"Девятый чин" - читать интересную книгу автора (Егоров Олег)

Говард Прайс

Кондиционер в номере «люкс» работал исправно. Тем не менее каждые полчаса Капкан принимал холодный душ. Остальное время он мотался по апартаментам в одном только махровом набедренном полотенце, пил минеральную воду со льдом и разговаривал по мобильному телефону. Сначала он переговорил с адвокатом Дрозденко. Беседа велась, разумеется, на английском языке:

— Господина Прайса, пожалуйста. Господин Прайс? Это русский партнер Дрозденко. К сожалению, господин Дрозденко болен и предлагает перенести встречу на завтра. Также господин Дрозденко просит иметь с собой все финансовые отчеты и учредительские документы «Ферст Ойл Компани».

Говард Прайс, личный адвокат и друг семьи русского судовладельца, насторожился.

Перед вылетом в Москву Антон предупредил его, что в связи с арестом танкера «Любовь Яровая» возможны эксцессы. Эмили, жена Антона, также советовала Говарду быть с русскими начеку. Из Москвы Дрозденко сообщил, что конфликт между соучредителями компании улажен и консенсус достигнут. Но без подробностей. Подробности адвокату предстояло узнать при личной встрече после возвращения Дрозденко из России. И почему-то в гостинице.

Теперь же, когда Дрозденко вернулся, Говарду, неизвестно с какой стати, звонит сопровождающая Антона персона. Над этим стоило задуматься. С другой стороны, Антон платил Говарду немалые деньги. Причем во многие детали своего бизнеса он адвоката не посвящал, исходя из личных соображений.

Дрозденко вообще был человеком скрытным от природы, и природу эту Прайс за длительный период общения изучил довольно хорошо. То, что они играли в теннис, ловили вместе тунца и дружили семьями, особенно их не сблизило. Во всяком случае, Эмили, жена Антона, находилась с Говардом в куда более интимных отношениях. Прайс точно не знал, подозревает его Дрозденко в чем-то или нет, но вполне допускал, что подозревает. Поэтому Говард избегал лишних вопросов, даже когда они были связаны с бизнесом. Ведь лишние вопросы могли возникнуть и у клиента. Либерия — свободная страна. Здесь каждый отчитывался каждому в меру собственных интересов.

— Также господин Дрозденко просит вас пригласить в гостиницу нотариуса для регистрации обновленного пакета, составленного по обоюдному согласию, — закончил Капкан излагать адвокату свои пожелания, не догадываясь, какие мысли проносятся у того в голове.

— Я понимаю, — растерянно ответил Прайс. — Но почему господин Дрозденко не просит сам?

— Он не может разговаривать. Господин Дрозденко очень болен.

— Я понимаю. А как он себя чувствует? С ним все в порядке?

— Да. Но он очень болен.

— Я понимаю.

Тут возникла продолжительная пауза.

— Господин Дрозденко болен? — адвокат наконец придумал, что бы ему еще такое спросить.

— Очень.

— Но он может разговаривать?

— Нет. Он очень болен. Господин Дрозденко может завизировать новый пакет учредительских документов и доверенность на перевод активов компании. Этого требуют обстоятельства, возникшие после задержания судна «Любовь Яровая».

— Мы ведем переговоры об экстрадиции, — поспешил Говард обозначить свою работу.

«Ну да, — мысленно усмехнулся Капкан. — Ведете вы крысу на поводке. Так и вернули нам союзники танкер с контрабандой».

— Я понимаю, — посочувствовал он вслух адвокату.

— Но это решение господина Дрозденко? — уточнил Говард.

— Это решение совета директоров.

— Я понимаю. А что с господином Дрозденко?

— Он болен. Господин Дрозденко сломал челюсть, когда убегал от собаки.

— Мне очень жаль.

— Нам всем очень жаль. Особенно господину Дрозденко.

Следующая пауза была куда более продолжительной. Из трубки доносилось лишь нечленораздельное мычание. Но Капкан проявил подобающую выдержку. Негоже волку суетиться, когда он уже корову от стада отрезал. Пусть себе помычит.

На самом деле Говард имел привычку напевать про себя, когда обдумывал нечто существенное. На этот раз «нечто» было столь важным, что он напевал про себя чуть громче обычного.

— Наверное, следует сообщить его жене? — неожиданно спросил Прайс.

Но русский был тот еще, и смелая идея адвоката врасплох его не застала.

— На этот счет господин Дрозденко иного мнения.

— Я понимаю, — расстроился Говард. — Но она имеет право знать.

— Разумеется, — охотно поддержал Капкан адвоката. — Хотя с господином Дрозденко сейчас другая женщина. Господин Дрозденко собирается начать бракоразводный процесс. Он считает, что вы очень хороший адвокат.

— Я понимаю.

Говарду Прайсу вдруг явилось предчувствие удачи. Впереди засветили крупные барыши. Несмотря на всю скрытность Дрозденко, Говард знал о существовании конфиденциального и довольно содержательного счета, открытого Антоном тайно от русских партнеров. Он даже знал его номер и сам банк в Швейцарии, потому что номер и название банка знала Эмили, супруга богатого клиента. Если бы Прайсу стала известна поговорка: «Что знают двое, то знает и свинья», он бы не поморщился.

«Если я останусь адвокатом Антона, мы с Эмили обдерем его как липку». Вот это сравнение Говарду было знакомо, потому что когда-то, по настоянию и на деньги отца, он учился в советской России маркшейдерскому делу. Годы обучения не прошли даром. После получения диплома Прайс не стал сильнее в минералогии, зато в торговле джинсами преуспел наилучшим образом. Правда, в результате угодил за спекуляцию на скамью подсудимых. Защищал его русский коллега. Защита велась по тем правилам, какие «диктовали» кураторы из органов безопасности. Отец к тому моменту практически разорился, потому отпрыску, нарушившему законы чужого государства, оказать материальную помощь уже не мог.

Вступив на путь исправления и досрочно освободившись, Говард решил впредь защищаться самостоятельно, для чего добросовестно освоил новую профессию. Адвокатская практика в родной Монровии оказалась куда более прибыльным занятием, чем оптовая торговля портками, когда-то приходившими с дипломатическим грузом в посольство африканской страны.

«Если я буду представлять интересы Дрозденко на бракоразводном процессе, я обчищу его, да еще и официальное вознаграждение получу!» — возликовал Говард Прайс.

— Ваши услуги стоят тех денег, что он вам платит. — Хитроумный Капкан, импровизируя, продолжал расставлять свои силки. — Это мнение господина Дрозденко.

— Разумеется, — поспешно отреагировал Говард.

— Но в Монровии есть и другие адвокаты, — вкрадчиво закончил Капкан, почувствовав, что птица попалась. — Это мое мнение.

— Они не такие хорошие, — возразил его собеседник.

— А это уже ваше мнение. Но я его понимаю. Мы ждем вас с господином Дрозденко завтра в полдень. Отель «Атлантика».

— Разумеется, — буркнул Говард, заслышав короткие гудки.

Утомленный переговорами, Капкан отправился было в душ, но протяжный стон Брусникина вернул его к постели страдальца.

После инцидента на площади Никита представлял собой жалкое зрелище. Распухшая лодыжка левой ноги была туго перетянута эластичным бинтом, челюсть — закована в гипсовый каркас, место укуса на правой ягодице — залеплено пластырем. В глазах Брусникина стояли слезы.

«Я умру?» — обратился Никита к «продюсеру», начертав эту фразу нетвердой рукой в блокноте.

— Мы все умрем, — успокоил его Капкан в устной форме.

Губы Никиты задрожали.

— Не сегодня, — поспешил Капкан внести поправку в свою сентенцию. — Собака — не кобра. Да и наширяли тебя вакциной под самую завязку.

Брусникин снова взялся за карандаш.

— Ну, это вряд ли, — улыбнулся Капкан, ознакомившись с записями артиста. — Откуда здесь змеи? Гостиница все-таки. Ты давай, опохмелись лучше. Доктор тебе расширение сосудов прописал.

Ничего подобного, надо признать, гостиничный лекарь Брусникину не прописывал. Он лишь проделал весь комплекс положенных уколов, забинтовал подвернутую лодыжку, наложил на челюсть гипс и затребовал за оказанные услуги двести американских долларов. Тут был важный нюанс, ибо либерийские денежные единицы тоже называются долларами. При этом эскулап непрестанно хихикал, за что Капкан его, в сущности, не осуждал. История болезни, в кратком виде поведанная им доктору, выглядела забавно: «Белый человек бросился бежать от черной собаки, споткнулся о бордюр, сломал при падении челюсть и был укушен за ягодицу».

Рассказывать о том, что за всем этим воспоследовало, Капкан счел излишним. А произошло следующее. Поглазеть на пострадавшего сбежалась толпа человек в двести. Зрители окружили Брусникина плотным кольцом. Надо полагать, нападения собак на белых туристов случаются в Монровии не каждый день, и картина была экзотическая. Толпу взялся разгонять полицейский патруль. Свободолюбивый и вспыльчивый южный народ оказал сопротивление. Когда его лишали хлеба, он еще мог потерпеть, но зрелищ!..

С обеих сторон в ход пошли, соответственно, дубинки и фрукты, каковыми (фруктами, а не дубинками) торговали на площади чернокожие коробейники. В воздухе замелькали довольно крепкие ананасы. Шестерых раненных бунтовщиков и двоих контуженных полицейских забрала подоспевшая карета «скорой помощи». Бешеный пес был застрелен при попытке к бегству и брошен в кузов патрульной машины — на предмет выяснения личности.

Капкан же, после допроса на месте офицером полиции, где он выступил в качестве полномочного представителя укушенного, воспользовался услугами такси. «Скорая помощь» и возможная дальнейшая госпитализация Брусникина в расписание поездки не укладывались.

«Как я буду сниматься в джунглях?!» — продолжил Никита эпистолярное общение с «продюсером», выпив полбанки «Хайнекена» через трубочку.

— Никак, — ответствовал Капкан, вытирая мокрые после душа волосы полотенцем. — Съемочная группа уже извещена. Завтра прибудут страховой агент и нотариус, которые официально заверят твое состояние. А заодно и наше. Для тебя это даже выгодней. Дрозденко получит за тебя страховку, а ты за него — гонорар. Жаль, что комедию придется пролонгировать.

«И все?!» — начертал Никита.

— Не все, — вздохнул Капкан. — К их приходу тебе предстоит освоить автограф Дрозденко. Над своим ты уже в Шереметьево-два поработал, так что — вот тебе образец.

Копия контракта за подписью Дрозденко легла на постель жертвы кинофобии.

— Не облажайся, — предупредил Капкан подопечного. — Законы здесь суровые. За подделку автографов пальцы обрубают. Свободная, брат, страна.

Настроив таким образом Никиту на самый серьезный лад, Капкан снова исчез в ванной комнате.

После очередной порции холодного душа он позвонил в Москву.

— Я на месте, — отчитался он Глебу Анатольевичу Малютину. — Пока все в масть. С адвокатом встречаемся завтра.

— Молоток! — похвалил своего подручного Малюта. Голос его в трубке отдалился и зазвучал приглушенно: «А это зачем?!» — «Сам же велел…» — едва расслышал Капкан восклицание Соломона. «Унеси эту хрень! — забушевал Малюта в далекой столице. — У меня и так их четыре штуки в сейфе!»

— Урод, — вернулся Малюта к беседе с Капканом. — О чем я говорил?! Ах, да. Соломон базарит, что за какую-то декларацию триста баксов на таможне отвалил. На тебя ссылается.

— По ушам ездит. — Капкану были известны повадки старого мошенника. — Верни ему сотню, чтобы не канючил.

— Ты мне, Капкан, не указывай, кому и сколько! — тут же взъерепенился Глеб Анатольевич. — Обидеть можешь!

— Ладно, забудь, — погасил Капкан разгоравшийся по пустячному поводу конфликт. — Завтра у нас сделка века. Лимонов двести откусим.

«У нас?! — подумал Малюта, втягивая ноздрей со стола кокаиновую тропинку. — Оборзел ты, Капкан».

— Молоток! — вслух одобрил он своего министра внешних дел. — С меня причитается! Считай, что новый «мерин» у твоего подъезда уже стоит!

«Надейся, — подумал Павел Андреевич, залпом осушая стакан минеральной. — Доверенность на меня будет оформлена. Так что тридцать процентов мой куш, не меньше».

— Будь здоров на добром слове, Малюта.

— Сам не хворай.

Отключив мобильник, Капкан взялся проверять у Брусникина уроки чистописания. Никита, преодолевая слабость и духоту, разучивал в блокноте подпись Дрозденко. Получалось у него, в целом, похоже. «Дар имитации у парня просто в крови!» — порадовался Капкан, сличая подписи.

Сдернув с кровати простыню и запахнувшись в нее, Павел Андреевич вышел на лоджию. Вид на столицу Либерии открывался отсюда хоть и весьма усеченный, но вполне достаточный, чтобы составить общее представление. Океан, по которому, словно мускулы под шкурой мощного дремлющего зверя, медленно катились волны, упирался в портовые склады с оцинкованными крышами. На оконечности пирса белел маяк, напоминавший издали шахматную пешку. Над сухогрузом, приставшим к видимому с лоджии причалу, возвышался башенный кран. Стрела его тащила из трюма наполненную мешками авоську. Буксир торопился к выходу из акватории порта, где на рейде дожидался своей очереди еще один океанский транспорт — от него виднелась лишь корма с булавочным флагштоком.

Завершив обозрение грузового порта — пассажирский, очевидно, скрывался за углом гостиницы, — Павел Андреевич удостоил вниманием и сухопутную панораму города. Железобетонные билдинги, состоявшие на службе у политики и экономики «свободной страны», держали оборону в центральной части, их осаждали босяцкие пригороды, все вооружение которых состояло из пальмовых копий, увенчанных рваными зелеными зонтиками. «Нет, — подумал Капкан рассеянно. — Такая свобода нам даром не нужна».

Ближе к вечеру в состоянии больного произошел заметный перелом. Это случилось после визита в номер полицейского чиновника. Толковал с ним на языке Шекспира и Диккенса опять же Капкан.

— Сожалею за беспокойство, джентльмены. — Чиновник предъявил удостоверение. — Рад вас снова видеть в Либерии.

— О да! — воодушевленно подхватил Капкан, предвосхищая следующую реплику негра в черном костюме, черной рубашке, черных носках и черных ботинках, словом, самого черного негра из всех, каких он только видел. — Свободная страна! Но нам, белым, этого не понять! Мы за деньги не то что свободу, мы — родину продадим!

Полицейский с брезгливым недоумением глянул на протянутую ему сотенную купюру. Капкан смекнул, что этот негр — «неправильный», и поспешно убрал деньги в бумажник.

— Как себя чувствует господин Дрозденко? — осведомился чиновник официальным тоном.

— Господин Дрозденко себя не чувствует, — приврал Капкан, отыгрывая позицию. — На улицах много бешеных собак, сэр. Его укусила очень бешеная собака. Сейчас у него атрофия.

— Вот как? — Полицейский нахмурился. — Но я побывал у него дома. Жена ничего не знает о возвращении господина Дрозденко в Монровию. Нам пришлось наводить справки.

— Мы не хотели ее пугать, — поспешил Капкан объяснить ситуацию настырному чиновнику. — Она беременна, сэр. Вы понимаете. Непроизвольный выкидыш огорчит господина Дрозденко.

— Вот как?

Никаких признаков беременности у супруги Дрозденко чиновник не заметил, но это было уже делом семейным.

Он достал из черной папки заранее заполненную официальную бумагу.

— Господин Дрозденко должен расписаться, что он не имеет претензий к муниципальным властям и не станет частным порядком обращаться в суд. Чистая формальность, сэр.

Капкан внимательно ознакомился с документом, отпечатанным на машинке. Текст был очень бледный. «Компьютера, я так понимаю, у них нет, — отметил он про себя ядовито. — И принтера нет. Честные полицейские, надо же. Их лозунг — „охранять и защищать“».

— Но ведь собака действительно была бешеной? — спросил Капкан, покончив с чтением.

— В каком-то смысле, — невозмутимо подтвердил чиновник. — Эта собака страдала водобоязнью, сэр. Но она была очень грязной. Хозяин стал мыть ее из шланга. Собака испугалась и убежала.

— А пена?

— Стиральный порошок, — объяснил посетитель. — Хозяин мыл ее со стиральным порошком. Она была очень грязной.

— Это многое объясняет. — Усмехнувшись, Капкан по-русски обратился к Брусникину, с тревогой следившему за непонятным диалогом: — Подпишите, товарищ Дрозденко, что с нотой протеста вы ознакомились.

Никита вопросительно посмотрел на соотечественника.

— Здесь изложено, — перевел Капкан, — что вы являетесь злостным нарушителем общественного порядка. Вы перебежали дорогу на красный свет, повредили своей мордой городскую собственность, взбунтовали толпу негров и напугали беззащитное животное.

«И что мне теперь будет?» — вздрагивая, нацарапал Никита в блокноте.

— Расстреляют отравленными пулями.

Мрачная шутка повергла Брусникина в трепет.

— Не ссы, — смягчился Капкан. — Когда Дрозденко вернется, его лишат пешеходных прав, и все дела. Его счастье, что собака оказалась здоровой. Здоровые собаки здесь объявлены вне закона.

Полицейский невозмутимо закурил, дожидаясь, когда два белых бездельника закончат обмен впечатлениями.

Никита поспешно схватил документ и поставил под ним подпись Дрозденко. «Все лучше и лучше», — мысленно оценил ее Капкан, передавая бумагу полицейскому.

Чиновник тоже остался доволен результатом посещения. Обычно эти белые готовы судиться из-за любой мелочи. Да еще интервью раздают газетчикам, критикуют местные порядки, что отрицательно сказывается на туристском бизнесе и вообще вредит интересам его страны.

— Желаю вам, господин Дрозденко, скорейшего выздоровления, — сухо обратился он к Никите, прежде чем оставил номер. — Госпожа Дрозденко ждет вас дома. Там номера дешевле. И обстановка комфортабельней.

Никита с тоской посмотрел на захлопнувшуюся дверь и взялся за карандаш: «Что ему еще надо?»

— Жена, говорит, скучает по тебе, — кратко перевел Капкан прощальную речь муниципального чиновника.

«Я скоро приеду, любимая. — На глазах у Никиты опять вскипели слезы. — Скоро я приеду, и все наладится. Все станет как раньше».

Но не знал еще Брусникин, что «как раньше» уже не станет никогда.