Носенков Василий РомановичЧто такое 'разгон'

Василий Романович Носенков

ЧТО ТАКОЕ "РАЗГОН"?

Соседка Роза Георгиевна постучала в дверь комнаты некстати. Между матерью и сыном шея неприятный разговор...

Олег Туркачев, рослый молодой человек лет девятнадцати, с густой копной длинных волос, всем своим видом показывал, что к нему относятся несправедливо.

Его мать Ольга Семеновна, рыхловатая брюнетка лет сорока двух, увидев вошедшую В комнату соседку, воспрянула духом:

- Нет, вы только полюбуйтесь на него, - кивнула она головой в сторону сына. - Сама прекрасно вижу, что третий день на работу не выходит, а он? "отгул". Вот и догулялся. С завода принесли бумажку, требуют срочно явиться на работу. Подумайте, какой министр отыскался...

- Что же ты, Олежка, подкачал, - подыскивая более мягкие слова, начала соседка, - Трудись, ты уже вон какой большой. Выше мамы вымахал. Прогулы до хорошего не доведут.

- А я и не прогулял. Они мне должны были два дня, - настаивал на своем Олег.

- Отгул за прогул, так получается, - не унималась расстроенная мать.

- Не твое дело, - огрызнулся Олег, Но, не желая при соседке грубить матери, поспешил поправиться: - Почему они все на меня пальцами тычут? Что я им сделал? Я работаю! Дошло до того, что девчонки начинают придираться...

- Вот отмочил! - рассмеялась Ольга Семеновна. - Это тебя-то девчонки обидели?

- Не обижают, а пристают, - уточнил Олег.

- Нет, вы только послушайте! Он определенно ненормальный, - обращаясь к Розе Георгиевне, заговорила мать.

- Ладно, пойду на работу, - нехотя пообещал Олег.

Женщины зашушукались. Они увлеклись другой темой. Не зря же соседка явилась так рано. Олег поспешил воспользоваться затишьем и незаметно выскользнул на кухню.

2

Рабочие механического цеха собрались в красном уголке. После смены предстояло обсудить недостойное поведение Олега Туркачева, токаря, полгода назад поступившего на завод. Поводом послужила докладная записка начальника цеха о трех беспричинных прогулах Туркачева и избиении им подсобницы Марии Потапенко.

Положение молодого рабочего усугублялось тем, что приняли его на завод по ходатайству работников милиции. Уже один этот факт настораживал рабочих и заставлял отнестись к персональному делу Олега со всей серьезностью. Коллективу было известно, что ранее Туркачев был судим за кражу. Хотя на заводе до последнего случая он вел себя безукоризненно и к нему не предъявлялось никаких претензий, многие рабочие предвзято смотрели на виновника собрания, кап. на человека испорченного, не проводя четких границ между его прошлым и настоящим.

...А прошлое Олега было незавидным. Отца он не помнил, хотя тот где-то был. Мать - официантка столовой - возвращалась домой поздно, нередко навеселе, в сопровождении подруг. Женщины много говорили о чаевых, о постоянных клиентах-мужчинах с соседнего завода, ругали руководящего повара за жадность, с завистью сплетничали о молодой буфетчице Астре, которая пользов-алась успехом у мужчин. При этом они пили вино и совершенно не замечали присутствия в комнате подросткашкольника.

Ребенок проникался недоверием ко всему окружающему. Кто же честно живет, если работники столовых заботятся об одних чаевых, а заводские бездельничают и умело доят государственную казну.

Позже, когда Олегу уже было лет четырнадцать, это порочно-искаженное представление о действительности втолковывали ему его новые уличные друзья: Ленька и Роб. У них была одна цель - приобрести заграничные куртки, мокасины, пестрые носки, галстуки. Вино, девочки, твист - вот, пожалуй, и все потребности этих молодых людей, если не считать, что Роб учился на курсах шоферов и, когда требовалось организовать вылазку за город, "заимствовал", или, как он выражался, брал "напрокат" оставленный в ненадежном месте чужой автомобиль.

Дружки были старше и "опытнее", потому и спрос с них начался раньше. Первым выслали из города на три года, как тунеядца, Леньку. Роба подвел транспорт - на угнанной "Волге" он совершил наезд...

Немного протянул и Олег. Новые его дружки, Димка и Алик, оказались более решительными, чем их предшественники. Втроем они взломали витрину магазина и были пойманы с поличным на месте преступления...

Два года не прошли впустую. Там он стал токарем.

После возвращения домой Олегом занялся уголовный розыск. Устроили на завод...

"Лучше бы и не устраивали!" - с досадой думал он, проходя к передней скамье, где для него было подготовлено место...

- Воришка - клещ на теле трудящегося, - услышал Олег по дороге чье-то замечание. Он пропустил его мимо ушей. Все равно уж?

...Да, все складывалось не так, как он рассчитывал.

Раньше ему казалось, что полгода безупречного поведения вполне достаточно для того, чтобы зарубцевались старые раны. Но люди пользуются, видно, другим мерилом жизни. На самом доле эти полгода оказались никем не замеченными и не учтенными, бесследно растворились в чужой памяти, как щепотка соли в огромной бочке воды. Только теперь Туркачев до конца осознал, как легко и быстро можно потерять доверие и с каким трудом приходится восстанавливать его заново...

Маша Потапенко, со вспухшей губой и заплаканными глазами, диковато озираясь по сторонам, сидела у левой входной двери. Кругом - сочувствующие подружки. Все в черных сатиновых халатах, плотно повязаны косынками.

Он сидел обособленно, в первом ряду напротив стола, за которым восседали "судьи". Длинные волосы прикрывали сзади всю шею, а когда он поворачивал голову, вплотную касались воротника куртки.

Председательствовала за столом член месткома Клавдия Егоровна Румянцева. У нее мальчишеская стрижка седеющих волос, совсем нестарое лицо, но темные тени под глазами выдают возраст - ей около пятидесяти.

Олег знал ее младшего сына Владьку. Вместе учились до девятого класса, дружили только до пятого. Кажется, недавно все это было. Но сейчас Владька Румянцев учится уже на втором курсе Кораблестроительного института...

Вопреки ожидаемым нападкам, председательствующая дружелюбно посмотрела на Олега, зачитала "обвинительное заключение" и потребовала объяснить товарищам причину такого поведения.

Туркачев молча встал, одернул куртку. Может быть, ему понравился тон Клавдии Егоровны или просто он обрадовался, что депо наконец пришло в движение, глаза его просветлели.

Он пожал плечами и бойко начал, обращаясь к сидящим за столом:

- А чего говорить много? Я не хочу...

- Выйдите сюда, - прервала его Румянцева, - повернитесь лицом к товарищам и им рассказывайте.

- Можно и так, - согласился Олег, умеряя пыл.

Он рассказал, что девчата в цехе недолюбливают его, часто поднимают на смех, ехидничают, прячут инструмент. А позавчера их поведение превысило всякую меру, Во время работы Потапенко подошла к нему сзади и начала состригать волосы.

- Вот, полюбуйтесь, - Олег приподнял с воротника грязные волосы. Повыше затылка сияла небольшая плешь.

В зале засмеялись.

Румянцева постучала карандашом по графину, требуя тишины.

- Что было дальше? - спросила она.

- Ну, я не рассмотрел точно, кто это был из девчонок, и наугад размахнулся рукой... попал Потапенко по лицу... Какое она имеет право стричь меня?

- Так он говорит, Маша?, - спросила Клавдия Егоровна девушку.

- Не совсем так, - робко начала с места Потапенко. - Мы, то есть все девочки, давно ему предлагали, чтобы он подстригся. А то что это такое, не голова, а копна какая-то...

- Правильно, - поддержал ее старый мастер Кузьмич. - По технике безопасности с такими волосами работать на станке запрещается! Я не знаю, куда смотрит Монастырский... В общем, девчата правы на сто процентов, такое мое мнение, - закончил он.

- А почему ты после этого сбежал с работы и прогулял три дня? - спросил комсорг цеха Михаил Григорьев.

- Пропьянствовал, - объяснил Туркачев.

Тут уж стук карандаша по графину не помог. Заговорили все сразу, каждый по-своему.

- Почему мы не прогуливаем?

- Ему наплевать на честь цеха...

- Гнать таких с завода грязной метлой!

- Как выгонишь - он преимущество имеет, в тюрьме сидел. Таких перевоспитывать надо, а не гнать, товарищ дорогой...

Выступающие говорили много. Приводили примеры добропорядочности молодых рабочих, бросали упреки парткому, комитету комсомола, которые плохо ведут воспитательную работу среди молодежи. Излагали свои наскоро придуманные рецепты воспитания.

Олег неподвижно сидел на своем месте, вобрав голову в плечи, будто стараясь смягчить сыпавшиеся на него удары. Он прислушивался к некоторым советам, про себя соглашался с ними или нет, но раскрыть рта не смел. Пусть уж бьют до конца...

Слово взял старик Николаев:

- Для этого молодого человека есть единственный путь спасения: побольше работать и, не скажу поменьше, а совсем перестать пить...

- И не курить! - вставил острый на язык Витька Мотюхин, известный в цехе лодырь.

Вспыхнувший смешок тут же погас под серьезными взглядами рабочих. Витька поспешил спрятаться за чью-то спину. Собрание продолжалось...

На трибуну вышел комсорг Михаил Григорьев.

Настроен он был агрессивно. По его мнению, с прогульщиками и пьяницами типа Туркачева ни в косм случае не следует церемониться.

- Здесь упрекали комитет комсомола и комсомольцев в плохом воспитании... таких вот, - он небрежно кивнул в сторону Олега. - А дайте нам рецепт воспитания?

Например, я согласен взять индивидуальное шефство над Туркачевым. В роли няньки, правда, никогда еще не выступал, но для пользы дела можно попробовать. А то он всех девчат поочередно изобьет. К нам в цех никто из них не пойдет работать.

Эти слова вывели Олега из оцепенения. Он, словно проснувшись, приподнял низко опущенную голову. Глаза, устремленные до этого в одну точку, вдруг беспокойно забегали, будто нащупывали поддержку среди окружающих. Не слыша ничего, кроме издевательски-ехидного голоса Григорьева, он запротестовал:

- Не надо! Не надо мне таких воспитателей! Какнибудь сам разберусь...

- Как-нибудь нас не устраивает, - наседал Мишка. - Как-нибудь ты уже показал. Нужно так, как коллектив желает!..

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Правда, Олег не посмел уйти с собрания немедленно, но уже больше никого и ничего не слышал.

Он возненавидел сразу всех этих людей и заранее начал обдумывать самые разные планы мести им. С Григорьевым он решил рассчитаться особо. Сегодня же, после собрания, он встретит его на улице и изобьет. Изобьет лихо, с удовольствием. Пусть знает, щенок, кого на смех поднимать. Тоже мне, - от горшка два вершка, а туда же, поучать...

Он как во сне воспринимал последующие выступления. Кто-то говорил зло и отрывисто, кто-то унизительножалостливым тоном пытался защищать его. Затем Олега попросили встать и опять что-то спрашивали. Он механически отвечал. Единственная фраза, которую он услышал под конец отчетливо, была сформулирована так: "Объявить общественное порицание и предупредить..." О чем предупреждали, он не помнил...

Только когда Туркачев покинул душное помещение красного уголка и на заводском дворе жадно вдохнул полной грудью сырой, пахнущий жженым углем и каленым железом воздух, сознание происшедшего начало отчетливее дох.одить до него. Соблюдая хронологическую последовательность, он припоминал себе ход событий:

"Когда вернулся из заключения, на работу нигде не принимали. Пришлось идти в милицию за помощью. Уже с работниками уголовного розыска побывали не в одном отделе кадров. Наконец здесь на работу приняли. Отношение со стороны администрации - напряженно-подозрительное. Дружелюбия совсем мало. При всяком удобном случае давали понять, что я не такой, как все. Терпеливо переносил унижения. Работал честно. Спустя полгода стукнул эту назойливую девчонку. Стукнул за дело. Кто ее просил стричь? Парикмахерша сыскалась бесплатная! Побоялся ответственности и прогулял три дня. И загорелся сыр-бор. Сразу нашлись судьи, обвинители, покровители, даже "шеф". А кто со мной поговорил по душам за эти полгода? Не было такого...

А может, они правы. Ведь я взрослый человек и зачем мне покровители и учителя? В свое время много раз пользовался скидками на несовершеннолетие, молодость, неопытность... Может, это меня и губит - не привык думать сам за себя. Почему это кто-то должен ставить меня в свое стойло, а я, как норовистая лошадь, становиться? Чем же все-таки я от них отличаюсь? Ах да, я бывший вор, принес людям много хлопот и должен теперь все компенсировать... Плохо, что нет определенной гаксы, сколько же времени требуется, чтобы загладить свою вину, - год, два или до бесконечности... А этого экспериментатора я проучу, обязательно проучу. Пусть почувствует..."

- Не унывай, Олежка. Пропусти для успокоения стаканчик и иди спать. Утро вечера мудренее, - пользуясь тем, что никто, кроме Туркачева, его не слышит, ободряюще посоветовал Витька Мотюхин. - Вот "шефа" прихвати с собой, - уже совсем тихо закончил он, кивая головой в сторону приземистой фигуры Мишки Григорьева.

"Пустой человек, а дельные мысли подсказывает", - подумал про себя Олег.

Минуя проходную, он сбавил шаг, поджидая, когда с ним поравняется Григорьев.

Мишка, как ни в чем не бывало, обернулся. Его ктото грубовато взял за локоть.

- Ты что? - спросил он в недоумении у Туркачева.

- Поговорить охота.

Только сейчас, подойдя вплотную, Олег впервые рассмотрел, что шея у Григорьева короткая и плотная, длинные, как у обезьяны, руки, а плечи до предела растягивают просторную стеганую фуфайку. Однако это открытие не отпугнуло его. Он даже не насторожился и не подумал, что в комсорге встретит опасного противника. Не с такими хмырями разделывался, а с этим... Улучив удобный момент, когда все прошли и они остались вдвоем, Олег зажал между пальцами холодную металлическую пуговицу фуфайки, настойчиво притягивая к себе "шефа".

- Вот что, раз ты решил меня перевоспитывать, давай сразу и выясним отношения... Идет?

- Давай, - не раздумывая, согласился Мишка.

Они молча свернули с асфальтированной дорожки, направляясь за густые кусты сирени. Туркачев, как инициатор задуманного, шел впереди. Миша неторопливо, вразвалочку следовал за ним.

Углубившись метров на тридцать от центральной аллеи в парк, Олег остановился, критически осмотрел невысокую фигуру комсорга. Григорьев поправил берет и с любопытством рассматривал Туркачева, прикидывая, каким бы неплохим боксером мог стать этот ершистый па"

рень. "А может, стоит его пригласить записаться в нашу секцию бокса?" Напористость Туркачева ему даже нравилась. Туркачев был на добрых полголовы выше Григорьева. Стройный, кривоватые ноги затянуты в узкие зеленые брюки, модная куртка на молнии. Не красила его лишь лохматая, давно не стриженная голова. До этого дня они никогда не имели стычек между собой, и правы были выступающие на собрании, что комитет комсомола обошел вниманием этого молодого рабочего...

Туркачев, без сомнения, считал себя более сильным.

Он и не подозревал, что Григорьев имеет разряд по боксу и может легко справиться с двумя такими, как он.

- Сморчок, чего ты петушишься? - начал Олег. - Я тебе могу сосчитать ребра, зубы, если желаешь. Но дальше этого у нас с тобой дружба не пойдет. Разного поля ягода. Тебе сначала следует научиться сопли вытирать.

- Про ягоду ты верно говоришь. А насчет ребер в зубов можешь помолчать... Это ты с девчонками герой.

- Что?! Что ты сказал, мусор вонючий?

- То, что слышал. Тюрьма и завод - не одно и то же. Пора понять, если ты умный человек, - спокойно продолжал Григорьев.

Остывший на какое-то мгновение Туркачев засиял от удовольствия. Его оскорбили. Он сжал зубы и коротко стукнул снизу в подбородок Григорьева. На траву упал берет. Миша проворно отскочил на шаг назад, стал вполоборота к противнику, тряхнул коротким чубом, чтобы волосы не лезли в глаза, и подтянул к груди увесистые кулаки.

Распаленный хорошим началом, Олег невозмутимо двинулся на сближение. Он хотел схватить Мишку за шиворот и бросить вперед через ногу. Пусть уткнется в грязь лицом и попробует ее на вкус. Но плану этому на суждено было сбыться. Как только он приблизился на доступное - для удара расстояние, Григорьев нанес сильный удар с левой руки в грудь. Олег раскрыл рот, беспомощно хватая воздух, и почувствовал, как земля начала уходить из-под ног. На короткое мгновение глаза запечатлели росшие, как ему показалось, горизонтально стволы молодых тополей, а между ними, так же горизонтально, подобно закрытому шлагбауму, тянулся фонарный столб... Дыхание захватило, и он мешком рухнул на землю в липкую холодную грязь.

Очнулся он скоро. Григорьев стоял над ним и хладнокровно отсчитывал секунды:

- ..пять, шесть, семь...

Зверея от ярости, Олег не поднялся, а вскочил на ноги. Вскочить-то вскочил, а драться не мог. Правая сторона груди была как парализованная. А Григорьев молча принимал боевую стойку. Было бы безрассудством вновь бросаться в атаку. Еще подобный удар, и ему вообще будет не встать. Но признать поражение тоже не хотелось.

Сделав два коротких прыжка, Олег оказался у молодого клена и с силой потянул на себя забитый в землю для опоры дерева кол. Привязанный веревкой клен погнулся и затрещал, роняя остроконечные лапчатые листья.

- Не смей ломать деревья, подонок! - закричал Миша, подбегая.

Теперь злость охватила и его. Здоровенный кулак уже готов был опуститься на раскрасневшееся лицо Туркачева.

Он струсил окончательно. В последний момент он отпустил дерево и бросился наутек. Григорьев все-таки успел стукнуть его кулаком сзади, но удар был несильным...

Олег быстро бежал вперед. Вскоре он начал задыхаться. Прислушался. Нет, погони за ним не было. Да и к чему гнаться? Разве мало сраму после такого избиения?

Пошатываясь, он шел вперед по скверу. Увидел впереди два невысоких деревца, привязанных к кольям. С ожесточением вырвал их и отбросил в сторону.

- Субботники... комсомольские... У-у-у, гады! Ненавижу...

На детской площадке в центре небольшого аквариума мирно бил фонтанчик. Олег в изнеможении нагнулся, вымыл руки, лицо, очистил грязь с куртки и брюк. Напился холодной воды. Подошел к садовой скамейке, шлепнулся на нее.

Долго он сидел в одиночестве, стараясь обдумать свое положение. Изредка на крутом повороте скрипел колесами по рельсам трамвай да доносился рев МАЗов, возвращавшихся в соседний гараж на ночь.

"Что ж это такое? Сговорились все против меня, что ли? Мать мной недовольна - мало зарабатываю, по дому ничего не помогаю. На работе меня учат уму-разуму молокососы вроде этого... Мало того, они меня еще и бьют! Где же выход?"

Невдалеке послышались пьяные голоса гуляк. Два нестройных мужских баса пели "Шумел камыш..." Олег почувствовал знобящий холод. Неплохо бы сейчас и ему выпить стаканчик водки и забыть все хлопоты и обиды.

Запеть вот так же громко и бесшабашно... Но где взять денег? Мать, конечно, не даст, об этом нечего и думать.

Идти к старым дружкам ему не хотелось. Стыдно самого себя, да и отвыкать от них начал. Во всяком случае, к ним его не тянуло.

Съежившись от озноба, он поплелся на остановку трамвая. Проехал до столовой. Матери на работе не оказалось.

- Домой пораньше собралась, - сообщила певучим голосом пожилая официантка тетя Феня. - Клиентов мало, буфет пуст, всем тут делать нечего... Ой, совсем забыла, - зашептала тетя Феня, - она ж тебе плащ купила!

Моднющий!..

- Тетя Феня, вы мне до завтра три рубля не дадите?

Лицо официантки преобразилось. Улыбка исчезла, брови насупились.

- Какие ж у меня деньги? Откуда?

Дома матери не было. Плащ он нашел в шкафу. Действительно, плащ что надо. Зеленый с голубоватым отливом. На петле висела опломбированная бумажка-ценник.

Стоил плащ сто семнадцать рублей. У них с матерью, по его подсчетам, было собрано сто сорок рублей. Значит, если мать не делала других покупок, два червонца должны быть где-то в шкафу. Он принялся лихорадочно прощупывать карманы пиджаков и кофт, выложил на стол две стопки чистого белья, отрез штапеля, приготовленный матерью для штор, еще какие-то тряпки. Под руку попал клетчатый носовой платок, в нем что-то хрустнуло. Так и есть, три пятерки...

В магазине продавались только поллитровые бутылки водки. "Осилю", решил Олег и заплатил в кассу за "Московскую", пиво и двести граммов колбасы.

Когда подходила очередь получить в отделе покупку, его кто-то дернул за рукав. Бог мой! Перед ним стоял вытянувшийся, повзрослевший Роб. Сплюснутая в виде пилотки шляпа коромыслом лежала на рыжей, коротко стриженной голове. Необыкновенно длинный пиджак с золотистыми пуговицами. Все в его стиле!

- Какими судьбами?! Робертино!

- Все тем же способом, - буркнул Роб и сунул в руки Олега чек. - Мне две бутылки красного и пару лимонов.

- Выглядишь ты франтом, - позавидовал Роб, когда они вышли из магазина. - Плащик люкс. Работаешь? Жецился?

- Работаю. А как твои дела?

- Хуже некуда. Даже прописки не имею. Положение о паспортах. Да ну и черт с ним! Ты куда направился? Может, компашку составишь? Мы тут с Димкой, да ты его знаешь - Бацилла, затесались к девчонкам.

Балдим третий день. Поговорить с ними, то и для тебя можно устроить...

- Этого добра не хочу. Просто выпить - пожалуйста, зайду, - согласился Олег.

Они свернули в соседний переулок, поднялись на третий этаж старого дома. Роб позвонил.

Дверь открыла тощая и длинная, как оглобля, девица.

Обильно напудренная, с папиросой в зубах, она картинно провела сухой ладонью по чуть заметно выделяющемуся из-под халата бедру и представилась Олегу:

- Стелла.

- Олег.

- Очень приятно. Мне кажется, я вас где-то встречала.

- Вполне возможно. Я живу рядом.

- Вот видите, у меня глаз наметанный...

- ..На холостяков, - ввернул Роб.

Из глубины квартиры доносились звуки радиолы, звон посуды, пьяные голоса.

- Кого бог принес? Не женатого - женить, женатого - топить! - объявил Димка Бацилла, появляясь в прихожей.

- Холостяк, - махнул рукой Олег.

Бацилла не узнал его или сделал вид, что не узнал.

Олег снял в коридоре плащ и выставил на стол свой "пай". Кроме девицы, открывшей дверь, за столом сидела другая, молоденькая, лет восемнадцати. Бацилла торопливо подсел к ней, как бы заявляя этим полное и безраздельное свое право на ухаживание.

На столе лежали грязные ложки, вилки, остатки недоеденной закуски. Никто даже и но пытался навести хоть относительный порядок. Видимо, все привыкли к такой обстановке и не считали нужным что-то менять.

В комнате стоял сизый табачный дым. Окурки валялись и под ногами, и на столе, и даже на тарелках.

Сухопарая Стелла выключила радиолу и с любопытством уставилась на Олега.

- Это мой друг, Олег Турка, - представил его Роб и принялся открывать бутылки.

Туркачева смутила такая бесцеремонность. Он уже отвык от своей сокращенной фамилии, так его называли года три тому назад.

Теперь, снова услышав свое прозвище, он неприятно поморщился.

- За опоздание ему полагается штрафная, - объявила Стелла.

Тем временем Роб принялся за "Московскую". Он налил во все рюмки понемногу, а Туркачеву наполнил до краев граненый двухсотграммовый стакан. Олег не возражал. Выпил до дна.

Настроение понемногу начало возвращаться к нему.

Вскоре он уже начисто забыл сегодняшнее собрание и то, как был избит Григорьевым. Исчезла усталость, он оживленнее начал принимать участие в общей беседе.

Пьяные девицы претендовали на право поучать ребят.

Говорилось все в бесстыдно-прямом тоне, они совсем не стеснялись присутствия мужчин. При этом Оглобля преданно смотрела Олегу в глаза, как бы ожидая похвалы с его стороны.

Олег шутил, но поведения девиц не поощрял. Тогда Стелла "меняла пластинку".

- Олег, посмотри на меня, не избегай и не обижай, - просила она.

- К чему этот спектакль?

- Хотя бы к тому, что я женщина. И мне очень нравится разрез твоих глаз... Еще у тебя хорошие губы, - ворковала Стелла, когда Роб не мог слышать ее,

- Никогда не подозревал, что у меня столько хороших качеств.

- Сколько тебе лет?

- Девятнадцать.

- А сколько мне, как ты думаешь?

- Что-нибудь около тридцати.

- Фу, какой нехороший. Явно ехидничаешь. Разве?

я так старо выгляжу? - нервничала Оглобля.

Это было занимательно. Олег смеялся, понемногу сбавлял с тридцати и, наконец, даже соглашался ни шестнадцать лет.

А между тем водка и вино кончились. Роб ужа дважды недвусмысленно намекал Туркачеву, не может ли он организовать еще хоть "полбаночки". Олег не стал жадничать. Вынул из кармана оставшиеся десять рублей и молча положил на стол.

Роб схватил деньги, как коршун цыпленка, и скрылся за дверью.

После его возвращения Олег продолжал пить до дна все, что ему наливали, и вскоре совсем опьянел. Он смутно помнит, что его подняли из-за стола и повели на лестницу. На улице он на какой-то миг остановился, узнал соседний скверик и решил через него напрямую пройти к дому. Ноги не слушались. Он присел на скамейку и потерял сознание...

Сколько длилось забытье, он не помнил. Пришел в себя от жажды. Нестерпимо хотелось пить. Олег с усилием открыл глаза. Он лежал на узкой железной койке, укрытый грубым одеялом защитного цвета. Помещение походило на казарму или большую больничную палату.

Часть коек была заправлена. На некоторых спали люди.

Доносился богатырский храп.

"Неужели я в больнице? Может, попал под трамвай и лежу без ног?" мелькнула страшная мысль.

Голова была тяжелая, будто напитая свинцом и накрепко соединенная невидимыми нитями с подушкой.

В горле пересохло, внутри все горело. Пить хотелось нестерпимо. Но поблизости не было ни тумбочки, ни графина с водой, как это бывает в больницах. Он смутно начал припоминать вчерашний день. Подняться и позвать кого-нибудь не было сил.

И вдруг за стеной он услышал топот ног, шум и явно пьяный мужской крик:

- Зачем снимаешь брюки, гад? Я никакой не пьяный.

Вы за это ответите... Где ж это я нахожусь, адрес хоть скажите.

Послышался глухой стук в стену, всплеск воды, пущенной из крана или шланга, и снова тот же пьяный голос:

- Душевой ванночкой угощаете! Вот это хорошо, совсем кстати... Ну, ну, не дури! Тоже мне, холуй. Коль к делу приставлен, так изволь исполнять его добросовестно. Зачем струю в глаза направляешь? Вот так, смотри у меня...

Только теперь Олег догадался о назначении заведения, в котором пребывал.

"Так, значит, - подумал он, - час от часу не легче.

Познакомился и с вытрезвителем. На работу сообщат, конечно. Мать поднимет хай - это законно. Ничего себе..."

Милиционер в белом халате, надетом поверх форменной одежды, ввел нового "пациента", видимо того, который только что был под душем.

- Ложитесь, - сухо приказал милиционер, показывая рукой на свободную койку.

- Зачем ложиться? - удивился пьяный. - Я хочу гулять. Оденьте меня, живо! - вполне серьезно приказывал он милиционеру.

С трудом удалось уложить его. Милиционер стоял рядом, ожидая, пока "пациент" уснет.

- Старшинка, - жалостно позвал Олег. - Водички бы попить. Все пересохло внутри.

Милиционер, ничего ему не ответив, принес полную алюминиевую кружку воды. Туркачев выпил до дна, поблагодарил, перевернулся на другой бок и опять уснул...

Утром дежурный медвытрезвителя подал ему под расписку одежду.

- А где плащ? На мне был новый плащ! - возмутился Олег.

- Вот этого я не знаю. По акту значится, что вы были одеты в куртку и брюки, на ногах туфли. Все сполна выдаю. А головного убора и плаща не было. Вас нашли в сквере граждане и позвонили нам. Те же граждане и понятыми были при доставлении. Они уверяли, что вы были в куртке...

- Совсем хорошо. Приличное похмелье...

- Студент? - спросил дежурный.

- Рабочий, - сознался Олег. - Не сообщайте на завод, меня выгонят.

- Это не от меня зависит, - добродушно пояснил дежурный. - На то у нас начальство есть. Приходите завтра к одиннадцати на прием.

Тут же была выписана квитанция, где указывалось, что Туркачев О. Г. обязан в десятидневный срок уплатить в любую контору Госбанка или в кассу медвытрезвителя пятнадцать рублей за оказанные ему медицинские услуги.

- Вот это зря, - обиделся Олег, читая квитанцию. - У меня за душой ни копейки.

- Иначе нельзя, - посуровел дежурный лейтенант, - раньше надо было думать.

3

Дверь открыла пожилая женщина. Тучная и неуклюжая, она выжидательно глянула на Олега бесцветными водянистыми глазами. Было что-то в ее фигуре непропорциональное, даже противное. Тонкие бугристые ноги и чрезмерно толстое туловище делали ее похожей на жабу. А выкрашенные в рыже-льняной цвет волосы не молодили, а, наоборот, еще более старили ее.

- Можно позвать Стедлу? - стараясь быть спокойным, попросил Туркачев.

- Нельзя. Она больная, - отрезала женщина, стараясь закрыть дверь.

- Как же так? Я вчера вечером был у вас...

- У меня вы никогда не были, и я вас не знаю.

- Ну, не у вас, у Стеллы. Здесь был Дима, Роберт.

- Роберт? Он, братец мой, три дня как уехал. На новостройки подался. И вчера он здесь быть никак не мог. Вы что-то путаете, молодой человек.

Перед носом Олега захлопнулась дверь. Он вновь нажал на кнопку звонка.

- Ах, ты еще и хулиган! - забесновалась за дверью старуха. - Вот сейчас милицию вызову...

Ошибиться Олег не мог. Ведь вчера вечером он был совершенно трезвым, когда Роб привел его в эту квартиру. Да и крашеная старуха не отрицает знакомства с Робертом, о Стелле говорит. Здесь что-то не то. Плащ, конечна, остался у них. Но из-за одного ли плаща это представление? Может быть, Роб с Димкой успели что-то натворить, и им выгодно было исчезнуть из города "три дня тому назад"? Плюнуть к черту, пусть они подавятся плащом.

Во дворе Туркачев резко обернулся и посмотрел на окна квартиры. Сбоку, за отодвинутой шторой, выглядывало узкое лицо с пепельно-серыми волосами и крупным носом.

Он узнал Стеллу.

"Откалываются, - догадался Олег. - Ну хорошо. Меня тоже не проведешь. Вы мне еще принесете плащ сами.

Прощения попросите..."

Почти у самого своего дома, у книжного киоска, Олег увидел старшего оперуполномоченного уголовного розыска Бадракова. Он неторопливо, с нарочитой набрежностью рассматривал номер журнала "Нева". Ветер вырывал из рук страницы, играл ими, как веером, а оперативник стоял слегка прислонившись к фанерной стенке и, как показалось Туркачеву, смотрел не столько в журнал, сколько на окна его дома. Значит, подозрения его начинали оправдываться. Этот гость зазря не пожалует. Журнал - это, конечно, маскировка. Идти с большого, изобилующего книжными магазинами и киосками проспекта в глухой переулок ради какой-то "Невы"? Чтото не вяжется, товарищ капитан!

А может, он выслеживает совсем не его, а кого-нибудь другого? Мало ли жуликов в городе?

И все-таки Олег заволновался. Идти домой или не идти? Бадраков тем временем заметил его, перестал смотреть на дом. Выстоял, значит, дождался своего. Теперь предложим ему дуэль...

Но как перехитрить опытного сыщика? Прежде всего - контрнаблюдение. Сначала Олег какое-то время потихояьку приближался к киоску, исподлобья поглядывая вперед. Бадраков, казалось, никак не реагирует на предложенную игру. Тогда Туркачев, с явным расчетом обратить на себя внимание, пулей проскочил мимо киоска, юркнул под арку большого, с несколькими проходными дворами дома и затаился на втором этаже светлой лестничной площадки. Минут двадцать простоял он неподвижно, всматриваясь в каждого человека, проходящего по переулку. Напрасно.

Бадракова среди них он не увидел. Маневр не удался.

Вопрос, кем интересуется работник милиции, остался открытым.

Олег, не таясь, покинул свое укрытие. Бадракова нигде не было. Не теряя надежды встретить его, Туркачев заходил на лестницы, заглядывал во дворы, наведался в ближайший магазин, посидел в скверике. Все напрасно. Бадраков словно в воду канул.

Идти домой без плаща не хотелось: слезы матери, упреки, нравоучения. Этого Олег не переносил.

"Опохмелиться бы сейчас - самое подходящее дедо", - подумал он. Но денег не было. Удрученный Олег не заметил, как подошел к пивному ларьку. Человек восемь мужчин оживленно толпились у окошка в ожидании очереди. Один пьянчужка с довольной улыбкой, пошатыч ваясь, нес пару кружек пива к забору, где его приятель, удобно устроившись на пустой бочке, старательно очищал вяленую воблу.

При одном виде дива у Олега потекла слюна. С тайной надеждой встретить знакомых он посмотрел на очередь.

Никого из своих не было. Гордость не позволила ему попросить в долг у продавца, да и вряд ли бы тот ему поверил...

У студенческого общежития нос к носу столкнулся с дедом Фомкой. По внешнему виду Фомки Туркачев определил, что дед выскочил откуда-то впопыхах! пальто расстегнуто, лакированный козырек фуражки смотрит в сторону, в руках - очки. Но не до этого было сейчас Олегу.

- Здорово, старина, - сказал он, пугаясь хрипоты своего голоса.

- Мое почтение, - ответил дед Фомка, как всегда быстро и четко.

Испытующим цепким взглядом он скользнул по измятой фигуре Туркачева, вздохнул или просто перевел дыхание от быстрой ходьбы, приостановился,

- Похмелиться хочется? - угадал настроение Олега.

Туркачев на миг растерялся. Ответил не сразу. Зевнул, обнажая крепкие короткие зубы. Деда Фомку он знал давно. Доверительно глянув в лицо старика, как равный, охотно сознался:

- Хочется.

Вчерашняя пьянка явилась своеобразной расплатой для Олега за все. Никогда он не чувствовал себя так скверно и подавленно, как в это злосчастное утро. Ноги не хотели повиноваться его воле, голова кружилась, мучила невыносимая жажда. Бодрость и избыток сил, которые он постоянно ощущал в себе, покинули его.

- Идем, - позвал наконец дед Фомка.

Олег почувствовал себя легко, так, как когда-то в суде, когда судья зачитала ему оправдательный приговор. Подорно поплелся он за Фомой Богдановичем, готовый выполнить любое его приказание.

Они с удовольствием выпили по две кружки пива.

Олега начало клонить ко сну. Опытный старик знал о таких неизбежных после перепоя потребностях человека и предложил Туркачеву пойти в парк.

Под старым тополем стояла массивная скамейка. Это было излюбленное место отдыха Фомы Богдановича. Он любил этот тополь и называл его своим. Сейчас, когда жизнь подвигалась к закату, он считал лучшим паслаждонием подремать после обеда в густой тени дерева, под ласковый, успокаивающий шелест листьев.

Чинно усевшись, дед первым делом достал из кармана пальто пачку "Беломора". Закурили. Старик блаженно затянулся, выставил вперед поредевшую бороду. Глянцевые листья тополя дрожали на ветру, изредка срывались и летели к земле. Прямо на колени Фомы Богдановича упал листик с соседнего клена. Старик с нежностью погладил его узкой ладонью, улыбнулся чему-то своему.

- Так вот все и уходит в землю. Зарождается, стремится к жизни, живет положенный срок, достигает своего предела и - обратный процесс: блекнет, вянет и обязательно гибнет, - изрек Фома Богданович, рассматривая упавший лист.

Подобные рассуждения нагоняли на Олега тоску. Он не любил их. Но из вежливости поддакивал Фоме Богдановичу. Старик оценил это по достоинству и начал рассказывать случаи из своей жизни. Он почему-то презирал свое преступное прошлое, серьезно уверял, что, доводись ему жить сначала, он пошел бы совсем другим путем.

Но увы!

- Фома Богданович, - осмелился прервать его Туркачев, - не пойму я вас. Иной раз вы хвастаетесь, что жизнь прожили интересно, со всякими удовольствиями.

Теперь вот плачетесь, неудовлетворены. А как же на самом-то деле?

- Все решает итог, мой милый! А итог-у меня незавидный, - развел сухими руками Фома, - один как перст, сам видишь.

- Так уж и один... - Олег хотел напомнить о бабке Леоновне. Фома Богданович понял намек.

- Леоновна хороший человек, - признал он, - но ведь это уже не жизнь, а приспособленчество. Человеку свойственна и такая черта, когда нет другого выбора.

- Это мне понятно, - согласился Олег, вспоминая тюремную жизнь. - А что бы вы мне посоветовали, Богданыч? Я зашел в тупик, хотя и молодой. А жить хочется получше. И главное - сейчас жить, не в двадцать первом веке, понимаете?

- Скромное желание, - хихикнул старик. - Кто об этом не мечтает? Для тебя сейчас сделать это проще пареной репы.

Он отвернулся, задумчиво поглядывая в глубь парка.

Там, за деревьями, вырисовывалось красивое здание института. Но думал он о другом.

В молодом человеке он увидел себя. Таким, похожим на Туркачева, полным сил и энергии, он был в девятьсот пятом году. Вспомнил и своего друга Илью Пропудина, знаменитого взломщика несгораемых сейфов. Из Крестов их освободили вместе, и полиция передала амнистированных в распоряжение главарей "черной сотни". Они избивали рабочих, а кого подозревали в принадлежности к большевистской партии - били до смерти. Втянутый в политику Пропудин сумел во всем разобраться и сам стал большевиком. Умнейший был политик. Наградит же бог такой головой человека!

- А для меня все это не так просто, - напомнил Олег.

- Боишься ответственности?

- За что?!

Закуривая следующую папиросу, Фома Богданович неторопливо рассказал, что сегодня ночью обворован ювелирный магазин. Куш, как видно, там сорвали порядочный. Дед то и дело изучающе поглядывал на Олега.

- Вот дела. А я и не знал, - беспокойно заерзал на скамейке Туркачев.

- Мне мог бы и сознаться. Я не стану пересказывать.

- Клянусь чем угодно - ничего не знаю!

- И никого не подозреваешь?

- Что вы? Я давно завязал, ни с кем из кодлы не встречаюсь.

- И Бациллу не видел? - в лоб спросил дед.

- Не видел. А разве он вернулся? - покраснел Олег.

- Тогда мне все ясно. Зря я тебя пивом угощал.

- При чем здесь пиво?

- При том, что вчера вечером ты меня в "Гастрономе" не видел, когда затаривапся, - упрекнул его Фома Богданович.

- Все равно... Я нигде не был. То есть, я был... ночевал в вытрезвителе.

- Это что-то новое, - недоверчиво покосился дед Фомка.

Оказалось, дед только догадывался, кто совершил кражу в ювелирном магазине. Никакими уличающими данными он не располагал. Да ему и не нужны были никакие данные. Так, как старый любитель, интересовался.

- В нашей милиции есть один человек, - с предостережением заметил Фома Богданович, - который может запросто раскрыть эту кражу. Это - Бадраков, ты его знаешь. Молодой, но на редкость смышленый малый. Так что ты подумай, милок, взвесь все.

И тогда Олег раскрылся. Он без утайки рассказал о неприятностях на заводе, о том, как случайно встретил в магазине Роба, как потом они гуляли у девиц...

- Они, сволочи, мой новый плащ зажали, - закончил он рассказ.

- Странно, - удивился дед Фомка. - С какой стати они тогда тебя в компанию приглашали?

- Сейчас я сам удивляюсь.

- Черт с ними, - махнул рукой дед. - Раз так - тебе нечего бояться.

- А я и не боюсь.

- Тогда поедем за город. К другу молодости потянуло...

Туркачев заколебался. Предложение заманчивое, но у него не было денег. А Фома Богданович уже успокаивал:

- Деньги у меня есть. Сегодня я богатый, расходы беру на себя.

- Ладно, я не против, - согласился Олег. - Только матери напишу записку, чтобы не волновалась...

"Петр Кириллович! В краже меня не подозревайте.

Я ничего не знаю. Ночевал в вытрезвителе, это вам подтвердят. На заводе у меня дела плохи, дома не лучше.

Зря Вы тогда за меня ходатайствовали. И мне очень стыдно, что подвел хорошего человека. Теперь я сам найду себе работу. Олег Туркачев".

Он сунул бумажку под дверь пикета милиции и вернулся на улицу.

- Фома Бощанович лихо подъехал на такси.

Вскоре серая "Волга" вырвалась на просторную загородную трассу. Северная осень была в самом разгаре.

Как зачарованные стояли золотистые березы, багрянокрасные осины. Кругом тишина. Лишь изредка проскочит встречная машина, тяжело пролетит над деревьями ворон да выглянет где-нибудь из-за кустов грибник с огромной корзиной в руках. И кажется Олегу, будто он перенесся в тихое сказочное царство.

Вот и нужный им городок. Узкие улочки, маленькие аккуратные домики, заборчики из крашеного штакетника, сараи.

Пока дед рассчитывался с шофером, Туркачев выскочил из машины и всей грудью вдохнул чистый воздух.

"Красота какая, - подумал он с завистью, - и как я раньше не додумался проводить свободное время за городом?"

Узкая, засыпанная гравием улочка вела вниз. Вдали, в проеме между густо-зелеными елями, синел залив. Был отчетливо слышен шум морских волн...

- Слышишь, как он шумит? - восторженно говорила девушка своему спутнику.

- Как море, - лениво отвечал молодой человек.

Оба они рассмеялись. На эту пару Олег посмотрел с завистью. Люди живут обычной жизнью, радуются каждому новому дню, даже в унылую пору года осенью - находят себе интересные занятия, приезжают любоваться морем.

- Машина свободна? - спросил молодой человек, не желая даже здесь отпустить руку своей подруги.

- Будет свободна, - ответил безразлично Олег и еще больше почувствовал зависть к парню. Сейчас он сядет рядом с нею, и они помчатся навстречу своему счастью.

Могут остановить машину посреди леса, прогуляться по мягкому лиственному покрову...

- Скажите, вы не из Технологического? - спросил вдруг Олег, догадываясь, что эти молодые люди студенты.

-Нет, - ответила девушка. - Мы учимся на геоло-"

гическом в университете.

- Трудно?

- Не труднее, чем в десятом классе, - буркнул парень.

- А сколько стоит такси до Ленинграда? - поинтересовалась девушка.

Выходя из машины, Олег не посмотрел на счетчик, а спрашивать у шофера сейчас постеснялся. Пришлось неопределенно пожать плечами.

- Маша, перестань, - просил парень. - Рассчитываюсь я. Не хватит, могу зайти домой.

- Не смей меня так называть, - притворно сердито заявила Маша. - Я не Маша, а Муся.

"Тоже заботы", - лениво сплевывая в сторону, подумал Олег и повернулся спиной к влюбленным.

Но девушка оказалась любопытной. Она спросила Олега, где учится он.

- В техноложке, - небрежно соврал Олег. - Но мне там не нравится, думаю махнуть куда-нибудь...

Маша удивленно раскрыла глаза. В это время из кабины вывалился дед Фомка, и разговор не состоялся. Старик, хватив свежего воздуха, закашлялся, а молодой человек потянул девушку к машине.

Дед с Олегом направились вверх по кривой улочке, усаженной по обочине молодыми тополями. Заботливо выкрашенные небольшие деревянные домики с резными наличниками и верандами цепью тянулись по обеим сторонам дороги. Редкие пешеходы неторопливо шагали по узким тротуарам. Это их спокойствие подействовало и наОлега. Он заметно повеселел, оживился. Прошла и головная боль.

Знакомый Фомы Богдановича жил в крепком деревянном доме с низкой крышей. Сам он оказался в саду. Тяжелой тяпкой разгребал землю под яблонями. При виде гостей оставил свое занятие и поспешил навстречу. Это был крепкий широкоплечий старик с седой окладистой бородой и пышными усами. Держался он ровно, ничуть не сутулясь, шагал тяжеловато, но уверенно. Серые помутневшие глаза, окаймленные воспаленными веками, смотрели испытующе, с хитрецой. Кожаная куртка его до такой степени была вытерта и выношена, что из черной превратилась в серую, как борода хозяина.

- Каким ветром, Богданыч? - закричал он издали хриплым дребезжащим басом и расставил руки.

- Вот захотел - и приехал, - просто объяснил дед Фомка. - А может, к тебе нельзя?

- Ну, ну. Не заводись с полоборота, как говорят теперешние молодые, шутил хозяин, подавая руку Фоме Бощановичу.

- Олег, - проговорил тихо Туркачев, пожимая широкую заскорузлую ладонь.

- Кузьма Федотыч, - назвался старик.

"Силон, медведь. Попадись к такому под горячую руку - запросто изуродует, не гляди, что стар да бородат. А спина что дверь", - про себя оценивал достоинства хозяина Олег.

В прихожей их встретила неуклюжая женщина лет тридцати пяти. Она недружелюбно покосилась на Фому Богдановича, видно, раньше он ей чем-то насолил. Олег вошел последним. Увидев его, женщина по неизвестной причине покраснела, умильно отставила толстую нижнюю губу, обнажая кривые, но крепкие зубы.

- Полина. Моя... квартирантка, - отрекомендовал ее Кузьма Федотыч, прошу знакомиться.

Дед Фомка прошел в следующую комнату, словно и не слышал хозяина. А Олегу пришлось пожать теплую, немножко потную руку Полины.

В доме гостеприимность Кузьмы Федотыча поостыла.

При Полине он почувствовал себя неловко. Однако, проводив Олега в комнату к деду Фомке, он принялся давать квартирантке какие-то указания. Она затопила плиту в ушла с продовольственной сумкой, видно, в магазин.

Чем больше Олег присматривался к хозяину, тем больше убеждался, что он когда-то видел этого человека. Но где и при каких обстоятельствах вспомнить не мог.

И только когда Кузьма Федотыч открыл спальню, чтобы принести оттуда стулья, Олег вспомнил... Над кроватью он увидел бархатный коврик с изображением боя оленей.

Этот коврик года три назад они по поручению неизвестного Олегу человека понесли с Бациллой продавать на барахолку. Димка предупредил, что показывать на толкучке этот ковер опасно, можно погореть. Проходя по Митрофаньевскому шоссе, они увидели на обочине дороги нищего старика в черных очках. Старик был в вытертой добела кожанке, сидел на футляре от гармоложи и, лениво растягивая розовые меха "хромки", пел дребезжащим басом:

Трансвааль, Трансвааль, страна моя,

Горишь ты вся в огне...

В замусоленную шапку сыпались двугривенные и медяки, нередко падали рубли и трешки, которые нищий моментально выхватывал и совал за пазуху.

Тогда Бацилла коротко переговорил с нищим по кличке Лев, и тот назначил место встречи - за ларем утильщика. Там и состоялась сделка. Ковер был продан за такую мизерную цену, что даже сам Димка боялся показываться на глаза человеку, вручившему вещь для продажи. Ни о каком магарыче не могло быть и речи. Олег сходил на барахолку впустую...

"Так вот он как живет, этот нищий Лев", - подумал Олег, рассматривая обстановку в доме. Крепкая мебель, крашеные полы. Везде чувствовалась хозяйская заботливая рука. Молодой плодоносящий сад, кусты смородины и крыжовника аккуратно подстрижены.

- У вас нет злой собаки? - вслух спросил Туркачев.

- Собаки? - переспросил Кузьма Федотыч. - А на кой она ляд! Вывеска у калитки, правда, есть. Не терплю, когда посторонние во двор заглядывают. Ну и ребятишки иногда на яблоки зарятся...

"Значит, все по шаблону частника. Даже не частника, а тунеядца. Вот еще один образец жизни", - размышлял Олег, вспоминая почему-то молодых людей, которые уехали на такси в Ленинград.

Вернулась Полина. Кузьма Федотыч встретил ее на кухне. Послышалось позвякивание бутылок, на сковороде что-то зашипело...

Пили они не торопясь, как говорится, с толком, с расстановкой. Водка здесь, за городом, казалась приятнее.

Старики то и дело перемигивались и подливали Олегу побольше. Он уже не замечал их хитростей и пил, рьяно налегая на закуску.

- Хороша житуха, - изредка похлопывал по плечу Олега дед Фомка.

- Хороша-а! - подтверждал Кузьма Федотыч.

Он сходил в спальню и вынес оттуда свою видавшую виды "хромку" с розовыми мехами. Олег сразу узнал ее.

Хозяин ногой повалил табуретку, уселся на нее, закладывая ногу на ногу, и пальцами быстро прошелся сверху вниз по белым пуговкам клавишей.

"Хромка" издавала звуки, отдаленно похожие на вариации из песни "Есть на Волге утес", но хозяин, к удивлению гостей, вдруг гаркнул, разевая широкую пасть:

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали,

И беспрерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали...

На втором куплете Фома Богданович поддержал своего товарища тонким фальцетом. Бородачи запели вдвоем.

Сначала Олег смотрел на них с иронической улыбкой.

Но затем он и сам незаметно подхватил песню, чем окончательно развеселил дедов.

Они пели про грозную дружину Ермака, павшую, не обнажив мечей...

- Хороша песня, - похвалил Фома Богданович.

И, уточняя, в чем же именно состоит ценность песни, пояснил с уважением: - Старинная. Сейчас таких не слагают.

- Это еще что, - пьянея, заговорил Олег. - Федотыч и лучше знает: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя..."

Хозяин, проворно отложив гармонь, насторожился. Не стоило ломать голову, чтобы догадаться, в чей огород брошен камушек.

- Молод-зелен, с богом не делен, - пошел Кузьма Федотыч в наступление. - Подожди, поживешь с наше, - при этом он кивнул в сторону Фомы Богдановича, призывая его в союзники, - может, лучше этого запоешь.

А если жареный петух клюнет в одно место, то и плясать научишься. Да еще как запляшешь, что тот цыган...

Дед Фомка ощутимо толкнул под столом в ногу Олега.

А его свирепый взгляд говорил: "Что ж ты, ешь за чужой счет, да еще и гадишь за хозяйским столом!"

- Извините меня, Кузьма Федотыч. Я не думал вао обидеть. Что делать, если я действительно люблю Трансвааль? Еще раз простите, а я вам спою современную песенку, годится? - заюлил Олег.

- А знаешь ли ты, дорогуша, что такое "разгон"? - вкрадчиво спросил дед Фомка. Глаза его блестели хитрым огоньком.

- Слышал краем уха от людей, - без всякого интереса ответил Олег. - Но, по-моему, этот способ, как и все прочие, опасен последствиями.

Физиономия деда скривилась. Он пренебрежительно покосился на Олега, глубоко затягиваясь папиросой. Выпустил струю густого дыма.

- Ничего ты не понимаешь, - ответил резковато. - Читал "Золотого теленка"? Вот там есть что-то похожее, Но, как говорит наука, ничего нет вечного. Все видоизменяется и совершенствуется, в том числе и способы добывать деньги...

Дед опасливо покосился на дверь. Рассказывали про лего разные уголовные истории. Будто когда-то, еще до революции, а затем во времена нэпа, пользовался он в преступном мире непревзойденным авторитетом.

Понизив голос до шепота, Фома Богданович начал объяснять Олегу сущность усовершенствованного им способа "разгона". На словах все это казалось весьма легким и простым. Туркачев начинал уже мысленно ругать себя, что не додумался до этого сам.

- Вот видишь, совсем просто! - подвел итог Фомка.

- Очень даже просто, но где взять "золотого теленка"?

- Во! - подхватил старик, поднимая вверх указательный палец. - Тут-то собака и зарыта. В этом вся соль.

В комнату вошел Кузьма Федотыч. Вопросительно поглядел на гостей покрасневшими глазами, тихо присел.

У Олега родилось подозрение, что хозяин в курсе их разговора.

- Где больше двух, там говорят вслух, - потребовал Кузьма Федотыч. И, узнав суть дела, как бы продолжил начатое дедом Фомкой:-Все у нас, милейший, есть! Не хватает малого - Остапа Бендера. Мы уже стары, нет той прыти и хватки. А вот тебе стоит подумать...

Трудно было устоять девятнадцатилетнему парню перед таким соблазном, и он согласился. Тогда старые мошенники, поправляя друг друга, изложили свой план более конкретно, приближая его к действительности. Правда, они все еще осторожничали и не назвали прямо "золотого теленка". Олег только приблизительно узнал, что невольный претендент на роль Корейко работает директором магазина, недавно выдал замуж дочь за вполне обеспеченного молодого человека и намерен преподнести молодоженам подарок в виде современного гарнитура импортной мебели и пианино. На предстоящие расходы директор должен на днях снять с книжки определенную сумму.

Туркачеву оставалось готовиться и ждать дальнейших указаний...

4

Наступил наконец долгожданный день. В субботу, около двенадцати часов дня, Олег смело подошел к нужному дому и поднялся-на нужный этаж. Среди табличек с фамилиями квартиросъемщиков отыскал нужную - "Гофт С. Мл." Набрал в легкие побольше воздуха и позвонил. Через минуту, которая показалась ему вечностью, за дверью раздался женский голос:

- Кто-о?

- Я от Самуила Моисеевича, - робко ответил Туркачев.

- Одну минутку, - предупредил голос.

По ту сторону двери послышался легкий шум. Щелкнул фраяцузский замок. Проскрипела задвижка. Дверь открылась ровно настолько, насколько отпускала предохранительная цепочка. Олег увидел только два черных глаза, породистый нос с горбинкой, полные, резко очерченные губы и подбородок с ямочкой. По описанию деда Фомки, это была жена Гофта, Вера Григорьевна.

- Простите, - сказал он, - я работаю в магазине с Самуилом Моисеевичем. Так вот, он через Фонарева, - эту фамилию Олег упомянул для того, чтобы казаться более осведомленным в делах Гофтов, - передал вам записку.

С этими словами Туркачев протянул сложенный вчетверо листок из записной книжки директора. (У себя на работе Гофт был беспечен и часто оставлял эту книжку на столе в кабинете.) Женщина осторожно взяла бумажку и, все еще не откидывая цепочки" поднесла ее к близоруким глазам. Текст оказал магическое действие.

- Что же вы не сказали сразу? Заходите.

Теперь для Олега дверь распахнулась гостеприимно.

Когда он зашел в коридор, из кухни выглянула любопытная физиономия старухи. Он уже знал, что этой пенсионерке Гофты не доверяют. Розовощекий парень лот восемнадцати, с хорошо развитой мускулатурой, в дальнем углу коридора ремонтировал велосипед. Рядом с ним у стенки стоял туго набитый рюкзак. Со слов Фомы Богдановича, этот молодой человек был намерен с утра отправиться в туристский поход на Карельский перешеек. Олег догадался, что парня подвел велосипед, и потому он задержался с выездом. Планом операции "разгон" это не предусматривалось, но изменить уже было ничего нельзя.

Выполнение операции началось.

"А может быть, он не помешает? - стараясь успокоить себя, думал Олег, входя за хозяйкой в изящно меблированную комнату. - Эх, если бы все можно предвидеть!"

- Что же делать? - простонала Вера Григорьевна, сжимая руками лицо. - И где сейчас Самуил?

- Самуил Моисеевич "задержан до выяснения", как выразился тот обэхээспик. В магазине назначена срочная ревизия. Ну, и... мне оставаться у вас нельзя. Не исключено, что и к вам нагрянут, - ответил рассеянно Туркачев.

- Зачем?! - подскочила Вера Григорьевна.

- С обыском. Конечно, если у вас ничего не найдут, то волноваться не стоит. Пусть себе обыскивают...

- Нет, нет! Вы не должны оставлять меня одну! - в панике заметалась директорская жена.

- Самуил Моисеевич на что-то надеется, - подсказал Туркачев. - Фонарев сказал, чтобы вы принесли ему деньги. Обэхээсник там один, и, возможно, дело приостановят...

Она кивком головы подтвердила какую-то свою мысль. Но вдруг, подумав, вскочила с оттоманки и побежала к окну. Посмотрела на улицу. Спокойное движение машин, разномастная толпа пешеходов путали ее.

- Нет, - заявила она твердо. - Мне ни в коем случае нельзя появляться там. В магазине меля все знают.

Нет, нет.

Олег пожал плечами: поступайте как вам угодно.

И сразу же взял в руки кепку. Вероятно, жене директора стало страшно оставаться наедине со своей бедой. Она энергично потянула молодого человека за рукав.

- Подождите, - заговорила она. - А что, если это сделаете вы? Вам ведь ничто не угрожает.

Не ожидая согласия, Вера Григорьевна быстро подошла к резному, уникальной работы, буфету и открыла один из ящичков. В ее пухлых руках соблазнительно зашелестели красные бумажки. "Вот он, ресторан, плащ, девочки. И работать не надо. Прав был дед Фомка", - подумал Туркачов, и зубы его тихо застучали.

А она перебирает бумажки перед самым носом, считает. У Олега еле хватает выдержки, он сглотнул слюну, переступил с ноги на ногу. Пожалуй, это неосторожное движение и возбудило недоверие Веры Григорьевны. Она прижала пачку денег к груди и спросила подозрительно:

- Скажите, как ваша фамилия? Что-то я вас у мужа в магазине никогда не встречала. Вы давно там работаете?

- Иванов! - зашипел Олег, подскочил к Вере Григорьевне и уцепился за деньги.

Она раскрыла рот от ужаса, но, к удивлению Олега, не закричала. Осознав опасность своего положения, всю свою энергию она сложила в пальцы. Сжимая деньги, попятилась в угол. А он в свою очередь рвал пачку к себе.

Молчаливый поединок длился несколько минут. Противники не уступали друг другу. Четыре верхние купюры были разорваны пополам. Одни половники оставались.

в руках жадной директорши, другие Олег бросил на пол за ненадобностью и продолжал борьбу. После долгих усилий ему удалось вырвать несколько бумажек полностью.

"Пора отваливать", - решил он, бросаясь к двери. Только теперь, хозяйка обрела дар речи.

- Кар-раул! Держите грабителя!!! - закричала она громовым голосом и кинулась на Туркачева сзади.

Ноги его подкосились. Он присел, почувствовав на своей спине верный центнер груза. Кое-как вырвался и выбежал в коридор.

- Подавись своими деньгами, только отстань ради бога, - сказал он и бросил ей в лицо мятые бумажки.

Она подобрала деньги и закричала на парня, чинившего велосипед:

- Олежка, что же ты смотришь? Задержи грабителя!

Туркачев увидел, что парень схватил валявшуюся на полу цепь передачи и двинулся на него медведем. "Тезка, голубчик, не будь извергом", - подумал он, лихорадочно дергая входную дверь. На беду французский замок никак но хотел открываться. Все же он успел до велосипедиста открыть его и сделать шаг за дверь.

В это время вверху что-то подозрительно просвистело, и Туркачеву показалось, что по крайией мере вся правая половина его головы срублена конармейским клинком. Он взвыл от боли, как волк, получивший хороший заряд картечи. Схватился за голову обеими руками.

На улице он на глазах у недоумевающей публики метнулся в проходной двор, выскочил в тесный переулок, с разбегу перепрыгнул через металлическую ограду и скрылся в парке. Погони не было. Только тут он обнаружил, что обронил где-то свою шапку. Но это не опасно, на шапке никаких особых примет не было.

Он старательно причесал на правую сторону свои длинные волосы. Порадовался, что не остриг их, как настаивали заводские девчонки. Прическа наглухо прикрывала вздувшуюся отметину.

По договоренности дед Фомка ждал его у знакомого тополя. Но идти туда не хотелось. Пусть сидит, старый черт. Он хотел отправиться домой и вдруг остановился как вкопанный. Навстречу ему шла девушка. Та самая Маша, которую он видел за городом на стоянке такси.

Сейчас она была одна. В зеленом плаще-болонье и такой же косынке она шла по аллее, беззаботно помахивая портфелем. Олега она не заметила.

- Маша, это вы? - тихо окликнул он.

Девушка быстро повернулась на голос, удивленно приподняла брови и вдруг просияла:

- Я.

- Ну и встреча. Недаром говорят: мир тесен. Вот уж не думал...

Она остановилась, поджидая его.

- Как ваши успехи? - спросила она. - Вы неважно выглядите.

- Может быть. Сплошные неприятности, - махнул отрешенно рукой Олег.

Встреча была такой неожиданной для обоих, что они даже забыли поздороваться.

- На работе? По учебе? -допытывалась она.

- Везде. А в общем, я сейчас не учусь.

- Как не учитесь? Вы же говорили...

- Когда наскоро придумывают повод для знакомства, говорят еще и не то, - улыбнулся Олег, опуская глаза.

Щеки Маши зарделись. Она замолчала.

- У вас есть время? Может, присядем? - предложила она.

Туркачев молча кивнул головой. Ему еще тогда, за городом, эта девушка показалась симпатичной. Иначе зачем было вступать в разговор и узнавать, где она учится. Теперь Олег с радостью заметил, что рядом с Машей ену становится легче смотреть на мир. И, глядя в ее невинные голубые глаза, ему не хочется врать. Так и тянет раскрыться, рассказать все как есть, попросить совета. Но вместо этого, когда они сели, Олег некстати спросил:

- Как чувствует себя ваш молодой человек?

- Во-первых, я не интересуюсь его самочувствием.

Во-вторых, почему вы считаете его моим? - слегка обиделась Маша. - И вам не кажется странным, что мы разговариваем как старые знакомые, а я даже не знаю вашего имени?

- Олег. Фамилия Туркачев.

- Вот с этого и следовало начинать...

5

Как-то под вечер Олег встретил на заводском дворо токаря Витьку Мотюхина. Лицо Витьки озабоченное, ватная куртка расстегнута. Бежит он с чемоданчиком в руке прямым курсом к проходной, на ходу что-то жует. "Не иначе спирту хватил", - подумал Туркачев и попытался остановить парня.

- Что несешь? - ткнул он пальцем в чемоданчик, хитро щурясь и подмигивая.

- В школу тороплюсь, - серьезно ответил Витька. - Сегодня сочинение будем писать. Понимаешь...

- Понимаю, - согласился Олег, призадумываясь. - В каком классе учишься?

- В восьмом, - на ходу бросил Мотюхин и скрылся в проходной.

Случайный короткий разговор заставил Олега подумать о себе. Если уж этот флегматичный, с ленцой парень проявляет такое рвение к учебе, то почему бы ему самому не пойти в школу?

Витька ходит в восьмой класс. Сейчас первая четверть учебного года. Впереди три года до получения аттестата зрелости, а он с необъяснимым упорством бежит на занятия.

Может, его тормошит комсомол? Не похоже. Из-под палки с такой охотой не побежишь. Нет, тут что-то определенно не то. Обязательно надо идти в школу.

Ведь мне учеба легко давалась. Десятый класс добить необходимо.

Дома он поделился своими планами с матерью. Ольга Семеновна окинула сына любопытным взглядом и даже не поверила.

- Опять в крайности бросаешься. Не надо меня успокаивать. Было б у тебя желание учиться - с начала учебного года пошел бы. А в принципе аттестат зрелости тебе надо получить вот так, - она решительно провела ребром ладони по горлу. - И всего один год потребуется, даже нс год, а восемь месяцев осталось.

- Я пойду в школу, - упрямо заявил Олег.

- Господи! Можно подумать, что я препятствую тебе! - обиделась Ольга Семеновна. - Пожалуйста, хоть сейчас иди. Денег на учебники дам. Портфель нужно купить, - озабоченно засуетилась она.

6

Бадраков оторвался от бумаг. Щуря левый глаз, посмотрел на вошедшего в кабинет Олега Туркачева.

- Здравствуйте, Петр Кириллович.

- Здравствуй, - как равному ответил старший оперуполномоченный уголовного розыска. - Проходи, садись, - и хозяйским жестом указал на стул.

Выглядел Олег прилично... От лохматой шевелюры не осталось и следа. Короткая стрижка очень шла ему. На щеках играл молодой румянец. Молния куртки сверху слегка распущена, а в проеме красуется узелок зеленого галстука.

- Смотри-ка, каким кавалером стал, - покровительственно улыбаясь, похвалил Бадраков, - не узнать...

- Что я, хуже всех?..

- Вот и я о том же. Ничуть не хуже. Но учти, все зависит прежде всего от самого человека. Разве ты раньше не замечал, что в городе существуют парикмахерские?

Олег покраснел и не нашел слов для ответа. Ничего ,не оставалось делать, как ждать. вопросов более существенных.

По лицу Петра Кирилловича трудно угадать его мысли, но глаза озорные. Чувствуется, что сегодня он в хорошем настроении. Значит, и вызвал Туркачева с добрыми намерениями. А там как знать. Может, опять подозревает в чем нехорошем? Неужели Гофты пожаловались? - вспомнил Туркачев, и неприятный холодок пробежал по спине, но он постарался держать себя в руках.

- Как поживаешь? - начал издалека Бадраков.

- Хорошо, - из осторожности Олег решил отвечать покороче.

- На заводе как?

- Была неприятность. Вроде обошлось.

Казалось, Бадраков не слышал ответа. Он торопливо перелистывал толстое дело, явно разыскивая какой-то документ.

Наконец в его руках оказался клетчатый лист из школьной тетради. Олег тотчас узнал свою записку и поморщился. Значит, дело с ювелирным магазином не закончено.

- Если верить твоей записке, - заговорил Бадраков и демонстративно поднес к глазам листок, делая видимость, что читает, - ты к краже из магазина непричавтен?

- Абсолютно.

- Я поверил тебе сразу и правильно сделал. Но ответь мне на один вопрос: почему ты решил, что подозревали именно тебя?

- Вы утром были около нашего дома... Наблюдали за окнами...

- Хороша оперативность, - рассмеялся Бадраков.

- В то время у меня была полоса невезения, -- начал объяснять Олег. На работе неприятности, дома. В вытрезвитель попал... Тогда я ничему не удивлялся.

Петр Кириллович внимательно слушал. Его взгляд требовал от Олега дальнейших объяснений. И когда тот замолчал, Бадраков коротко напомнил:

- Ну, а дальше?

- Дальше ничего.

- Пьянствовал с кем? - в упор спросид Бадраков и, видя смущение Олега, уточнил: - В тот вечер, когда в вытрезвитель попал.

Чувствовалось, что работник угрозыска знал, до чего добирался. И Олег стал в тупик. Стоит ли говорить о встрече с Робом и Бациллой?

- Жалко? - ехидно улыбнулся Бадраков. - Друзья как-никак.

- Какие друзья? - резко ответил Туркачев. - И к чему вы у меня все это спрашиваете, если сами обо всем знаете?

- А это, уважаемый, неплохой способ проверить честность. Вот тут я и вижу человека как на ладони.

- Нечего проверять, - буркнул Олег и принялся сбивчиво рассказывать все, что помнил о том вечере.

Только исчезновение плаща поставило его в неловкое положение. Уверять, что его украли, - он не мог.

Не помнил. Поэтому в заключение своей исповеди заявил:

- В тот вечер я плащ где-то потерял.

- С этого надо было и начинать, - упрекнул Бадраков. - А сейчас иди к следователю. Он тебя допросит и вернет плащ.

- Как? Вы его нашли?

- Неужели ты найдешь? Купить-то сам не мог. Мать подарила. А по притонам шляться умеешь...

На это возражений не нашлось, но все же Олег повеселел. Вот мать-то обрадуется! Хотелось поблагодарить Петра Кирилловича, и вместе с тем он испытывал непреодолимое желание скорее покинуть кабинет. В коридоре его ждала Маша. Она беспокоилась.

- С учебой как, наладилось? - спросил напоследок Бадраков.

- Нормально. Поступил в вечернюю школу, в десятый класс, - с нарочитым безразличием ответил Олег и недовольно закончил: - Тогда вы меня с третьей четверти взяли...

- Не мы взяли, а сам ушел, - поправил Бадраков и разрешил Олегу идти к следователю...

- Ну как? - Испуганно-любопытные глаза Маши с нетерпением ждали ответа.

- Все в порядке, - улыбнулся Олег. - Они мой плащ нашли, за этим и вызывали.

- А где же он, плащ?

- У следователя. Сейчас иду в восемнадцатый кабинет. Там, видимо, запишут, где и при каких обстоятельствах я потерял плащ... И вернут мне его. Ты иди. Это может долго затянуться. В общем, не беспокойся,

- Нет, я буду ждать тебя!

7

В непроходимой глухомани сибирских таежных лесов у подножия горы журчит безымянный ручеек. Вода в нем чистая и прозрачная. Будто в зеркале отражается дпо, разрисованное затейливой мозаикой из разноцветных камушков. Повыше, метрах в пятидесяти, сиротливо ориютилась одинокая избушка геологов. С наступлением дня эта хижина, издали кажущаяся на фоне вековых деревьев приземистым скворечником, выпускает из низкой двери людей с рюкзаками и кирками. После ночного отдыха они уходят в лес бодрые и веселые, а к вечеру возвращаются измученные, хмуро поглядывая по сторонам и проклиная назойливую мошкару. Вероятно, в скором будущем на этом месте будет прииск, а затем построят город...

Олег Туркачев рубит на толстой колоде валежник.

Сегодня ему не повезло: в начале рабочего дня упал с обрыва и ушиб ногу. Приковылял домой рано. Отлеживался до прихода товарищей, не в силах даже приготовить ужин. Теперь эту заботу взяли на себя все. От ручья идет Ванька Ткачук. В ведре поплескивает родниковая вода.

Шустрая сибирская лайка Дик, завернув хвост кренделем, сопровождает Ивана. Дик дисциплинирован и пользуется уважением среди дружной семьи геологов. Любит он всех одинаково, но с Туркачевым у них дружба особая. Ребята иногда шутят, что они оба выросли в больших городах - Дик в Москве, Туркачев - в Ленинграде, поэтому как нельзя лучше сошлись характерами и без слов понимают друг друга.

- Что сырые рубишь? - спрашивает подошедший Ткачук, неодобрительно глядя на работу Олега. - Нужно быстрее сварганить ужин, проголодались все.

Туркачов молча продолжает рубить. Дику он беспричинно отпускает пинка. Собака жалобно взвизгивает, отходит на безопасное расстояние и смотрит на Олега умными глазами. Когда Ткачук зовет Дика, он притворяется глухим: необходимо выяснить, за что такая немилость со стороны друга. Но вот Иван скрылся в домике. Глаза Туркачева сразу добреют. Он тихо причмокивает губами, и Дик доверительно сует кончик холодного носа в его колени. Олег запускает пятерню в черную шерсть на собачьей шее, грубовато, по-мужски, чешет за ушами и начинает объясняться.

- Пинок тебе за то, чтобы не ходил с этим... - он соображает, как назвать Ткачука. Не придумав ничего заковыристого, продолжает: - ..пустым человеком. Из него такой геолог, как из тебя болонка.

После объяснения Олег спрашивает:

- Скажи, Дик, кому из нас больше повезло? Тебе или мне? Не знаешь, то-то! А я вот знаю. Повезло нам обоим, но мне больше. - Я - геолог, понимаешь? Учился...

И Маша, моя Маша, тоже геолог. Она сейчас в Ленинграде, в отпуске. Отпуск у нее особенный, декретным называется. Кумекаешь?

Собака начинает усиленно вилять хвостом. Туркачев принимает это за выражение солидарности и рассыпается в еще больших нежностях.

С охапкой нарубленного валежника Олег поплелся в домик.

Дик, позабыв о незаслуженном пинке, гордо идет с ним рядом...

Что остается делать после сытного ужина? Конечно же, поговорить. Никто не хочет отстать от товарищей. Ткачук рассказывает, как у себя на Украине любил девушку, Проклятый комбайнер-гармонист перевернул все егй планы: отбил дивчину.

- Теперь ты ему должен за это коньяк при встречу поставить, посоветовал сдержанный Гурьев и принялся ковырять спичкой в зубах.

Сергеи Терентьевич рассказал случай из фронтовой жизни. Не очень интересный, но из уважения к нему все слушали внимательно.

- Это что, - отозвался из своего угла Туркачев. -ч А вот со мной однажды был случай, благодаря ему я, пожалуй, и геологом стал.

Все заинтересовались, какой случай способен наградить человека профессией.

- Знаете ли вы, что такое "разгон"? - неожиданно спросил Олег.

Никто не мог дать толкового ответа.

- Э-эх! Ничегошеньки вы не знаете, - качнул он коротко остриженной головой. - Да, "разгон", братцы мои, это - один из -способов добычи денег. Да, да, кроме шуток. Подбирается объект с тугим кошельком, нажитым незаконным образом. Это, так сказать, гарантирует некоторую безопасность. И вот такого фраера предупреждают:

"Будьте бдительны, дядя. За вами следят из уголовки. Не сегодня завтра нагрянут с обыском". Одним словом, выводят его из нормальной колеи. Фраер мечется, ищет, куда удобней спрятать кошелек. Наконец находит безопасное место, берет валюту и выходит из своей берлоги. Тут его и встречай: "Гражданин, ваши документы. Пошли с нами, давно ждем".

- Шантаж. Ясное дело. На тебя это похоже, - торжественно вставил Ткачук.

Реплика осталась без ответа. Такая пренебрежительная "взаимность" казалась Туркачеву самой выгодной в отношениях с Иваном.

- Было это лет семь тому назад, - не торопясь, начал объяснять Туркачев. - Почему, я и сам не знаю, меня считали трудновоспитуемым...

И он подробно рассказал уже известный читателю случай, когда под руководством Фомы Богдановича и с косвенным причастием "нищего Льва" он сделал неудачный дебют в роли Остапа Бендера.

Слушали его внимательно, и под конец кое-кто даже рассмеялся.

- Законченный состав преступления, - констатировал Гурьев. - Тебя что, судили потом?

- Только этого не хватало! Я, слава богу, и так был наказан достаточно. Ну, а Гофты, как и предсказывал дед Фомка, не пошли с заявлением в милицию. Рыльце-то у них действительно было в пушку. Директора через два месяца после этого случая посадили... Вот такой он, "разгон", оказался...

А после этого я закончил десятый класс и поступил на геологический факультет. Маша подтвердит... когда вернется...