"Чёрный Триллиум" - читать интересную книгу автора (Нортон Андрэ Мэри)

ГЛАВА 17

Харамис проснулась от слепящих солнечных лучей, покалывавших ей веки, и от дурного предчувствия. Вокруг царила тишина. Это смущало… До сих пор Узун всегда поднимался первым, хлопотал по хозяйству, так что ее всегда будило легкое шарканье, звяканье котелка и кружек, треск горящих поленьев. Теперь, уже ясным днем, до нее доносились только посвист ветра и пение редких птиц — но никаких признаков присутствия Узуна. Если бы он проспал, она бы наверняка услышала его храп.

Принцесса резко перевернулась на другой бок — вот его спальный мешок, он еще в нем. Харамис вскочила, сразу отметив, что температура сегодня куда ниже, чем вчера. Вот что значит чистое ночное небо! Бросила взгляд на занавешенное вдали облаками небо — не дай Бог, грянет буря!

Ползком приблизившись к Узуну, она начала развязывать шнурки его капюшона, чтобы освободить лицо. Оно было умиротворенным и бесчувственным. У Харамис сжалось сердце. Старый музыкант выглядел, как покойник.

— Владыки воздуха! — взмолилась принцесса. — Мне бы следовало еще вчера отослать его! Или даже раньше… Она затрясла маленького оддлинга за плечи.

— Ну, миленький Узун, проснись. Только не умирай! Ну, пожалуйста!

Его тело было мягким, податливым, свободно подчинялось любому движению, и где-то в глубине сознания у Харамис мелькнула мысль, что после смерти члены твердеют и уже не могут сгибаться и разгибаться так, как у Узуна. Возможно, музыкант еще жив?

Она прилегла возле него, приложила ладонь ко рту. Казалось, прошла вечность, прежде чем она кожей почувствовала его дыхание — едва ощутимое дуновение холодного воздуха, потом нестерпимо долгая задержка и, наконец, новый выдох. Он, без сомнения, был жив, но следовало как можно скорее переместить его в более теплое место.

Принцесса укрыла его своим спальным мешком, быстро сунула рюкзак под скалу и воткнула рядом посох с металлическим набалдашником. Потом взглянула на облака. Она могла поклясться, что сегодня снегопада не будет, поэтому, вернувшись сюда вечером, она сможет отыскать свое снаряжение. Кто мог поживиться ее припасами? Звери здесь не водились…

Харамис накинула на плечи лямки рюкзака Узуна, подтащила его прямо в спальном мешке — благо, ее друг был легкий — к длинному снеговому языку, спускавшемуся по склону, и поволокла спальник вниз. Двигаться таким образом оказалось гораздо удобнее, чем тащиться вверх. К полудню она добралась до места предыдущей ночевки.

О, ту ночь они провели просто замечательно — в глубокой нише, образовавшейся под двумя сцепившимися скалами-останцами. Здесь было сухо, совершенно безветренно, и задняя, сглаженная временем стена на ощупь казалась теплой. Харамис прислонила Узуна к каменной твердыне, а сама занялась костром. Угли и головешки с позавчерашнего вечера так и валялись у входа в этот живописный естественный грот. В тот день подготовкой к ночлегу занимался Узун — он искал дрова, готовил ужин, но все это происходило на глазах у принцессы, так что ей не составило труда отыскать карликовые деревца, стайками прятавшиеся среди угрюмых скал.

Вернувшись с дровами к стоянке, она вновь проверила, как чувствует себя ее товарищ. Узун все еще был без сознания, однако дыхание его участилось, стало вполне ощутимым. Это был добрый знак. Харамис развела костер у входа в грот, набрала в котелок воды из ближайшего голосистого ручейка, вскипятила ее и заварила чай. Почувствовав душистый аромат горячего настоя из трав, Харамис едва справилась с голодными спазмами. Ей ни в коем случае нельзя было поддаваться хвори, и она тут же закусила тем, что было уложено в рюкзаке Узуна. Запила чаем…

Он отправится вниз, на равнину. К реке… Еды ему много не потребуется… Скоро он доберется до тех мест, где пищи достаточно.

Тем временем чуть поостыл чай, налитый в кружку Узуна. Принцесса положила его голову повыше и осторожно влила немного жидкости в чуть приоткрытый с помощью ножа рот.

После первых капель он по-прежнему оставался неподвижен — даже его нижние длинные клыки выглядели жалко, беспомощно. Потом он чуть заметно вздрогнул и новую порцию чая уже проглотил сам, потом почмокал толстыми губами и внятно прошептал:

— Слишком устал…

— Да, мы очень устали, — согласилась она.

Напоив его чаем, Харамис прислонилась спиной к стене. Неожиданно рядом на шершавом камне заиграли солнечные лучи. От костра веяло согревающим, уютным, чуть припахивающим дымком теплом. Она невольно смежила веки…

— Принцесса! — тихо позвал ее кто-то. Принцесса открыла глаза. Узун осмысленно смотрел на нее, потом перевел взгляд в сторону, оглядел стены; повернув голову, он удивленно взглянул на огонь. — Что мы здесь делаем? Неужели сюда завело нас семечко? Где мы? Что случилось?

Харамис встряхнула головой, чтобы прийти в себя. Она никогда до этого не спала днем — разве что когда бывала больна — и чувствовала себя какой-то оглушенной.

— Ох, чайку бы сейчас, — прошептала она. — Как чаю хочется…

Она потянулась к своей чашке, выпила чай и только теперь смогла подняться на ноги.

Узун, извиваясь подобно червяку, выполз из спального мешка, легко встал, быстро сбегал за водой и вновь поставил на огонь котелок.

Удивлению Харамис не было предела. Вот это да! Час назад он погибал от переохлаждения, но стоило ему согреться, и он как ни в чем не бывало скачет по горам. Теперь нет никаких сомнений: музыкант сможет в одиночку вернуться назад.

Он угостил ее горячим напитком. Харамис медленно, маленькими глотками выпила его, после чего почувствовала себя намного лучше.

— Узун, — обратилась она к музыканту. — Знаешь, что мне пришло в голову, пока я тащила тебя вниз в спальном мешке? Не слишком ли много времени мы провели в библиотеке и в музыкальной комнате? Мы с тобой вели себя, как два самодовольных, уверенных в своем превосходстве идиота. Этакие избранные, возвышенные натуры… Белая Дама предупреждала меня, что я должна буду расстаться с тобой еще до того, как достигну цели. Но она никак не могла предположить, что мы окажемся такими беспомощными и, скажем прямо, наивными людишками, которые способны сами шагнуть в пасть смерти.

Оддлинг внимательно посмотрел на нее.

— Я, кажется, узнаю это место. Мы здесь ночевали два дня назад.

— Да, — кивнула Харамис. — Этим утром я проснулась и обнаружила, что жизнь в тебе едва теплится. Признаюсь, сначала я подумала, что ты умер. Ты едва дышал, а тело твое было таким же холодным, как и воздух. Тогда я укутала тебя в оба наши мешка и спустилась к месту предыдущей стоянки. Я надеялась, что ты выдержишь. Хвала Триединому, все обошлось. Теперь у тебя все в порядке, правда?

Узун кивнул.

— Я чувствую себя вполне сносно. Только чуть-чуть бьет озноб, а так ничего серьезного. Я вполне готов продолжить путь.

— Вот и хорошо, — сказала Харамис. — Теперь, когда мы выбрались из полосы снегов, тебе будет легче отправиться назад. Я же продолжу восхождение. — Она достала из его рюкзака рыболовную снасть. — Ты пока отдохни, а я отправлюсь на рыбалку, может, удастся поймать что-нибудь на ужин.

— Нет, принцесса, — возразил Узун. — Вы и так потеряли со мной два дня. Пора выпускать семечко — и в дорогу!

— Двух дней, мой друг, все равно не вернешь, даже если я отправлюсь немедленно. Снегопада я сегодня не ожидаю и спокойно вернусь в наш вчерашний лагерь по своим следам — мне даже семечко тратить не придется. Так что обо мне не беспокойся, я немного отдохну и отправлюсь в путь. Слава Триединому, ты остался жив.

— Вы считаете, мне очень радостно покидать вас в такую минуту? — Узун выглядел очень расстроенным.

— Конечно, ничего хорошего в этом нет. Но, мой милый Узун, не напоминает ли тебе нынешняя ситуация сюжеты древних героических баллад? Помнишь, как мы волновались, слушая их, как сильно начинало биться сердце, какие возвышенные мысли теснились в голове? Вспомни, разве главным в них была героическая смерть, разве не чувство исполненного долга вызывало наше восхищение? Если мы отнеслись бы к древним стихам более разумно, более вдумчиво, то не наделали бы столько нелепых ошибок. Я бы не гнала тебя бездумно на верную гибель, ты бы вовремя напомнил мне, что сил больше нет. Разве этому учили нас предки, закрепляя свой опыт в звучных строфах? Какая польза Рувенде, замерзни ты в этих безлюдных местах? Какая польза, если бы ты умер у меня на руках и я бы от горя и отчаяния потеряла голову? То, что у нас есть цель, что мы не принадлежим себе, вовсе не значит, что мы непременно должны погибнуть. Победить — да, мы обязаны, но нестись сломя голову, не замечая ничего вокруг, не имеем права. Вот к какому выводу я пришла: потеря двух дней — ничто по сравнению с твоей или моей жизнью. Более того, с этой минуты не семена священного цветка будут командовать нами, а я ими.

Она задумчиво оглядела окрестности, а потом продолжила:

— Может… Может, королева и должна в критических случаях жертвовать жизнью своих подданных. То есть имеет на это право… Но, клянусь Владыками воздуха, если мне когда выпадет такая доля, то для подобного решения будут весьма веские причины.

— Выходит, — с болью произнес Узун, — вы лишаете меня права пожертвовать жизнью ради вас?

— Не совсем так, — ответила Харамис. — Кто может запретить человеку распорядиться своей жизнью? Но речь идет об исполнении долга, а риск, сопутствующий ему, — дело второстепенное. Вот в каком смысле я говорю о своих правах. В настоящую минуту я не считаю, что наступила необходимость пожертвовать твоей жизнью ради достижения цели. Кроме того, если ты сейчас отдашь Богу душу, где я найду другого музыканта, когда верну себе трон? Кто будет учить моих детей играть на флейте?

Узун улыбнулся.

— Ну и мечтательница же вы, принцесса. Хитрая мечтательница… Итак, я возвращаюсь на родину и жду вашего вызова — подвиги ли совершать, учить ли детей музыке, мне все равно.

— Вот и прекрасно. А я скоро отправлюсь в путь. Ты пока поспи, мой друг.

Музыкант охотно кивнул в ответ и полез в спальный мешок.

— Я тоже немного отдохну, — добавила Харамис.

— Принцесса, просыпайтесь! — Узун решительно тряс ее за плечо. — Надвигается снегопад, надо немедленно отправляться в дорогу.

Харамис открыла глаза. Небо совсем затянули низкие лохматые тучи. Снегопада можно было ждать с минуты на минуту.

— Принцесса, где ваш мешок? — Узун по-прежнему тряс ее за плечо.

— Я оставила его на нашей вчерашней стоянке. Надеялась вернуться и отыскать его… Значит, надо спешить. Ты тоже не медли. По снегу ты далеко не уйдешь.

— Верно, — согласился музыкант и сунул в руки принцессе ломоть хлеба и чашку горячего чая. — Подкрепитесь на дорожку. Пусть помогут вам Владыки воздуха.

— Тебе тоже, друг… — Она крепко обняла его на прощание, затем начала взбираться по тропинке.

Только бы не пошел снег, подумала она.

Вверх Харамис теперь поднималась довольно быстро — дорога была ей известна. Помогла и погода. Снег, мелкий, редкий, пошел, когда она одолела половину пути, так что, добравшись к вечеру до места прежней стоянки, девушка легко отыскала свой рюкзак — его всего на пять дюймов покрыл снег. Принцесса откопала его, немного поела и легла спать.

Снег повалил гуще — перед глазами замелькала серая пелена. Уже устроившись в мешке, она почувствовала, как сильно устала. Никогда до этого дня она не оставалась одна. Совсем одна… До вторжения, рядом всегда были родители, сестры, Узун, слуги и другие обитатели Цитадели. Последнее время этот круг ограничивался музыкантом, исключая те несколько часов, что она провела в обществе Великой Волшебницы. И что интересно: все эти годы она мечтала об уединении, о тихом, укромном уголке… Тишина, уютный домик, и пусть большими хлопьями падает снег, это вызывает в душе светлую грусть…

Она невольно рассмеялась — с домиком придется повременить, а снега и тишины здесь сколько угодно. Однако ничего, кроме тревоги, страха и — в глубине души призналась она сама себе — отчаяния, эти приметы романтического одиночества не вызывали. Ей теперь досталось созерцание. Можешь задумываться о смысле жизни, философствовать сколько душе угодно, решать важные проблемы — что это изменит? Куда больше вопросов оставалось без ответа. Почему Узун не признался, что больше не в силах продолжать путь? Почему Бина столь легкомысленно отнеслась к его физическому состоянию, посылая его в такое трудное и опасное путешествие? Почему не предупредила ее о необходимости отправить музыканта назад?

Конечно, ей, Харамис, тоже пришлось нелегко, но она все-таки помоложе.

Я — королева Рувенды, с горечью подумала она. На мне лежит огромная ответственность, поэтому мне нужен мудрый совет. Нужен рядом человек, который способен разбираться в людях. Он должен подсказывать, кому я могу доверять, кому нет. Вот, например, Узун. Оказывается, он способен промолчать, даже когда речь идет о жизни и смерти. Кому нужна его смерть? Впрочем, Кадия тоже такая — всегда берет на себя больше, чем следует, а если и понимает, что хватила лишку, никогда не уступит без борьбы. Что касается Белой Дамы, то с ней совсем непонятно — неужели гибель Узуна входила в ее планы? Или она просто не обращает внимания на подобные мелочи?

Даже ее любимые родители — в конце концов Харамис пришла к подобному неутешительному выводу — едва ли были мудрыми правителями, людьми, сведущими в мировой дипломатии. Все, что творилось в Лаборноке, — подготовка к вторжению, невиданный шовинистический угар, козни колдуна на горе Бром, — было хорошо известно при рувендианском дворе, но никаких мер не было принято. Даже если Харамис не хотела выходить замуж за Волтрика, ее отец мог бы начать переговоры по этому вопросу, хотя бы высказать озабоченность по поводу огромной разницы в возрасте. Можно было предложить кандидатуру сына Волтрика… Как его, кстати, зовут? Антар. Если же они хотели породниться с Варом — славная, между прочим, идея, — то рядом была Кадия… Хотя, конечно, ее сестру трудно представить чьей-либо женой… Такому мужчине не позавидуешь. Вот Анигель — невеста лучше не придумаешь. Ее за кого угодно можно отдать.

Если я легко пришла к таким выводам, почему же родители не додумались до этого? Почему всецело доверились Белой Даме?

Очевидно, вздохнула она, очень важно верно оценивать способности того или иного человека, впрочем, и намерения тоже… Иначе помощь, принятая бездумно, может столько бед натворить…

Но кто ей поможет сейчас? С этой мыслью принцесса погрузилась в сон.