"Смерть или престол (Книга Дуба)" - читать интересную книгу автора (Нортон Андрэ Мэри, Миллер Саша)

4

Хотя постоянные вылазки в Трясину при попытках выследить Зазар научили Ясенку чувствовать направление, сейчас она отчаянно цеплялась за тонкие ветки кустов, не зная, что делать дальше. Мысленно девушка твердила себе, что опора нужна ей только для сохранения равновесия. Пытаясь совладать с собой, Ясенка выискивала взглядом какие-нибудь вехи, которые подсказали бы, как уйти от страшной твари. Болотник по-прежнему преследовал ее — и хотя прыгал вроде бы неспешно, тем не менее продвигался вперед быстрее человека, идущего по ровной местности.

До ушей Ясенки снова донеслись звон и жужжанье насекомых. Крики людей смолкли, и теперь слышны были только обычные звуки Трясины. Девушка глубоко вздохнула и решила, что пока еще рано забывать об осторожности. Ну, хотя бы деревенских рядом не было. Но, если она начнет искать новую тропу, такую, которая позволит ей потом вернуться сюда, она может снова оказаться слишком близко от Тассера.

Двигаясь с крайней осторожностью, девушка обогнула высокий куст, вставший у нее на пути, и оказалась на открытом участке. Здесь было светлее, чем в полумраке густых зарослей. И тут перед Ясенкой возникло нечто такое, чего она никак не ожидала увидеть.

Вся Зловещая Трясина состояла из островков, перемежавшихся топкими болотами. Трясинный народ жил на самых крупных участках суши. Там теснились лачуги, составлявшие клановые деревни. В этих деревнях не бывало строений, способных несколько лет подряд выдержать зимнюю непогоду без ремонта. Хижины строились из облепленных глиной веток, и рядом с каждым жилищем стояла хлипкая лодчонка, на которой обитатели могли попытаться спастись, если вода и ветер начнут захватывать их тощую землю.

Но сейчас Ясенка обнаружила нечто совсем иное. Чахлая колкая трава пробивалась сквозь трещины в плоских камнях, которыми было выложено большое открытое пространство. А в дальнем его конце…

Гигантский лаппер! Болотник обогнал ее и устроил засаду! Увидев чудовище, Ясенка попятилась, прижимая руку к губам. Но, не успев закончить судорожный вздох, она уже поняла, что чудовище сделано из камня, как и площадка, и совершенно безжизненно.

Изваяние, похоже, простояло здесь много-много лет, но и сейчас, несмотря на разрушения, причиненные временем, в нем легко можно было узнать такую же тварь, как та, что вылезла из омута.

Ясенка опустилась на корточки: ее заляпанные грязью ноги дрожали. Она не могла оторвать взгляда от высеченного из камня чудища. Оно действительно было сродни лапперам, но стояло не на четырех лапах. Каменный болотник поднялся на мощных задних ногах, положив огромные передние папы на жутко раздутое брюхо.

Громадная пасть живого болотника готова была в любой момент проглотить все, что попадется, — но у каменного она была закрыта. Статую затянула зеленая растительность, похожая на ряску. Но дрожать Ясенку заставили глаза — большие, выпученные, посаженные высоко на черепе.

Да, теперь девушка понимала, что это камень — не живое существо, а нечто, созданное с какой-то целью. И все же эти глаза — такие большие, что ей не удалось бы прикрыть их ладонями, — горели ярким желтым огнем. В каждом был зрачок цвета свежей крови. Ясенка не могла поверить в то, что эти глаза не живые, уж слишком они были страшны.

Она отчаянно цеплялась за остатки здравого смысла — и в то же время была уверена в том, что глаза заметили ее появление. Это же только камень, мысленно повторяла она. Камень! Да и стоит он здесь так давно, что вокруг него выросла трава, почти скрывшая мощные задние лапы.

Ругая себя за малодушие, Ясенка сделала над собой усилие и выпрямилась во весь рост. Камень силы она продолжала крепко держать в кулаке, намотав тесемку на запястье. Постепенно девушка успокоилась: чем дольше она смотрела на изваяние, тем больше убеждалась в том, что жизнь в его глазах ей только почудилась. Это… это изделие не могло обладать жизнью, как бы понимающе оно на нее ни смотрело.

Однако за все годы ученичества у Зазар, во время многочисленных походов в Трясину — как с наставницей, так и в одиночестве, — Ясенка ни разу не попадала в такое странное место, сделанное из камня. Трясинный народ изготавливал горшки и миски из глины, обжигая ее так, что она становилась твердой. Но Ясенка даже не слышала о том, чтобы существовал какой-то инструмент для обработки камня. Но потом она вспомнила: ведь были же еще погруженные в воду камни, и конечно, они не появились сами по себе! Возможно, их положили те же люди, которые создали гигантского лаппера.

Камень не может прыгать, рвать и кусать. Девушка осторожно двинулась вперед. По мере приближения к изваянию она все больше убеждалась в том, что его поставили здесь очень давно. Кто мог его сделать и с какой целью — оставалось тайной. Но, возможно, это открытие обрадует Зазар больше, чем корзинка тростникового пуха. Тем более, что тростник все равно был потерян: она уронила его во время бегства.

Как только ноги Ясенки ступили из трясины на каменную площадку, ее рука сама собой взлетела вверх. Кулак, сжимавший камень силы, помимо воли Ясенки особым жестом приветствовал каменную фигуру.

Между пальцами девушки посыпались искры, а ее странное оружие нагрелось. Однако Ясенке и в голову не пришло снова начать кружить камень над головой. Почему-то она была уверена в том, что защита талисмана ей здесь не понадобится.

Окончательно осмелев, Ясенка остановилась перед гигантской каменной фигурой. Глаза… Не показалось ли ей, что в них что-то изменилось? Может, они стали светиться немного ярче, когда у нее в кулаке разогрелся камень силы? Ясенке опять почудилось, что на нее смотрят — но откуда-то издалека. Она разжала кулак — и обнаружила, что из камня силы льется свет. И при этом камень стал таким горячим, что почти обжигал ей ладонь, словно она подняла недавно выпавший из огня уголек.

Это могла быть игра воображения — но Ясенке показалось, будто из амулета поднимается слабое пламя. Пламя мигнуло раз, другой — и погасло. И с ним исчезло ощущение, будто за ней наблюдают, и таинственная атмосфера, окутывавшая изваяние, тоже рассеялась. Теперь перед девушкой был всего лишь кусок обработанного камня, в котором никогда не было жизни. Если не считать жужжания насекомых, все было тихо: ни криков, ни кваканья. И земля больше не сотрясалась от прыжков громадной туши болотника.

Ясенка медленно обошла вокруг огромной статуи, внимательно ее рассматривая. Стебли вьюнка оплели заднюю часть каменной фигуры, словно надеясь удержать ее на месте, если той вздумается куда-то пойти. Когда девушка снова встала перед мордой чудища, то увидела, что под передними лапами, лежавшими на толстом брюхе, вырезаны в камне какие-то значки, расположенные рядами.

Трясинные люди ученьем не интересовались. Умные вещи — это для знахарок; и в каждом поколении существовала знахарка — такая, как Зазар. Она жила среди трясинного народа, хотя к нему и не принадлежала. Утверждалось, что знахарки живут вдвое дольше обычных людей или еще больше. И эти особые люди всегда хранили у себя странные записи, как хранила их и Зазар. По этим записям Зазар научила Ясенку читать. Ясенка провела немало часов, осваивая знаки, с помощью которых различные хранительницы записывали события, достойные упоминания. Теперь она могла разбирать эти знаки не хуже своей наставницы и даже прочла те записи, которые Зазар сама добавила к старым табличкам. Но никогда прежде девушке не встречались вот такие колонки точек, прямых линий и зигзагов.

Она снова присела на корточки, сжимая камень силы в обеих руках. Он успел остыть, но Ясенка не сомневалась в том, что он предупредит ее о приближении какой-нибудь опасности. Пусть она не может прочесть эту надпись — зато может ее запомнить!

Королева Иса была недовольна тем, как осуществляются ее планы. Вернее, тем, что их осуществление приостановилось. В течение многих лет она неоднократно пыталась вызвать маленького невидимого слугу — и каждый раз терпела полный провал. После первых попыток она умерила свое рвение, поскольку оказалось, что всякий раз такая ворожба уносила немалую часть ее красоты. Поскольку Иса и раньше была бледной, похожей на лисичку (таков удел многих рыжеволосых женщин), то она давно освоила искусство применения косметики.

Последняя попытка вызова помощника, совершенная полгода назад, оказалась самой ужасной.

Чары положено произносить в виде, максимально близком к естественному: без прикрас, в простой одежде. Когда по окончании последней жуткой попытки королева отправилась приводить себя в порядок, то ужаснулась. Без привычной косметики ее лицо стало таким, что при виде собственного отражения она чуть не убежала подальше от зеркала. Неподведенные брови подернулись серебром и нависли над глубоко запавшими глазами — не теплыми карими, как следовало бы ожидать, а цвета холодной стали.

Рот превратился в безгубую щель, гнев прочертил морщины на ее высоком лбу. И на подбородке появились морщины, а сам он почему-то стал квадратным и тяжелым… такой подбородок был бы уместен под воинским шлемом, но не под шапочкой знатной дамы.

Исе невыносимо было смотреть на себя. Она вышла замуж в пятнадцать лет, родила Флориана в семнадцать. Сейчас ей было чуть больше тридцати — но на вид можно было дать лет на сорок больше. Содрогнувшись, королева потянулась за своими баночками и флаконами и наконец сумела соорудить маску, скрывшую самый страшный ущерб. По крайней мере, ей хотелось на это надеяться.

Под гнетом постоянных недугов король Борф стремительно сдавал. Поначалу королева склонна была приписывать это алкоголю, которым он накачивался днем и ночью. Но постепенно она поняла, что дело не только в пьянстве. Казалось, Борф лишился какой-то внутренней опоры.

Не зная, что предпринять, Иса старалась скрывать ото всех, насколько ослабел король, объясняя его состояние то легким недомоганием, то простудой, то воспалением суставов. Однако она не могла надеяться на то, что сможет вечно утаивать его растущую беспомощность.

Когда горы проснулись и начали изрыгать огонь, состояние Борфа стало ухудшаться еще быстрее! Наконец он слег, и лишь самые ненаблюдательные могли обманывать себя и думать, что он еще когда-нибудь поднимется.

Это вызывало у Исы смешанные чувства. С одной стороны, она была рада тому, что король полностью отошел от повседневных дел государства, потому что это позволило ей взять в свои руки еще большую власть. И — да, она радовалась и тому, что Борф больше не интересуется дворцовыми служанками, хотя сама она не питала к нему никакой привязанности. Время ревности давно осталось позади. Однако она не желала мужу смерти. Наоборот: она надеялась, что он продержится достаточно долго, чтобы Флориан оказался уже в таком возрасте, когда можно взойти на престол, чтобы ей не пришлось бороться за регентство. Иса понимала, что ей лучше всего оставаться в тени, не демонстрировать всем той власти, которая уже перешла к ней. Однако для этого нужно было время: Флориан еще не созрел для того, чтобы ему можно было доверить самостоятельное правление, без регентов.

Вот почему она собственноручно ухаживала за Борфом, пытаясь передать ему часть своих сил, своей решимости. Ей казалось, что усилием воли она может если не заставить его выздороветь, то хотя бы вернуть в такое состояние, которое не выглядело бы полной немощью.

Исе казалось, что ситуация стабильна, но тут начал извергаться новый вулкан — всего в нескольких милях от столицы, там, где прежде никаких вулканов не было. Он так встряхнул столицу, что на всех колокольнях сами собой зазвонили колокола. Землетрясение вызвало у Борфа припадок, так что королеве пришлось поспешить к нему на помощь.

— Крепитесь, супруг, — сказала она. — Несмотря на переполох, город цел и невредим, и вам нечего бояться.

— Вина! — потребовал король. — Принеси мне его немедленно.

Конечно, ей следовало ожидать, что он тут же захочет напиться до одурения. Тем не менее Иса знаком приказала Ругену, камердинеру короля, выполнить пожелание его господина. Едва слуга успел поставить поднос на стол рядом с королевским ложем, как новый толчок, еще более сильный, чуть было не опрокинул флягу с вином.

— Земля умирает! — воскликнул Борф. — И с ней умираю я!

Он упал на подушки, потеряв сознание. Иса поспешно наполнила чашку неразбавленным вином и поднесла к его губам, но Борф не отреагировал. Налив немного вина себе на ладони, Иса начала растирать им руки короля, пытаясь привести его и чувство.

А потом случилось нечто такое, чего королева так и не смогла до конца понять. При соприкосновении их рук четыре Великих Кольца, что плотно сидели на пальцах короля — таинственные Кольца, которые Борф всю жизнь носил на больших и указательных пальцах обеих рук, — эти кольца каким-то образом перенеслись с его рук на ее собственные! Это было невозможно объяснить, в это было невозможно поверить… но Великие Кольца соскользнули с распухших пальцев Борфа и наделись на пальцы королевы, без труда миновав преграду, созданную ее собственными перстнями.

И не пожелали оставить своего нового обладателя. Испуганная Иса попыталась снять их и вернуть на законное место, но все было бесполезно: Кольца отказались повиноваться.

Спустя несколько секунд король пришел в себя и смог выпить все содержимое фляжки. А вскоре после этого он погрузился в дремоту, которая больше походила не на естественный сон, а на обморок.

Иса, сидевшая на краю кровати, встала. Руген продолжал стоять рядом, и его лицо оставалось нарочито бесстрастным. Если он и заметил удивительное перемещение Великих Колец, Иса могла не сомневаться: он оставит это знание при себе. Совершенно определенно можно было сказать, что в прошедшие годы он хранил и гораздо более значительные тайны.

— Давай королю столько вина, сколько он пожелает, — приказала она камердинеру. — Пусть ему будет спокойно. Не мешай ему спать.

Взглянув на Борфа, она решила, что его нездоровое забытье перешло в естественный сон. Не вызвано ли это ее собственным сильным желанием?

Уйдя из покоев короля в свои апартаменты, Иса смогла наконец рассмотреть Кольца, которые, похоже, перешли к ней по собственной воле. Она сняла свои старые перстни и надела их на другие пальцы.

Великие Кольца не были похожи на обычные украшения с драгоценными камнями. Каждое из них представляло собой широкий металлический обруч — и металл, из которого их когда-то выковали, был настолько редок, что больше его нигде не удавалось отыскать. Он был золотисто-зеленым, а когда на него падал свет, в нем вспыхивали синие и лиловые искры и вырисовывались красные прожилки. Вместо вставок из драгоценных камней в Великих Кольцах были деревянные пластинки: четыре Кольца — четыре породы деревьев. Помимо этого каждое Кольцо украшал только небольшой золотистый листок, символ одного из великих Домов.

Дуб. Иса прошептала это слово и прижала указательный палец правой руки к ладони. Тис. Большой палец лег под указательный. Ясень. Указательный палец на левой руке королевы задрожал, но не согнулся.

Иса напряженно застыла, взирая на палец, отказавшийся ей повиноваться. Облизнув губы кончиком языка, она прошептала последнее слово — Рябина. Большой палец руки дернулся — не совсем по ее воле, — но тоже не согнулся.

Над этим ей предстояло подумать. И внимательно изучить. Похоже, то, что она узнала, копаясь в древних записях, оказалось правдой. Кольца сами выбирают того, кто будет их носить. Иса вдруг ощутила себя более бодрой, не такой обремененной заботами и трудами, как все последнее время. Все ее чувства обострились. Ей даже показалось, что, постаравшись, она смогла бы протянуть щупальца своей мысли во все уголки дворца — возможно, даже в город… И, да — возможно, даже по всей стране. И она узнает, что думает каждый житель Рендела…

В теле королевы забурлила энергия. Время пришло, поняла она. Теперь ей удастся завершить призыв. Королю пока ничто не угрожало, а ей хотелось как можно скорее испытать свою возросшую силу и узнать, помогут ли Великие Кольца в задуманном ею.

Она поспешила в свою башню, в убежище, где хранились все ее магические атрибуты. Ее путь проходил мимо дверей в апартаменты принца Флориана. И тут Иса убедилась в том, что обострение чувств не было плодом возбужденной фантазии. Ей не понадобилось приоткрывать дверь и заглядывать в щелку — одного слуха оказалось достаточно. Два обнаженных тела извивались и пыхтели, словно животные. Флориан, наследный принц, предавался своему излюбленному развлечению. Шлюха, которая легла к нему в постель этой ночью, была одной из дворцовых горничных. Тихий смешок задрожал на губах королевы Исы, но тут же растаял при мысли о том, что этим женщинам не приходится себя чего-то лишать — пока жив наследник Борфа по мужской линии.

Ну, это была хотя бы не та девица, чьего имени она даже не расслышала, — дочь Джаддена, мелкого приграничного барончика, не связанного родством ни с одним из правящих Домов. Он явно привез ее в столицу в надежде направить именно на такой путь, рассчитывая получить какую-нибудь выгоду.

Какая удача, что вкусы Флориана такие же, как и у его отца! И что при этом у него хватает сообразительности не путаться с девицами из мелкой знати, брак с которыми был бы невозможен или нежелателен.

Королева поднялась в башню и заперла за собой дверь. Четыре огромных окна, выходившие на четыре стороны света, были занавешены прозрачной тканью, которая радужно переливалась, колышась на легком ветерке.

В центре круглой комнаты стояло массивное кресло, вырезанное из драгоценного дерева, имевшего цвет крови; оно было таким твердым, что для его обработки требовались особые инструменты и немалая физическая сила. Рядом с ним, на столике того же дерева, лежала магическая книга, по-прежнему открытая на странице с заклинанием вызова.

Чуть в стороне стояли маленький столик и еще одно кресло, попроще. В него и опустилась королева, чтобы снять шапочку и удалить толстый слой косметики. Потом она зажгла свечу и поставила ее у зеркала. Ее волосы, по-прежнему почти не тронутые временем, которое так истерзало лицо, были рыжими, и их цвет походил на цвет редкостного дерева, из которого было вырезано драгоценное кресло. Когда Иса вынула шпильки, волосы волной упали ей на спину — роскошный водопад цвета. Затем королева облачилась в красное бархатное платье с капюшоном (в башне было довольно холодно). Накинув капюшон на голову, Иса пересела в большое кресло, взяла книгу и начала ритуал.

С неизведанной дотоле легкостью слова срывались с ее губ, звучно разносились по комнате, эхом отражаясь от стен и создавая в воздухе узел энергии. И прямо на глазах королевы этот узел сгустился в существо, которое, похоже, с перепугу забыло о том, что оно крылатое. Чтобы не дать ему упасть, Иса протянула руку, поймала его в воздухе и посадила к себе на колени.

Наслаждаясь чувством победы и стремясь оттянуть ту минуту, когда зеркало покажет ей, что именно очередное прикосновение к магии сотворило с ее лицом, Иса гладила зверюшку, пока та не перестала дрожать. Существо цеплялось лапками за платье, но не смотрело на королеву.

Она взяла крошечное тельце за шкирку. Существо забилось, дергая лапками и хлопая кожистыми крыльями, но она подняла его на уровень глаз, подчиняя своей воле, покоряя.

Тварюшка распахнула пасть, обнажив острые зубы. Язык у нее оказался багрово-красным, с загнутым кончиком. Существо застрекотало, а потом издало пронзительный и протяжный вопль, явно возмущенное. Иса продолжала держать своего волшебного слугу, пока не уверилась в том, что странное существо всецело принадлежит ей.

— Иди и ищи, — приказала она.

С этими словами она подбросила существо высоко в воздух. Крылья развернулись и захлопали, унося послушную тварь к окну, к которому подошла ее госпожа. На лету очертания зверька начали таять, размываться — и наконец существо пропало.

Поджав губы, Иса пристально посмотрела туда, где в последний раз видела своего летуна. А потом спокойно села, сложила руки на коленях и стала ждать. А ожидая, позволила себе предаться воспоминаниям.

Больше шестнадцати лет прошло с тех пор, как ее силы были впервые успешно испытаны. Тогда это принесло полную победу. О, той жалкой женщине долго удавалось скрывать свое положение — ей помогала мода: облегающий лиф заканчивался прямо под грудью, и от этой линии вниз ниспадали широкие юбки. Некоторые так и не догадались, что леди Алдита беременна, хоть она была уже почти на сносях. Но шлюху в конце концов удалось вывести на чистую воду. Она умерла вместе со своим несвоевременно зачатым плодом. Трясинная смерть безжалостна. И за эту смерть не пришлось даже платить дани, потому что яснеродные не захотели предать свой позор гласности.

Иса рассмеялась вслух и тут же вспомнила о кудахтанье кустарниковой курочки — оно звучит весело, но может предвещать смертельную угрозу… На огромном ложе в парадных покоя внизу лежал сейчас… кто? Мужчина? Другие могли бы подумать именно так, но Иса знала, что там осталась лишь оболочка, которая жила только потому, что еще не перестала дышать. Теперь, когда произошло немыслимое, ей станет легче поддерживать в Борфе жизнь.

Она снова посмотрела на Великие Кольца — ее Кольца! Их вес был все еще непривычным, они казались чужими. Однако Иса знала, что так будет недолго.

В конце концов, она правит уже много лет… это началось задолго до того, как король перестал вставать с постели. Иса не жалела сил, пожертвовала юностью и красотой, чтобы поддерживать иллюзию того, что король по-прежнему здоров и в полном сознании. И так должно продолжаться — по крайней мере еще какое-то время.

С Кольцами на пальцах она почувствует, будто на жизнь короля кто-то покусится. С кольцами на пальцах она смогла наконец вызвать крылатое существо — и сделала это без труда, после стольких катастрофически неудачных попыток в прошлом. Великие Кольца прибавляют ей сил.

Борф и Флориан благополучно дремлют под ее управлением — и так устроилось задолго до того, как Великие Кольца избрали ее. Теперь у Исы будет еще больше власти. Ей только было непонятно, почему Кольца так долго не признавали очевидного. Отбросив мысли о муже и сыне, королева мысленно перебрала тех, кто в будущем мог представить для нее опасность.

Провинция Ясеня пуста. Половина их земель исчезла, проглоченная Зловещей Трясиной, само слово «Яснекрепость» теперь вызывает одно только презрение. С Ясенем в союзе лишь семьи Вакастер, Мимон и Лерканд. Ну, может быть, еще какие-то, о которых она пока не знает. Проблемы на севере… Да, о них приходили известия, и тот иностранец подтвердил, что дела на севере обстоят неладно… как его звали? Да, граф Бжоден, который почему-то внезапно уехал и больше не появлялся. Однако война против сил севера при умелом подходе объединит даже враждующие семьи, они встанут под общее знамя… Нет, север ее не тревожил.

Посланник, которого королева отправила этой ночью на разведку, расскажет ей, что происходит за северной границей. И тем не менее чувство неясной тревоги не исчезало. Правда, существовали магические приемы, к которым Иса могла бы прибегнуть в случае крайней нужды, но это потребуем от нее огромной траты сил — а она привыкла действовать осторожно. Не будь королева постоянно настороже, она бы не сидела здесь сегодня, наблюдая и строя планы.

Тут ей пришло в голову, что летун может отсутствовать много часов. Она встала, сама удивившись тому, что почти не утомилась, и направилась к столику у стены. Не без опасений взяла ручное зеркальце, чтобы посмотреть, какой ущерб нанесен ее внешности на этот раз. И с глубочайшим изумлением увидела не измученное и постаревшее лицо, а кожу, к которой вернулась молодая свежесть. Губы стали полнее и ярче, серебряные искры в бровях исчезли, глубокие морщины на лбу и возле рта разгладились.

— Да! — выдохнула она. — О да!

Только теперь пришло прозрение и королева до конца поняла, что происходит. Все это время Борф получал силы и энергию не от нее, не благодаря ее усилиям и воле, а от Великих Колец. Но несмотря на их помощь, он продолжал сдавать, и Кольца решили перейти к Исе. Ну что ж, пусть Борф и стал пустой оболочкой, у нее имелись возможности поддерживать его столько, сколько понадобится. К тому же без ущерба для себя.

Королева напрягла волю, восстанавливая утраченную красоту, разглаживая морщины, возвращая коже упругость, пока не стала даже более ослепительной, чем в тот день, когда выходила замуж за короля. Восторгаясь своим отражением, Иса смотрела в зеркало, тихо напевая.

И в такт песне, почти не сознавая, что делает, она начала поглаживать Кольца.

Волд горел — как до него горели Шэтер, Доса и Джаптэ. На переполненных людьми палубах плакали дети, надрывно рыдали женщины у них на глазах под напором армий дальнего севера рушился привычный им мир. Морские Бродяги еще не потеряли надежды; море было для них вторым домом, но все знаки выглядели настолько ясными, что даже самые несообразительные понимали, что им следует покинуть эти места как можно скорее.

Морской Бродяга Снолли из Волда несообразительным не был. Из-под рукава его кольчуги сочилась кровь. С каменным лицом он вонзил родовой меч в настил палубы и устремил взгляд вперед, а не на пылающие в ночи пожары.

Чего бы еще ни достигли Морские Бродяги, лучше всего они умели строить корабли. В результате этого мир многих берегов и дальних стран был для них таким же знакомым, как и родные холмы. Но теперь все рушилось. На средней палубе крепкого корабля обстановка приближалась к полному хаосу. И несмотря на стойкость Снолли, позади него в небе расплывалось оранжево-красное зарево.

Те, кто выводил «Горгулью» в море, были заняты своим делом, но вокруг Снолли собрался его личный военный отряд — точнее, его остатки, потому что многие воины были ранены настолько тяжело, что даже не смогли подняться на палубу, чтобы попрощаться с родиной. К их группе присоединился сын Снолли, Оберн, а с ним пришел и волнознатец Гарвас. Оба держали большие мехи. Корабля, на котором прежде плавал Гарвас, больше не существовало, но Гарвас не желал сидеть без дела до тех пор, пока для него отыщется новый корабль и он сможет заняться тем, для чего был рожден.

Тут же поблизости стояли три женщины, сражавшиеся в эти страшные дни рядом с мужчинами, без устали пускавшие стрелы во врага. Три женщины, оставшиеся в живых на этом корабле.

Гарвас раздал всем прощальные чаши, выточенные из рогов, — он достал их из висевшей на его плече сумки. А потом Оберн наполнил каждую чашу из мехов.

Выполнив эту обязанность, Оберн занял свое место за спиной отца. Шум на палубах не стих, но стоявшие рядом со Снолли легко расслышали его слова — слова такие же древние, как его народ.

— Будьте наготове и крепко держите сталь. — Голос Снолли не срывался, он без колебаний произнес старинный призыв. — Мы сделали все, что могли сделать кровные родичи. Мы приветствуем тех, кто уже погиб. — Он поднял свою чашу. — И честь тому, кто умрет следующим!

Он осушил чашу одним глотком и швырнул ее за борт. Все его воины повторили этот жест. Так они давали понять ветру и волнам, что предвидят свою судьбу, но сдаваться не намерены.

Оберн едва не испортил обряд: вино оказалось таким кислым, что желание выплюнуть его было почти непреодолимым. Но ведь этот напиток и не был предназначен для радостного пира. Вино символизировало горечь расставания, и мрачный смысл прощальной чаши становился понятным, как только ее содержимое касалось языка. Оберн заставил себя проглотить вино, но все его существо восставало против предзнаменования, которым он чуть не подавился.

Они сражались — о да, как они сражались! За этой ночью лежали почти три года битв, безнадежных вылазок, упорного сопротивления. Они были не первыми, кому пришлось сделать такой выбор. Поспешно нагрузив те шесть кораблей, которые удалось перевести в безопасный порт, они привели на палубы всех, кто еще оставался в городе. Они были арьергардом — и не слишком надеялись на то, что ветер и волны придут им теперь на помощь.

Откуда они явились, эти захватчики, во главе которых стояли жуткие всадники верхом на чудовищных монстрах? Их оружием были волшебные палки, извергавшие туман, который выжигал людям легкие. Никому из разведчиков Снолли так и не удалось выяснить, откуда в северных льдах появился этот ужас, ворвавшийся в прекрасные земли, которые с незапамятных времен принадлежали Морским Бродягам. Да, врагов удавалось убивать, но захваченные в плен умирали словно по собственной воле, прежде чем у них удавалось выпытать хоть что-нибудь. А сами враги пленных не брали: мужчины, женщины и дети захлебывались кашлем в облаке ядовитого тумана и почти сразу умирали.

И вот теперь враг захватил последний оплот обороны — вернее, его пылающие руины. И только открытое море осталось тем, кто собрался на палубах перегруженных судов.

Отряд на корме стоял тесной группой, глядя на огонь, отражавшийся в облаках.

— Летун!

Рука впередсмотрящего взметнулась вверх. Что-то действительно парило в воздухе, приближаясь к кораблю. У Оберна были зоркие глаза разведчика.

Он заметил в небе двух летунов — один крошечном точкой обозначился на фоне ночного неба, за ним следовал второй, гораздо больших размеров. Но тут же маленькое существо словно растворилось в воздухе. Оберн протер глаза, убеждая себя в том, что больший летун просто проглотил меньшего.

Темное существо, следовавшее за ними, не было морской птицей. Даже в далеких землях Морские Бродяги никогда не видели ничего подобного. Из всех событий страшной ночи это было самым странным и настолько не похожим на все известное им, что Оберна охватили страх и дурные предчувствия. И, похоже, не только его. За его спиной зазвенела тетива. Стрела попала в цель, но летуна не сбила. Он просто взмыл высоко в небо с такой легкостью, с какой олень перепрыгивает через ручей. А потом резко ушел вбок и исчез, растворившись в темноте.

Оберна пробрало холодом, и ночной ветер был тут ни при чем. Юноша не сомневался в том, что это было видение — но кто его послал и с какой целью, угадать было невозможно.