"Медный кувшин старика Хоттабыча" - читать интересную книгу автора (Обломов Сергей)

Глава двадцатая,

Утро, в которое Гена с трудом разлепил глаза, принесло ему почтовое отправление.

В конверте без марки он обнаружил приглашение на беседу на фирменной серенькой блеклой открытке приглашавшей организации — на четверг. Четверг был завтра, и Гена, привыкший на старой квартире родителей, где он до сих пор был прописан, спускать в унитаз военкоматовские повестки, решил приглашение отклонить, хотя пригласитель был явно поглавнее военкомата. И прислал свое приглашение на правильный адрес. Однако последовавший сразу вслед за письменным приглашением телефонный звонок заставил Гену факт получения приглашения подтвердить и приглашение принять, хоть он и пытался его отодвинуть, нелепо мыча вымученные причины. В ответ обещали его долго не задержать и на предложенных сроках посещения Геной учереждения настояли.

По дороге в учереждение Гена выкупил билет на самолет, заказанный вчера по телефону, купил в обменном пункте справку на вывоз оставшейся валюты и в назначенное время подошел к нужному зданию, фасадом выходившему на Большую Лубянку. Нет, не к хорошо известному голубому особняку на улице Дзержинского, а ближе к тому месту, где раньше было маячил памятником сам Дзержинский, — прямо у светофора, рядом с сороковым гастрономом, который «Седьмой Континент». У Гены был на бумажке номер дома, а на самом доме номера не было. Собственно, и дома как такого не было — была узкая фасадная стена с входными дверями, без окон. Гена вычислил ее методом исключения, побродив некоторое время туда-сюда. Впрочем, основательно ошибиться он бы не смог, даже если бы очень захотел — организации, в которую его пригласили, сплошняком принадлежали почти ли не все здания на несколько кварталов в округе.

— Геннадий Витальевич? — неожиданно спросили его.

— Да, — ответил Гена, разглядывая выросшего как из-под земли неопределенного возраста человека в неопределенном костюме с единственным ярким пятном внешности — в лацкане пиджака неопределенного человека сиял значок: белые буквы на ультрафиолетовом с инфракрасным фоне: «Если хочешь похудеть — спроси меня, как?!»

— Николай Алексеевич, — утвердительно кивнул человек. — Пойдемте.

Гена покорно последовал за хорошо знающим, как ему похудеть, человеком в неприметные затемненные стеклянные двери, которые отделяли внутренность здания от наружности улицы, как брошенная тень отделяет свет и несвет, а зло смерти — жизнь и нежить: паркет здания начинался сразу за асфальтом тротуара, без всяких предисловий, переходов и полутонов в виде подъезда, крыльца или хотя бы ничтожной ступени.

«Интересно, а как же они зимой-то?» — подумал Гена.

Николай Алексеевич предъявил стоявшему за дверями милиционеру служебное удостоверение, а потом протянул какую-то бумажку.

— Пропуск. — Он кивнул на Гену и попросил его предъявить милиционеру паспорт.

Внутренность здания, имевшего такой скромный и неприметный наружный вход и фасад, очень удивила Гену — ввысь на неизмеримое количество метров уходил потолок, где-то там наверху увешанный гирляндами хрустальных люстр; во все стороны, пока хватало глаз, простирался мраморный зал с темно-красными, как спекшаяся кровь, гранитными колоннами, украшенными псевдозолотыми лавровыми венками и советской символикой, со стен нависали громоздкие картины соответствующих сюжетов, а высоченные светлого дерева резные двери закрывали какие-то другие невероятные залы. Несоответствие внутреннего и наружного напомнило Гене недолгий дворец его собственной квартиры и даже на мгновение навело на крамольную мысль, что если не нынешним хозяевам, то уж создателям этого здания точно были подконтрольны заграницы трех измерений.

— Это наш старый клуб, — сказал Николай Алексеевич. — Простите за некоторую экстравагантность, просто здесь прохладно и тихо. И не помешает никто. Времена сейчас сами знаете какие — трудно с помещениями. На Кузнецком у нас приемную взорвали, идиоты. Да еще кондиционер сломался в моем кабинете. Там солнечная сторона — находиться совершенно невозможно, такая жара. Никогда такого в Москве не было. Как вы считаете, это долго продлится?

— Не знаю, — осторожно сказал Гена. «Так просто, о погоде пригласили поговорить», — ухмыльнулся он про себя.

Они зашли в огромный полутемный зал, на сцене которого белел киноэкран. Их голоса тонули в мягкой обивке кресел.

— Садитесь, — предложил Николай Алексеевич таким тоном, как будто это был его кабинет.

Они сели на соседние ряды так, что Николай Алексеевич оказался в небрежной позе обернувшегося через поджатую ногу и облокотившегося на спинку режиссера, а Гена — скромного, сидящего «смирно» зрителя. Николай Алексеевич положил на подогнутую ногу какую-то бумажку из кармана и перешел к делу:

— Расскажите о себе.

— Что рассказать-то?

— Ну, все — с самого начала. Видите, я никакого протокола не веду, встреча у нас, можно сказать, неформальная, так что начинайте с начала — родился, учился, жил, работал и так далее. — И он незаметно для Гены нажал в кармане пиджака кнопку записи на диктофоне. Через прореху кармана шнур выносного микрофона диктофона вел в петличку лацкана пиджака, где сам микрофон был прикреплен прямо к защелке жестяного «гербалайфовского» значка, который кроме маскировки микрофона служил ему еще и усиливающей мембраной.

— Ну. — Гена начал коротко рассказывать, не перебиваемый собеседником даже для мелких уточняющих вопросов. Он просто внимательно смотрел на Гену, вот и все. Когда Гена дошел до настоящего времени, чтобы объявить свою незанятую беззаботную безработность, Николая Алексеевича, видимо, озарила какая-то мысль, и он достал из внутреннего пиджачного кармана телефонную трубку, настолько громоздкую, что непонятно было — то ли это старинный сотовый телефон, то ли бесшнурный городской.

— А девушка у вас есть? — спросил он, набирая номер на телефоне.

«Тебе-то что…» — подумал Гена, а вслух сказал:

— Ну, как бы так, чтобы совсем постоянно — нет.

— Минутку. — Очевидно на том конце провода приняли звонок. — Дима, здраствуй, это Николай Алексеевич. Нет, я просто хотел тебя спросить, помнишь наш разговор об этом мальчике? О каком мальчике… о хакере, с Кутузовского. Да. Почему бесполезно о нем говорить? На ПМЖ? Куда? Ну, хотя бы в какую страну? А кто знает? Ладно, а как, ты говоришь, его звали? Как это — не знаешь? А Руслан? Через Александра? Ну, хорошо, я позвоню Александру. Что значит — его нет, он что, тоже уехал? Что значит — что-то вроде? Как это — добыковался? Я не понимаю… — Он бросил взгляд на Гену и уже, вероятно, пожалел, что демонстративный разговор состоялся при нем, потому что стал его, разговор, заминать. — Ну, кличка была у него, у этого мальчика? Все Александр… А что, ты говоришь, с Александром-то? Ладно, все равно ничего не понимаю. А к вам я завтра по любому собирался — заеду. Сейчас говорить не могу, до завтра. — И он нажал отбой.

— А кто такая… — Николай Алексеевич покосился на бумажку, которая была не видна Гене с его стороны кресла, — Дайва Стиллман?

Гена пожал плечами:

— Что значит — кто такая?

— Где работает, кем вам приходится и все такое, — туманно пояснил следователь.

— Ну, мы знакомы по Интернету, — уклончиво ответил Гена. — Одну программу вместе делали… Но я вообще-то очень мало ее знаю.

— Какую программу?

— Переводчик с языка на язык.

— Где она работает?

— В каком-то правительственном институте…

— В каком именно?

— Я не знаю.

— Этот, как ты говоришь, правительственный институт, — небрежно бросил Николай Алексеевич, — одно из крупнейших подразделений Пентагона. А что вам известно о ее участии в операции ЦРУ по компьютерным проникновениям в счета Слободана Милошевича в банках Греции, Кипра и Российской Федерации? — спросил он жестко, с интонациями газеты «Правда».

Гена на мгновение испытал весьма неприятное чувство, но потом успокоился, вспомнив, где находится, и с равнодушной искренностью ответил:

— Ничего.

— Вы обменивались когда-либо с ней технологиями неавторизованного проникновения в компьютерную сеть? Может быть, до начала войны в Югославии?

Гена молчал.

— Имейте в виду, Геннадий Витальевич, мы знаем гораздо больше, чем вы даже можете себе предположить. По нашей информации, ЦРУ осуществляло незаконную деятельность на территории других государств. В том числе на территории нашей Родины. — Слово «родина» он произнес с таким надрывом, что, вопреки правилам правописания, уместнее было бы поставить в его начале четыре заглавные буквы: РРРРодина. — Поэтому, если вам что-то об этом известно, в ваших интересах рассказать нам об этом деле как можно больше. Возможно, вы могли бы помочь предотвратить некоторые из преступных замыслов организаторов противоправных действий.

— Мне ничего не известно ни о каких противоправных действиях.

— Зато нам известно. — Следователь помолчал. — Молодой человек, вы талантливый программист. Как я слышал, большая умница. Зачем на такой ерунде себе жизнь портить? И за что вы так ненавидите государство, которое вскормило вас и воспитало, дало вам образование, дало, в конце концов, вам возможность стать тем, кто вы есть? Зачем вам пособничать американцам, убивающим безвинных граждан на территории братской страны? Никто не собирается на вас давить или как-то наказывать, если, конечно, вы сами не захотите. Нам, к сожалению, не хватает сил и, я прямо скажу, образования для освоения всех этих новых технологий. Хотя у нас работают очень способные и умные люди, не сомневайтесь. Вы могли бы помочь этим безвинным жертвам.

Гена с удивлением посмотрел на следователя.

— Я имею в виду, в Югославии. Я понимаю, что в сложившихся обстоятельствах вам, может быть, трудно найти применение своим выдающимся способностям. Почему бы вам не оказать нам помощь? Я не требую от вас никакой информации об этой Стиллман. Я вам верю — возможно, вы действительно о ней ничего не знаете. Так знайте — она работает на ЦРУ. И будьте, пожалуйста, бдительны. И осторожны. Расскажите, что знаете. Почему вы отказались работать у Билла Гейтса? — неожиданно спросил он без всяких переходов.

Гена вздрогнул.

— По идеологическим соображениям, — мягко сказал он первое, что ему пришло в голову. «Главное, не запинаться и быстро отвечать на вопросы, — думал он, — тогда они поймут, что я говорю правду, и отстанут».

А еще он подумал, знают ли они что-нибудь про Хоттабыча, раз такие ушлые.

Николай Алексеевич кротко улыбнулся:

— Правда? Я же говорю — наш человек. Я мог бы похлопотать о хорошей работе для вас. С учетом вашей идеологической зрелости. Подумайте.

— Подумаю, — сказал Гена.

— Приходите ко мне в понедельник, — неожиданно предложил Николай Алексеевич. — В одиннадцать часов. Я постараюсь познакомить вас с начальником нашего отдела по вашему профилю. Посмотрите, как чего. А если вспомните что-нибудь интересное или просто решите нам рассказать, вот вам мой телефон — позвоните. И знаете, если бы вы могли сформулировать эти ваши идеологические убеждения, по которым вы не хотите работать на американцев, я был бы вам очень признателен. В письменном виде. К понедельнику. Договорились?

Такой простой вопрос поставил Гену в тупик. У него в кармане лежали билеты на самолет на завтра в Прагу. Никаких пояснений он давать не собирался, никаких повторных встреч и визитов не планировал и вообще надеялся как можно быстрее слинять. Ответить «да» означало почти подписку о невыезде, ответить «нет» означало наверняка подписку о невыезде. Поэтому вместо ответа он спросил:

— Скажите, а я в качестве свидетеля прохожу по этому делу? Или как?

— Или как, — ответил Николай Алексеевич. — Пока «или как». Все зависит от вашей искренней заинтересованности нам помочь. Никакого дела на самом деле нет. Мы просто собираем информацию. У нас есть подозрение, что вы попали в беду, и мы хотим вас защитить. Ведь для этого, собственно, мы и предназначены. Вы молодой еще человек, и наша задача — помочь вам найти свое место в жизни. Помочь вам разобраться в себе. Подумайте над моим предложением. У вас блестящая перспектива. Я вас провожу.

У стеклянных дверей они расстались без рукопожатия. Гена сделал шаг с паркета на асфальт тротуара и, наверное, долго бы чувствовал на спине взгляд неприметного Николая Алексеевича, провожавший его сквозь толпу, если бы в кармане последнего не зазвонил непонятный телефон и не отвлек его от Гены. Разговора Гена, разумеется, уже не слышал.

— Надо было его документально оформить — он сейчас пустится в бега! — отчитывал Николая Алексеевича невидимый собеседник.

— Никуда он не пустится, не волнуйся. Не посмеет. Да и куда ему бежать-то? Рано еще на него давить. Для нас важнее, чтобы он у нас работал, — ты сводку на него читал? Бесценный кадр.

— Ладно, под твою ответственность. Ты в кассу не хочешь зайти — там сегодня зарплату выдают за первый квартал.

— Не знаю — дел много. Боюсь, не успею.

— Ты это брось свое «не успею». Найди время — зайди и получи. Всем некогда, но все успевают — дело важное. Ты думаешь, я меньше тебя. занят, — и то нахожу время. С трудом, но нахожу. А тебе и в прошлом году дважды напоминали, ты думаешь, такие вещи незамеченными проходят?

— Добро, заскочу сегодня.

— Ты уж постарайся.