"Черная Луна" - читать интересную книгу автора (Маркеев Олег Георгиевич)

Лилит

Вода бурлила, словно готовилась закипеть, но оставалась прохладной и нежной, как в лесном ручье. Маленькие пузырьки остро покалывали кожу. В теле вялая истома медленно уступала место тугой бодрости, искристой и злой, как эта пенящаяся вода. Лилит потянулась, прикусила губы и застыла, ловя каждое прикосновение тугих струй. Почувствовала соленый привкус на губах, вспомнила, и от этого ласка воды сделалась еще нестерпимей, еще острее…

…Камень гладко отсвечивал, как бедра завалившейся в траву женщины. Послушник стал медленно оседать, рукоятка ножа чуть не выскользнула из пальцев Лилит от навалившейся на клинок тяжести. Послушник выкинул руки, словно хотел прижать Лилит к своей черной одежде, пропахшей ладаном и свечами, но она двинула нож вперед, толкая послушника к камню. Послушник закинул голову, а потом медленно завалился, широко разбросав руки. Нож остался у нее в руке. А на груди послушника заблестело и стало расти влажное пятно.

— Еще раз, — подсказал Хан.

Она взяла нож обеими руками, прицелилась и вогнала клинок туда, где под одеждой бился тугой черный родничок. Послушник дрогнул, тяжелые армейские сапоги проскребли по земле, и он затих.

Она встала над ним: белое лицо, рот полураскрыт от застрявшего в горле крика.

Хан выдернул нож из груди послушника, прошептал что-то резкое, нечеловеческое, словно птица тихо вскрикнула. Клинок, вспыхнув в лунном свете острым ребром, с хрустом вошел в распахнутый рот.

Лилит не успела охнуть, как он вытащил нож и с силой пригнул ее голову прямо к лицу мертвого. А во рту уже бурлила, клокотала пенящаяся струя, словно проткнули мех с молодым вином. Она поняла, чего от нее хочет Хан, припала к резиново-тугим губам. Горячая струя ударила в горло, она чуть не захлебнулась, хотела оторваться, глотнуть воздуха, но Хан не дал, крепче вдавил руку ей в затылок. И тут она почувствовала вкус напитка, соленый и жирный, как горячий бульон. Проглотила все, что набралось во рту, и сразу же его забило новой струёй. Голова пошла кругом. Тошнота заставляла судорогой заходиться живот, а она все глотала и глотала…

Оторвалась, почувствовав, что еще немного, и сердце не выдержит бешеной скачки. Покачнулась на ослабевших ногах. Вцепилась в плечо Хана.

— Нож, — прохрипела она, с трудом разлепив липкие от крови губы.

Опустилась на колени. Подняла сжатый в руках нож к небу. Клинок, показалось, насадил на острие круглый бок луны.

Она знала слова, помнила, но в эту секунду показалось, они сами рождаются внутри, дикими беспощадными пчелами срываются с губ и несутся вверх, туда, где слепли звезды и мутным глазом безумца смотрела вниз луна.

— Творение Невыразимого Имени и Безбрежная Сила! Древний Его Величество Хозяин тьмы! Ты холодный, неплодородный, мрачный и несущий гибель! Ты, чье слово, как камень, и чья жизнь бессмертна. Ты, Древний и Единственный непроницаемый. Ты, кто лучше всех исполняет обещанное, кто обладает искусством делать людей слабыми и покорными, кого любят больше всех, не знающий ни удовольствия, ни радости. Ты, старый и искусный, непревзойденный в хитрости, оставляющий лишь руины и развалины. Приди сюда и прими жертву. Имя твое — Рогатый бог Гернуннос! Трижды три раза произношу твое имя, Бог ведьм, и прошу принять эту жертву. — Зажмурилась и, раскачиваясь всем телом, стала чертить клинком письмена. — Эко, эко, Азарак! Эко, эко, Зомерак! Эко, эко, Гернуннос! Эко, эко, Арада! Багаби лача башабе, ламак кахи ачабада, Кареллуос! Ламак, ламак Бахалиас, габахаги Сабалиас, Бароулас, лагос ата фемоилас, Харрайя! [5]

Она широко распахнула глаза. Прямо над их головами, там, куда указывал клинок, в небе задрожала звезда, сорвалась, чиркнула от зенита до горизонта, оставив за собой искристый след.

— Свершилось! — Она выдохнула, уронив руки. Хан завозился за спиной. Перед ней упал на землю тряпичный комок.

— Что это? — потухшим голосом спросила она. Он осторожно вытащил из ее пальцев нож.

— Разверни.

Липкими пальцами Лилит развязала узелок. Горстка бижутерии. Присмотрелась, стала разбирать. Оказалось, с дюжину бус. Света едва хватало, чтобы разглядеть их на белой тряпке.

— Что это? — Оглянулась на Хана. Лица не рассмотрела, только темный овал на фоне неба. Но увидела отведенный для удара нож.

— Выбери свое, — прошептал Хан. Положил руку на ее плечо, прижал колено к спине: ни вырваться, ни вскочить.

Она перебрала в пальцах ниточки бус. Одни были теплыми, другие — каменно холодными, безжизненными, как стекляшки. Вдруг одно кольнуло пальцы, хотя шарики были абсолютно гладкими, как налитые ягоды.

Она подняла ожерелье к свету. Черные бусины, тугие и гладкие, как волчьи ягоды.

— Да, госпожа. — Цепкие пальцы Хана разжались. — Оно твое.

Когда лодка, беззвучно скользя по мертвой воде, отплыла на середину озера, она открыла глаза, безучастно следила за плывущими в высоте звездами. Поиграла тяжелыми бусинками, обвившими шею. Камни казались горячими.

— Что бы ты сделал, если бы я ошиблась?

— Убил, — ответил Хан на выдохе, всаживая весла в черную воду.

— А теперь?

— Теперь ты моя госпожа.

Она усмехнулась, провела влажной ладонью по губам. Соленый привкус еще остался. Святая кровь первой жертвы…

В ванную вошла Нина. Сунула руку в воду.

— Боже, это же ледник! — ужаснулась она. — Как ты терпишь?

— Мне нравится, — прошептала Лилит, не открывая глаз.

— Ну ты дикарка!

Лилит знала, что сейчас Нина разглядывает ее тело укутанное шлейфом пузырящейся воды. Стесняться было нечего, она знала, что у нее безупречное тело амазонки, упругое и сильное. Пальцы Нины скользнули по груди, крепко сжали сосок, Лилит поморщилась и открыла глаза. Хватило одного взгляда, чтобы Нина отдернула руку.

— Ты изменилась, Ли, — обиженно прошептала Нина.

— Ну я же еще расту, — усмехнулась Лилит, подняла над водой ногу. — Посмотри, что там щиплет.

Нина пощупала небольшую царапину чуть ниже колена. Лилит недовольно поморщилась.

— Шляешься неизвестно где, — проворчала Нина, легко шлепнула по бедру.

— Ревнуешь?

Нина ничего не ответила, только поджала губы… Села на пуфик перед зеркалом, сбросила с плеч халат. Уставилась на свое отражение, задумчиво барабаня пальцами по столику.

Лилит сквозь полуприкрытые веки наблюдала за Ниной.

Для женщины, проскочившей тридцатилетний рубеж и затормозившей у отметки «сорок», ее тело можно было считать великолепно сохранившимся. Именно, сохранившимся, не без злорадства уточнила Лилит, уж она-то знала, каких усилий стоила Нинина красота. К сорока пяти, когда «баба ягодка опять», Нина превратится в плотную засахаренную ягодку, ни срока, ни вкуса, ни цвета, ни запаха, одни консерванты. У нее были все задатки стать аппетитной пышечкой в стиле Мэрилин Монро, но Нина задалась целью превратить себя в сушеную воблу. Все доходы, свои и любовников, Нина тратила на борьбу с природой, которая неумолимо брала свое. Шейпинг, степ-аэробика, тренажеры, три диеты одновременно, витамины и травяные отвары — все шло в бой против каждого килограмма живого веса и каждой лишней морщинки.

— Допрыгаешься, девочка, — процедила Нина и стала массировать подбородок.

— Это ты мне? — Лилит с головой ушла под воду, а когда вынырнула, наткнулась на жесткий взгляд Нины.

— А кому же еще?

— Нинон, а тебе не кажется, что ты ведешь себя так, словно я твоя собственность?

— Для этого я тебя слишком редко вижу. — Нина отвернулась. — Особенно в последнее время.

— Делай что хочешь — вот закон! — продекламировала Лилит, вскинув руку, как патриций в сенате Рима.

— Ты слишком буквально понимаешь абстрактное. — Нина принялась легко пошлепывать себя по щекам. — Эту сентенцию выдал Алистер Кроули. Но ни одна женщина, связавшаяся с этим сатанистом, добром не кончила.

— Что лишний раз подтверждает, что свобода — удел избранных, — возразила Лилит. — Большинству она просто противопоказана. А я делаю что хочу и нахожу это естественным.

— Конечно, теперь у тебя опять есть то, что делает тебя сильной. Интеллект, эгоизм, чувственность. — Нина покосилась на Лилит, перевернувшуюся на живот. — А вспомни, какой ты ко мне пришла! Маленькая, издерганная, затравленная девчонка. Ершилась, как волчонок. Бредила, скулила по ночам.

— Ниночка, ну если никто не додумался лечить меня, как ты? Я жертва экспериментов Франкенштейнов от психиатрии. Меня, можно сказать, изнасиловали, вдули в самый мозг. А ты зализала, в прямом и переносном смысле, то, что от меня осталось. — Лилит протянула руку, коснулась бедра подруги, заметив, что та готова взорваться. — Прости меня, гадину. Ты хорошая, добрая, умная. Кстати, почему бы тебе книжку не написать или докторскую не защитить?

Нина вздохнула, удержала ее пальцы, царапнув себя по бедру.

— Ли, лягушонок ты мой, да кто же мне позволит?

— Ой да и не такое публикуют! — Лилит села, поджав под себя ноги. — Ради прикола, а? «Материализация психозов устойчивых шизиков без гипноза и клизмы». Или что-то вроде этого. Нобелевскую дадут за одно название!

— Издеваешься? — Нина испытующе посмотрела на Лилит.

— Даже не думала! — сыграла обиду Лилит. Отдернула руку и вновь вытянулась в воде. — Скажи, Нинон, а ты не в «Твин Пикс» это подсмотрела? Там у мужика крыша поехала, а врач ему начал подыгрывать. Всей гостиницей играли в войну южан с северянами. С барабанами маршировали, из игрушечных пушек стреляли. А потом сели подписывать перемирие, и тут выяснилось, что южане победили. Мужик считал себя генералом Грантом, уже взял перо, но тут, видно, вспомнил школьный курс истории США — и брык в обморок. А встал — и все о’кей. Так разве бывает?

— Бывает, — кивнула Нина. — Провокация психоза. Методика редкая и опасная. У нас почти не применяют, проще аминазин в задницу вколоть. Дешево и сердито.

— Но ведь только ты додумалась создать секту в лечебных целях, да?

— Возможно, — пожала плечами Нина. — Хотя ничего оригинального в этом нет. Ну бредят люди магией и всякой ересью. На костер тащить нельзя, лечить пока рано. Что с ними делать? Создать псевдосекту, пусть дуркуют, сколько влезет. У шизопатов в остром периоде психика регрессирует до уровня двенадцатилетних детей; они такие же внушаемые и такие же неуправляемые. Половые импульсы уже мощные, а выхода через адекватное поведение еще не получили, осознание отстает от поступков, повышенно эмоциональны — значит, доминирует правое полушарие, миф заменяет знание. Короче, взрослые дети. Так почему бы им не создать площадку, где могут беситься под присмотром профессиональной няньки?

— С дипломом психологического факультета МГУ, — невинным голосом добавила Лилит.

— Ли! — Нина в сердцах шлепнула по столику. — У меня и так неприятности.

— Извини, я же не знала. Что случилось?

Нина с треском провела гребнем по волосам.

— Мамаша Игоря объявилась. Ныла тут полдня.

— А ты мне не сказала… И что ей от тебя надо?

— Черт ее знает! Дура набитая, раньше за сыном следить надо было. Хватило ума рожать парня без мужика, а теперь виноватых ищет. У Игоря был классический невроз на почве бабьего воспитания. Со мной он перебесился, поиграл в магию да успокоился. Это ее проблема, если недосмотрела. Попробовал мальчик ЛСД, крышу сорвало моментально. Ты не слышала о новом определении наркомании? — Она оглянулась на Лилит, та отрицательно мотнула головой. — Считается, что это невроз, вытесненный в физиологию. Ну, например, страдает человек от неразделенной любви к красавице. А сам — конек-горбунок с кепкой. Другой взъярится и сделается Наполеоном. «Солдаты сорок веков смотрят на вас с этих пирамид! Императору, ура! Гвардия не сдается!» — Она взмахнула щеткой над головой. — Невроз, реализованный в истории. А другой просто хлопнет стакан, потом другой. Окосеет и гоголем по деревне рулит, стекла неверной бьет, а ему — морду. Потом еще стакан, уже по привычке, когда на душе тяжко. Через год-другой его уже можно в алкоголики записывать, печень ни к черту, почки по утрам «стреляют», характер сволочной сделался. А какой он алкоголик? Невротик нереализовавшийся, вот и все! Так что, после того, как Игорь начал глюки от ЛСД ловить, простите, с меня взятки гладки. Пусть лучше вспомнит, что он ко мне попал после двух попыток суицида на почве мамашиных похождений!

— И ты ей так и сказала?

— Нет, естественно. Утешала, как могла. Кто же знал, что его зеки в монастыре прикончат! — Нина передернула плечами. — Бред совковый!

— Слушай, Нинон, а ты ей не рассказала, что на правах Великой жрицы трахнула ее сыночка?

Нина уронила руку на колени.

— Ли, как ты можешь… — протянула она, уголки пухлых губ стянуло к подбородку. — Сучка ты все-таки!

— Есть немножко, — улыбнулась Лилит. — Нет, я понимаю, мальчик молоденький, глазки бархатные, щечки пушистые…

Нина хотела возмутиться, но лишь гортанно хохотнув, махнула рукой.

— Ну тебя к черту, Ли! С тобой серьезно нельзя разговаривать. — Она придвинулась к зеркалу. Закрыла глаза, осторожно стала втирать крем в веки. — Между прочим, первый раз это было из чисто терапевтических соображений. Мальчик рос без мужика в доме. Что он видел? Бабьи тряпки по всем углам, подружек мамаши, таких же феминисток озабоченных, да вереницу мужиков разной степени свежести. Вывод: латентный Эдипов комплекс. Как его нейтрализовать? Только овладев женщиной старше себя. Он и в группу к нам пришел именно за этим, можешь мне поверить.

— А может, ему не хватило? — Лилит слушала вполуха, покусывая согнутый палец.

— Меня?

— Нет, тут у меня сомнений нет. — Лилит продолжала разглядывать потолок: белые решетки, увитые пластмассовой зеленью. Вся ванная комната была в бело-зеленых тонах, как беседка на юге, а сама ванна цвета моря — зелено-голубая. — Допустим, ему не хватило того, что давала твоя псевдосекта. Согласись, это фуфло выеденного яйца не стоит.

— Ну я же не полная дура, чтобы давать им настоящее! — откликнулась Нина, не разжимая век.

— Вот он и пошел самостоятельно искать настоящее. Чем не версия?

— Да, выдвигать версии — это у тебя врожденное, — вздохнула Нина. — Лучше скажи, где тебя черти носят?

— С мальчиком гуляю.

— Ну-ну. А ногу с ним расцарапала?

— В темноте не разглядела.

— Двадцать с хвостиком девке, а она все по кустам лазит! — тяжело вздохнула Нина.

— Сама сказала, что у больных психика деградирует на уровень детского возраста. А у меня как раз обострение от жары.

— Вот за что люблю, что слушаешь невнимательно, а все запоминаешь!

— Только за это?

Лилит встала в ванне, вода все еще кипела, жадно облизывая колени. Стала ладонью стирать капельки со смуглой кожи. На Нину не смотрела, и так знала: та сейчас не отрывает от нее глаз. Ступила на колючий пластмассовый коврик, по замыслу дизайнера имитирующий газон, на цыпочках прошла к зеркалу. Заглянула в него, положив подбородок на плечо Нины.

— А мы смотримся. Черненькая и беленькая. Инь и Янь. — Она подмигнула своему отражению. Пригладила короткие темные волосы. Нина была натуральной блондинкой, чем несказанно гордилась.

Нина нашла ее ладони, еще влажные и упругие от воды, прижала к своей полной груди.

— Ли, что с тобой происходит?

— Все в порядке, Нинон. Не делай такое скорбное лицо. Мы же договорились, я делаю что хочу. Это закон.

Она скользнула губами по щеке Нины и выскочила из ванной,

Прошлепала на кухню, оставляя за собой мокрые следы. Налила в чашку остывший кофе, взяла яблоко. Надкусила. Осмотрелась вокруг. Брезгливо наморщила носик. Ничего не изменилось.

То, что оставалось неясным в общении, Лилит добирала, разглядывая вещи человека. Нина, в этом Лилит уже давно не сомневалась, в своей битве со временем окончательно потеряла все ориентиры.

В углу оконной рамы примостилась маленькая иконка с седобородым стариком. На бра в виде менторы — иудейского семисвечника — болтался медный колокольчик из буддистского монастыря. На двери холодильника выписывал кренделя ногами круглолицый Кришна — плакат подарили на ежегодной тусовке бритоголовых с барабанами. В квартире Нины царил хаос эпох и культов, в точном соответствии с тем хаосом, что бушевал в ее голове.

Первый муж был намного старше молодой аспирантки Ниночки. Что окончательно свело с ума профессора — внешние данные или умение Нины тайно гипнотизировать своими маслянисто-коричневыми, как перезревшие маслины, глазами, а, может, еще что-то, от чего старика среди ночи разбил второй инсульт, осталось неясным. Возмущенным родственникам достались профессорская библиотека и старая мебель, выброшенные из квартиры молодой вдовой. К этому времени Нина уже поняла, что вести душеспасительные беседы в кабинете психологической разгрузки на каком-нибудь заводе или вытирать сопли побитым женам в районной поликлинике — не ее стезя. Диссертация, с грехом пополам принятая погодками и друзьями не ко времени околевшего мужа, по сути ни чему не обязывала. Ни новоиспеченного кандидата наук ни государство. Оно как раз озаботилось собственной перестройкой, а Нине пришлось самой строить свою судьбу.

Времена пошли лихие, только крутись. Среди коллег она одной из первых поняла, что умных научных слов для врачевания душ мало. Дорвавшийся до запретного чтива народ желал непонятного, чертовщины и энергетики. Десятка книжек в мягких обложках вполне хватило для пополнения словарного запаса. И, дав объявление в эзотерической газетенке, Нина стала ждать, когда косяком пойдут желающие болеть и лечиться «по Кашпировскому». А число таких, как вдруг выяснилось, по мере демократизации растет в геометрической прогрессии.

Вторым мужем молодой энергичной хозяйки центра нетрадиционной медицины стал комсомольский кооператор. Разница в возрасте, само собой, она, как ружье на сцене, в третьем акте непременно бабахнет. Но рвануло раньше. Молодой человек так несся по жизни вперед и вверх, что не разглядел разбросанных для особо рьяных противопехотных мин. Спешил на ваучерный аукцион по продаже алюминиевого комбината, а вернулся в цинковом ящике. Нина утешала себя тем, что кое-что, не без ее влияния, молодой человек успел переписать на ее имя. Хватило на черный день и на все последующие. Квартиру в уютном московском дворике с видом на высотку МГУ продавать не пришлось.

В оклемавшийся от передряг и безденежья «свет» Нина вышла под руку с седовласым американским финансистом. Разница в возрасте бросалась в глаза, что придавало паре дополнительный шарм. Кто мог, сдержался, остальные умерли от зависти. Нина обрела почву под ногами и еще больше похорошела. Финансист, довольный удачной покупкой и прилагающейся в качестве подарка «клубной карточкой» московского бомонда, просто сиял от счастья. Правда, предлагать руку и сердце не спешил. Нина не настаивала, бумажник финансиста и так был в ее руках, а добраться до основного капитала при умелом обращении особого труда не составляет, но сей факт она собиралась засвидетельствовать не по убогим российским законам, а брачным контрактом, зарегистрированном в Штатах.

Метание между стариной и модерном добром не кончаются. Это только по поговорке считается, что старый конь пашет неглубоко, но борозды не портит. Нормальный старый конь не пашет вообще, бережет остатки здоровья. На этой почве у Нины случилось легкое недомогание. Пришлось прибегнуть к радикальным мерам, но тут выяснилось, что у выходца из страны Дяди Сэма чувство собственника доведено до абсурда: сам не ам, но и другим — шиш. Финансист, вовремя поставленный в известность о бойфренде Нины ее же лучшей подругой, поставил вопрос ребром. Нина оказалась перед выбором: либо смириться с положением сопровождающей, получающей оговоренный оклад и гарантирующей, что шептаться и хихикать за спиной финансиста не будут, либо остаться у разбитого корыта. А ее роль с радостью возьмет на себя подруга, предварительное согласие которой уже получено. Нина умело закатила истерику, чем выиграла неделю на размышление.

Тупиковая ситуация рассосалась сама по себе, раз в жизни подсобило родное государство. Грянул кризис девяносто четвертого года, Гайдар колобком выкатился из кресла, банк, который облагодетельствовал своими консультациями американец, издал прощальный гудок и «Титаником» пошел ко дну. Петлявший между Белым домом, американским посольством и валютной биржей седовласый бизнесмен неожиданно вильнул налево, ненароком заскочил в Шереметьево и — «пролетая над вашей страной, позвольте поприветствовать весь советский народ». До Америки, кстати, не долетел. Десантировался в районе Парижа, но весточек не присылал. От имени народа, заподозрившего что-то неладное, приходили какие-то вежливые люди в штатском, но ничего в профессорской квартире, подвергнутой капитальному евроремонту, не нашли.

Нина вздохнула, вытерла слезы и решила жить дальше. На что жить, она знала. Народ за это время окончательно сдвинулся на магии и прочей парапсихологии, босые кришнаиты сигали через сугробы, в телевизоре крутил пальцем патлатый гуру Аум Сенрикё вещал истины под космические мелодии сводного образцово-показательного симфонического оркестра бесновались Марии-Дэви-Христосы и плескались в тухлых прудах баптисты. Идея создать на базе чахнувшего медицинского центра собственную секту родилась сама собой. Диплом МГУ и степень гарантировали от неприятностей, в любой момент все можно было списать на психотерапию или на научные исследования. К тому же Нина не перегибала палку, в тоталитаризм не играла, просто потому, что не имела к нему никакой тяги.

— Хали-гали Кришна, хали-гали Рама, — промурлыкала Лилит любимую песенку. Прислушалась к перезвону флакончиков и баночек на туалетном столике. Нина, невыспавшаяся, но веселая — Лилит заявилась в первом часу — восстанавливала красоту.

«Глотку ей перерезать, что ли?» — подумала Лилит, сама удивившись, как легко об этом подумалось. Сморщила носик, махнула рукой. Для себя уже решила, что с Ниной пора завязывать, а как — вопрос времени и настроения.

Пританцовывая, прошла коридорчиком в соседнюю комнату.

«Немножко тайны, побольше непонятного и вдосталь секса, вот и все, что им требуется, — как-то раз поделилась Нина формулой успеха. — Понимаешь, любая организация — плод невроза ее лидера. И служат в ней те, которые в той или иной мере соответствуют „клинике“ лидера. Кто спит с шефом, кто стучит ему, кто тихо ненавидит, кто самозабвенно корпит над бумажками, кто вытирает ему сопли и гладит по головке — все реализуют свои комплексы и неврозы. Поверь, такая организация будет существовать вечно, потому что все подсознательно заинтересованы в том, чтобы эта сладкая пытка продолжалась вечно. Фирма, партия, секта все живут так. И им хорошо, потому что если все дружно больны, то все — здоровы. Найди свое место в этом опрокинутом мире, и ты станешь счастливой».

Лилит подошла к краю огромной кровати. По разумению Нины, это низкое ложе и было тем самым местом, где следовало обрести счастье. Своим правом самозваной Великой жрицы она пользовалась в полный рост, через ее постель прошли все члены секты, по очереди, попарно и более, вне зависимости от пола и возраста. Действительно, организация вовсю обслуживала проблемы ее лидера.

Покрывало из тонкого шелка, два черных квадрата, два белых. Конечно, все гармонировало с интерьером спальни, не зря же старался Игорь, недоучка-дизайнер. Знал ли он, что постелил боевой стяг тамплиеров — священный Босеан? Вряд ли. Лилит знала. Нина — нет. Она заблудилась во времени и не разглядела ту, новую и страшную, что оказалась рядом.

Но даже тогда Нина не соврала, зло, мерзко напомнила она, что Лилит упала сюда израненная, полураздавленная. Лилит знала, что обязательно встанет и все падут перед ней на колени. В обожженном мозгу уже тогда зло и настойчиво бился молоточек, не давая забыть обретенное в бредовых снах знание. У нее было все необходимое, чтобы создать «пирамиду ведьмы»: сильное злобное воображение, огненная воля, непоколебимая воля и тайна, в которую она никого не собиралась посвящать. Требовалось лишь время, чтобы прийти в себя и окрепнуть. И когда Сила ведьмы сложилась в пирамиду, первой покорилась Нина, из Великой жрицы незаметно превратилась в рабыню.

Лилит сорвала покрывало, закуталась в него по плечи. Постояла, вздрагивая от холодных прикосновений шелка к телу. Танцующей походкой прошла к окну, подняла жалюзи, впустив в комнату свет.

Город, лежащий в низине, купался в солнечных лучах. Утро предвещало жаркий летний день.