"Эльфийское отродье" - читать интересную книгу автора (Нортон Андрэ Мэри)

Глава 4

На следующий день после бала так ничего и не произошло. Шейрена просто не верила своему счастью. Она весь день тряслась от страха, ожидая, что отец призовет ее к себе и примется расспрашивать, с кем она говорила, с кем танцевала, кто что сказал… И это еще ничего. А вдруг он каким-то образом проведает, что ей так и не удалось никого «завлечь», и призовет ее к ответу?

Но отец ее так и не позвал. Даже записки не прислал.

На нее, как обычно, не обращали внимания. День прошел как всегда, если не считать того, что ей дали отоспаться.

Рена гуляла в саду, кормила своих птиц, занималась музыкой и этикетом. После обеда зашла в будуар к матери.

Только здесь ей напомнили о том, что сегодня все же не самый обычный день. Они с матерью разговаривали исключительно о платьях других дам, присутствовавших на балу: как они были пошиты, из какого материала, что из этого могло бы подойти Рене или самой Виридине. В других будуарах рассуждали, разумеется, еще и о том, насколько не к лицу были одеты некоторые дамы (разумеется, не из числа присутствующих), но леди Виридина сплетен не поощряла.

Не обсуждалось также и то, кто за кем ухаживал. Это, по мнению леди Виридины, тоже относилось к разряду сплетен. Такие вещи не касаются никого, кроме заинтересованных сторон.

Короче, вся беседа состояла в том, что леди Виридина подробно разбирала наряды, а служанки ей поддакивали.

Рена только слушала, и то вполуха. Нет, обычно она любила поговорить о платьях — хотя кататься верхом с Лоррином ей нравилось больше, — но сегодня ей не хотелось слушать о том, как замечательно выглядели прочие дамы.

Это лишний раз напоминало ей, как убого смотрелась она сама. До вчерашнего вечера Рена думала, что у нее просто не осталось гордости, которая могла бы пострадать, но, увы, это было не так. Смотреть в зеркало и видеть посмешище оказалось очень болезненно. Рена страдала до сих пор.

«Что бы такое сделать с этим жутким платьем? — думала она. — Не хочу больше его видеть!» Но Виридина, казалось, не замечала молчания дочери.

Оно и к лучшему. Посреди длинного рассуждения о шлейфах и оборках Рене вдруг пришло в голову, что мать кажется рассеянной, как будто бы ее грызет какая-то тяжкая забота и она пытается скрыть это пустой болтовней.

«Из-за Лоррина беспокоится, наверно. Не из-за меня же, в самом деле!» Казалось, прошло полдня, прежде чем леди Виридина наконец отпустила дочь и Рена смогла вернуться в сад, к своим книгам. Для начала девушка призвала к себе двух птиц и принялась составлять заклятие, заставляющее птиц отлетать в сторону, когда им захочется облегчиться. Чрезвычайно полезная вещь!

Поначалу она наложила заклятие только на одну из птиц — девушка боялась причинить им вред, если что-нибудь получится не так. Но когда оказалось, что все в порядке, Рена наложила это заклятие на всех птиц, живущих в саду. Теперь она сможет забавляться с ними сколько угодно, не беспокоясь о своих туалетах!

Одна из самых красивых пташек, особенно кроткое создание с ярко-алыми перышками и крючковатым клювом, очень любила сидеть на плече у Рены. Пичуга готова была часами тереться головой о шею девушки. Но Рене приходилось сгонять птицу, потому что Визирь постоянно пачкал ей платье и девушке приходилось бежать к себе переодеваться, пока отец и мать ничего не заметили. Иногда ей приходилось менять платье по три раза на дню! Так что в тот день оба остались очень довольны: Рена сидела в саду и спокойно читала, а Визирь мог сколько угодно ласкаться к ней. Девушка обнаружила, что гладить его можно до бесконечности: ему не надоедало. Визирь оказался превосходным успокоительным, и остаток дня Рена провела в веселом настроении.

Однако утром девушка снова проснулась в тревоге: ей приснился лорд Тилар, грозящий дочери страшными карами за то, что она не сумела найти себе мужа.

Но страхи снова оказались беспричинными: за весь день так и не случилось ничего из ряда вон выходящего.

Как и на следующий день, и через день. Самое главное, лорд Тилар не говорил ничего неодобрительного! Рена потихоньку начала успокаиваться. Одновременно она пыталась разгадать, чем же так занят ее отец. Видимо, политические интриги, в которые отец впутался на балу, требовали столько внимания, что он забыл о своем первоначальном намерении: устроить выгодный брак для дочери. Это было на него похоже. Все, что имело отношение к дочери и ее будущему (или отсутствию такового) стояло для лорда Тилара на десятом месте по сравнению с его личными амбициями. И в данный момент это Рену вполне устраивало.

Чем больше отец занят собой, тем меньше он будет думать о ней.

Робкое счастье Рены омрачалось только тем, что Лоррин до сих пор не оправился от болезни и так ни разу и не заглянул к ней. Обычно он обязательно забегал к ней в сад хотя бы раз в день, а иногда и чаще, если хотел взять ее с собой на прогулку. Рабыни говорили ей, что он так и не выходил из своих комнат с самого праздника. Впрочем, ничто не указывало на то, что его болезнь серьезнее, чем казалось: видимо, он просто выложился сильнее, чем думали поначалу.

Рена, конечно, ужасно беспокоилась бы из-за брата, если бы думала, что он серьезно болен. А так она просто скучала по нему — не только потому, что искренне любила брата, но еще и потому, что девушке было не с кем побеседовать. С рабынями как следует не поговоришь, а Лоррин был единственным, кто не обращался с ней так, будто у нее ума не больше, чем у ребенка. Если не считать Мире.

Даже мать разговаривала с Реной так, будто всегда была так же рассеянна и озабочена, как в последние несколько дней.

И все же странно, что Лоррин так долго болеет. Прежде приступы головной боли проходили у него на следующий день. Бродя по саду, Рена с тревогой посматривала в сторону окон брата. Что он с собой сделал? Быть может, мать именно поэтому так волнуется и скрывает свою озабоченность притворной веселостью?

На третий день Рена легла спать в тревоге. Она несколько раз посылала к Лоррину узнать, что с ним, но брат каждый раз просил передать, что он просто немного болен и со временем — все будет в порядке. Со временем? Сколько же времени это должно занять? Девушка так беспокоилась о брате, что даже забыла о собственных горестях.

Но на утро четвертого дня ее спокойствию пришел конец. Прибыло послание от лорда Тилара.

Его доставили вместе с завтраком. Под тарелку была засунута аккуратно сложенная записка, написанная изящным, безупречным почерком. Лорд Тилар никогда ничего не сообщал лично, если этого можно было избежать. Девушка взяла записку и развернула ее, готовясь к худшему.

«Тебе надлежит явиться в будуар леди Виридины в час Небесного Жаворонка, дабы обсудить довольно важное дело». Всего-то навсего; но этого хватило, чтобы призрачное спокойствие Рены вмиг улетучилось.

Девушка уставилась на записку. Рука ее слегка дрожала. Рена аккуратно опустила записку на стол. Есть сразу расхотелось. Обсудить? Это вряд ли. Доказательством тому — записка, написанная собственноручно отцом и снабженная оттиском его личной печати. Нет, лорд Тилар желает ей что-то приказать. А матери, которая подчиняется его воле так же покорно, как любая из рабынь, поручено передать Рене его приказ. А это означает, что приказ будет неприятный. Лорд Тилар всегда поручал разбираться с неприятными семейными делами жене. Он полагал, что поддерживать мир в семье — ее обязанность, даже если этот мир нарушают именно его собственные распоряжения.

У Рены противно засосало под ложечкой. Что же это за «довольно важное дело» такое? Быть может, он наконец заметил, что Рене не удалось найти себе поклонников?

Может быть, кто-то из его вассалов доложил, что она провела куда больше времени с ручными животными, чем с поклонниками? С отца станется приставить кого-то шпионить за ней или расспросить своих вассалов о ее поведении.

В сердце девушки темным, зловещим цветком распустился беспричинный страх. Как же он поступит? Наймет новых учителей, которые должны сделать из нее что-то более приятное, или…

И Рене вспомнился один из кошмаров первой ночи после бала. Ее страх был не таким уж беспричинным…

Он может приказать — быть может, уже приказал! — сделать с ней кое-что гораздо худшее… Рена даже не думала о такой возможности, пока собственные кошмары не напомнили ей об этом.

Если отец будет недоволен ею и решит, что она не способна перемениться по доброй воле, у него есть выход.

Выход этот ужасен, но отец достаточно жесток, чтобы к нему прибегнуть. Если только найдется достаточно могущественный маг, который согласится это сделать. Рена не думала о такой возможности лишь потому, что не верила, что отец пойдет на подобные расходы ради нее. Но если он очень разозлится, мысль о расходах отступит на второй план перед тем, что его непослушная дочь не выполнила его волю…

«Он может меня переделать.» О переделанных девушках в будуарах говорили не иначе как шепотом. Никто из знакомых Рены никогда не встречался с переделанными, но у каждой была кузина или подруга, которая знавала такую девушку лично. Если девушка не устраивает своего отца — или, реже, если жена не устраивает мужа, — муж уговорит отца женщины согласиться на переделку. В конце концов, в былые времена великие эльфийские маги создали единорогов из обычных лесных зверей. Да и сама Рена превращала обычных серых воробушков и голубей в очаровательных сказочных птиц.

Вот и девушку можно переделать', сделать ее красивее, грациознее… Это немногим труднее, чем создать единорога.

«Особенно если маг не слишком заботится о том, что будет с девушкой. Лишь бы со стороны не было заметно!» Девушке ведь не придется скакать верхом и участвовать в битвах! Так что не страшно, если она станет чересчур хрупкой, чересчур болезненной. Главное — чтобы смогла родить наследника. А когда родится наследник, можно будет найти другую жену — или вовсе обойтись без жены, как получится.

Рассказывали, что девушку куда-то забирают, а возвращается она не просто хорошенькой, а красавицей, живым произведением искусства. Она попросту не способна сделать неуклюжее движение, взять неверную ноту, нарушить этикет. Она всегда изящна и грациозна. Она никогда не выходит из себя, не плачет, не жалуется, всегда безмятежно улыбается, где бы она ни была — в обществе или наедине с мужем, с подругами или с рабынями. Она быстро и послушно выполняет любое желание отца или мужа. Она становится идеальной женой, Настоящей Леди, безупречной во всех отношениях.

Но вся беда в том, что переделка действует не только на тело, но и на душу. Переделанные девушки — по крайней мере, так говорят — лишаются некой искорки. У них нет никаких стремлений, никаких интересов за пределами своего будуара. И они не способны создавать что-то свое.

Если дать им готовую пьесу или узор для шитья, они сыграют по нотам или вышьют по узору с механической точностью. Но они не способны придумать собственный узор или сложить свою песню, даже если до переделки они были замечательными художницами или музыкантами.

И это еще не все. Им доставляют удовольствие только самые простые вещи. Переделанные теряют интерес ко всему, что требует хоть малейших умственных усилий.

Они обычно перестают читать или писать, заботиться о хозяйстве предоставляют женам вассалов, все дела, хоть отдаленно связанные с творчеством, возлагают на плечи рабынь и не покидают будуара иначе, как по настоянию мужа. Жизнь их вертится вокруг трех вещей: одеваться покрасивее, нравиться мужу и рожать детей. Они одержимы платьями и украшениями, переодеваются пять раз на дню, готовы броситься в пропасть, лишь бы угодить мужу, и стремятся поскорее нарожать как можно больше детей.

Короче, они так же послушны и удобны, как человеческие наложницы. Не случайно, наверное, когда девушку переделывают, маг заботится о том, чтобы изменить не только ее тело, но и душу. Зачем сохранять недовольство, ненужные стремления, неудобные интересы, если с помощью магии можно стереть все это без следа? Можно создать такую дочь или жену, какая тебя устраивает-.

«Как удобно для мужчин!» В том кошмаре Рене привиделось, что ее переделывают. Проснувшись, она постаралась поскорее забыть эту боль и ужас, это ощущение, что твой разум, твое «я» тает, исчезает, утекает прочь. Теперь кошмар вернулся к ней с удвоенной силой. Как будто то был не сон, а предчувствие.

Руки у Рены похолодели, и сердце застыло от ледяного ужаса.

Она пыталась бороться со страхом. Да нет, конечно, лорд Тилар ни за что не станет ее переделывать! Это ведь очень сложно и очень дорого. Маг не только возьмет высокую плату, но еще и после потребует с «заказчика» ответных услуг. За переделку берутся только самые могущественные маги, а чем могущественнее маг, тем большей властью и авторитетом он уже обладает. Вряд ли лорд Тилар способен предложить кому-то из высших лордов нечто такое, ради чего тот согласится помочь ему с этим делом.

Но тело Рены не желало внимать этим рассуждениям.

Сердце отчаянно, испуганно колотилось. Горло сдавило так, что девушка даже не могла сглотнуть. Лицо застыло деревянной маской, во рту пересохло…

Часто дыша, точно загнанный кролик, девушка снова протянула руку к записке. Она перечитала записку, ища хоть намека на то, о чем пойдет речь, но так ничего и не обнаружила. Но, с другой стороны, в записке не говорилось и о том, что отец собирается ее переделать. А ведь если бы это было так, он уж, наверно, как-нибудь да проговорился бы! Наверно, он приказал бы отослать рабынь или ничего не говорить Лоррину… Да и потом, если бы он собирался переделать Рену, зачем посылать ее к матери, чтобы та предупредила об этом? Он мог бы просто прислать пару крепких стражников, которые забрали бы ее без всякого предупреждения! Ведь если она узнает об этом заранее, не миновать ему скандала!

Должно быть, это что-то попроще, лихорадочно убеждала себя Рена. Обычная взбучка за то, что она не соответствует нормам, которые установил для нее отец, не выполняет его приказы…

Постепенно дыхание девушки выровнялось. Да, это куда логичнее. Лорд Тилар всегда выбирает самый легкий путь и делать выговоры поручает леди Виридине. Рена заставила себя успокоиться.

Да, должно быть, ничего страшного ее не ожидает.

Леди Виридина будет долго распространяться об обязанностях дочери и о том, что она, Рена, эти обязанности не выполняет. Потом, возможно, начнутся новые уроки — но это она предвидела. Уроки, конечно, скучные и отнимают уйму времени, но это не смертельно: надо только потерпеть, пока лорд Тилар про нее забудет. А он непременно о ней забудет. Особенно если постараться не попадаться ему на глаза. По крайней мере, до тех пор, пока не представится возможность выгодно выдать ее замуж. Расходов она особых не требует и к тому же по-своему все-таки немного украшает пейзаж. К тому же она занимает Лоррина и тем самым не дает ему впутываться в неприятности. Ей даже можно поручить присмотреть за хозяйством, если понадобится куда-то выехать вместе с женой.

«Да, конечно. Если бы он намеревался сделать со мной нечто столь дорогостоящее, как переделка, он уж непременно сообщил бы мне об этом самолично и присмотрел, чтобы я отправилась куда следует без особого шума. Он сам позаботился бы обо всех деталях, чтобы быть уверенным, что деньги потрачены не зря».

Однако справиться со страхом было не так-то просто.

Девушке пришлось собрать все силы, чтобы встать из-за стола с несъеденным завтраком и сделать вид, что все в порядке. Она особенно тщательно выбрала себе платье.

В горле все еще стоял ком, так что приказы служанкам Рена отдавала шепотом. Она позволила себя одеть: руки так дрожали, что она бы и шнурка завязать не смогла. И в назначенный час — сразу после завтрака — отправилась в будуар матери, изнывая от страха и уныния. По крайней мере, не придется долго ждать, чтобы узнать о своей судьбе…

От напряжения внимание Рены обострилось, и девушка обращала внимание на все мельчайшие подробности.

Вход в будуар матери закрывала не обычная дверь, а магическая завеса. Такая же завеса защищала вход в гарем. У входа ждала рабыня, которая провела Рену через гостиную в кабинет леди Виридины. Кабинет матери был совсем не похож на кабинет лорда Тилара. Небольшая просто обставленная комната: стол, два стула, пол, потолок и стены кремовые, мебель тоже кремовая, только чуть темнее.

Когда Рена вошла, Виридина что-то читала. Она молча указала дочери на стул. Рена послушно села. Она сидела на краешке стула, напряженно вытянувшись, сложив руки на коленях. Ее сковывало такое напряжение, что девушке казалось, будто она содрогается с каждым сердечным толчком.

Наконец леди Виридина положила бумагу на стол и взглянула на дочь. Ее лицо и глаза были совершенно непроницаемыми.

— Господин мой Тилар желает передать тебе, что он тобою чрезвычайно доволен, — произнесла она. Эти слова застали Рену врасплох: она с трудом удержалась, чтобы не раскрыть рот от удивления.

«Доволен? Мною? Отчего? Почему? Что я такого сделала?»

— Насколько я понимаю, на балу ты провела довольно много времени с В'кельном Гилмором ан-лордом Киндретом, — сказала мать и остановилась, ожидая ответа.

Рена растерянно кивнула. Неужели дело в этом? В том, что она была добра к этому слюнявому идиоту? Да, этот идиот недурен собой — но ведь некрасивых эльфов вообще не бывает. «Если не считать меня».

— Киндреты — весьма древний и могущественный род, — продолжала леди Виридина. — Они не столь могущественны, как Хэрнальты, но зато старше. У них безупречная родословная, и с лордом Лайоном считаются в Совете. Многие добиваются его расположения.

Рена снова кивнула, не понимая, к чему клонит мать.

Неужто отец Гилмора исполнился к ней благодарности за то, что она соизволила поговорить с его сыном, причем настолько, что сказал об этом лорду Тилару? Быть может, за это он даже готов поддержать лорда Тилара в Совете?

— Так вот, ты, похоже, произвела впечатление на лорда Гилмора, — сказала мать, не поведя бровью. — Причем, видимо, довольно сильное: обычно у него в голове ничего не держится дольше нескольких часов. По крайней мере, так утверждает твой господин и отец.

В голосе матери не было заметно ни следа иронии.

Нет, не похоже, что она шутит. Рена не знала, что и думать.

Она не ждала от родителей ни откровенности, ни шуток.

Леди Виридина уставилась на дочь пронзительным взглядом, как бы ища признаков того, что Рена сочла ее замечание забавным.

— Как бы то ни было, ты понравилась ан-лорду, и, как следствие, ты понравилась его отцу — что куда важнее.

Она снова умолкла в ожидании ответа.

— Да, госпожа, — выдавила наконец Рена. — Конечно, понравиться лорду Лайону куда важнее. Бедный Гилмор!

Ему, должно быть, очень тяжело с отцом. Он кажется довольно… — Рена замялась, подыскивая слово, которое могло бы как-то сгладить тот печальный, но неоспоримый факт, что ан-лорд Гилмор — дурак, — ..довольно приятным юношей. И, похоже, очень старается угодить своему господину и отцу. И он, разумеется, прав. Но я бы сказала, что он не слишком.., э-э.., честолюбив.

«А также не слишком умен».

Мать кивнула и чуть заметно улыбнулась.

— Хорошо. Значит, ты разбираешься в ситуации. Вчера вечером В'денн Лайон лорд Киндрет попросил у твоего отца твоей руки от имени своего сына. Ну и, разумеется, лорд Тилар дал согласие от твоего имени. Он очень доволен. Кажется, лорд Лайон полагает, что, согласившись, твой господин и отец оказал ему большую услугу.

Эти слова оглушили Рену, точно удар дубиной.

«Попросил моей руки? Гилмор? И отец согласился?!» Шок сменился ужасом. Рена застыла как парализованная, не в силах ни говорить, ни двигаться, ни даже думать.

Ее отдали, ее продали, в один миг, без предупреждения — и кому?

«Гилмору! Этому.., этому идиоту, который даже не помнит, что делал несколько часов назад! Придурку, который во всем повинуется своему отцу! У которого мозгов не больше, чем у младенца, который не интересуется ничем, кроме охоты, в чью башку никогда в жизни не забредало ни единой толковой мысли! Жестокому глупцу, который не замечает, когда делает кому-то больно!» Она не могла даже дрожать. Мать, очевидно, приняла ее молчание за знак согласия и улыбнулась, скорее с облегчением, чем с радостью.

— Я рада видеть, что ты испытываешь должную благодарность к своему господину и отцу и к лорду Гилмору.

Твое благоразумие говорит в твою пользу. Вот что значит хорошее воспитание!

Она встала и протянула Рене другую бумагу, запечатанную личной печатью лорда Тилара.

— Разумеется, следует соблюдать все принятые обычаи. При таком происхождении, как у лорда Гилмора, это важно вдвойне. Мы проследим, чтобы все было сделано как полагается. Отправляйся в свои комнаты, и пусть служанки оденут тебя к торжественному обеду.

Рена машинально встала, повинуясь приказу матери.

— Ты отправишься одна через порталы в дом лорда Лайона и лорда Гилмора, как полагается. Возьмешь с собой это официальное согласие. Твой эскорт прибудет через час.

Это явно был приказ удалиться. Рена точно во сне поднялась, вышла из кабинета матери и отправилась к себе.

Следующие несколько часов она провела точно в тумане. Девушке казалось, что это очередной кошмар, что сейчас она проснется в своей постели. Нет, этого просто не может быть! Это казалось какой-то жуткой пародией на романтическую историю, в которой высший лорд влюбляется в дочь одного из своих вассалов и просит ее руки. Почему, ну почему лорд Гилмор наступил именно на ее шлейф? Что ему стоило наткнуться на еще чью-нибудь нелюбимую дочку?

Должно быть, она все же что-то приказала рабыням, и, должно быть, приказы имели какой-то смысл, потому что, когда Рена пришла в себя, она была одета, причесана, увешана украшениями и стояла перед порталом вместе со своим эскортом. Должно быть, кто-то позаботился о том, чтобы подобрать единственное платье, которое ей действительно шло. Наверно, какая-то из служанок сжалилась над своей несчастной госпожой. Ей не стали делать макияж, волосы были заплетены в простые косы, перевитые нитями жемчуга и уложенные в замысловатый узел на затылке. Ее платье было из тяжелого розового шелка с высоким воротом и длинными, до пола, рукавами. На талии платье было перехвачено поясом, расшитым жемчугом, а на шее у Рены висело жемчужное ожерелье. В результате ее было почти не видно на фоне стены — но зато она не походила на клоуна.

Рена смутно помнила, что Мире распоряжалась и что прочие служанки ей повиновались. Сама Рена вставала, садилась, поворачивалась, и все это — без единой мысли.

Как выходила из своей комнаты — она просто не помнила.

И вот она уже стоит на пороге портала, держа в руке футляр для свитков — дорогой, позолоченный, с инкрустацией из кости. Как она взяла этот футляр, Рена тоже не помнила. Должно быть, кто-то вложил его ей в руку, а она даже и не заметила. Когда девушка рассеянно подняла руку и коснулась виска, то обнаружила, что на пальце у нее новое кольцо: белого золота, с бериллом с изображением крылатого оленя.

«Печать лорда Лайона?..» Видимо, да. А как еще она сможет воспользоваться порталом, ведущим в поместье лорда Лайона? Должно быть, кольцо прибыло с посланцем лорда Лайона…

Девушка не успела собраться с мыслями: ее эскорт двинулся вперед, и она шагнула в портал…

На этот раз они не попали в Зал Совета: быть может, кольцо с печаткой именно затем и было нужно, чтобы перенести ее прямо в место назначения. Пройдя портал, Рена очутилась в незнакомой комнате…

Ей еще не доводилось видеть подобных помещений — и магия здесь явно была ни при чем. Комната была обставлена кожаной мебелью, и повсюду, куда ни глянь, висели охотничьи трофеи. Со стен, отделанных темным деревом, на Рену смотрели слепыми глазами головы убитых животных. Чучела зверей и птиц служили подставками для ламп, ножками столов или просто жутковатыми украшениями.

Пол был устлан шкурами с головами. А у одной стены стояли два сцепившихся в поединке единорога — один черный, как уголь, другой белый, как облако. У обоих зверей были безумные оранжевые глаза, горящие злобой, а на закрученных спиралью рогах краснела кровь.

Девушка содрогнулась и отвернулась.

Здесь было все, на что только охотятся эльфы. В углу стояла стойка с рогатинами, сделанная из рогов единорогов, мебель была отделана инкрустациями из кости и рога и обтянута шкурами или кожами. Из всех углов скалились мертвые пасти. Чучела змей оплетали основания колчанов, стоящих рядом с луками. Подставки для ножей и мечей были сделаны из оленьих рогов.

Отовсюду на Рену смотрели стеклянные глаза, и девушке почудился в них гнев, страх или обвинение. Комната, казалось, была наполнена безмолвной яростью.

Появился молчаливый слуга-человек. Он низко поклонился Рене и жестом пригласил ее следовать за собой. Девушка охотно послушалась: она была рада-радешенька поскорее уйти из этой комнаты, полной обвиняющих взглядов.

Должно быть, лорд Лайон желает таким образом произвести впечатление на своих гостей. А может, ему действительно нравится держать жертвы своих охотничьих экспедиций в таком месте, где он постоянно может ими любоваться?

Неужто и ей предстоит стать одним из таких трофеев?

Слуга провел Рену коридором. Коридор тоже был отделан панелями темного дерева, освещен магическими светильниками, висящими на оленьих рогах, и застелен багровым плюшем. Рена уже перестала подсчитывать, сколько же оленей и лосей было перебито ради этих рогов. Лорд Лайон — один из старейших высших лордов, он охотится уже много лет. Должно быть, тут даже не все его трофеи…

Какая ужасная мысль!

Что он пытается сказать этой комнатой смерти? В конце концов, это ведь первое, что видит любой гость, прибывший через портал. Быть может, он хочет показать гостям, какой он безжалостный враг? Или хочет похвалиться своей физической силой и ловкостью либо магическим искусством, которое потребовалось, чтобы выследить и убить стольких животных?

Коридор, казалось, тянулся бесконечно. Светильники вспыхивали ярче при приближении Рены и снова затухали у нее за спиной, так что девушка не могла определить, где конец коридора. Должно быть, она все же была несколько не в себе: где-то по пути она ухитрилась потерять свой эскорт и даже не заметила этого, пока слуга-человек не остановился у двери, поджидая, пока она его догонит. Дверь, разумеется, тоже была необычная: подойдя вплотную, Рена разглядела, что она покрыта геометрическим узором, выложенным из тысяч крохотных косточек. Все это были позвонки, подогнанные друг к другу с таким искусством, что вся поверхность двери скрывалась под слоем кости.

Узор, должно быть, что-то означал, но что — Рена так и не поняла.

Слуга мягко отворил дверь и поклонился, пропуская Рену. Девушка боязливо ступила в царящий за ней полумрак.

И снова оказалась на краю поляны, под полной луной.

Однако тут не было ручных животных, и луна со звездами совершенно однозначно были магическими светильниками. Большая часть всего этого была иллюзией, и далеко не столь совершенной иллюзией, как на балу. На самом деле, если принять во внимание власть и престиж лорда Лайона, это скорее всего даже не самая совершенная иллюзия, какую мог бы создать он сам, если бы захотел. Незримый музыкант тихо наигрывал на цимбалах, ветви покачивались от ветерка, который не шевелил ни волоска в прическе Рены.

Дверь у нее за спиной затворилась.

Посреди поляны стоял стол, накрытый на троих. В центре стола красовался магический светильник, заточенный в канделябр — опять же из рогов. Кушать, похоже, пока что не подавали. За столом уже сидели двое. Из-за тусклого освещения Рена не могла их разглядеть, но, видимо, это Гилмор и его отец.

Рена прошла несколько шагов, и свет, горящий над столом, сделался ярче. Сидящие за столом обернулись к ней — и девушка увидела, что это лорд Гилмор и какая-то женщина.

Человеческая женщина, которая явно собиралась разделить трапезу, задуманную как интимный обед, с будущим супругом Рены!

Девушка застыла на месте, не в силах ни идти вперед, ни развернуться и уйти.

Теперь свет сделался достаточно ярок, чтобы рассмотреть унизительные подробности. Женщина была очень красива, в роскошном и дорогом платье кроваво-алого атласа, в золотом ожерелье с рубинами, в золотых браслетах.

Судя по тому, как они с Гилмором сидели, то была его любимая наложница.

Наложница? Но ведь это должна была быть их помолвка?

Быть может, мать перепутала время? Или сама Рена не правильно поняла ее приказ?

Но нет, этого не может быть. Ее проводил эскорт, в доме ее ждал слуга, ей прислали кольцо, подогнанное по ее руке… Нет, никакой ошибки тут не было.

Разум Рены внезапно освободился от оков растерянности и нерешительности. Теперь она видела все очень отчетливо, и мысли ее рванулись вперед столь стремительно, как будто у Рены за плечами были десятилетия интриг.

Быть может, потому, что впервые за этот ужасный день девушка столкнулась с ситуацией, в которой она могла действовать, вместо того чтобы бессильно повиноваться обстоятельствам.

Это не случайность. И Гилмор, разумеется, не мог додуматься до такого самостоятельно. Он не мог просто «пригласить» сюда свою наложницу. Его отец никогда бы такого не допустил — слуги немедленно донесли бы ему о подобном недопустимом промахе задолго до прихода Шейрены. Лорд Лайон столь предусмотрительно всем распорядился — очевидно, это оскорбление было частью какого-то задуманного им плана. Возможно, они с лордом Тиларом придумали это вместе. Это не могло быть обычным вызовом — лорд Лайон не стал бы затевать все это лишь затем, чтобы оскорбить такое незначительное существо, как Шейрена. Если бы он хотел оскорбить лорда Тилара, он бы сделал это напрямик, а не через его дочь. Лорд Лайон куда могущественнее лорда Тилара, и оскорблять его дом через женщину было бы непростительным промахом с его стороны.

«Это проверка. И, должно быть, тут не обошлось без отца. Только ему могло прийти в голову использовать человеческую наложницу как орудие и оружие».

Они желают проверить, насколько покорна и послушна будет она желаниям своего супруга. Гилмор явно не способен принимать хотя бы мало-мальски толковые решения. Если дать ему жену, наделенную умом и волей, это может плохо кончиться. Своевольная жена без труда выставит его дураком, каковым он и является. Хуже того, своевольная жена может научиться им управлять.

«Если я устрою скандал, если я оскорблюсь и уйду — что тогда будет?» Очевидно, это будет означать, что Гилмору с ней не справиться.

Рена испытала большое искушение именно так и поступить, но…

«Но тогда…» Если что и способно заставить лорда Тилара переделать ее, то именно такая реакция. В конце концов, ей отдали соответствующий приказ; ей не полагается иметь гордости, которая может пострадать от оскорбления. Если она посмеет проявить собственную волю, это значит, что она опасна не только для Гилмора, но и для замыслов отца. А с помощью влиятельного лорда Лайона отец вполне может позволить себе подвергнуть ее переделке, чтобы у ее нареченного не было с ней проблем. Лорду Лайону явно нужна невеста для Гилмора, которая не будет ставить себя выше мужа и не станет пытаться с помощью Гилмора противостоять власти его отца. Причем невеста нужна срочно.

А если лорд Лайон может найти девушку, чей отец не имеет ничего против того, чтобы ее переделали, почему бы не ухватиться за такой шанс обеими руками? Переделанная жена не сможет управлять Гилмором и не попытается воспользоваться им против отца, а Гилмор будет совершенно счастлив с такой женой. Короче говоря, это будет идеальная жена, полностью соответствующая планам лорда Лайона.

С другой стороны, это прекрасный случай показать отцу и лорду Лайону, что она вполне покорна и послушна.

«Если я сделаю вид, что все в порядке, что ничего особенного не происходит, что я согласна сидеть за одним столом с фавориткой моего будущего жениха, это будет значить, что я ничем не хуже переделанной. Если действовать так, будто она не заметила оскорбления, как будто это просто приятная дружеская вечеринка, это будет значить, что она „безопасна“: она будет повиноваться своему господину и не поставит его в неловкое положение на публике. Конечно, она может оказаться достаточно умной, чтобы управлять Гилмором, но лорд Лайон, видимо, исходит из предположения, что если Рена была достаточно добра к Гилмору, не зная, кто он такой, то, видимо, она слишком глупа, чтобы им вертеть.

И, однако, ее окатило жаром от унижения и стыда. Даже леди Виридина не подвергалась подобным испытаниям!

«Если я уйду.., если я выйду отсюда и вернусь домой…» Ей все равно придется выйти замуж за Гилмора. «Но только тогда мне будет уже все равно, потому что от меня ничего не останется».

На миг ей подумалось, что, может, оно и к лучшему.

Потом Рена мысленно встряхнулась. Это ведь всего лишь помолвка! До свадьбы еще далеко, всякое может случиться. Гилмор может погибнуть: если он посвящает все свое время охоте, в один прекрасный день может обнаружиться, что он не такой хороший охотник, как ему кажется.

Может умереть ее отец — тогда главой дома останется Лоррин, а он никогда не заставит сестру выйти замуж за этого дурня. Может умереть она сама. А возможно, им с Лоррином удастся найти способ заставить отца расторгнуть помолвку. Она может заставить Гилмора разочароваться в ней. Лорд Лайон может совершить ошибку, в результате чего его влияние уменьшится, и Гилмор перестанет быть выгодным мужем с точки зрения лорда Тилара.

В худшем случае она станет женой придурка. И если у них не будет детей, возможно, Лоррину удастся выручить ее когда-нибудь потом. А может, Гилмор умрет.

А пока что лорд Тилар относится к ней с мрачным одобрением. Возможно, это позволит урвать лишний кусочек свободы…

Это было тяжко, очень тяжко, но Рена заставила себя медленно, шаг за шагом, двинуться вперед. Заставила себя улыбнуться дурацкой, фальшивой улыбкой. Когда она приблизилась, Гилмор встал. Наложница осталась сидеть.

Рена обратила на это внимание, и щеки ее вспыхнули от обиды.

— Шейрена! — воскликнул Гилмор с ребяческим восторгом. — Добро пожаловать! Пожалуйста, присоединяйтесь к нам!

Свободный стул отодвинулся сам собой. Шейрена села, двигаясь скованно, точно деревянная. Наложница, роскошная красавица с волосами цвета воронова крыла и самой пышной грудью, какую только доводилось видеть Рене, ехидно усмехнулась и даже кивнуть не соизволила.

Она-то знала, кто тут главный. Она — фаворитка, а Шейрена — так…

— Это Джаэне, она у меня присматривает за хозяйством. Джаэне, это Шейрена!

Гилмор глупо улыбался им обеим. Очевидно, он совершенно не сознавал, что тут что-то не так.

— Я надеюсь, вы подружитесь! Вам придется часто видеться друг с другом.

Джаэне улыбнулась той самой жестокой улыбкой, которую Рена часто видела на лице отца, когда он отсылал свою очередную наложницу прислуживать леди Виридине.

— Разумеется! — промурлыкала она. — Разумеется, подружимся!

«За хозяйством, значит, присматривает… Хозяйство анлорда состоит из его гарема, личной прислуги и егеря — и ничего больше! Интересно, это его отец велел ему так сказать? Да, наверно… Если я сделаю вид, что поверила этому, то докажу, что так же глупа, как сам Гилмор».

Шейрена не могла заставить себя вымолвить ни слова.

Не могла она и отдать Гилмору футляр со свитком. Она просто положила его на середину стола, чувствуя, как горят щеки, и стараясь не встречаться взглядом с Джаэне.

Еще один незримый слуга заставил футляр исчезнуть, прежде чем Шейрена успела передумать и снова его схватить.

Гилмор удобно развалился на своем стуле, самодовольно улыбаясь. Выражение блаженной невинности делало его весьма привлекательным — если не всматриваться в пустые, бездумные глаза.

— Нам надо почаще встречаться вот так, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Такая счастливая семейка!

Джаэне улыбнулась чуть более заметно.

— Как вам будет угодно, господин мой, — ответила она с притворной покорностью, подчеркнуто не глядя в сторону Шейрены.

Шейрена едва не задохнулась от гнева.

По счастью, в этот момент на столе перед ней возникла тарелка. Это избавило девушку от необходимости смотреть куда-то еще. Смотреть в тарелку и то было довольно тяжко.

За все время этого томительного обеда Рена не произнесла и двух фраз. И проглотить она сумела всего несколько кусочков: горло протестующе сжималось. Джаэне продолжала ядовито ухмыляться и ела не спеша: она даже за едой ухитрялась выставлять напоказ свою чувственность.

Гилмор жадно поглощал порцию за порцией, совершенно не замечая напряжения, царящего за столом. Незримые слуги подавали все новые и новые блюда — должно быть, очень вкусные: во всяком случае, пахли они очень аппетитно и выглядели чудесно. Но для Рены все эти яства пропали втуне. Она пыталась есть, но еда не шла в горло.

Так что Рена просто ковырялась вилкой в тарелке, пока слуга не забирал ее.

Зато она жадно пила вино, и слуга добросовестно наполнял ее бокал, к каждой новой перемене — другим вином. Наверно, Рена выпила многовато, потому что у нее начала кружиться голова, но, во всяком случае, она не напилась настолько, чтобы не понимать, что говорит. Девушка пила вино как обезболивающее, чтобы не ощущать всей мучительности происходящего.

Она молчала, смотрела в тарелку и терпела.

Незримый музыкант продолжал играть. Вскоре к нему присоединился арфист. Деревья покачивались под нездешним ветром. Незримые слуги убирали у Рены из-под носа полные тарелки, заменяя их другими полными тарелками. Джаэне по-прежнему улыбалась, все больше делаясь похожей на кошку. Она лениво развалилась на стуле и позволила корсажу немного соскользнуть с плеч. Гилмор уставился ей за корсаж с той же алчностью, с какой он поглощал пищу. К середине невыносимого обеда они начали вести себя так, словно Шейрены тут вовсе и не было.

Лишь вино давало девушке силы сидеть и сносить все это — вино и еще уверенность в том, что, если отец захочет, она в любом случае станет женой Гилмора. Она — или, по крайней мере, ее тело. У нее был только один выбор: остаться собой — или перестать быть. А чтобы остаться собой, надо выказать послушание. Отец хочет этой свадьбы. А чтобы получить то, чего хочет она сама — хотя бы отчасти! — следует заплатить молчанием.

А решение все равно останется только за ее отцом — не считая лорда Лайона.

Наконец, когда Рена залпом выпила еще один бокал вина и ее головокружение усилилось, подали десерт. Незримый слуга унес последнюю тарелку, и на столе появился крохотный сахарный единорог, несколько приукрашенный по сравнению с настоящими. На роге единорога висело кольцо. Тяжелое кольцо белого золота с выгравированными на нем крылатыми оленями и лунными птицами. Обручальное кольцо, разумеется. Если Рена примет его и наденет на палец, судьба ее будет решена.

Девушка заколебалась — всего на мгновение, желая оттянуть неизбежное. Пока она не надела это кольцо, еще можно делать вид, что она свободна…

«Но я не свободна. Я никогда не была свободной — и не буду».

Она сняла кольцо с рога непослушными пальцами и надела его.

А потом взяла вилку и медленно, тщательно растолкла единорога на мелкие сахарные осколки.

Она думала, что пытка на том и кончится. Но Гилмор не собирался вставать, и Джаэне тоже. Гилмор, похоже, даже не замечал, что Шейрена приняла его кольцо. Рена сидела, растирая в пыль остатки единорога, а Гилмор пялился на бюст своей наложницы. Про Рену он, видимо, просто забыл. А уйти она не могла, пока Гилмор не вручит ей контракт о помолвке со своей подписью и печатью, который Рена должна передать отцу. Гилмор же, похоже, не собирался вручать ей никакого контракта, пока Джаэне сидела и хлопала своими пушистыми ресницами.

В конце концов, когда единорог обратился в сахарную пудру, Рена, несмотря на выпитое вино — а может, и благодаря ему, — наконец вышла из себя. С нее хватит. Пусть Гилмор хотя бы объяснит, почему он до сих пор не отдал ей контракт. Она уже выполнила все, чего требовали приличия. На самом деле она сделала куда больше, чем ей приказывали…

Шейрена резко встала, так, что ее стул упал на землю.

Гилмор с Джаэне обернулись к ней, как будто только теперь заметили, что она тут.

— Уже поздно, господин мой, — сказала Рена несколько невнятно: язык плохо слушался. — Прошу прощения, но мне нечасто доводилось покидать отцовский дом, и я привыкла рано ложиться спать. Мне надо идти.

Не успела она договорить, как комната внезапно переменилась.

Поляна, небо, Джаэне — все исчезло. Остался лишь стол, стоящий посреди зала со стенами, отделанными темным деревом, и с полом, выстланным черным мрамором.

Стол был накрыт не на троих, а на двоих: прибор и стул Джаэне исчезли вместе с самой Джаэне. У стола стояли двое слуг. Гилмор растерянно заморгал.

Из темного угла выступил высокий эльфийский лорд.

— О-отец? — промямлил Гилмор. — А куда Джаэне делась? И где поляна?

Лорд Лайон, не обращая внимания на сына, обернулся к Рене и поклонился ей, чуть заметно улыбаясь.

— Простите мне этот маленький обман, дитя мое. Это Гилмор настоял на присутствии рабыни. Я бы, разумеется, ни за что не нанес вам подобного оскорбления. Это была бы непростительная грубость.

«О да, конечно! Тем более что вам ничего не стоило создать иллюзию, достаточно правдоподобную, чтобы Гилмор поверил. Я так и думала, что ваша магия сильнее, чем можно судить по этим дурацким декорациям».

Но тем не менее Рена смиренно склонила голову и сложила руки. Говорить она боялась, чтобы язык ее не выдал, но действие вина быстро рассеивалось под влиянием гнева. Ее попросту использовали! Что ж, придется стерпеть — но никто не говорит, что ей это должно нравиться!

А лорд Лайон обратился к сыну.

— Вот, Гилмор, пусть это послужит тебе уроком, — сурово сказал он. — Рабов никогда, ни-ког-да не следует сажать за один стол с хозяевами. Затем, рабам не следует позволять таких вольностей, какие ты спускал этой Джаэне — сегодня, за обедом, и в прошлом. От этого они делаются надменными и непослушными. Я отослал ее, пока ты сидел за обедом. Когда научишься обуздывать своих женщин, получишь ее обратно. Может быть.

«Вот научишься воспитывать собак — тогда и получишь их обратно. И извинись перед дамой, которой твой пес помочился на платье!» Рена краем глаза увидела, как Гилмор побагровел и опустил голову.

— Да, отец, — послушно пробормотал он. Но перед Реной не извинился. Впрочем, она этого и не ждала.

— Прошу прощения, если ваши чувства были задеты, дитя мое, — любезно сказал лорд Лайон. — Но вы проявили скромность и терпение, подобающие благородной деве.

Это делает вам честь. Прошу вас.

Он протянул ей футляр со свитком — столь же причудливо разукрашенный, как тот, что Рена принесла с собой, но на этом чередовались крылатые олени и лунные птицы.

Рена машинально приняла футляр. Он был холодный — и все же жег ей руку.

— Пожалуйста, передайте этот контракт вашему отцу вместе с моей благодарностью, — сказал лорд Лайон. Гилмор стоял и пялился точно пень. Лорд Лайон взял свободную руку Рены и поцеловал ее — точнее, просто коснулся губами. — Скажите ему, что его дочь полностью оправдала наши надежды, и я рад буду принять вас в свою семью.

Это был знак, что она наконец-то может сбежать. Рена пробормотала нечто приличествующее случаю и поспешно удалилась.

Эскорт встретил ее за дверью и проводил к порталу.

Это могло бы показаться неподобающей торопливостью — но Рена спешила покинуть этот дом как можно скорее. Ей ужасно хотелось отшвырнуть прочь ненавистный футляр, но, прежде чем она ступила в портал, главный стражник вынул футляр из ее обессилевших пальцев и подтолкнул девушку вперед — не слишком учтиво.

На той стороне Рену сразу окружили служанки. Никогда прежде к ней не относились столь внимательно. Должно быть, это оттого, что лорд Лайон передал, что она — хорошая, послушная девочка и делает все, как ей говорят…

Рену проводили в ее апартаменты и принялись суетиться вокруг нее, словно она была какой-то драгоценной реликвией.

Рена не сопротивлялась. Она была так измучена напряжением и необходимостью держать себя в руках, что почти утратила способность соображать.

«С этим покончено!» На данный момент это было для нее главным.

Ее выкупали, точно младенца, не позволяя ей ничего делать самой, в ванне, пенящейся благовонными маслами.

Потом одели в шелковую ночную рубашку, которую Рена никогда прежде не видела. Рубашка была столь роскошна, что вполне сошла бы за платье. Расчесали ей волосы, протерев каждую прядь мягкой тканью, слегка смоченной духами. Руки и ноги натерли душистой мазью. Принесли тарелку крохотных пирожных — очень кстати, потому что за обедом она много пила и почти не закусывала. Напоили каким-то диковинным напитком, смягчающим гортань и успокаивающим нервы: теплым, сладким, пенистым. И пока все крутились и суетились вокруг нее, обхаживали, ухаживали, укладывали спать, в голове у Рены вертелась только одна мысль: «С этим покончено!» Уснула она мгновенно, еще прежде, чем потухли светильники, пока служанки еще бегали по комнате, прибирая за ней.

Но когда Рена пробудилась в своей комнате за час до рассвета, ее сковал ледяной ужас. Ничего еще не кончилось! Отныне она прикована к лорду Гилмору. Вчерашний вечер был лишь подготовкой к жертвоприношению. Потому с ней теперь так и носятся! За ней еще долго будут ухаживать, пытаясь сделать ее настолько привлекательной, насколько это возможно без переделки. Так что свободы у нее будет меньше, а не больше, как она надеялась.

Ее ловко загнали именно в ту западню, которой, она боялась больше всего.

И это ведь только начало! После свадьбы станет еще хуже. Она попросту обманывала себя всеми этими рассуждениями о вольной жизни супруги ан-лорда.

У нее и в отцовском доме жизнь была нелегкая, а в доме лорда Лайона станет еще тяжелее. Там не будет Лоррина, с которым можно было хоть иногда удирать из дому.

Лорд Лайон приставит к ней слуг, которые будут следить за каждым ее шагом, чтобы быть уверенным, что она действительно всего лишь послушная дурочка. Каждая книга, которую она читает, будет тщательно изучена; каждое использование ею магии будет взвешено и измерено. В ее жизни не будет ни единого часа, чтобы за нею не следили шпионы. У нее не будет тайн: ведь лорд Лайон наверняка уверен, что любая тайна — это тайный заговор против него. У этого Дома только один владыка. Соперников лорд Лайон не потерпит.

Если она хочет выжить, ей остается лишь одно: повиноваться. Она должна сделаться копией своей матери: безмятежной, послушной, мертвой внутри.

И никто ей не поможет, кроме разве что…

«Лоррин! Он умный, он что-нибудь придумает!» И стоило ей подумать о Лоррине, как в дверь тихонько постучали. Три удара, пауза, два, потом один.

Рена вскочила с кровати и подбежала к двери, чтобы впустить брата.

Сперва она обрадовалась, думая, что Лоррин каким-то образом прослышал о том, что случилось, и пришел, чтобы сказать ей, как выпутаться. Но когда юноша проскользнул в комнату и затворил за собой дверь, Рена увидела, что он так же бледен и испуган, как она сама.

— Рена, ты должна мне помочь! — хрипло прошептал он. Глаза Лоррина были расширены и обведены темными кругами. — Мне просто больше не к кому пойти!

Рену словно ледяной водой окатило. Лоррин просит помощи? Ему не к кому пойти?

«А мне?» — подумала она и покачала головой-.

— Лоррин, я.., ради всего святого, чем я-то могу тебе помочь? И вообще, что случилось?

Вариантов была масса. Может, он нескромно обошелся с дочерью какого-нибудь могущественного лорда? А может, проигрался в кости? Или поссорился с другим ан-лордом — великие Предки, быть может, он дрался на дуэли и дуэль закончилась трагически?

— У тебя неприятности с… — начала она.

Лоррин нетерпеливо перебил ее, помотав головой.

— Нет, это не то, о чем ты думаешь. Ты все равно не догадаешься, — ответил он, взял ее за руки и усадил на кушетку напротив кровати. — Понимаешь, мне грозит ужасная опасность. Я…

Юноша громко сглотнул и вытер лоб тыльной стороной кисти.

— На балу у лорда Ардейна была приготовлена ловушка. Высшие лорды проверяли всех гостей моложе определенного возраста, не являются ли они полукровками, скрывающими свою сущность под личиной.

Рена кивнула, вспомнив легкое покалывание магии, которое она ощутила, когда прибыла на бал. А она еще удивлялась, отчего это отец приказал сделать ей макияж, вместо того чтобы приукрасить ее с помощью иллюзии.

— Ну так вот, я на балу не был, и потому вчера ночью сюда прибыли трое членов Совета, которые должны меня проверить, — продолжал Лоррин. Его лоб покрылся крупными бисеринками пота.

Рена растерянно покачала головой.

— Лоррин, я не понимаю! Что тут страшного?

Девушка невольно подумала о себе. Разве испытание, которому подвергнут Лоррина, может быть страшнее того, что ожидает ее?

— Я не могу проходить проверку! — хрипло прошептал Лоррин и стиснул руки девушки так сильно, что Рена протестующе вскрикнула. — Рена, это невозможно! Если они меня проверят, они обнаружат, что я действительно полукровка!

Рена уставилась на брата. Его слова казались совершенно бессмысленными.

— Как, же ты можешь быть полукровкой? — тупо спросила она. — Мать…

— Леди Виридина — действительно моя мать, — глухо ответил Лоррин. — Но лорд Тилар мне не отец. У матери был раб, человек, ее домоправитель. Она скрывала мой облик под личиной, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы поддерживать иллюзию самостоятельно. Я полукровка, волшебник — и если Совет об этом узнает…

Рена была потрясена — но тут же поняла, что здесь она действительно может чем-то помочь. И ее мысли снова закрутились с лихорадочной быстротой.

— Они тебя убьют! — выдохнула она. — О Предки!

Лоррин, как… Надо что-то придумать! Мать ничего не может сделать?

Лоррин снова сдавил ее руки, но теперь Рена почти не заметила этого. Отчаяние обратило лицо Лоррина в живую маску боли.

— На этот раз мать мне ничем не поможет. Отец запер ее в будуаре до конца проверки. Мне не к кому обратиться, кроме тебя! Не могла бы ты спрятать меня среди слуг или… хоть что-нибудь!

— У меня есть мысль получше, — ответила Рена. В голову ей пришла добрая дюжина самых фантастических планов, но все они были тут же отброшены. Нет, здесь ему не укрыться. Надо бежать. А если Лоррин сбежит… Рена поспешно прикинула все варианты.

— По крайней мере, мне так кажется. Одна из моих служанок, Мире ее зовут, постоянно добывает где-то сведения о драконах и волшебниках — и сведения эти надежные: я сверяла ее рассказы с тем, что ты узнавал из других источников.

— Ну и что, что?.. — начал Лоррин, потом осекся. — О да! Да, конечно! Если она где-то добывает эти сведения, значит, у нее есть источник!

В глазах юноши вспыхнула искорка надежды.

— Ты думаешь, она лазутчик волшебников?

Рена пожала плечами. Она никогда об этом не задумывалась — но это было вполне логично.

— А ты как думаешь? Она держится весьма вызывающе — совсем не так, как обычные рабыни. И она не из бывших фавориток отца. Те тоже наглые, но по-другому. У волшебников должны ведь быть свои шпионы среди рабов, верно? Иначе откуда бы они знали, что у нас происходит?

Откуда бы они знали, что среди рабов есть полукровки, которых нужно спасать? Мире мне говорила, что волшебники всегда спасают детей-полукровок. Ведь и Проклятие Эльфов спасли таким же образом!

Лоррин кивнул. Лицо его сделалось суровым и напряженным.

— Обо мне они не могли узнать, потому что я не раб — хотя, возможно, эту твою Мире прислали сюда именно потому, что думали, что либо в тебе, либо во мне есть человеческая кровь.

— Разумно, — согласилась Рена. — Это звучит тем более логично, что Мире как будто нарочно рассказывала мне все эти истории о драконах и волшебниках и приносила мне новости о них. Она говорила, что волшебники теперь строят себе новую крепость и драконы им помогают.

Теперь уже Рена стиснула руки брата.

— Лоррин, нам надо сбежать, обоим! Мы отправимся к драконам!

— Обоим? — растерянно переспросил Лоррин. — Но ведь ты же не…

— Если ты исчезнешь — как ты думаешь, что будет со мной? — воскликнула Рена, прежде чем он успел возразить. — Отец ни за что не поверит, что я ничего не знала!

— Но не будет же он допрашивать родную дочь с помощью магии?.. — неуверенно сказал Лоррин.

— Еще как будет! — бросила Рена с такой яростью, что юноша отшатнулся. — Даже колебаться не станет. Особенно теперь, когда ему в затылок дышат целых три члена Совета. Он готов выдать меня замуж за первого же старого маразматика или первостатейного идиота, который попросит моей руки! — говорила она, выплескивая годами копившуюся обиду на то, что Лоррина всегда предпочитали ей. — Он чуть ли не силой отвел меня на этот бал! А вчера он был готов отослать меня на переделку, если бы я не угодила лорду Лайону! Тебе не приходилось видеть, как он спихивает матери своих надоевших наложниц и при этом ждет, что она улыбнется и возьмет их себе в прислужницы!

Тебе не приходилось слышать, как он оскорбляет нас обеих, обзывает нас бестолковыми, никчемными, пустоголовыми дурами и при этом ждет, что мы будем кивать и соглашаться! Тебе не приходилось сидеть за столом и слушать, как он рассказывает своим друзьям, что ты совершенно никуда не годишься и он будет очень признателен тому, кто его от тебя избавит! А ты сидишь и тихо слушаешь, потому что, если ты посмеешь возразить, он устроит тебе магическую порку, когда вы останетесь наедине. Ведь магическая порка не оставляет видимых следов, будущую невесту этим не испортишь! — с горечью добавила Рена.

Лоррин был потрясен и раздавлен.

— Я не знал… — начал он шепотом.

— А, неважно! — Рена махнула рукой. — Ты бы все равно ничего не смог сделать — только сам бы нарвался на неприятности. Я быстро научилась быть скромной, тихой, послушной и незаметной. Такой, как он хотел. Чтобы он обо мне не думал. И тогда он оставил меня в покое.

— Но…

— Не-важ-но! — повторила она. — Важно то, что мне необходимо бежать вместе с тобой, потому что, если ты меня бросишь, отец с помощью магии узнает от меня, куда ты отправился. Возьми меня с собой, Лоррин! У меня осталась та мужская одежда, в которой я каталась верхом; мы найдем Мире и узнаем, что ей известно о волшебниках…

Лоррин медленно кивнул.

— Если она сможет нам помочь.., если она знает, как их найти…

— Должна знать! — твердо ответила Рена. — Иначе откуда она добывает все эти новости? Я позвоню, вызову ее…

И девушка протянула руку к шнурку звонка.

— Не звони! — встревоженно воскликнул Лоррин. — Если сюда ввалится вся эта толпа служанок, нам не удастся сохранить побег в тайне!

Рена только головой покачала. Неужели он не знает, как устроен дамский будуар? Бывают времена, когда дама не желает видеть никого, кроме доверенной служанки.

— Не беспокойся. Этот звонок проведен прямо в комнату Мире. Она ведь моя личная горничная. Не думаю, что порядки успели сильно перемениться.

Рене пришло в голову, что катастрофа с Лоррином, словно бы по волшебству, стряслась в самое подходящее время для побега. Еще один день — и Мире уже не была бы ее личной горничной. Лорд Лайон наверняка прислал бы своих рабынь, чтобы они следили за поведением Рены.

В этот вчерашний напиток, должно быть, было подмешано какое-то снадобье, потому что она всю ночь спала как убитая. Скорее всего ее должны поить этим снадобьем до самой свадьбы, чтобы она не передумала…

А еще через неделю она была бы так занята приготовлениями к свадьбе, что у Лоррина не было бы случая подойти к ней днем, а ночью у ее спальни выставили бы стражу. Когда невеста может.., скажем так, заупрямиться, старшие предпочитают ничего не оставлять на волю случая.

А потом ее уже здесь не было бы. Невесте полагается посетить всех своих родственниц, а потом всех родственниц лорда Лайона. Балы в честь помолвки, длинные беседы с дамами о супружеском долге… И закончатся все эти визиты не здесь, а в поместье лорда Лайона, где и сыграют свадьбу.

Нет, время самое подходящее…

Вот она, возможность бегства, о котором Рена так долго мечтала — даже молилась, хотя эльфы и не поклоняются никаким богам: они считают подобные предрассудки уделом менее совершенных созданий. Быть может, люди все же правы — есть кто-то, кто внимает нашим молитвам!

Мире появилась спустя несколько мгновений. Она выглядела несколько недовольной, но отнюдь не заспанной.

Рене вдруг пришло в голову, что Мире всегда так выглядела, в какой бы час хозяйке ни вздумалось ее вызвать. Она что, вообще не спит? Или она не совсем то, чем кажется?

А кстати, волшебники спят?

Когда Мире увидела Лоррина, сидящего на кушетке, глаза ее несколько расширились. Рена сделала ей знак молчать. Мире кивнула.

— Нас никто не подслушивает, даже с помощью магии, — устало сказал Лоррин. — Можете мне поверить, я знаю.

Мире уставилась на него, затем медленно расплылась в улыбке.

— Ах, вот оно что, волшебник! — негромко сказала она. — Я знала, что вчера ночью сюда прибыли трое членов Совета, но думала, что это из-за помолвки Шейрены…

— Из-за чего?! — воскликнул Лоррин.

— Забудь. Это неважно, — резко сказала Рена. Она обернулась к Мире. — Мире, прошу тебя! — взмолилась она. — Ты так много знаешь о вольных волшебниках…

Нам надо бежать! Нам нужна твоя помощь.

Мире улыбнулась еще шире — с таким видом, словно только этого и ждала.

— Да, конечно, — спокойно сказала она. — И еще как нужна!

Рабыня уселась на край кровати, словно чувствовала себя полной хозяйкой.

«Но ведь сейчас она действительно хозяйка положения!» Поведение Мире подтверждало все догадки Рены.

Ни одна рабыня не посмеет настолько забыть о приличиях.

— Полагаю, я сумею вам помочь, — сказала рабыня, прислонившись к спинке кровати и насмешливо глядя на них. У Рены даже голова закружилась от облегчения. — Для начала нам понадобится хоть какое-нибудь оружие.

А потом… — Мире улыбнулась, словно думая о какой-то тайне, известной ей одной. — Плавать умеете?