Мануэль Гарсиа-Виньо ЛЮБОВЬ ВНЕ ВРЕМЕНИ

Первого и до сих пор единственного путешественника в четвертое измерение звали Хулиан Сендер. К изобретению машины времени он не был причастен. На нем ее только испытали.

В 1980 году, когда ему исполнилось тридцать лет, ученые Института хроноскопических исследований создали машину, которая могла переносить человека в будущее. Хулиан Сендер работал в институте заместителем начальника пресс-центра и был выбран из двенадцати других добровольцев для путешествия в 2020 год.

Никакой специальной подготовки он не проходил. Ему просто сказали, что он совершит один-единственный рейс. Пройдет точно сорок лет, а он пробудет там всего неделю. Через семь дней он должен быть в том самом месте, где очутится по прибытии. Никаких вопросов задавать не позволили и сообщили, что, коль скоро он выбран, ему не разрешат пойти на попятную.

По окончании недельного отпуска, который ему предоставили перед опытом, он явился в институт ровно в восемь утра. И, следуя указаниям полученного накануне письма, направился к комнате номер 23. Ему отворил молодой человек в белом комбинезоне с вышитой на кармане синей монограммой И. X. И. Молодой человек, улыбаясь, пожал Хулиану руку и пригласил войти. Затем он провел его в камеру, где пол, потолок и стены были металлические, без единого отверстия. Единственный стул также был из металла. Ни коврика, ни картины, ни какой-либо иной мебели.

— Ну вот, — вымолвил провожатый, — как только я выйду, садитесь сюда.

Сендер хотел что-то сказать, но молодой человек его перебил.

— Ни о чем не беспокойтесь. Все, что вам нужно знать, вы уже знаете. Сейчас от вас требуется лишь одно — выполнить мои указания. Когда я выйду, садитесь.

Молодой человек вышел, заперев за собой дверь, и Хулиан уселся на металлический стул. Он огляделся по сторонам. Помещение казалось ярко освещенным, но обнаружить источник света Хулиану не удалось. Он поискал глазами дверь, в которую совсем недавно вышел его провожатый, и не нашел ее. Камера представляла собой большой куб с ребрами около пяти метров. Пол, стены и потолок выглядели одинаково: абсолютно гладкие металлические пластины матово блестели в странном свете.

Спустя некоторое время — Хулиан затруднился бы определить какое именно — послышалось своеобразное жужжание, которое действовало не только на слух, но и на осязание и зрение. Впрочем, Хулиан не был уверен, началось ли оно теперь или существовало с самого начала. Нечто вроде дрожи застывшего воздуха камеры, дрожи, воспринятой совокупностью чувств и проникавшей в самую глубь организма.

Хулиан подумал, что с начала эксперимента, должно быть, прошли долгие часы. Однако он не испытывал ни голода, ни жажды, ни малейшей усталости или боли. Свет, озарявший камеру, казался теперь менее ярким. Стены — более темными и плотными. Но он решил, что просто привык к равномерному блеску, который вначале едва не ослепил его.

Хулиан закрыл глаза и то ли уснул, то ли нет — этого он впоследствии так и не уяснил. Когда он снова поднял веки, впечатление было такое, будто он вместе со стулом находится не на полу, а на одной из стен камеры. Гудение прекратилось, но теперь закружилась голова, и появилось ощущение полета в пустоте, непрерывного падения в бездну.

Очнулся он на лужайке, поросшей клевером, и интуиция сразу подсказала ему, что он уже в обещанном 2020 году. Судя по солнцу, возглавлявшему скопище белых, как вата, кучевых облаков, было между десятью и одиннадцатью часами весеннего утра.

Он вскочил на ноги, ощущая легкую усталость, и огляделся по сторонам. С севера, востока и запада лужайка была окаймлена оградой из побеленных металлических столбов, за которой до самого горизонта, низкого и далекого, тянулись пашни. На юге же она переходила в пологий склон невысокого холма.

Хулиан направился к вершине холма, предчувствуя, что на противоположном склоне найдет нужную дорогу.

В самом деле, по ту сторону холма также тянулись возделанные поля, но километрах в двух виднелось не то большое селение, не то маленький город.

Мир, в который он проник, почти не отличался от мира, им покинутого, и он даже решил, что поменял не эпоху, а место.

Так он опознал марку и модель автомобиля, в который фермер лет пятидесяти с помощью мальчика накладывал, словно в грузовик, разноцветные призматические ящики. Зато внимание его привлекли необычный материал этой тары и ее безукоризненная выделка. Вполне вероятно все-таки, что такие предметы существовали и в его время, только в более развитой, чем его собственная, стране.

Хулиан прикинул в уме: фермеру должно быть теперь лет десять-двенадцать. Мальчик еще не родился. От этой мысли Хулиан вздрогнул.

Он дошел до первых домов города. Встречные не обращали на него ни малейшего внимания. Видят ли его эти люди? Существует ли он для них? Не снится ли ему все это, не мираж ли?

На углу он увидел бар и подошел ближе. За широкими стеклами витрины среди бутылок с напитками неизвестных ему марок он нашел то, что искал, — календарь: 2020, май, 5, понедельник.

Мальчуган лет восьми, бежавший по тротуару, налетел на него и упал. Толчок послужил как бы электрическим разрядом, который помог Хулиану окончательно войти в новую действительность.

Мальчик испуганно глядел на незнакомца. Взгляд этих синих глаз, подумал Хулиан, доходит до него через бездну времени, через толщу его собственной жизни и жизни мальчика, через туман тайны…

Сознание этого порождало нечто вроде опьянения.

Прозвучал голос мальчика:

— Извините, сеньор.

Голос такой же мягкий, как взгляд; чудесный голос, который осязаемо наделял Хулиана бытием, давал ему права гражданства в этом времени.

Он помог мальчику подняться и отряхнул ему штанишки.

— Как тебя зовут?

— Хосе.

— Отлично, Хосе, куда ты так мчался?

Мальчик пожал плечами.

— Ты искал друзей?

— Да.

Хулиан держал мальчика за плечи и не хотел его выпускать, хотя понимал, что выпустить нужно. Время, которое любой сторонний наблюдатель счел бы нормальным, уже истекло. Но ему не хотелось расставаться с Хосе. Он испытывал ни с чем не сравнимое блаженство, впивая глазами свет этого невинного взгляда, принадлежащего еще не родившемуся существу.

Кем будет этот восьмилетний мальчик, когда ему, Хулиану, исполнится семьдесят? Может быть, его сыном, или внуком, или учеником. Сердце у Хулиана колотилось, в висках стучало от глубокого чувства, которое стремилось выявить себя, стать понятным. Что-то вроде отдаленного воспоминания, рвавшегося на свет из глубин подсознания…

«Я тебя знаю, Хосе. Знаю… Но нет, это невозможно, пока еще нет».

Он испугался, что сойдет с ума от подобных размышлений. И выпустил мальчика. Тот снова пробормотал извинение и скрылся.

Хулиан пошел дальше, с любопытством разглядывая все вокруг. Он понимал, что его основная задача — смотреть, проверять, открывать, сравнивать и в меньшей мере присутствовать здесь, ибо действительно важными были не социальные, политические, экономические и религиозные перемены, происшедшие за сорок лет (их можно было более или менее точно предсказать), а собственно путешествие в четвертое измерение, прыжок во времени, который он только что совершил.

Дойдя до перекрестка, он увидел на остановке автобус с табличкой «До центра города». Недолго думая, он вскочил на площадку. И только когда автобус уже мчался полным ходом по проспекту, пересекавшему обширный парк, Хулиан с тревогой подумал: какими деньгами он заплатит за проезд? Он ощупал карманы. При нем была некая сумма, но годны ли еще эти деньги? Он поискал глазами кондуктора. А может, здесь платят водителю? Во избежание недоразумений, когда автобус, миновав парк, остановился, Хулиан поспешил выйти.

Он очутился на широкой улице с оживленным движением, с тротуарами, полными народу, и узнал ее — это была улица его родного города. Мелькнула мысль пойти к себе домой, или к друзьям, или в институт, но он интуитивно сознавал, что не должен поддаваться такому искушению.

И Хулиан смешался с шумной толпой. Ему хотелось понаблюдать за поведением окружающих его людей, послушать, о чем они говорят, узнать, чем живут. Но мучительная неуверенность овладела им с той минуты, когда он задумался об оплате проезда. Как будет решаться финансовая проблема в этой странной туристической поездке, совершить которую выпало на его долю первым из людей. Он почувствовал настоятельную необходимость выяснить это.

В конце поперечного переулка он заметил цветочный базар, а в одном из киосков старика. Хулиан подумал, что он-то по крайней мере опознает его деньги и, улучив момент, когда старик остался один, подошел к нему.

— Что угодно сеньору?

Хулиан заколебался.

— Пожалуйста, две розы, — сказал он наконец. — Вон те. Мне для подарка… — счел нужным пояснить он и протянул самую крупную из своих купюр.

Старик покрутил ее в руках и наконец бросил в ящик.

— Где вы ее откопали? — спросил он, отсчитывая сдачу. — Таких уже почти не осталось.

— Но они еще годны? — с тревогой спросил Хулиан.

— Да, — ответил старик, улыбаясь. — Думаю, что годны.

— Мне дали ее… — Хулиан не закончил фразы, не зная, что сказать.

Он заметил, что старик смотрит на него испытующе.

— Любопытно. Ткань и покрой вашего костюма также напоминают мне прошедшие времена… Мое время.

— Да? Ткань была под рукой, дома; я…

Смех старика прервал его.

— Вы целиком живете в прошлом, а?

Хулиан смущенно улыбнулся.

Старик потрогал его за лацкан и утвердительно кивнул.

— Тысяча девятьсот семьдесят пятый, — сказал он. — Я родился в пятьдесят первом…

Хулиан чуть было не сообщил, что продавец только на год его моложе, но сдержался.

— Спасибо, — сказал он, отходя.

— Эй, вы забыли розы!

— Оставьте их себе, я только хотел разменять кредитку.

— Вернитесь, дружище, для размена не обязательно покупать.

Хулиан жестом показал, что это неважно, и удалился, не обращая внимания на призывы торговца.

На третий день, выйдя из отеля, где он остановился, — тихий отель в северной части города, — Хулиан впервые почувствовал, что находится в небывалом положении. Он позавтракал в том же баре, что и накануне, купил газеты и спокойным шагом направился в ближайший сквер.

Усевшись на скамье, он принялся листать одну из газет. Сообщения о спортивных состязаниях, межпланетных путешествиях, театральных фестивалях… Никаких военных действий и приготовлений. По-видимому, для человечества настала эпоха мира. Хулиан улыбнулся про себя от мысли, что у него будет спокойная, а значит, и счастливая старость.

Внезапно он поднял глаза, нутром почувствовал чей-то взгляд. Она была здесь. Она пристально смотрела на него и, застигнутая врасплох, смешалась и густо покраснела. Он в свою очередь не в силах был оторвать от нее взгляд, испытывая, только в тысячу раз сильнее, чувство, которое два дня назад вызвал у него Хосе.

— Извините, — нервно сказала девушка. И пошла прочь.

После недолгого колебания Хулиан последовал за ней.

— Извините, — повторила девушка, когда он догнал ее. — Мне показалось, что мы знакомы. Я, очевидно, ошиблась… Простите.

— Не за что. Я никоим образом…

Взгляд девушки, цвет ее глаз, звук голоса действовали на чувства Хулиана с такой силой, что сознание истинного положения вещей не властно было над его порывами, желаниями, поступками и самим бытием.

Она была почти его ровесницей, самая чудесная из женщин, какую он когда-либо видел.

— А все-таки, — сказала девушка, — я узнаю вас.

— Не может быть, — возразил Хулиан. — Я в этом городе впервые.

— Нет, я не утверждаю, что видела вас раньше. Просто неделю назад меня спрашивали о вас.

— Обо мне?

— Вас зовут Хулиан… Хулиан Сендер, не так ли?

У Хулиана закружилась голова. На минуту ему показалось, что он бредит или сходит с ума. Он пробормотал:

— Да.

— Это был пожилой человек, вернее, уже старик. Он показал мне вашу фотографию. И был очень расстроен, когда я сказала, что никогда вас не видела.

— Не понимаю, — сказал Хулиан.

Разговаривая, он искал в уме объяснение этой загадке. Она, несомненно, была связана с тем, что реальная жизнь их обоих протекала в различных системах пространства и времени. Но что это за связь?

— Не понимаю, — повторил он. — Здесь меня никто не знает.

Некоторое время — Хулиану оно показалось бесконечным — оба молчали, не зная, что сказать. Наконец, сделав над собой усилие, он проговорил:

— Во всяком случае, ясно одно: нам суждено было познакомиться.

Девушка промолчала. Она пристально посмотрела на него, затем потупилась и после недолгого раздумья снова подняла взгляд. Хулиан истолковал это как знак согласия.

— Вы уже знаете, что меня зовут Хулиан. А вас?

— Исабель.

Исабель ласково улыбнулась, отрицательно покачав головой.

— Непонятно, правда? — спросил Хулиан.

Он схватил ее руки, поднес к губам и стал страстно целовать.

Она не противилась.

— Я понимаю, что ты любишь меня всем сердцем, и верю тебе, хотя мы знакомы всего четыре дня; верю, потому что тоже очень тебя люблю… Но не понимаю причин твоего отчаяния.

— Это невозможно объяснить.

— Почему?

Хулиан замер, сжимая ее ладони в своих. Потом он поднял глаза, ища ее взгляда, но тут же опустил их, чтобы Исабель не увидела навернувшихся слез.

— Потому что не могу, — выдавил он наконец.

Исабель откинула у него со лба прядь волос.

— Ты говоришь, как ребенок, — сказала она.

Но он возразил:

— Я намного старше тебя.

— Намного старше, — насмешливо протянула она. — На сколько же? Держу пари, что мы почти ровесники.

Хулиан снова поднял голову. Теперь ему было безразлично, увидит она его плачущим или нет. Закусив губу, он отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он настойчиво. — Я намного старше.

Исабель серьезно посмотрела на него.

— Не понимаю тебя, — сказала она удивленно.

Он молчал.

— Не понимаю ни твоих слез, ни твоего запирательства, ни отчаяния, с которым, если верить тебе, ты меня любишь.

Хулиан не ответил, она тоже ничего не добавила, так что молчание затянулось.

Солнце клонилось к закату. Хулиан чувствовал, как с угасанием дня его покидают жизненные силы. Никто, никогда, ни в какие времена не испытывал той тоски и скорби, которые сжимали сейчас его грудь при виде солнца, опускавшегося за горизонт и уносившегося с собой день, прожитый им вне очереди, день, доживет ли он до которого, неизвестно. Это была смерть в обличье жизни, нелепица. Словно ему дано было видеть мир, ощущать жизнь, испытывать блаженство и любовь потустороннего далека.

— Мне пора, — сказала Исабель.

— Погоди еще минутку, — взмолился он.

Он глядел ей в глаза так самозабвенно и неотрывно, с выражением такой беспомощности и отчуждения, что она ничего не ответила.

В предыдущие вечера они прощались на станции надземной железной дороги, которая вела в один из городов-спутников. В какой именно, Хулиан не знал и вдруг подумал, что ему надо знать, совершенно необходимо знать, где она живет, чтобы найти ее потом.

— Пошли, — сказал он.

И встал. Он быстро увлек ее к выходу из парка. Ночь уже почти наступила.

— Сегодня я провожу тебя до дома.

— Не стоит, это очень далеко.

— Пошли скорей, — прервал он, тяжело дыша.

Он заподозрил, что, быть может, уже поздно. Снова послышалось отдаленное жужжанье, замерцал всеобъемлющий свет, воскрешая переживания минувших семи дней, минувших сорока лет в странном металлическом жилище.

Он понял — сквозь туман, сгущавшийся в мозгу, — что сейчас может произойти нечто, чего она не должна видеть.

— Исабель. Исабель… — прошептал он, останавливаясь.

Он неистово сжал ее в объятиях, на мгновение решив не разжимать рук, чтобы унести ее с собой или, если верх возьмет ее молодость, остаться здесь. Потом бросился бежать, не оборачиваясь, в поисках той загородной лужайки, где очнулся после своего немыслимого полета во времени.

Он так и не узнал, добрался ли до этой лужайки. Когда он пришел в себя, он был в своей эпохе, в своем городе, доме, комнате.

Вся дальнейшая жизнь Хулиана Сендера, первого и до сих пор единственного путешественника в четвертое измерение, протекала под знаком несбыточной, недостижимой любви.

Близкие вспоминают о нем как о замкнутом меланхолике, молчаливом, безучастном, отрешенном от окружающей действительности; он бродил по городским окрестностям, сроднившись с безмолвием и сумерками; вечный бродяга без сна и отдыха, потерянный, лишенный воли к жизни.

В одиночестве следил он за мельканием дней и ночей, за медленной сменой времен года; он соразмерял пульс своего существования с календарем и часами. До 1995 года жизнь его обращалась вокруг не родившейся еще женщины, чье имя не знали даже ее будущие родители — быть может, одна из тех влюбленных парочек, которых во множестве он встречал на каждой улице, в любом сквере.

В 1995 году — в каком месяце, какого числа? — родилась она. Он стал разыскивать ее. Единственным его желанием было увидеть Исабель маленькой девочкой, следить, как она растет. Но он знал только имя, а ведь могло случиться, что детство ее прошло в другом месте, и сюда она прибудет только через двадцать пять лет…

И прошло двадцать пять лет. Хулиан Сендер состарился. Мир, с которым он познакомился раньше всех людей, мало-помалу, незаметно вырастал вокруг него. Он узнавал его как отголосок давнего сна, как предвестника пророчества, как воспоминание о далеком происшествии.

Вот уже несколько месяцев он регулярно наведывался в парк, где когда-то встретил ее. Долгие часы просиживал на той самой скамье, настороженный, в ожидании ее прихода.

В тот день, прежде чем его глаза увидели Исабель, об ее присутствии возвестило участившееся сердцебиение, удушливая горечь в душе — неосознанный протест против загубленной молодости, впустую потраченной жизни, бесцельной любви, бесплодного ожидания.

У него не хватило мужества подойти к девушке. Больше часа он, затаившись, наблюдал за ней и, когда она вышла из парка, пошел следом, чтобы знать, где можно увидеть ее еще раз.

Исабель удивленно смотрела на него тем самым мягким и светлым взглядом, который он пронес в своей памяти через всю жизнь, тем чудесным взглядом, в котором он растворялся сорок пять лет назад.

— Известие для меня?

Хулиан кивнул.

— От кого?

— От особы, хорошо вам знакомой, которая причинила вам боль, но… Заверяю вас, это было абсолютно против ее воли.

— Не понимаю.

Хулиан закусил губу.

— Хулиан Сендер, — сказал он.

Исабель пожала плечами.

— Не знаю такого.

Он смотрел на нее, ошеломленный, сбитый с толку.

— Вероятно, — добавила девушка, — вы путаете меня с другой женщиной.

— Нет, нет… Исабель.

Она наморщила лоб.

— Да, меня зовут Исабель. Однако…

Хулиан вынул из бумажника фотографию сорокалетней давности.

— Вот он.

Девушка долго рассматривала фотографию. Наконец вернула ее:

— Мне очень жаль. Но этого человека я никогда не видела и не знаю его.

Спустя два дня Хулиана вызвали в Институт хроноскопических исследований. Когда он назвал себя помощнику швейцара, тот поспешно провел его к директору.

— Явились? — спросил тот, вставая навстречу Хулиану. — Слава богу. Разве вы не получили нашего извещения? Мы вызывали вас к семи часам утра. А сейчас уже без четверти восемь.

Хулиан пожал плечами. Он не ведал ни дня, ни часа.

— Хорошо, сеньор Сендер. По данным нашей картотеки через час с четвертью наступит минута, когда вы прибыли в наш теперешний год, две тысячи двадцатый, из тысяча девятьсот восьмидесятого.

Хулиан резким движением вскинул голову.

— Значит, я еще не…

Но директор прервал его.

— Мы не знаем, что с вами может произойти, — сказал он нервно. — Элементарные меры предосторожности требуют поместить вас в нашу клинику.

Хулиан не слышал. «Так вот в чем дело, — твердил он про себя. — Исабель еще не познакомилась со мной, а потому не могла узнать на карточке».

Смягчив свое горе этим слабым утешением, он дал отвести себя в операционную, где его с любопытством окружила группа взволнованных врачей и медсестер.

— Сюда, сюда, скорей, пожалуйста.

Едва он улегся на носилки, чей-то голос объявил:

— Десять минут девятого. Осталось две минуты.

Через две минуты Хулианом овладело странное головокружение, и он погрузился в глубокое забытье. Словно он все больше отдалялся от мира и от жизни. С последним проблеском сознания он подумал, что умирает.

Вернувшись к жизни после недельного летаргического сна, он понял: никто не может дважды пережить одни и те же дни. Время, когда он находился без сознания, полностью совпадало с тем, которое он провел сорок лет назад в мире будущего. В мире будущего, который стал уже прошедшим и с каждой минутой отдалялся все больше и больше.

Пока длилась его летаргия, Хосе, маленький школьник, столкнулся у двери бара с неизвестным молодым человеком. С молодым человеком, пережившим спустя четыре дня в страдании и наслаждении любовь своей жизни, свою единственную любовь. Безнадежную любовь, которой не могли помочь никакие чудеса, никакие достижения науки.

Сославшись на усталость, Хулиан обещал вернуться через несколько дней, чтобы ответить на вопросы медиков, и ушел.

Медленным шагом направился он к городу. Теперь он твердо решил ничего не говорить Исабели. Она в эти дни, конечно, страдает. Но рано или поздно его таинственное исчезновение в тысячу раз больше утешит ее, чем жестокая правда.

Он шел куда глаза глядят и неожиданно очутился на цветочном базаре, возле киоска старика, у которого то ли неделю, толи сорок лет назад он покупал розы… Да, эти розы еще были здесь.

Видя, что около старика никого нет, он робко подошел.

— Что угодно сеньору?

Хулиан помедлил.

— Несколько дней назад… — выдавил он наконец. — Точнее, неделю назад, молодой человек, мой… мой сын заплатил за две розы и не взял их.

— Ах да, верно. Я помню.

Продавец окинул взглядом свои цветы.

— Вот эти самые. Уже немного увяли.

— Неважно. Можете вы мне их дать?

— Разумеется. О чем разговор.

Он подал розы Хулиану.

— Сколько я вам должен?

— Ничего, бог с вами, они ваши.

— Спасибо.

Хулиан поплелся прочь.

Он медленно шел домой, ощущая на плечах весь груз своей старости. Он сжимал в руках розы, которые уже немного завяли, пожухли, были на пороге умирания.

Придя к себе, он бросил их на стол, рядом с фотографией Хулиана Сендера, которым он уже не был. Несколько сморщенных лепестков опало…

Он подумал об Исабели. О своей чистой, страстной, обреченной любви. Тоска и скорбь в его душе уже не были тем отчаянием и тревогой, которые терзали его, когда дни, недели, годы он размышлял о грядущей трагедии. Теперь его любовь отошла в прошлое, как любовь тысяч других людей. Она была неотъемлемой частью его жизни. Стала воспоминанием. И заняла свое место.