"Демон" - читать интересную книгу автора (Олден Марк)

Глава 9

Англия

Август 1985

В дождливый холодный день Виктор Полтава шел по темному коридору убогого старого отеля в Сохо — это самый большой иностранный квартал Лондона. В одной руке у него был маленький потрепанный чемодан, в другой — хозяйственный пакет из японского ресторана на Джеррард-стрит по-соседству. В чемодане лежала его ночная боевая одежда — черные брюки, рубашка, маска-капюшон, мягкие туфли. Плюс костюм демона, сердце бабушки и запасной нож на пояс. Там же он держал рукопись и личные бумаги Оливера Ковидака, англичанина, которого он убил прошлой ночью.

Если бы Полтава оставил чемодан в комнате, он мог исчезнуть в его отсутствие. Гости в отеле жили самые сомнительные — проститутки, пенсионеры, бенгальские студенты, мальтийские сводники, китайцы по десять человек в комнате. В общем, те, кто умеет находить вещи еще до того, как вы их потеряли.

Сохо. Неприглядные узкие улочки, стриптизные клубы, магазинчики порнокниг, недорогие итальянские и китайские рестораны, винные магазины — и самый оживленный в городе фруктово-овощной рынок под открытым небом. Полтава остановился здесь, потому что явочные дома, содержавшиеся в Лондоне палестинцами и его бывшими европейскими товарищами, были ему недоступны.

Полтаве исполнилось тридцать лет — больше, чем основной массе революционеров, которые были обычно сосунками, собственное имя в газете казалось им важнее, чем возможность вести нормальную жизнь. Недавно ему провели пластическую хирургию лица — в Дамаске, несколько недель назад. Внешность его изменилась не слишком, но все же. Крашеные волосы, некоторая потеря веса и коричневые контактные линзы тоже помогали скрывать его истинный облик.

Сохо. Тысячи азиатов, живущие здесь, служили прекрасным прикрытием для евразиата Полтавы. А в отелях, к счастью, вопросов гостям не задавали. Поселяясь утром, он показал португальский паспорт, один из четырех, которые он носил с собой. Никаких проблем. Регистратор, толстый лысый киприот, едва взглянул на паспорт.

Что же до самого Сохо, то местные нравы Полтава находил отвратительными. Судя по запахам, распространявшимся из закусочных, пища там была несъедобная. Приехав в Лондон первый раз девять лет назад — он убил здесь фабриканта детских игрушек — Полтава по неосторожности попробовал Шотландское Яйцо. Это яйцо вкрутую, заключенное в сосисочное мясо и панированное хлебными крошками, едят его после глубокого прожаривания холодным. Тихий ужас. Он съел половину этой пакости, и его стошнило.

У двери в свою комнату Полтава поставил чемодан, прислонил к нему мешок и опустился на корточки. Потрогал замок пальцем — на месте ли специально оставленный здесь волос. На месте. Из-под двери он вытащил сложенную бумажку. Затем поднялся, провел рукой между верхним краем двери и фрамугой. Улыбнулся. Два клочка бумаги на прежнем месте. Гостей не было.

Он вошел в маленькую, почти голую комнату, закрыл за собой дверь и огляделся. Прислушался. Деньги, специально оставленные на ночном столике, остались нетронутыми. Двенадцать британских фунтов, шесть американских долларов. Дешевая спортивная куртка и брюки виднелись в стенном шкафу, где он их и оставил. Под кроватью — пара черных туфель. Ничто в комнате не пропало. Полтава не стал жертвой преступных деяний.

Ему хотелось есть. Но прежде он разделся до белых боксерских трусов, аккуратно повесил рубашку и брюки в стенной шкаф, беговые туфли убрал под кровать. Потом, сев на краешек кровати, он жадно съел упаковку жареной сои, смешанной с овощами и морскими водорослями — это он купил в японском ресторане.

Из второй упаковки он съел соевый творог, уже не так быстро, дальше последовали рыбный бульон, пшеничные клецки и рис, сваренный с маленькими кусочками курицы. На сладкое у Полтавы были три булочки с бобовой пастой и полдюжины блинчиков, фаршированных сладкой пастой из красных бобов. Все это он запил зеленым чаем с поджаренным воздушным рисом, придававшим чаю привкус дыма. Хорошо поесть удалось впервые за несколько дней. Все это время он жил на сухих концентратах, а они, хотя и давали энергию, настоящую пищу даже не напоминали. Полтава любил поесть.

Он откинулся на подушки, еще раз отхлебнул чаю и стал читать лондонские газеты. Только в трех упоминалась смерть Лорда Ковидака. Заметки были маленькие, но в эти ранние издания могла успеть лишь первичная информация, недостаточная для широкого освещения. Лорд Ковидак совершил самоубийство, сообщили две газеты. Дом Ковидака уничтожен пожаром подозрительного происхождения — так писала третья. В этой также говорилось, что самого Ковидака нашли мертвым в руинах его когда-то красивого дома. Убийство или самоубийство здесь не упоминались.

Полтава улыбнулся. Значит, он хорошо скрыл свои следы. Пока он не покинул Англию, здесь не должны заподозрить, что Ковидак был убит. Иначе полиция станет за всем следить, и выехать будет трудно. Ну, вроде бы все удалось. Он сломал Ковидаку шею, потом связал две простыни и повесил его на брусе в конюшне, из которой Ковидак сделал себе дом. После этого Полтава поджег конюшню. И ушел, оставив на месте реальности иллюзию.

Что же до двух полицейских, которых ему пришлось убить, то их тела Полтава положил в полицейскую машину и отогнал ее примерно на милю от дома Ковидака. Поставив машину на пустынной грунтовой дороге под гигантским ильмом, он отрезал рукав у одного из полицейских и засунул его в бензобак. Потом поднес горящую спичку и побежал. Когда машина взорвалась, он даже не обернулся. Еще одна загадка для британской полиции.

Он не был настолько глуп, чтобы рассчитывать на сколько-нибудь продолжительное действие этой уловки. Но на какое-то время хватит, он успеет уехать. А властям не хватит времени сообразить, что речь идет об Они, и устроить полномасштабный розыск. Потом-то они узнают, что Ковидак и оба полицейских убиты. Но Полтава тогда будет уже в Америке, займется теми тремя, кто мешает Императрице.

Он просмотрел бумаги Ковидака. Сначала быстро, потом медленнее. Письма, заметки, меморандумы. Все связано с книгой англичанина о «Мудзин» и Уоррене Ганисе. Полтава ожидал, что этот материал окажется скучным. Но нет. Напротив, очень даже интересно получалось. Если не больше.

У семьи Гэннаи и Уоррена Ганиса, были основания беспокоиться. Военные преступники, так назвал их Ковидак. Убийцы, уничтожившие около сотни заключенных — в том числе его жену — содержавшихся в секретном лагере времен Второй мировой войны. Алчные бизнесмены, которые всеми средствами пытались осуществить план мирового экономического господства — план этот зародился сорок лет назад, когда Ясуда Гэннаи, президент «Мудзин», заманил молодого Уоррена Ганиса в Японию.

Информация, которую собрал сам Полтава о семье Гэннаи, по степени подробности даже не приближалась к тому, что каким-то образом оказалась у Ковидака. Интересно. Отложив заметки и письма, Полтава начал читать рукопись.

Вдруг он заулыбался. Ничего странного, если Императрица настаивала, чтобы бумаги и рукопись англичанина он не отправлял ей по почте, а отдал из рук в руки Уоррену Ганису в Нью-Йорке. А тот отдаст все ее сыну Хандзо, который вскоре приедет в Америку по делам. Книга Ковидака и его заметки — материал взрывной, тут сомнений никаких. Самое меньшее, книга стоила бы Гэннаи (и Уоррену Ганису) миллионы долларов, и началась бы серия расследований их жизни. А в худшем случае кто-то из них мог бы попасть в тюрьму. У англичанина была возможность перерезать несколько глоток одними словами.

Полтава с удовольствием узнал, что Уоррен Ганис запачкал свои лилейно-белые руки в массовом побоище военнопленных. У этого капитана индустрии, оказывается, есть темная сторона в натуре. Полтава считал его напыщенным ослом, самодовольным и себялюбивым. Он ни на секунду не забывал о своем положении, но следовало ему напомнить, что положение-то он получил благодаря семье Гэннаи, они могут его и отнять. Так что при всем своем богатстве и влиянии м-р Ганис — ручная обезьянка «Мудзин», не более того.

Однако должное ему надо отдать: обезьянка хорошо служила своим японским хозяевам много лет, используя газеты, журналы и телевизионные станции, чтобы распространять в Америке идеи «Мудзин». А Ковидак чуть не выставил это уютное содружество напоказ. Полтава раньше считал Императрицу и «Мудзин» несокрушимыми. Книга Ковидака заставила его в этом усомниться.

Англичанин все изложил черным по белому. Императрица и непокорные жены в «Мудзин» — приучение к наркотикам и порабощение. Роль Уоррена Ганиса в исчезновении и гибели его второй жены. Были и «случайные» смерти, которые Ковидак назвал убийствами. Таиландский журналист, попробовавший шантаж в связи с загубленными женщинами из «Мудзин». Тайваньский банкир, неловко поступивший с тайным счетом «Мудзин». Полицейский детектив в Нью-Йорке, который слишком уж заинтересовался исчезновением второй жены Ганиса. Полтава улыбнулся. Он сам устроил эти «случайности» по просьбе Императрицы.

Ему-то нечего было опасаться в случае опубликования книги, его репутация установилась давно. Ковидак еще и не думал браться за перо, а мир уже знал Они. Другим, однако же, грозили бедствия, если книга увидит свет. Прощай, мечта Ганиса купить газетную сеть «Баттерфилд». Прощай, правление Рэйко Гэннаи в «Мудзин» и ее мечта увидеть сына преемником Ясуды. Прощай, тридцать миллионов долларов, выделенные «Мудзин» для приобретения газет «Баттерфилд». Несчастий всем хватит.

Разве только…

Появляется Виктор Полтава. Он уже устранил лорда Ковидака. Оставался еврей, Мейер Уэкслер. И грек-слухач Аристотель Беллас, вместе с дочкой, толстушкой Софи. Трое мужчин и нервная женщина, которые были безопасны, пока не наткнулись на информацию, смертельно опасную для Рэйко Гэннаи. Эта информация может погубить и американского газетного барона. А виноват во всем некто Аикути, Скрытый Меч.

Отложив рукопись, Полтава сбросил ноги с кровати и сел на краешек, уставясь в пустоту. Сначала он прислушивался к дождю, потом начал барабанить пальцами по тугим мышцам бедра. Полтава думал. Кое-что об информаторах он знал, о людях вроде этого Скрытого Меча. В рядах революционеров такие тоже попадались, они могли много причинить вреда, когда начинали говорить с полицией.

Он предателей ненавидел. Почему они это делают? Из мести. Или чтобы договориться с полицией и спасти себя. Некоторые ради того, чтобы ощутить свою власть. Некоторые за деньги. Всех их надо было перебить. Полтава убивал этих гадов очень охотно.

Почему Скрытый Меч желает зла Императрице и «Мудзин»? Почему хочет свалить Уоррена Ганиса? Полтава покачал головой. Не ради денег. Тут определенно не деньги. Императрица — опасный противник. Против нее можно идти, только если решился на тотальную войну, войну до конца. Полтава видывал подобную решимость в революционных товарищах, а они были не из тех, кого могут подвигнуть на что-нибудь деньги. Их жизнь определялась фанатизмом, бескомпромиссной верой, а такие люди опаснее голодных тигров. Деньги не могут быть для них мотивом.

Не давит ли на Скрытый Меч полиция? Полтава решил, что нет. Будь это так, информация и поступала бы от полиции, а не американскому журналисту и английскому чудаку. Поскольку Ковидак (и Полтава) был убежден, что Скрытый Меч японец, официальное давление должно исходить от японской полиции. Но японское правительство вряд ли позволит расследование «Мудзин» по какой бы то ни было причине. Оно бы не дало полиции играть на прошлых или даже на теперешних грехах компании. Японские корпорации находятся под защитой лидеров страны. К тому же правительство игнорирует любые военные преступления, и это всегда бесило азиатские страны, пострадавшие от японской оккупации.

Может быть, Скрытый Меч стремится к власти? Возможно. Не секрет, что Ясуда Гэннаи, президент «Мудзин», умирает. Так что один из высших служащих компании мог сделать попытку захвата власти. Такой человек должен быть умным и смелым, находчивым, должен иметь доступ к секретам компании. Вот, к примеру, Тэцу Окухара, крестник Ясуды Гэннаи. Окухара был когда-то любовником Рэйко Гэннаи, связь кончилась на горькой ноте. Знали ли об этом Ковидак и Скрытый Меч? Полтава знал.

Если Окухара и есть Скрытый Меч, то зачем вредить компании, которой он хочет управлять? Ибо Скрытый Меч как раз это и делал. Разоблачение Уоррена Ганиса означает потерю чрезвычайно ценного для «Мудзин» газетного механизма. Оно означает расследования со стороны американского Конгресса, ФБР, ЦРУ. Пресса в Америке будет принюхиваться к Уоррену Ганису, как гиена к мертвому льву. Зачем это Окухаре? Вот почему Полтава и усомнился, что мотивом у Скрытого Меча является стремление к власти. Нет, нет, здесь что-то другое.

В «Мудзин», если разобраться, кто угодно мог стать предателем: охранник, лишний раз обиженный Императрицей, обычный клерк, имеющий доступ к компьютерам и банкам данных и желающий кому-нибудь навредить, один из управляющих, уставший кланяться Императрице, родственник женщины, отправленной в Бангкок…

Месть. Полтава медленно покачивался вперед-назад на краешке кровати. Месть. Самая вероятная причина. Почему? Потому что Императрица из тех женщин, которые вызывают неугасимую ненависть. Сколько человек уже бесятся оттого, что не смогли ее победить? Так и возникает ненависть…

Полтава встал с кровати, почесал живот, подошел к стенному шкафу. Снял с полки чемодан и вынул из него волосы, которые он отрезал у Ханако — эту женщину он похитил и наказал на борту яхты, принадлежавшей Императрице. Потом вернулся на кровать, волосы разложил у себя по бедрам. Волосы были черные, красивые, пахли ее духами. И ее женственностью. От прикосновения волос к голому телу кожа стала «гусиной».

Он начал сплетать волосы. Ему нужна была веревка, такая, которой можно доверить свою жизнь. Как ниндзя древности, он предпочитал веревку из женских волос, потому что она крепкая, меньше изнашивается и на удивление легка. Работая, он думал о Скрытом Мече. Императрица все бы отдала, чтобы знать его имя. Миллионы, может быть. Какое-то предположение о личности этого информатора зашевелилось у Полтавы в голове, но ему трудно было сосредоточиться. Длинные волосы пробудили в нем чувственность, вспомнилась женщина — такая, какой он увидел ее в первый раз. Очаровательное существо, волосы чуть не до талии, она лежала в постели с французом. Лежала неподвижно, как труп, дыхание едва заметное. Она и впрямь будто мертвая, подумал тогда Полтава и почувствовал сексуальное возбуждение. Сейчас, в гостиничной комнате, он вдруг стал не сплетать, а поглаживать волосы. Тогдашняя тяга к сексу вернулась.

Положив волосы на рукопись Ковидака, он поднялся. В паху росло приятное напряжение. Он снял трусы. Взял несколько газет и мешок из японского ресторана и подошел к стенному шкафу. Расстелил газеты на истертом коврике перед потрескавшимся зеркалом во весь рост на дверце шкафа. Потом встал на газету и, уставясь на свое отражение в зеркале, стал посасывать большой палец, чувствовал он себя очень, очень маленьким. Бумажный мешок стоял у его левой ноги.

Через несколько мгновений Полтава посмотрел вниз, на свой пенис. Он был навсегда обезображен шрамами. Очень маленький. Сморщенный. Дикий контраст с мощным мускулистым телом.

Снаружи по коридору прошли мужчина и женщина, они говорили на китайском. Полтава узнал диалект. Кантонский. Выучить его чертовски трудно. Полтава часто слышал кантонский в Гонконге, где каждый год проводил несколько месяцев. В Гонконге у него была неплохая собственность — доходный дом, плавучий ресторан, еще кое-что.

В коридоре засмеялась китаянка, и вдруг Полтава, по-прежнему смотревший на свой пенис, вспомнил того русского…

Франкфурт, Западная Германия

Январь 1982

Встреча Полтавы с русским произошла под открытым небом в снегопад и в самый холодный день года. Как и планировалось, они встретились в Пам Гарден, ботаническом саду, где можно было спрятаться от городского шума на площади в пятьдесят пять акров: сады, луга, пруды, деревья и тропинки. У них был, как говорят на профессиональном жаргоне, трефф, то есть встреча агента и его контроля на нейтральной территории. «Трефф» — слово немецкое, из области шпионажа, стало применяться в этом смысле во Вторую мировую войну. Сейчас им пользуются все спецслужбы в мире.

И Полтава, и майор КГБ действовали с парижской базы, так что Западная Германия устраивала обоих. А в ботаническом саду за ними трудно было бы устроить слежку. На встрече настоял русский. Он был красивый, мощного сложения сорокалетний мужчина, звали его Константин, и он намеревался уговорить Полтаву не выходить из террористического движения.

У тебя есть долг по отношению к социализму, заявил Константин. Мы тебе можем платить больше, если хочешь. Только не уходи. Мы требуем, чтобы ты остался. Ты — наши глаза и уши среди палестинцев. К тому же есть для тебя и специальные поручения.

Пошел ты со своими специальными поручениями. Он знал — это означает, что нужно кого-то убить. Нет, спасибо.

Полтава управлял палестинской доставочной сетью из Парижа и лишь иногда докладывал Константину, своему контролю в КГБ. Наконец он сказал русскому оставить его в покое. Работа с палестинцами и их европейскими товарищами отнимала много времени и сил, не хватало еще быть мальчиком для поручений у КГБ. Он решил больше не иметь с ними дел и сказал об этом прямо.

У него и Константина контакт получался плохой с самого начала, главным образом из-за того, что Константин презирал палестинцев, которых Полтава считал своими товарищами. По мнению Константина, они все — невежды, неспособны планировать свои действия, неопрятны до неприличия, и недостаточно привержены марксизму. А Полтава видел в Константине типично русского агента: негибкого, слишком зацикленного на партийной линии и оперативном плане КГБ, каков бы этот план ни был.

Русские, надо сказать, с деньгами расставались очень туго. Сначала-то они обещали все что угодно — оружие, деньги, инструкторов. А давали совсем мало или вообще ничего. Хочешь получить оружие — плати своим русским друзьям в твердой валюте. Единственное, на что можно было рассчитывать — это на длинные скучные лекции о социализме, Ленине, Марксе и теперешних вождях партии. Такими разговорами они быстро всем надоедали.

Во Франкфурте неделю подряд шел снег. И сейчас продолжал идти. Не сильный, но Полтава вообще холод терпеть не мог. Просто ненавидел. Температура опустилась ниже нуля, а на открытых местах в ботаническом саду было совсем холодно. Полтаве и Константину никто не мешал — сад обезлюдел из-за погоды.

За ленчем — Константин настоял, чтобы каждый платил за себя — он энергично принялся за Полтаву. Полтава не может покинуть движение. Это многим не понравится. Если Полтава не дурак, он передумает. Иначе будущее у него мрачное, Константин в этом уверен.

Русский, как обычно, много пил. Он запивал франкфуртеры, капусту и пиццу темным пивом, вином и водкой. Полтава ограничивался минеральной водой и чаем, Константин высмеивал его за это, называл монахиней, школьником, старой девой. Оскорбления оставались без ответа — Полтава никогда ни с кем не спорил. Он или игнорировал грубые замечания, или отвечал физическим насилием.

После ленча гуляли по обширному саду. Полтаве, дрожавшему от холода, хотелось зайти куда-нибудь под крышу. Константин требовал остаться под открытым небом, где слежка за ними была затруднена. Казалось, его забавляют мучения Полтавы.

Он вел Полтаву по петляющим тропинкам, говорил безостановочно и напористо, размахивая руками, лицо его под меховой шапкой раскраснелось — уговаривал передумать. Но террорист, злившийся все больше, не поддавался. Он уходит, на этом конец.

Тогда Константин стал обвинять Полтаву в трусости. Он трусливая баба. Боится своей тени. Мне нужно помочиться, сказал Константин. Радуйся, что я не на тебя мочусь. Оглядевшись, нет ли кого, он сошел с тропы в глубокий, по колено снег, чуть не упал — выпил-то немало — но упрямо направился к кустам, ругая Полтаву на русском и английском. Расстегнул змейку, начал мочиться. Плохо то, заявил он, что в Полтаве мало русской крови.

Полтава, внутренне кипевший, последовал за ним. Константин зверски ему надоел. Пора предупредить его, что предел опасно близок. Хоть и пьян, но кто он такой, чтобы обзывать Полтаву? Виктора трудно было вывести из себя. Но уж если это кому-то удавалось…

За Константином он пошел к кустам потому, что тоже хотел помочиться. Раздраженный, он забыл, что всегда прячет свой пенис, и так уж над ним успели посмеяться каратэки в разных додзе, никто ведь не знал, что пенис ему изуродовал отец, когда Полтава был еще совсем маленький.

Константин увидел, какой у Виктора пенис, и заржал. Закатился хохотом. Показывая пальцем, смеялся и смеялся, лицо его быстро багровело. Когда он откидывал голову назад, рот открывался, обнажая серебряные пломбы и очень розовый язык.

Смех и вопли Константина раскатывались по заснеженным кустам, будили в Полтаве скрытые болезненные воспоминания, ворошили прошлое: Виктор почувствовал, что с него довольно. Он крикнул Константину, чтобы заткнулся, но тот ответил — я пьян и мне плевать, понятно? Мне все равно. Заткнись, повторил Виктор. Константин прокричал в ответ: а пошел ты, ублюдок бесчленный — тогда Полтава бросился на него, плечом ударил в грудь и свалил на снег, потом прыгнул сверху, схватил обеими руками за голову и сломал шею Константину, майору КГБ.

Полтава, в гостиничной комнатке, стоял на газетах, расстеленных перед зеркалом в стенном шкафу, и смотрел на свой сморщенный пенис. Он поглаживал увядший член, один раз оглянулся через плечо на женские волосы, украшавшие кровать. Потом сунул руку в бумажный мешок, вытащил двухфунтовый пакет белой муки, раскрыл. Высоко поднял пакет и высыпал на себя муку — с головы она ринулась водопадами на лицо, плечи, грудь, ягодицы. Второй пакет из мешка он тоже высыпал на себя.

Жутковатая белая фигура смотрела на него из зеркала.

Белая. Цвет смерти. В смерти он когда-нибудь найдет покой. Смерть, его друг и утешитель. Смерть — не наказание, а дар. Дар его сексуальному голоду, ибо лишь при мысли о смерти мог он ощутить чувственное возбуждение.

Пенис его начал твердеть, дыхание углубилось. Он опять потянулся к мешку, вытащил дешевую одноразовую зажигалку, чувствуя уже непреодолимую сексуальную тягу, потом чиркнул колесиком зажигалки, раз, два, и когда увидел огонек, улыбнулся и опустил руку, медленно, медленно, продлевая удовольствие, вспоминая, как начал это с ним отец и как потом это стало Виктору нравиться — сейчас, голый перед зеркалом, он коснулся пламенем пениса, напрягся от боли и удовольствия, передвигая пламя вдоль пениса, обжигая плоть. Удовлетворение близилось, и он опустился на колени, пенис был теперь полностью эрегирован — вот теплый сок хлынул из чресел Виктора, он упал боком на припорошенные мукой газеты, тело подергивалось в такт эякуляции, потом он напрягся на краткие мгновения в невероятном экстазе и весь обмяк. Опустошенный. Умиротворенный.

Он лежал на газетах, окутанный приятной усталостью, глаза его отыскали волосы Ханако. Он улыбнулся. Скрытый Меч свел его и эту женщину с длинными прекрасными волосами.

Скрытый Меч.

Полтава замер, глаза сузились и почти закрылись. Он размышлял. Складывал стройную картину из обрывков известного ему о «Мудзин» и служащих. Об Уоррене Ганисе и семье Гэннаи.

Он быстро сел. Глаза сильно блестели.

Он уже знал имя предателя в «Мудзин».

Знал, кто там Скрытый Меч.