7 ГОРЫ СТОЯТ НА СВОИХ МЕСТАХ

Спустя две недели после женитьбы я уже отправил­ся в очередное путешествие. Боюсь, что Анг Ламу была не очень довольна, но такова уж судьба шерп­ских жен.

Первый поход продлился недолго. Он не был даже связан с восхождением. В годы войны в Индии со­бралось много американцев, и во время отпуска они часто приезжали в Дарджилинг. Один из них, подпол­ковник Тейлор, прибыл в Дарджилинг с разрешением на въезд в Тибет; он нанял меня, чтобы я помог ор­ганизовать поездку и сопровождал его. Мы взяли двух лошадей для себя и несколько мулов для бага­жа и двинулись – сначала по долинам Сиккима, за­тем через высокие, овеваемые ветрами перевалы. Нам нужно было недалеко, всего только до Гьянтсе, одного из ближайших к границе городов, но до тех пор я бывал в Тибете лишь в Ронгбуке и на Эвересте, потому мне было не менее интересно, чем Тейлору. Он держался очень приветливо и не раз повторял, что научит меня водить «джип», если я приеду в Америку. С тех самых пор я брежу «джипом», и, если у меня когда-нибудь окажется столько денег, я обязательно куплю себе такую машину: она лучше всего подходит для крутых дорог в районе Дарджилинга.

Подполковник Тейлор был не только приветлив, но и щедр. Позднее, когда кончилась война, он при­слал мне перед отъездом на родину двести рупий в качестве подарка. Однако за ним еще остаются уро­ки вождения автомобиля, и если я попаду в Америку, то предъявлю ему счет!

Наше путешествие продлилось всего два месяца. Подобно подполковнику Тейлору, большинство амери­канцев, с которыми мне пришлось иметь дело, пред­почитало верховую езду пешему хождению; таким образом, приобретя опыт в обращении с лошадьми, я нашел новый способ зарабатывать на жизнь. Вернув­шись в Дарджилинг, я купил на свои читралские сбе­режения две лошади и стал отдавать их напрокат. Некоторое время все шло хорошо. Другие шерпы це­лыми днями носили грузы по горам, а мне было достаточно отдать лошадей напрокат, после чего я мог сидеть дома всю вторую половину дня.

Правда, я редко так поступал, потому что мне не сиделось дома, хотелось чем-нибудь заняться. И вот я стал одновременно работать проводником для туристов, как делал это до войны. Помню, однажды я привел на восходе на Тигровый холм семь американ­ских леди, чтобы показать им Эверест. На высотке были в этот момент и другие проводники и туристы, причем проводники делали одну вещь, которую, стыд­но сказать, позволяли себе часто: они показывали сво­им туристам не ту гору. Дело в том, что Эверест не производит особенного впечатления с Тигрового холма. Он лежит далеко, да к тому же отчасти заслонен вершинами Лхотсе и Макалу, которые кажутся больше, особенно Макалу. Туристы обычно и принимают Мака­лу за Эверест, а многие проводники поддакивают: «Да, это Эверест» – им все равно, а объяснять лень.

Мне подобные штуки не по душе. Я рассказал своим семерым леди, где Эверест, и объяснил, почему верши­на кажется меньше других. Они были так довольны моей честностью, что позже брали у меня напрокат лошадей и рекомендовали меня своим друзьям.

Дарджилинг тем и хорош, между прочим, что туда постоянно приезжает много различных людей. Как-то утром, идя по Човраста, главной улице города, я вдруг увидел миссис Смитон, которую не встречал со време­ни Тиридж Мира. С ней был незнакомый мне мужчи­на, и я ждал, что она представит его мне. Когда же он заговорил, я обнаружил, к своему удивлению, что это ее муж. Позднее он рассказал, что во время вой­ны был ранен пулей в нос, чем и объяснялась перемена в его облике. Но характер обоих супругов не изме­нился, они были все такие же приветливые и друже­любные. Смитоны пригласили меня сопровождать их в течение недели на Калимпонг, и наше знакомство возобновилось очень приятным образом.

Как и прежде, я водил туристов в небольшие по­ходы к близлежащим поселениям – Пхалут, Тонглу, Сандакпху. Иногда эти походы оказывались поучи­тельными не только для них. Так, мне вспоминается одна английская чета, которую я водил на Тигровый холм. Им захотелось посмотреть побольше, мы взяли лошадей и направились в Тонглу. Господина я по­мню очень смутно, но госпожа была красива, особенно я обратил внимание на ее чудесную кожу и красивые белые зубы. Вечером первого дня мы остановились на ночевку в гостинице, а утром я, как обычно, принес им воду для умывания и чай. Когда я подошел к кро­вати госпожи, она поднялась и села. Я подумал: «Гос­поди, я не в ту комнату зашел!» Передо мной была не молодая и красивая женщина, а морщинистая без­зубая старуха. Я поставил кувшин и чайник и хотел бежать. Но тут заметил на столике у кровати баночки с кремом и пудрой и две красивые челюсти в стакане воды. Я подумал: «А может быть?..» – но все-таки удрал. А когда она вышла немного спустя, то была так же молода и хороша собой, как накануне.

Весной 1946 года состоялась, наконец, моя первая за много лет настоящая экспедиция. Ее целью был Бандар Пунч, «Обезьяний хвост», в Гархвале. Получив приглашение от моих старых друзей, мистера Гибсона и мистера Мартина, я обрадовался, как мальчишка. «Ты снова пойдешь в горы!» – только и мог думать я, и все внутри у меня пело.

Итак, я отправился в Гархвал. Мы выступили в по­ход. Вместе с нами шли: мистер Р. Холдсуорт, также учитель Дун Скул, участник экспедиции 1932 года на Камет, майор британской артиллерии Мунро и лей­тенант индийской армии Н. Д. Джаял, с которым мне предстояло впоследствии познакомиться еще бли­же. Однако нам и на этот раз не повезло на Бандар Пунче. Погода стояла плохая, все время валил густой снег. Тем не менее мы поднялись почти до 5500 метров, на триста метров выше, чем в 1937 году. Я чувствовал себя превосходно, снова очутившись в любимых горах.

– Мы еще вернемся. Придет день, когда мы пой­маем эту обезьяну за хвост, – сказал на прощанье Гибсон.

– Только не следует больше называть эту гору Обезьяний хвост, – ответил я, смеясь. – Отныне она должна называться Дун-Скул-гора.

Странное дело с Канченджунгой. Вот она, третья вершина в мире, возвышается чуть ли не над самым Дарджилингом, где я провел полжизни, постоянно видя ее. И все же я не бывал на ней. Я много раз ходил на Эверест, уезжал в Гархвал, в далекие горы Кашмира и Читрала и ни разу не ходил на Канченджунгу. Ни один шерпа моего поколения не поднимался на Канченджунгу.

Поединок человека с Канченджунгой начался дав­но. В 1905 году небольшой швейцарский отряд пытал­ся найти путь к вершине и пропал без вести. Два­дцать четыре года спустя молодой американец Фэрмер задумал один взойти на вершину, подобно Уилсону на Эвересте, но тоже погиб. В том же 1929 году и в течение двух последующих лет на Канченджунгу ходи­ли три большие экспедиции: две немецкие и одна швейцарская с участием нескольких англичан и австрийцев. Смешанная экспедиция предприняла в 1930 году попытку с непальской стороны. Однако едва началось восхождение, как обрушилась, вероятно, ве­личайшая из лавин, когда-либо виденных человеком. Казалось, весь склон горы сдвинулся с места, и, хотя погиб лишь один шерпа, отряд был настолько близок к гибели, что альпинисты решили идти на другую гору. Обе немецкие экспедиции 1929 и 1931 годов шли с другой стороны, через Сикким и вверх по леднику Зему. Оба раза неделями и месяцами делались попыт­ки пробиться вверх по большому ледяному гребню, известному под названием Северо-Восточного гребня. В конце концов второй экспедиции удалось достичь его наивысшей точки – 7900 метров, но путь к вер­шине так и не был найден. Двое участников – один немецкий альпинист и шерпа Чеден – погибли, упав с высоты тысячи с лишним метров.

С тех пор никто не пытался взять Канченджунгу, несмотря на то, что к ней так легко пройти из Дард­жилинга. Дело в том, что она ближе других больших вершин расположена к равнине и Индийскому океану, из-за чего погода на ней крайне неустойчива. Летний муссон дует здесь особенно долго и сильно, нагоняя такие плотные облака, что из Дарджилинга месяцами не видно вершины. И в остальное время года соприкос­новение поднимающегося снизу теплого воздуха с хо­лодным снегом рождает частые бури и мощные лавины.

Канченджунгу окружает много меньших вершин: Кабру, Джанну, Симву, Джонсонг, Канг, Коктанг, Пандим. На большинство этих гор поднимались альпи­нисты, и им удалось взять несколько вершин. Правда, благодаря меньшей высоте там не такие сложные ус­ловия. Но как бы то ни было, я не думаю, чтобы альпинисты совсем отказались от попыток взять третью вершину мира. За последние несколько лет на нее ходило много разведывательных групп в по­исках новых, лучших путей, и я не удивлюсь, если в скором времени будет снова снаряжена большая эк­спедиция для взятия Канченджунги[5].

Сам я, повторяю, никогда не был на ней. Зато не один раз побывал поблизости. Впервые – в 1935 го­ду, когда участвовал в заброске грузов для базового лагеря на Кабру. А затем уже в 1946 году, по возвра­щении из Гархвала, причем дважды на протяжении нескольких месяцев.

Первый из этих походов я совершил с майором индийской армии Ридом. Мы вышли не на штурм вер­шин, а для исследования больших ледников Зему и Ялунг и восхождения к высокогорным перевалам это­го района. Кроме того, нам поручили попробовать най­ти тела погибших альпинистов: годом раньше здесь проходили две экспедиции, и в обоих случаях были человеческие жертвы – лишнее доказательство опас­ности района. Одной из экспедиций руководил капи­тан Лэнгтон Смит; вместе с тремя шерпами он вышел на взятие вершины «Сахарная голова», но исчез во время бурана. Из состава другой экспедиции пропал К. Рой, директор бенгальского лампового завода. Пе­ред нашим выездом из Дарджилинга его вдова, аме­риканка, просила нас попытаться отыскать останки по­гибшего и доставить ей.

Мы обследовали район очень внимательно и дей­ствительно нашли вскоре тело одного из носильщиков капитана Смита. Он лежал около большой скалы, неподалеку от озера Гринлейк. Рядом с ним сохра­нились остатки костра, а под телом валялся чайник. Чуть подальше мы подобрали в камнях пакеты с фо­толентой, которая явно принадлежала капитану Сми­ту, однако не обнаружили ни его самого, ни других носильщиков. В этом районе много озер – я думаю, что они хотели перейти через такое озеро по тонкому слою заснеженного льда и утонули.

Несколько позднее, возвращаясь с ледников, мы на­ткнулись на тело мистера Роя, тоже недалеко от Грин­лейк. Кто-то пытался кремировать труп, но безуспешно. Мы похоронили останки. Памятуя просьбу миссис Рой, мы взяли с собой кусочек обуглившейся кости и ручные часы ее мужа и доставили в Дарджилинг.

В этом походе мы занимались розысками тел по­гибших только попутно. Но едва я вернулся, как ко мне обратился капитан Торнлей из седьмого пехотного полка гуркхов. Он выходил специально на поиски капитана Смита; и вскоре я уже опять шел к Зему. С нами было еще шестеро шерпов. По прибытии на место мы разбились на несколько групп; начались многодневные поиски. Но на этот раз мы вообще ни­чего не нашли. Во всяком случае никаких следов капитана Смита. Зато мы нашли следы йети.

Расскажу теперь все, что знаю о йети, «ужасном снежном человеке». А знаю я не больше, если не меньше, чем другие люди, долго жившие в Гималаях. Впервые я увидел сам следы йети на леднике Зему в 1946 году; после этого они попались мне только один раз, у подножья Эвереста, когда я был там со швейцарцами в 1952 году. Я уже упоминал, что маль­чиком в Соло Кхумбу часто находил на горных скло­нах и ледниках звериный помет и был уверен, что он принадлежит йети. Сверх того я, конечно, слышал много рассказов от отца и других.

Вот что рассказывал мне отец.

Впервые он встретился с этим странным животным на леднике Барун, около горы Макалу, недалеко от Тса-чу, где я родился. Он столкнулся с ним неожидан­но и так близко, что видел его совершенно отчетливо. Йети напоминал большую обезьяну с той разницей, что у него были очень глубоко лежащие глаза, а голова заострялась к макушке. Тело животного покрывала сероватая шерсть, причем росла она очень примеча­тельным образом: выше пояса – вверх, ниже пояса – вниз. Это была самка с отвислыми грудями, ростом около метра двадцати сантиметров. Она передвига­лась на задних конечностях, придерживая груди пе­редними. Отец, конечно, испугался. Но и йети тоже. Зверь вдруг круто повернул и стал карабкаться вверх по крутому склону, издавая резкий свист, затем скрылся. После этого отец долго ждал беды, потому что многие утверждают, будто увидевший йети должен вскоре уме­реть. Отцу, однако, повезло, он не умер. Но, по его словам, он болел после этого случая почти целый год.

Впоследствии ему пришлось встретить йети еще раз. Это было в 1935 году, когда он пришел через Нангпа Ла в Ронгбук навестить меня во время моей первой экспедиции на Эверест. Как-то он один остался ноче­вать в лагере I на леднике; все остальные были либо в базовом лагере внизу, либо в верхних лагерях. Утром, на рассвете, он услышал пронзительный свист. Выгля­нув из палатки, отец увидел довольно близко живот­ное, которое шло по леднику с юга на север. Отец, конечно, сильно перепугался. Он не хотел смотреть на йети, но не решался и спрятаться в палатке, потому что боялся, что тогда зверь подойдет ближе, а то и войдет в палатку. В конце концов он решил остаться на месте и простоял так, пока йети не спустился по леднику и скрылся из виду. После этого отец поспешил ко мне в лагерь II. Мы встретились, он обнял меня и сказал: «Я проделал такой путь, чтобы повидать сына, а вместо этого увидел йети». Но на этот раз он видел йети не так близко и не болел потом.

По всем Гималаям среди горцев ходят истории об йети. Трудно сказать, чтб правда, а что рождено воображением и суеверием. В Соло Кхумбу рассказы­вают, что много лет назад целая компания йети посе­лилась недалеко от деревни Таргна. Местные шерпы строили дома и возделывали свои поля, а по ночам, или когда люди уходили, появлялись йети и все раз­рушали и портили, так что потом приходилось начи­нать сначала. Примечательно при этом, что йети де­лали это не ради разрушения. Испортив все, они потом пытались по-своему соорудить дома или устроить поля. Но, конечно, у них ничего не получалось, и жители деревни были просто в отчаянии. Застать животных им никак не удавалось; тогда они придумали хитрость. Как-то раз шерпы направились в одно место, где часто собирались йети – об этом они узнали по помету, – и поставили там много чаш с чангом, крепким шерпским пивом, а кругом положили кукри, кривые непальские ножи. Ночью йети, как и было задумано, обнаружили чанг и выпили его. А захмелев, собрали кукри и при­нялись драться. Утром их нашли почти всех мертвы­ми, и с тех пор жители Таргна могли спокойно зани­маться своими делами. Так рассказывают люди.

Шерпы считают, что существуют йети двух родов: метрей, людоед, и чутрей, который поедает только животных. Из них чутрей якобы крупнее, напоминает большого бурого медведя, только у него, как у всех йети, ноги, мол, вывернуты задом наперед. Некото­рые европейцы и ученые так и считают, что йети не что иное, как вид медведя. Известный ученый Джулиан Гексли приехал как-то в Дарджилинг, и там я услы­шал от него такое предположение. Другие же считают йети похожим на большую обезьяну, таким описывал его и мой отец.

Лишь немногие утверждают, что видели йети свои­ми глазами. Местные горцы боятся встречи с ним, по­тому что здесь распространено поверье, будто после такой встречи в человека вселяется бес. Как я уже говорил, сам я не видел йети – ни пьяного, ни трез­вого, ни ходящего задом наперед. Я не суеверен. Я не верю ни во что сверхъестественное, не верю и во мно­гие слышанные нелепые истории. Однако я не думаю, чтобы мой отец был лжецом и сочинил все на ходу. Бесспорно также, что следы, которые я видел на лед­нике Зему в 1946 и около Эвереста в 1952 году, не были следами какого-либо известного мне животного, Хотя я и не могу доказать этого, я уверен, что йети существует. Думаю, что это зверь, а не человеческое существо, что он выходит из своего логова только по ночам и кормится растениями и мелкими животными, обитающими на высокогорных лугах; скорее всего это обезьяна еще не известного вида.

В 1954 году в район Эвереста выезжала на поиски йети специальная англо-индийская экспедиция. Я охот­но сопровождал бы их, но, увы, не мог. Подобно многим другим, они нашли следы и другие признаки, но только не самих йети, и, хотя итог был обескура­живающим, я думаю, что это даже к лучшему. Люди пробрались в самые отдаленные уголки земли, научи­лись изготовлять всевозможные вещи, сделали столько открытий, и, мне кажется, это даже неплохо, что оста­лось хоть немного такого, чего мы еще не знаем[6].