"Дигитал" - читать интересную книгу автора (Маркеев Олег Георгиевич)

Глава четвертая. Checking system

Запах, мерзкий и тягучий, как пивная отрыжка, плотно забил носоглотку. Пахло хлоркой, мочой, сырыми бычками и старыми бушлатами. Короче, пахло ментовкой.

Алексей, удивленный, потянул носом, слоистый запах слизью промазал по рецепторам, и в мозгу еще четче вспыхнуло: «Ментовка».

Он чихнул, распахнул глаза и обшарил взглядом помещение.

«Так и есть, я — дома», — вяло подумал он.

До родного отделения он не дотянул. Со стены, покрашенной когда-то в дремучий синий цвет, а теперь еще и размалеванной ржавыми разводами, на него смотрели портреты отличников службы. Среди колхозного типа рыл, с трудом придавших себе державный вид, знакомых не было. Но головы их покрывали форменные фуражки, а плечи украшали погоны. Какие ни есть, а все — свои.

Судя по положению стен и потолка, Алексей понял, что лежит на спине, под ней что-то плоское и твердое, но не пол. Попробовал пошевелиться, тело не слушалось.

— Лежите, лежите, — раздался сбоку встревоженный голос.

Алексей машинально отметил, что, если в чужой ментовке к нему обращаются на «вы», личность уже установлена. Скосил глаза и увидел крысиную мордашку сержанта. Показалась знакомой. Пока вспоминал, сержант представился сам.

— Младший сержант Зарыкин. Вы нас просили хохлушку эту напрячь, Нечепорюк. Помните?

— Помню, брат, — вздохнул Алексей. — А дальше что было?

— А дальше вы упали. Мы как раз с Федором за вами следом шли. Глядим, а вы валитесь. Как пьяный.

— Я ж не пил.

— И я видел, что не пили. Потому сразу подбежали, сграбастали и сюда принесли.

Алексей сопоставил факты и сам сделал вывод:

— Второе отделение метрополитена?

— Ну, — радостно кивнул сержант. — Станция «Аэропорт».

— То-то я гляжу, места до жути знакомые. — Алексей с трудом подтянул ноги, на этом силы кончились. — Вот зараза! — слабо прохрипел он.

Решил смазать испарину с лица, уж больно щипала. Касание ладони к виску причинило неожиданно жгучую боль.

— Что за хрень? — Он отдернул руку.

— Асфальтовая болезнь, — подсказал сержант. — Слегка протерлись.

— Ни фига себе — слегка! — Ладонь была в липкой сукровице. — Похоже, я там всю кожу рожи оставил.

— Не, только лбом мальца и щекой. — Сержант выставил в улыбке мелкие зубы. — Бывает и круче.

— Спасибо, брат, на добром слове.

В коридоре забухали шаги. Издерганный голос спросил:

— Ты с кем там базаришь, Зарыкин?

— Со мной! — громко ответил Алексей.

Вошел капитан в расстегнутой почти до пупа рубашке. Фуражкой он обмахивался, как веером. Тяжелым взглядом уставился на Алексея.

— Очухался?

— Дим Димыч, привет! — вялой рукой помахал ему Алексей. — Ты почему по такой погоде не на даче?

Капитан усмехнулся.

— Леха, блин, ты на своих поминках и то шутить будешь.

— И разливать, — подсказал Леша.

Капитан перевел взгляд на сержанта.

— А ты что лопухи развесил? Не ясно было сказано, всю пьянь и срань из метро пендалями гнать!

— Так я…

— Бегом, бля! — взревел капитан.

Сержант по еще не утраченной армейской привычке резво сорвался с места. Загрохотал сапогами по коридору.

— Пятерых сюда, на нары. А остальных — вон!! — послал ему вслед капитан.

Тяжело отдуваясь, присел на угол столика в ногах у Алексея.

Алексей уже достаточно пришел в себя, чтобы сориентироваться и понять, что лежит в левом крыле отделения, на скамейке в тупичке. В изголовье «обезьянник», в ногах — туалет. Вправо по отвилке — кабинеты оперов.

— Урод какой-то на Молодежной на рельсы упал. Сейчас позвонили, приказали очистить метрополитен от психов и алкашни, — пояснил он.

Алексей ощутил мощный позыв встать. Знал, через минут десять стараниями брошенных на аврал сержантов закуток забьют под завязку личности в разной степени упитости и запаршивленности. Но тело, разбитое странной вялостью, принять вертикальное положение отказалось.

Капитан участливо наблюдал за вялыми трепыханиями Алексея. Когда тот, окончательно обессилев, откинул голову, понизив голос спросил:

— Колесников, скажи честно, ты не того?

Леша, скосив глаза, увидел, что капитан тычет оттопыренным большим пальцем себе в вену.

— Иди ты на фиг, Дим Димыч! — что было сил возмутился Алексей. — Солнечный удар чистой воды. И не выспался ни черта.

— Ну, и слава богу. А то знаешь, как бывает. Хочешь как лучше, а ненароком подставишь человека. Что ты на меня уставился? Запаха же от тебя нет. Вот я и подумал…

— Что не все грибы одинаково вставляют?

— Чего-чего?

— Проехали!

— Ладно. — Капитан азартно поскреб себя за ухом. — Леха, а правда, ты лично этого гада взял? Ну, кто малолетку удушил.

— Было дело.

— И не прибил его на месте?

— Да как-то не сложилось. Просто дал в рог, он с копыт в момент слетел. А добивать как-то ни рука, ни нога не поднялись. Будто выдохся. Я ж тогда не знал, что за ним еще пять эпизодов.

— Да ну! — удивился капитан.

— Именно. — Алексей прислушался к себе. Сквозь слабость все равно ощутил жгучую и бесцветную, как огонь сухого спирта, ненависть. — Знал бы, удушил при попытке бегства.

Капитан согласно кивнул и почернел лицом. Помолчал, вертя в руках фуражку.

— У меня внучка, ровесница той… Убитой, — глухим голосом произнес он. — Да еще живет в соседнем доме. Как ориентировка пришла, я кобылу, мамахен ее, на ключ запер. Сказал, увижу внучку во дворе, порву всех, как грелку. И сутки на дежурстве себе места не находил. Раз пятьдесят домой звонил. А эта… кх-м… Она, прикинь, мне еще пи… в трубку: «Папаня, что вы дергаетесь, дома мы, дома!» Стерва безмозглая, блин!

— Устрой ей экскурсию в морг. Может, поумнеет.

Капитан нервно забарабанил фуражкой по колену.

— В общем, молодца ты, Леха, — прочувственно выдохнул он.

Леша перевел взгляд на гнойно-желтый потолок. Похвала из уст Дим Димыча была, конечно, приятной. Но уж больно болючие глаза были у капитана.

— Ладно, полежи пока. — Капитан, скрипнув столиком, встал. — Когда срань приволокут, мы тебя в кабинет перебазируем.

— Да я сейчас встану.

— Лежи! — Капитан удержал его за плечо. — Только не шевелись, Леха. Сейчас врачи приедут.

— Нафига мне врачи?

Капитан нагнулся, заглянул в запрокинутое лицо Леши.

— Ты пятнадцать минут трупом пролежал. Сначала бился, будто тебя электрошоком дрючили, сержанта по яйцам ногой лягнул, потом вскрикнул и вырубился. Я думал, помер. Еле пульс нащупал. Так что, парень, лежи тихо. Врачам виднее, что там с тобой стряслось.

Леша от услышанного онемел. Сердце сжалось в комок.

Из отделения его вывели под руки сержант и медбрат. После укола ноги сделались ватными, но главное, никакого желания шевелить ими, перемещая тело в пространстве, не возникало. Да и само тело оставалось тряпичным и безвольным. В пустой голове осенними мухами роились редкие мысли. Очень хотелось спать — закрыть глаза и погрузиться в бездумное забытье.

Во дворе, несмотря на тень, было жарко и душно. На скрипучих качелях болтался ребенок, молодая мамаша пила пиво на скамейке. На школьном дворе, отгороженном стальным частоколом, трое подростков, дурно вопя, колошматили мячом в стену.

При появлении Алексея милицейский люд, куривший в теньке у дверей, молча расступился. Практически все отвели глаза. Едва прошли, как за спиной Алексей с неудовольствием услышал гул растревоженного улья. Захотелось обернуться и сказать что-то обидное, типа, все так кончат: не в тюрьму свезут, так на больничную койку.

Врач, молодой парень в светло-сизом балахоне, толкнул вбок дверцу машины.

— На носилочки ложимся, — скороговоркой пробормотал он.

— Куда едем, док? — спросил Алексей, остановившись.

Врач одарил лучезарной улыбкой. Глаза, правда, остались врачуганскими: пытливыми и внимательными.

— Прямо в Сочи, — ответил он.

— Я серьезно, — уперся Алексей. Он почему-то решил, что будет правильно, если сержант услышит адрес.

— Если серьезно, тут недалеко. Больница МПС.

— Я же не железнодорожник!

— А им без разницы. Лишь бы страховка была.

Алексей покосился на сержанта. Трудно было ручаться, уж больно туповатое лицо, но даже одной извилиной такой адрес запомнить можно.

С помощью медбрата Алексей поднялся на подножку. Покачнувшись и с трудом поймав равновесие, развернулся и сел на лежак.

— Ложимся, не стесняемся. Ножки вытягиваем, — через открытую дверь рядом с водителем протараторил врач.

— Я так поеду.

Медбрат, в отличие от своего дипломированного коллеги, улыбчивостью и словоохотливостью не отличался. Был он могуч, молчалив и угрюм, как витязь, пропивший копье, кольчугу и коня. Он положил могучую длань на колено Алексея, второй слегка надавил в плечо, осторожно поддерживая и разворачивая, — и перевел пациента в горизонтальное положение.

Алексей почти не сопротивлялся. Только мимоходом отметил, что у медбрата до белых наростов набиты костяшки на кулаках. К оказанию первой помощи такая примета отношения никак иметь не могла. Скорее, наоборот, после соприкосновения бойцовского кулака с телом телу могла потребоваться «неотложка».

Хлопнули двери, застучал стартер, и машина, качнувшись, тронулась с места.

Судя по направлению движения, врач не соврал, машина, выкатившись из переулка, влилась в поток машин, идущих по Ленинградке в сторону области.

Потолок над Алексеем мерно покачивался, вызывая приливы тошноты, плоский плафон лампочки, на котором он пытался сфокусировать взгляд, то и дело расплывался в глазах и выскальзывал из поля зрения. Лекарство, впрыснутое в кровь, медленно и необоримо делало свое дело, воля таяла, как мороженое на асфальте, теплые бархатные щупальца сна обволакивали мозг.

Он решил бороться с наступающим забытьем до тех пор, пока машина не доедет до места. По расчетам Алексея, путь до больницы МПС мог занять не более пятнадцати минут.

Но вдруг в салон, пробив белесую пленку на окне, ворвался яркий луч света, залепил слепящим маревом глаза. Алексей охнул и зажмурился. Под веками заплясали клинописные огненные знаки. Зачем-то он попытался читать их. Разобрал только несколько раз мелькнувшую английскую «R». И провалился в забытье…

Прямо в зрачок били яркие вспышки света. Очередями, как из пулемета. После них в голове на краткий миг образовывалась гулкая пустота, а под веками начинали бешено сновать верткие светляки. Едва он в беспорядочном мельтешении начинал видеть угловатые, резаные знаки, как снова следовала очередь вспышек прямо в мозг.

Алексей с ужасом почувствовал, что вязкая каша, исхлестанная световыми вспышками, начинает закипать, — и под черепной коробкой медленно и страшно нарастает жар.

Он застонал и попробовал отвернуться. Но резиновые ремни больно стиснули кожу на лбу.

— Терпение, молодой человек. Уже заканчиваем, — услышал он голос из-за бликующего круга, который оставили после себя погасшие вспышки.

Снова начали бить в глаза огненные дробинки. Но уже не так яростно и колюче. И были они не прозрачно-белыми, а тепло-розовыми и округлыми, как жемчужины.

— Смотрим, смотрим, глаз не отводим, — бубнил голос. — И дышим. Глубоко, глубоко дышим!

Алексей покорно смотрел и дышал. Жар под черепной коробкой резко спал, теплые жемчужины, проникая в мозг, дарили умиротворение и покой.

На последнем вздохе он не удержался и глубоко зевнул.

— Правильно, — всплыл голос. — А теперь задержим дыхание!

Алексей замер на полувдохе с распахнутым ртом. Приступ зевоты выдавил из утомленных глаз жгучие слезы. В голове померк жемчужно-розовый свет, и сделалась тьма…

…Тьма сменилась мягкими сумерками. Его несла сквозь них невидимая, сонная река. Убаюканный плавным, едва ощутимым течением, он расслабленно вытянулся на плоской доске и приготовился погрузиться в легкое, счастливое забытье.

Неожиданно под доской заурчал мотор, она дрогнула и поползла вперед.

Алексей испуганно распахнул глаза. Увидел над головой купол из матово-белой стали. Доска затягивала его в жерло большой трубы. Он дернулся, пытаясь вскочить, но лишь натянул ремни, которыми был намертво приторочен к доске.

— В чем там дело? — спросил усиленный динамиком раздраженный голос.

— Сейчас, Олег Иванович, — отозвалась женщина где-то совсем рядом.

Приподняв голову, насколько позволил ремень на лбу, Алексей не смог увидеть женщину, но зато разглядел стеклянную стену, исходящий из нее приглушенный свет и был единственным источником освещения в большом помещении, погруженным в полумрак. По другую сторону стекла четко вырисовывался контур фигуры человека в белом халате.

Мягкая прохладная ладонь, пахнущая лекарством, легла на лоб Алексея, слегка надавила, принуждая опустить голову. Взгляд его опять уткнулся в стальной свод, на память тут же пришли все мыслимые средневековые пытки.

— Успокойтесь, Леша, — голосом, мягким и прохладным, как ее руки, прошептала женщина. — Ничего страшного. Сейчас сделаем компьютерную томограмму мозга. Это вовсе не больно. Просто лежите и думайте о чем-нибудь хорошем.

Он хотел спросить, где он, как здесь оказался и откуда она его знает. Но прохладная ладонь соскользнула со лба, пропала, потом мягко легла на сгиб локтя.

Алексей ощутил укол, практически безболезненный, только неприятно треснула кожа, принявшая в себя иглу. По вене пошел пузырящийся холодок. Прислушиваясь к новым ощущениям, Алексей незаметно для себя погрузился в сон, прозрачный и невесомый, как рассветный воздух…

…Прозрачная прохладная струя ласкала лицо. Бодрящая свежесть воздуха, казалось, через ноздри проникает прямо в мозг, выгоняя обморочную хмарь и тяжесть. Алексей набрал полные легкие этой живительной прохлады, энергично выдохнул и открыл глаза.

Белый потолок, светло-зеленая стена, матово-белый плафон светильника, панно со стальными краниками и штепселями.

Повернул голову, оказалось, ничто не мешает, приподнялся на локте, тоже получилось. Осмотрелся.

Обстановка напоминала номер гостиницы: журнальный столик, два мягких кресла, кремово-абрикосовые шторы, пастельный пейзаж на стене. Не хватало телевизора. Зато была ваза с хризантемами.

Если золотистые и белые тона интерьера можно было принять за прихоть дизайнера, то кровать, на которой лежал Алексей, стопроцентно больничная, с барьерчиком и колесами, безусловно, была необходимым элементом и служила узлом композиции. Она достаточно недвусмысленно давала понять, где и зачем человек находится.

«Ну, если так у нас лечат железнодорожников, понятно, почему такие дикие цены на билеты», — подумал Алексей.

Еще раз осмотрелся и прислушался. Если он и находился в больничном корпусе, то в каком-то изолированном боксе. Ни единого признака присутствия других больных.

Он развернулся и посмотрел на дверь. Ключа в замке не было.

В этот момент дверь бесшумно распахнулась и в палату вошла девушка в белом халатике. В руках у нее был чехол для одежды. Алексей только успел заметить, что за дверью есть тамбур и еще одна плотно закрытая дверь.

— Как себя чувствуете, Алексей? — с приятной улыбкой спросила девушка.

Он узнал ее голос. Он был такой же мягкий, только гораздо теплее.

— Не сложилось спросить, откуда вы знаете, как меня зовут?

— В удостоверении прочла. — Когда улыбалась шире, верхняя губка ее забавно подворачивалась, обнажая ряд мелких, но идеально ровных зубов.

— А как вас зовут?

— Наташа.

Алексей приподнялся.

— Наташа, а где мое удостоверение? Без него я, как голый.

— А вы и так почти голый, так что не вставайте, — с беличьей улыбкой ответила она.

Алексей с неудовольствием ощутил, что лежит под плотной простыней и на нем, действительно, кроме куцей больничной рубашечки, едва прикрывающей то, что принято прикрывать, ничего нет.

Наташа прошла в комнату, распахнула створки встроенного шкафа. Продемонстрировала чехол.

— Здесь ваша одежда. Все выстирано и высушено.

— Сервис однако! — удивился Алексей.

— А то!

Она через плечо послала ему улыбку и принялась сноровисто доставать из чехла его одежду и развешивать ее на плечиках.

— Как шикарно живут железнодорожники! — забросил удочку Алексей.

Ответом была только улыбка.

Наташа прошлась по палате, на ходу поправляя цветы в вазе, разглаживая складки на чехлах кресел, расправила ногой сбившийся ковер. Раздвинула шторы. За окном наливался синевой вечер.

Впившись взглядом в ее фигурку на фоне густо-зеленой листвы и прозрачной синевы неба, Алексей против воли вспомнил все порнофильмы с «медицинским» сюжетом. Самое странное, что никаких вызывающих поз Наташа не принимала. Но самое ее присутствие в пределах досягаемости вызвало реакцию, как выражается известный политик, однозначную.

Алексей поправил простыню.

Наташа оглянулась.

— Свет вам не мешает?

— Напротив, очень приятно.

— Если хотите, можете принять душ. — Она указала на дверь. — В тамбур и налево.

Алексей по пейзажу за окном уже установил время, но никак не мог сориентироваться по месту. Таких тихих больничных парков в районе Волоколамского шоссе много.

— А если через тамбур вперед и дальше по коридору на выход? — спросил он, не спуская с девушки взгляда.

— Если Олег Иванович разрешит.

— Очень мило. А как сделать, чтобы он разрешил?

Наташа вдохнула, но не успела ответить.

Дверь распахнулась, и в палату энергичной походкой вошел седовласый мужчина в белом халате. Был он высок и крепок телом, в молодости испытавшим изрядные физические нагрузки.

«Боксер или штангист», — мысленно прикинул Алексей.

Мужчина скользнул по Алексею оценивающим взглядом, улыбнулся, расправив морщины на лице. На вид ему было около шестидесяти, но глаза выглядели гораздо старше. Словно мудрый, уставший смотреть на этот мир старик спрятал лицо за маской улыбчивого, уверенного в себе состоявшегося мужчины.

— Наш друг уже торопится нас покинуть? — обратился он к Наташе.

— Кажется, да, Олег Иванович, — тихим голосом ответила она, спрятав руки за спину.

— И как вы можете такую красавицу бросить! — Он повернулся к Алексею. — Эх, молодость, молодость! Все кажется, что все впереди и найдешь лучше. А куда уж лучше? Натаха, хочешь за него замуж?

— Олег Иванович! — смущенно протянула девушка.

— Не слушай ее, хочет! — отмахнулся Олег Иванович. — Нормальная баба должна хотеть замуж за умного, сильного и доброго. И детей от него должна хотеть. Минимум трех. Остальное — тараканьи бега в отдельно взятой голове. Как специалист говорю. Первый вопрос любой женщине должен быть прост: «Замуж хочешь?» Если жмется или начинает волынить, беги галопом от такой. Ибо она — одна видимость. Химера, морок и стерва. Если глянулась, тащи к психологу, чтобы мозги на место вставил, а потом уже в ЗАГС. И чтобы она через месяц уже с животом ходила, ясно? Только в такой последовательности. А то сейчас взяли в моду заезжать в ЗАГС по дороге в роддом. Сам-то ты не женат?

— Пока нет. — Подавленный напором, Алексей с трудом поборол смущение.

— Ага! — радостно воскликнул Олег Иванович. Потер руки. — Натаха, ну-ка брысь отсюда. Сейчас тебя сватать буду.

— Олег Иванович! — взмолилась Наташа.

— Цыц! Потом еще спасибо скажешь!

По ковру мягко простучали каблучки. Алексей проводил взглядом ноги, практически на всю длину выбивающиеся из разреза халатика. Подумал, что если бог даст залечь здесь надолго, то… Чем черт не шутит.

Хлопнула дверь.

Олег Иванович подмигнул Алексею.

— Огонь-девка. Да и ты — молодец. — Он вдруг перешел на серьезный тон. — Как специалист говорю, если больной не заглядывает под юбку медсестре, пиши — безнадежен.

— И в какой отрасли медицины работаете, Олег Иванович?

— Психиатрия, Леша, — со вздохом ответил врач. — И психотерапия. Доктор медицинских наук, если вам угодно. Олег Иванович Барановский.

— Попал! — Алексей откинулся на подушку.

— В известном смысле недурно попал.

— В каком смысле? — опять вскинулся Алексей.

Олег Иванович отступил к креслу, сел, закинув ногу на ногу. Пошарил в кармане халата, выбросил на столик пачку сигарет и зажигалку.

— Если хочешь курить, пожалуйста.

Алексей пошевелился, курить, действительно, вдруг захотелось до одури. Но вспомнив про куцую рубашечку, остался лежать.

— Ой ты, господи! — поморщился Олег Иванович. — Иди, не стесняйся. Кому твои причиндалы интересны? Я же психотерапевт, а не гинеколог. Меня волнует, что у тебя здесь, — он постучал себя пальцем по виску, — а не то, что между ног болтается.

Алексей сначала сел на кровати, свесив ноги. Тело слушалось отлично, только слегка кружилась голова, но она была совершенно ясной и чистой, как небо за окном. Осторожно перенес вес тела на ноги. Ступни плотно и упруго вжались в пол, слабости в коленях не ощущалось.

Под пристальным взглядом Олега Ивановича Алексей, все же завернувшись в простыню, прошел по палате и опустился в свободное кресло, лицом к окну.

— Как самочувствие? Светлячков в глазах нет? — поинтересовался Олег Иванович.

— Порядок, живем дальше, — в меру бодро ответил Алексей.

Олег Иванович придвинул к нему сигареты и зажигалку. Алексей закурил.

Дым показался ему неприятным, с каким-то тухлым привкусом, будто сигареты сырыми пролежали в каком-то гнилом мешке. Затягиваться больше не хотелось. Пепельницы на столе не было. Он положил руку на колено так, чтобы дым не лез в нос.

— Итак, Леша, начнем прояснять ситуацию. Прежде всего, где? Ответ: в реабилитационном центре МЧС. — Олег Иванович вскинул ладонь, останавливая Алексея. — Почему ты и МЧС? Во-первых, потому что наше министерство причисляют к силовым. Некоим образом мы коллеги. Во-вторых, недавно наш центр был включен в реестр больниц неотложной помощи. Как правило, везут к нам пациентов при ликвидации ЧС в городе или если пациент имеет отношение к силовым ведомствам. Условия, как ты видишь, отличные, но мест, увы, не хватает.

— Но для меня нашлось, — вставил Алексей.

— Случайное совпадение: удостоверение в твоем кармане и наличие у меня свободной палаты. Из всех вариантов госпитализации, поверь, тебе выпал самый лучший.

— А мне сказали, везут в больницу МПС.

— Ловишь на противоречиях? Молодец, — усмехнулся Олег Иванович. — Мы на территории больницы МПС. Их министр нашему что-то задолжал, и нам достался двухэтажный особнячок. Ремонт и оборудование, естественно, за свой счет. Зато самое лучшее и современное. Ну, еще опыт вашего покорного слуги. Нет «горячей точки» и райна ЧС, где я бы не побывал. И пользовал ребят из всех органов и ведомств. Начал с матросиков на подлодке «Комсомолец», а заканчивал спецназом после Кизляра. Уже сбился со счета, сколько через меня прошло оперов, спасателей, прокуроров и фээсбэшников.

Алексей через силу затянулся. Не так хотелось курить, как отвести взгляд от пристальных прозрачно-голубых глаз.

На стол лег листок бумаги.

— Тебе вместо пепельницы, — сказал Олег Иванович.

Алексей кивком поблагодарил, стряхнул пепел на листок.

— Ты кто по образованию? — спросил Олег Иванович.

— Я — опер, — разглядывая красный уголек сигареты, ответил Алексей.

— Скорее, юрист, нет?

— Нет, юрист — он в галстучке и с портфелем ходит. А я бандюганов выслеживаю и давлю.

Олег Иванович кивнул.

— Хороший ответ. Показательный.

— В смысле — показательный?

— Показательный — и все. Девяносто процентов моих пациентов именно так и отвечают: я — опер, я — прокурор, я — спасатель. — Олег Иванович придвинулся ближе, понизил голос. — Открою тайну, именно из-за такого взгляда на себя они здесь и оказываются. Внедряют себе в сознание установку, что они лишь ф у н к ц и я, человек-профессия, незаменимый профессионал, на котором все держится. Но человек — не киборг на службе закона. У него должны быть вполне очевидные человеческие потребности и простительные человеческие слабости. И ресурс прочности и живучести у него меньше, чем у табельного «макарова». Вашему начальству легче и проще вдалбливать вам в голову мысль о некой вашей исключительности и играть на чувстве долга. «Промывка мозгов» всегда дешевле, чем забота о полноценном отдыхе и адекватном развитии личности и психики подчиненных. Человек, считающий себя всего лишь и только опером, прекрасный подчиненный и функционер, но обречен как биологический объект. Как человек. Что собственно произошло? Леша Колесников, двадцати пяти лет, вместо того, чтобы выспаться и провести день на пляже и ночь с молодой здоровой женщиной, сцепив зубы, тащится на работу. И падает в обморок посреди улицы.

— Солнечный удар, — пробурчал Алексей.

Олег Иванович пристально посмотрел ему в глаза.

— Травмы головы, сотрясения мозга были?

Алексей, подумав, пожал плечами.

— Как без них? Я дзюдо занимался. Дважды в серьезных захватах участвовал. — Вспомнив мизерные познания в медицине, добавил: — Но удары в голову прошли без потери сознания.

Олег Иванович удовлетворенно кивнул.

— Картина примерно ясна.

— И каков диагноз, доктор?

Олег Иванович помедлил с ответом, оценивающе взглянул на Алексея.

— Диагноз — это факт. Весь вопрос в реакции на него. Вечер на улице — факт. — Он указал на окно. — Можно либо готовиться ко сну, либо будоражить себя предвкушением свидания.

Взглянув на сумерки за окном, Алексей невольно вспомнил о договоренности с Костей и едва совладел с нахлынувшим беспокойством.

— Ты, как я вижу, понял мою аллегорию.

Алексей затушил окурок. Вытер пальцы.

— Я готов выслушать диагноз.

— И принять его, как должно мужчине принимать вызов судьбы, — продолжил за него Олег Иванович.

Алексей, внутренне собравшись, как перед прыжком в воду, утвердительно кивнул.

Олег Иванович медленно провел ладонью по столешнице, словно стирая пыль. Алексей невольно проследил за движением его руки. Странно, но внутренняя пружина, которую он так старательно взвел, ослабла, и по телу разлилась приятная теплая слабость.

— Тогда держись… Еще раз повторю, тебе повезло. Соотношение плохого и хорошего во всем произошедшем в твою пользу. Никакой иронии. Голый факт. Который надо признать и принять как должное. — Ладонь вновь прочертила по столешнице плавную дугу. — Во-первых, ты не брякнулся головой об асфальт, а довольно аккуратно прилег. К тому же на виду у своих, которые быстро доставили тебя в отделение, уложили в тихом месте и как могли купировали припадок. Во-вторых, тебя доставили в один из лучших диагностических центров Москвы. Без утомительной госпитализации и очередей всего за несколько часов мы провели комплексное, весьма подробное обследование. Картина достаточно ясна. — Ладонь на секунду замерла, потом продолжила свой путь по столешнице. — Опухоль мозга, инсульт, височная эпилепсия, дистония, диабетический или гипертонический криз как возможные диагнозы отпали. И это отлично. Причина потери сознания и эпилептоидного припадка, как мне представляется, в черепно-мозговой травме, осложненной стрессовыми нагрузками и длительной интоксикацией.

Олег Иванович указал на окурок.

— Никотин — это яд для мозга. Хотя и неплохое седативное средство. Кстати, другим успокоительным оперов — водочкой — ты не злоупотребляешь. Сужу по состоянию печени. Но особо не обольщайся. Чем крепче физиология, тем больше страдает психика. С такой печенью, как у тебя, есть шанс допиться до алкогольных психозов. — Он мягко улыбнулся. — А лучший способ сбросить стресс — это восьмичасовой сон после часового секса. Ты когда, кстати, последний раз на бабе возлежал?

— Это так важно? — насупился Алексей.

— Судя по данным сканирования твоей простаты, весьма. — Олег Иванович медленно, гипнотизирующе медленно, сжал пальцы в кулак. — Итак, диагноз — черепно-мозговая травма с вышеперечисленными осложнениями. Если убрать негативные факторы, последствия ее могут больше не сказаться. Во-первых, бросить курить и пить.

Алексей внутренне похолодел.

— И бросить работу? — проглотив ком в горле, сипло произнес он.

— Вывод логичный, — кивнул Олег Иванович. — Но трудный. Даже, скажу, саморазрушительный для человека, считающего себя опером и никем другим.

— Вот так все запущено? — через силу улыбнувшись, спросил Алексей.

— Увы. Статья «шесть — б», если тебе угодно. С такой статьей служить запрещено. Но жить можно. И весьма неплохо. Потому в число ограничений входит: избегать стрессов, регулярно питаться, заниматься физкультурой, спать всласть, работать только в удовольствие и не наизнос, и много любить женщин. Но не по Шекспиру, а чисто физиологически. Лично я считаю, что это рай на земле. А ты?

— Со статьей?

— Для тебя так важна запись в бумажке? Через пять лет, если обмороки не повторятся и не начнутся нестерпимые головные боли, статья отпадет сама по себе. Если к тому времени сохранится желание вернуться в строй, милости прошу.

Алексей задумался.

— А если я опрокину ваш диагноз? — спросил он.

Олег Иванович, казалось, был готов к этому вопросу. Ответил с ходу.

— У тебя будет такая возможность. Я, как того требуют правила, проинформировал твое руководство. Завтра тебя отстранят от работы и направят на военно-врачебную комиссию для определения степени годности к службе. Учти, это госпитализация минимум на месяц в психо-неврологическом отделении. Будешь качать права и нарушать режим, припаяют какой-нибудь психоз. Типа эпилептоидно-паранойяльного. Я, конечно, передам данные наших обследований и на консилиуме, если на таковой пригласят, буду отстаивать свой диагноз. Считаю, что он точен, раз, и максимально корректен по отношению к личности пациента, два. Если говорить примитивным языком, то тебя просто заездили. При полном, кстати, на то твоем согласии. Будешь служить дальше, периодически будешь биться головой об асфальт, пока не расколешь черепушку. Потому что, как мне представляется, в ней живет внутренний протест против того, с чем ты сталкиваешься каждый день.

Алексей отвел взгляд. Обшарил глазами стену и уткнулся взглядом в пастель: рыбацкие лодки, раскрашенные яркими полосами, отдыхают на песке, песок кристально белый, с матовыми пятнышками следов человеческих ног, с моря наползает розовый рассветный туман. Полный покоя и неги пейзаж вдруг так ярко и глубоко проник в сознание, что Алексей почувствовал даже запах моря, сырых сетей, просмоленного дерева, умытых росой зарослей магнолий и ощутил кожей прикосновение первых лучей летнего солнца, пробившихся сквозь молочно-розовую кисею тумана.

И тут же вспомнилось другое. Из пропахшей карболкой, никотиновой смолой, бомжами и шинелями жизни…

…За дверью глухо бухало, словно бревном по воротам, после каждого удара сквозь щели прорывался утробный вой, время от времени слышался свистящий, надсадный сип надорвавшегося человека.

Алексей стиснул зубы, постарался не обращать внимания и идти своей дорогой, но ноги сами прилипли к протертому ковру. Он вдруг понял, что еще шаг — и станет фатально другим, тем, кем запретил себе становиться, едва получил корочки опера.

Он пнул дверь. Слава богу, оказалась не запертой, иначе снес бы замок к черту.

Картина соответствовала звуковому сопровождению: задержанный на полу, словно скрюченный приступом аппендицита, с белым, забрызганным испариной и кровью лицом, расхристанный опер в состоянии крайнего ража и служебного рвения над ним, нога занесена для удара. Гулкий звук мог исходить при судорожных соприкосновениях патлатой головы парня с боковиной стола. О происхождении других тоже догадаться труда не составляло: зверем выл хозяин головы, сопел, словно бревна таскал, хозяин кабинета.

— Твою мать, Жека! Совсем охренел? — выдохнул Леша.

Женя Любимов, опер ОБНОНа,[9] удивленно оглянулся.

— А, это ты. — Женя утер трудовой пот с лица. — Какие проблемы?

Он не видел ничего странного в катании ногами по полу живого человека. И Леша, по его понятиям, ничего против иметь не должен.

— Мудак, даже на улице слышно! — зло процедил Алексей.

— Понял, не дурак.

С таким аргументом Женя не мог не согласиться. Длинно выдохнул, кивнул и опустился задом на угол стола.

Подследственный, молодой парень в кожаных штанах, стоптанных казаках и порванной на спине черной рубашке, замер в позе эмбриона, закрыв голову руками. На пальце правой кисти серебром светился перстень в виде разлапистого листка анаши.

— Дурак у нас вон кто. — Доставая сигарету, Женя успел слегка ткнуть парня носком ботинка. — Взяли с пятью «чеками» героина на кармане. Как человека прошу сдать барыгу. Ни в какую. Слышь, урод! — Новым пинком он обратил на себя внимание задержанного. — Ты мне, срань, нафиг не уперся. Торчи на игле дальше, пока не сдохнешь. Мне барыга нужен. Сдашь его, пойдешь домой. Не сдашь — в камеру. Что не ясно? На тюрьме, между прочим, баланду не из маковой соломки варят. Ее на капусте гнилой варят. Капуста вставляет плохо, авторитетно тебе заявляю. Никакого прихода от нее, кроме поноса. На такой диете ты, чмо, через день от ломки загнешься. Будешь собственную мочу в вену колоть и поминать барыгу добрым словом. Ну, что, устроить тебе программу «Детокс» за счет государства, или говорить начнешь?

Женя выдохнул дым, стряхнул пепел на спину парню.

— Клиент доводам рассудка не внемлет, — ровным голосом констатировал он. — Придется продолжить объяснения при помощи ног. Руки, мразь, я об тебя марать не собираюсь.

Он спрыгнул с угла стола. Парень вздрогнул всем телом.

Женя, перекатив сигарету в угол рта, усмехнулся.

— Погоди! — почти выкрикнул Леша.

Из-под перемазанной сукровицей ладони снизу на него уставился глаз. Огонек надежды быстро погас, стоило парню разглядеть, что остановивший пытку одного возраста и явно с одного поля ягода с мучителем. Зрачок снова затопил мутный страх.

Леша отстранил Женю, все же принявшего позу футболиста перед штрафным ударом, сгреб под мышки парня, толкнул на стул. Тот заелозил, морщась, кое-как нашел положение тела, доставляющее минимум боли. Сидеть получилось только полубоком, наклонившись вбок, вес тела держа на предплечьях, упертых в колени.

Леша опустился на стул напротив. Руки тоже упер в колени, придвинувшись как можно ближе к парню. В ноздри сразу ударил кислый запах пота, несвежей одежды и страха. Запах страха, как бульдог, Алексей не мог спутать ни с каким другим и различал даже за плотным шлейфом парфюма.

По редким усам и бороденке парня ползла кровавая слизь. Из взлохмаченных волос, космами упавшими на лицо, торчал острый нос с синей горбинкой и зыркали два черных зрачка.

Мимоходом Алексей отметил, что парень физически гораздо сильнее субтильного Женьки и в других обстоятельствах, скажем, в темной подворотне, мог без проблем пересчитать и раздробить ему все косточки. Если Женька до сих пор считает, что можно отмахаться ксивой или прикрыться формой, то жизни так и не видел. Леша видел. И знал, что даже со стаей «металлических» торчков, типа этого парня, разделается, как медведь с фоксами. Конечно, не без труда, но уложит всех. Всех до единого на асфальт. Головой в асфальт.

Он вперил пристальный взгляд в два уголка глаз, сверкающих в густых космах волос. И отчетливо себе представил, что именно бы делал, схлестнись они с парнем один на один в темном укромном месте. Именно там, а не в кабинете с сержантами за дверью. В кабинете легко быть крутым. А там — в темноте и без свидетелей на голый понт никого не возьмешь. Если кишка тонка, ее ножиком быстро вспорят.

Парень учащенно задышал, глаза налились кровью. Алексей не отпускал мертвой хватки своего взгляда. Бурил и карябал им, как каленой спицей.

С минуту накал схватки не ослабевал. Потом парень сбился с ритма, глаза дважды вильнули в сторону. Он спохватился, еще раз попытался войти в клинч, но быстро сдался.

Дыхание сделалось затаенным, едва слышным, теперь только слабые, незаметные струйки воздуха тревожили кровавые бусинки, повисшие на редких усиках. В глазах мутной плесенью плавала покорность. Только губы еще кривились в вызывающей ухмылочке. Вскоре и она исчезла.

Парень, не выдержав торжествующего взгляда Алексея, отвернулся. Подхватив его за перемазанный подбородок, Алексей вернул его голову в исходное положение.

— Адрес? — тихо, без нажима произнес Алексей.

Взгляд парня заметался, потом замер. И умер. Глаза сделались стеклянными.

— Улица Лавочкина, третий дом от остановки. Четвертый этаж. Квартиру не помню. Слева от лифта, — безжизненным голосом произнес он.

— Они, блин, как чукчи в тайге, живут, по ориентирам, — вставил из-за спины Женька.

Алексей отмахнулся: «Не встревай».

— Поедешь и покажешь.

Парень мотнул головой, но вырвать бороденку из цепких пальцев Алексея не смог. Сразу же сник.

— Поедешь и покажешь, — повторил Алексей. — Сколько там герыча?

Парень помялся и выдохнул:

— Пятьдесят грамм.

— Не врешь?

— Кислый сам хвастался. Они у него в магнитофоне заныканы. В коробочке от киндерсюрприза.

Женька за спиной восторженно охнул.

— Очень хорошо. Как зовут?

— Меня? Юра.

— Кислого как зовут?

— Кислый и зовут.

Он дрогнул плечами, ожидая удара в живот. Удара не последовало. Алексей даже не пошевелился. Давил взглядом.

— Сейчас с твоих слов Евгений Семенович оформит агентурное сообщение. Для проверки информации мы поедем в адрес. Ты войдешь в хату, скажешь, что все чеки уже сбыл, клиенты еще просят. Купишь еще столько же. Деньги мы тебе дадим.

— Меня же порежут! — слабо трепыхнулся парень.

Алексей отрицательно повел головой.

— Купишь и уйдешь. Мы войдем следом и примем барыгу, как полагается. На меченых деньгах и Евгении Семеновиче в виде подставного покупателя. Так будет записано в протоколе. Думаю, Кислый возражать не станет. Хату обшмонаем в присутствии понятых, извлечем героин из тайника. И законопатим твоего Кислого хорошо и надолго. Ясно?

Судя по глазам, парень начал соображать.

— Это не все. За то, что Евгений Семенович внесет в протокол свою фамилию вместо твоей, ты, Юра, ему должен. Должен раз в неделю приходить и в милых интимных подробностях рассказывать все: кто что куда колет, кто что толкает и где хранит. Ясно?

Алексей разжал захват, и парень откинулся на спинку стула.

— Я не слышу ответа «да», — с растяжкой произнес Алексей.

Парень свесил голову, сальные патлы упали до колен.

— Да, — еле слышно выдохнул он.

Алексей встал. Вдруг до одури захотелось в душ, смыть, соскрести с себя невидимую слизь. Никакой радости или удовлетворения от раскола клиента он не чувствовал. Хоть и не замарал рук мордобоем, а на душе все равно дерьмово. Как ни крути, а сыграл роль «доброго следователя», вытирающего сопли и кровь у запуганного насмерть «злым». Чем тут гордиться?

Женька вылетел следом за ним в коридор. Чуть не прыгая от восторга, заглянул в лицо.

— Леха, ты артист! Блин, Броневой в роли Мюллера. За минуту до жопы расколол! — застрекотал он. — Рассказать — не поверят. Да чтобы Юра-Кич своих сдал, такого не в жизнь не было. Сколько его по полу ни катай. Все, все, братишка, держи пять. Как барыгу закроем, с меня стакан.

Он стал совать узкую потную ладошку.

Алексей, скрипнув зубами, до хруста смял ее в своей. Притянул Женю к себе, процедил в побелевшее, искаженное болью лицо:

— Знаешь, куда водяру себе налей?! Еще раз, сука, услышу хоть писк из твоего кабинета, самого по полу прокачу. Неделю кровью ссать будешь. Ясно?

Он оттолкнул оторопевшего Женьку. Сделав два шага, оказался у своего кабинета, пинком распахнул дверь и пинком же закрыл за собой…

…Олег Иванович не отпускал взгляда с лица Алексея. Чуть покачивал головой, кивая тому, что сумел в них прочитать.

Дождался, когда Алексей вернулся из прокуренных, отравленных болью и страхом кабинетов ментовки, в бело-розово-золотистый рай палаты. Вернулся совершенно разбитым, больным и постаревшим, показалось, на пятьдесят лет.

Перехватил беспомощный взгляд Алексея, брошенный в окно, где уже до фиолетовых теней загустел вечер.

Олег Иванович гугукнул и отвалился на спинку кресла.

— Проблема не в том, что тебе нельзя выйти. Твоя проблема в том, что тебе некуда идти.

Алексей прислушался к себе. Гнетущая, удушающая правда действительно состояла в том, что идти было некуда и жить незачем.

— Но это так тебе кажется, — продолжил Олег Иванович. — Потому что еще считаешь себя опером. Правда, смирился с тем, что перегрузки выбили тебя из седла. Думаешь, влезешь в седло и все станет на свои места? Нет, Леша. Только кардинальная смена образа жизни, другого пути у тебя нет. Я могу помочь тебе. Обязательно помогу. Не ты первый. Увы, не ты последний. Главное, не считай, что сломался.

— И в мыслях не было, — не совсем уверенно произнес Алексей. Поморщился от того, что так неловко соврал.

— Спортом занимался? — неожиданно сменил тему Олег Иванович.

— Дзюдо. Мастер спорта.

— Здорово. Красивая борьба. Завидую, черт возьми. — Голос его звучал вполне искренне. — А я начинал вольником. Крестьянская борьба. Одно сопенье да пуканье, никакой эстетики. Потом штангой занялся. Юрия Власова знаешь?

Алексей кивнул.

Олег Иванович просиял лицом.

— Власов — это же ого-го! Легенда, кумир, герой молодежи моего времени! Мечта человечества. Интеллектуал, поднимающий над головой штангу в двести кило. Мудрец с фигурой титана! Люди штурмом брали кассы, чтобы попасть на соревнования, когда он выступал. Какой там, к черту, Филя Пугачев в Олимпийском. Тьфу! Власов — это аншлаг, полный зал. И никаких гормонов, стероидов и прочего дерьма. Все чисто, честно, открыто. Подошел к штанге, подумал, поднял, улыбнулся, бросил. Чудо! Благодаря Власову я в тяжелую атлетику и пошел. Просто заболел. Но! — Он вскинул палец. — Дошел до кандидата в мастера спорта и понял — все, предел. И ушел. Ушел здоровым. А кто дальше корячился, все кончили травмами позвоночника и разрывами связок. На сколько сокращается позвоночник при олимпийском рекорде, знаешь?

— Нет.

— На пять сантиметров! И возвращается в исходное положение спустя несколько часов.

— К чему это вы клоните?

— К тому, Леша, что всему есть предел. И почувствовав его, надо уметь отступить. Мой кумир Власов тому печальный пример. Сейчас это насквозь больной человек, перенесший не одну операцию. А я, кого он научил быть сильным, здоровым и умным, сижу перед тобой. Сильный, здоровый и умный. Имеющий силы, знания, опыт и возможности помогать другим.

Олег Иванович поднялся из кресла одним мощным рывком, встал у окна, заложив руки за спину. Помолчал, разглядывая парк. Между деревьями уже зажглись фонари, хотя небо было еще светлым.

— Прими душ, Леша. У тебя в волосах гель. Когда энцефалограмму делали, измазали. — Он развернулся. — Потом оденься и иди на вахту. Получи барсетку, документы и мобильник. Можешь ехать домой.

— Я думал, что вы меня на месяц закрыли.

— Нет. Госпитализируют тебя перед комиссованием, скорее всего, в ведомственную больницу. Сюда ты придешь, если станет невмоготу. Я помогу тебе, обещаю. Новую жизнь начать не просто. Почти как умереть. Зато жить потом можно долго. Долго и счастливо.

Он подошел и положил на стол визитку.

— Звони в любое время. Второй — домашний.

Алексей покрутил в пальцах прямоугольную картонку.

Фамилия, имя и отчество, напечатанные на ней, соответствовали тому, как врач представился: «Олег Иванович Барановский». Ниже курсивом перечислялись научные степени. Бросилась в глаза строчка: «почетный член международного общества психоаналитиков».

— Можно вопрос, доктор? — Алексей поднял взгляд. Постарался, чтобы он не выглядел чересчур ментовским, а голос звучал нейтрально.

— Конечно.

— У вас очень странная клиника. Интересно знать, почему все процедуры проводились в бессознательном состоянии больного?

Олег Иванович хохотнул и растянул губы в улыбке. Вполне органичной и искренней, как показалось Алексею.

— Да, парень, трудно будет тебя на пенсию выпихнуть. Опер он и есть — опер. — Он провел пальцами по лицу, сминая морщины. — В бессознательном состоянии находился ты сам, без нашей помощи. Обычная защитная реакция организма на чрезмерный стресс. По сути, отсыпался за все годы службы. Честно говоря, нам было удобно, хлопот меньше. Спишь ты или нет, комплексному анализу крови, по которому мы можем установить четыреста болезней, без разницы. Рентгенту и томограмме — тоже.

— А это откуда? — Алексей показал след от укола на сгибе локтя. — И главное — что? Одни вкололи в отделении, второй — у вас.

Лицо Олега Ивановича стало серьезным.

— Леша, первое, умерь свой следаковский пыл, или ночью уйдешь в такой криз, что на стену бросаться станешь. Второе, «скорая» сделала инъекцию седуксена. Слабенький седатив. Всего «кубик». Для такого быка как ты это пять капель валерианки. В моем журнале, кстати, врач «скорой» оставил соответствующую запись, можешь проверить. У нас тебе сделали инъекцию «жидкого серебра». Стопроцентно безвредный укол. Входит в процедуру снятия компьютерной томограммы мозга. Сейчас пописаешь и все из организма выведешь.

— А унитаз в темноте светиться не начнет? — с ернической улыбкой спросил Алексей.

Олег Иванович коротко рассмеялся.

— Нет, не надейся. Кстати, таким ты мне нравишься. А то сидишь, как геморройный дед на толчке. Угрюмый и злой на весь свет.

Он протянул раскрытую ладонь. Судя по хватке, не врал, пальцы знали, что такое гриф штанги. Алексей постарался, чтобы и его пожатие не было дряблым и безвольным.

Олег Иванович удовлетворенно гугукнул. Потрепал Алексея по коротко стриженным волосам. Заглянул в глаза.

— Кстати, если не воспользуешься случаем и не возьмешь у Наташки телефончик, напишу диагноз «психосоматическая импотенция». Вот тогда ты у меня и получишь курс из ста уколов. Прямиком в причинное место.

Он прошел к двери, взялся за ручку. Оглянулся.

— И мой телефон не теряй. Удачи! — бросил он, взмахнув рукой.

Вышел, плотно прикрыв за собой дверь.