"Сэйдж" - читать интересную книгу автора (Хесс Нора)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Сэйдж сидела в легкой коляске, расслабившись и наслаждаясь пейзажем, в то время как они с Джимом медленно ехали вдоль речного берега. Ей было очень удобно и покойно. Был яркий летний день, солнечные блики играли на листьях деревьев. До этого дня Сэйдж даже не знала, до какой степени ей надоело сидеть взаперти. Она подумала о Дэнни и почти с завистью представила себе, как ее племянник каждый день играет на улице. Ей было очень тоскливо без мальчугана, но все-таки замечательно, что он живет с Джонти и Кордом. Как Джим и сказал, салун — неподходящее место для ребенка.

Но будет ли для мальчика подходящим местом крупный город, если ее племянник привык жить на воле и никогда не покидал открытые, просторные равнины с шатром голубых небес над ними? А сама она? Разве сама она не привыкла к тому же? А в городе им придется лишить себя всего этого.

Сэйдж вздохнула. Но у нее нет другого выбора. Если они с Дэнни хотят скрыться от Миланда, то должны найти место, где легко можно будет затеряться среди множества людей.

Солнечные зайчики, отражаясь от листьев, весело скакали по коляске, заглядывая в глаза ехавшим путникам, играли на женском платье и окрашивали в золото темные волосы Джима.

Сэйдж, улыбаясь от прикосновения теплых лучей, смотрела на твердый волевой профиль сидящего рядом с ней мужчины, его красивые, чувственные губы под густыми усами и черные ресницы.

Он самый красивый мужчина, какого я когда либо видела! — подумала она и вдруг поймала себя на том, что уже долго рассматривает лицо Латура, невольно любуясь им. Сэйдж в ту же секунду быстро отвела глаза в страхе, что он заметит ее взгляд.

— Ты всегда содержал салун, Джим? — первой нарушила молчание Сэйдж.

«Итак, — подумал мужчина, — она ничего не знает о моем прошлом».

Кончиком кнута он метко сбил овода, усевшегося на лошадь, и ответил:

— Не совсем. Я приобрел «Кончик Хвоста» пару лет назад.

— Удивительно! Такое прекрасное заведение! А что ты делал раньше?

Сэйдж сама давала ему возможность рассказать о его темном прошлом, о годах, прожитых впустую, но теперь Джим заколебался.

Нужно ли рассказывать ей все с самого начала, когда жизнь так сурово начала испытывать его, что он чуть не сломался и едва не стал преступником. Но ведь он все же вступил в конфликт с законом. А вдруг, узнав обо всем, она будет думать о нем хуже, чем сейчас? Вряд ли ее убедят объяснения, почему ему пришлось иногда поступать так, а не иначе.

Да, черт побери! А какая ему-то разница, что будет думать о нем Сэйдж Ларкин. Как только у нее появится возможность, она исчезнет из его жизни, как будто ее и не было. Что-то непохоже, что они смогут слишком долго быть вместе в будущем.

Джим откинулся назад на своем сидении, поводья обессилено обвисли в его руках.

— С того времени, как мне исполнилось двадцать лет и до сорока, я был вне закона, Сэйдж. Я кое-как перебивался, скрываясь от правосудия. Грехи молодости… глупой молодости. Только пару лет назад я понял, как сильно моя дочь нуждается во мне. Я же не мог допустить, чтобы она вместе со мной вела такую распутную жизнь, так что другого выбора просто не было. Мне было необходимо стать респектабельным, законопослушным гражданином, создать дом для Джонти. Я, конечно, понимаю: быть владельцем салуна — не самое лучшее занятие, но это все-таки лучше, чем бегать от людей шерифа.

Сэйдж изумленно втянула воздух сквозь зубы; и это был единственный звук, который она умудрилась издать, когда Джим рассказал ей правду о своем неприглядном прошлом. А сам Джим напряженно смотрел на нее, ожидая увидеть отвращение на ее лице и боясь этого. И вдруг он почувствовал, что, хотя его рассказ и поразил женщину до глубины души, она не делает ни малейшей попытки оттолкнуть его, убежать или выразить свое к нему презрение.

В ней происходила какая-то мучительная внутренняя борьба. «О чем она думает?» — беспокойно спрашивал себя Латур, ожидая конца этого затянувшегося молчания.

И словно услышав его немой вопрос, Сэйдж первая спросила тихо:

— Ты кого-нибудь убил, Джим?

Прошло несколько тягостных мгновений, а потом Джим ответил, также тихо:

— Я стрелял в людей, Сэйдж, почти всегда попадал и всегда с целью самообороны, защищаясь. Там было так: или я, или они. Инстинкт самосохранения — самое самое сильное чувство у мужчин, я думаю. А что до стражников, то я никогда в них не стрелял. Я всегда считал, что парни со звездами на куртках имеют право подстрелить меня, раз уж мне пришлось переступить закон.

— Эти люди, в которых ты стрелял, — немного погодя, задумчиво сказала Сэйдж, — должно быть, ты очень был зол на них. Когда человек в ярости — он убивает. В тот день, когда негодяи убили мою семью, я бы, не моргнув глазом, пристрелила их, если бы только у меня было оружие.

«Так, — удовлетворенно подумал Джим, — по крайней мере, два основных чувства — гнев и ненависть — она понимает. Вот только похоже, что эта красавица совершенно ничего не знает о другом всепоглощающем чувстве, которое испытывает любой мужчина рядом с ней. Это чувство может испепелить любого. И как бы ему хотелось оказаться тем человеком, который разбудит такой пламень в ее сердце.

Коляска медленно катилась по пролеску, а молчание прерывалось только поскрипыванием колес и монотонным стуком копыт по земле. Они выехали из под сомкнутых крон деревьев и продолжали свой путь по равнине, покрытой жесткой, выгоревшей на солнце травой. Внезапно Джим и Сэйдж увидели, как в отдалении небо прочертил зигзаг молнии, и их ушей достиг раскат грома. Джим удивленно уставился на небеса, потемневшие, нахмурившиеся, покрывшиеся клубящейся кипенью облаков.

— Похоже, мы попали в грозу, Сэйдж.

— Но еще полчаса назад на небе не было ни облачка, — Сэйдж беспокойно заерзала на сидении, а Джим стеганул лошадь и пустил ее вскачь.

— В этих местах бури налетают внезапно, — сказал он. — Недалеко отсюда есть сарай. Мы можем успеть туда прежде, чем пойдет дождь.

Они успели проехать меньше полумили, как вдруг черная туча, нависшая над их головами, разверзлась и обрушила на землю потоки воды. Поднялся сильный ветер, и его порывы, бросая струи дождя, залепили глаза путешественников. Лошадь заржала и перешла на шаг.

— А, черт! — Джим выпрямился во весь рост и изо всех сил хлестнул вожжами животное. Этим он достиг, похоже, только одного — лошадь еще больше испугалась и начала шарахаться из стороны в сторону.

Перекрывая вой ветра, шум низвергающейся с неба воды и удары грома, Джим крикнул:

— Она все время пугается, потому что ничего не видит!

Через минуту лошадь остановилась окончательно, мотая головой и испуганно вздрагивая.

— Мне, наверное, придется вести ее! — крикнул Джим промокшей до нитки Сэйдж.

— Но ты-то можешь видеть, куда идти? — перекрывая бурю, спросила она, когда Латур спрыгнул на землю.

— Не знаю, но, дьявол меня побери, надо попробовать! В такую грозу просто опасно тут оставаться! — Джим схватился за скользкую, мокрую уздечку и дернул лошадь.

Перепуганное животное, почувствовав прикосновение человеческой руки, сразу успокоилось и двинулось вперед за хозяином, который шел, руководствуясь одним инстинктом.

Когда коляска въехала на невысокий холм, дождь несколько стих, и в отдалении Сэйдж смогла, наконец, рассмотреть темный силуэт сарая, стоящего среди густых елей и тополей. Вид у здания был такой, словно оно стояло очень долго без людей.

Однако, когда Джим и Сэйдж достигли укрытия, слева, в нескольких ярдах от сарая, она увидела останки сгоревшего дома. «Кто Жил в нем? — подумала с печалью женщина. — Чьи надежды и мечты сгорели тут дотла?» Но кто бы ни были обитатели этого дома, Сэйдж было их жаль до глубины души. Она очень хорошо помнила сердечную боль при виде догорающего дома, и ей только хотелось верить, что в пламени не сгорела ни одна жизнь.

Женщина посмотрела опять на Джима, который стоял, широко распахнув дверь сарая и с трудом удерживая ее под порывами ветра. Тогда Сэйдж взяла лошадь под уздцы и завела ее в сухое, пахнувшее сеном строение. Латур, наконец, отпустил дверь, подошел к Сэйдж и стал рядом. Они посмотрели друг на друга и вдруг весело расхохотались.

— Мы с тобой похожи на двух промокших койотов.

Джим снял с головы Сэйдж насквозь мокрую, потерявшую свою первоначальную форму, шляпку и бросил ее на пол. Подняв руку, он убрал прядь мокрых волос с лица женщины и, когда она улыбнулась ему, вдруг положил ладонь ей на щеку.

— Ты так прекрасна! — его взгляд стал серьезным. И вдруг мужские пальцы скользнули по ее горлу к подбородку, а потом прикоснулись к мягким губам Сэйдж.

Ее ресницы беспокойно вздрогнули. Джим хочет ее поцеловать. А хочет ли этого она? Но прежде чем Сэйдж смогла решить для себя эту проблему, его руки обвили ее, и она прижалась к мужской груди. Он прошептал ее имя тихо, еле слышно, словно наслаждаясь звуками ее имени, а потом губами осторожно коснулся нежных губ своей спутницы. Сэйдж показалось, что она внезапно провалилась в какую-то глубокую, полную сверкающих звезд, пропасть. Сквозь туман, окутавший ее разум, она почувствовала мужские горячие ладони на своих бедрах; они тянули ее вперед, пока ее тело не уперлось во что-то твердое и упругое. Сэйдж сначала даже не поняла, как это «что-то» могло оказаться у Джима в штанах. Она ослабела так, что едва стояла на ногах, и чтобы не упасть, ей пришлось крепче прижаться к мужскому телу… А поцелуй все длился, длился, и женщина чувствовала, как набухают ее груди.

Джим издал какой-то горловой звук и, просунув руку между собой и Сэйдж, начал расстегивать пуговицы на ее платье. Через несколько мгновений ее груди обнажились и всколыхнулись, словно два молочный бутона удивительно прекрасных цветов.

Неожиданно, Сэйдж пришла в себя и напряглась всем телом от прикосновения мужских ладоней к ее обнаженной коже. Дальше нельзя! Надо остановиться! Сегодня ночью этот человек будет спать в кровати с Реби. Она, Сэйдж Ларкин, не желает, чтобы с ней по быстрому повозились на сене, а потом так же быстро забыли.

На нее накатила волна мучительного, обжигающего стыда. Еще так недавно погиб ее Артур, а она уже в объятиях другого мужчины и чувствует такое желание, какого никогда раньше не испытывала. И хотя ее груди даже заболели, а все тело дрожало от неудовлетворенной страсти, она все же нашла в себе силы оттолкнуть голову и оторваться от таких желанных губ Джима. Латур, словно не веря, что это случилось, взглянул на нее, и молодая женщина увидела у него в глазах такую безумную страсть, что даже задержала дыхание. Однако, уже в следующее мгновение Джим разжал объятия и отпустил ее, а лицо вдруг сразу приобрело спокойное и чуть чуть виноватое выражение.

— Прости меня, Сэйдж, — от отступил от нее на шаг. — Я не смог сдержать себя.

Потом Джим отошел еще дальше и прислонился к столбу, поддерживающему крышу сарая. С верхних балок, вместе с сухими травинками, свешивались разные уздечки, поводья, металлические предметы и многое другое. Среди всего этого разнообразия вещей, назначения которых Сэйдж даже не знала, свисала длинная, отороченная бахромой куртка. Куртка была старой и потертой, но она вполне могла скрыть соблазнительные формы тела Сэйдж, поэтому Джим снял ее и подошел к женщине. Сэйдж молча, с благодарностью, приняла его заботу и сунула руки в рукава куртки.

— Ну вот, — криво усмехнулся Латур, — может теперь, когда ты спрятала свое прекрасное тело, мне удастся контролировать себя.

Сердце Сэйдж все еще билось учащенно, и дыхание прерывалось, но, скрывая волнение, она все-таки постаралась заговорить со своим спутником настолько спокойно, насколько смогла.

— Интересно, кому эта куртка принадлежала? — спросила она, словно ей это и вправду было интересно.

— Эта куртка принадлежит Джонни Легкая Нога, — Джим подошел к двери, которая все еще была отворена, и остановился, жадно вдыхая сырой, пропитанный влагой воздух в надежде, что его прохлада охладит кровь и успокоит воображение.

— Так это место принадлежит твоему кузену? — изумленно спросила Сэйдж, тоже подходя к двери, но остановившись все же на некотором расстоянии от Латура.

Джим покачал головой.

— Нет, это мой участок. Дом поджег один мой старый враг. Но раньше Джонти, с помощью моего брата, удалось угнать отсюда несколько голов скота и спасти их.

— Как ужасно! — воскликнула молодая женщина, сразу представив себе языки пламени над ее собственным домом. — Надеюсь, этот негодяй все-таки будет наказан.

— Уже… — мрачно произнес Джим, и голос его прозвучал тяжело и холодно, словно это говорил кусок льда, а не человек.

Они еще немного помолчали, глядя на дождь, который опять усилился. Позади, за их спинами, тихонько пофыркивала лошадь, медленно пережевывая сено, клочки которого свисали из яслей.

— Похоже на то, что стадо Джонти приумножилось, — спустя некоторое время произнес Джим, разглядев при вспышках молний море рогатых голов в четверти мили от них у реки. — Кажется, этой весной родилось много телят.

— Ну, и что ты будешь делать со всем этим скотом? — Сэйдж тоже разглядела стадо сквозь завесу дождя. Впрочем, теперь о присутствии большого количества животных можно было догадаться еще и по испуганному мычанию, которое раздавалось всякий раз, когда гремел гром.

— Сказать по правде, я и забыл про них, — по голосу Джима было ясно, что он и сам немало удивлен тем, что у него такое большое стадо. — Наверное, придется их перегонять на рынок и продавать.

Но еще в то время, как он говорил, внезапно ему в голову пришла другая идея. И, похоже, стоящая. Теперь, когда его старый и смертельный враг Панч лежал на глубине шести футов под землей, ничто не могло помешать ему отстроить дом заново и нанять людей, которые присматривали бы за фермой. Мысли Джима пошли дальше. А что, если вообще продать салун и стать владельцем ранчо? Что дела теперь у него пойдут — в этом он не сомневался. На этом деле он сможет прилично разбогатеть. И тогда не придется ли жителям Коттонвуда посмотреть на него совсем по другому?

Идея ему настолько понравилась, что он решил позже вернуться к ней и все как следует обдумать.

— Когда я была маленькой девочкой, — раздался вдруг голос Сэйдж, — то все время мечтала о том, что буду жить на ранчо!

Она улыбнулась, вспоминая свои детские мечты.

— Возле нашего дома и вокруг были обширные равнины. И если забраться на верхушку высокого дерева, то можно было увидеть дома на соседних ранчо и ковбоев, пасущих стада коров.

— А когда ты выросла, эти ковбои стали ухаживать за тобой? — пошутил Джим.

Сэйдж отрицательно покачала головой:

— Мы уехали оттуда, когда мне было шесть лет. Тогда я и встретила Артура. Он был единственным мужчиной, который ухаживал за мной.

Но сказав это, она припомнила, что, собственно говоря, Артур никогда за ней и не ухаживал. Просто не было никого другого, а он все время был рядом. А потом как-то само собой случилось, что они поженились.

На какой-то короткий миг Сэйдж подумала, что, наверное, все-таки много потеряла от того, что за ней не ухаживали.

Джим заметил ее печальный взгляд и спросил себя, о чем думает сейчас эта красивая и такая желанная женщина. И снова, как уже однажды, почувствовал укол ревности. Она вспоминает мужа? Наверное, все еще горюет о нем? Она очень редко говорит о нем.

«Да что ты себе никак места не найдешь? Мечешься туда сюда и забиваешь себе голову!» — прикрикнул он мысленно на себя, а потом раздраженно нахмурился. К счастью, дождь заметно стихал, переходя в мелкую морось, капли которой ярко заблестели в лучах вновь появившегося солнца. Тогда Джим сурово сказал:

— Давай-ка лучше поедем назад, а то не доберемся домой до темноты.

— Куртку оставить? — спросила Сэйдж, когда он вывел лошадь наружу и приготовил коляску к поездке.

В глазах Джима промелькнула улыбка.

— Нет, лучше оставь на себе. А то у мужиков глаза из орбит вылезут, если они тебя увидят. Это мокрое платье так удачно тебя облепило, что парням и додумывать ничего не придется.

— Ой, — тихонько воскликнула Сэйдж и поплотнее запахнулась в куртку, — тогда я верну ее Джонни, когда в следующий раз увижусь с ним.

На утопающую в грязи городскую улицу, ведущую к салуну, коляска въехала, когда солнце, красное и уставшее, уже садилось за горизонт.

— Иди быстренько «переоденься во все сухое! — приказал Джим, помогая Сэйдж вылезти из коляски. — Я не хочу, чтобы ты опять схватила воспаление.

И когда она пошла, старательно обходя лужи, он вдруг окликнул ее:

— Сэйдж! А что, если я приглашу тебя пообедать в том новом ресторанчике примерно через час?

Сэйдж помедлила, а потом обернулась к нему:

— Сожалею, Джим, но я уже пообещала Джону, что пойду туда с ним сегодня вечером.

— А! И когда же наш добрый доктор сделал свое приглашение?

— Прошлой ночью. Как только я закончила свое выступление.

— Ого! Похоже, старина Джон не хлопает ушами, всех обскакал.

Сэйдж нахмурилась.

— Боюсь, что я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, Джим.

— Да брось, Сэйдж. Ты же знаешь, что Джон ухаживает за тобой… приглашает на обед, просит прокатиться с ним в коляске. Неужели не то же самое делал твой муж до свадьбы?

Штука в том, что Артур никогда этого, действительно, не делал для нее, но она не собиралась рассказывать об этом Джиму Латуру. Вместо этого Сэйдж задала ему вопрос, причем такой, который не просто поверг его в замешательство, но и заставил крепко поломать голову над тем, что ответить — она сказала ему:

— Давай-ка выясним до конца, Джим. Ты взял меня с собой на прогулку, целовал, теперь приглашаешь на обед. Похоже, что это ты ухаживаешь за мной, а?

Джима будто столбняк хватил; он замер, ступив одной ногой на землю, а другой все также стоя на маленькой металлической ступеньке своего экипажа, желая или провалиться сквозь землю, или вскочить в коляску и умчаться куда-нибудь подальше. Разве он ухаживает за Сэйдж? Когда мужчина ухаживает за девушкой или женщиной, он имеет ввиду, что в будущем на ней непременно женится. Но с ним же все совершенно иначе, ничего подобного у него и на уме нет! Он ни на ком жениться не собирается. Но, говоря откровенно, его поступки, действительно, могут заставить Сэйдж думать, что он и впрямь ухаживает за ней, что у него есть определенные честолюбивые замыслы в отношении ее.

— Послушай, Сэйдж, — наконец сказал владелец салуна. — Я чертовски извиняюсь за то, что облапил тебя там, в сарае, я совсем не собирался так поступать и обещаю тебе, что впредь это не повторится. Прогулка в коляске и приглашение на обед были просто… товарищескими жестами.

Джим облегченно вздохнул — фу, кажется, объяснил. Хотя, сказать по правде, тут надо было вести речь не о дружбе. Он хотел Сэйдж Ларкин, желал ее так сильно, что в последнее время частенько не мог уснуть от желания. И единственным решением этой проблемы было, насколько он понимал, держаться от прекрасной вдовы подальше.

— Прости, пожалуйста, Джим, я тебя не правильно поняла! — Сэйдж была готова умереть от стыда и разочарования. Ну, конечно, красавец Джим Латур и не собирался за ней ухаживать. Что заставило ее думать обратное? И прежде чем он успел ей хоть что-нибудь ответить, она повернулась и поспешно бросилась в дом, все также старательно обходя грязные лужи, оставшиеся после ливня.

Джим смотрел ей вслед до тех пор, пока Сэйдж не скрылась за углом здания. Всем своим существом он желал бы окликнуть ее, вернуть назад. Но для чего? Что он может ей предложить? «И вообще, — подумал Джим, вновь залезая в свою коляску, — если есть на свете женщина, от которой мужику нужно держаться подальше, так это — Сэйдж Ларкин. Она, находясь рядом, совершенно подчиняет любого мужчину своему обаянию. По соседству с ней любого просто наизнанку вывернет от желания обладать ею. И прежде чем бедняга сообразит, что к чему, он уже будет стоять вместе с ней перед алтарем».

Тилли с увлечением размешивала шумовкой соус в большой кастрюле, но, когда хлопнула входная дверь, оторвалась от своего занятия и нахмурилась:

— О Боже, Сэйдж! — воскликнула она. — Ты же совсем как утопленница. Сию же минуту иди, обсушись и приходи сюда. Тебе просто необходимо выпить чашку горячего бульона перед выступлением.

Сэйдж вбежала в свою комнату, с наслаждением стянула с себя мокрую одежду и насухо растерлась мягким большим полотенцем, одним из многих, лежавших в высоком комоде напротив платяного шкафа. Она обнаружила за время своей жизни в комнате Джонти, что Джим ничего не жалел для своей дочери. Там было практически все, что необходимо для молодой девушки, и почти все, что только можно было себе представить: ароматизированное мыло, маленькая ванная, в которой можно было мыться, усевшись в нее, шелковое кружевное белье, которое сейчас носила Сэйдж.

«Интересно, почему Джонти все это оставила? — подумала молодая женщина, вновь яростно растирая волосы уже другим мохнатым полотенцем. — Неужели дочери Латура не нравятся все эти женские безделушки?»

Сэйдж улыбнулась своему отражению в зеркале. А вот ей все это очень нравится. Все все: и прикосновение шелка к ее телу, и мягкие ночные сорочки, и прекрасные платья со всеми их кружевами и оборками.

Расчесывая большим гребнем волосы, она вспомнила, как часто ей хотелось иметь все это, когда она одевала свои домотканные платья и панталоны.

Часы в кухне отбили полчаса, и Сэйдж пробормотала: «О Господи!» Волосы у нее все еще мокрые, а за оставшиеся полчаса она должна успеть просушить их, одеться и выйти на сцену. Оставалась единственная надежда, что ей удастся выпить бульон, если она как следует поторопится. Спустя несколько секунд Сэйдж надела красивое черное платье из тафты, поправила на бедрах юбку. Расправляя кружевные манжеты, Сэйдж вспомнила, что у нее с утра вообще ни крошки не было во рту. До того, как они с Джоном пойдут в ресторан, должно пройти еще очень много времени.

Она уложила мокрые волосы в тугой узел на голове, пригладила брови и слегка пошлепала себя по щекам, чтобы придать лицу более естественный цвет. Сэйдж была еще очень бледна после своей болезни, но упорно отказывалась пользоваться косметикой.