, ничего не обнаружит, так как вокруг многие уже натоптали, и среди прочих определить следы врага было практически невозможно. Затем он отправился домой, решив, что вполне может лечь спать, так как его недруг тоже, наверняка, сейчас уже спит, выполнив свою грязную работу, запланированную на сегодня.

На следующее утро, когда Доусен подошел к столовой, возле обгоревшего крыльца уже собрались Зеб с остальными лесорубами. Чанс исподволь наблюдал за лицами собравшихся, стараясь подметить реакцию каждого. Все казались искренне возмущенными и расстроенными. А Гил Хэмптон, тот вообще выглядел чуть ли не больным. Лицо у него было таким бледным, как у покойника. Но почему? Почему он выглядел более подавленным, чем все остальные? Или он по собственному опыту знал, что значит быть охваченным огнем?

В эту ночь Чанс опять находился на своем посту, слушая, как из танцевального зала доносились музыка и топот танцующих пар. Ночь была светлой, но морозной. Доусену каждую минуту приходилось топать ногами и постукивать рука об руку, чтобы кровь лучше циркулировала.

Черт бы побрал этого человека, из-за которого ему приходится торчать на таком холоде!

Примерно в два часа ночи, во время перерыва между танцами, Чанс вдруг заметил, как мужская тень метнулась за угол танцевального зала. Вот он, преступник! Что он решил натворить сегодняшней ночью?

Когда неизвестный повернул к реке, Доусен оставил пост и осторожно последовал за ним, стараясь держаться в тени деревьев. Наверное, этот негодяй опять решил повредить большую пилу на лесопилке.

Когда преследуемый дошел до реки и остановился, луна осветила его лицо. Чанс был разочарован, но не слишком удивлен, узнав Гила Хэмптона. Хотя он и недолюбливал этого бродягу, но считал, что тот не способен на такие подлые поступки. И все же, как сказал когда-то Зеб, мужчина может совершать странные поступки, если дело касается женщины.

Однако Чанс удивился, когда увидел, как Хэмптон вытащил из кустов лодку, осторожно войдя в нее, достал весло и погреб к противоположному берегу. Что могло заинтересовать его на том берегу? Доусен нахмурился. Насколько ему было известно, на том берегу ничего не было, кроме индейской деревни, расположенной в нескольких милях от реки, а также заброшенный барак, которым три-четыре года назад пользовались охотники. Что касается леса в том районе, то до него еще не добрался топор лесоруба.

Хэмптон достиг противоположного берега и выпрыгнул из лодки. Как только он вытащил лодку из воды, из кустов к нему в объятия бросилась стройная женская фигурка. Пара немного постояла обнявшись, а затем отправилась в глубь соснового леса.

Чанс почувствовал себя так, словно один из мулов, тащивших бревно на лесопилку, ударил его в грудь. Теперь понятно, где находилась Фэнси все это время! Хэмптон прятал ее вместе с мальчиками в лесу, в заброшенном бараке, который мог рухнуть в любую минуту. Вероятно, они планировали весной покинуть эти места.

Расположившись у скалы, он ждал, когда Хэмптон вернется назад и спрашивал самого себя: как мог мужчина продолжать спать с такой женщиной, как Пилар, если его любит такая женщина, как Фэнси? Возможно, это и глупо с его стороны, но с тех пор, как Фэнси появилась в поселке, Чанс не встречался ни с одной женщиной.

Прошло чуть больше часа, прежде чем Доусен увидел, как Гил вышел из лесу и снова сел в лодку. Тогда он поднялся и отправился домой. Настроение у него было хуже, чем когда-либо в его жизни.

Ладно, если Фэнси предпочла ему Хэмптона, это ее дело. Но завтра он отправится за реку и вернет домой своего племянника.