"На крыльях магии" - читать интересную книгу автора (Нортон Андрэ Мэри)

Глава пятая. Злая дрожь

Леатрис научилась вместе со своими новыми подругами бегать за овцами, ночами охранять их от волков и убивать копьем кроликов на ужин. День следовал за днем, и лицо ее все больше загорало под солнцем. Волосы спутались, и она убирала их под шляпу, как остальные.

И вот в самом конце загона из-за холмов, очень близко, послышался крик волка-лисы. Леатрис была на страже. Она вздрогнула. Она еще так плохо умеет бросать веревку или копье. Что если сейчас нападут на стадо? Позвать на помощь? Овцы тревожно блеяли, собаки шевелились во сне. Одна подняла голову и шумно принюхалась.

Закричал ягненок, высоко, резко и испуганно. Леатрис побежала на шум и увидела, что глупое животное отошло от стада на некоторое расстояние. Где вторая девушка-караульная? Почему молчат собаки? Леатрис концом копья подняла ближайшую собаку и побежала к ягненку. Над ним, прижав морду к горлу, нависла какая-то неясная тень.

— Волк! — закричала Леатрис. За такой крик мать ее отшлепала бы. — Волк!

Зверь, не испугавшись, посмотрел на нее, оскалил окровавленные зубы и продолжал есть. Надеясь, что держит копье правильно, Леатрис взяла в другую руку нож и вогнала копье в глотку хищника.

Но не попала! Хищник прыгнул в сторону и скрылся в темноте. Леатрис склонилась к ягненку, чтобы посмотреть, можно ли ему еще помочь. И слишком поздно увидела, как серый зверь прыгнул к ее горлу. Торопливо подняла руку, защищая лицо. Зубы волка сжали ее руку. Она закричала от боли, свободной рукой подняла нож и принялась наносить удары, надеясь, что причиняет зверю хоть какой-то вред. Потом почувствовала чьи-то руки у себя на плечах.

Разжимая челюсти мертвого волка, Нидорис присвистнула. Рукав разорван, из нескольких мест на руке течет кровь. Бритис и Нельга уложили Леатрис, Нидорис вытаскивала из ран все лишнее, что могла рассмотреть при свете горящей ветки, которую держала Сарис, та самая сторожевая девушка, которой не оказалось на месте вовремя. Потом Нидорис раскрыла мех, который никому не разрешалось трогать, и принялась снова и снова промывать раны. Леатрис старалась не кричать от боли, потому что эти девушки, как парни, они презирают слезы и истерику. Но все равно не могла удержаться от стонов.

Нидорис потрепала ее по плечу.

— Где твоя чистая тряпка для крови? — спросила она.

Смущенно — о таких вещах не принято говорить вслух — Леатрис прошептала:

— Я ей пользуюсь.

— Поэтому он и напал, — прошептала Бритис. — О, Леатрис, почему ты нам не сказала?

— Она не знает! — догадалась Нидорис. — Вот в чем дело! В ее проклятой деревне на это не обращали внимание. Есть у кого-нибудь чистая тряпка для крови? — Бритис протянула тряпку, и Нидорис перевязала руку. — Сарис! А ты где была, во имя Джонкары?

— Со мной то же, что с Леатрис, — просто поведала Сарис. — Началось внезапно. Знаешь, как это бывает.

Нидорис презрительно высказала:

— В следующий раз сначала кого-нибудь разбуди. Ну, давай! — Она обняла дрожащую и плачущую девушку, положив ее голову себе на руку. — Ты смело действовала. И получишь шкуру. Знаешь об этом? Гордись! — Она отвела Леатрис назад к костру, где все девушки уже проснулись и смотрели на них. — Слушайте! Наша Леатрис одна убила Пса Джонкары!

Девушки радостно закричали. Леатрис, у которой от боли и пережитого страха кружилась голова, смутно поняла, что стала героиней. Она, которая никогда не могла угодить матери! Да и сейчас она сомневалась, что Хуана хорошо отнесется к ее подвигу. А завтра они возвращаются. Леатрис задрожала.

Нидорис налила ей из особого меха, и Леатрис послушно глотнула. Это оказался крепкий неразведенный эль, сама душа эля.

— Вода жизни, — заверила Нидорис подавившуюся Леатрис. — Госпожа Гондрин хорошо его готовит. Для целительниц. — Она с помощью еще двух девушек уложила Леатрис.

«Я героиня», — с удивлением думала Леатрис. Потом она уснула.

Осеберг, сын Моргата, скривившись, смотрел, как Норпэль, кузнечиха, подносит к его волосам раскаленное железо для завивки. По его прежним стандартам, он зарос; она говорила, что он слишком коротко подстрижен. Его сестра Леатрис, завитая и одетая, гордо демонстрируя раненую руку на перевязи, с трудом удерживалась от смеха, пока Нориэль не достала платье, которое носила девушкой.

— Я не надену это! — возмутился Осеберг, а Леатрис прикрыла рукой рот. Смешки пробивались из-под руки, как река из-за плотины, их сопровождало икание. Их мать, Хуана, скривилась еще сильнее Осеберга, хотя сама хорошо выглядела в платье, занятом у птицеподобной Эйны, дочери Наты. «Гордость», — решила Нориэль. Хуана бедна, а Осеберг слишком массивный, чтобы быть красавицей. Хуане придется смириться с тем и другим.

— Ну, вот, — довольно произнесла Нориэль. Она критично посмотрела Осебергу в лицо. Подойдя ближе, прошептала: — Нужно острое лезвие, чтобы убрать волосы с твоего лица. — Он попятился. Она негромко добавила: — Я знаю, какими жестокими могут быть девушки. Они будут смеяться над тобой, говорить, что ты старая карга. Только у старух на лице растут волосы,но даже они их сбривают.

Осеберг дернулся.

— Девушки будут смеяться надо мной? — негромко спросил он. Она кивнула. Он взял лезвие и отправился в соседнюю комнату.

— Хорошие дети, — довольно проговорила Нориэль, потрепав Хуану по плечу. — Осеберг растет очень быстро, ты должна гордиться. А когда попробуют твои блюда, Хуана, твоя репутация будет прекрасной. Представь себе, Бетиас так хвалит цыплят Элен! Осеберг, ты уверена, что тебе не нужна лента для волос?

— Совершенно уверен! — взревел он и едва не упал в непривычном платье, спускаясь со ступеней. Если Эгил увидит его одетым, как кукла, он этого не переживет, но тетя Нориэль заверила его, что здесь все так одеваются, а девушки решат, что он деревенщина, если придет на пирушку в старой одежде. И было бы из-за чего! Какая-то Нельга достигла возраста замужества. Интересно, она такая же красивая, как Бритис?

Группа людей из кузницы встретилась с другой группой на тропе. Это была семья с девушкой лет тринадцати.

— Здравствуй, госпожа Нориэль, — улыбнулась Бритис. Осеберг напрягся, ожидая услышать ее смех. — Осеберг! Какие у тебя красивые волосы! И завиты необычно! Так у вас носят? — Она поднесла руку к его тщательно сделанным завиткам. Хуана поджала губы. Леатрис отступила, чтобы Бритис могла пойти рядом с Осебергом. Осеберг неожиданно почувствовал себя лучше и улыбнулся.

— Здравствуй, Бритис, — подбодрился он.

Эгил тоже был в платье, которое дала ему одна из старейших, но он его перепоясал и подрезал примерно до длины мужского халата. Свои усы он тщательно расчесал, начистил сапоги и предложил руку своей сестре Ханне, зайдя за ней в Дом Исцеления. Жаль, что нельзя свернуть к Дому Записей, чтобы увидеть Арону. Эгил задержался как можно дольше, но она не появилась.

— Ты сегодня хорошо выглядишь, — убеждал он Ханну, провожая ее к дому матери Нельги. — Еще четыре года, и ты будешь королевой на собственной пирушке совершеннолетия. Как тебе работается у госпожи Флори?

— Очень хорошо! Я смотрела, как она зашивала руку Ловри, и сама обработала страшную рану. Ловри все плакала, и госпожа Флори велела мне носить ее на руках и успокаивать.

Размышляя о странном ребенке, который радуется виду хирургической операции, Эгил едва не пропустил женщин на перекрестной тропе. Увидев их, он снял шляпу и поклонился, как ему казалось, очень величественно.

— Госпожа Арона, — приветствовал он.

— Здравствуй, Эгил. Как Ловри? — поинтересовалась девушка отвлеченно. Куры сегодня все утро беспокоились, кудахтали и кричали, словно к ним пролезла лиса. Коза, госпожа Безрогая, отказалась дать молоко. Даже кошка, Рыжая Малышка, забилась под кровать и не выходит. Может, это предвещает смерч, землетрясение? Или просто неприятности в доме?

Эгил стиснул зубы. Когда-нибудь она его заметит! Неожиданно земля дрогнула, тропа задрожала. С холма Часовых послышался сигнал крайней опасности, его подхватили все в деревне. Эгил услышал крик:

— Бегите в пещеры!

— Бежим! — заторопила всех Арона, сигнал опасности слышался все снова и снова. Потом: — Куры! Госпожа Безрогая! Кошка!

— Ради любви… ты теперь беспокоишься о какой-то кошке? — закричал Эгил.

— О курах и козе! — добавила она и побежала назад, к Дому Записей.

Госпожа Безрогая беспокойно трясла головой и пыталась спрятаться. Арона взяла веревку с петлей, позвала козу и искусно набросила петлю ей на рога.

— Эгил! Лови! — крикнула она, направляясь к курятнику. Земля под ногами так дрожала, что трудно было устоять. Арона нашла клетку с курами и сунула в нее трех испуганных кричащих куриц. Но тут задрожал и курятник.

— Беги, Арона! — воскликнул Эгил, отталкивая ее рукой. Ударяя себя по ногам клеткой с курами, она побежала. Двор наклонился вперед, потом назад. Арона упала лицом вниз, Эгил упал на нее.

С грохотом рухнул курятник. Арона с любопытством огляделась, встала и побежала на север.

— Сюда! — звала она Эгида. Приподняв юбку, она побежала через лес так быстро, что он не мог ее догнать.

Потеряв ее среди деревьев, Эгил вопил:

— Арона! Арона! — Сердце его колотилось все быстрее. Он представил себе, как она лежит, беспомощная, со сломанной ногой или прижатая деревом. А может, на нее напал дикий зверь.

На тропе еще показались бегущие люди. Рослая мускулистая женщина в праздничном платье схватила его за руку.

— Сюда! — крикнула она и потащила его за собой. —Быстрей!

Легкие его требовали воздуха, горло пересохло. Эгил вырвал руку и последовал за женщиной. Они прибежали к высокому утесу, к которому он не стал бы подходить во время землетрясения — из страха перед камнепадами. Женщина пошла прямо к утесу, и Эгил увидел вход в пещеру. Вошел в нее.

Тут земля задрожала по-настоящему, как будто над головой рушилась гора. «Нет, — решил Эгил, — весь хребет». У входа в пещеру плясали голубые огоньки, снаружи в смертельном страхе завыли звери. Странные молнии сверкнули над Соколиным утесом и в горах. Подул холодный ветер. Наконец, измученный, Эгил сел у стены пещеры, опустил голову на колени и уснул.

Арона сидела на помятой клетке с курами, прижимаясь спиной к холодной грубой каменной стене пещеры. Куры, оказавшись в темноте, милосердно стихли. Стена за ее спиной дрожала, но держалась. У входа женщина-пришелица высоким голосом причитала:

— Глупо прятаться в пещере во время землетрясения! Нас всех здесь завалит заживо!

Это Хуана, живущая на кузнице. Та самая, с которой приключился бешеный припадок, когда ее дочь вернулась с загона раненой. Как тетя Нориэль ее выносит? Даже, кажется, гордится дурным характером своей постоялицы. Со страхом Арона поняла, что эта женщина права. Хорошо, что мало кто ее понимает: меньше всего сейчас в пещере нужна паника.

Она услышала в голове слова, словно сказанные кем-то вслух: «Здесь мы уцелеем. — Голос был холодным и совершенно спокойным. — Сиди тихо». — Арона узнала волшебницу, которую называют Несогласной.

Когда ее глаза привыкли к полутьме, она посмотрела в сторону входа. Слабое голубоватое свечение, которое она считала исходящим от Соколиного утеса, на самом деле испускали закутанные в капюшоны фигуры у входа. Они танцевали в этом свете, и свет кружился вокруг них. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом проговорила:

— Ну и праздник совершеннолетия! Такого никто не забудет!

— Нет! — завывала Аста, дочь Леннис. — Это несправедливо!

«Асту редко приглашают на праздники, и она их высоко ценит», — вспомнила Арона.

Снова стало шумно. Грохот громче грома, словно рушатся целые горы. Голубой свет усилился, воздух заполнило негромкое монотонное пение. Ноздри Ароны ощутили резкий запах недалеко ударившей молнии. Испуганно залаяла собака. Арона почувствовала рядом с собой чье-то плечо и похлопала соседку по руке. Рука оказалась большой, с крепкими сильными пальцами, волосатая, но с гладкой кожей.

И тут Арона почувствовала, как соседка схватила ее за грудь. Все спокойствие исчезло. Арона резко оттащила и согнула эту руку, а снаружи продолжала бушевать буря.

— Ой! — послышался знакомый голос. Она вздохнула и отпустила руку.

— Осеберг, дочь Хуаны, — с отвращением произнесла Арона. — Почему ты всегда так поступаешь?

— Ну, некоторым девушкам нравится, — обиженно ответил Осеберг с легким акцентом.

— Сестре Бритис, — удивленно согласилась Арона. Она вспомнила, что Бритис, дочь Наты, любит гладить всех животных и детей, старается потрогать любой предмет. Неожиданно она ощутила голод и поняла, что он вызван запахом пищи у кого-то. Арона сложила шаль, подсунула себе под спину и постаралась усесться удобней. Снаружи раздался резкий треск, как будто молния ударила в середину деревни. Послышался такой звук, будто разваливаются самые большие дома, и вся гора задрожала. Закричала коза, тонким голосом заплакал ребенок. Арона глубоко вдохнула и уловила запах испуганных людей и животных, жмущихся друг к другу, и снова запах пищи.

— Сколько мы здесь пробудем, кто-нибудь знает? —неожиданно спросила она.

Осеберг подтолкнул ее.

— У меня с собой миска с жарким, — прошептал он. — Оно готовилось для пирушки. Хочешь?

Арона окунула палец.

— Твоя мать готовила? Вкусно! Она и госпожа Элен должны продавать свои блюда, как госпожа Гондрин продает эль. У нас многие слишком устают к концу дня, чтобы готовить. Я знаю, так бывает у тети Нориэль.

Осеберг заговорил тише.

— Арона. Мама говорит, что госпожа Нориэль, наверно, любит женщин. Это правда?

Арона удивленно ответила:

— Я думаю, ты прав. Несмотря на свою застенчивость, она любит людей. А тебе не кажется?

Осеберг молчал. Холодный ветер ворвался в пещеру, все задрожали, но затем последовал порыв горячего воздуха.

— Жаль, что ты не попал на праздник, — прошептала Арона. Они продолжали есть праздничное блюдо. — А твой праздник совершеннолетия был хороший? Или ты еще не достиг этого возраста?

— Если бы я его достиг, то сражался бы в армии, —тихо ответил Осеберг. — Так поступают все. У нас есть праздники именин, и на них мы приходим одетые, как взрослые. Леатрис зачесывает волосы вверх — ей пятнадцать лет. Это значит, что она уже может выйти замуж. Но отец не торопился ее выдавать.

Ароне пришлось спросить, что такое армия и что значит выйти замуж и выдавать. Осеберг попытался объяснить, но все время спрашивал: «А что, у вас не выходят замуж?», а Арона тем временем пыталась освоиться с концепцией сражений большими группами. Она в очередной раз опустила пальцы в миску и ощутила горячую керамику. Вся гора снова задрожала, несколько женщин закричали. Потом заплакали дети. Все услышали суровый голос Несогласной, каким госпожа Бирка разговаривала с непослушными девочками: «Тише, если дорожите жизнью!»

Толчки продолжались, казалось, целую вечность. Вся пещера заполнилась напряженным голубым сиянием, которое на этот раз исходило сзади. Резкий запах озона заполнил воздух. Ужасный шум оглушал, он продолжался несколько часов. Потом наступила полная тишина. Снова заплакали дети.

«Спокойствие не продлится долго, — услышали все мысленный голос Несогласной. Она говорила материнским тоном. — Госпожа Марис, ты успеешь сделать перекличку».

Арона услышала облегчение в голосе хранительницы записей. Та начала перекличку.

— Арона, дочь Бетиас!

— Здесь, — отозвалась Арона в тишине дрожащим голосом.

Все отвечали один за другим, отвечали семьями, вначале матери, потом дети, за ними подмастерья, последние пришелицы. Наконец всех пересчитали.

— Эйна, дочь Парры.

— Я отвечаю за нее, — послышался спокойный глубокий голос бабушки Лорин.

Перекличка закончилась. Хранительница записей предложила:

— Я думаю, следует извиниться перед Нельгой, дочерью Олвит, чей праздничный девичник нарушила катастрофа. Сестры, давайте поделимся едой.

— Угу, — негромко сказали друг другу Арона и Осеберг.

— Если что-то еще осталось, — заметила госпожа Бирка, и Арона почувствовала, что ей хочется свернуться в клубок.

Эгил, сын пекаря, был прижат к стене между могучей кузнечихой госпожой Нориэль и матерью своего друга Осеберга Хуаной. Он по-прежнему держал в руке веревку госпожи Безрогой и застонал, когда испуганная коза украсила его сапоги в деревенском стиле. Когда делали перекличку, он услышал имя Ароны и затаил дыхание, дожидаясь ответа.

Смелая девушка! Голос ее не звучит истерично. Эгил хотел окликнуть ее, сказать, что он здесь, но не решался прервать перекличку. Эти женщины организованы, почти как в армии. Ну, что ж, ведь они женщины фальконеров. Когда дошла очередь до его имени, он ответил громко и четко, чтобы Арона могла его услышать. И, конечно, мать, братья и сестры.

— Лиза, дочь Сигер!

— Элизабет, — поправила его мать. Глаза Эгила расширились. Она всегда так ненавидела полную форму своего имени и никогда на его памяти им не пользовалась. Употребляла его бабушка, когда сердилась на невестку. Громко и четко:

— Элизабет, дочь Сигер, из ткацкой Элтеи!

— Ханна, дочь Лизы… — смешок… — Ханна, дочь Элизабет, из Дома Исцеления.

— Осеберг, дочь Хуаны, подмастерье кузнечихн.

— Осеберг, сын Моргата! — взревела Хуана, как раненый пес.

Арона вздохнула, думая о поправках, которые придется делать. Почему эти чужаки не могут запомнить свои имена и придерживаться их, как взрослые женщины?

— Сорен, дочь Элизабет, — продолжала перекличку госпожа Марис, без труда принимая поправку.

— Я отвечаю за него, — с достоинством ответила госпожа Лиза.

Нет, она не безмозглая, как считают Леннис и Лойз. «Застенчивая», — решила Арона. Она покраснела от собственной ошибки.

Медленно, в молчании, началось снова негромкое гудение. Гора опять задрожала, у входа заплясали голубые огни. В блеске обычной молнии снаружи Арона увидела лицо ближайшей волшебницы. Та казалась осунувшейся и постаревшей. Ее простое платье промокло от пота, хотя ночь была холодная.

Шум усиливался. Осеберг подтолкнул Арону.

— Арона, — произнес он тихо и серьезно. — Мама говорит, что тете Нориэль нечему учить меня, и мне нужно только продержаться, пока я не найду настоящего кузнеца в качестве хозяина.

— Ты не узнал от нее ничего нового? — прервала его Арона. Мнения Хуаны начали ее утомлять.

— Ну, кое-что узнал, — признался Осеберг.

— Вы в своей деревне делали одно, а мы другое, —продолжала Арона. — Твоей матери наши обычаи не нравятся, но если тебе они кажутся полезными, придерживайся их, пока у тебя не будет собственного горна. Ведь твоя мама все-таки не кузнечиха.

— Она говорит, что тетя Нориэль тоже не кузнец, но это неправда, — признал Осеберг. Наверно, его тоже утомили сомнения матери.

— Когда пройдешь посвящение, — сообщила ему Арона, — тебе не нужно будет отчитываться перед матерью, только перед твоей хозяйкой или нанимательницей. Ты должен будешь по-прежнему уважать мать, но слушаться не обязан. Как это тебе? Больше нравится?

Осеберг улыбнулся и крепко и влажно поцеловал ее в щеку. Потом смутился:

— О! Прости, Арона!

Она похлопала его по руке.

— Ты прощен. На этот раз.

Снова началась буря. Женщины доставали еду, искали своих родственников. Опять послышалось множество голосов. Хуана начала возражать на то, как называют ее детей, и Элен защебетала, что все будет хорошо. Лойз услышала голос госпожи Элизабет и фыркнула.

— Она меня обманула!

Хуана нашла Осеберга и схватила за ухо. В пещере словно началась семейная ссора, только многократно усиленная. Снова заплясали голубые огни, одна волшебница стала оседать, сестры подхватили ее. Другая стала наливать упавшей воду в рот. Несогласная что-то настойчиво говорила госпоже Бирке, которая вздохнула и обратилась к людям.

— Сестры и дочери! — крикнула госпожа Бирка —так, как она обращалась к деревенскому собранию. Ее объявление сопровождалось мысленным голосом Несогласной. Утомленные люди замолчали. — Не хотите ли послушать предания о храбрых женщинах прошлого, чтобы поддержать наш дух? Марис? Арона? Офелис?

Офелис, дочь Кеми, престарелая сочинительница Песен, покачала головой, хотя в темноте этого никто не увидел.

— Голос мой хрипит во время долгого рассказа, — устало промолвила она. До этого она находилась среди старейших, беседовавших с волшебницами. Марис тоже отказалась. Немного подумав, Арона начала предание Древних дней, потом другое, потом еще одно.