О'Лири ПатрикЧерное сердце

Патрик О'Лири

Черное сердце

(C) 2001, Гужов Е., перевод

Так. Его рейс отложен и он читает "Форчун" в накопителе аэропорта, ожидая объявления на посадку. Вначале говорили о незначительных доводках техники. Потом о борьбе с оледенением. Потом о толчее над аэропортом Ла Гардиа. Его багаж проверен, место зарезервировано, набитый черный портфель лежит на пустом кресле рядом. Снег сыплется потоком, словно звезды в гиперпространстве. Поэтому он застрял в окружающей вони, настолько оскорбляющей ноздри, что он старается дышать через усы. Печеные претцели, горячие хот-доги, охлажденный йогурт, пицца, кофе, дезинфектант. И обычные путешественники, одетые для короткого перелета, потеющие в своих креслах, проверяющие часы, звонящие по мрачным таксофонам из нержавеющей стали. Он никогда не мог привыкнуть к ним - слоям человеческих запахов и телесной грязи, результатам пуканья и зеванья, к выделениям людей, находящихся в стрессе, опаздывающих, делающих крюк, ожидающих - к этим бесполезным человеческим ритуалам, которые всегда несут в себе отчетливый привкус смертности, последнего расставания, отвергаемого знания, что они готовы вступить в нечто чуждое, в полет, чтобы мчаться в воздухе на скорости в 600 миль в час. И все это может забрать один удар молнии, одна незатянутая гайка, один пьяный пилот, один беззаботный контролер полетов - и они погибнут, они упадут, чтобы пятном украсить кожу планеты, словно жуки, размазанные на лобовом стекле.

Они это знают. Не удивительно, что так воняют.

Просматривая отчет о достижениях гольфиста Тайгера Вудса, он почувствовал некое присутствие рядом, тень, стоящую на краешке поля зрения. Потом услышал безошибочный звук игральной карты, брошенной на пластмассу. Он увидел, как она отходит: небольшая округлая женщина с короткими черными волосами, вперевалку переходит от одного оказавшегося на мели путешественника к другому, и рядом с каждым кладет свою карту. Карту с красным глазом на рубашке. Она положила ее на его портфель.

Эти люди. Нищие иностранцы. Кришнаиты в оранжевых робах и с удушливым ладаном. Хрустящие филиппинские монахини в накрахмаленных белых рясах, вроде вон той, стоящей в центре зала ожидания, словно скала в реке, протянув свою кружку с красным крестом. Их присутствие. Помощник по бизнесу, который ввел его в удовольствие дистиллированных напитков, хорошо об этом сказал: "Они напоминают мне монахинь в моей школе. Даже их позы заставляют чувствовать свою вину. Мне всегда хочется сказать им: "Эй, сестрички! Я никого не заставляю голодать. Если они сироты, то лучше бы их мамочке держать свои ножки скрещенными.".

Что ж, это точно. Лучше бы их мамочке держать свои ножки скрещенными.

Но, с другой стороны, он никогда не скупился в акте отдавания. Внешне он казался замечательно щедрым человеком. Он всегда опустошал свои карманы от грязной мелочи, благодарный возможности избавиться от вони. ПиАр. Добрая воля. Прикрытие. Но он никогда не встречался с ними взглядами и никогда не откликался на их отрепетированную благодарность. Он знал, что все это театр. И получал удовольствие от вздымающегося вокруг него молчаливого уважения, когда другие путешественники прикидывались, что не замечают его чрезмерной щедрости. Некоторые - ощущая свою вину и негодование. Это он тоже почти что чуял носом.

И эти карточные акулы. Он мог наизусть процитировать их игру. Ему даже не надо читать ее карту. "Я глухая. Я студент по обмену. Я иммигрант из Перу. Это призыв. Компас. Священная карта. Любое пожертвование будет принято с благодарностью. Будет высоко расценено. Будет весьма полезно. Да возблагодарит Вас Господь! Бог, благослови Америку! Бог любит Вас." Бог, очевидно присутствует всюду, где в нем нужда.

В большинстве аэропортов существуют правила против такого сорта приставаний в общественных местах. Об этих правилах постоянно объявляют. Но на них рассчитывать нельзя. И, кроме всего прочего, здесь Америка. Во Франкфурте их теперь разогнали. Полы, в которые можно смотреться как в зеркало, если так хочется. Вооруженная охрана с автоматами с пластмассовыми прикладами, в прекрасной отутюженной форме. Трамваи, по которым можно проверять часы. Унитазы и раковины такие чистые, что из них можно есть. Это не Америка. Эти всех пускают в свои терминалы. Даже карманников, выдающих себя за пассажиров в пути. Надо просто не обращать на них внимание и, рано или поздно, они заберут обратно свои клише, освободят ваше пространство и понесут свою вонь к следующей партии простаков.

Он снова почувствовал тень и поднял глаза на леди-коротышку в черном, изучающую его. В руке она держала пригоршню карт. Черная челочка. Приятное округлое небольшое тело. Роскошная черная куртка из Полартека замечательного материала, который состоит из раскрошенных пластиковых бутылок из-под молока, расплавленных, очищенных и превращенных в роскошную фетровую кожу. Черная рубашка и джинсы. И на ногах туфли от Дока Мартенса подошвы такие толстые, что туфли могли бы служить лунными башмаками покоятся на сером ковре с рисунками в форме фигур Мандельброта.

"Вы не прочитали мою карточку", сказала она.

Так. Значит, не глухая. Он поднял карту. Запах от нее был удивительно безобидный. Фактически, от нее пахло птицей. Но не домашней, которую пожирают, когда голодны, а дикой. Когда они собирают капли влаги на своих крыльях, крошечные шарики, которые с каждым ударом впитывают как телесную грязь, так и вонючий воздух, пока не накопят достаточно веса, чтобы безвредно скатиться, оставив блистательно чистыми кончики перьев. Чистейшие из живых животных, хотя, похоже, никто не ценит их за это. Он пошевелил черными усами, впитывая запах, и прочитал: "Я предсказательница. Могу угадать ваше будущее. Если оно не понравится, можете не платить. Стелла."

Вот, значит, какая у нее игра. "Даром, да?"

Она кивнула: "Если вам не понравится."

Он рассмотрел внимательнее красный глаз на рубашке карты. Глаз что-то ему напомнил. Так вот глядя на него. Да, знаменитая книга. Он понюхал карту, потом протянул руку и переложил свой тяжелый портфель на колени. Жестом он пригласил ее сесть рядом, потом ладонью пошлепал поверхность портфеля. Она выложила на черную блестящую поверхность несколько хрустящих карт - обычных игральных. Шесть штук.

Она перевернула первую. Туз пик. "Вы застряли. Сегодня вы никуда не полетите."

Голос по интеркому сказал: "Леди и джентльмены, рейс 641 в аэропорт Ла Гардиа в Нью-Йорк отменен. Приносим свои извинения." По накопителю пронесся стон. "Если вы желаете изменить свой рейс или место назначения, подойдите..."

"Так", сказал он. "Значит, вы прочитали расписание, либо узнали новость на несколько секунд раньше остальных." Как скучно, подумал он.

Она перевернула вторую карту. Король пик. "Вы - важная фигура. Прибыльный пост в вашей компании."

Льстивость, подумал он. Что ж, все это ей могли сказать его итальянский портфель-дипломат, часы Ролекс, кожаное пальто от Винчини. Как жалки эти мошенники. Любители, которые в профессиональном бизнесе не смогут выжить и неделю.

Третья карта. Дама пик. Три подряд, подумал он. Рубеж повторяемости.

"Наличествуют тайны. Вы - как это говорится - вы здесь инкогнито."

"Предполагается, что сказанное произведет на меня впечатление, Стелла?"

Она не отрывала глаза от карт. "Не мое дело - производить впечатление, сэр. По правде говоря, я меньше всего забочусь об этом."

Теперь стало интересно. Поза или высокомерие? Не то, чего ожидаешь в мошеннице низкого разряда. Наверное, она профессионалка. Макушка ее головы была усеяна капельками растаявшего снега, словно она только что зашла внутрь со снегопада. Крошечные бусинки, и в каждой - маленькая радуга.

Из выходных ворот толпой повалили люди, волоча чемоданы на скрипящих колесиках, говоря по мобильникам. "Ты просто не поверишь!" "Твой мерзлый чертов Северо-Восток!" "Я знаю, знаю, но Чарли должен это уладить." "Ты мне нужен, чтобы найти его номер. Пронто!" "Какая у нее температура? Уложи ее в постель."

Желанная пустота была близко.

Четвертая карта. Десятка пик. Ее пухлый палец постучал по карте на поверхности портфеля. Он почувствовал неприятную вибрацию в бедрах. Потом она перевернула пятую. Тройка пик. Она поколебалась и перевернула последнюю. Двойка пик.

Все пики. В порядке уменьшения.

Секунду она смотрела на него, и он увидел, что глаза у нее коричневые, но так близко к черным, как он еще ни у кого не видел. Ее руки собрали все карты и выровняли края. Определенно повторяемость. В нем проснулось любопытство: "Все пики, да?"

Она расстегнула черный кошель на поясе, убирая колоду.

"У вас что, много таких колод?"

Она покачала головой и чуть присвистнула. На него ничего не попало.

"Так. Что же сказали последние карты?"

Она осмотрелась в накопителе, сложив руки на кошельке. "Буря уляжется завтра."

"Такое могла бы сказать мне и она", сказал он, показывая на даму за стойкой с наушниками на голове. В накопителе они остались одни. Дама, да пахнущий пивом мужчина, который, опираясь локтями на стойку, смотрел, как она что-то набирает на клавиатуре, и говорил: "И это вы называете сервисом?!" Она ответила: "Сделайте глубокий вдох, сэр, и медленно выдохните. Проживете дольше."

Он решил, что сегодня ночью напьется. После того, как сделает подтверждающий звонок. Сядет на краю постели перед телевизором и будет пить одну крошечную бутылочку за другой крошечной бутылочкой, как он всегда предпочитает, пока не повалится спиной на тяжелую постель. А утром пробудится в той же позе и не почувствует ног. Ему нравится это. Он будет сидеть и считать кучу пустышек, рассыпанных у ног, пока в нижние конечности не вернется ощущение.

Маленькая пухлая женщина уже стояла, когда он сказал: "Погодите." Он сказал: "Вы не ответили."

Долгую минуту она смотрела на него, потом вздохнула и села. "Моя Нана говорила, что это дар. Но я не знаю."

"Дар?"

"Второе зрение." Печальная-печальная улыбка. "С тех пор, как я была маленькой, я знала, кто из моих друзей честный. Кто умрет. Как они умрут. Это ужасный дар."

"Что же вас испугало?"

Она остро взглянула на него.

"Я торговец, Стелла. Как и вы, я зарабатываю на жизнь, чтением людей." И очень хорошо зарабатываю, мог бы он добавить.

Она снова вздохнула и подняла брови. "Вам не понравится."

Он пожал плечами: "Тогда я просто не стану платить."

Ее печаль озадачивала его, но они оба находились на знакомой почве. Ему надо узнать, ей надо чем-то жить. Как при любых переговорах. Всегда понимаешь, когда находишься в выигрышной позиции. Выбираешь нужный момент и применяешь нужное давление. Все сводится к необходимости.

Она держала руки на коленях, ладонями вверх. Странно беспомощный жест. "Вы близки к получению большой награды. Признание. Я вижу обряд... Речи. Почет. Честь."

Ему не нужна она, чтобы все это знать. Он каталогизировал свою последнюю пробу два часа назад. Она начала наскучивать ему.

"Но это ошибка", сказала она, "это большая ошибка."

Он откинул голову и полюбовался чистым руном ее Полартека.

"Перестаньте", сказала она.

Он встретил ее взгляд.

"Перестаньте меня обнюхивать."

Он улыбнулся. "Когда я проверял в последний раз, оказалось, что мой нос не принимает ничьи указания. И здесь - свободная страна."

Она ухватилась за подлокотники обеими руками и наклонилась к нему. "Это хорошая планета, сэр. У нас имеются свои проблемы. Во многом мы не слишком изменились за последние двенадцать тысяч лет."

Какой сдвиг контекста. Но он и прежде сталкивался с такими гагарами. Может, она давно не ела. Он не чувствовал, чтобы от нее пахло едой.

"Голод. Война. Жадность. Эгоизм. Я не стану спорить с вами."

"А мы и не спорим", ответил он с тонкой улыбкой.

"Но в нас есть искра. Вы ошибетесь, отняв эту искру."

Его рука медленно скользнула в карман плаща, где пальцы уверили его, что прибор еще действует. Нет причин для тревоги. Он имеет дело всего лишь с одним из многих ущербных случаев этой непредсказуемой цивилизации.

"Мы вам не нужны. Есть множество необитаемых планет, где вы могли бы собирать свои пробы."

Выдали волосы?, подумал он. Кожа? Нет, облик совершенен. Как же она могла?..

"Второе зрение", сказала она. "У немногих из нас оно еще осталось. Что-то еще не совсем потеряно. Из того, что когда-то было необходимым для выживания."

Он начал расстегивать свой черный кожаный плащ: "Вы весьма странная женщина. Вам надо повидаться с врачом."

"Есть ведь другие варианты. Так много вариантов. Зачем захватывать эту планету, когда..."

"Моя дорогая леди. Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы толкуете."

"Это штука, что у вас в кармане..." Он сжал ее. "Она вас не спасет."

Он услышал хруст и все застыло. Снег перестал падать за черным окном. Длинные ногти у леди за стойкой перестали кликать по ее клавиатуре. Человек у стойки перестал пахнуть ячменем и овсом.

Но маленькая пухлая женщина продолжала дышать. И говорить.

"Моя карточка", сказала она. "Вы до нее дотронулись. Часть меня на вас. Мы оба не застынем."

Его колени явственно хрустнули, когда он встал и пошел из зоны ожидания. Объявленный рейс был бы приемлемой тактикой, но ему было стыдно играть так прямолинейно. Он побывал на тридцати заданиях, но еще никто не был так близок к тому, чтобы увидеть его. Он отметил волну усталости в нескольких ключевых суставах и произвел необходимые исправления.

Размеренные шаги несли его по залу ожидания, подошвы чавкали по грязному кафелю. Он прибавил шагу, приближаясь к маленькой женщине-филиппинке в поддельной белой рясе монахини, что держала белую кружку с красным крестом, ее золотистые пухлые щеки застыли в улыбке, которую она берегла для жертвователей.

Голос крошечной женщины преследовал его. "Это упругая планета. Если люди не остановят вас, то остановят киты. Если вас не остановят киты, то остановят птицы. И вам придется подчинять нас всех, вид за видом."

Заморозка кончилась и коренастая, золотистая женщина увидела его глаза, потеряла свою улыбку и отвернулась. Вонючая мелочь звякнула в ее кружке.

Тогда он повернулся к маленькой женщине и, увидев, что они почти в одиночестве находятся под мерцающими флуоресцентными лампами, он остановился. Прогорклое облако запаха монахини омыло его усы и лоб. Такос. Масло канолы. Алтарные свечи. Детский подгузник. След терьера. Дизельное топливо. Гостиничные простыни. Сигареты Кэмел. Он содрогнулся и уставился на миниатюрную карточную акулу, которая входила в круг запахов. Не имеющая понятия, как все они, о вони этого бедствия, этого третьесортного планетоида из мусорной свалки, о гнусной мерзости сточных вод и отбросов. Однако, разумеется, все это поддается спасению.

Он улыбнулся, глядя вниз на крошечное, поднятое к нему лицо. "Я выдержал больше миров, чем вы можете представить. Я путешествовал бесконечными коридорами пространства и времени. И я никогда. Не встречал никого. Кто мог бы. Остановить. Меня."

"Значит, вы никогда не встречали никого со вторым зрением."

Он сунул мизинец в рот, послюнил его и поднял между своими глазами. "Своим самым маленьким пальцем я могу заставить вас умолять о смерти."

Она царапнула свои карты с надписью, те, что с красным глазом трещащий звук напомнил ему леса Анвардолы, сухой ветер, шуршащие люди, сладкий запах горящей кости. Долгое задание, которое как и все закончилось одинаково: завладением. Поглощенный, как всегда, своим текущим операционным статусом и занятый несколькими диагностическими тестами, он едва расслышал звук этих карт. Рука его заныла, отметил он с зарождающимся замешательством, словно в портфеле лежали не пробы, а куски лунного грунта. Что, очевидно было не так.

Она перестала тасовать карты. "Это называется старением", сказала она. "Такое происходит с большинством из нас. Просто с вами это происходит быстрее."

"Старение?", спросил он. Его информировали об этой концепции. Не имеющая отношения к нему случайность. Он обратил внимание, что усы его заметно увлажнились.

"Энтропия, растянутая на весь жизненный цикл. Несомненно, убыстренная значительными тратами энергии, вызванные вашей оболочкой." Она улыбнулась. "Выпивка больше не поможет."

Он поморщился, ибо сообразил, что и в самом деле пренебрег ритуалом питания. Кроме жидкостей, он многими днями не принимал никакой их прокисшей пищи. Аппетит всегда обладал у него низким приоритетом, он давно переместил его на самый низкий уровень. Если честно, сама мысль о еще одной жареной корове, бескостной рыбе, вздутом зерне, измельченном клубне, доводила его почти до тошноты.

"Я компенсируюсь", сказал он, чувствуя странное кружение в своем желчном протоке. Он повернул одно глазное яблоко назад в глазнице, в поисках адреналинового триггера. Он обнаружил, что не может его вызвать.

Она взяла его за руку, словно он был ребенком. Осторожно повела к ряду пластиковых кресел. На каждом был укреплен телевизор. Он обнаружил, что сидеть - большой облегчение. Словно издалека, к чему он не привык, он смотрел на себя самого, осевшего в узком кресле, и на маленькую женщину в черном, бросающую в прорезь монеты, запачканные прилипшими вонючими крошками.

"Я не чувствую своих ног", сказал человек в черном.

"Ш-ш!", сказала она.

Потом к нему вернулось дыхание; казалось, он плывет надо всеми, но в действительности это за ним следила камера наблюдения высоко под потолком. Какие крошечные твари, подумал он. Оцепенелый человек внизу смотрит телевизор. Но округлая женщина в черном смотрела на него, показывая на потолок.

"Вызовите их", сказала она. "Скажите им: Руки. Прочь. От. Земли."

Ярость вскипела в нем, когда она забрала портфель из беспомощных рук. Он обратился к ней Голосом Триумфа, однако не только не заполнил все пространство вокруг, как это было в других мирах, заставляя содрогаться чувствующих: слова пузырились с губ бледнеющего человека в черном, едва различимые в грохоте игорных автоматов, звона колеса Фортуны, аплодисментов аудитории Бербенка. "Я - страж четвертого уровня! Мне 800 лет!"

"Такой молодой?", спросила она.

"Ты - пылинка!" Брызги слюны запятнали экран. "Я проглатывал звездные системы! Я порождал пожары!" Человек говорил невнятно. Язык более не повиновался ему.

"Вы захватили все", тихо сказала она, "и вы ничему не научились."

Она следила, глядя вниз, как человек включает коммуникатор, надавливая пальцем на левое глазное яблоко и прижимая ладонь к мерцающему экрану. Его сообщение было по необходимости кратким. Он совсем ничего не чувствовал ниже пояса.

Когда дело было сделано, он невнятно сказал: "В месте, куда мы идем после смерти, я буду правителем."

Она с жалостью посмотрела на него: "После смерти некуда идти. Ваши руководители лгали."

"Обряд", прошептал он, "ты сказала - обряд..."

"На ваших похоронах!"

Монахиня-филиппинка подошла с охранником, от которого пахло ржаными сухариками. Маринованными огурцами. Укропом. Из Онтарио. Прошлой весной. После первого дождя.

"Это сердце", объяснила филиппинка с каким-то смешным акцентом.

"Инсульт", сказал охранник в свою рацию.

"Инсульт!", захихикал побелевший человек.

Вот так, подумал он.

Они склонились над его телом, повернувшись спинами к ней - ничем не пахнущей маленькой женщине, которая посмотрела на него и шаловливо помахала рукой. Потом вперевалку ушла с его портфелем. Весь его инвентарь. Все артефакты. Уголь из Алледжени. Ил из Миссисипи. Перо гагарки. Палец негра. Сорок семь типов волос. Коробочка цветных мелков. Зуб ребенка. Глаз зяблика. И многое другое, что невосполнимо.

Теперь все уже бесполезно. Как эта неадекватная личина. Как его миссия. Как и запах сожженных миров, оставленных по пути. Пустое лицо на тузе пик. Указывающее на него. Черное пустое сердце с кинжалом в брюхе.

Конец