"Убийца Гора" - читать интересную книгу автора (Норман Джон)

Глава 2. АР

Куурус беспрепятственно вошел в ворота Ара. Увидев знак черного кинжала, которым он заблаговременно украсил свой лоб, охранники даже не пытались его остановить.

Не долго же черные туники убийц не появлялись в пределах городских стен Ара — со времени правления убара Марленуса, ратных подвигов его современников — прославленного героя-воина из Ко-Ро-Ба Тэрла Бристольского и имевшего не менее громкую славу главы убийц Па-Кура.

Много лет убийцы в городе считались людьми вне закона. Па-Кур объединил обложенные данью города и повел их на Ар. Домашний Камень был украден, а убар вынужден спасаться бегством. Город пал, и Па-Кур, хотя и принадлежал к низшей касте, возжелал заполучить императорскую мантию Марленуса. Он осмелился не только надеть на себя золотой медальон убара, но и серьезно претендовать на трон всей Арской Империи — вещь до той поры неслыханная в истории Противоземли даже для представителей гораздо более высоких каст. И неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Империи и её столицы, если бы орды захватчиков не были разгромлены объединенными усилиями Союза Свободных Городов, возглавленного и поднятого на борьбу Ко-Ро-Ба и Тентисом. Командование освободительной армией взяли на себя Мэтью Кэбот — отец Тэрла Бристольского и Казрак из Порт-Кара — брат Тэрла по оружию. С тех пор черные одеяния убийц не встречались на улицах славного города Ар.

Однако никто не встал на пути Кууруса, поскольку лоб его украшала маленькая зловещая эмблема — черный кинжал.

Когда кто-либо из касты убийц получал свойственное его ремеслу задание и плату за его выполнение, он украшал свой лоб этим узаконенным символом, который открывал перед ним ворота любого города. Вмешиваться в дела убийц не позволялось никому.

Не многие из вершащих неправедные дела, сколь большой бы силой и властью они ни обладали, не затрепетали бы от ужаса при известии о появлении в их городе человека со зловещим символом на лбу — ведь только убийца знал имя своей новой жертвы.

Куурус вошел в ворота города и огляделся.

Женщина с корзинкой в руке, завидев его, испуганно отступила в сторону, крепче прижав к груди ребенка.

Крестьянин обошел его, стараясь, чтобы его тень не упала на тень убийцы. Куурус небрежным жестом указал на фрукты, разложенные на тележке с впряженным в неё небольшим четвероногим рогатым тарларионом, и лоточник поспешно протянул ему один из плодов, боясь встретиться с ним взглядом и торопясь убраться подальше от этого внезапно ставшего опасным места. Неподалеку от ворот, прижавшись спиной к каменной башне и наблюдая за ним, застыла худенькая тонконогая девушка-рабыня. В её глазах ясно читался испуг. Очевидно, Куурус был первым из касты убийц, с кем ей довелось встретиться. Темные разметавшиеся по плечам волосы, короткая желтая туника, стянутая вместо пояса тонкой веревкой и едва прикрывающая колени, — обычная одежда рабынь северных городов, где даже стягивающий шею металлический ошейник покрывался желтой эмалью.

Вгрызаясь зубами в мякоть плода, заливая его соком щеки и подбородок, Куурус внимательно изучал девушку. Она уже, казалось, готова была уйти, но его пристальный взгляд приковал её к месту. Он выплюнул попавшиеся косточки в придорожную пыль и, дожевав плод, швырнул корку ей под ноги. Девушка с ужасом проследила за её полетом и тут же почувствовала, как сильная рука сжала её плечо.

Он рванул девушку к себе и, толкнув на дорогу, заставил её идти впереди себя.

Проходя мимо ближайшей пага-таверны, дешевой, грязной, распространяющей зловоние и до отказа забитой посетителями — приезжими и мелкими торговцами, убийца придержал девушку за руку и, пинком распахнув дверь, грубо втолкнул её в зал. Все посетители таверны оглянулись на них. Трое музыкантов мгновенно прекратили игру. Женщины-рабыни в шелках удовольствия застыли, не донеся кувшинов с пагой до протянутых к ним кружек. Умолкли даже привязанные к их лодыжкам бубенчики. Убийца неторопливо оглядел присутствующих одного за другим. Мужчины побледнели под его пристальным взглядом. Некоторые из них сжались, готовые скорее провалиться сквозь землю, нежели оказаться, сами не зная за какие грехи, той жертвой, за которой явился этот человек со знаком черного кинжала на лбу.

Убийца повернулся к толстому мрачному человеку в кожаном фартуке, разливавшему в кувшины пагу.

— Ошейник, — коротко потребовал он.

Человек снял с крючка у стойки один из ключей.

— Седьмой, — сказал он, бросая ключ убийце.

Поймав ключ, тот ухватил девушку за локоть и повел её к дальней слабо освещенной стене в том конце зала, где потолок постепенно понижался и смыкался с полом.

Девушка двигалась как истукан, в её глазах застыл непреодолимый страх.

Здесь, в углу, уже стояли на коленях две рабыни, которые при их приближении, загремев цепями, торопливо отодвинулись в сторону.

Он рывком поставил темноволосую девушку на колени и, надев ей на шею две полукруглые металлические скобы, запер их на ключ. Второй конец удерживающей ошейник цепи длиной в каких-нибудь два фута был соединен со вбитым в каменную стену кольцом. Убийца равнодушно осмотрел свою рабыню и направился в зал.

Девушка осмелилась поднять глаза, только когда он отошел. Угол, в котором она стояла на коленях, был темным и мрачным, и её желтая туника казалась грязно-коричневой. Дальше зал освещался развешанными на «стенах заправленными жиром тарлариона лампами, в скудном свете которых девушке хорошо были видны двигающиеся между столами силуэты рабынь, разносящих посетителям таверны пагу. В самом центре зала столов не было, а пол покрывал толстый слой песка: здесь мужчины могли помериться силой, а рабыни танцевать. Дальняя от девушки стена достигала в высоту не менее двадцати футов и состояла из четырех этажей, на каждом из которых располагалось по семь небольших комнат, входом в которые служили круглые, диаметром в двадцать четыре дюйма, отверстия. На этажи вели восемь узких укрепленных в стене лестниц.

Куурус подошел к ближайшему столу слева и, поджав под себя ногу, устроился за ним так, чтобы у него за спиной оказалась только стена, а перед глазами находился весь зал. Сидевшие за столом мужчины молча встали и перешли на другие свободные места.

Куурус прислонил к стене рядом с собой копье, снял шлем и щит, а короткий меч положил на стол по правую руку.

По едва заметному жесту хозяина таверны, угрюмого толстого человека в кожаном фартуке, одна из обслуживающих посетителей рабынь немедленно поспешила к столику убийцы и, поставив перед ним высокий бокал, дрожащими руками наполнила его пагой. Затем, украдкой бросив взгляд на прикованную в углу слева от убийцы девушку, рабыня тут же торопливо отошла прочь.

Куурус поднял обеими руками кружку с пагой и подозрительно принюхался к мутной жидкости. Затем осторожно сделал небольшой глоток, подождал и решительно отхлебнул добрую половину кружки.

Обтерев губы рукой, убийца взглянул на музыкантов.

— Играть! — коротко бросил он.

Музыканты подняли инструменты — и зал наполнился нестройными аккордами варварской музыки, к которой через минуту присоединились разговоры посетителей, плеск наливаемой в кружки наги и позвякивание привязанных к щиколоткам снующих между столиками рабынь колокольчиков.

Не прошло и четверти часа, как посетители — чего и следовало ожидать — совершенно забыли о сидящей рядом с ними в зале зловещей фигуре в черной тунике.

Им было достаточно того, что этот убийца с крохотным символом смерти на лбу ищет не их.

Куурус медленно потягивал пагу и, не выражая никаких эмоций, наблюдал за присутствующими.

Внезапно дверь таверны с треском распахнулась — и в зал по ступенькам с криком скатился какой-то уродец.

Стоя на четвереньках, он напоминал неуклюжее горбатое животное, а его непомерно крупная голова и всклокоченная шевелюра ещё больше увеличивали это впечатление. Даже выпрямившись, карлик едва ли доставал до груди человеку среднего роста.

— Не бейте Хула! — быстро перебирая руками по полу, кричал он. — Не бейте!

— А вот и наш Хул-дурачок пожаловал, — заметил один из посетителей.

Карлик поднялся на ноги и, с трудом неся свою несоразмерно большую голову, торопливо, как урт с переломанными ногами, заковылял к прилавку, за которым хозяин таверны протирал жирной тряпкой кружки для наги.

— Спрячь Хула! — запричитал карлик. — Пожалуйста, спрячь Хула!

— Проваливай отсюда, — отмахнулся от него хозяин.

— Нет! — пуще прежнего завопил уродец. — Они убьют Хула!

— В славном городе Аре нет места нищим и попрошайкам, — прорычал в ответ один из сидящих за столами.

Лохмотья Хула наводили на мысль о том, что некогда он мог принадлежать к касте гончаров, но с тех пор его одежда настолько поизносилась, что утверждать что либо по этому поводу было бы, пожалуй, сложно. Одна нога у него была заметно короче другой, а тонкие руки не скрывали несколько неправильно сросшихся переломов — он неловко прижимал узловатые пальцы к груди и беспомощно озирался по сторонам, стараясь найти укрытие. Он попытался было спрятаться за спинами сидящих за столиком людей, но те вытолкали его на середину зала, на засыпанную песком арену. Тогда он решил Забраться на четвереньках под ближайший столик, но расплескал стоявшую на нем в кружках пагу, и один из посетителей пинками вытолкал его из-под стола. Как затравленное животное, не переставая стонать и испуганно причитать, Хул заметался по залу. Не найдя другого убежища, он, несмотря на гневные окрики хозяина таверны, быстро вскарабкался на стойку и, тяжело перевалившись, скрылся под ней.

Все, за исключением Кууруса, рассмеялись.

Минутой позже в зал ворвались четыре крепких вооруженных охранника в туниках с перекрещенными на груди шелковыми голубыми лентами.

— Где Хул-дурачок? — гаркнул один из них — рослый парень с мощной челюстью, в которой недоставало нескольких зубов, и длинным, протянувшимся через всю правую щеку шрамом Его спутники принялись обыскивать зал. — Я спрашиваю, где Хул-дурачок? — настойчиво повторил предводитель четверки, обращаясь к хозяину таверны.

— Сейчас я его поищу, — ответил хозяин, подмигивая мрачно усмехнувшемуся парню со шрамом, и с нарочитым вниманием заглянул под прилавок.

— Нет, — печально ответил он, — кажется, Хула-дурачка здесь нет.

— Жаль, — разочарованно протянул предводитель четверки. — Придется поискать где-нибудь в другом месте.

— Придется, — с сожалением вздохнул хозяин и, выдержав короткую, особенно жестокую для беглеца паузу, внезапно воскликнул.

— Нет! Подождите, здесь, кажется, что-то копошится! — И, наклонившись к прижавшемуся к его ногам дрожащему от страха карлику, резким рывком поднял его над прилавком и швырнул парню со шрамом под ноги.

— Вот так сюрприз! — воскликнул рослый парень. — Да это же Хул-дурачок!

— Сжальтесь надо мной! Пощадите! — истошно завопил Хул, тщетно пытаясь вырваться из цепких рук.

Четверка охранников, вероятно некогда принадлежавших к касте воинов, веселилась, наблюдая за безуспешными, выглядящими комично усилиями тщедушного человечка.

Присутствующим тоже нравилось это зрелище.

Толстое тело маленького уродца Хула с худыми болтающимися руками и ногами напоминало скорее мешок с тряпьем, а грязные, прикрывающие его лохмотья только усиливали это впечатление. Одна нога у него была короче, правый глаз был наполовину закрыт, а массивная, слишком тяжелая для тонкой шеи голова безвольно свесилась набок.

— Вы и вправду собираетесь его убить? — поинтересовался один из посетителей.

— Да, на этот раз он умрет, — ответил один охранник. — Он осмелился назвать по имени Портуса и попросить у него монету.

Гориане по большей части не проявляли благосклонности к попрошайкам, а многие вообще считали, что занимающиеся этим делом оскорбляют не только почтенных граждан, но и сам город. Когда милосердие действительно считалось оправданным — к примеру, в случае потери кормильцем работы или его внезапной кончины, когда женщина после гибели мужа оставалась одна, — заботу о нуждавшихся брала на себя кастовая организация либо клан, членство в котором определялось не кастовой принадлежностью, а кровным родством. Если же человек по каким-либо причинам оказывался вне касты и не имел возможности вступить в клан, как в случае с этим безмозглым дурачком Хулом, при потере работы он обречен был влачить жалкое существование, а жизнь его, как правило, оказывалась весьма недолгой.

К тому же гориане с большой щепетильностью относились к своим именам, особенно к произнесению их вслух. Многие, особенно принадлежащие к низшим кастам, склонны были даже скрывать свое настоящее, данное при рождении имя и брать себе второе, поскольку опасались, что произнесенное врагом имя делало их беззащитными перед магическим воздействием, которое могло причинить им вред. Рабы также не смели обращаться к свободным гражданам по именам.

Куурус подозревал, что Портусу, несомненно занимающему среди горожан видное место, приходилось, вероятно, неоднократно выносить подобное обращение к себе этого маленького глупца Хула и в конце концов он решил с ним разделаться.

Парень, державший Хула за шиворот, нанес ему мощный удар кулаком и бросил его поникшее тело своим товарищам. Те под веселые возгласы зрителей немедленно последовали его примеру и принялись, словно мяч, перебрасывать друг другу тело сжавшегося беззащитного карлика, сопровождая каждый свой бросок увесистыми тумаками. Их жертва, окровавленная, согнувшаяся в неестественном положении, спрятав голову между коленями и закрыв её руками, напоминала скорее тряпичную куклу, нежели живого человека. Однако четверо громил, даже уронив Хула на пол, продолжали без устали пинать его ногами, пока карлик не оказался в центре зала лежащим на усыпанной песком арене.

Тогда предводитель со шрамом на щеке схватил Хула за волосы и, оттянув ему голову, выставил на всеобщее обозрение его тонкую худую шею. Затем он вытащил из-за пояса широкий кривой серп, каким в Аре обычно пользуются при сборе урожая, и неторопливо поднес его к горлу своей жертвы.

Хул лежал ни жив ни мертв, зажмурив глаза и дрожа всем телом, как урт, зажатый в зубах слина.

— Не пачкай мне здесь, — недовольно заметил хозяин таверны.

Парень со шрамом поднял на него глаза и с усмешкой оглядел собравшихся вокруг него зрителей, с нетерпением ожидавших его последнего удара.

И тут ухмылка сползла с лица парня: он заметил обращенный к нему взгляд холодных глаз человека с черной меткой на лбу.

Куурус резким движением отодвинул от себя кружку с пагой.

Хул, удивленный происшедшей заминкой, робко приоткрыл глаза.

Он тоже увидел сидящего в глубине зала у самой стены человека в черном, неподвижно глядящего на него.

— Ты — попрошайка? — спросил Куурус.

— Да, хозяин, — ответил Хул.

— День был удачным? — поинтересовался Куурус.

Хулу снова стало страшно.

— Да, хозяин, — торопливо пробормотал он. — Да!

— Значит, у тебя есть деньги, — сказал Куурус, поднимаясь из-за стола и обнажая свой короткий меч.

Непослушными, трясущимися руками Хул судорожно порылся в кармане, извлек из него мелкую медную монету и протянул её Куурусу, который, не глядя, сунул её в одно из отделений своего ремня.

— Лучше не вмешивайся, — сказал парень, державший у горла Хула нож.

— Нас здесь четверо, — добавил его товарищ, протягивая руку к своему мечу.

— Я взял плату, — подчеркнул Куурус.

Посетители таверны и рабыни торопливо отступили в глубину зала.

И тут на стол перед убийцей с глухим звоном упала золотая монета. К Куурусу приблизился толстый, обрюзгший человек, одетый в длинную шелковую голубую тунику.

— Я — Портус, — сказал он. — Не вмешивайся, убийца.

Куурус повертел монету в руках и взглянул на Портуса.

— Я уже взял деньги, — жестко ответил он.

Четверо охранников схватились за мечи. Хул на четвереньках убежал под прикрытие ближайших столов.

Один из четверых бросился к убийце, но в полумраке помещения, едва разгоняемом светом чадящих светильников, трудно было понять, что у них произошло. Никто не услышал звона мечей, но все вдруг увидели, как рванувшийся вперед парень со шрамом на щеке внезапно на мгновение замер и тут же с глухим звуком повалился на стол. Темная фигура убийцы зловещей тенью пронеслась по залу, легко ускользая от пронзающих пустоту мечей бросившихся вслед за ним охранников. Лишь на секунду он остановился, и второй из нападавших, не успев увернуться от тускло сверкнувшего лезвия меча, рухнул на колени и растянулся на песке. Двое оставшихся отчаянно размахивали мечами, но ни разу им не удалось даже скрестить клинки с похожим на призрак убийцей. И третий воин, словно наткнувшись на невидимую преграду, удивленно замер и безмолвно упал на пол. За ним последовал четвертый, и не успело его тело коснуться пола, как убийца уже обтер окровавленное лезвие меча и спрятал его в ножны. Затем он подобрал золотую монету и бросил хмурый взгляд на остолбеневшего, обливающегося холодным потом Портуса. Неторопливо обернувшись, он швырнул монету Хулу-дурачку.

— Это тебе подарок — сказал убийца. — От Портуса. Он сегодня добрый.

Схватив монету, Хул со всей возможной для него быстротой, как урт, вырвавшийся из ловушки, бросился наутек.

Куурус снова вернулся к своему столику и, как прежде, устроился за ним, поджав под себя ногу. Меч снова лежал справа от него, у самой руки. Убийца придвинул к себе кружку с пагой и сделал большой глоток.

Не успел он осушить бокал, как почувствовал чье-то приближение. Его рука машинально потянулась к рукояти меча.

Подошедший оказался Портусом. Он тяжело дышал, стараясь изобразить на лице слащавую улыбку и демонстрируя безоружные руки.

Кряхтя, он расположился напротив Кууруса, смиренно положив руки на колени.

Куурус молча наблюдал за ним.

Портус снова выдавил из себя улыбку, но на лице Кууруса не дрогнул ни единый мускул.

— Добро пожаловать, Несущий Смерть, — произнес Портус, адресуя убийце наиболее уважительное из принятых в их касте обращений.

Куурус не шевельнулся.

— Я вижу у тебя на лбу знак, — продолжал Портус, — черный кинжал…

Куурус внимательно изучал внешность своего незваного собеседника — затянутое голубым шелком рыхлое тело, широкие складки рукава у левого плеча…

Короткий меч убийцы с легким шелестом покинул ножны.

— Я обязан думать о самозащите, — с извиняющейся улыбкой промолвил Портус, когда распоротый мечом шелк его рукава обнажил привязанные к плечу ножны.

Куурус, не глядя, перерезал удерживающие ножны Кремешки и коротким движением меча отбросил оружие в сторону.

— Я полагаю, это совсем неплохо, что здесь снова появились люди в черных одеяниях, — заметил Портус.

Куурус кивком согласился с его утверждением.

— Принеси паги! — повелительно бросил Портус одной из проходящих мимо рабынь, и та поспешила выполнить его приказание. С заискивающей улыбкой Портус снова обернулся к Куурусу: — С этим в Аре было плохо, — продолжал он, — после смещения Казрака из Порт-Кара с должности главы городской администрации и убийства Ома — верховного посвященного.

Куурус уже слышал об этом. Казрак, долгое время занимавший пост главы городской администрации, был наконец смещен после частых волнений среди торговцев и жалоб на него верховных посвященных. Казрак доставлял касте посвященных немало неприятностей, не только постоянно повышая налоги, взимаемые с их обширных земельных владений, расположенных в черте города, но и при каждом удобном случае оказывая поддержку соперничающим с ними административным кругам города. В ответ на это при проведении своих обрядов, в основном рассчитанных на представителей низших сословий, посвященные давали свое толкование действиям Казрака, объясняя их стремлением к расширению собственной власти и тайным сопротивлением постановлениям Царствующих Жрецов.

После убийства Ома, поддерживавшего с главой городской администрации довольно сносные отношения, новый верховный служитель посвященных Комплициус Серенус, изучая предзнаменования, полученные им при жертвоприношении белого боска в день ежегодного Праздника урожая, к своему очевидному ужасу, открыл, что они являются неблагоприятными для Казрака. Остальные посвященные выразили желание проверить это предзнаменование, определяемое по состоянию печени убитого боска, однако Комплициус Серенус, словно охваченный безудержным страхом, поспешил бросить печень боска в огонь, посчитав необходимым немедленно уничтожить материальное свидетельство столь чудовищного известия. Он упал у подножия священного алтаря и безутешно разрыдался, поскольку каждому в городе было известно, что он долгое время был одним из ближайших друзей Казрака.

Поговаривали, что именно с этого момента Казрак начал постепенно утрачивать доверие горожан, и в первую очередь низших слоев общества. Немало способствовали тому и принимаемые им меры по сдерживанию роста монополий, имеющих для определенных группировок — в частности торговцев — чрезвычайно важное значение: по его распоряжению были созданы комиссии, в обязанности которых входило следить за производством кирпича и распределением запасов соли и жира тарларионов. Он также наложил определенные ограничения на организацию зрелищ, в частности турниров, полагая, что участившиеся случаи потери жизни их участниками — даже рабами — причиняют городу в целом значительный ущерб. Он утверждал, что граждане Ара, даже не демонстрируя свою силу и бесстрашие на поединках, сопровождающихся бессмысленным кровопролитием, вполне способны оставаться в прекрасной физической форме. Припомнили ему и то, что родом он был из Порт-Кара — города, никогда не поддерживавшего особо дружеских отношений не только с Аром, но и со всеми остальными горианскими городами. Постепенно стал забываться тот факт, что во времена смуты, поднятой Па-Куром — предводителем касты убийц, Казрак возглавил борьбу с ним. Наоборот, на улицах стали поговаривать, что жители Ара самостоятельно, своими силами сбросили с трона самозванца; Казрак казался живым напоминанием того, что некогда славной столице Империи пришлось обратиться за помощью к другим городам, что их свобода была добыта не только их собственными руками.

Принимая во внимание все эти соображения, представители высших слоев общества, являвшиеся членами Верховного Совета города, не могли оставаться равнодушными к волеизъявлению масс и золоту торговцев. А посему Казрак, долгое время являвшийся главой городской администрации, был при голосовании смещен с занимаемой им должности и выдворен из города, публично лишен пищи и крова, как в свое время задолго до него и Марленус — прежний убар Ара.

Казрак вместе с несколькими оставшимися верными ему соратниками и супругой — красавицей Саной из Тентиса — вынужден был покинуть город. Куда они отправились — точно не было известно, но полагали, что они надеялись основать собственное поселение на одном из островов Тассы, лежащем значительно севернее Коса и Тироса. Новым главой администрации Ара стал человек по имени Минус Тентиус Хинрабиус, замечательный, пожалуй, лишь тем, что был выходцем из семейства Хинрабиусов, пользовавшихся большим влиянием в среде строителей, поскольку им принадлежала значительная доля капитала в разросшемся «Объединении хинрабийских печей», где производилась большая часть используемого в Аре кирпича.

— С уходом Казрака, — заметил Портус, — жизнь в Аре стала другой.

Куурус не ответил.

— Порядка стало меньше, — продолжил его собеседник. — Теперь, когда выходишь из дому под вечер, особенно если идешь через мост, всегда нужно иметь рядом надежных людей. А разгуливать после захода солнца опасно даже с мечом.

— Разве воины больше не охраняют улицы? — спросил Куурус.

— Охраняют, — ответил Портус. — Но их очень мало. Многие отправлены на далекие приграничные территории, где возникают спорные ситуации, как, например, на Картиусе. К тому же торговые караваны теперь требуют все большей охраны, и именно свободными воинами.

— Но в городе много воинов, — заметил Куурус.

— Да, — ответил Портус, — но пользы от них мало. Платят им теперь лучше — раза в два больше, чем прежде, но они, как правило, все утро проводят в тренировках с оружием, а по вечерам неизменно собираются в тавернах, игорных залах или городских банях.

— А наемники здесь есть? — поинтересовался Куурус.

— Есть, — сказал Портус, — и богатые торговцы, особенно из крупных домов, таких, как на Монетной улице или на улице Клейм, нанимают себе собственных воинов. — Он усмехнулся. — Мало того, они вооружают и специально тренируют своих людей, чтобы впоследствии предоставлять их услуги тем, кто в них нуждается.

Куурус поднял свою кружку с пагой и сделал большой глоток.

— Какое все это имеет отношение ко мне? — спросил он.

— По кому ты носишь на лбу знак черного кинжала? — осторожно поинтересовался Портус.

Куурус не ответил.

— Возможно, я сумел бы тебе подсказать, где его найти, — высказал предположение Портус.

— Я сам его найду, — бросил Куурус.

— Да-да, — поспешно согласился Портус, — конечно.

Он постарался придать своему лицу безразличное выражение и, нервно побарабанив пальцами по коленям, дрожащей рукой поднес кружку с выплескивающейся пагой к губам.

— Я не имел в виду ничего дурного, — добавил он.

— Поэтому ты остался жив, — сдержанно заметил Куурус.

Портус судорожно сглотнул и некоторое время сидел молча.

— А могу я поинтересоваться, — наконец снова спросил он, — это твое первое убийство или уже… второе?

— Второе.

— Вот как…

— Я в поиске, — добавил Куурус.

— Ну да, конечно, — согласно кивнул Портус.

— Я пришел, чтобы отомстить, — продолжал убийца.

С лица Портуса не сходила заискивающая улыбка.

— Именно это я и имел в виду, — немедленно подхватил он, — когда говорил, что это очень хорошо, что черные туники снова появились среди нас. Теперь справедливость опять восторжествует, а попранные права будут восстановлены.

— В этом мире имеет значение только золото и меч, — твердо сказал Куурус.

— Совершенно верно, — поспешно согласился Портус. — Истинная правда.

— Зачем ты подошел ко мне?

— Я бы с удовольствием воспользовался твоими услугами, — ответил Портус.

— Я на работе, — сказал Куурус.

— Ар — довольно большой город, — неопределенно заметил Портус. — У тебя может уйти много времени, прежде чем ты найдешь того, кого ищешь.

Куурус нахмурился.

— А тем временем, — подавшись вперед, продолжал Портус, — ты мог бы заработать кругленькую сумму. Мне нужны такие, как ты. К тому же большую часть времени ты будешь свободен и сможешь выполнить свою работу. Сотрудничество пойдет на пользу нам обоим.

— Кто ты? — спросил Куурус.

— Я тот самый Портус — владелец дома Портуса.

Куурусу уже приходилось слышать об этом доме — одной из самых крупных бирж рабов на улице Клейм. К тому же по шелковому одеянию собеседника он сразу определил, что разговаривает с работорговцем.

— Что тебя тревожит? — поинтересовался Куурус.

— На улице Клейм есть дом, не только более мощный, чем мой, но и превышающий по своим возможностям любой другой, — ответил Портус.

— Его владелец причиняет тебе беспокойство?

— Он весьма близок к главе городской администрации и верховному служителю посвященных.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Куурус.

— Что золото этого дома имеет вес на городских советах.

— То есть глава городской администрации и верховный служитель обязаны своей должностью золоту этого дома?

Портус злобно усмехнулся.

— А как, интересно, без золота этого дома глава городской администрации и верховный служитель смогли бы выделять столько средств на организацию скачек и всевозможных состязаний, которые обеспечивают им такой успех среди низших слоев общества?

— Но ведь низшие слои общества не принимают участия в выборах главы городской администрации или верховного служителя. Глава администрации назначается Верховным Советом города, а верховный служитель Высочайшим Советом посвященных.

— В городских советах прекрасно знают, как удерживать низшие слои общества на коротком поводке, — пренебрежительно заметил Портус. — К тому же в Верховном Совете довольно много людей, которые вынуждены выбирать между ножом у горла и золотом в карманах, и они, конечно, предпочитают последнее, — он заговорщицки подмигнул Куурусу. — Ведь в этом мире имеет значение только золото и меч, не так ли?

Куурус оставался серьезным.

Портус торопливо поднес к губам кружку и отхлебнул мутной жидкости, одновременно бросив осторожный изучающий взгляд на сидящего напротив убийцу.

— А откуда этот дом берет средства, достаточные для того, чтобы с такой легкостью заправлять всеми верховными группировками Ара?

— Это очень богатый дом, — оглядываясь по сторонам, ответил Портус. — Очень, очень богатый.

— Откуда это богатство?

— На чем они делают деньги, я не знаю. По крайней мере не знаю, откуда они приходят в таком количестве, — ответил Портус. — Мой дом, финансируя игры подобного масштаба, обанкротился бы уже на следующий день.

— И в чем твой интерес в отношении этого дома? — спросил Куурус.

— Они хотят быть единственными крупными работорговцами Ара, — прошептал Портус.

Куурус усмехнулся.

— Традиции моего дома поддерживаются уже более чем двадцатью поколениями, — продолжал Портус. — Мы разводим, отлавливаем, тренируем, воспитываем и продаем рабов на протяжении пяти сотен лет. Дом Портуса известен по всему Гору. — Внезапно в его глазах появилась невыразимая грусть. — Однако вот уже шесть торговых домов по улице Клейм разорены или закрыты.

— В Аре никогда не существовало монополии на работорговлю, — заметил Куурус.

— Тем не менее именно в этом и состоит основная цель дома, о котором я говорю, — мрачно произнес Портус. — Разве может это не причинять беспокойства? Разве это не нарушение наших законных прав? Даже с точки зрения торговли и цен на наши товары — неужели ты не видишь, к чему это ведет? Уже сейчас менее крупным домам трудно выкладывать за рабов требуемую сумму, и, приобретая их, мы явно переплачиваем. В этом году в менее крупные дома приходило гораздо меньше покупателей.

— А как может дом, о котором ты говоришь, позволить себе переплачивать значительные суммы? — спросил Куурус. — Неужели число рабов, проходящих через их руки, настолько велико, что, получая с каждого из них минимальную выгоду, они в результате добиваются колоссальных прибылей?

— Долгое время я тоже так предполагал, — ответил Портус. — Но дело наверняка не только в этом. Я хорошо знаком с этим бизнесом, с ценами на организацию, планирование, приобретение, транспортировку, обеспечение безопасности, питание, доставку рабов на аукционы… И это не говоря о громадной численности отлично подготовленного и высокооплачиваемого персонала, обслуживающего интересы этого дома. А ведь легкость, с какой они расстаются с деньгами, не имеет себе равных в городе. Они выстраивают себе ванны, которые могут соперничать с бассейнами городских бань, — Портус задумчиво покачал головой. — Нет, они должны иметь источники дохода, отличные от их основного занятия. — Он рассеянно смахнул рукой со стола капли паги.

— Некоторое время я считал, — продолжал он, — что они стремятся продавать свои товар по низким ценам, с тем чтобы разорить своих конкурентов и заставить их отказаться от соперничества. Это дало бы им впоследствии возможность взвинтить цены на продаваемых ими рабов и вернуть тем самым недополученную прибыль. Но когда я даже приблизительно прикинул, какие деньги у них должны уходить на организацию игрищ и соревнований, обеспечивающих такой успех главе городской администрации и верховному служителю посвященных, я пришел к выводу, что их затраты несоизмеримо превышают получаемые ими доходы от работорговли. Нет, я совершенно убежден, что этот дом должен иметь другой, гораздо более мощный источник дохода, нежели их основной.

Куурус выжидательно молчал.

— Существует и ещё одна странная вещь, которой я никак не могу понять, — сказал Портус.

— Какая? — спросил Куурус.

— Количество поставляемых ими невольниц, — ответил Портус.

— На Горе всегда было много рабынь, — заметил Куурус, упуская основной смысл фразы Портуса.

— Да, — недовольно проворчал тот, — но не в таком количестве. Ты хотя бы имеешь представление о том, с каких обширных отдаленных территорий происходит поставка невольниц сюда, в Ар? А ведь на тарнах много не увезешь. У невольничьего каравана уходит не меньше года, чтобы объехать все поставляющие рабов города и вернуться назад.

— Сотня хороших натренированных всадников вполне способна напасть на какое-нибудь варварское селение, захватить сотню девчонок и вернуться назад за каких-нибудь двадцать дней, — возразил Куурус.

— Верно, — согласился Портус, — но, как правило, подобные рейды совершаются в города, где есть цилиндры, а расстояния между такими городами слишком велики. Плата же за простую туземку ничтожна и не оправдывает расходов на организацию такой экспедиции.

Куурус пожал плечами.

— Кроме того, — отметил Портус, — это вовсе не обычные туземные девчонки.

Куурус поднял на него удивленный взгляд.

— Многие из них обладают весьма поверхностными знаниями о горианцах, — продолжал Портус. — И ведут себя они довольно странно. Рыдают, вопят. Можно подумать, что им никогда прежде не приходилось видеть рабского ошейника или цепей. Все они красивы, но очень глупы. Единственная вещь, которую они хорошо понимают, — это кнут, — на лице Портуса отразилось явное неудовольствие. — Люди даже приходят просто посмотреть, как ими торгуют: они или стоят, как изваяния, или рыдают и дерутся, как сумасшедшие, или кричат что-то на своих варварских языках. Только плеткой и можно объяснить им, чего от них требуют. Но тогда уж они действительно предстают во всей красе и, несмотря на свою дикость, приносят своим продавцам хорошие деньги.

— Я полагаю, — заметил Куурус, — ты хочешь заплатить мне за то, чтобы я в какой-то степени мог защитить тебя от посягательских планов этого дома, о котором ты говоришь.

— Совершенно верно, — ответил Портус. — Если чего-то нельзя добиться золотом, нужно попытаться взять это мечом.

— Ты говоришь, это самый крупный, богатый и влиятельный дом на улице Клейм?

— Да, — кивнул Портус.

— И как он называется?

— Дом Кернуса.

— Я согласен предоставить свой меч в услужение… — сказал Куурус.

— Отлично! — сгорая от нетерпения, воскликнул Портус и удовлетворенно потер руки. — Отлично!

— …дому Кернуса, — помедлив, добавил убийца.

Глаза Портуса широко раскрылись, а по телу пробежала мелкая дрожь. Он неуклюже поднялся со скамьи, повернулся и, натыкаясь на соседние столы, пошатываясь, на негнущихся ногах вышел из таверны.

Осушив свою кружку, Куурус встал и направился в темный угол зала, образуемый постепенно снижающимся потолком и грязными стенами. Стоящая здесь на коленях девушка в желтой тунике встретила его приближение тревожным взглядом. Куурус щелкнул замком у неё на шее и сбросил с неё цепь. Поставив её на ноги и жестом принудив идти впереди себя, он подошел к стоящему за прилавком человеку в кожаном фартуке и бросил ему ключ.

— Двадцать седьмой, — коротко ответил человек и протянул Куурусу завернутые в шелковую материю цепи.

Куурус перебросил цепи через плечо и подтолкнул девушку вперед. Та, пошатываясь, побрела между столиками и остановилась возле узкой лестницы, ведущей на верхние этажи высокой стены. Не говоря ни слова, она принялась взбираться по ступенькам, пока не достигла этажа, на котором располагалась двадцать седьмая ниша. Отыскав выделенный им номер, она проскользнула в круглое отверстие, служившее входом. Следом за ней туда же забрался Куурус и задернул за собой занавеску.

Помещение, в котором они оказались, едва достигало четырех футов в высоту и пяти — в ширину. В небольшом углублении в стене стояла отбрасывающая тусклый свет лампа. Стены были затянуты красным шелком, а полы покрывали толстые, в несколько дюймов, мягкие шкуры.

В номере поведение девушки немедленно изменилось. Она беззаботно улеглась на спину и закинула руки за голову.

Куурус отбросил принесенные цепи в сторону и усмехнулся.

— Теперь я понимаю, — сказала она, — почему свободные женщины никогда не заходят в торгующие пагой таверны.

— Ну, ты-то невольница, — сказал Куурус.

— Да, это верно, — уныло произнесла она.

Куурус стащил с неё тунику.

Девушка села и обхватила руками колени.

— Вот, значит, какие здесь номера, — оглядывая крохотное помещение, заметила она.

— Тебе нравится? — спросил Куурус.

— Ну, — протянула она, — здесь чувствуешь себя… довольно свободно…

— Это точно, — согласился Куурус. — Я вижу, тебя следует приводить сюда почаще.

— Это, наверное, было бы неплохо, — ответила она и с улыбкой добавила, — хозяин.

Он потрогал надетый на неё металлический ошейник с вырезанной на покрывающей его эмали надписью: «Я — собственность дома Кернуса».

— Мне бы хотелось снять с тебя эту штуку.

— К сожалению, — ответила она, — ключ от него находится в доме Кернуса.

— Ты затеяла опасную игру, Элизабет.

— Тебе бы лучше называть меня Веллой, — посоветовала она. — Именно под этим именем меня знают у Кернуса.

Он обнял её за плечи, и она ответила ему поцелуем.

— Я скучала по тебе, Тэрл Кэбот.

— Я тоже, — ответил я.

И поцеловал её.

— Нам нужно поговорить о работе, — пробормотал я, — о наших планах, задачах, о том, как нам лучше их решить.

— Мне кажется, все связанное с Царствующими Жрецами менее важно, чем то, чем мы занимаемся сейчас, — мечтательно улыбнулась она.

Я пытался ещё что-то ей втолковать и, только почувствовав её в своих объятиях, рассмеялся, догадавшись, что она не слушает, и крепче прижал её к себе.

— Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, — прошептала она.

— Я — Куурус, — поправил я её. — Куурус из касты убийц.

— Да, Куурус, — согласилась она. — А я несчастная Велла из дома Кернуса, подобранная на улице и приведенная сюда, в это ужасное место, чтобы служить минутным развлечением даже не своему хозяину, а жестокому, безжалостному убийце!

От её поцелуев я совершенно потерял голову и, отвечая ей, постарался на совесть. Должно быть, это мне удалось, поскольку немного погодя она устало прошептала:

— Ну, Куурус, ты знаешь, как обращаться с женщинами, предназначенными для наслаждения.

— Можешь быть в этом уверена, рабыня!

— Да, хозяин, — ответила она.

Я накинул на неё принесенное шелковое покрывало, и тонкая материя быстро впитала в себя выступившие на теле девушки крохотные капли пота.

— Ты настоящий умелец, хозяин, — смеясь, заметила она.

— Помолчи, рабыня, — сказал я, и она старательно следовала моему совету, в течение целого часа прерывая молчание только глухими стонами и легкими вскриками.