"Карибский реквием" - читать интересную книгу автора (Обер Брижит)Глава 3Даг внезапно проснулся. Ему приснилось, что перед ним стоит Элоиза Мартинес. Ее мертвое лицо ему улыбается, пустые глаза смотрят на него, не видя, а морщинистая рука нежно гладит его курчавые волосы, слегка дергая за корни, не сильно, просто как предупреждение. А ее голос, нежный, преисполненный бесконечной жалости, говорит ему: «Как же ты глуп, бедный Дагобер… » Во сне он отбивался, пытаясь избавиться от ее ласки. На потолке вертелся, поскрипывая, слабосильный вентилятор. Было темно, хоть выколи глаз, но Даг прекрасно осознавал, где находится: в гостинице под названием «Хлебное дерево», почти на самом берегу. Он слышал, как волны разбиваются о песчаный берег. Зажигать свет ему не хотелось. Он на ощупь стал искать сигареты и чуть было не опрокинул стакан с водой, который поставил на ночной столик. Какого черта этой мадемуазель Мартинес пришло в голову нанести ему этот ночной визит? То, что ему довелось увидеть, как она умирает прямо у него на руках, потрясло его больше, чем он мог предположить. Хотя смерть была для него делом привычным. Потушив наполовину выкуренную сигарету, он решил, что снова попытается заснуть. Одеяло казалось влажным и тяжелым, он отбросил его подальше, долго ворочался в постели, пока наконец уже под утро ему не удалось заснуть. Проснулся Даг около девяти. Голова тяжелая, глаза будто засыпаны песком, а зевал так, что, казалось, вотвот свернет челюсть. На террасе комнаты он проглотил чашку кофе. Он чувствовал себя не лучше, чем старый крокодил, вытащенный из вонючего болота. Вот уж обрадуется Лестер, когда увидит его отчет о расходах: 500 франков за ночь… Он, похоже, постарается поторопить его возвращение. Девушки с веревочками вместо трусиков, визжа, барахтались на пляже под неодобрительными взглядами двух уборщиков. Глядя, как они весело возятся на песке, Даг почувствовал себя стариком. Один из подметальщиков, здоровый мужик в шортах, подошел к ним, и они глупо хихикали, пока он заговаривал им зубы. Он вновь увидел, как подходит к Элен на пляже Сен-Китс. Та же победоносная улыбка, та же грудь колесом. Она заведовала гребным клубом гостиничного комплекса. Даг каждый день брал напрокат доску для серфинга, выделывал на ней самые замысловатые фигуры, как мальчишка, желающий, чтобы его заметили. Однажды днем она сказала ему: «Послушайте, почему бы вам не пригласить меня поужинать? Это позволило бы вам хоть немного отдохнуть». Когда она торжественно ступила на порог ресторана отеля, словно высокая белокурая статуя, затянутая в серебристый саронг[10], Даг почувствовал себя обязанным отослать обратно пошлое местное пиво и заказать калифорнийское шампанское. Как давно они уже не виделись? Месяца два? Полное фиаско. Два года споров, запутанных отношений, астрономических телефонных счетов. Нет никаких сомнений, что у нее есть кто-то другой. Красивый белый директор красивого белого отеля. Он вздохнул, нашаривая свою пачку «Кэмела» без фильтра. «Как же ты глуп, бедный Дагобер… » Черт, и чего эта старая карга к нему привязалась? Она напомнила ему школьную учительницу мадемуазель Розу Туссен. Роза Туссен была черной, но у нее был такой же голос и такой же полный сострадания взгляд, когда она обращалась к нему, словно говоря: «Бедняжка, ты не виноват». Он встряхнул головой: да что это на него нашло, в сорок пять лет вспомнить о своей бывшей учительнице, и все из-за какой-то почтенной дамы, которую он видел всего-то несколько минут? Он отправился в ванную, чтобы принять ледяной душ: так советовали в американских детективах. Ощущение было, слов нет, омерзительным, его тут же стал колотить озноб, но следовало признать, это средство довольно действенное. Он хоть догадался захватить переходник для своей электробритвы? Ну да. Очко в его пользу. Выбритый Дагобер – это уже совсем другой Дагобер, и он отправился надевать джинсы и серую футболку, попутно любуясь собой в зеркале. Неплохо сложенный, мускулистый, ни грамма жира… Нет, в самом деле, он мог быть доволен собой. Жаль, что Элен не разделяет этого мнения. Оказавшись на улице, Даг решил добраться до ГранБурга, покопаться в местных архивах. Там он по крайней мере мог бы ознакомиться с подробностями драмы, которая случилась двадцать лет назад. Он опять потащил с собой сумку до аэропорта Тер-де-О. Это уже становилось однообразным, да и таможенники вот-вот начнут задавать вопросы. Двадцать пять минут полета в перегретом салоне. Чтобы убить время, он стал листать брошюрку для туристов, любезно предоставленную в распоряжение пассажиров. «Карибы… Россыпь островов, над которыми витает дух тайны и приключений». Точно в яблочко. Тайна и приключения, и все это свалилось на голову ему одному, несравненному Дагоберу Леруа. «Людская мозаика, перекресток цивилизаций». И это точно. Разве он сам не похож на такое лоскутное одеяло, куда вплелись предки караибы, африканцы, нормандцы, где есть даже капелька китайской крови: ей он обязан своей прапрабабке по материнской линии, которая, едва получив вольную, начала семейную жизнь с одним из иммигрантов, недавно лишь прибывшим из Кантона. Спасибо тебе, туристическая брошюрка, нашпигованная здравым смыслом! Когда вещи так изложены, они кажутся столь простыми, что поневоле спрашиваешь себя, почему иногда так трудно жить. Гран-Бург со вчерашнего дня совершенно не изменился. Даг по привычке подозвал такси и спустя несколько минут оказался возле городского архива, где довольно развязная секретарша показала ему интересующий его отдел. Вполне привычный к подобного рода поискам, Даг быстро вставил микрофильм в просмотровое устройство. Сентябрь, октябрь, вот пятое число, это оказалось на пятой странице, местные новости Вье-Фор, а первая страница уделила большое место отставке министра труда. Он посмотрел фотографию, которой была иллюстрирована статья. Неудачное черно-белое клише, довольно размытое, где полная белая женщина прижимала к груди девочку. Женщина показалась ему смутно знакомой, без сомнения, потому, что была похожа на Шарлотту. Она не улыбалась, взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. Он стал вчитываться в текст: Далее следовало интервью с вышеупомянутым Луазо: В следующем номере сообщалось, что похороны назначены на понедельник, и уточнялось, что ввиду отсутствия близких родственников Шарлотта будет передана социальному работнику мадемуазель Элоизе Мартинес для дальнейшего определения в монастырский приют. Два дня спустя фотография с похорон и подпись под ней: Он быстро прокрутил последующие номера газеты. Ничего. Достал записную книжку и отметил в ней: "Джон Луазо», на тот случай, если старый рыбак все еще жив. Потом добавил: «отец Оноре Леже». Священнику должно быть около шестидесяти. Даг попытался припомнить мессы, на которых ему доводилось присутствовать с тетушкой. Нет, тот кюре выглядел гораздо упитанней. Чтобы успокоить совесть, он проверил данные за 1987 год, когда человек по имени Мальвуа отбросил копыта. Так и есть, в рубрике «Гражданское состояние»: Кристофер Мальвуа, кавалер ордена «За заслуги», бывший заместитель министра почтовой службы, бывший администратор сахароваренного завода, Даг погасил проекционное устройство, поблагодарил развязную секретаршу и чуть ли не на ходу вскочил в автобус-недомерок, который как раз трогался, намереваясь отправиться во Вье-Фор. Маленькое маршрутное такси проделало свой путь в рекордные сроки, при этом водитель не отрывал рук от клаксона. Даг выбрался оттуда с большим облегчением и, предварительно подкинув монетку, решая, отправиться ли ему сначала к Луазо или к кюре, сел в такси и назвал шоферу адрес: авеню Гран-Маре, дом 43. У него было ощущение, будто он принимает участие в какой-то дурацкой игре в следопытов. Кое у кого может сложиться впечатление, что частные детективы живут себе припеваючи между двумя убийствами и тремя бутылками скотча. А на самом деле они проводят дни напролет в скучной изматывающей беготне туда-сюда, истекают потом, и все это для того, чтобы склеить мельчайшие кусочки чужих, не слишком интересных жизней. Такси проезжало через весь Вье-Фор, и у Дата внезапно возникло ощущение, что время остановилось. Ничто не изменилось с тех давних пор. Яркие краски домов, изумрудно-синий цвет моря, мужчины в белых балахонах, которые курили, опершись на плохо пригнанные доски закрытых магазинов. Такси выехало на главную улицу. Даг внезапно изогнулся на своем сиденье. Вот дом 18, лавочка, выкрашенная в ярко-зеленый цвет. Именно здесь находился тетин сувенирный магазин. Прежде чем такси свернуло, он успел разглядеть витрину, заставленную одноразовыми фотоаппаратами, туристическими брошюрами и огромными раковинами. Выходит, последователи тети Амели не изменили коммерции. Казалось, весь город оказался во власти колдовства, и Дату даже показалось, что он узнал одну из пожилых женщин, которая продавала на рынке арбузы. Но нет, это невозможно: ей тогда должно быть уже больше ста лет. Остановиться, расплатиться, выйти. Луазо жил в типичном рыбачьем домишке, в саду чинились рыболовные верши, на крыше, сляпанной из рифленого листа, деревянных брусков и цемента, были развешаны сети, сам домик выглядел каким-то кособоким. Даг обогнул внушительного вида банановое дерево и постучал в дверь. – Никого нет, – раздался голос за его спиной. Он обернулся. Дряхлый старичок сидел на перевернутой дырявой лодке, в тени развесистого мангового дерева, в углу рта прилепилась сигарета, глаза смотрели куда-то мимо. – Я ищу господина Луазо. – Это я, – ответил тот, не поворачивая головы. – Но вы же только что сказали, что никого нет. – В доме никого нет, потому что я-то ведь снаружи. Шутник. Даг любезно улыбнулся в ответ. – Ну конечно. Здравствуйте. Позвольте представиться: Даг Леруа. Я друг Шарлотты Дюма. – Не знаю такую. Она что, живет здесь? – Шарлотта Дюма, дочь Лоран Дюма, белой женщины, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Вы ее помните? Прежде чем ответить, старик сплюнул на землю: – Белая? Белая женщина, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году? – Да. – Нет, не помню. Даг испытал яростное желание сцепить пальцы на старой морщинистой шее и придушить старикашку. Джон Луазо откровенно над ним издевался. Справившись с собой, Даг медленно проговорил: – Это вы ее нашли, когда она повесилась на веранде. – А, эта! Ну да. Не очень-то красиво, нет. Вся синяя, язык наружу, а малышка рядом сидит, о нет, смотреть на такое… Господь дал, Господь взял. Даг поспешил прервать его: – Я друг ее дочери, Шарлотты. Она хотела бы знать, что вы можете вспомнить о ее матери. Может, у нее были друзья, которые ее навещали, может, вы слышали что-нибудь о ее отце… – Отце той белой женщины? – Нет, отце девочки, – терпеливо ответил Даг. – О мужчине, который спал с Лоран. – Лоран, звучит как Лотарингия…[11] И Эльзас. Я там воевал. Холодно было. Господь не любит, когда тепло. Так-так-так… А старик-то маразматик. Очередной напрасный визит. Даг решил потратить на него еще минут пять и оставить в покое. – Вы знаете, почему она повесилась? – Белая женщина? – Да. – Она не повесилась. Это ее дьявол повесил. Дьявол! Именно это и было написано в записке Мартинес. Алкогольно-мистический бред. – Муж вышвырнул ее, потому что у нее был дурной глаз, – продолжил Луазо, осенив себя крестом. – Поэтому она и умерла. Она ходила к плохим людям. К ним нельзя ходить. Духи забрали ее душу. Господь сказал… – К каким людям она, например, ходила? – прервал его Даг. – Их много было, этих людей. Это они покупали ей ром. То, что у нее была белая кожа, им было совсем не противно, нет, они заводили ее внутрь, и все, а я знал, что это очень плохо, что у нее потом будут проблемы. Избави меня от греха и искушения… Чем дальше, тем лучше: Лоран прикладывалась к бутылке. Шарлотта будет просто счастлива об этом узнать. Даг продолжал: – А того самого мужчину, который сделал ей дочку, первого, вы знаете? Вы что-нибудь о нем слышали? – Мужчина? Первый? Первый грешник? Который ее увел от мужа? Нет, об этом я ничего не знаю. Он здесь не жил. Он никогда к ней не приходил. Он был плохой. Разбросал свое семя по ветру и исчез. А потом пришел козлище, и копыта у него были раздвоены… Этот словесный понос все-таки следовало остановить. – Большое спасибо, господин Луазо. Вы мне очень помогли. Вы хорошо ладили с той женщиной, которая повесилась? – Я? Ну да. Хорошая девушка. И малышка тоже очень милая, мордочка всегда в варенье… Я говорил ей меньше пить, ну, ее мамаше. Оставался с девочкой и показывал ей, как рыбу чистить… Какая жалость! Бог дал, Бог взял… «Хоть бы Бог пришел взять тебя прямо сейчас!» – злобно подумал Даг. – Еще раз большое спасибо, и до свидания. – Вы уже уходите? – Мне нужно на самолет. – Нет, корабль. – Что? – Корабль лучше. Самолет – это плохо: он делает в небе дырки. На корабле лучше. Он ласкает море. – Вы совершенно правы. До свидания. Даг большими шагами направлялся к дороге, когда старческий голос за спиной буквально пригвоздил его к месту: – Его звали Джими, того мужчину, который не из здешних. У него была отметина. Как она говорила, отметина дьявола. Но я не помню какая. Кажется, у него были раздвоенные копыта. Ложная тревога. Даг пожал плечами: пусть себе бормочет, старый болван. Дом номер 45 находился метрах в пятидесяти вниз по улице. Две полустертые синие цифры на входной двери. Крошечный домишко, похоже, остался таким же, каким был двадцать лет назад. Сложенный из древесины каштана, почти развалившийся, с дырявой верандой, с которой свисали оторванные рейки, крышу поддерживали некогда зеленые стойки. Ставни были вырваны с мясом. В углу ржавела какая-то коляска. Должно быть, никто с тех пор не изъявил желания поселиться в доме, оскверненном такой страшной смертью. Как убого выглядела эта развалившаяся хижина среди разросшихся сорняков. Даг представил себе, как Лоран Дюма медленно поворачивается на веревке, привязанной к балке, а большие зеленые глаза Шарлотты неотрывно смотрят на разбухшие мамины ступни… Гадость. Он обошел вокруг дома. Позади разрослись настоящие джунгли. Он обследовал рыхлую землю до самой стены, добрался до окна с разбитыми стеклами, через которое ему открылась пустая пыльная комната. Не отдавая себе в этом отчета, он принялся насвистывать печальные такты Он с трудом вырвался из плена печальных размышлений. Нужно было еще навестить отца Леже. Он обернулся и застыл на месте: за ним наблюдали двое мужчин. Один невысокого роста, худой, с седыми волосами, с острой мордочкой в веснушках, а другой высокий и смуглый, с осанкой звезды балета, с большими крестообразными шрамами на щеках, с длинными седыми волосами, собранными в высокий хвост. Маленький белый обильно потел в своем бежевом костюме со слишком длинными рукавами и, хитро поглядывая на Дата, жевал пальмовый лист. Высокий и смуглый, грациозно откинувшись назад, опирался на одну ногу; одет он был в синие синтетические штаны и открытую майку, позволяющую любоваться его узловатыми мышцами. Маленький был похож на карикатуру на Питера Пена, у высокого была приветливая физиономия барона Субботы[12], и над их головами словно развевалось полотнище: «Осторожно, передряга». Даг мысленно протянул руку к своему хольстеру, прежде чем вспомнил, что его на месте нет. Оружие лежало в сумке, а сумка болталась за спиной. Весьма непредусмотрительно. Питер Пен открыл рот, демонстрируя уродливые, гнилые зубы, и выпустил длинную струю желтоватой слюны. Потом подтянул пояс и улыбнулся Дату: – «Привет, придурок». Вполне галантное приветствие. Даг холодно рассматривал их обоих. – – Тип стал наливаться бордовым, в его кулаке неизвестно откуда возникло лезвие остро заточенного ножа. – Ну ты чудак! Сейчас я вырежу у тебя на физиономии улыбку, которую ты уже никогда не сможешь стереть, – бросил мастер художественной резьбы с видом дебила, который плохо понимает, что происходит, но настроен действовать решительно. Он явно собирался воспользоваться своим инструментом. Даг бросил быстрый взгляд на второго, изуродованного шрамами, который нервно хрустел своими длинными пальцами, покрытыми плохо зажившими ссадинами. Судя по его рукам, незадолго до этого он тренировался в боксерском зале, причем вместо груши у него была чья-то физиономия. Даг глубоко вздохнул, усилием воли собирая энергию в районе солнечного сплетения, вновь обретая это состояние нервного возбуждения, какое бывает на ринге перед тем, как арбитр объявляет о начале боя. Питер Пен надвигался на него, держа нож лезвием вверх. Даг не отрывал от него взгляда. Этот псих готов был выпустить ему кишки. – Тебе привет от Фрэнки Вурта, – внезапно крикнул тот, резко выбрасывая правую руку в направлении живота Дага. Натянутый как канат, Даг едва успел увернуться, но теплое лезвие все-таки зацепило его, разрезав рубашку и задев тело; это было похоже на странный ледяной ожог. Он не выпускал из поля зрения второго типа, который собирался его схватить, и, размахнувшись, врезал ему сумкой прямо по лицу. Смуглый верзила покачнулся, и, вновь метнув ему в лицо сумку, в которой бесполезным грузом болтался пистолет, Даг оторвался от земли и выбросил левую ногу носком вперед в направлении унылой физиономии Питера Пена. Свинцовые пластинки в подметках иногда могут пригодиться. Носок рейнджерского ботинка с сухим хрустом разбил нос противника. Перелом носовой перегородки, диагностировал Даг и в качестве довеска мгновенно направил второй удар башмака прямо между ног. От боли Питер Пен по-заячьи взвизгнул и рухнул на землю, держась за свое хозяйство обеими руками. Он лежал с разбитыми губами, расквашенным носом, завывая на высокой ноте. Задыхаясь, Даг быстро повернулся, но успел только заметить надвигающийся на него огромный оцарапанный кулак, прежде чем оказался на земле, не в силах вздохнуть, ощущая, будто в его желудке только что взорвался снаряд. Он попытался свернуться калачиком, чтобы хоть как-то защититься от безжалостных ударов, которыми осыпал его изуродованный верзила. От хорошо рассчитанного тычка желчь прилила к губам. От следующего пинка каблуком чуть не вылетела коленная чашечка. Его противником оказался Даг лежал, свернувшись в позе эмбриона, со ртом полным слюны и травы, его голова дернулась от особо жестокого удара. Боль пронзала все тело, заставляя содрогаться, как от разрядов электрического тока, а в голове эхом раздавались наставления его инструктора по выживанию: «Никогда не позволяйте противнику вас мучить. Вы же не тюремная шлюха в фильмах для кретинов. Нападайте сами! Если вы не нападаете, значит, вы дохлый солдат». Полковник Эпплгейт выразился еще короче: Главное – взять себя в руки. Даг мгновенно сгруппировался, свернулся в клубок, и каблук ударил в землю буквально в миллиметре от его левого уха. Над каблуком – белый носок. В белом носке – икроножная мышца. Даг вцепился в нее зубами с каким-то звериным остервенением. Раздался вопль с выраженным испанским акцентом. Нога вырвалась. Мужчина наклонился, неосторожно подставив свою голову. Свинцовый каблук Дага попал прямо по щеке, раскроив ее до крови. Непереводимое ругательство. Дагу удалось откатиться на метр. Разъяренный мужчина набросился на него, сдавив железными пальцами. «Сейчас он выдавит мне глаза», – подумал Даг. Его рука, отчаянно обшаривающая влажную землю в поисках хоть какогонибудь оружия, внезапно застыла. Там, в темноте, притаилась трепещущая масса, огромный мохнатый паук, красный с черным. Матуту, из семейства пауков-птицеедов, туловище размером с теннисный мячик, совершенно безобидный, несмотря на свой внушительный вид. Даг чуть было не попал рукой в паутину. Над собой он почувствовал прерывистое дыхание врага и схватил рукой паука. К большому удивлению, прикосновение вовсе не вызвало отвращения, оно оказалось даже нежным. Он едва успел разглядеть, как яростно трепыхались коротенькие лапки, и бросил паука в окровавленное лицо, в которое насекомое в ужасе вцепилось, вонзив свои крючки в подбородок мужчине, который взвыл от отвращения и стал отчаянно отбиваться, между тем как мохнатые лапки цеплялись за его губы. Нож. Нож Питера Пена. Он валялся на земле, рядом со своим владельцем, который по-прежнему корчился и выл от боли. Верзила к тому времени уже успел избавиться от паука и даже раздавить его каблуком. Он повернулся к Дагу, сжал свои огромные кулаки и с плотоядной ухмылкой поцеловал кровоточащие фаланги. Нож. Верзила должен был обратить на него внимание, прежде чем бросаться на Дага. Тонкое лезвие вонзилось прямо в бедро, и он окончательно отупел от неожиданности. Даг любезно ему улыбнулся и изо всех сил врезал кулаком по физиономии. Нос хрястнул, и мужчина упал на колени, с недоумением глядя на торчащий из ноги нож. – Мужчина завизжал от боли, сжимая своими длинными пальцами рану, откуда сильной струей хлестала кровь. – – Судя по всему, он не любил, когда интересовались его здоровьем. – – Явно огорченный таким отсутствием учтивости, Даг покачал головой и, сложив два кулака вместе, изо всех сил опустил их на раненое бедро противника, который взвыл от боли. После чего нанес еще один удар ребром ладони в открытую скулу, да так сильно, что тот повалился на бок. Какое-то движение справа предупредило его о том, что Питер Пен приподнялся и пытается подползти к нему, одной рукой схватившись за яйца, другую опустив к своей лодыжке. Даг заметил блестящую рукоятку крошечного револьвера. – Он с удовлетворением услышал, как затрещали уродливые зубы коротышки, и увидел, как из вывихнутой челюсти закапала кровь. После чего, испытывая тупую боль в боку, наклонился, чтобы завладеть револьвером, который скотчем был примотан к лодыжке Питера Пена. Держа своего врага на мушке, он как следует врезал ему в основание черепа. Мгновенная анестезия. Он повернулся ко второму, в шрамах, который тихо скулил, зажимая рукой рану. Даг специально направил лезвие так, чтобы оно вонзилось в мягкие ткани бедра, так что рана была далеко не смертельной, но, поскольку сам раненый об этом не догадывался, следовало развивать преимущество. – Итак, вы признаете, что вас послал Мордожопый? – осведомился Даг по-английски. – Вурт тебя заказал. Ты покойник, понял? – попытался пригрозить тот, корчась от боли. – Где сейчас Вурт? Верзила возмущенно затряс головой: – Даг задумался, в каком это допотопном фильме они могли подслушать такой бездарный диалог. Он приставил нож к его горлу: – – Да не свисти ты! – Я не свищу, я серьезно. По правде сказать, я сейчас в сомнениях: то ли правда уши отрезать, то ли нарисовать на твоей физиономии второй рот. Или что-нибудь в этом роде. Он медленно провел лезвием ножа по горлу верзилы, оставив глубокий пурпурный след, затем прошептал на ухо: – Ты знаешь, каково это, подохнуть от потери крови? Сначала это привлечет тучу мух… Потом поползут муравьи… – Заткнись, ублюдок! – Где Вурт? В третий раз повторять не буду. – Дерьмо! Он в Сен-Барте. Он нам тебя заказал. – Где конкретно в Сен-Барте? – В «Тропикано Палас». Он убьет меня, если узнает… – Человек наклонил голову, кадык несколько раз конвульсивно дернулся. Даг приставил револьвер к виску негодяя, который в ужасе закрыл глаза, трясясь всем телом. – Спать хочешь? – вдруг поинтересовался Даг ни с того ни с сего. – – Ты хочешь спать, – настоятельно повторил Даг, усыпляя его резким ударом. – С коротким вздохом поверженный противник рухнул на землю. Даг осмотрелся. Повсюду следы крови: на лицах, одежде, цветах. Чтобы вытереться, Даг воспользовался курткой Питера Пена. Все его тело ныло. Он потрогал свой пылающий бок, прижал свернутую комком куртку к длинной и глубокой царапине, которая кровоточила под ребрами. Двое лежащих на земле мужчин тяжело дышали. Даг, уперев руки в бока, наклонился вперед, пытаясь успокоить сердечный ритм. Если уж говорить честно, он должен был признать, что избить этих двух типов оказалось для него делом отнюдь не неприятным. Это напомнило ему о том, как долгие часы он потел в боксерском клубе, выслушивая ругань инструктора по французскому боксу. Незабываемые минуты на ринге. Он чуть было не получил титул чемпиона всей французской армии. Его противник победил по очкам: он весь светился радостью, в то время как Даг перекатывался с одного конца ринга на другой, почти ослепший от крови, которая хлестала из разбитых надбровных дуг, и пытался вздохнуть, несмотря на два сломанных ребра. Вот еще одна вещь, которую Элен понять не могла: удовольствие драться. Она находила это занятие примитивным. Убогим. «Спорт – это способ преодолеть возможности своего тела, а не угробить его, Даг». Он пожал плечами. К черту Элен и ее высокую нравственность. Он выпрямился. Итак, Мордожопый прохлаждался себе в Сен-Барте, на одном из самых живописных островков группы Малых Антильских. Заниматься этим сейчас совершенно не было времени. Сейчас его цель – отец Леже. Он поднял с земли свою сумку, засунул туда нож и маленький револьвер и решительно зашагал по направлению к дороге, изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль. Дуновения пассата приятно освежали его на ходу, но подошвы ботинок обжигали ступни. Гигантские черные свиньи, привязанные к изгородям перед хижинами, тупо смотрели на него, пережевывая корни. Над вулканом Суфриер плыли облака. На море был штиль. Не слышалось ни звука, лишь время от времени начинал реветь трактор, работающий на поле сахарного тростника. В открытом море лениво болталась рыбачья лодчонка. Даг шагал быстро, но все равно авеню Гран-Маре показалась ему нескончаемой. Наконец со вздохом облегчения он добрался до центра города. |
||
|