"Невозможная птица" - читать интересную книгу автора (О Лири Патрик)

1962 — МЫ ЗДЕСЬ ВМЕСТЕ

Денни и Майк были братьями.

Большой белый дом в окрестностях Сагино, штат Мичиган, в котором они выросли, был окружён полями: кукуруза по ту сторону грунтовой дороги, зеленые поля под паром на западе; а с другой стороны, за домом вдовы Макналти, — сахарная свёкла, ряды за рядами, без конца и края. Это была замечательная прогулка — через огород позади дома, мимо бомбоубежища дядюшки Луи, потом через холодный-холодный ручей (они уже могли перепрыгнуть через него) и вверх по горке, заросшей сорняками, через яблоневый сад, в котором они обычно ловили светлячков, к золотистому полю спелой пшеницы — и там лежать на спине бок о бок, как будто только что упали с неба. Глядя, как белые облака медленно скользят в абсолютной голубизне августовского дня.

— Ты думал когда-нибудь о смерти? — спросил восьмилетний Денни.

Майк, десяти лет, ответил:

— Иногда.

— Я все время думаю. С тех пор, как мы поймали рыбу.

Две недели назад они нашли сосунка[2] на отмели ручья.

Они положили скользкую серебряную рыбёшку в дождевую бочку под водосточной трубой у задней веранды. Он прожил всего несколько дней.

Издали было слышно, как мистер Шлитбеер молотит на своём комбайне. Собирает урожай. Золотистые стебли качались над ними. Там, где они лежали, пшеница была примята, и им было мягко, сухо и уютно.

Майк жевал пшеницу — он сжимал пригоршню зёрен между ладонями, сводя их, как будто собираясь молиться, и тёр, чтобы ободрать шелуху, потом кидал в рот и грыз. На вкус зёрна были похожи на сладкие кукурузные хлопья, и они увеличивались в объёме, когда он их жевал.

Для Денни это было слишком грубо — из них двоих он был более осторожным. Он не совал себе в рот всякую чепуху.

— Горт.

— Баррада, — Майк улыбнулся.

— Никто, — сказал Денни.

— От твоего мира останется…

— Пепел и зола.

И они постарались, как смогли, скопировать тему из популярного черно-белого фильма, недавно виденного по телевизору, — музыку, которая звучала, когда робот собирался кого-нибудь убить. Они лежали, заунывно мыча сквозь нос призрачную электронную мелодию, которая закончилась взрывом хохота.

Майк сказал:

— И все равно солдаты ничего не почувствовали.

— Их же дезинтегрировали! — сказал Денни.

— Ну и что, ведь они не кричали.

— Луч смерти был слишком громкий. Наверняка они кричали.

— Я смотрел на их губы, — упорствовал Майк. — Они не кричали.

— Это не значит, что им было не больно, — проговорил Денни.

— Может, их шокировало, — предположил Майк.

— Они получили шок, — поправил Денни.

— Это одно и то же.

— Нет, не то же. А помнишь, как мы трогали коровью загородку? — спросил Денни.

Это был вызов. Выяснить, под током она или нет. И конечно же Майк принял этот вызов. Майк — более рослый, более сильный, более быстрый, с копной вьющихся белых полос. Шутник. Тот, кого парни всегда в первую очередь звали попинать мячик. Тот, на кого в первую очередь падало подозрение, если в школе что-нибудь случалось. Довольно средний ученик, за исключением рисования: к рисованию у него был талант. Увлечения: девочки. Майк дотронулся до проволоки и почувствовал, как покалывающее онемение скользнуло вверх по руке. И, пытаясь отдёрнуть руку, он коснулся Денни. В результате шок получили оба.

Денни не тронул бы проволоку ни за какие деньги. Он знал, чем это пахнет. Денни — более короткий, более круглый, более спокойный, с коротко стриженными темно-русыми волосами. Его передние зубы слегка выпирали, глаза казались больше из-за толстых стёкол очков. Образцовый ученик. Его успеваемость и поведение оценивались учителями как безупречные. Увлечения: книги. Однако Денни был рад, что Майк разделил с ним шок. В итоге все окружающие получили подробный отчёт о его впечатлениях.

Они простонали, вспоминая, потом засмеялись. Потёрли руки, вспомнив, как те онемели.

— Наверняка у пришельцев все по-другому.

— Это кино, Денни. Там не обязательно все осмысленно.

— У Хайнлайна все осмысленно.

— Черт, опять ты о своих долбаных книгах.

— Не ругайся. Это неприлично.

— Говно. Ссака. Жопа. Член.

— Перестань. Я просто хотел сказать… У него такие рассказы — в них веришь.

Майк промолчал, жуя зёрна. Денни продолжал:

— Вот, к примеру, он пишет: «Дверь расширилась».

— Как это — расширилась?

— Как зрачок. Ну, знаешь, когда радужка сжимается, если слишком много света.

Майк тоже проходил это.

— И что?

— Это не просто выдумки. Это будущее. Это на космическом корабле, и такая круглая дверь обеспечивает лучшую герметичность.

— Герметичность?

— Если случится авария. Например, повреждение корпуса.

— Повреждение корпуса? Это что ещё за херня?

— Майк…

— Майк, — передразнил тот, очень похоже. — Дерьмо. Мудак. Срака. Сиськи.

Денни вздохнул. Нет, его не остановишь.

— Повреждение корпуса — это как протечка. Только течёт не вода, а вакуум.

— Вакуум?

— Да, это… ну, пустота.

— Пустота?

— Ну да, нет воздуха, ничего нет. Космос из него в основном состоит. Из вакуума.

Майк попытался представить себе столько пустоты. У него не получилось. Вселенная должна быть сделана из чего-то. Как это может быть, что она в основном состоит из ничего? Он терпеть не мог, когда его младший брат говорил о таких вещах, которых он не знал.

— Это ерундистика, — сказал он, используя выражение доктора Клиндера.

— Вот и нет. Это наука. По крайней мере, в книгах больше смысла.

— Зато они достают. По мне так кино лучше.

— Книжку можно перечитать.

— А фильм можно пересмотреть.

— Да, но тогда придётся платить ещё четвертак. А в библиотеке книжки бесплатные.

— Ну и пошла она в жопу, твоя библиотека.

— Майк!

— Слушай. Представляешь, как здорово, если бы у нас было своё кино? И мы могли бы смотреть все, что нам нравится, сколько угодно.

Денни подумал.

— И не пришлось бы платить.

— И если бы оно было… маленькое, как телевизор. — Идея захватила Майка. — И можно было бы просто нажимать кнопку и смотреть. И перематывать назад, если чего-нибудь не понял.

— Или вперёд. На скорости. Чтобы не смотреть скучные места.

— Ну да, и застопорить, если надо сходить пописать, — сказал Майк. — И передвигать камеру, чтобы видеть те вещи, которые хочешь. И говорить с актёрами. И смотреть на сиськи.

— И включать звук по-настоящему громко! — сказал Денни.

— Горт!

— Баррада!

— Никто!

— И весь попкорн в мире, — сказал Денни.

Вдали было слышно, как комбайн мистера Шлитбеера закашлял и заглох.

Стебли пшеницы вокруг затихли и перестали качаться, как будто кто-то выпустил из мира весь ветер. Они так и не вернулись к выпрямленному состоянию, оставаясь наклонёнными. Но ветра не было.

Примерно в двухстах ярдах над ними некий круглый объект скользнул в поле их зрения. Он не издавал ни звука. Серебряная точка, окружённая белой дымкой, парила в небесах, как гигантский внимательный глаз.

Бесконечное мгновение они смотрели с высоты птичьего полёта на двух мальчишек, лежащих на золотом поле. Две маленькие тёмные застывшие фигурки, бок о бок. Больше никого. Эта картина останется с ними до конца их жизней. Они никогда не говорили об этом между собой. Но образы, хранящиеся в их головах, были идентичны, как если бы у них были две копии одной фотографии.

Так же незаметно, как появился, объект исчез с их линии обзора.

Ни один из мальчиков не шевельнул и мускулом, они не могли даже взглянуть друг на друга.

— Пойдём посмотрим?

— Ты первый, — через силу ответил Денни.

— Я не могу пошевелиться, — сказал Майк. — Я хочу двинуться, но не могу.

— Я тоже. Майк. Мне страшно.

— Почему мы можем говорить, если мы не можем двигаться?

— Луч смерти, — сказал Денни.

Они лежали там, на этом пшеничном поле, испуганные, но полные любопытства. Они не хотели пропустить свою смерть.

Они так и не услышали, как комбайн завёлся вновь. Но спустя некоторое время стебли вокруг них выпрямились и вновь согнулись под лёгким ветерком.

— Тарелка.

— Или фрисби[3], — сказал Денни.

— Довольно высоко, — заключил Майк, по-прежнему глядя вверх.

Денни сказал:

— А может, нам это просто показалось?

— Хрен тебе показалось.

— Майк…

— Хрен. Стручок. Вагина.

Денни спросил:

— Что такое вагина?

— Это то, что у девчонок вместо стручка.

— Правда?

— Бог мой, ты что, ничего не знаешь? Это место, откуда выходят дети.

— Я думал, им делают операцию. На животе.

— Да нет, они выходят у них между ног. Если они не приёмные, как мы. Что, Вонючка тебе не рассказывал?

Он не должен его так называть, подумал Денни. Он напрашивается на порку.

— Дядюшка Луи сказал тебе?

Майк кивнул.

— Дай джуси-фрутину.

— У меня нет, — Денни воинственно вытаращил глаза. — Слушай, ты ведь не умрёшь, если будешь говорить «пожалуйста» время от времени.

— Зачем? — спросил Майк.

Денни вздохнул.

Они лежали в пшенице и думали. Лучи смерти. Маленькие кинотеатры. Хайнлайн. Члены. Вагины. Расширяющиеся двери. И откуда выходят дети.

Они обнаружили, что могут повернуть голову. Вокруг глаз у обоих были синяки, как будто они дрались в течение часа, выкладываясь каждый как может, пока, предельно истощённые, не повалились рядышком на землю. Н-да, картина.

Денни захихикал.

— Ты похож на енота.

— Кто бы говорил, — отвечал Майк.

В молчании они оба вспоминали, по крайней мере, пытались вспомнить потерянное время — время, которое они провели друг без друга. Денни был в больнице с ангиной. Майк — в Буффало, «навещал родственников». Впервые за всю свою жизнь они были разделены.

— Мне не хватало тебя, — сказал Денни.

Майк немного помолчал.

— Это было не так уж долго.

— Мне казалось, это была вечность.

— Я не хочу об этом говорить.

— Я тоже.

Дыхание ветра колыхало пшеницу.

— Я думал, мы умерли, — сказал Денни.

— Я тоже.

— А может, мы умерли и не знаем?

— Это ерундистика.

Они повернулись и посмотрели друг на друга. «Ш-ш-ш», — говорила пшеница над их головами.

Денни положил руку на сердце брата и почувствовал, как оно бьётся. — Ты жив. Майк сделал то же самое.

— Ты тоже.

Они оставили руки лежать там. Друг у друга на сердце.

— Если я умру, — сказал Денни, — ты умрёшь тоже?

— Конечно.

— Обещаешь?

— Конечно.

— Клянёшься?

— Вот те крест и чтоб я сдох.

— Чтобы твой язык отсох?

Пшеница кивала, качаясь взад-вперёд.

— Конечно, — сказал наконец Майк.

Хотя это было то же слово, которое он произнёс уже дважды, оно прозвучало как-то иначе.

Пауза. Все, казалось, было определено. Потом Денни спросил:

— Ты не бросишь меня?

— Не беспокойся, — заверил его Майк.

Затем, помолчав немного:

— Никто никого не бросает.

И наконец:

— Мы здесь вместе. Все было определено.

Их лица были так близко, что они чувствовали дыхание друг друга.

Майк сел, и вдруг они обнаружили, что могут встать. Они стояли и пытались найти в небе серебряный диск, но его нигде не было видно. Затем они увидели, что лежали на маленьком квадратном кусочке высохшей жёлто-зеленой пшеницы. Все поле вокруг них было убрано.

Они шли домой через пустое поле, по колючему жнивью, соломе и грязи. В воздухе стоял терпкий гниловатый запах осени.