"Демон" - читать интересную книгу автора (Олден Марк)

Глава 7

Виктор Полтава родился в Японии в 1955 году — незаконный сын русского журналиста и токийской официантки. Старший Полтава был алкоголик и садист, он издевался над Виктором и его матерью, бил их кулаками и деревянной палкой с гвоздями. А еще он жег мальчика сигаретами. Женщина от избиений в конце концов потеряла слух к речь. Ее немота настолько взбесила русского, что он задушил сожительницу посудным полотенцем, за это его приговорили к пожизненному заключению. После неудачной попытки к бегству он совершил самоубийство, наевшись персиков с ДДТ.

Виктора воспитала его бабушка японка, она считала, что мальчик необычайно умен. Читал и писал он с четырех лет. Однако нормальным ребенком он не был. Жестокость отца и насильственная смерть матери оставили глубокие следы, ему остро не хватало родительский заботы. Со временем он сильно привязался к бабушке, но, за этим одним исключением, жил он впредь лишь ненавистью. Любил мучить животных, а все, связанное с сексом, вызывало у него страх.

Виктор и его бабушка жили в маленьком деревянном домике среди скопления старых домов у подножия холма, на котором стоял храм «Юсима» — в северной части Токио. Бога этого храма считают покровителем ученых людей. В экзаменационные месяцы зимы и весны Виктор наблюдал, как толпы студентов взбираются на холм, чтобы вымолить себе хорошие оценки.

Учеником в школе Виктор был совершенно невозможным, авторитетов не признавал, буйный характер проявлял постоянно. Учителя наказывали его за недостойное поведение, напоминая, что в Японии личные желания и прихоти должны подавляться ради общего блага. Японское общество основано на сотрудничестве и самоограничении. Успех или неудача в школе определяют, какой быть взрослой жизни. Будущее полностью зависит от школьных достижений.

Виктора такие указания сбивали с толку. С одной стороны, от него требовали, чтобы он стал неотличимым от японцев. Однако сами японцы не давали ему этого сделать. Те же самые учителя, кто призывал его к сдержанности, вместе с учениками высмеивали его как гайдзина, иностранца. Мать у него была японкой, но отец-то русский, значит, Виктор не совсем японец. Значит, гайдзин. Чужой.

Виктора злило, что дети в школе воспринимают его белую кожу и голубые глаза как уродство. Но в нации с почти стопроцентной расовой чистотой человек смешанного происхождения неизбежно выделяется и становится жертвой дискриминации. Люди смешанной крови и неяпонцы никогда не могут стать членами племени. Они обречены на существование за пределами огромной японской семьи.

Японские дети издевались над Виктором, потому что у него не было родителей, которые могли бы одеть его в красивую одежду и взять в синтоистский храм на Сити-го-сан, Праздник 7-5-3, когда дети благодарят богов за то, что они позволили им достичь этого возраста, и просят новых милостей. У него не было отца и никто не мог послать его на Праздник Мальчиков, проводящийся в мае, с его символами мужественности — игрушечными мечами, луками, миниатюрной древней броней — взятыми из феодального прошлого Японии.

Самым жестоким ударом бывало напоминание о том, что у него нет матери, которая отдавала бы ему все время и энергию, как принято у японских матерей. Никто не купал его, не рассказывал сказки, не одевал в чистую одежду, не ходил вместо него в школу, когда он болел, чтобы делать за него записи. Нет, не было у Виктора матери, которая могла бы сузить всю свою жизнь до размеров его мира. У него была только старая бабушка, а над ней смеялась вся округа. Она давно тронулась умом.

Звали ее Есано Акаси — стройная женщина с высоким лбом, глубоким голосом и странно расширенными глазами, седые волосы свисали у нее до колен. Многие считали Есано Акаси полубезумной, Виктор, однако же, находил в ее присутствии только покой. Когда он бывал перевозбужден, лишь она одна могла его успокоить, используя сочетание ласк, нежных слов и дыхания — она обдувала ему лицо и шею. А если он страдал от депрессии, бабушка усаживала его у своих ног, поглаживала по волосам, развлекала сказками о сверхъестественном, древними азиатскими мифами.

Есано Акаси посвятила свою жизнь оккультному, поэтому ее заклеймили ведьмой и колдуньей. Еще девочкой она была мико, храмовой служанкой, посвященной богам. Она носила белое кимоно и красную рубашку, исполняла священные синтоистские танцы. Помогала жрецам в древних синтоистских ритуалах, продавала талисманы посетителям храма. Японцы всегда использовали детей на работе в храмах, считая, что дети являют чистоту души и помыслов. Дети — наследие богов.

Но когда Есано Акаси выросла, в ней произошла резкая перемена. Она стала чрезвычайно тщеславной и проявляла непочтение к храмовым властям. Ее уже не удовлетворяла роль служанки. Теперь она требовала, чтобы служили ей, относились как к божеству. «Не желаю больше падать на колени перед стариками, — заявила она. — Пусть они поклоняются мне.»

Ее родителей, людей очень религиозных, донельзя расстроило умственное расстройство дочери. Они умоляли жрецов освободить ее от злых духов, спасти, пока она не погубила себя. Наша дорогая Есано попала в лапы какого-то злобного существа, и только божий человек способен ей помочь. Но не успели еще жрецы приступить к ритуалам очищения, как стало известно, что Есано соблазнила молодого жреца, сына высокопоставленного правительственного чиновника. Скандал вышел крупный, под угрозой оказалась репутация храма и семьи жреца.

Молодой жрец покаялся в своей вине и обещал стереть позор, который навлек на храм и семью, что и сделал: сжег себя в публичном парке. У его матери произошел инфаркт, отец уволился с государственной службы, обесчещенный. Есано Акаси, беременную матерью Виктора, изгнали из храма — храма «Юсима» — и запретили когда-либо там появляться. Родители отказали ей в какой бы то ни было помощи и объявили, что у них больше нет дочери.

Чтобы заработать на жизнь себе и дочери, Есано стала мико-медиумом, а правительство эту профессию считало незаконной. Мико-медиумы были официально объявлены шарлатанами. Якобы общаясь с духами, они обманывают невежественных отчаявшихся людей. Жрецы их чурались, не отводили даже малейшей роли в религиозных церемониях. Этим фальшивкам, говорили они, нет места среди истинно верующих.

Однако же мико-медиумы были весьма популярны среди тех, кто верил в черную магию, предзнаменования и колдовство, среди необразованных и суеверных, тех, кто слышал в этих женщинах голос богов и голос мертвых, ставших богами. Такие люди призывали Есано Акаси, чтобы она лечила больных, изгоняя дьявола молитвами, впадала в транс и говорила с мертвыми, более серьезные болезни излечивала прикосновением. Многие не начинали путешествие, не меняли работу и не женились, не посоветовавшись с ней. Для них она была божественным существом, святой ясновидящей, чьи слова шли прямо от ками, душ усопших.

Виктор рос, наблюдая, как его бабушка перемещается из мира живых в мир мертвых и обратно. Сверхъестественное неизбежно повлияло на его ум. Но она объяснила, что в этом нет ничего необычного для Японии, где каждую сторону жизни затрагивает сверхъестественное, потустороннее, мистическое. Самые старые мифы, сказала она, повествуют о том, что боги седьмого поколения оставили небо и посетили землю. Бог Идзанаги умывал лицо водой из моря и, потирая левый глаз, произвел Аматерасу, богиню Солнца, от которой произошли все императоры Японии. Затем, промывая правый глаз, он создал бога Луны. А когда он тщательно промывал нос, появился Сусавано, бог бурь и штормов. Солнце, луна, дождь. Именно они определяют, хороший или нет будет урожай — жизнь Японии, буквально ее жизнь.

Весь мир верит в эти вещи, сказала бабушка Виктора. Стоит прочитать легенды и мифы любой страны, сразу видно, что это правда. «Все верят, что духи живут в природе, — объясняла она. — Все верят, что боги живут на высоких местах, горах и вершинах деревьев. Все верят, что люди могут волшебным путем превращаться в животных и что живые должны почитать умерших предков и богов, иначе им будет плохо. Как иначе объяснить страшные загадки жизни, мой маленький, если не через сверхъестественное.»

Виктор не видел причин сомневаться в ее словах. Непостижимый мир стал ему более понятен, лишь когда бабушка рассказала о призраках, гоблинах, демонах и душах умерших, которые живут в мистическом круге. С самого начала она многое сделала для того, чтобы у Виктора уменьшился страх перед неизвестным.

Да, чтобы выжить в этом мире, нужно уметь справляться со страхом. Таков был по сути первый урок, полученный от отца. Когда он впервые пришел к бабушке, Виктор весь был покрыт синяками и шрамами — это сделал отец. Бабушка вылечила ему раны средствами, которые Виктор счел сверхъестественными. Для некоторых сверхъестественные, согласилась она. Но не для меня. Я применяла традиционные, древние средства — лекарственные травы, акупунктуру, мокса, то есть сжигание крошечных пучков сухих листьев могудза на коже. И ничего больше. Сверхъестественное или традиционное, а у Виктора будто жизнь началась заново.

Ожоги сигаретами бабушка вылечила при помощи мази из яичного белка и соевого соуса. Чтобы устранить кишечных паразитов, заставила жевать пригоршни сырого коричневого риса. Поносы исчезли, когда он стал пить чашками растертый бамбуковый уголь с водой. Тело окрепло и стало лучше сопротивляться болезням от бабушкиной диеты: чеснок, женьшень и маринованные красные сливы. Это было лечебной частью того, что она называла ягэн, фармацией. Но у ягэн есть и разрушительная часть, особенно в том, что касается ядов.

Яды делают из крыс-самцов, зеленого чая, рыбы-собаки, зеленых слив, медной ржавчины, мышьяка, испражнений человека и животных. Некоторые яды парализуют, другие убивают мгновенно или создают картину длительной болезни, после которой наступает естественная смерть. Виктор подозревал, что бабушка поставляет яды избранным клиентам, но его это, в общем, не интересовало. Главное, чтобы она научила его фармации — и она учила. А Виктор старательно усваивал все эти знания, в особенности о ядах.

Бабушка Виктора по-настоящему его любила. «Мнения тех, кто нас осуждает, не имеют значения, — сказала она однажды, — ибо мы единственные в своем роде, ты и я. В тебе я нашла другую душу наподобие моей.» Она понимает Виктора, говорила она, так как знает, ч т о старается сделать мир. Он старается раздавить его, как раньше старался раздавить ее. «Твоя боль — в моем сердце,» — молвила она, и у Виктора выступили слезы на глазах, что бывало с ним лишь несколько раз за всю жизнь. Бабушка видела, что он жесток, но никогда не пыталась его переделать. Виктор был ей безгранично предан.

Она была его защитницей. Со временем ее защитником стал он.

Началось это, когда Виктор, пытаясь как-то слиться с соучениками, сменил свое имя на Фумио Акаси, соединив фамилию матери с именем дальнего японского родственника. В результате на Виктора обрушились оскорбления и смех в школе, и он стал еще более замкнутым и озлобленным. Он очень хотел отомстить миру, который ударил первым.

Удар за удар.

А можно ли рассчитаться с мучителями лучше, чем сломав им шеи, как ломал он шеи птицам и бродячим собакам? Это привело его к изучению каратэ, в дополнение он еще поднимал тяжести, чтобы лучше развились мышцы. Каратэ захватило его с самого начала, как не захватывало ничто и никогда раньше. Со временем идея мести отошла на второй план, целью стало добиться совершенства от тела, не мириться с посредственным исполнением, довести свое искусство каратэ до высшего уровня. Он овладеет этой школой боя также, как его бабушка овладела сверхъестественными силами, и это поставит его над всеми. С тех пор Виктор мало чем другим интересовался.

Каратэ он отдавал весь свой ум, физические силы, весь эмоциональный заряд, а он тоже был немалый. Быстро усвоил, что против более опытных бойцов одной только силы недостаточно. Силу нужно применять правильно, значит, в сочетании с расчетом времени и скоростью. При поднятии тяжестей мышцы привыкают использовать силу медленно, а в каратэ это не так эффективно, как сила, направленная с взрывной скоростью. Он научился концентрировать силу, нанося удары руками и ногами, потом сразу расслаблять мышцы, готовя их для новых действий.

Ритм тоже очень важен, чуть ли не самое важное в бою. Ритм означает контроль. Означает применение силы с нужной скоростью в нужное время. Означает плавный переход тела от одной техники к другой. Никогда в жизни Виктору не встречалось что-либо столь же захватывающее и приносящее такое же удовлетворение как каратэ.

Он стихийно чувствовал мудрость комбинационного боя и сам учился строить серии атак и защитных движений в едином текучем и сильном движении. Но для этого было необходимо думать в ходе боя, осмысленно используя стратегию и тактику, а не ограничивать себя механическими заученными движениями. На каждой тренировке он напоминал себе, что мозг должен работать столь же усердно, как и тело. Бой невозможен без планирования. Необходимы также внезапность и обман.

У большинства бойцов, заметил Виктор, есть плохая привычка: занимаясь только нападением, они обычно не уделяют внимания защите. Не блокировали удары противника, не уходили от них. Если им удавалось нанести удар рукой или ногой, они оставались довольны. Вот он и стал пользоваться ошибками и недостатками других, быстро нанося сильные удары в уязвимые места. Ему тоже доставалось, конечно, а во время тренировок случались неудачные периоды, когда, казалось, все идет не так. Но дух его оставался неукротимым.

Усилия для полнейшего овладения боевым искусством Виктор прилагал чрезвычайные. Он беседовал с различными инструкторами, представлявшими разные стили, дрался с их лучшими учениками. Выступал на многих состязаниях, посещал выставки, собирал книги и статьи о каратэ и вел собственные записи о боях. Когда Виктору исполнилось 15 лет, о нем уже говорили в профессиональных кругах. Но говорили не только хорошее.

Он без труда побеждал мальчиков своего возраста — в додзе или на улице, где угодно. Отточенная техника каратэ, сила и ярость позволили ему запугать всю школу, он даже иногда отнимал деньги у детей. Ни в одном додзе Виктора не допускали к спаррингу с противником его возраста. Только с теми, кто старше, бывало — старше в два раза, набравшихся опыта на турнирах. Полдюжины клубов запретили ему доступ при любых условиях, потому что он нанес увечья нескольким ученикам и никаких признаков раскаяния не проявил. Всем противникам приходилось тяжело, потому что он считал необходимым выиграть каждую встречу.

Никто не сомневался в его способностях бойца. Кое-кто даже предсказывал, что он станет самым молодым в истории всеяпонским чемпионом по каратэ, а это огромное достижение. Обычно так начинается путь всемирно известного инструктора, которого снимают для кино и который пишет учебники. Других же смущало отсутствие у него спортивного духа и смирения. Он слишком упрямый, говорили они. Совсем не гибкий, победа ему нужна любой ценой.

Несгибаемый. Беспощадный. Виктор первый признал бы, что эти слова ему подходят, хотя его и не волновало, что о нем думают окружающие. Чем старше он становился, тем увереннее шел своим путем и не желал подчиняться никому. Однако же ему хотелось найти такой клуб, где можно будет драться в полную силу, показать все, на что он способен.

Такое додзе он отыскал в районе Икэбукуро, это бедный район дешевых деревянных домишек, грязных баров, маленьких круглосуточных кинотеатриков и залов пачинко, где игроки неустанно следят за полетом металлических шариков: выигрыш или проигрыш. Клуб каратэ представлял собой длинную вонючую комнату с бетонными стенами, закопченными окнами, порванными матами и потрескавшимся протекающим потолком. Пахло там пoтом и сыростью и пищей из забегаловки по соседству.

Бойцы в этом додзе были сильные и жестокие. В Токио они считались одними из лучших. В додзе или вне его, правилами они себя не очень стесняли. Победу воспринимали как должное, поражение казалось им нестерпимым. Тренировки проводились в жестоком режиме, часто бывали травмы. Ни в одну организованную систему каратэ этот клуб отщепенцев не входил. Правило фактически действовало одно: выживает сильнейший. А кто не умел себя защитить, того не защищали.

Бабушка Виктора посоветовала ему не вступать в новое додзе, пока знамения не появятся благоприятные. Она скажет когда. Выберет правильный день для первой тренировки. Новая или полная луна. Разумеется, ничего нельзя сделать, не воззвав сперва к богам, и еще она должна приготовить омамори — талисман, который принесет ему удачу. Ей нужно время об этом подумать. Наконец она остановилась на маленьком парчовом мешочке с белыми шнурком, сделала мешочек сама. Внутрь положила сложенный листок бумаги со словами, которые дадут Виктору силу. Еще вложила кусочек надгробного камня.

У Есано Акаси было для Виктора несколько прозвищ, например Нэдзуми-кодзо, мальчик-крыса, так звали известного вора в девятнадцатом веке, он прославился своими быстрыми молниеносными движениями. Она видела, как внук занимается дома каратэ и ее восхитила стремительность его ударов руками и ногами. Быстрый как крыса, точно. Ее собственный мальчик-крыса.

Исторический Нэдзуми-кодзо, живший в эпоху Токугавы, в конце концов попался, и его казнили. Его могила находится на земле храма «Экко-ин» в Токио. Воры, игроки, мошенники приходят поклониться могиле, зажигают благовония, веря, что это приносит удачу. От надгробного камня отбивают кусочки и уносят как талисманы. Бабушка Виктора вложила такой камень в мешочек, которому предстояло охранять внука в новом додзе в Икэбукуро.

В додзе будет аура, сказала она, поток невидимой силы, взбухающий и опадающий, Виктор должен улавливать, когда поток самый мощный, это поможет ему в боях. Она понимала, что для него бой — это жизнь, а жизнь — это бой. Уникальным среди бойцов делала его воля к победе. Не бывает слишком больших трудностей, сказала она, когда у тебя такая сильная воля.

Виктор ответил, что в каратэ он нашел себя. Бой приводит его в радостное волнение. Ответственность за свою судьбу боец несет на своих плечах. Нужно уметь драться, сказал он бабушке, ибо в этом мире не имеет значения, кто прав и кто неправ. Имеет значение, кто силен. Ни сломанные кости, ни расшатанные зубы, ни растянутые связки не отвадили его от каратэ. В додзе он чувствует себя живым каждую секунду. У него всегда боевая лихорадка. Бабушка кивнула. Ей нетрудно было его понять.

А понимая, она настояла, чтобы он тренировался среди мертвых три ночи подряд. «Приди на кладбище в полночь и оставайся до утра, — сказала она. — Тренируйся один и следи, чтобы тебя никто не увидел. Выбери место вблизи гробницы недавно умершего, там аура сильнее, так как человек еще недалеко ушел от страны живых.»

Те, кого похоронили не так давно, обычно очень злятся, продолжала она. Часто у них смерть наступает внезапно, они к ней не готовы, в них бушуют сильные чувства или неудовлетворенные желания. Такие становятся духами сильными, темными, агрессивными. Тренируйся у их могил, посоветовала бабушка, набивайся энергии этих духов. Победи смерть и ничего не бойся в жизни.

Виктор однако же, смерти и не боялся никогда. Для него она изначально была другом, возможностью покончить с болью и смятением жизни. Он всегда представлял ее себе как прекрасное приключение. И если другие боятся самого слова, то это их проблема. Благодаря бабушке Виктор с детства чувствовал себя вполне уютно в мире духов, а все, что касалось смерти, интересовало его больше, нежели будничная жизнь. Повседневная жизнь скучна. Сухая как пыль. Смерть занимала в его мыслях больше места, чем прошлое или будущее.

Виктор всегда был мечтателем, он скрывался в мечты каждый раз, когда его избивал идиот отец. Тогда-то он и начал мечтать о мире, не загрязненном подлостью и муками жизни. Миром таким была смерть, и видел он этот мир светлым. Испуганному мальчику, у которого мошонка была покрыта ожогами от сигарет, смерть виделась освобождением. Виктор всегда завидовал мертвым.

Кладбище «Янака» — одно из четырех старейших в Токио, оно представляет собой обширную территорию, окруженную жилыми домами и храмами. Усаженное старыми вишнями, дубами и соснами, это кладбище хранит прах многих государственных деятелей. Например, здесь покоятся останки Есинобу, пятнадцатого и последнего сегуна из рода Токугава. Его могущественный клан правил Японией 250 лет, но сам Есинобу умер безвластным и одиноким в 1913 году. «Янака» также стало последним пристанищем политических убийц и многих известных писателей. Самая известная гробница принадлежит Такахаси Оден, прогремевшей в девятнадцатом веке убийце, она уничтожила длинную череду своих мужей и любовников. Посетителей часто привлекают также развалины прекрасной древней пагоды: в 1957 году двое отчаявшихся любовников подожгли пагоду и сгорели в ней.

Бабушка Виктора выбрала для его тренировок кладбище «Янака» потому, что там были похоронены члены ее семьи. Тренировку она ему назначила на ночь, следующую за днем тайан, это четвертая ночь четвертого месяца по лунному календарю. Тайан считается счастливым в шестидневном цикле счастливых дней. Виктору надлежало надеть шелковую головную повязку, которую бабушка сделала специально, и взять с собой маленький парчовый мешочек — талисман. Повязка была кроваво-красная и с иероглифом, обозначающим слово Они. Демон.

Талисман. И знак демона. Его защита от зла в мире духов.

Демоны. Виктора они всегда привлекали. Сверхъестественные существа, которые перемещаются между Нака-цу-куни, миром живых, и Еми-но-куни, миром мертвых. Бабушка часто говорила о демонах, она считала, что они находятся везде. Над землей и рядом с живыми. В воздухе и под солнцем. Везде. Виктор, конечно, ей верил. Верил настолько, что иногда оставлял на ночь что-нибудь из еды рядом с постелью — вдруг заглянет демон.

Демоны — сила разрушительная. Их боятся, хотя Виктор и не боялся, чувствуя в себе что-то общее с ними. Они злые, он тоже… Особенно ему нравилась внешность демонов. Они уродливые, с длинными белыми волосами, квадратным лицом, двумя острыми рогами, торчащими прямо вверх, и широким ртом, где обнажены зубы и клыки. Одежда — только набедренная повязка из тигриной шкуры, а на руках и ногах лапы с когтями. Говорят они голосом бога грома и ветра. Демону стоит вытащить из мешка темное облако, как тут же возникает ливень или тайфун.

Видя его любовь к демонам, бабушка Виктора купила ему маску демона, резиновую, с рогами, выкаченными глазами и широким ртом, откуда торчали пластиковые клыки. К верхней части были прикреплены длинные седые волосы, и когда он надевал маску, они свисали ниже плеч. Для полноты сходства с мифическим Они Виктор купил набедренную повязку из тигриной шкуры и один в своей комнате иногда занимался каратэ в повязке и маске демона. Занимался с дикой радостью: он видел в зеркале полуголого мускулистого демона.

Демоны, впрочем, могут быть и защитниками. Бабушка Виктора рассказала ему о древнем жреце Гадзане Регэне, человеке очень благочестивом, который построил храм для своих последователей и который любил их так сильно, что после своей смерти вернулся как демон, чтобы охранять храм. Маленький домик Есано Акаси был ее храмом и теперь находился под защитой Виктора. В шестнадцать лет, мощного сложения и выдающийся боец, он был устрашающим противником. Все осложнения в жизни бабушки он устранял с величайшей радостью.

Пьяные уже не бросали ей в окна бутылки, обзывая ее при этом ведьмой. Это прекратилось, когда Виктор избил двоих — одному сломал ключицу, другого госпитализировали с сотрясением головного мозга и разрывом шейных связок. Разобрался он и с теми, кто воспользовался ее услугами и не заплатил. Женщина, которая была должна Есано Акаси деньги, обнаружила в салоне своей новой машины множество мукадэ, ядовитых сороконожек.

Бабушка могла уже не бояться умственно нездоровых людей, которые обращались к ней за помощью, а потом иногда теряли контроль и угрожали ее жизни. Рабочий с фабрики, в котором Виктор сразу узнал опасного сумасшедшего, пришел однажды и потребовал, чтобы Есано Акаси поговорила с его умершей женой. Но расположение звезд не было благоприятным. Не чувствовала старая женщина и расположения духов.

Когда она высказала все это фабричному рабочему, он попытался ее задушить. Виктор взбесился. Он сломал мужчине обе руки и ломал один за другим пальцы, когда на крики прибежала полиция. Бабушка сумела доказать, что он спас ей жизнь, иначе Виктора посадили бы в тюрьму.

Этот случай и страх соседей создали Виктора-демона.

Четвертая ночь четвертого месяца

Поскольку легенда утверждала, что демоны слетают вниз из своих каменных домов на северо-востоке, с этого направления Виктор и вошел на кладбище «Янака». На голове у него была повязка, сшитая бабушкой. Талисман, парчовый мешочек, свисал с ремня брюк. Энергия переполняла его. Есано Акаси настояла, чтобы он съел богатый белком ужин — тофу, соленые сливы, сушеная форель и рисовый отвар. Виктор чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы войти в логово тигра и унести тигренка.

На кладбище он пригнулся за надгробным камнем и подрагивал в апрельской прохладе. Потом поднял глаза к небу, и когда полная луна ушла за черные облака, поднялся и пошел к югу. Он перемещался от тени к тени, от деревьев к гигантским мавзолеям. И не обращал внимания на шепот ветра, предупреждавший его об опасности. Даже отдаленный гудок машины казался угрожающим. Но Виктор спокойно шел к цели.

В центральной части кладбища он столкнулся с опасностью. Полицейский в будке отложил газету и вышел наружу с фонарем. Сердце у Виктора заколотилось сильнее, он был уверен, что полицейский каким-то образом услышал его приближение. Но тот осветил фонарем велосипед, прислоненный к будке, потрогал руль и переднее колесо, затем пустил луч в сторону луны. Виктор спрятался за мавзолеем, хранившим прах бывшего премьер-министра, и смотрел, как луч фонаря бесцельно бродит по небу. Вскоре его сердце успокоилось, но он не двигался, пока полицейский не выключил фонарь и не вернулся к своей газете.

Виктор прошел четверть мили, прежде чем отыскал могилу, которая ему была нужна. Она располагалась в конце тропы, ведущей к рощице вишен. Он знал, что могила свежая, потому что сам накануне видел похороны: родственники с вытянувшимися лицами хоронили прах буддистской монахини. Он притворился, что принадлежит к группе людей, которые пришли на кладбище полюбоваться хрупкими лепестками вишни — они очень недолговечны и их красота символизирует непостоянство всех вещей, а особенно жизни человека на земле.

Виктор, однако же, смотрел не на лепестки вишен. Он стоял с края толпы, спиной к деревьям, и наблюдал, как жрец у могилы монахини читал буддистские сутры, а они, поскольку буддизм ввезен из Китая, все на древнекитайском языке. Родственники плакали, потом они посыпали себя солью — последнее очищение перед уходом. Виктора все это не трогало, для него религия не значила совершенно ничего.

Сейчас, приближаясь к могиле, он немного нервничал. Это не был страх, да он бы никогда и не позволил себе бояться. Но напряжение в себе он чувствовал. Ну ничего, перед началом он устроит хорошую разминку. Очень хорошую. Как примут его мертвые?

Виктор подошел почти вплотную к могиле монахини и остановился. Надгробный камень был в форме пагоды, пять его частей представляли небо, ветер, огонь, воду и землю. Он коснулся камня, закрыл глаза и почувствовал, как ночь сразу стала холоднее. Когда на вишне ухнула сова, Виктор открыл глаза. Кладбище показалось ему еще более зловещим. Ничего. Назад он не повернет. Он разделся и, повесив одежду на надгробный камень, надел спортивную форму — ги — которую принес сюда туго свернутой.

Виктору захотелось осмотреть могилу внимательнее и он начал обходить ее кругом, мягко ступая босыми ногами по мокрой траве. Маленький почтовый ящичек у могилы был пуст. Монахиня слишком недолго пролежала здесь, ей еще не успели оставить визитные карточки. А некоторые приношения уже появились. Палочки благовоний, соломенные сандалии для путешествия в другой мир, цветы, молитвенные четки, рисовые пирожки. Виктору нечего было ей дать. Дают пусть лучше богатые, которых он терпеть не мог: у них есть все, а он и бабушка живут в нищете.

Он остановился, глядя на надгробный камень. Покашлял — в горле у него пересохло. На лбу билась венка. Нет, он не повернется и не побежит. Именно здесь он хочет быть, стоять на грани неизвестного и чувствовать себя свободным. Чувствовать, что мертвые смотрят на него и готовы помочь.

Луна опять исчезла, скрылась за тучами, на кладбище потемнело еще больше. Ветер усилился, и деревья, казалось, шепчут: OНИ. Виктор улыбнулся. Он знал, что нужно делать.

Разминка. Начал он с вытяжения шеи, вращая головой по кругу, сначала налево, потом направо. Затем стал вытягивать руки — вперед, назад и в стороны. Особое внимание уделил позвоночнику, разрабатывая его вперед, назад, в одну сторону, в другую. Голеностопными суставами он занялся, прислонившись к надгробному камню, стоя на одной ноге и обхватывая другой голеностоп обеими руками, затем вращая ногу, форсируя ее вверх, вниз и в стороны.

Коленные суставы — вращение, плечевые суставы — вращение, затем расслабление запястий и пальцев. Весь в поту, Виктор закончил разминку высокими ударами ног вперед, назад и в стороны.

Тренировка. Никогда еще у него не получались такие сильные удары руками. Он бил, вкладывая силу бедер, как его учили, но вскоре, будто чудом, появилась способность передавать эту силу груди, плечам, руке и кулаку, он напрягал тело в момент контакта с воображаемым противником. Все мышцы работали вместе, подобной гармонии он никогда раньше не достигал.

Удары ногами он проводил столь же мощные. Верхняя часть тела постоянно сохраняла устойчивое равновесие, опорная нога сливалась с землей, а бедра при каждом ударе делали рывок вперед — удар становился сокрушительным. Когда нога била по воображаемому противнику, мышцы на тыльной стороне бьющей ноги были полностью растянуты и напрягались в мгновение контакта. Колено бьющей ноги ему удавалось поднять выше, чем когда-либо в прошлом. И во всех ударах он достигал максимальной скорости. Убирал ногу после удара он еще быстрее, чтобы противник не успел ее схватить. В целом получалась картина изящности и разрушительности удара. Собственный успех окрылил Виктора.

Он уже не чувствовал холода и не слышал ветра. Существовал будто оглушенный, между сном и бодрствованием, то падая на колени от изнеможения, то поднимаясь и автоматически продолжая, час за часом, не желая остановиться, черпая изнутри себя энергию, немыслимую по человеческим меркам, зная, что сегодня он навсегда избавился от каких-либо ограничений в своем будущем бойца, зная также, что он должен продолжать до рассвета, что нельзя проявлять слабость при духах потустороннего мира, которых он вызвал.

Только когда краешек солнца появился над горизонтом, донельзя усталый Виктор опустился на землю. Он обеими руками цеплялся за надгробный камень, чтобы не упасть лицом вниз. Последние пять часов высосали его до конца. Он иссяк. Его ги насквозь пропотела, мокрые волосы прилипли к черепу. Он дышал открытым ртом, легкие обжигало на каждый вдох. Хотелось спать, лечь на прохладную, прохладную землю и закрыть глаза.

Глаза его начали закрываться, руки заскользили вниз по надгробному камню. Но он тряхнул головой, очищая ее, и удержался на последних каплях энергии. Разум не хотел сдаваться, и нужно сделать так, чтобы тело послушалось.С трудом дотянувшись, он достал из кармана брюк маленький складной нож. Сидя спиной к камню, чувствуя, как накатывают волны сна, он раскрыл нож, наполнил легкие воздухом, затем вонзил кончик лезвия себе в бедро — боль пробежала по телу, и он утопил лезвие глубже.

Боль пробудила его. Не вынимая лезвие из своей плоти, он глубоко дышал и смотрел на солнце, впитывая тепло и свет, и постепенно дыхание стало более спокойным и редким. Минуты через две он вытащил нож из бедра, поднялся, снял ги. Рану перевязал головной повязкой, оделся и медленно пошел к северо-востоку, откуда появляются демоны.

Додзе Икэбукуро

Главным инструктором был лысый кореец лет пятидесяти, звали его Чо Пак И — мускулистый, с тяжелой челюстью, маленькими пустыми глазами и хриплым шипящим голосом. Он был фанатичным сторонником политиков правого крыла, чужим людям и новым идеям не доверял, додзе управлял железной рукой. Иногда он работал телохранителем у японских промышленников, популярных эстрадных актеров, приезжих офицеров из корейского ЦРУ. Был он и боевиком у якудза, японской мафии. Каратэ он не считал спортом. Для него это было искусство разрушения, и обучать ему следовало в условиях жестокой дисциплины.

Безжалостность Пака И в бою была легендарной. Обид, даже самых маленьких, он не забывал и мстил жестоко. Его звали еще Человек-Свинья, так как чтобы произвести впечатление на потенциального нанимателя — И хотел стать у него телохранителем — он пробил рукой грудь живой свиньи, вытащил сердце и съел. Он страстно увлекался бейсболом и с апреля по октябрь по много часов просиживал на стадионе «Коракуэн». К другим увлечениям относились спортивные передачи по ТВ и кока-кола. Автомат с этими банками стоял в додзе исключительно для него. Новым ученикам поручалось следить, чтобы автомат никогда но пустовал.

Посещали клуб Пака И главным образом молодые хулиганы, японцы и корейцы, многие из них преждевременно оставили школу и нигде не работали, и у всех была одна мечта: обратить на себя внимание якудза. Только попав в этот преступный синдикат, могли они подняться в обществе, где корейцы и необразованные считаются людьми второго сорта. Участие в делах якудза обеспечивало стабильный доход, статус, власть. И не было большего счастья, чем принадлежать к этой криминальной империи, зародившейся еще при средневековых сегунах, а сейчас простиравшей свое влияние от Азии до Америки.

Учились у Пака И также босодзоку, члены банды мотоциклистов, они одевались в черные кожаные куртки, сапоги, шлемы со свастиками — наподобие Адских Ангелов в Америке. Эти парни, лет под двадцать, тоже были жертвами японского безразличия к тем, у кого нет образования, богатства или влиятельных семей. Мотоциклистам якудза тоже давали шанс подняться выше.

Виктор не собирался стать гангстером. Его интересовали тренировки, а не грязная работа на кого-нибудь. Новичкам якудза поручает самое дерьмо: избивать проституток, вымогать деньги у магазинщиков, громить ночные клубы, принадлежащие конкурирующим организациям, или взимать деньги в пользу ростовщиков. Некоторые из крупнейших корпораций Японии используют молодых якудза как штрейкбрехеров или для запугивания акционеров, которые задают лишние вопросы. Ну и в политике для них находится место. Правые политические группы нанимают якудза для избиения студентов и левых, ежели те устраивают демонстрации на улицах, Иногда они охраняют курьеров, перевозящих наркотики, деньги и оружие на линиях Япония — Гавайи и Япония — Австралия, такая работа Виктора интересовала, но не настолько, чтобы рисковать тюрьмой. К тому же Виктор предпочитал оставаться одиночкой, не подчиняться никому.

Пак И, как инструктор, основной упор делал на выносливости и силе. Удары руками, ногами, блоки, все это повторялось до бесконечности, пока нападение и защита не становились автоматическими, инстинктивными. И требовал максимальной скорости в каждом случае и не колеблясь бил тех, кто, по его мнению, двигался недостаточно быстро. Любая тренировка изобиловала самыми различными техниками, и он требовал, чтобы ученики запоминали все варианты правильно. У тела богатый набор оружия, говорил он. Кисти рук, ступни, локти и колени — вот что применяется чаще всего, но выбирать нужно по ситуации. А главное, необходима уверенность в себе. Тот, кто верит в себя, может вести весь мир.

Тренировался Виктор очень старательно, усваивал новое и совершенствовал то, что он уже знал. У него увеличилась гибкость, улучшился контроль дыхания и концентрация. А противники здесь были сильные, так что стараться приходилось всерьез.

На первой же тренировке Виктор выделился из общей массы. Скоростью и силой он превосходил самых опытных учеников, они с трудом защищались. Ему, впрочем, тоже достались шишки и синяки, а бабушка молча смывала с ги кровь — Виктора и его противников. Виктор не жаловался. Его такой стиль тренировок вполне удовлетворял. После самой утомительной он уходил в прекрасном настроении. И никогда не случалось так, чтобы он пострадал больше противника.

Виктор посещал додзе И почти два месяца, когда впервые появились осложнения с кем-то из учеников. До тех пор он держался как бы в стороне, тренировался изо всех сил и всегда был вежлив с И и учениками, он ведь чувствовал себя как дома среди этих отщепенцев и не собирался скоро их покинуть. И редко хвалил учеников, но Виктора он выделял особо. Этот юноша был одним из очень немногих, кого ему никогда не случалось ударить или обругать. Столь редкую привилегию он заслужил, в точности выполняя указания И и почти никогда не делая ошибок.

А осложнения возникли у Виктора с Чибой, бывшим мотоциклистом. Этот двадцатичетырехлетний парень, плотно сбитый, с коротко остриженными волосами, изуродованным левым ухом и тремя стальными зубами спереди, выглядел весьма устрашающе. Чиба был выше Виктора, намного тяжелее и настолько силен, что пробивал яблоко одним пальцем. Недавно его взяли к себе якудза и он еще не появлялся в додзе с тех пор, как там стал тренироваться Виктор. В первый же его тренировочный вечер он столкнулся с репутацией Виктора как бойца — это было видно по отношению к нему Пака И, а старшие ученики прямо сказали, что немного боятся нового парня. Старшие боятся новенького? Ерунда какая-то. Чиба был у Пака И самым крепким бойцом и никого не боялся, тем более мальчишки. Кто-то должен поставить господина Виктора на место. Чиба поручил это себе.

Еще до того как вступить в клуб Пака И, Виктор по совету бабушки несколько раз ходил туда просто как зритель. Тогда он и видел Чибу — и мысленно пометил как возможного врага в будущем. Чиба любил, пользуясь своей силой, задирать новых или более слабых учеников. Техника у него бала хорошая, но ничего особенного — одна сила, никакой тонкости, без обманных движений и почти без стратегии. Он всегда атаковал корпус, наносил удары в живот, грудь, ребра, называя это «разрушить дом врага». Во время атаки шел напролом, не смущаясь тем, что и сам получает при этом удары. Предвидеть его действия было очень легко.

В додзе Чиба вернулся полноправным якудза, а значит, героем — бедный мальчик, который выбился в люди. Он коротко стриг волосы на макушке, носил булавку якудза на отвороте, одевался в полосатый костюм и черную рубашку с белым галстуком — эту «форму» японские гангстеры позаимствовали у голливудских гангстеров. Виктор видел, как ученики И заискивают перед Чибой, завистливо восхищаются его большими золотыми часами, броскими золотыми запонками и черно-белыми туфлями с острым носком. Виктор такой кричащий стиль не любил.

Чиба купался в этом внимании. Он хвастал своим стабильным жалованьем, большими шишками из якудза, с которыми он общается, проститутками, которых он берет бесплатно, важными бизнесменами, которым он оказывал «особые» услуги. В комнате для переодевания все восхищенно рассматривали его голую грудь: ему начали делать традиционную татуировку якудза. На груди, спине, руках и ногах были незаконченные, но красивые изображения цветов, тигров и религиозных символов; такая татуировка — длительный и болезненный процесс, ее делают несколько месяцев бамбуковыми иглами, которыми прокалывают дырочки в коже для введения красителя. Столь сложная татуировка выделяет якудза из общей массы. По мнению Виктора, тоже хвастовство зряшное.

В этот вечер Виктор намеренно избегал Чибу, тренировался с другими учениками. Решение держаться от Чибы подальше было чисто стратегическим. Виктор заметил, когда Чиба и другие ученики из старших перешептывались, потом Чиба смотрел на него пренебрежительно. Рано или поздно Чиба устроит с ним стычку и хорошо испытает. Так зачем же вступать с ним в спарринг и преждевременно раскрывать свои секреты? Умный ястреб прячет когти.

Произошло это после тренировки, в комнате для переодевания, прозванной «Зоопарком», потому что там были зарешеченные окна, дурно пахло, громко разговаривали и нередко устраивали драки. Виктор вытерся полотенцем, оделся и уже завязывал туфли, когда в комнате вдруг стало тихо. Он колебался секунду или две, но головы не поднял. Кто-то уронил ключи на цементный пол.

— Эй, ты, русский подонок, — послышался голос Чибы. — Я тебе говорю. — Виктор зашнуровал вторую туфлю, свернул свою ги, сунул внутрь влажное полотенце и крепко обвязал ги своим черным поясом. Только после этого он встал и повернулся лицом к Чибе. — Когда следующий раз окликну, — сказал Чиба, — не забывай проявлять уважение. Смотри на меня, понял? И сразу же. — Крепкий якудза, с голой грудью и босиком, неспеша направился к Виктору. Пропотевшая, грязная ги Чибы свисала у него с руки. Футах в шести он остановился и швырнул ее Виктору. Тот поймал на лету и, держа куртку в одной руке и брюки в другой, стал рассматривать, будто никогда раньше ги не видел. — Слушай внимательно, русский подонок, — продолжал Чиба. — Ты должен постирать и погладить мою ги, я желаю получить ее здесь готовой завтра. Ровно в 7:30. А если ты опоздаешь хотя бы на минуту, я схвачу тебя за яйца, подтащу к туалету и засуну твою русскую голову в унитаз. — Он показал на вонючий, полузабитый туалет у дальней стены.

Кое-кто из учеников рассмеялся. Другие от испуга молчали. Один или двое ушли, зная, что сейчас что-то будет. Зачем смотреть на такие вещи, если необходимости никакой. А некоторые чуяли, что будет драка, и не хотели ее пропустить. Даже те, кто не любил Чибу, знали -он победит. Он же сукин сын. Потому и стал якудза.

Пак И обычно не вмешивался, что бы ни происходило в «Зоопарке». Здесь позволялось править старшим, их воля не оспаривалась, лишь бы никого не убили и не повредили додзе. До сих пор никто не приставал к Виктору. Самые лучшие ученики понимали, что этого русско-японского подростка лучше не трогать. А Чиба Виктора не видел раньше, да и в любом случае молодой якудза был слишком полон собою, чтобы с кем-то церемонии разводить — тем более с иностранцем, у которого голубые глаза. Если у остальных смелости не хватает, все необходимое сделает Чиба. Русский мерзавец в головной повязке демона поймет, кто есть кто. Прямо сейчас.

— Полурусский, полуяпонец, значит, никто, — насмешливо проговорил Чиба. — Он дернул головой в сторону туалета. — Может тебе будет полезно окунуться туда сегодня же. Наешься японского дерьма, тогда и научишься уважать старших.

Виктор улыбнулся Чибе и подумал: если хочешь вырвать глаза у жеребца, действуй решительно. Исход столкновения с Чибой навсегда решит, сможет ли он тренироваться в этом додзе. Чиба бьет по корпусу. Опасный боец, он может вызвать безумный страх почти в ком угодно.

Но, как часто напоминала ему бабушка, Виктор — не кто угодно. Она всегда знала, что он особенный, ни на что обычное не похож. Он умный, говорила она, но у него есть нечто еще более ценное: способность концентрировать все душевные силы на одной цели. Он сможет добиться всего, чего хочет.

Ну и, конечно, его дар бойца, такой встречается редко. К тому же он полностью лишен страха. В любом бою он был безразличен к собственной судьбе. Зачем тратить время и энергию на пустые мысли об увечье или поражении? Есть только цель — победить противника. Смерти он не боялся, как же он может бояться Чибы или кого-либо другого? А боль… но ведь у Виктора все удовольствие вырастало из боли.

Посверкивая глазами и по-прежнему улыбаясь, Виктор поднял ги Чибы вверх, потом согнулся и положил куртку на цементный пол. Далее он засунул брюки в куртку и сделал из ги аккуратный сверток. В таком виде полагается носить ги на тренировку и обратно. Виктор обратил свою улыбку к Чибе, а тот одобрительно улыбнулся. Новый парень правильно себя ведет. Понадобилась только твердая рука.

Виктор, с ги подмышкой, направился к дальней стене. Он улыбался как будто чему-то своему, внутреннему, необычайно приятному. Ноги в мягких туфлях не производили ни малейшего звука. Все взгляды были устремлены на него. Никто ничего не говорил. У дальней стены он повернулся лицом к Чибе и бросил его ги в унитаз.

Теперь он смотрел на нахального якудза глазами, похожими на голубой лед. Улыбка исчезла.

Сначала потрясенный Чиба не мог шелохнуться. Он смотрел и не верил увиденному. Если бы произошло землетрясение, он и то бы отреагировал спокойнее. Русский подонок бросил ему вызов. Хуже того, он опозорил Чибу при других. Ярость бушевала в молодом якудза. Он весь подрагивал, и татуировки на его мускулистом теле жили своей жизнью. Сейчас он мог спасти лицо только одним путем: избить этого русского дурака так, чтобы след Чибы остался навсегда. Разрушить его дом. Попробовать его кровь.

Виктор понял все это по лицу Чибы. Стремление восстановить утраченную честь. Вера в свою силу. Он видел также, что злость уже мешает Чибе в суждениях. Виктор почувствовал, как вокруг него становится пусто, он остался один на один с яростью Чибы. Но он чувствовал и радостное возбуждение у себя в душе и теле. Виктор стремился к этой драке.

Он сконцентрировался на дыхании, взял его под контроль, замедлил ритм сердца. Уязвимым он себе не казался. И нисколько не беспокоился о себе.

Чиба бросился на него, шлепая босыми ногами по цементному полу, он так спешил добраться до Виктора, что отталкивал учеников по пути и отшвырнул ногой табуретку — она угодила кому-то по руке. Виктор стоял на прежнем месте. Только когда Чиба был уже в одном шаге от него, он пришел в движение. Выхватив ги Чибы из унитаза, он ударил ей якудза по лицу — тот сразу остановился, защитным движением подняв руки — а поскольку руки закрывали Чибе глаза, он и не увидел, как Виктор нанес удар.

Правым коленом в левое бедро Чибы, одновременно обхватывая его за поясницу — якудза покачнулся вбок, лицо его было искажено болью, а когда он согнулся и обхватил поврежденную ногу обеими руками, Виктор отступил налево и дважды ударил его в ребра, обоими кулаками сразу и специально в одно и то же место: Чиба вскрикнул и повернулся к нему лицом — тогда Виктор сломал ему нос левым хуком. Чиба, с окровавленным лицом, думал сейчас только о своем спасении, разбитый и раздавленный, он отступил, но Виктор, не собираясь его жалеть, прыгнул вперед и саданул правым коленом Чибе в живот — тот взлетел в воздух и рухнул на группу учеников. Чиба и все прочие упали вместе на пол, дергая руками и ногами, потом остальные расползлись из кучи и остался один Чиба, он лежал на спине, рот открыт, глаза стеклянные. Кровь из разбитого носа окрасила ему зубы, лужицами темнела на полу.

Улыбаясь, Виктор пересек затихшую комнату и остановился у потрескавшегося захватанного зеркала, где спокойно причесался, как будто ничего не произошло. Затем подхватил свою свернутую ги и, не оглядываясь, пошел к выходу. Никто не пытался его остановить.

Старея, бабушка Виктора все чаще садилась к заднему окну их домика и смотрела на вершину холма, где стоял храм «Юсима», когда-то ее духовное пристанище. Порой она отводила взгляд от храма и читала маленькую потрепанную книжечку. Когда Виктор узнал, что это за книжечка, он забеспокоился. В ней были молитвы о мертвых, а это могло означать только то, что Есано Акаси чувствует приближение собственной смерти. Изношенную одежонку, которой являлось ее тело, готовилась вот-вот сбросить бессмертная душа Есано.

Виктору очень не хотелось ее терять. Мысль об этом вызывала у него депрессию. На некоторое время даже ухудшился сон. Никто, совершенно никто не мог бы занять ее место. Когда он спросил, почему она столь подолгу смотрит на храм, Есано ответила, что хочет посетить его хотя бы один раз перед смертью.

— Нет, я не думаю умереть скоро, — продолжала она, стараясь его успокоить. — Но ведь неизбежно я умру раньше, чем мы оба хотели бы, мой маленький демон. Вот и нужно успеть в храм, попросить у богов прощения, пока не поздно.

Виктор легко воспринимал все ее идеи о богах, о сверхъестественном. Но большей частью думал-то он о себе. При всем при том он видел, что бабушка боится смерти, что она хочет приготовить себя к последнему путешествию, посетив на прощание храм «Юсима».

Виктор как ее защитник, должен был взять это в свои руки, что он и сделал. Однажды был сырой июньский день, он сказал бабушке, что они отправятся в храм. Прямо сейчас. Она получит возможность поговорить с богами в их собственном доме.

Есано Акаси со слезами поблагодарила его, но сказала, что не решится ступить на священную землю «Юсима», ей ведь это запрещено.

— Ты не нарушишь запрет, — успокоил ее Виктор. — Я отнесу тебя туда на спине, на моей спине ты и останешься все то время, что мы будем там. Ноги твои не коснутся земли. Если боги рассердятся на кого-то, пусть лучше на меня.

Она опустила глаза в пол.

— Я боюсь.

— А я нет. Предоставь все мне.

Он надел ей на голову старую соломенную шляпу, натянул пониже, чтобы скрыть лицо. На плечи бабушке накинул плащ, с особым старанием закрывая длинные седые волосы. Полезай ко мне на спину, сказал он, и держись крепко. Она не шелохнулась. Потом вдруг начала дрожать, и Виктор подхватил ее, чтоб не упала. Теперь он успокаивал бабушку нежными словами, обнимая и тихонько шепча, что она должна посетить храм, у нее есть на это право. А перед богами ответит он.

Он улыбнулся, повернулся к ней спиною и встал на четвереньки. Поколебавшись, она обняла его за шею и прильнула к спине. Виктор выпрямился и, придерживая ее ноги, пошел из дома.

Был поздний вечер, когда они начали подниматься на холм. Виктор не случайно выбрал это время для визита. Июнь — это сезон байу, плодородного дождя, столь важного для выращивания риса. В этот вечер дождя не было, но шла мелкая морось, которую все, а особенно городские жители, терпеть не могут — от нее одежда на несколько дней становится влажной. В морось и такой поздний час посетителей в храме будет немного, значит меньше шансов, что кто-нибудь узнает бабушку Виктора.

Он легко взбирался на холм, нес бабушку без усилий и чувствовал, что чем ближе они к храму, тем напряженнее становится ее тело. На вершине они остановились в холодном вечернем тумане, который уже начал обволакивать храм и священные сосны и кипарисы. Бабушка Виктора быстро, возбужденно дышала. Чувствуя ее волнение, он заговорил с нею мягко, повторяя, что беспокоиться не о чем.

— Сегодня твой талисман — я, — сказал он.

— Я для тебя тяжелая ноша, — пробормотала бабушка. — Опусти меня на землю. Если боги тут же покарают меня смертью, я готова умереть.

Виктор со смехом ответил, что усталости совсем не чувствует. Она легкая как перышко, он мог бы пронести ее несколько миль. Сил у него много, он крепкий как бык.

Несколько минут они смотрели на храм, людей вокруг почти не было. Храм — а в строгом смысле это был и не храм вовсе — состоял из нескольких деревянных строений, некрашеных, не выше двух этажей. Как и характерно для синтоистского места поклонения, все строения были довольно новые. Синто — религия обновления, и каждые двадцать лет все храмовые постройки сжигаются, на их месте возводят точно такие же.

Виктор прошел в тории, деревянную арку, представляющую ворота, разделяющие мир повседневный и мир духов. Сначала он направился к мидзуя, месту омовения. Это крытый каменный резервуар, у которого верующие очищаются перед тем как войти в храм. Здесь Виктор пригнулся, чтобы бабушка могла взять деревянный ковш с длинной ручкой и наполнить его водой. Полив немного на пальцы обеих рук к ополоснув рот, она положила ковш на край резервуара. Виктор не собирался очищать себя. Его интерес к миру духов был основан на темных вещах, более первичных и зловещих.

Приближаясь к храму, он почему-то особенно остро ощутил, насколько хрупкой стала его бабушка. Тело скрючилось от возраста, ей ведь уже было почти семьдесят, пальцы рук плохо сгибались. Зрение сильно ухудшилось, боли в бедре вынуждали ее заметно хромать. Тут уж не станешь отрицать, что она близка к концу, что ее работа почти закончена. Виктору очень не хотелось терять единственного человека, который защищал его, помогал в самое тяжелое время.

Туман сгущался, непроницаемая белизна, которая почти стерла из вида священные деревья. Виктор чувствовал, как морось проникает сквозь его одежду, скоро он совсем промокнет, а этого лучше бы избежать. Ему хотелось войти под крышу, но бабушка сказала, что ей необходимо осмотреть все. Нельзя ли походить вокруг несколько минут? Можно, сказал Виктор. Он с радостью отнесет ее, куда только она захочет.

Когда они удалялись от мидзуя, сюда как раз подошли мать и двое ее дочек в одинаковых желтых кимоно — произвести очищение. Следуя указаниям бабушки, Виктор прошел мимо каменного фонаря в пояс высотой, затем остановился, чтобы она могла коснуться симэнава, толстой веревки, привязанной к соснам и огораживающей очищенное место. Потом она показала на хондэн, главное строение, и попросилась туда. Здесь-то она и работала молодой послушницей, сообщила бабушка Виктору. Она коснулась одного из двух каменных львов, охраняющих вход, и умолкла. Прошла целая минута, прежде чем Виктор понял, что она плачет.

Наконец она попросила у него несколько монеток — бросить в нишу для пожертвований, она ушла из дому без денег и ей нечего было предложить богам. У Виктора нашлись какие-то монетки. Он часто добывал деньги у соучеников, если удосуживался посещать школу, а то и мелкими кражами. Бабушка бросила монеты, хлопнула трижды в ладоши, извещая богов о своем присутствии, и начала молиться. Виктор сомневался, что боги захотят изменить свои законы ради старой женщины.

Двое пожилых служителей храма в голубых кимоно покинули главное строение и безмолвно прошли мимо них. Есано Акаси не подняла головы Но когда за стариками последовали храмовые служанки в столь знакомых ей белых кимоно, Есано с интересом проследила за ними взглядом. Все девушки молоденькие, отметил Виктор, и они безумолчно трещали. Виктору было семнадцать лет, в таком возрасте большинство мальчиков проявили бы какой-то сексуальный интерес к девицам, храмовые служанки они или нет. Виктор же смотрел на их бесформенные туповатые лица и не видел ничего такого, что вызвало бы у него интерес или любопытство. А бабушка смотрела на них с каким-то особым выражением — Виктор подумал, что у стариков из всего жизненного богатства остается только прошлое.

Времени они в храме провели немного. Меньше чем через час после того как они появились, к ним подошел молодой служитель, маленький, без подбородка и с плоским носом, и шепотом сообщил, что время позднее и всем следует покинуть священную землю. Есано Акаси была уже вполне готова уйти. Первый визит в храм почти за пятьдесят лет вполне ее удовлетворил, сказала она Виктору.

У тории Виктор остановился и повернулся назад, чтобы бабушка могла взглянуть на храм. Двое молодых служителей стояли у арки, их белые одеяния потемнели от дождя, и прощались с уходившими посетителями. Как и все остальные, Виктор и Есано Акаси получили напутственное благословение — он в этом жесте не увидел никакого смысла. В отличие от остальных, они получили еще и подарок. Младший из служителей отдал Есано зонтик из бамбука и промасленной бумаги, которым укрывался от дождя. Он также похвалил Виктора за то, что он принес пожилую женщину на спине. За такую доброту боги обязательно подарят утешение и покой его душе.

Виктора, которого никогда не интересовало, что думают о нем другие, больше волновал мочивший его дождь, и на похвалу он не обратил внимание. Но раз бабушке зонтик доставил большое удовольствие, он промолчал.

Виктору всегда трудно было проявлять какие-либо эмоции. Но любовь к бабушке стала за прошедшие годы очень сильной. Она заняла место его родителей, но никто не мог занять ее место. Благодаря ей у него развилось чувство победителя, уверенность в том, что он может добиться всего. Во многих случаях ему было достаточно коснуться ее, чтобы на место тревоги и тоски приходило успокоение. Так пусть хотя бы бумажный зонтик даст ей пожить чуточку дольше.

На обратном пути с холма бабушка была вне себя от волнения. Визит в храм оживил ее, такой энергии в себе она давно не чувствовала. Она говорила, перекрывая стук капель по зонтику, жизнерадостно пересказывала все Виктору, как будто его с ней в храме не было. А он ей подыгрывал, сам увлекшись ее радостью, слушал внимательно, иногда вставлял слово, но в общем не мешал рассказывать, как она хочет. Бабушка снова и снова благодарила Виктора за то, что он доставил ей такую радость. Боги благословили ее самым внимательным внуком, он радует ей сердце каждый день с тех пор, как они стали жить вместе.

О нет, он ей обязан, уверял Виктор, и желал бабушке долгой жизни, чтобы она увидела, как разрушат и вновь отстроят храм «Юсима»…

Оживившись, Виктор медленной трусцой побежал вниз по склону, а бабушка взвизгивала от восторга и подбрасывала зонтик. Никто из них не знал, что скоро ее убьют, а Виктора это толкнет на путь, ведущий к международной славе наемного убийцы.

На следующий вечер Виктор закончил тренировку по каратэ и поспешил в комнату для переодевания — он хотел одеться и уйти, пока там не стало многолюдно. Толпы всегда его раздражали, ему казалось, будто он в ловушке, а шум мешал сосредоточиться на своем. Вчерашний визит в храм «Юсима» оказал на него удивительно успокаивающее действие. Там, вокруг храма было просторно и пахло кипарисами… Можно ходить, ни на кого не натыкаясь.

Виктор застегивал рубашку и думал — может, Пак И расколется наконец и установит души. Хотя вряд ли. Пак И — жадина, все доходы клуба забирает себе, на обновление и улучшение ничего не тратит. Додзе зимой не отапливает, а Виктор всегда терпеть не мог холод.

Интересно, кто-нибудь из переодевающихся здесь знает слово «тишина»? Все орут, орут, в уши Виктора лезет всякая дрянь об американских «вестернах», рoковой музыке, грязном сексе этих кретинов. Двое старших учеников, оба мотоциклисты, у самого его уха обсуждали студенческие бунты, которые охватили уже всю Японию. Мотоциклисты всегда относились к самым жестким консерваторам, и эта пара не была исключением.

Оба медленно воспринимали незнакомое и быстро реагировали ненавистью. Даже сейчас, в семидесятые годы, когда по всему миру происходили волнения, они яростно противились любым изменениям в японских традиционных ценностях. Студенты, которые думают иначе, заслуживают примерного наказания. По мнению Виктора, оба мотоциклиста, Ютака и Кимура, были не более чем тупоголовыми баранами.

— Во всем виноваты коммунисты, — заявил Ютака. Ему было двадцать с небольшим — маленький лысеющий человечек с пронзительным носовым голосом, который ужасно действовал Виктору на нервы. Когда Пака И не было, всеми делами управлял Ютака и еще кое-кто из старших. Самым строгим был Ютака.

— Левые студенты и их профессора… — продолжал Ютака. — Вот кто виноват, да еще эти проклятые марксистские агитаторы. Профсоюзники, левые журналисты, женские группы… Всех бы их!…

Возбужденный Ютака стоял на цыпочках, голый и потный, помахивал указательным пальцем, брызгал на Виктора слюной и доказывал, что комми понимают только один язык — дубинкой по башке. Вот и нужно их бить.

— Ну, мы как раз этим собираемся заниматься, — заметил Кимура. Ему было девятнадцать — полный, тугоумный, всегдашний одиночка, он не умел ни читать, ни писать. Родился он в результате изнасилования, его умственно больную мать, содержавшуюся в психиатрической лечебнице, изнасиловал санитар. Осмотрев свой ободранный кулак, он идиотически ухмыльнулся Виктору, пытаясь втянуть его в разговор. — Мы разбиваем им рожи и крошим зубы, — похвастался он. — Зарабатываем хорошие деньги. Присоединяйся к нам. Позабавишься. Мы-то весело живем, а, Ютака?

Ютаке, Кимуре и всем остальным в додзе, включая Виктора, Пак И давал возможность заработать на бунтах. Им нужно было только смешаться с демонстрантами в Токийском университете и затем избить вождей бунтующих студентов. Эти умники заслужили трепку. Можно развлечься и деньги получить.

Виктор отказался. Не потому, что сочувствовал студентам, или ради каких-то правил хорошего поведения. Нет, просто он своей выгодой хотел заниматься в удобное ему время. К тому же он, как и все в клубе, знал, что Паку И хорошо платят, чтобы он натравливал своих громил на студентов. Ясное дело, львиную долю он оставлял себе, и лишь крохи бросал тем, кто по глупости на него работал. Ну, Виктор не настолько глуп.

Группа правых промышленников наняла Пака И для акций против студентов. Этих бизнесменов не беспокоили протесты студентов против выросшей платы за обучение или против американской политики во Вьетнаме. Их не беспокоили студенческие ралли в пользу либеральных профессоров, которых выгнали с работы.

А что их беспокоило, так это упреки студентов: Япония стала слишком правой, ей управляет консервативная элита, состоящая из крупнейших промышленников, банкиров и министров, которые сделали страну духовно нищей, пустой. Люди с большими деньгами не желали, чтобы кто-нибудь плевал им в суп. А студенты делали именно это, когда жаловались прессе, что у японской молодежи нет будущего, кроме как стать анонимными членами до безумия индустриального общества.

Опасные идеи, говорили бизнесмены. Бунтующие студенты порочат японское экономическое чудо, величайшее достижение в истории страны. «После удара острым ножом рана может зажить быстро. А ненависть, вызванная острыми словами, живет вечно». Если Япония хочет остаться преуспевающей и стабильной, любую враждебность по отношению к бизнесу необходимо выжигать сразу же. Несколько избитых студентов — небольшая цена за спасение нации.

Виктор нагнулся зашнуровать туфли, ему хотелось сказать мотоциклистам, что благосостояние Японии его нисколько не волнует, и еще хотелось что-нибудь засунуть в рот Ютаке, тогда умолкнет этот противный голос. Все это не так просто, говорил тем временем Ютака. Студенты комми, будь они прокляты, наносят удар как раз в то время, когда Японии нужны рабочие, согласные жизнерадостно выполнять порученное им дело. Виктор досадливо поморщился.

Завязав туфли, Виктор начал сворачивать свою ги, намеренно повернувшись к Ютаке спиной. Но маленького человечка с лысинкой это не смутило. Встав опять перед Виктором, он продолжал болтать. Бунты опозорили Японию, заявил он. И очень плохо, что правительство вынуждено тратить время на эту студенческую чепуху. Нет, надо навести порядок — и он стукнул кулаком по ладони. Потом сунул Виктору под нос кожаный браслет у себя на запястье, браслет поблескивал фальшивыми бриллиантами, красными и зелеными, купил на деньги, заработанные избиением студентов. Нравится он Виктору?

Виктор подумал, что браслет дрянь, дешевое дерьмо, но ничего не сказал. Сложил свою ги и выпрямился, но обнаружил, что Ютака и Кимура загородили ему путь, не дают пройти. Эти мотоциклисты уже начали действовать ему на нервы. Наверное, что-то отразилось на его лице, потому что глупый заторможенный Кимура нервно проговорил:

— Ты не можешь так просто уйти, Виктор.

— Не могу? Почему это?

— Ну, мы должны с тобой поговорить, вот.

Ютака бросил на Кимуру злобный взгляд. Виктор видел, как некий огонек понимания пробился в толстый череп мотоциклиста — покраснев, он опустил голову, стараясь не встречаться глазами с Ютакой. Они хотят, чтобы я вместе с ними пошел бить студентов, подумал Виктор. Пак И придумал, конечно. Надо уговорить этого русского мерзавца.

Нравилось это кому-нибудь или нет, а русский мерзавец был теперь лучшим бойцом в додзе, а кто с этим не соглашался, тому лучше было оставить свое мнение при себе. Разумеется, Пак И хотел, чтобы Виктор присоединился к завтрашнему побоищу на кампусе. В бою Виктор был как ураган, и бизнесмены получили бы хорошие результаты за свои деньги. И Пак И на этом приобрел бы лицо. Да, кореец только так и должен был рассуждать.

— Передай Паку И, что я не согласен, — сказал Виктор. — Я дерусь за себя и больше ни за кого. И я не люблю, когда на меня давят, понял?

Ютака вроде даже обрадовался. Он быстро улыбнулся, приглаживая редкие мокрые волосы на голове.

— Как скажешь, Виктор. Мы спорить с тобой не собираемся, Кимура и я. Ты правда сильный боец, и если пойдешь с нами, у этих студентов и шанса не будет. Но мы понимаем твое отношение. Ты человек самостоятельный, мы тебя уважаем.

— Да, мы тебя уважаем, Виктор, — подхватил Кимура. Голос его был едва слышен, он все так же смотрел в пол, будто боялся, что Ютака его накажет.

Виктор подумал — да какое там уважение. Просто вы меня боитесь и, как все неполноценные люди, всегда будете чего-нибудь бояться.

Он уже хотел приказать им, чтобы убрались с дороги, когда Ютака сказал:

— Кстати, твой друг Чиба тоже будет с нами, когда мы завтра пойдем в Токийский университет.

Ютака хитро подмигнул.

Кимура идиотически ухмыльнулся.

Невыносимые дураки, подумал Виктор. Каждый родился ослом и таким же ослом умрет. Чиба же неделю не показывался в додзе — после того столкновения с Виктором. Никто вроде бы об этом жалел. Кое-кто из учеников свое мнение Виктору высказал: Чиба свинья и получил правильно.

Не понравилось это только Паку И, и неудивительно, так как Чиба всегда был одним из его любимцев. Вместе они ходили на бейсбол, смотрели сумо и мотоциклетные гонки. Оба много пили, проводили время с проститутками или в барах караокэ, где можно петь под запись.

Пак И-то и рекомендовал Чибу в одну из крупных группировок якудза. Поэтому победа Виктора над Чибой лишала Пака И лица, особенно если учесть, что Чиба не нанес ни одного ответного удара. Теперь боссы якудза могли и не взять кого-нибудь по рекомендации Пака И. А это пятно на честь И посадил Виктор. Кореец же, как всем было известно, обид не забывал и не прощал.

Сейчас он к Виктору проявлял заметную холодность. Даже предложение присоединиться к ударной группе поступило через Ютаку. Ежели И обращался иногда прямо к Виктору, то лишь для того, чтобы резко поправить так называемые ошибки в тренировке. Виктора эти замечания не смущали. Пак И просто отыгрывался за то, что произошло с одним из его подлипал. Виктор даже подумал, а не переходят ли чувства Пака И к Чибе границы братской любви.

Во всяком случае, границы нормального тренировочного боя Пак И вчера перешел. Началось с того, что кореец захотел показать ученикам свой любимый задний удар ногой в голову с поворотом. В противники он взял Виктора.

Как было приказано, Виктор бросился на инструктора, а тот быстро повернулся спиной и нанес удар правой ногой — у Виктора расшатались два зуба. Виктор пошатнулся, но не упал. Он тряхнул головой, пытаясь преодолеть резкую боль в зубах. Дышал особенно глубоко, потому что в голове покруживалось.

Нападай, приказал Пак И. Зло хмурясь, Виктор сделал еще один вдох и начал атаку. Опять кореец быстро повернулся и нанес удар ногой назад. Но Виктор успел отдернуть голову влево. Серьезную травму он не получил, однако и не ушел из-под удара полностью. Ногтями ног кореец провел ему борозды на щеке.

Случайность, сказал Пак И, усмехаясь. Временная потеря контроля. Мне очень жаль, господин Виктор Полтава, но вы же знаете, что мои ученики должны переносить такие случайности без жалоб. Удары укрепляют дух воина. Раздувают его внутренний огонь.

Виктор улыбнулся ему ледяной улыбкой. Прижал головную повязку к щеке, останавливая кровотечение. Гнев свой скрыл.

Разозлиться легко, говорила ему бабушка. Любой дурак может обидеться и вспыхнуть. Редкий человек злится в нужное время и, что еще важнее, должным образом. Не давай чувствам мешать твоему суждению, мой маленький демон.

Помня ее слова, Виктор решил пока ничего не делать. Он закончил тренировку, покинул додзе, ни с кем не обменявшись ни словом, и с тех пор напряженно думал о том, как ответить корейцу. Цель у И ясная: запугать Виктора и добиться, чтобы он в додзе больше не ходил. Сломать ему дух, а заодно несколько костей. Унизить его в глазах тех учеников, для которых он сейчас герой и образец для подражания. Тогда сотрется позор из-за поражения Чибы. Чувствуя себя униженным, Пак И бил сейчас в ответ.

Решение Виктора: жить нужно только так, как хочется тебе. Так что он не позволит изгнать себя из додзе. Пусть кореец подавится своим тщеславием. Ведь если Виктор уйдет при таких обстоятельствах, его тоже, как Чибу, будут считать трусом.

Виктор был до предела независим по натуре, И не мог жить, не отомстив за мельчайшую обиду. Столкновения между ними избежать было невозможно, а поскольку ни один не смог бы отступить, столкновение означает бой до смерти. Только дурак стал бы игнорировать такую возможность, а Виктор дураком не был. Он знал также, что в драке убьет корейца. Жизнью Виктора был бой. Он молод, он сильнее и быстрее любого в додзе, включая Пака И, здесь его никто не победит.

А И старый и толстый. Он тратит энергию на шлюх и пьянство, тренируется не очень старательно. Сердце, наверно, уже сморщилось, и вообще он весь в прошлом. Виктор представил себе И в виде большого барабана — шуму много, а внутри пусто. Да, у многих от ярости корейца волосы встают дыбом, но Виктор своего спокойствия не потеряет. Как уже говорил кто-то из учеников, у парня с повязкой демона на голове вместо крови ледяная вода.

Сегодня вечером он пришел в додзе, настроившись на столкновение с И. Но корейца не было, и Виктор досаду вымещал на других каратэках. Делал он это с яростью, буквально ошеломившей его противников. Командовал сегодня Ютака, этот козел с пронзительным голосом. Он открыл тренировочный зал, собрал взносы, занятия вел в своей обычной снисходительной манере. Когда Виктор спросил об И, Ютака ответил, что кореец выполняет особое задание для очень важного бизнесмена. Потом Ютака, обычно болтливый, вдруг умолк и отвернулся. Виктор понял. Если будут неприятности между И и русским мерзавцем, Ютака знает, с какой стороны его хлеб намазан маслом. Он определенно в лагере Пака И, своего господина, который обеспечит ему доходную работу в преступном мире Токио.

На это Виктору было плевать. Он привык к своему положению отверженного, давно научился не полагаться на других или на обстоятельства. Люди ненадежны, обстоятельства неопределенны. Лучше самому определять свой путь, свои действия. Хуже некуда — зависеть от чьих-то капризов.

Из додзе он ушел разозленный на Ютаку и Кимуру, по их вине он опоздал на трамвай в 9:15 от станции метро «Икэбукуро». Следующий будет через час, в такое время они редко ходят. Ютака и Кимура еще приглашали его в бар рядом с додзе, но Виктор отказался, разумеется. С этими придурками у него не было ничего общего, алкоголя и табака он не употреблял, женщинами не интересовался.

Будь проклят этот Пак И, как ему вообще могло прийти в голову, что Виктор передумает. Он коснулся раны на щеке. Бабушка Акаси хорошо обработала ее, сначала натерла тонким ломтиком огурца, затем помазала яичным белком. Кровотечение и боль прекратились, но маленький шрам останется. Пометка И. Виктор бесился каждый раз, когда вспоминал об этом.

Сейчас Виктору очень хотелось есть. От запахов на каждом углу, где стояли тележки с вареными яйцами и рыбой, у него рот беспрестанно наполнялся слюной. Он украл у слепого уличного торговца такояки — жареные колобки из муки и кусочков осьминога. Вины он при этом не чувствовал, так как признавал только свои обязательства перед самим собой.

Такояки Виктор съел на ходу, пробираясь по узким извилистым улочкам, пахнущим водорослями и жареной пищей — с обеих сторон дешевые бары, оборванные старики с чашами для милостыни, предсказатели будущего за низкими столиками… Но такояки только разожгли его аппетит — после тренировок он всегда мучился голодом. Бабушка говорила, что единственные требования, которым Виктор уступает, это требования желудка.

Добравшись до станции, он решил убить время, гуляя по уличному рынку — как раз напротив станции. Один предмет из выставленных на продажу особенно привлек его внимание, яшмовый пенал с набором для каллиграфии. Очень старый на вид и очень красивый. Он обязательно понравился бы его бабушке. Бабушка была весьма сильна в каллиграфии, ловко работала кистью из оленьих волос, выводя сложные кандзи, японские иероглифы. Она и его немного научила.

Вместе с кистью нужна еще индийская палочка, бумага ручной выделки и, конечно, тушечница. Немножко воды в тушечницу, растереть палочкой, и получается специальная жидкость, необходимая для этого древнего и тонкого искусства.

Яшмовый набор — или просто тушечница — привлекший внимание Виктора, стоил не дешево. Он с интересом наблюдал, как продавец, брюзгливый толстяк с улыбкой-гримасой, довольно грубо говорит с двумя педерастами, которые устроили торг, пытаясь сбить цену. Толстяк заявил, что торговаться не будет, тушечница единственная в своем роде. А кто этого не понимает, пусть отправляется к дьяволу. Цена установлена и на этом конец.

Он прижал тушечницу к груди обеими руками, будто защищая — человек, который, чтобы выжить, должен подозревать в каждом худшее. Виктор собирался украсть тушечницу, но для этого был необходим какой-то отвлекающий маневр. Ну, хитрости у Виктора хватит…

Он пошел обратно в направлении додзе, но свернул на первую же боковую улочку — дешевые меблирашки, публичные бани и бары-закусочные — и медленно пошел по ней, осматривая переполненные мусорные баки, он даже порылся в одном-двух, пока не нашел то, что ему было нужно. Пустой бумажный мешок. Испачканный жиром, мятый и достаточно большой для его цели.

Потом он стал искать кошку. В таком районе полно бродячих. Виктор увидел сразу троих перед баром-сусичной, они пришли туда в надежде на какие-нибудь объедки. Он выбрал худую кошчонку с грязным коричневым мехом, торчащими ребрами и без одного уха. Отвратительное существо. И уже недалекое от смерти, хотя на это Виктору было плевать.

Он схватил кошку той же рукой, в которой сжимал бумажный мешок, другой подобрал гниющую рыбью голову — кошке будет чем заняться — и поспешил обратно к трамвайной станции. Вблизи уличного рынка Виктор сунул кошку и рыбью голову в мешок и вытер руки о штаны, торжественно пообещав себе очень долгую, очень горячую ванну, когда вернется домой.

Приближаясь к толстому продавцу, в чьих владениях он присмотрел яшмовую тушечницу, Виктор увидел, что там уже есть двое покупателей. Старик с тростью. И молодая женщина, стройная, в желтом кимоно, она интересовалась палочками для еды из слоновой кости. Тушечница по-прежнему лежала на расстоянии вытянутой руки от продавца.

Виктор остановился позади старика и молодой женщины, совсем рядом. Оглядевшись — не смотрит ли кто — он вытащил из кармана перочинный нож. Раскрыл лезвие. Нагнувшись, положил мешок на землю, заглянул в него и улыбнулся. Потом руку с ножом просунул в мешок и отрезал кошке хвост. Кошка, орущая и барахтающаяся, была еще в мешке, когда Виктор бросил его мимо старика, на одеяло с разложенными товарами — там она выскочила, завывая, разбрызгивая кровь, и побежала прямо на толстяка, присевшего у своих товаров. Виктор поднялся, наткнувшись при этом на старика: тот упал на одеяло.

Громко извиняясь, Виктор наклонился к старику, чтобы помочь ему встать, и в то же время схватил тушечницу, спрятал в складках своей ги, потом еще несколько секунд возился со стариком. А еще через несколько мгновений Виктор скрылся в толпе. Он услышал громкий медный гудок трамвая и, вне себя от радостного волнения, ускорил шаги, чувствуя, что усвоил сегодня нечто важное. Мало целиться, нужно еще и бить.

Было уже почти одиннадцать часов, когда Виктор приближался к своему дому. При свете новой луны он поставил свои туфли на порог, отодвинул амадо, внешнюю скользящую дверь из тонких досок, и вошел в темную переднюю комнату. Свет здесь исходил только от хибати в углу, тлеющие древесные угли окрашивали бледно-красным часть пола, покрытого татами. Не разбудить бабушку, напомнил себе Виктор.

Он вытащил тушечницу из своей ги, думая, что бабушка, наверное, устала его ждать и спит сейчас в задней комнате, положив под подушку изображение баку. Баку — это мифическое существо, похожее на медведя, с блестящим мехом и маленькой остроконечной головой, оно поедает дурные сны, и человек спит спокойнее. Бабушка Акаси говорила, что баку всегда съедает ее кошмары, и не ложилась без такой картинки под головой.

Виктор собирался оставить тушечницу рядом с ее постелью, пусть это будет первое, что она увидит утром. Он ее подразнит, скажет, что баку не сумел разжевать тушечницу и оставил ее здесь. Вообще-то Виктор намеревался сказать ей, что тушечницу нашел, а она притворится, конечно, будто верит — бабушка понимает: ее одобрение очень много для него значит.

Он посмотрел на хибати, ожидая, что там сохраняется теплым его ужин — обещанный вареный угорь с рисом. А вместо того увидел изрядно помятый черный чайник, единственный чайник, который у них был. Странно. Не похоже на бабушку — лечь в постель, не позаботившись о его ужине. Она всегда старалась его побаловать… Почему же она не оставила ему еду?

На полу рядом с чайником он увидел чашки, блюдца, полотенчики для рук, невскрытый пакетик зеленого чая, все аккуратно разложенное и, судя по всему, нетронутое. Бабушка Виктора всегда готовила чай для тех, кто приходил с ней посоветоваться. В этот вечер она ожидала господина Таиру, он занимал небольшой пост в крупном токийском банке. Давнишний клиент, он прислал ей записку, скрепленную личной печатью, в которой говорил о необходимости срочно встретиться с ней по важному делу. По какому, в записке не говорилось. Однако господин Таира настаивал на встрече этим вечером.

Охранять бабушку во время такого визита Виктор не видел необходимости. Он видел не раз этого господина Таиру — маленького печального человечка, всегда будто на грани слез. Совершенно не опасен ни для кого. Банковский служащий был среднего роста, с блестящим лбом, сросшимися на переносице бровями, носил всегда галстуки в черно-белый горошек. Он с большим уважением относился к Есано Акаси, всегда приносил ей в подарок продукты или деньги. Ранее он уже советовался с ней по поводу строительства нового дома и выбора хирурга для операции удаления матки у его жены. Он также последовал ее совету и отменил свадьбу дочери с человеком, которого впоследствии арестовали за кражу и поджог.

Чайник, чашки, полотенца. В точности там, где бабушка поместила их несколько часов назад.

Что случилось?

Может быть, господин Таира не пришел. Если так, то еда Виктора должна бы греться на хибати. Или бабушка могла внезапно заболеть. Начиная беспокоиться, Виктор зажег бамбуковую настольную лампу и окликнул бабушку по имени. Моргнул, привыкая к приятному рассеянному свету, плеснувшего из-за серого абажура, расписанного журавлями в полете. Он уже собирался окликнуть ее еще раз, когда вдруг взглянул на токонома, альков в углу комнаты. Бабушка, всегда очень аккуратная, держала вазу с узором из живых цветов и гобелен в этом алькове. И то и другое лежало сейчас рядом с альковом, гобелен разодранный на клочки, вода от цветов темнела пятном на татами.

И следы ног. Они вели от алькова к задним комнатам. Какой-то олух шлялся по дому в ботинках, отвратительно. Ботинки касаются земли и становятся нечистыми, а нечистым вещам не место в доме. У Виктора глаза стали жесткими, на виске забилась венка. Он стиснул оба кулака, костяшки пальцев побелели. Ничего бы этого не было, будь он здесь. Если бы он пропустил тренировку, остался дома, он бы разобрался с тем, кто проявил такое неуважение к бабушке. Да, человек, который ходил здесь в ботинках и разорил токонома, пожалел бы о том, что родился на этот свет.

Будь он здесь…

Ужасная догадка начала пробиваться к нему в мозг, догадка настолько немыслимая, что он весь похолодел. Двигаясь будто в ужасном, безнадежном сне, он выронил ги и побежал в заднюю часть домика. В узком темном коридоре он отодвинул вторую дверь слева. Комната бабушки. Он застонал, низко и страшно, увидев два тела, лежавшие на полу в лунном свете, проникавшем через разорванную рисовую бумагу на окне.

Всхлипывая и прерывисто дыша, Виктор переступил через окровавленное, избитое тело господина Таиры и встал на колени рядом с бабушкой. Он осторожно привлек ее мертвое тело к себе. Стал целовать белые волосы, запекшиеся от крови, сморщенное лицо, избитое почти до неузнаваемости. Покачиваясь вперед-назад, он шепотом повторял ее имя.

Никогда Виктор не чувствовал такой ненависти к жизни как сейчас. Тишина вокруг, эта тишина, он знал, останется с ним навсегда. Скорбь никогда его не оставит и счастливым он уже не будет. Эта скорбь стала сокрушительной силой внутри его существа. Она разрушила его, он будто снова стал ни на что не способным ребенком. Сейчас он корил себя за то, что не любил бабушку еще больше.

Вернись ко мне, молил он. Пожалуйста, пожалуйста вернись. Невольно напрягал слух, ожидая услышать ее голос и зная, что не услышит. Он взглянул на труп Таиры, такой аккуратный в черном костюме и горошковом галстуке, провел глазами по комнате и увидел, что осиирэ, шкафчики, разломаны, одежда и постельные принадлежности разбросаны кругом. Раздвижная дверь, отделявшая его комнату от бабушкиной, наполовину открыта — и его комната тоже разгромлена, кто-то здесь что-то лихорадочно искал. Книги Виктора и его записи об искусстве боя и пыток раскиданы…

Все так же стоя на коленях, он прижимал к себе бабушку, покачивался вперед-назад и постанывал едва слышно. Тушечницу он по-прежнему сжимал в руке.

Хихикая и чуть пошатываясь при ходьбе, Ютака явился один в додзе Пака И незадолго до полуночи. Маленький мотоциклист был пьян и не скрывал этого. Ему понадобились две руки, чтобы вставить ключ в замок, и он захихикал еще громче, потому что вспомнил слова отца: все пьяницы — волшебники, они умеют превращать алкоголь в мочу. Ютака вошел в додзе, захлопнул дверь. Включил свет. Нахмурился, вспоминая, зачем сюда пришел.

Улыбнулся.

Он вспомнил.

Записка от Пака И.

Ее доставили Ютаке в бар чуть дальше по улице — совсем дешевый бар, ни хостессы, ни телефона, ни телевизора. Только бар, несколько табуреток и много выпивки. Доставил записку слепой нищий. Согбенный старик с язвами на ногах и почти беззубый.

«Нужно срочно встретиться, — написал Пак И. — Полиция знает, что мы завтра идем бить студентов. Придется менять планы. Немедленно приходи в додзе. Объясню новый план».

Значит, полиция хочет вмешаться. Ютаку это не удивило. Полицейские не любят студентов, но не любят и когда ребята И участвуют в беспорядках. Может быть, полиция припугнула И. Если так, это будет стоить Ютаке и другим денег, потому что жадный И захочет отобрать то, что он уже выдал авансом. В додзе шутили: скряга И не выбрасывает использованные презервативы, он из них делает спальные мешки для ручных мышей, которые держат его дети.

Ютака терпеть не мог расставаться с деньгами. Ну прямо ненавидел. Но если И приказывает что-то, надо выполнять, иначе будет плохо. Вот же проклятый кореец, оторвал его от пива, сливового вина и бренди из сладкого картофеля. Черт возьми, и это в Японии, где человек имеет право пить столько, сколько он хочет. Ему не мешают пить и его не критикуют. Можешь блевануть принародно, можешь помочиться на платформу в подземке, ничего страшного. Пьянство приносит счастье, хотя и крадет при этом мозги.

Ютака оттолкнулся от двери и шатаясь поплелся туда, где располагалась контора И. Надо сходить в личный туалет корейца, пока тот не появился. И в свою контору никого не пускал. Не хотел, чтобы в бумагах его рылись или утащили что-нибудь. Два-три раза в неделю он открывал автомат с кока-колой и считал банки, приплюсовывая пустые. Если хоть одной не хватало — ну, все.

Ютака успел добежать до маленького туалета и постарался не обмочить там все углы. При этом он молился богам, чтобы его не вырвало. По дороге сюда каждую секунду боялся, что вот сейчас вырвет — но пока обходилось. Более того, он наткнулся на велосипедиста, студента, и сбил его на землю просто для удовольствия. Попинал в живот и ребра и очень весело пошел дальше. Ютака не любил студентов. У них все преимущества. Деньги, семья, возможность получить хорошую работу. А ему досталось одно дерьмо. Ладно, сегодня выдал одному, завтра и другие получат.

Закончив, он спустил воду и повернулся к умывальнику. Посмотрел в зеркало. Глаза красные. Волосы исчезают слишком быстро. Лицо серое, как брюхо змеи. Он набрал холодной воды в ладони, умылся. Во рту засел какой-то странный вкус, и Ютака, недоумевая, не сразу вспомнил, что наелся вареного тофу с имбирем и весенним луком. Его любимая закуска. Он наполнил рот водой, ополоснул, сплюнул. Вкус вареного тофу никуда не делся.

Ютака продолжал умывать лицо, думая, как чертовски хитро он обошелся с господином Виктором Полтавой. Задержал его здесь, в додзе, как приказал ему Пак И. Задержал настолько, чтобы на трамвай он никак не успел. Делай что угодно, сказал ему Пак И, но этим трамваем он уехать не должен. Ютака все сделал как надо, хотя этот недоумок Кимура чуть не испортил дело, не выдал игру. Дурак проклятый. Полтава не глуп, на какую-то отчаянную секунду Ютаке показалось, что он о чем-то догадывается.

Таиру необходимо нейтрализовать, сказал Пак И. Он слишком много знает. Из-за него важный человек может попасть в тюрьму. А если Таира успел поговорить со старухой, этой мико, то и она знает слишком много. Ее тоже придется нейтрализовать. И ничего не сказал о том, что он боится Виктора Полтавы. Только подчеркнул, что будет лучше, если русского в это время не окажется дома. Позаботься, чтобы его не было.

Хорошенько умывшись, Ютака вытер лицо полой рубашки, растер виски, чтобы кровь бежала быстрее. Надо быть в форме, когда придет И. Но голова и сейчас покруживалась. Ладно, подумал он. Пусть И расскажет свой новый план, потом я вернусь в бар и буду пить, пока не увижу две луны и меня не придется укладывать в постель лопатой. Он хихикнул, поднимая глаза к зеркалу. И увидел там Виктора Полтаву.

Ютака моргнул. Тряхнул головой. Это воспоминание надо отогнать.

Но Виктор Полтава, голубоглазый русский мерзавец, не желал исчезать. Он продолжал смотреть на Ютаку. У Ютаки пересохло горло. Появилось предощущение чего-то ужасного и неизбежного. Он заставил себя улыбнуться. Тошнило его сильнее прежнего.

Он начал поворачиваться, открыл рот. Виктор ударил его ногой в поясницу, и маленький мотоциклист рухнул на умывальник, вспыхнувшая в спине боль затопила мозг. Столкновение с умывальником наконец спровоцировало у него рвоту, и он согнулся, головой в раковину. Виктор ударил его в почки — раз, два.

Голова Ютаки дернулась вверх, полупереваренная пища сфонтанировала на зеркало. Виктор ударил его в правый коленный сгиб сзади, и Ютака упал на пол в сидячем положении. Он даже вскрикнуть не успел, Виктор опустился на колени за его спиной, обхватил правой рукой шею и сильно потянул назад. Левой рукой Виктор надавил на голову Ютаки вперед.

Ютака захрипел, лицо его покраснело. Глаза остекленели. Потом Виктор ослабил давление. Совсем немного.

Виктор спокойно проговорил:

— Я знаю, почему ты и Кимура не давали мне уйти из додзе. Теперь ты скажешь, кто приказал это сделать.

Пак И был в ярости. Он выбрался из своего «Ниссана», захлопнул дверцу и быстро прошел несколько шагов к своему додзе. Это пьяное дерьмо Ютака. Он позвонил и сказал, что в додзе пожар. Нарушил такой крепкий сон, вопил в трубку, что надо ехать быстрее. Ну, И приехал, а додзе не горит. Ни дыма, ни огня, совсем никакого пожара нет. Ничего, сейчас он доберется до Ютаки…

Наверное, он пил где-нибудь с друзьями. Напился, должно быть, зверски. А кто-нибудь с ним поспорил, что у него не хватит смелости позвонить И, вызвать его в додзе. Впредь этот сраный мотоциклист будет для своих шуток жертв выбирать осторожнее.

И мог бы понять, что ничего не случилось, когда свернул на эту улицу и увидел постового полицейского, он возвращался к своей будке. Вся улица показалась ему тихой, будто кладбище. К додзе И подъезжал уже вне себя от злости.

Додзе.

Передняя дверь открыта. Свет в коридоре включен — зря тратятся деньги И. Ютака и за это ответит. Но, по крайней мере, Ютака и этот болван Кимура смогли продержать здесь Полтаву достаточно долго, И с Чибой хватило времени разделаться с Таирой и старухой. Ведьма, назвал ее Чиба. Он возненавидел старуху с первого взгляда, считая ее виновницей избиения, которое устроил ему Виктор. Избиения, унизившего Чибу в глазах якудза.

Якудза-то и попросили И убить Таиру и бабушку Полтавы. Мы в этом деле просто посыльные, сказали ему боссы. А поручение дал господин Андо, на которого ты уже работал. Затем боссы якудза напомнили И, как важен Андо-сан, что он банкир, умеющий заботиться о своих друзьях — это означало, что Андо отмывает деньги для некоторых бизнесменов, политиков и, конечно, якудза.

Сейчас пришло время друзьям Андо позаботиться о нем, а для этого нужно убить г-на Таиру, маленького человечка, который носит галстуки в горошек. Пока жив Таира, у Андо есть большой шанс попасть в тюрьму, а этого нельзя допустить ни в коем случае.

Почему Андо-сан боится этого робкого безобидного человечка?

Оба работали в одном банке, Андо был начальником Таиры. К сожалению, Таира обнаружил, совершенно случайно, что Андо растратчик. Он тратил украденные в банке деньги на приобретение ценных бумаг, которые всегда легко превратить в наличные — всегда в небольших количествах, чтобы не вызывать подозрений. Чеки и платежные поручения он депонировал на специальные счета в Гонконге, Сеуле и Сингапуре. А счета эти использовал для приобретения облигаций и акций в Европе. Деньги оказывались скрытыми без ясного следа.

Трудолюбивый и скромный г-н Таира не хотел навлекать бесчестье на банк, которому столь верно служил много лет, и за решением трудной проблемы он обратился к бабушке Полтавы. Не было секретом, что он и раньше обращался к мико и считал ее божественно вдохновленной.

И знал, насколько Андо ценен для якудза. Никто не умеет перемещать деньги из страны в страну эффективнее, чем банкир, а у преступного мира много денег, которые нуждаются в перемещении. Сам И тоже иногда служил курьером у якудза, отвозил деньги на Гавайи, в Гонконг, один раз даже в Сан-Франциско. Что же до Андо, то И охранял его, когда банкиру угрожала похищением японская Красная Армия (террористическая организация — примеч. перев). И подозревал, что Красная Армия не имеет никакого отношения к угрозам, что это какие-то мелкие бандиты хотят быстро разбогатеть. И сохранил банкиру жизнь и неплохо заработал на этом.

И без скрипа выполнял грязную работу для якудза. Платили хорошо, а потом и он мог обратиться к якудза за какой-нибудь помощью. Когда рука моет руку, темный путь по жизни становится легче. А Чибе якудза приказали идти на дело вместе с И, давая возможность вернуть себе лицо. И чтобы никаких неудач.

Мы обещали г-ну Андо полную секретность, сказали И якудза. Таира должен унести свое опасное знание об Андо в могилу. А старуха должна унести в могилу все, что мог сказать ей Таира. Обыщите дом, вдруг она записала свои разговоры с ним. Соберите все, любой клочок, который может выдать Андо. Ничего не оставляйте.

Г-н Андо устроил так, что во время убийств он находился в Макао. Его бремя переложили на кого-то другого, и он имел теперь возможность продолжать свою жизнь так, как считал нужным. Все преимущества этого мира были на его стороне, он во всех отношениях принадлежал к привилегированному классу. А себя видел как павлина среди воробьев. Ну а воробьев этих, таких как Таира и бабушка Полтавы, можно при случае съесть.

Додзе. И шел по коридору в свою контору, окликая Ютаку и ругая его за то, что он не отвечает. Ну сейчас И до него доберется, до этого пьяницы. Сделает себе запонки из его яиц.

И заметил, что дверь в его контору открыта. Там было темно, но в маленьком туалете, расположенном в стене за его столом, горел свет. Дверь туалета стояла приоткрытой. Может быть, Ютака внутри, стал на колени у фаянсового трона и разбрасывает свой обед во все мыслимые стороны. И сейчас тоже кое-что разбросает.

Он вбежал в комнату, рванул дверь туалета и обнаружил Ютаку прибитым гвоздями к внутренней стороне двери. Уши и язык были удалены и тоже прибиты гвоздями, но к полу. На лбу, глазах и щеках виднелись глубокие царапины — как будто по нему прошелся когтями зверь. Или демон.

У Пака И похолодела кровь. Он считал себя жестким и жестоким человеком, способным овладеть любой ситуацией, даже самой страшной. Но ничто в жизни не подготовило его к этому. Абсолютно ничто. Он начал дрожать, будто стоял голый в глубоком снегу…

И не мог оторвать глаз от ужаса, который был Ютакой. Он не заметил темную фигуру, которая появилась на пороге туалета. Вдруг И дернулся. Только сейчас до него дошло, что труп Ютаки покрывает тень. Темная фигура. И повернулся к ней. Слишком поздно. Фигура ударила его ногой в пах.

Выпучив глаза, И упал на колени, его охватила боль. Он всасывал воздух открытым ртом, стараясь не потерять сознание. Через несколько мгновений И не выдержал напряжения и упал на спину. Судорожно дыша, пытался встать, пытался сфокусировать взгляд. Но обнаружил, что двигаться неспособен. Обнаружил, что смотрит на демона.

И тряхнул головой, отгоняя наваждение. Однако демон никуда не делся. Мускулистая плотная фигура, на ней только маска демона и из шкуры тигра набедренная повязка. Босиком. С когтями.

Подняв правую ногу, демон обрушил пятку на нос И. И откатился. Используя все свое умение и опыт, он смог подняться на колени. Но удар в пах очень ослабил его, больше И ничего не успел сделать — демон ударил его ногой в голову, отшвырнул назад. Уже почти теряя сознание, кореец перекатился на живот, он упорно старался встать, хотя прибавилась новая боль — в сломанной челюсти. Но демон уже бросился на него, прижал коленом между лопаток. И уже не сопротивлялся, когда ему завели руки за спину и связали запястья проволокой.

Демон одной рукой перевернул И на спину, потом опустился рядом с ним. Оглушенный И воистину верил, что на него напал демон, потому что человек так сильно бить не может. Боль в паху была невыносимая. И голова болезненно пульсировала. Проволока врезалась в плоть, не пуская кровь в запястья и кисти. Он ужасно боялся когтей демона. Нет, это не когти. Это согнутые кухонные вилки. Кухонные вилки с окровавленными зубьями.

Сев И на грудь, демон закрыл рукою ему рот. Потом зубьями вилки медленно прошелся по лбу, оставляя глубокие, до кости, борозды. И пытался освободиться, но не смог.

Вонзив ту же вилку рядом с глазницей И, демон медленно повел ее вниз. Опять И попытался сбросить демона. Опять ничего не получилось.

Демон убрал руку ото рта И, быстро резанул вилкой по губам, опять закрыл корейцу рот. По-прежнему демон не издавал ни звука.

Теперь демон коснулся окровавленной вилкой правого глаза И. Коснулся, но не нажал.

Рука освободила рот И, демон спросил:

— Где Чиба?

Охваченный ужасом, И замотал головой.

— Я не знаю. Я…

Рука закрыла рот, вилка погрузилась в глаз, но чуть-чуть. И бешено метался из стороны в сторону. Демон без труда удерживался у него на груди.

Снова рука покинула рот И, снова демон спросил, где Чиба.

И заговорил очень быстро.

— Шлюха. Он у шлюхи, но я не знаю у какой. Теперь их у него много, он же якудза. Я клянусь, что это правда. Клянусь, правда. Завтра. Его можно будет найти завтра в Токийском университете. Там он, там мы должны напасть на студентов.

Демон молчал некоторое время. Потом, закрыв И рот, вилкой оторвал у него ухо. Потом разорвал ему угол рта, засунул зубцы в ноздри.

И в это время брыкался, повизгивал, молил глазами. Кровь стекала по его лицу, на руку демону. Не вынимая вилки из носа И, демон проговорил:

— Расскажи о человеке, который приказал тебе убить мою бабушку.

Токийский университет. Студенческое ралли началось у лекционного зала «Ясуда» около полудня. Это главное здание университета, дар богатого бизнесмена, в 1968 году оно было занято бунтовавшими студентами. Тогда понадобилось почти девять тысяч полицейских с вертолетами и слезоточивым газом, чтобы выбить их оттуда. Студенты отбивались дубинками, кирпичами, горящими брусьями, и после окончания беспорядков здание стало уже ни на что не годным. Сейчас это всего лишь пустая выгоревшая раковина.

На сегодняшнее ралли собралось около трех тысяч студентов, они пришли выслушать группу воинствующих активистов. Активисты эти возглавили протест против крупного производителя автомобилей, чьи индустриальные роботы случайно убили двух женщин, работниц на фабрике. Роботы, утверждали они, буквально вытесняют человеческий труд с лица земли. Мы защищаем японцев, которые боятся за свои рабочие места, заявляли активисты. Рабочих не может не тревожить использование роботов — они быстрее, точнее, нетребовательны, изготовленная ими продукция получается дешевле. Бизнесмены и политики, однако же, предпочитают роботов, считая их чем-то вроде новой главы в истории экономического успеха Японии, величайшей истории такого рода в мире.

Между собой некоторые бизнесмены говорили, что всех, кто выступает против такого прекрасного инструмента как робот, следует считать предателями. А предателей необходимо наказывать.

В юго-западной части кампуса Чиба надел зеркальные очки от солнца и вышел из тени дерева гинкго. Взглянул на вещевой мешок, лежавший под ногами, потом обвел глазами направлявшихся к нему бойцов, ребят Пака И. Они только что вошли в «Акамон», «Красные Врата» — это один из входов в университет и популярное место встречи студентов. Все явились вовремя. За исключением Пака И и Ютаки.

Чиба повернулся к «Красным Вратам». Он не был образованным человеком и не хотел им быть, но японские древности ему нравились. Например, «Красные Врата»: единственное, что осталось от дома Маэда, выстроенного в те времена, когда Маэда относились к самым богатым кланам — а жили они здесь, на территории теперешнего университета. Чиба попробовал представить, как выглядел тогда этот дом. Наверняка он был красивее, чем университет. Какие-то говенно-желтые кирпичные здания, а вокруг улочки с дешевыми гостиницами, в которых живут ленивые, ни на что не годные студенты.

Жаль, что не довелось жить во времена Маэда. Уж он бы служил им хорошо. Убивал их врагов одним ударом длинного меча. Сейчас он служит якудза и предан им всем сердцем. Служит с честью.

Что знают о чести эти разнеженные университетские мальчики? У них жизнь легкая. Университет — как отпуск на четыре года. Занятие для слабых. Чиба терпеть не мог этих медуз, которым никогда ничего не приходилось зарабатывать своим трудом. Девки их тоже ему не очень нравились. Напыщенные сучки. Ведут себя так, будто у них это место из золота сделано. Он знает, что им нужно. Нужно, чтобы их трахал в задницу настоящий мужчина, такой как он.

Бойцы И подошли уже к дереву гинкго. Они поклонились Чибе, как и следовало, потому что он был главный. Он ответил на поклон, приветствуя каждого по имени и обещая день славы. Чиба считал, что безусловно превосходит их всех, так как лишь он уже убивал. Он не упоминал о прошлом вечере. Но черпал силу из тайного знания о том, что он сделал. В глазах своих якудза он опять стал человеком чести.

Студенты неподалеку не обращали на Чибу и остальных внимания, и он рассказал бойцам план. План простой. Ждать свистка. Будет тройной. По этому сигналу и напасть на студентов. А подаст сигнал бывший телохранитель императора Хирохито, он уже на ралли и возглавит атаку.

Главное — добраться до лидеров. Для этого нас и наняли, так что не забывайте. Пятеро лидеров: трое парней и две девушки. Избейте их основательно. Пусть умолкнут. Они позорят нашу священную нацию. Как узнать лидеров? Они будут на платформе перед лекционным залом «Ясуда» окруженные телохранителями и друзьями. Любой ценой доберитесь до платформы. И уничтожьте всех, кто на ней.

— Мы — комаину, — сказал Чиба, и бойцы улыбнулись. «Комаину» означает «волкодав», так называл их промышленник-наниматель. Каменные изображения волкодавов стоят парами у входа в храм, оберегают его от дьяволов и зла. Бойцов Пака И и других бандитов нанял промышленник, который хотел покончить со всей критикой роботов. Он ненавидел радикалов и либералов, которые ничего не делают для нации. Пусть волкодавы задушат эту левую шваль.

Послышался голос девушки в мегафон, и Чиба с бойцами повернулись к залу «Ясуда». Ралли им не было видно, но доносились аплодисменты и крики студентов. Чиба взглянул на часы. Шесть минут до свистка. За эти шесть минут нужно проникнуть на ралли.

Вспоминая вчерашний день и злость, которая его тогда охватила, он почувствовал, что становится сильнее. Перед тем как прийти в дом Полтавы, он и не думал о старухе. Но когда увидел ее, сразу вспомнил драку с Виктором, и с этой секунды ярость его стала неуправляемой, приобрела размеры урагана, он бил старуху всей своей силой, гонял кулаками по комнате, будто тряпичную куклу. Потом, уже буквально не осознавая своих действий, начал ее душить, и Пак И с трудом оторвал его от трупа.

Не надо было так себя тратить на старуху, укоризненно сказал Пак И, не понимавший, что Чиба не ее убивал. Он убивал Полтаву-полукровку, которому не место среди чистых японцев. После унижения, устроенного ему Полтавой, восстановить свою честь в глазах якудза Чиба мог только одним путем — полностью устранив русского.

Выступавшая на ралли девушка повысила голос от возбуждения. Звуки перекатывались эхом от здания к зданию. Толпа шумно поддерживала оратора. А она воспламенялась аплодисментами, приветственными выкриками молодых людей.

Да ну ее к черту, сказал Чиба, потом открыл вещевой мешок, вытащил несколько свинцовых труб и раздал бойцам. Каждый получил также черно-белую головную повязку. Легче будет узнавать друг друга во время драки. Черное и белое. Как галстуки у господина Таиры. Хороший знак, подумал Чиба. Убийство Таиры и старухи прошло гладко, так ведь?

Голос, усиленный мегафоном, действовал ему на нервы. Начинать надо поскорее. Он похлопал по карману рубашки, нахмурился. Сигареты забыл. Во рту пересохло — может, зря не принял несколько амфетаминных таблеток, сейчас чувствовал бы себя бодрее. Его дом якудза амфетаминами располагает в избытке: производит их на корейских фабриках и контрабандно распространяет по всему миру.

Вчера Чиба о наркотиках не думал, с ним был Пак И, он и командовал. А сегодня главный Чиба, он отвечает за шестерых парней моложе себя. Вообще-то и над ним есть начальник: бывший телохранитель императора координирует людей из других додзе, нескольких экс-полицейских, боксеров и уголовников — все наняты тем же промышленником. Сейчас все уже должны быть на своих местах или приближаться к ним. Чибе очень хотелось влететь на платформу ралли, поработать свинцовой трубой, пусть льется кровь и люди кричат от боли. Весело будет.

И он не станет ждать Пака И и Ютаку. Если не появятся, пойдет без них. Волкодавы сами справятся.

Чиба потрогал талисман, который носил на золотой цепочке вокруг шеи — нэцкэ, маленький карп из слоновой кости, символ храбрости и целеустремленности. Его защита. Защищают также молитвы его умершим родителям, которых он почитал как богов.

Тем временем он начал нервничать. Испытывать немалое беспокойство.

Он посмотрел на часы. Через три минуты им нужно быть на ралли. Сняв часы с руки, он сунул их в карман брюк.

Пора двигаться.

Он сказал — забудем вещевой мешок, надо поторапливаться. Не оглядываясь и не проверяя, идут ли за ним, он повел своих людей к лекционному залу «Ясуда».

Сначала он быстро шел. А через несколько мгновений уже быстро бежал.

Это была война. И студенты к ней приготовились.

Защищались они мотоциклетными шлемами и щитами. Дрались палками и бутылками, кирпичами и цепями, руками и ногами. Отбиваться им приходилось от полицейских с дубинками, чьи лица были скрыты за акриловыми шлемами. И от волкодавов, конечно.

Шумом бунт на кампусе сопровождался ужасающим: крики, ругательства, вопли боли. Создавалась волна звука, способная, казалось, сокрушить здания. Голос тех, кто одичал, кто вместо риторики выбрал насилие, кого оставил разум.

Чиба дрался как бешеный. Он держался рядом с бывшим телохранителем императора, жилистым человеком, на удлиненной голове которого выделялся нос в шрамах, и вместе они вели горстку волкодавов на студенческих лидеров. Они пробивались сквозь толпу студентов, пока не достигли платформы. Здесь им преграждали путь четверо полицейских. Чиба и его люди быстро сбили их с ног. Чиба первый стал подниматься по маленькой лестнице на платформу.

Он наверху. Чиба остановился перевести дыхание. Одна рука у него была покрыта кровью, рубашка порвана, побаливало плечо, куда пришелся чей-то удар. Но удовольствие от всего этого — боли, крови, шума — он получал огромнейшее.

Он осмотрел платформу. Пятеро человек лежат. Двое кричат от боли, остальные без сознания, покрыты кровью. Двое из них полицейские. Чиба насчитал шестерых студентов, еще способных драться. Лидеры или телохранители, это не имело значения. Волкодавы всех задавят. Он оглянулся через плечо, увидел черно-белые повязки, и, выкрикивая во весь голос, бросился вперед по платформе. Раздавить этих насекомых. Раздавить этих насекомых. Раздавить…

Свинцовой трубой он выбил дубинку их рук студента, тот потерял равновесие. Не давая ему опомниться, Чиба пнул студента в живот и он упал назад — тогда Чиба снова замахнулся свинцовой трубой. Один удар. Но со всей силы. Студент получил в левый локоть и закричал, хватаясь за разбитую руку. Чиба поднял трубу, готовый окончательно раздавить это насекомое, но заметил какое-то движение справа. Девушка. Длинные волосы развеваются из-под американского футбольного шлема. Бежит на него с поднятой дубинкой. Поганая сука.

Они столкнулись как фехтовальщики. Она целила ему в голову, он отбил удар, держа трубу в одной руке, и поскольку был совсем близко, достал ее кулаком, в правую грудь — Чиба вложил в удар силу бедер, так что девушку подняло в воздух и только потом она рухнула на платформу. Судорожно, хрипло дыша, девушка поползла прочь от него. Но Чиба ее не пожалел. Она сама напросилась. Он сделал шаг вперед, собираясь с ней покончить.

Внезапно крики слева. Чиба повернулся — на него бежали двое студентов. Оба в шлемах и с дубинками. Защитники девушки. Ну прямо рыцари в сияющей броне. Сейчас он им покажет. Чиба взмахнул трубой как бейсбольной битой, разбил одному студенту запястье и выбил дубинку. В следующее мгновение Чиба сделал трубой апперкот, попал второму студенту в подмышечную впадину и свалил с ног. Студент упал лицом вниз на платформу. Чиба ударил его ногой в затылок и торжествующе закричал.

Девушка.

Чиба увидел, что рядом с ней в защитной позе стоит студент. Ждет. Лицо скрыто шлемом. Его оружие: нунчаку. Два куска дерева, каждый длиной с фут, соединены четырехдюймовой цепью. Знает ли студент, что нунчаку — оружие ближнего боя? Чтобы от нунчаку была польза, нужно хорошо ими владеть.

Студент оказался мускулистый, сильный на вид. Широкие плечи. Толстые предплечья. Порванная, окровавленная рубашка показывала, что он в боях активное участие принял. С этим могут быть осложнения, подумал Чиба.

Быстрые шаги.

Чиба повернулся, сразу пригибаясь. И увидел двух волкодавов, бегущих ему на помощь. Один — толстый идиот Кимура, другой Канда, бывший императорский телохранитель. Чиба показал на студента с нунчаку. Канда кивнул, потом сделал знак Кимуре, чтобы заходил слева, и показал, что сам зайдет справа. Чибе следовало двигаться по центру. Господин Нунчаку оказывался в ловушке.

Что-то в г-не Нунчаку привлекло внимание Чибы. Наверное, то, как он переменил стойку при приближении противников. Правую ногу отвел. Левую чуть выставил вперед. Разворачиваясь больше к Кимуре, будто чувствовал, что он самое слабое звено в цепи -и это было правдой. Чиба и Канда были более сильными бойцами, тут никаких сомнений. Но как студент двигался… Плавно. Уверенно. Будто практиковал это уже тысячи раз.

Что-то в нем казалось знакомым, но разве мог Чиба видеть его раньше?

Кимура напал первый. С воплем он высоко поднял свинцовую трубу и бросился на студента, а тот быстро повернулся к нему лицом, упал на одно колено и ударил Кимуру свободной частью нунчаку между ног. Дико вскрикнув, Кимура упал, прижимая колени к груди. А студент вскочил, перепрыгнул через поверженного Кимуру — теперь перед ним были Канда и Чиба.

Чиба и Канда колебались, переглядываясь — действительно ли они видели то, что они видели? — и в это время студент, сжимая обе половины нунчаку в одной руке и пользуясь ими как дубинкой, два раза ударил Кимуру по голове, сразу оборвав этим его крики. Чиба удивленно моргнул. Удары были невероятно сильные. Сокрушительные.

Полтава. Это имя вспыхнуло в мозгу у Чибы и он буквально прирос к месту. На несколько секунд он даже забыл, где находится. Студент в шлеме — это Виктор Полтава. Чиба одновременно изумился, ужаснулся и обрадовался, увидев перед собою Виктора. Теперь уже ничто иное не существовало для него: убить Полтаву или умереть.

Показывая на него, он крикнул Канде:

— Делай этого. Делай его хорошо! — Канда кивнул своей длинной головой, коснулся пальцем своего обезображенного носа и медленно двинулся вперед, трубу он держал за правой ногой, чтобы скрыть первое движение, и думал: я же не кот, чтобы бояться этого шелудивого пса, я профессионал, служил императору. Без труда разделаюсь с этим книжным червем. Книжному червю просто повезло с Кимурой. Но я-то Канда.

Виктор Полтава, однако же, напал первый.

Он побежал на волкодавов, держа нунчаку за один конец и описывая другим восьмерки в воздухе — создавался непроницаемый барьер между ним и его противниками. Оружие рассекало воздух со скоростью авиационного пропеллера. Явственно слышался шепот смерти…

Чиба быстро пятился по платформе, пока не оказался у лестницы, ведущей вниз, он старался не попадать в поле действия нунчаку, зная, что это оружие может пробить череп, выбить глаз. Но ненависть затмевала все, даже инстинкт самосохранения. При этом возникла и новая проблема. Он услышал быстрые шаги и, повернувшись, увидел полицейского с четырехфутовым шестом, поднимавшегося по лестнице.

Забыть Полтаву. Пусть Канда сам с ним разбирается, по крайней мере ближайшую минуту или две. Чиба напал на полицейского, ударами трубы по шесту отгонял назад, пока полицейский не потерял равновесие и не упал к подножию лестницы.

Канда против Полтавы.

Бывший телохранитель решил быстро покончить с этим ученым мальчиком, который жонглирует деревяшками, а не играть в долгие игры. Он сделал глубокий вдох, выдохнул и прыгнул направо. Обманный маневр. Пусть ученый мальчик отреагирует. Отреагирует неправильно.

Теперь Канда прыгнул влево, обратным движением нанося удар трубой мальчишке в ребра — он ожидал и нисколько не сомневался, что удар достигнет цели и сломает несколько ребер. Тактика была хорошая. Канда ей уже пользовался и каждый раз получалось хорошо.

Реакция Полтавы: обманное движение он проигнорировал, а когда Канда прыгнул влево и начал движение трубой, Виктор упал животом на платформу. Труба пролетела над ним, даже не задела. Не поднимаясь, он резким круговым движением обмотал свободный конец нунчаку вокруг правой щиколотки Канды и сильно дернул. Канда сразу потерял равновесие и упал, но автоматизм бойца помог ему упасть не так уж плохо, этому учат в дзюдо.

Ничего не сломано, подумал Канда. Но ученый мальчик-то оказался сильным, стремительным как язык змеи, ловко он его кинул. Канда сел как только мог быстро. Однако недостаточно быстро.

Он находился в сидячем положении и готовился встать, когда почувствовал, как цепь нунчаку впилась ему в горло, а меж лопатками уперлось колено — Канда молча проклинал всех богов, дышать он не мог, потому что ученый мальчик душил его, тянул за обе палки с силой огромной обезьяны, цепь врезалась все глубже в горло, ломала хрящи, рот наполнился кровью, голову залила красная боль, потом перед глазами почернело, и больше Канда уже ничего не воспринимал.

Только Виктор снял нунчаку с трупа Канды, как сзади на него обрушился удар, и он ощутил резкую боль в правом боку. От удара он упал на платформу и сразу покатился, уходя от опасности, его голова в шлеме подпрыгивала на досках, а в подсвеченный визор шлема он увидел Чибу, бегущего за ним с поднятой трубой.

Не переставая катиться, Виктор вскочил на ноги. Он не прикоснулся к сломанным ребрам, не желая показывать, что ранен. Огляделся по сторонам в поисках оружия, ничего не нашел. А Чиба, с дикими глазами, бежал на него и кричал, пытаясь, наверное, запугать криком.

Виктор сдернул свой шлем и бросил, попал Чибе в лоб, и тот был вынужден раскинуть руки в стороны, чтобы сохранить равновесие. Несколько секунд Чиба был беззащитен, и за это время Виктор его убил.

Он ударил Чибу кулаком в пах, выхватил у него трубу и ударил ею по голове — Чиба упал. Теперь он лежал у ног Виктора, окровавленный, стонал и даже не сопротивлялся, когда Виктор нагнулся к нему и взял на руки. В следующую секунду Виктор упал на одно колено, в то же время ломая Чибе спину о другое колено, поднятое.

Кто-то напал на Виктора сзади, удары сыпались на плечи, спину, голову и сломанные ребра. Он быстро повернулся, защищаясь поднятыми руками, и увидел двух полицейских, у каждого длинный шест -Виктор бросился на них, разъяренный, что ему помешали окончательно уничтожить Чибу. Мертв ли Чиба? Это не имело значения. Ярость Виктора нисколько не утихла. Он еще не закончил с этим подонком, который убил бабушку. Вот и не надо ему мешать, это для любого плохо кончится.

Ему досталось еще несколько ударов от полицейских, но он не обращал внимания на боль, так как хотел наказать их за то, что встали между ним и Чибой. Виктор и двое полицейских сейчас боролись, а на близком расстоянии от шестов никакой пользы. Виктор ударил одного полицейского коленом в пах, и тот выронил свой шест. Второму он нанес удар пяткой в подъем ноги, потом вырвал шест и стал бить им обоих по шлемам, спинам, ногам, наконец оба упали.

Виктор открыл глаза; он стоял на коленях, опираясь на шест. Он чуть не потерял сознание. Окровавленный и охваченный болью, он попытался встать. Не получилось. Он попробовал опять.

Девушка, которую чуть не убил Чиба, бежала сейчас к Виктору. За ней следовали по пятам двое студентов, и когда они приблизились, Виктор поднялся и отступил назад. Чувствовал он себя ужасно слабым. Хотелось исчезнуть отсюда, быть с бабушкой, которая сумеет его вылечить.

Он сделал то, зачем сюда пришел. Чиба лежал неподалеку. Да, он мертв. Придется этим удовольствоваться.

Кто-то поднял его на ноги. В этот раз он полностью потерял сознание. Видимо, он что-то сказал -хотя и не помнил этого — потому что девушка ответила:

— Нет, об этом не может быть и речи. Тебе сейчас нельзя домой. Пойдешь с нами. Мы тебя спрячем.

Один из студентов сказал, что Виктор только что убил троих полицейских, он должен уехать из Японии. Троих. Виктор троих не помнил. Но увидел на платформе — вот они. Три тела в форме недалеко от Чибы.

У Виктора разламывалась голова, он с трудом дышал. А встать на ноги не мог.

Студент сказал: ты один из нас, брат. И мы отблагодарим тебя за то, что ты сделал сегодня. Мы — Рэнго Сэкиган и мы не забываем ни своих друзей, ни своих врагов.

Виктор высвободился и пополз к лестнице. Но в голове вспыхнула боль ослепительным светом и он упал лицом на платформу, в темноту, которая сразу же стала еще большей темнотой.

Японская полиция объявила розыск на Виктора Полтаву по всей стране.

Сотрудники префектуральной полиции, региональных бюро полиции, Национального полицейского агентства и четырех разведывательных служб страны получили копии фото Виктора, найденного в доме его бабушки. В компьютеры были введены данные, относящиеся к истории его жизни, образованию, занятиям боевыми искусствами, а также отпечатки его пальцев, рентгенограммы зубов, группа крови, личные привычки… Эту информацию затем переслали «Моссад» в Израиле и спецслужбам в Европе, Соединенных Штатах и Латинской Америке. КГБ получил копию досье на Виктора от восточногерманской разведки, а туда она попала благодаря стараниям красивой секретарши-шпионки, внедренной в контрразведку ФРГ. Как и западные спецслужбы, КГБ всегда интересовался террористами. Досье Полтавы ошибочно относило его к Рэнго Сэкиган, японской Красной Армии, а это одна из самых опасных террористических групп.

Обвиняемый в пяти убийствах, он был одним из самых разыскиваемых людей на Дальнем Востоке. И он был наполовину русским. Да, в КГБ им определенно интересовались.

После ознакомления с досье КГБ начал тщательно исследовать жизнь Виктора Полтавы. Руководил этой работой полковник Михаил Федоров, ему было пятьдесят с небольшим — невысокий, крепкий мужчина с бородой, всегда ходивший прямо, чтобы казаться выше своего роста.

Фамилия Полтавы была знакома Федорову, он использовал отца Виктора и других журналистов в кампаниях дезинформации — они подсовывали ложную информацию, слухи, искаженные факты азиатским газетам. Отец служил также курьером в КГБ. Федоров отказался от его услуг, когда узнал, что Полтава слишком уж преувеличивает свои дорожные расходы. Да и пьет к тому же. Прибавить к этому дурной характер — получается человек, обращающий на себя чересчур большое внимание. Федоров без сожалений расстался с Пропойцей, так звали Полтаву в КГБ. Никто особенно не удивился, когда он попал в тюрьму.

Что же до сына, то японские контакты Федорова сообщили историю, которая сильно противоречила официальной версии. Свидетели подтвердили тот ужасный, но интересный факт, что Виктор Полтава убил пять человек во время демонстрации студентов в Токийском университете. Трое из погибших были полицейскими. Но, что бы ни утверждала официальная версия, остальные двое были не студенты, стремившиеся к знаниям, а хулиганы, головорезы, нанятые правым миллионером для подавления протестов против японского капитализма.

Еще одна ошибка или прямая ложь. Виктор Полтава не являлся членом Рэнго Сэкиган, Красной Армии. Это установила кубинская секретная служба. Не входил он и в итальянские Красные Бригады, германскую банду Баадера-Мейнхофф, ООП или ИРА. Он не имел отношения ни к одной из европейских, южноамериканских или палестинских террористических организаций. Кубинская спецслужба обучала членов этих спецгрупп в лагерях, содержавшихся частично на деньги КГБ.

Федоров не сомневался, что японская Красная Армия постарается завербовать молодого Полтаву. Этот русско-японский парень как раз и был тем самоубийственным фанатиком, которых предпочитали в этой организации. Японские террористы проводили вербовку среди крайне левых студентов и в этот роковой день всего лишь случайно столкнулись с Полтавой — а полиция извратила этот факт, как ей было выгодно.

Федоров узнал также следующее: бабушку Полтавы, которую он очень любил, убили за несколько часов до того как он устроил это массовое побоище. Вместе с ней был убит служащий одного из токийских банков. Затем последовали убийства инструктора по каратэ, у которого учился Виктор, и каратэки из этого же додзе. Связаны ли каким-то образом эти четыре убийства? Федоров, никогда не веривший в совпадения, мог бы поспорить на две бутылки водки, что связаны.

Он задал себе вот какие вопросы: почему пресса молчала о гибели бабушки Виктора и служащего из банка, Таиры? Почему не упоминалось и об убийстве двух каратэк? И чему служило ложное заявление о том, что Виктор состоит в японской Красной Армии?

У японцев все не такое, каким кажется. Федоров считал их специалистами по затемнению и запутыванию.

Чувствуя, что можно раскопать много интересного, Федоров занялся делом Виктора Полтавы вплотную. Он стал тщательно изучать информацию, полученную из телефонных разговоров от «кротов», информаторов, из шифротелеграмм и собранную в пухлые досье. Работал он в своем служебном кабинете и на заднем сиденье черной «Волги» с шофером. По уик-эндам продолжал работу на даче в Переделкино, это миль пятнадцать от Москвы. Здесь он беспрестанно курил «Мальборо» советского производства, пил перцовку и делал заметки своим мелким аккуратным почерком. Если думалось плохо, он останавливался и устраивал перерыв — поднимал гири для разрядки.

Его догадки подтверждались. Японцы лгали, несомненно. Как это ни называй, дезинформацией или грязным обманом, а налицо факт намеренного очернения молодого Полтавы. Цель? Сохранить в неприкосновенности доброе имя известного банкира Андо.

Федорову удалось выяснить даже то, что Андо растратчик, а для сокрытия своих преступлений он приказал убить своего служащего Таиру и бабушку Полтавы. Устранение этих людей было поручено корейцу по имени Пак И, в КГБ его знали из-за сотрудничества с южнокорейским ЦРУ и связей с японскими фашистами.

В версии, состряпанной полицией, утверждалось, что И с сообщником убили и ограбили г-на Таиру и бабушку Полтавы, а потом рассорились из-за добычи. Сообщник, Фудзио Чиба, умертвил И и еще одного человека, который играл небольшую роль в преступлении. В свою очередь, Чибу уничтожил Виктор Полтава. Дело закрыто. Андо, из-за которого все началось, может спокойно выполнять свою роль в непреодолимой экономической экспансии.

Что же до Виктора Полтавы, то козлом отпущения он оказался очень удобным. В ордере, выписанном на его арест, Полтава обвинялся в убийстве Чибы и некоего Кимуры — эту пару хулиганов полиция настойчиво относила к числу студентов Токийского университета. За исключением Полтавы, никого больше в чем-либо криминальном не обвинили. Японские капиталисты, как заметил Федоров, всегда считаются выше всяких подозрений. Когда богатый человек гадит в штаны, мир называет это медом.

Преследуя Фудзио Чибу, Полтава нашел также время, чтобы убить троих полицейских — такой подвиг не мог не вызвать восхищения. Судя по всему, он мог бы стать первоклассным наемным убийцей. Федоров отметил это особо — КГБ такие люди всегда нужны.

Сейчас Полтава находился в Ираке, в учебном лагере террористов, который содержал ПФОП с помощью КГБ. ПФОП (Палестинский фронт освобождения Палестины) обучал, снаряжал и финансировал японскую Красную Армию, которая тайно вывезла Полтаву из Японии на борту северокорейского грузового судна. В настоящее время он выздоравливал от ран и, надо полагать, был благодарен Красной Армии за спасение. Сообщалось также, что его знакомят с марксистско-ленинской системой мышления и он уже проявил интерес.

В дальнейшем Федорову сообщали, что Полтава уверовал в необходимости классовой борьбы: только так общество может перейти от буржуазной демократии к социализму. Проще говоря, Полтава хотел убить не только господина Андо, но всех Андо в мире. Вот уж отомстит за бабушку.

Инструкторы КГБ в иракском лагере восторженно хвалили молодого человека. Он являл собою редкость — прирожденного убийцу, такой талант не часто встречается. Если умело им управлять, Полтава мог принести большую пользу КГБ.

Федоров с удивлением узнал, что Полтава много читает, особенно книги по истории, марксистской философии, боевым искусствам. Он очень увлекся «Искусством войны» Сунь Цзы, Федоров тоже любил эту книгу и перечитывал ее два раза в год. Маленькой книжечке Цзы уже две тысячи пятьсот лет, в ней излагается рациональный подход к планированию и проведению военных операций. Если Виктор Полтава интересуется такой книгой, он явно не дурак, чего нельзя было сказать о его покойном отце.

Михаил Федоров хихикнул, думая о том, как мог бы старший Полтава проходить боевую подготовку, которую проходил сейчас его сын. Пропойца не продержался бы и двух минут, а у сына получалось превосходно. Шесть месяцев Виктора учили террористическим методам, рядом занимались революционеры из десятка стран. Виктор получал удовольствие от каждой минуты.

Каждое утро до завтрака он пробегал шесть миль. Затем не меньше четырех часов физической подготовки, включая рукопашный бой с северокорейскими инструкторами. Федоров по личному опыту знал, что люди они вовсе не мягкие и не добросердечные. Им нравилось отправлять новобранцев в полевой госпиталь. Виктор, однако же, устроил большой сюрприз: одного уложил в госпиталь с переломом черепа, другому серьезно повредил почку. Прекрасные способности проявились у него к оружию — пистолеты и револьверы, автоматы, гранаты, а предпочитал он нож с небольшим лезвием. Полтава, можно сказать, нашел свое призвание в жизни. Нечто вроде идеала, который оправдывал развившуюся в нем жестокость.

Офицерам КГБ в иракском лагере Виктор нравился. Они хвалили его достижения, бывало, дарили что-нибудь. Идеологию он усваивал охотно. Почему такое внимание к мальчишке? Да потому что подружиться с новым талантом нужно еще до того как он станет звездой на международной террористической сцене.

КГБ переправил его на самолете в Москву, пройти небольшой курс обучения в Университете Патриса Лумумбы. Его старались держать подальше от ГРУ, военной разведки, с которой КГБ всегда соперничал, но из этого ничего не получилось. ГРУ употребило свое влияние в партийных инстанциях, и его представители получили возможность поговорить с Виктором. Они тоже польстили Виктору — тем, что предложили показательный бой со спецназом.

Никто не сказал ему, что приглашение было в действительности испытанием — соответствует ли этот парень своей репутации? Но спецназу — а это самые ударные войска в России — тоже приходилось думать о своей репутации, и люди, выбранные для встречи с Виктором, даже мысли не допускали, что их победит какой-то полукровка. Однако Виктор вырубил двоих и сломал плечо третьему, прежде чем испытание прекратили. КГБ был очень доволен.

Федоров встретился с ним и нашел Виктора интересным, хотя и страшноватым молодым человеком. Мыслящим быстро и логично. Чересчур много энергии, но при этом весьма скрытен. Во взглядах жестковат, неподатлив. Пороков нет, вроде бы, что очень удивило Федорова в крепком парне. Виктор не интересовался девушками, мальчиками, алкоголем или наркотиками. Буквально вещь в себе, этот полукровка.

Федоров и он вместе поднимали гири, вместе обедали, стреляли по мишеням, обсуждали «Искусство войны» Сунь Цзы. Для Федорова писания китайского философа были просвещенным и проницательным подходом к военной тактике. Ну а Виктор, человек более практичный, расценивал книгу как руководство к действию, помогающее ему быть жестоким и безжалостным.

В КГБ считали, что путешествие Виктора в Москву — первый этап в формировании его по нужному образцу. Ему, совершенному чужаку, ни русскому, ни японцу, они давали возможность найти наконец свое место, стать частью большого целого, стать, более того, своим. Может ли он отказаться от такой чести? Поговаривали даже о том, что нужно сделать полковника Федорова его контролем: он использовал отца, почему бы не сделать то же и с сыном?

Федоров, однако, от этой возможности отказался, сказавшись чрезмерно занятым. Он не сможет должным образом руководить столь уникальной личностью как Виктор, лучше приставить к нему другого товарища, располагающего достаточным временем. А по правде-то Федоров просто не хотел иметь с Виктором Полтавой ничего общего. Он считал этого полукровку сумасшедшим, ум его исковеркан, душа мертва. И управлять Виктором будет нелегко. Проще идти по натянутой проволоке в бурю, чем заниматься этим демоном, как его называли. Да еще карьеру себе испортишь.

Федоров выполнил свой долг и высказал все эти соображения начальникам, прозванным в среде офицеров Иконами за надменность — хотя заранее знал, как они отреагируют. Он не обманулся. Они его слова проигнорировали. Слишком их увлекла идея направлять путь следующего воистину совершенного убийцы. Полтава свершит великие дела, на это предположение были поставлены карьеры в КГБ: Иконы собирались подняться к вершинам славы на спине Виктора. Слепой Федоров, что ли? Не видит всех возможностей?

А видел Федоров тщеславных стариков, близоруких кретинов, которые не разглядят социопата, даже если он помочится им в суп. Молодой Виктор — это же тикающая бомба, кинжал, обладающий волей и хитростью. Нельзя просто игнорировать его садизм, настойчиво повторял Федоров. К тому же еще говорят, что он носит с собой волосы бабушки — и ее сердце, заключенное в золотую оболочку…

Но Иконы слышать ничего такого не желали. Федоров, говорили они, уже не способен воспринимать новые идеи, новые методы, новых людей. Возможно, будет лучше, если молодым человеком займется кто-то другой. Ближе к нему по возрасту.

Скажи правду и убегай, есть такая югославская поговорка. Ничего большего Федоров сделать не мог. Постоянно противодействовать молодому Полтаве было опасно. Это означало бы открыто критиковать Иконы — занятие только для дурака. Критику Иконы называли изменой, а за измену полагалась или смертная казнь, или в лучшем случае лагерь. Федоров был гордый человек и с трудом перенес то, что от его мнения отмахнулись. Но он наткнулся на кирпичную стену и теперь мог лишь отойти, вежливо кланяясь.

Досаду свою Федоров унес в спортзал, где поднимал гири до полного изнеможения — еле дополз потом до сауны. А после сауны велел шоферу отвезти его на Ленинские горки, откуда видна вся Москва. Пока ехали, Федоров на заднем сиденье «Волги» пил водку из бутылки и думал о том, как обошлись с ним Иконы. Чем больше он об этом думал, тем шире расплывалась по его лицу улыбка.

Когда приехали на Ленинские горки, улыбка приклеилась уже намертво. Федоров оставил шофера в машине и пошел прогуляться. Он успел немного опьянеть и, не обращая внимания на иностранных и русских туристов, напевал любимую мелодию из Бенни Гудмана. Погуляв, на эскалаторе поднялся на вершину холма. Долго смотрел на реку, город…

Он глубоко дышал, наполняя легкие прохладным сухим воздухом. Гнев утих. А улыбка оставалась на месте, потому что он знал: Иконы сами себя перехитрили в том, что касается Виктора Полтавы, и в конечном-то счете не Федоров получит по сусалам. Он выживет, ибо к демону отношения теперь не имеет. А Иконы из-за Виктора Полтавы окажутся в дерьме с ног до головы, это лишь вопрос времени. Они еще вспомнят тот день, когда отвергли советы Федорова…

Первую свою акцию с японской Красной Армией Виктор провел в Израиле. Г-на Андо он не забыл, но с местью приходилось подождать. Следовало отплатить иракцам и ПФОП за обучение, оружие и убежище, предоставленные Виктору и КА. И отплатить не деньгами, а вооруженной пропагандой. Арабы хотели чем-нибудь кровавым заявить о себе, привлечь внимание к их делу — разрушению Израиля. Значит, напасть можно было на любого, кто против палестинцев или поддерживает сионизм.

Виктор и трое товарищей из КА несколько недель проходили специальное обучение в лагере ПФОП в Ливане, затем получили фальшивые паспорта и вылетели в Афины. Оттуда они въехали в Израиль как туристы, смешавшись с толпами, которые стремились на религиозные празднества. Чартерный автобус довез их из аэропорта до узких, мощеных булыжником улиц Западного Иерусалима, где они поселились в маленьком отеле недалеко от Виа Долороза, Пути Скорби — этот путь прошел Иисус с крестом.

В отеле палестинцы из Иордана и Ливана вручили им полуавтоматические пистолеты и гранаты. Получили они и дальнейшие детали о цели, о пути отхода в Сирию.

Во второй половине дня Виктор и его товарищи из КА покинули отель, каждый нес футляр от камеры. На Виа Долороза они смешались с толпой: отцы-францисканцы вели пилигримов по следам Иисуса. На дороге Аль-Вад террористы повернули налево и приблизились к группе туристов, садящихся в чартерный автобус. В нескольких шагах от автобуса террористы открыли свои футляры, вытащили пистолеты и открыли огонь в упор. Акция эта была ответом палестинцев на решение Франции продать Израилю самолеты-истребители.

Виктор и другие методично опустошали обоймы в охваченных паникой французов, которые с криками пытались разбежаться. Пока товарищи перезаряжали, Виктор и террорист с детским лицом, Осами, начали бросать гранаты в разбитые окна автобуса. Затем они все побежали по дороге Аль-Вад в сторону боковой улочки, где их ждали четыре человека на мотоциклах.

С появлением вдали террористов мотоциклы развернулись, взревев как одна машина. Рев мотоциклов поглотил грохот взорвавшихся в эти мгновения гранат. Ни Виктор, ни его товарищи не обернулись.

Виктор, вставлявший на бегу полную обойму в свой пистолет, был впереди всех. Однако выстрелы сзади заставили его посмотреть через плечо — он увидел Осами, извивающегося на земле, у него текла кровь из обеих ног. Их лидер, Ито, худой человек в очках, лежал на опрокинутом стуле у открытого кафе, пистолет выпал из безжизненных пальцев. Третий товарищ, Нагано, остановился и потратил драгоценные секунды, рассматривая павших, и только после этого решил стрелять в полицейских — их было двое — скрывавшихся за опрокинутым столом рядом с телом Ито. Нагано поднял пистолет и получил пули в голову и грудь.

Слабые защищаются, сильные нападают — так писал Сунь Цзы.

Виктор подскочил к двум женщинам бедуинкам в цветастых халатах, замерших от страха на корточках рядом с лавчонкой, махнул пистолетом, показывая, что они должны подняться, а когда женщины не подчинились, пинками заставил их встать между ним и полицейскими. По всей улице остановилось движение, на тротуаре люди лежали лицом вниз. Виктор, обхватив одну из женщин за шею, пользовался ею как щитом, а другой женщине приставил пистолет к боку. Втроем они начали пятиться от полицейских, которые ничего не могли сделать.

Виктор подумал было выйти на проезжую часть и двигаться дальше под прикрытием осликов, машин и велосипедов, но решил, что полицейские сделают то же самое, поэтому остался на тротуаре, тянул женщин за собой, держа пистолет наготове, не обращая внимания на женщин, которые ругали его на арабском и плакали — а когда оба полицейских оставили свое укрытие и пошли в его сторону, Виктор крепче ухватил одну женщину и выстрелил другой в голову.

Полицейские замерли. Как и рассчитывал Виктор.

Все так же пятясь, он добрался до боковой улочки, где стояли с работающими двигателями мотоциклы, увлекая за собой последнюю заложницу; дуло пистолета он держал у ее шеи и смотрел, как водители выскакивают из стоящих впереди машин и убегают. Впервые в жизни он ощущал, что же это такое — власть, которую дает ствол. Ему очень понравилось.

Дебют Виктора как террориста заслужил высочайшие оценки во всех революционных группах, ведущих народную войну, а также в КГБ. Лидеры японской КА сразу же приказали ему принять участие в нескольких международных операциях в Европе и Азии. Не скоро он вернулся в Японию.

За это время он и члены КА вместе с ПФОП угнали и взорвали японские пассажирские самолеты в Маниле и Карачи. В Маниле телевизионные камеры запечатлели, как Виктор убивает выстрелом пилота и бросает тело на взлетную полосу. Во время захвата японского посольства в Кувейте Виктор задушил жену посла из Шри-Ланка; чтобы спасти других в посольстве, кувейтские власти выполнили требования КА и предоставили деньги и самолет до Дамаска.

В Западной Германии Виктор и КА работали совместно с бандой Баадера-Мейнхофф, они подложили бомбы в штаб американских войск — погибли трое офицеров, двадцать пять солдат и гражданских лиц были ранены. Эта акция являлась возмездием за бомбардировки американцами Северного Вьетнама. Если европейские товарищи ненавидели американский империализм, то японцы ненавидели его еще больше. Северные вьетнамцы были их азиатскими братьями, и КА хотела не только ухода Америки из Вьетнама, но также и ликвидации американских баз поддержки в Японии.

В Риме Виктор и члены КА объединились с Красными Бригадами в попытке похитить японского бизнесмена и получить за него выкуп. Они протаранили его машину, но когда бизнесмен пытался убежать, Виктор был вынужден его застрелить. Другие похищения японских и европейских бизнесменов прошли более удачно, и революционеры получили миллионы долларов выкупа. Марксизм был религией Виктора, и он всего себя отдавал народной войне с капитализмом.

После каждой операции он находил убежище в палестинских учебных лагерях в Ливии, Ливане, Сирии, Ираке, Северном и Южном Йемене. Он использовал это время, чтобы выздоравливать от ран, знакомиться с новым оружием, запоминать новые коды, совершенствоваться в языках. В лагеря приезжали революционеры со всего света, Виктор учил их бою без оружия. А в своей палатке, один, читал Сунь Цзы. Часто вспоминал о своей бабушке. И тысячи раз мысленно расправлялся с Андо. Его нельзя было беспокоить в такие часы. Он плакал.

Для товарищей из КА, обучавшихся с палестинцами на Среднем Востоке, Виктор был героем. Для товарищей в Японии он был мифической фигурой. Все гордились его победами в борьбе против капитализма. Слава демона была их славой.

Примером для подражания была его преданность делу социализма. Преданность бабушке тоже вызывала большую симпатию. Со временем она и сама стала социалистической героиней — главным образом потому, вероятно, что была жертвой капитализма. Товарищи из КА снабжали Виктора информацией о банкире Андо. Когда бы Виктор ни решил его уничтожить, палестинские и европейские революционеры будут готовы помочь. Виктору достаточно попросить.

Он улыбался и спокойно благодарил тех, кто предлагал помощь в столь важном для него деле. Жизнь укрепляется дружбой, и всегда приятно, если товарищи тебя любят. Но правда выглядела немного сложнее: Виктора слишком боялись, чтобы его игнорировать.

Камакура, Япония

Июнь 1975

У Юнэо Андо за последние несколько минут изменилось дыхание, стало поверхностным и затрудненным. Астма. Не смертельно, но и ничего хорошего в ней нет.

Даже свежий воздух сада не помогал. Андо вытащил из кармана маленький ингалятор и сунул наконечник в рот. Две затяжки, и свистение в легких прекратилось. Он продолжал подрезать крошечное деревце — Красный Клен, одно из нескольких бонсай на деревянных полках, прикрепленных к бамбуковой изгороди сада. Деревце, любимое у Андо, росло на серебряном подносе, цепляясь корнями за тонкий слой земли. Этот клен прожил в семье Андо больше шестисот лет.

У бонсай, миниатюрных деревьев, карликовость достигалась подрезанием, обвязыванием или ограничением пространства. Нужную форму никогда не мог создать один человек, сколь бы долго он ни жил. Предки Андо терпеливо и мягко воспитывали Красный Клен много поколений. Когда он умрет, это дело продолжит один из его сыновей, вероятно, старший. Бонсай — это красота и в то же время напоминание о непостоянстве жизни. И живая связь с прошлым, а это важно для любого японца.

Подрезая Красный Клен, Андо смог наконец отвлечься от мыслей о Мифунэ, так звали его миниатюрного песика колли. Песик исчез три дня назад. Полиция не нашла никаких следов, что привело г-на Андо в глубочайшее уныние, он Мифунэ очень любил. Хороший был, преданный пес, всегда радовался любым знакам внимания. В исчезновении Мифунэ Андо винил жену, ругал ее все эти три дня. Она сносила ругательства, как и всю его тиранию, терпеливо и со спокойным достоинством. Привыкла за много лет.

Близился закат, когда он закончил подвязывать две тонкие веточки Красного Клена. Следующие тридцать минут он потратил на подрезание плодоносящих бонсай — дикой яблони, хурмы, каштана — а потом пришло время зажигать две каменные лампы у входа в сад. В этот последний день августа хотелось просто отдыхать, наслаждаться покоем прекрасного города, вдыхать запах моря, до которого всего двадцать минут ходу.

Да, он устал; от этого, как сказала его жена, с ним тяжело жить. Он на ее слова не обращал внимания, потому что женщины вообще ничего не понимают. Но следовало признать, что работа в саду могла отразиться на дыхании. Врачи предупреждали — даже небольшое физическое напряжение вызывает иногда приступ астмы, и тогда в легких задерживается отработанный воздух, а свежий не поступает.

Но Андо, как и большинство японцев, страстно увлекался садоводством, считал это чем-то необходимым в жизни. Раздвижные двери из дома в сад всегда стояли открытые, и в проеме сад казался прекрасной картиной в рамке. Андо гордился тем, что он японец, один из тех, кто чувствует и понимает красоту.

Самые тяжелые приступы астмы происходили у Андо в Токио, где он проводил большую часть года. Летом он уезжал в Камакуру, это пятьдесят километров к югу — зеленая долина, окруженная пологими холмами и песчаными пляжами. Картинки старой Японии: храмы, места поклонения, изящные домики за бамбуковыми изгородями. Здесь есть даже маленький старый, очень медленный поезд прямо из прошлого, три его зеленых вагона забавными жуками ползут по узким путям…

Единственным недостатком Камакуры были многолюдные пляжи летом, толпы туристов, привлеченных «Дайбуцу», гигантским бронзовым Буддой, он больше одиннадцати метров в высоту и двадцать девять метров в ширину. Внутри статуя пустая, по лестнице можно подняться на ширину плеч. У Андо сразу ухудшалось дыхание в толпе, поэтому он давно не посещал «Дайбуцу», а теперь уж вряд ли туда попадет.

В его возрасте самым большим, на что он мог рассчитывать, была прогулка по берегу моря. Из банка он ушел, теперь мог сколько угодно жить с женой в Камакуре. Сыновья их выросли, сами обзавелись семьями. Что же до денег, то сбережений, доходов от вложений, пенсии и того, что он украл в банке, вполне хватало на приятную во всех отношениях жизнь. А до Токио всего час, хотя ехать в этот шумный город не очень-то и хотелось. В общем, от жизни он получил все, чего хотел, а ошибки свои пережил. Но, следует сказать, он сам строил свою удачу, которую чуть не погубили докучливый человечек по имени Таира и какая-то старуха, имя ее Андо уже не помнил. Судьбою было предуготовано, чтобы эти двое умерли, а он дожил свои дни в покое.

Юнэо Андо было шестьдесят пять лет — полный круглолицый человек, с коротко подстриженными седыми волосами и усами. У него был большой нос, ходил он чуть горбясь, астмой же страдал с детства. Всю жизнь ему приходилось самому заботиться о себе, может быть, поэтому он стал слепым к своим недостаткам.

До ухода на пенсию Андо работал в токийской компании «Сикоку Сикьюритиз». Он поднялся по служебной лестнице довольно высоко, начав разъездным агентом — продавал облигации и другие ценные бумаги по домам. Доказывая, что астма его продуктивности не уменьшает, работал по восемнадцати часов подряд, иногда семь дней в неделю. Стремление быть первым любой ценой никогда его не оставляло. Как и стремление подчинять окружающих своей воле.

Только ведь все подвластны судьбе. А судьба, приняв обличье обычного маленького человечка Таиры, решила погубить банковскую карьеру Андо. После убийства Таиры полиция и служба безопасности «Сикоку» начали расследование. По обоим направлениям нашли доказательства краж, совершенных Андо в компании: у него в то время от страха произошел тяжелейший приступ астмы. Выбора у него особого не оставалось, и он признался в кражах. Однако роль свою в смерти Таиры и старой женщины яростно отрицал, клялся при этом душами умерших матери и отца.

Поверила ли ему полиция и «Сикоку»? Это не имело значения, так как все равно они не могли посадить Андо в тюрьму, оглашая таким образом его связи с якудза и наемными убийцами. Андо знал это, они тоже знали. «Сикоку» работала с акциями крупнейших японских компаний. Более того, она распространяла правительственные облигации. Правление директоров пользовалось большим уважением, честь этих людей следовало уберечь даже большой ценой.

Чтобы решить проблему, «Сикоку» позволила ему работать еще два года. Он сохранил свое вице-президенство, свой офис с акварелями и редкими вазами, служебную машину с шофером. Для сохранения видимости в полном объеме ему позволили остаться в престижном гольф-клубе за счет компании. Служебные обязанности, однако же, резко сократили, и он был вынужден вернуть часть денег. Естественно, теперь в компании следили за каждым его шагом.

То было время, полное волнения и приступов астмы. Внешне Андо казался спокойным, хотя пил, принимал транквилизаторы, а жену буквально сживал со свету. Но он избежал тюрьмы и публичного бесчестья. Ушел с полной пенсией и льготами, что спасало лицо ему и «Сикоку». Андо искренне поздравил себя с тем, что разыграл свои карты хорошо.

А ведь все могло кончиться иначе. Он переложил свои проблемы на якудза, которые многим были ему обязаны. Считайте, что Таиры нет уже среди живых, заверил его босс якудза. Вы хорошо нам послужили, Андо-сан, теперь наш долг послужить вам. Но получилось не по плану, дико, грязно — вмешался этот полоумный внук старухи. На все это Андо не рассчитывал.

Полиция рассказала ему о Викторе Полтаве, и у него заледенела кровь. Совершеннейший психопат, этот тип. Ненормальный. С такими нельзя иметь дело. Можно только пристрелить как бешеного пса…

На полицейских фотографиях Андо видел, что сотворил Полтава с корейцем И и молодым бандитом по имени Ютака. Жуть, Андо хотел потребовать полицейской защиты — но на каком основании? Он же к этому отношения прямого не имеет. Оставалось надеяться на милость богов, которые уберегут его от Полтавы.

Со временем Андо забыл об этом сумасшедшем. Кое-что забывать необходимо, иначе и жить не сможешь.

А вот о чем ему никак не удавалось забыть, так это о Красной Армии, она все время лезла на глаза. Газеты писали о совершенных ими ограблениях банков, похищениях, убийствах полицейских, бурных демонстрациях против бизнесменов и правительства. Андо считал этих людей врагами Японии, врагами ее процветания. Как и вся сегодняшняя молодежь, они верили многому, понимали немногое. Глупо, слов нет.

Андо в своем саду сидел в легком пляжном кресле, пил зеленый чай и смотрел на тускловатое свечение одного из каменных фонарей. Чувствовал он себя довольным и умиротворенным. Он победил свое несчастье и мог прожить остаток дней вблизи моря. Теперь Андо подумывал даже, не продать ли токийский дом и не переехать ли насовсем в Камакуру. Раз он уже не работает, зачем ему дом в Токио?

У него есть деньги, недвижимость и жена, которую можно даже не бить, она научилась подчиняться сразу и без скрипа. Сыновья его уважают, а по токийской и банковской толчее он скучает не так сильно, как ожидал. Единственная причина съездить в Токио — это, может быть, навестить старую любовницу, с которой он провел много счастливых часов. Сейчас, однако же, он ничего большего не хотел бы попросить у жизни. Ну, разве что возвращения Мифунэ. Завтра утром Андо позвонит в полицию и потребует, чтобы пса нашли. Даже прогулка по берегу без него — уже совсем не то.

Андо почувствовал, что его тянут за рукав, и открыл глаза. Оказывается, он задремал. Тусклый свет фонаря, запах моря, сад. Все это расслабило его, и он уснул с недопитой чашкой чаю на коленях. Жена, склонив голову, извинилась за то, что беспокоит его — пришли полицейские. Они стояли позади нее. Двое молодых людей в серых тужурках и брюках, рубашки белые, галстуки черные. Очень подтянутые. Такими Япония может гордиться. Они уважают закон и готовы отдать жизнь за Японию, если потребуется.

Андо отпустил жену взмахом руки. Ей тут нечего делать. С полицией говорить должен мужчина. Женщина не поймет. Полицейские почтительно поклонились. Андо едва кивнул. Он чувствовал раздражение. Пусть переходят к делу.

Хорошие новости. Нашелся Мифунэ. Маленький колли сейчас в машине полицейских, рядом с домом. Судя по всему, он убежал во время грозы несколько дней назад. Нашли его вблизи Музея Искусств в Камакуре. Он немного испуган и похудел. А вообще-то ничего плохого не произошло.

Донельзя обрадованный, Андо вскочил и пожал руки обоим полицейским. Он позже выразит свою признательность должным образом, пообещал Андо, а сейчас хотелось бы поскорее увидеть дорогого Мифунэ. Он уверен, что полицейские понимают. Они понимали.

Андо первый пошел из сада в дом, снял соломенные сандалии, прежде чем войти в гостиную, затем поспешил к входной двери, сунул ноги в деревянные колодки и выбежал на улицу. На полицейских он не обращал внимания, им не нужна его помощь, чтобы взять свои ботинки с полки у входа. Он мог думать только о Мифунэ.

Одноэтажный дом Андо, построенный из кирпича и дерева, стоял среди шести домов, фасадами выходящих на гравийную дорожку. С одной стороны дорожка вела по лесистому склону к берегу, с другой — в покрытые кедрами холмы. Андо, с колотящимся сердцем, быстро шел к белой полицейской машине, поставленной ветровым стеклом к холмам. Он держал руку в складках кимоно, на ингаляторе. Волнение от встречи с Мифунэ могло вызвать приступ астмы.

У машины ждал третий полицейский. Он был плотный, мускулистый, фуражку глубоко надвинул на лоб. Глаза скрывались за темными очками. Увидев Андо, он открыл заднюю дверцу машины и остановился, ожидая.

Андо буквально оттолкнул его от машины и заглянул на заднее сиденье. Ожидая увидеть там Мифунэ, он уже открыл рот, но осекся. Пусто.

Сразу озлившийся Андо оглянулся через плечо, собираясь потребовать ответа от плотного полицейского, и в это мгновение полицейский быстро приблизился и вонзил ему в бедро иглу шприца. Андо попытался оттолкнуть полицейского обеими руками. Зрящное дело. Все равно что кирпичную стену толкать. Очень, очень сильный, руки в тугих мышцах. Мощная грудь. Широкие плечи.

У Андо же силы пропали за несколько мгновений. Кожа стала холодной, липкой. Он покрылся потом, дышал тяжело, хрипло. Во рту пересохло, появились боли в животе. Когда первые двое полицейских садились в машину, он уже потерял сознание.

С вершины крутого холма Виктор смотрел вниз на главную улицу Камакуры — усаженная деревьями, она вела от статуи Великого Будды к морю. Почти стемнело, и если не считать двух-трех парочек и нищего бродяги, пляжи были пусты. В городе зажигалось все больше огней, Виктору были слышны звуки храмовых колокольцев, созывающих монахов на вечернюю молитву.

Он стоял в тени кедра, полускрытый тьмой, виднелись только его босые ноги. Его двое товарищей из КА тоже находились в укрытии — на переднем сиденье полицейской машины, стоявшей чуть в стороне от узкой грунтовой дороги. Тридцать ярдов густого кустарника и деревьев отделяли их от Виктора. Они должны были считать это непреодолимым барьером, ибо Виктор приказал им сидеть в машине, пока не вернется.

Эти двое постоянно были настороже — так их учили, так их воспитали прежние опасности. Глаза неустанно обегали темный спокойный лес. Когда стайка голубей резко снялась с сосны, террористы вскинули головы на звук. У каждого рука уже лежала на кобуре. Только Виктор не повернул голову вслед птицам, когда они повернули к северу, в сторону бухты Сагами.

Место это он выбрал потому, что оно располагалось вдали от туристских маршрутов, пикников и главной дороги. Мало кто появлялся здесь днем и никто — ночью. Виктор и его товарищи не нашли ни одной тропы. Сплошная чаща, ходить здесь в темноте было бы неразумно.

Еще оставалось немного солнца, когда Виктор, тащивший Юнэо Андо на плече, пробрался сквозь кустарник к этой рощице кедров. Он приказал товарищам вернуться в машину и ждать его там. Остальное он сделает сам. Разумеется, никто бы не стал за ним подглядывать. Он ведь Виктор-демон.

В сгущавшейся тьме он смотрел на огни Камакуры, думая о том, что бабушка еще девочкой часто приезжала сюда. Ее родители любили море, хотелось им и посмотреть на Великого Будду. Однажды они повели девочку в святилище Дзэни-Араи Бэнтэн, где она, следуя обычаю, омыла деньги в священных водах. У нее было лишь несколько монет, сказала бабушка Виктору, но она все равно их омыла, так как считается, что этот ритуал удваивает ценность денег. Виктор спросил: Ну и как, удвоились деньги? Нет, она их потеряла в тот же день. Ох как они тогда смеялись…

Со вздохом Виктор повернулся и подошел к могиле, которую вырыл вчера. Рядом с могилой лежал гроб, непокрытый. В гробу — неподвижный Андо. Руки сложены на груди. Глаза закрыты. У открытого рта жужжат мухи. Виктор уселся на корточки рядом с гробом и стал ждать.

Андо зашевелился.

Действие укола начало проходить.

Хорошо. Потому что он должен знать. Все впустую, если он умрет не поняв.

Андо открыл глаза. И увидел демона. Длинные белые волосы, демоническая маска, повязка из тигриной шкуры на бедрах. Андо моргнул, испуганный до безумия. На несколько мгновений он окаменел, не мог шелохнуться. И даже дышать не мог. Потом он затрясся от страха, плакал, повизгивал. Внезапная резкая боль в легких только увеличила его ужас. Сейчас начнется приступ астмы. Он был совершенно не способен что-либо предпринять.

Через некоторое время Андо все же попытался сесть, но демон положил ему руку на грудь и швырнул обратно в гроб. Пригвоздил его там. А другой рукой он поднял что-то с земли и бросил ему на лицо. Андо сильно затошнило, он стал задыхаться, потому что запах влажной пушистой вещи был отвратителен своей зловонностью немыслимо.

Желудок у Андо вздыбился уже от запаха этой вещи и прикосновения к ней. Но когда он стал отпихивать это влажное и вонючее, почувствовал под пальцами мех, мордочку и лапки, то понял, что это такое, и закричал, барахтаясь в гробу, отшвырнул тело своего мертвого колли к ногам, сумел все же сесть, надсадно кашляя, содрогаясь при кашле до слез. Он сунул руку в рукав кимоно за ингалятором и таблетками кортизона. Их не было.

Андо запаниковал, воздуха стало не хватать еще больше, хотелось скрыться куда-нибудь, и тут демон опять опрокинул его на спину, взял крышку с кучи свежевыкопанной земли и накрыл гроб. Андо стал колотить в крышку ногами, царапать ее, вопил, умолял дать ему ингалятор, его охватил неописуемый ужас при осознании того, что сейчас с ним произойдет.

Демон обладал чудовищной силой. Совершенно фантастической. Он придерживал крышку на месте, запирая замки. А когда запер, заговорил с Андо.

— Она была единственным человеком, который любил меня, — сказал демон. — Не надо было тебе ее убивать.

Виктор столкнул гроб в могилу, котом взял лопату и засыпал ее землей. Сверху прикрыл это место ветками. Несколько минут посидел на корточках у могилы, молча глядя на нее, и вдруг заплакал — вначале это был молчаливый плач, затем послышались стоны, а руками Виктор гладил маленький твердый предмет, блестевший в лунном свете. Размером он был с сердце человека и покрыт золотом. Виктор, стискивая его, рыдал вслух.

Душераздирающие звуки его скорби разносились по лесу и дальше, к морю, но постепенно он затих. Однако еще больше часа оставался у могилы Андо, не двигаясь и в молчании.

Наконец он поднялся, снял костюм демона и убрал, вместе с сердцем в золотой оболочке, в свой рюкзак. Через несколько минут он, уже в полицейской форме, стоял и смотрел на луну, глаза его поблескивали от слез. То был последний раз в его жизни, когда Виктор плакал.