"Скалолазка и мертвая вода" - читать интересную книгу автора (Синицын Олег)Глава 5 О том, что нашла и что потерялаЯ знала, что уже на том свете. Зря, что ли, так спешила к свету по длинной темной шахте? Общеизвестный признак клинической смерти мозга. Досадно, конечно. Веру не спасла. Утонула в катакомбах затопленной лаборатории. Самое обидное – никто так и не узнает, куда подевалась Алена Овчинникова. Не всплакнут сотрудницы архива, не помянут жгучим спиртом археологи, для которых я переводила надписи на скалах. Даже Леха Овчинников не провозгласит тост в одной из своих многочисленных компаний – за упокой души бывшей жены. «Стерва была порядочная, – сказал бы он, закусывая огурцом, – но по скалам лазала – на загляденье». …Не все ладилось на том свете. Отчего-то жгло в груди, а горло извергло поток кашля. Я открыла глаза и обомлела. Дизайн загробного мира явно изменился с тех пор, как им занимались Иероним Босх и Гюстав Доре. Лежала на стальном монолитном полу. Ноги в воде – провалились в зев шахты и порядком окоченели. Я подтянула их. Впечатление такое, словно по ним проехали на тракторе – почти не чувствовала конечностей. Возле меня на полу огромная лужа. Та самая вода, которой я вдоволь нахлебалась. Все-таки не умерла! Иначе бы не было так мерзко в груди и на душе. Все-таки поднималась я не по упокойному туннелю, а по реальной шахте. В бессознательном состоянии вылетела из нее, и, как кит, фонтанировала водой, прочищая легкие. Ай да Аленушка! Ай да я! Подняла голову. Помещение лаборатории придавил низкий стальной потолок. Столы, оборудование, компьютеры – все осталось в целости. Я решила, что комната находится ниже уровня озера, а вода сюда не попала, потому что входные двери герметично закупорены. Сползла от шахты, от потревоженной пленки озерной воды. Зубы клацали, да и тело колотило прилично. Усталость навалилась такая, что не могла сесть. Тогда я подползла к какому-то столу, прислонилась к ножке и стала интенсивно растирать себя. Периодически сознание угасало – срабатывала какая-то защитная функция организма. Но когда открывала глаза, вновь принималась массировать мышцы. Не знаю, сколько времени это продолжалось… Подняв веки в очередной раз, поняла, что могу встать. Первое, что увидела, – высокий стеллаж, заполненный толстыми черными прутьями. Обойдя стол, на котором возвышался гигантский микроскоп, приблизилась к нему. Графитовые стержни!.. Именно о них говорилось в отчете, обнаруженном мною в злосчастном самолете «Фалкон 2000». В нем я вычитала, что существует секретная лаборатория. Как там было написано… Хм… «Опыты на насыщенных графитовых стержнях…» Взяла один в руки. Тяжелый, длиной с метр. Перемазала ладони графитовыми чешуйками. Зачем им потребовались графитовые стержни? В лаборатории проводились опыты с «мертвой водой». А может быть, и саму ее производили здесь… Для чего использовался графит? В голове всплыла новая строчка из отчета. Вспыхнула, словно неоновая вывеска: Меня словно молния ударила. Стержень выпал из рук и раскололся на несколько кусков. Химия не моя наука, но в школе сдала сей предмет на твердую четверку. Базовые знания отложились в голове, их хватило, чтобы составить из разрозненных кусков информации единую картину. Все так элементарно, Ватсон. Графит состоит из атомов углерода. Он весьма хрупок. Легко ломается, колется, расслаивается. Ненадежный материал, в отличие от… АЛМАЗА! Драгоценного камня, который по твердости превосходит любые другие минералы. А ведь состоит из того же самого углерода. Только имеет другую атомную решетку, в которой все электроны связаны! Я тут же вспомнила камень, обнаруженный на дне лодки в селении Шате. Необработанный алмаз весом в двадцать карат, потом проданный мистеру Коэну. «Мертвая вода» способна трансформировать атомную структуру графита в прочнейший алмаз! Меня сначала бросило в жар, потом в холод, ставший уже привычным спутником. Кроме огромной взрывной силы произведенная американцами жидкость обладает невероятным свойством превращать графит в алмаз. Ух ты! Интересно, это побочный эффект или как? С мокрых волос стекала вода, заливая лицо. Я нетерпеливо стряхивала ее. Что же случилось в лодке? Почему на дне валялся алмаз? Кажется, начинаю понимать… Том Кларк – человек в шляпе и в черных очках – проверил, является ли вода, которую он отобрал у меня, «мертвой». Всего лишь. Провел маленький опыт в походных условиях. Капнул на обломок графита и превратил его в алмаз. Так в лодке и забыл. Зачем ему мелочевка, когда он может соорудить булыжники в пятьдесят или даже в сто каратов! Хотя нет, не может. Агент Ричардсон в самолете упоминал, что «мертвой воды» остались последние капли. Все правильно, ведь лаборатория по ее производству взорвана. Интересно, кем? Я смотрела на упаковки графитовых стержней. В голове крутилась шальная мысль. Здесь полно качественного графита. А там, наверху – последний кубик «мертвой воды». Чем больше и чище камень, тем выше его цена! Я не допущу использования «мертвой воды» в милитаристских целях! Американские вояки не получат субстанцию. Уничтожу «черного льва». Как? Сделав себя миллионершей – вот как! Миллионерша-пацифистка! Это поступок! И это деньги! У меня даже дыхание перехватило от радужных перспектив. Какое скалолазное снаряжение я приобрету – мирового класса!.. Стоп колеса… Бесценный кубик-то утащил дражайший Глюк… тьфу, то есть Глюки. Чтобы сделаться миллионершей, сперва нужно найти этого оборванца. Только где он сейчас шляется?.. Где… Я подняла глаза и уставилась на стену перед собой. На ней в красивой рамочке висела гравюра. Та самая. Сцена казни Ганеша. Бушующее пламя, два человека в огне. Рядом – член францисканского ордена инквизитор Мейфарт. Подошла и сняла картинку с гвоздика. Как связаны «мертвая вода», о которой говорится в легенде, и «мертвая вода», полученная спецами ЦРУ? Ответа нет. Почему химики, которые работали здесь, повесили на стену эту гравюру о Ганеше? Потому что мифическая «мертвая вода» была символом их работы по созданию уникальной жидкости? Или потому что с легендой связано название проекта? Или ученые ничего не изобрели? А жидкость все-таки получил Ганеш? Может быть, цель секретной лаборатории заключалась в том, чтобы определить формулу Ганеша и воссоздать «мертвую воду»? Мурашки побежали по телу. Неужели древний алхимик на допотопном оборудовании, с помощью примитивных знаний изобрел такую удивительную и одновременно страшную вещь? Мне от моих размышлений сделалось нехорошо. Кстати, разъяснилась одна из неясностей легенды – зачем инквизитору понадобилась «мертвая вода». Мейфарта не интересовало ее разрушительное воздействие на биологические организмы. У инквизиции и без того хватало пыточных средств – испанские сапоги, дыба, огонь, в конце концов… Нет, Мейфарт мечтал о сказочных богатствах! Один из источников – знаменитый эликсир, который искали алхимики. Легендарная «живая вода», способная превращать металлы в золото! А Ганеш обещал алмазы! Вот он – путь к неограниченной власти. Я вскрыла рамку и вытащила лист пергамента из-под стекла. Бережно развернула, всмотрелась в рисунок. Ганеш на гравюре что-то кричал, обращаясь к инквизитору Мейфарту. Но я сосредоточилась не на нем, а на втором человеке, привязанном к столбу. Кто он? Жаке не смог ответить на этот вопрос. Сказал, что, вероятно, еще один преступник… Я так не думала. Вблизи сделалось заметно, что черты лица этого человека очень похожи на черты лица самого Ганеша. Вытянутые скулы, нос картошкой, большой рот. Единственное отличие – человек был заметно моложе. – Это сын Ганеша! – изумленно пробормотала я. Сын Ганеша, который пытался бежать из тюрьмы и которого зарубили стражники. Точнее – отсекли голову. Алхимик позже украл его, чтобы «оплакивать три дня и три ночи». Но на рисунке голова сына на месте. Почему? Быть может, не было побега? Жаке ошибся? Или Ганеш воспользовался «мертвой водой», чтобы соединить голову с телом? Как в сказке про Ивана-царевича и серого волка? Вот почему на гравюре глаза сына закрыты! Инквизитор сжигает мертвеца… Я вновь опустила взгляд на лист пергамента в руках. Это еще один оттиск с клише. Первый находится в кабинете Анри Жаке. И подарил ему гравюру не кто иной, как белобородый доктор Клаус Энкель. Энкель работал здесь. В этой комнате. Я бережно сложила пергамент, затем перевернула опустевшую рамку. На обороте обнаружила надпись, которая подтвердила мои догадки. Чедвик… Новое имя в моей истории. Что за фрукт? Из лаборатории, где я очутилась, имелось два выхода. Один – шахта, заполненная водой. Лезть в нее больше не хотелось. Иссякли уверенность и то сумасшествие, которые забросили меня сюда. Не думаю, что вообще в своей жизни повторю плавание по затопленным комнатам, не зная наверняка, есть впереди воздух или нет. Второй выход – намертво закрытые двери, которые, как я подозревала, были створками лифта. И кнопку нажимала, и ногти обломала в отчаянных попытках открыть двери. Никакого толку. Где-то должен был находиться источник энергии. Он обнаружился рядом. В запертом шкафчике. Тоже мне – проблема. Огнетушитель, знаете ли, отличное средство для крушения навесных замков. Не хуже кувалды… В шкафчике находился единственный тумблер, переведенный в положение «Off». Переключив его в положение «On», я съежилась и зажмурилась. Боюсь электричества – ничего с этим не поделать. Как брызнет сейчас во все стороны. Обошлось. Размыкатель щелкнул. Где-то в стенах по проводам понеслись обильные реки электронов и вызвали ожидавшийся эффект. Зажглась кнопка лифта. Странно, что эвакуационная бригада поступила так незатейливо. Не отрубила комплекс от электричества полностью, не залила все бетоном, или, на худой конец, не расставила ловушек, стреляющих лезвиями или выпускающих удушающий газ. Дальше я сотворила то, что делать было нельзя ни в коем случае. Мозги не сработали. Хотя, собственно, для чего я «оживляла» лифт в конце концов? Надеялась смыться отсюда. Вот и нажала кнопку вызова. Когда створки дверей поехали в стороны, вода в шахте звучно забурлила и резко стала подниматься. До этого момента она мирно покоилась, словно в колодце. Я нарушила паритет давлений. Так как уровень воды в озере снаружи был выше, гидростатический столб подавал воду из колодца в помещение. Прохладные ручьи радостно зажурчали по полу. Пока я стояла, разинув рот, вода достигла щиколоток. Я влетела в лифт. Вода устремилась следом. Только бы она не попала на какой-нибудь важный энергетический узел! Тогда будет мне «северное сияние». Ноги уже по колено покрыты ею, а лучшего проводника тока нет. Буду дергаться, как на танцплощадке, пока не обуглюсь. Кнопок на стене всего четыре. Где я нахожусь? Ага, второй уровень. На первый не поедем – ничего, кроме воды и тьмы, там не ждет. Вдавила циферку «три» по самое не хочу. Створки начали закрываться, сужая водяной поток. На середине пути они почему-то замедлили ход, стали двигаться с трудом, и я с ужасом подумала, что двери могут не закрыться. Утону в кабине, словно мышь, запертая в клетку и брошенная в пруд. Вопреки моим тревогам, створки сомкнулись плотно, обрезав поток воды. Лифт загудел. Стоя по пояс в воде, я едва не подпрыгивала, ожидая, когда он поедет. Лифт тронулся. Медленно, с громким гудением. Ну еще бы – такой груз тащит! Поездка оказалась недолгой. Лифт остановился. Индикатор высветил цифру три. Двери раскрылись, и вода, запертая в кабине, подобно приливной волне, ухнула наружу. Еще одно помещение с кровавым аварийным светом. В глубине комнаты что-то шевельнулось. Что-то полосатое и растрепанное… – Вера, – с облегчением произнесла я. – Уже и не надеялась. Наконец-то нашла тебя! – Алена? – недоверчиво проговорила Шаброва, чуть дернув головой. Похоже, она не поверила в мое появление. Небось подумала, что к ней призрак пришел. Да и сама я поначалу сомневалась, что нашла Веру. Черные полоски на ее матросском платье убедили меня. Не смогла удержаться – подбежала и обняла растерянную Веруню. Крепко-крепко. Едва не придушила. – Обещала ведь, что не брошу тебя! – бормотала я. – Видишь? Не бросила! – Аленка! – расплакалась Вера. – Аленка, я уже думала, что больше не увижу солнышка. И Кирюшку своего не увижу… – Все хорошо, – утешала я. – Алена, как такое могло случиться? – Теперь все позади. Мы скоро выберемся отсюда. И полетим домой. Правда, я понятия не имела, как нам освободиться. Назад пути нет. А что в этих стальных катакомбах дальше – одному Иисусу известно. Тем не менее, прижимая к себе щуплую Верочку, я была уверена, что самое главное сделано, что все несчастья позади. – Алена… Они лишили меня возможности сбежать… – жаловалась Шаброва. – Они разбили мои очки. Я наконец отцепилась от нее. Не смогла сдержать улыбку. – Купим новые. – Мы не выберемся отсюда. Эта дверь заперта… – Она робко указала на массивную стальную створку – очевидно, выход из помещения. – У нас есть лифт… Ты давно здесь? – Не знаю. Сутки или больше. Меня заперли и не приносили ни пищи, ни воды… – Она вновь захлюпала носом. – Я все думала о Кирюше. Вот умру, как он без меня один останется? Ведь никого у него больше нет на белом свете! Я снова обняла ее, погладила по голове. – Не останется один. Не волнуйся. Вера в моих объятиях вдруг подняла голову и отстранилась. – Что случилось? – обеспокоенно спросила я. – Ты подставила Анри, – прошептала она, укоризненно глядя на меня полуслепыми глазами. Я остолбенела от такого поворота. Шаброва, похоже, много дум передумала, сидя в заточении. – Вера… Это получилось случайно. – Нет! Если бы не твое упрямство, ничего бы не произошло! И Анри бы остался жив. – Он и сейчас жив, – возразила я. Вера словно не услышала. – Ты подставила Анри. Этого милого, чудесного человека! – Вера, как ты можешь такое говорить! Во Франции я за тобою шла до конца! Из самолета пыталась вытащить! Такое пережила, что никто не поверит!.. Не знаю, до чего бы мы доспорились, но под лифтом вдруг заклокотало и забурлило. Мы одновременно повернули головы в ту сторону. – Небольшая проблема, – сказала я. – Если не уберемся отсюда, рискуем превратиться в двух утопленных котят. – Что? – не поняла моя подозрительная подруга. Вместо объяснений, которые, учитывая Верочкино тугодумство, могли затянуться на полдня, я подхватила ее и впихнула в лифт. Двери закрылись, лифт загудел, стал подниматься. Вера молчала, надувшись, а мне что говорить? Ее же спасаю, а она вдруг вспомнила, что я по ошибке обвиняла Жаке! Видимо, Верочка втюрилась в богатого этнографа. Она – девушка бедная, сына сама воспитывает, с мужчинами не встречается. Понятно, что переживает за Анри. Но на мне зачем срываться? Я ведь ей подруга! Пока лифт доехал до четвертого яруса, я догадалась, что Вера в состоянии стресса. Поэтому не стала спорить с ней. Да, виновата. И хватит об этом! Лифт привез нас в тесную комнатку. В ней была всего одна узкая дверь с надписью: «Аварийный выход». Рядом – красный рычаг. Похож на стоп-кран в поезде. Не мучая себя долгими размышлениями, я потянула за него. Дверь аварийного выхода откатилась в сторону, и нас с Веруней ослепили яркие солнечные лучи. Словно узницы подвалов Бастилии, выползли на белый свет. Мы оказались на той самой скале, с которой я прыгала в озеро. Как это было давно!.. Лес вокруг все так же переполняло осеннее уныние, темно-синее озеро продолжало хранить секреты тайной лаборатории. Все закончилось. Домой, домой, домой! Со мной была Вера. Чтобы больше не потерять, держала ее за руку, как маленького ребенка. Сходство усиливала обиженно оттопыренная нижняя губа – словно ей мороженого не купили. В другой руке я сжимала сложенную гравюру. Спустились со скалы. Вера покинула меня, сообщив трагически, что если не попьет водицы, то упадет замертво прямо у моих ног. Пока она черпала воду ладошками и пила, причмокивая на всю округу, я отыскала спрятанную под камнем одежду. Влезла в спортивный костюм. Наконец долгожданное тепло! Надоело бродить полуголой – ощущать постоянный холод. Когда присела на камень, чтобы натянуть кроссовки, из леса донесся хруст сломанной ветки. Я вскинула голову: в руках зажав концы шнурка, готовые превратиться в бантик. Вера перестала пить и тоже смотрела в сторону леса. Частокол стволов начинался в нескольких метрах от меня. Солнце клонилось к закату, и деревья продвигались черными холодными тенями. Недоброе предчувствие шевельнулось в душе. Заскребло кошачьими коготками. Я никого не видела между стволами, но странное ощущение чужого недоброго взгляда не покидало. – Вера, беги! – негромко приказала я, не оборачиваясь. – Что? – растерялась она. Иногда она слишком долго разбирается в ситуации. Вера – не тормоз, просто воспринимает информацию размеренно и взвешенно, требуя доказательств. Но не было времени на доказательства! – Беги, говорю! – Пришлось повернуться. – Прячься! Она уставилась на меня щенячьими глазами. И только когда я вскочила и понеслась по камням в одной незашнурованной кроссовке, Вера опомнилась. С неожиданным проворством Шаброва нырнула за скалу. Будто ее фигура в матросском платье и не торчала над водой, будто я и не спасала ее из затопленной лаборатории. Такое проворство вообще-то не вяжется с Верочкой. Полагаю, продолжительное заточение без пищи и воды научило ее не хлопать ушами, когда надвигается опасность… Ой! Я споткнулась о крупный булыжник и упала на берег лицом вниз. Гравюра вывалилась из ладони. Попыталась подняться, но упала снова. Лодыжка заполыхала болью. Не перелом, не вывих, но подвернула сильно. Сзади послышался хруст гальки. Кто-то быстро приближался, а я не только подняться – в себя прийти не могла. Да и поздно уже… Возле меня остановилась пара грубых ботинок. Я не поднимала голову и видела только их. – Кажется, мадам обронила это? – раздался насмешливый голос. Рядом с лицом упала моя вторая кроссовка. Боже, как знаком этот голос! Знаком до боли! Это тот самый человек в черной шляпе и очках. Но я вдруг поняла, Мама родная!.. С другой стороны на гальку рухнуло нечто черное, грязное, воняющее. Глюки! – Вы вроде знакомы? – поинтересовался все тот же голос. С трудом перевернулась. Длинный нос Глюки был разбит, глаза испуганные. Опять что-то неразборчиво бормотал… Врезала ему по физиономии. Так врезала, что бродяга откатился. – Да, – ответила я. – Знакомы. Настало время посмотреть в лицо своему врагу. Я села, откинула волосы. Их было двое. Один – высокий крепкий мулат с укороченным автоматом, болтающимся на ремне под мышкой. Он вытирал руки платком, измазался, бедолага, пока тащил Барсика по прибрежной гальке. Возле его ног лежала моя сумка, которую часом ранее стащил пройдоха Глюки. Второй – тот самый… Человек в очках и черной шляпе. Как я могла принять его за Левиафана? Разве что во мраке безлунной ночи, опустившейся на особняк Анри Жаке… Боже, как мне знакома эта фигура! Он снял очки. И шляпу. Миру явились лопоухие уши и бритый череп. Рельефно выделялись неровные кратеры на темени. Дрожь невольно прошибла меня. Воздуха вдруг перестало хватать. – Бейкер, – выдохнула я. И как было не испытать ужас и смятение, глядя на восставшего из могилы убийцу и садиста. Передо мной стоял тот самый Джон Бейкер, которого я… убила альпинистским молотком в гробнице прелюдий на Крите! Нет, мне не приснилось, как я вколачивала полтора килограмма стали в его голову. Страшные следы этих ударов – неровные вмятины на черепе – уже не исчезнут никогда. Взгляд его сделался более колючим и садистским. Опять сошлись наши пути-дорожки… – Куда потерялась твоя говорливость, мартышка? – На месте… – с трудом вытолкнула из себя. – Просто думаю: то ли передо мной призрак, которого нечего опасаться, то ли молоток оказался недостаточно тяжелым, чтобы вышибить твои мозги. Его ухмылка поблекла. Но сразу же губы раздвинулись еще шире. – Надеялась убить меня, Скалолазка? Зря. У нас очень хорошие нейрохирурги. – Вам бы еще штат психиатров… За бесплатный совет получила в подбородок ботинком. Удар отшвырнул на спину. Да, Бейкер верен себе. Всегда был таким джентльменом – заботливым и участливым… – За что вы убили доктора Энкеля? Бейкер присел рядом. – Нельзя обманывать людей, которые позволили тебе прикоснуться к великому открытию. – Великое открытие – «мертвая вода»? Бейкер хмыкнул. Не ответил утвердительно – никогда этого не делал, но я уверена, что угадала. – Это он устроил взрыв в лаборатории? – Откуда тебе известно о взрыве? – насторожился американец. – Прочитала бумаги в самолете. Не надо говорить, что была в лаборатории. Кажется, они не заметили Верочку. Пусть думают, что она до сих пор заперта на третьем ярусе. – Ты была в том самолете? – удивился Бейкер. – Так вот кто уничтожил нашу группу! – Ничего подобного! – возмутилась я. – Благодарите своего психованного Чиву! Он взорвал в салоне гранату. Обычные бандитские разборки. Моя фраза явно задела Бейкера, но он почему-то не врезал мне опять. – У нас не банда, – сказал он, сдерживая ярость. – Мы исполняем волю американского народа. – Американский народ знает, какую бяку вы изобрели в своей лаборатории? Его серьезность мигом улетучилась. Бейкер засмеялся. Не добрым смехом, не зловещим. Мерзко закудахтал. – Ты всерьез полагаешь, что Я даже рот раскрыла от такого откровения. Получается, я ошиблась? И засекреченные химики Пентагона не получили искомого? – Откуда же она взялась? – Неужели не знаешь? Просто как красивую картинку утащила из затопленной лаборатории гравюру с казнью Ганеша? Я бросила взгляд на упавший пергамент. Он раскрылся и обмяк на голышах, которые придали изображению некоторую объемность. – Значит, «мертвую воду» выделил Ганеш?! – Невероятная, ошеломляющая информация. – Но как она попала к вам? – Может, тебе еще открыть имена наших агентов в Восточной Европе? Нужны они мне. Что же получается? «Черный лев», или «мертвая вода» – жидкость, обладающая невероятными свойствами, – достижение древности! Пока собиралась с мыслями, с Бейкером вдруг что-то произошло. Он вздрогнул, напрягся. Хлопнул ресницами. Лицо приобрело озабоченное выражение. Будто кто-то переключил программу у него в голове. – – Ничего не поняла. Что с ним творится? Это он говорил во Франции на крыше особняка! Мулат с автоматом глянул в лицо Бейкеру, кивнул и поднял на нас ствол: – Расслабьтесь. Шеф скоро придет в себя. Разинув рты, я и Глюки наблюдали за мечущимся в поисках лодок Бейкером. Он неожиданно остановился возле меня и наклонился почти к самому лицу. – Я слова вымолвить не могла. – Теперь поняла! Перед глазами Бейкера проносились события двухдневной давности. Особняк Жаке, приключения на крыше, темная река, лодки… И плененная Верочка. Именно на ней было платье в полоску… Впрочем, почему «было»? Оно и сейчас на ней. Я не смогла убить Бейкера, но, кажется, серьезно повредила его мозги. И как калеку допустили к оперативной работе? Как он прошел медкомиссию?.. Хотя догадываюсь. Левиафан поручал ему грязные дела: убрать доктора Энкеля, найти и ликвидировать Глюки. Другие, о которых я не знаю. – Вот те на! Энкель экспериментировал с «мертвой водой» в своей клинике! Исследовал медицинскую составляющую ее свойств. Не бросился штамповать алмазные болванки, а сращивал переломы костей. Вспомнились слова рекламы: «Наше главное достижение – скорейшая реабилитация после переломов. Вы будете удивлены!» Мне сделалось жалко швейцарского доктора – доброго и честного. Противостоявшего американцам… Пытавшегося продемонстрировать, чему должна служить наука… Павшего от руки убийцы. – Бейкер уже смотрел в лицо Глюки. Тот испуганно отползал от его жгучего взгляда. – Он вновь повернулся ко мне. И я поняла – это реальный шанс получить сведения. Компьютер сбойнул, и у меня есть прямой доступ к информации в обход защит и паролей. – Откуда взялась «мертвая вода»? – спросила я. Бейкер окаменел, бесцветные, глаза заметались в нерешительности. Какой-то ограничитель все-таки действовал. Совсем маленький. Нужно его отключить. – Где вы нашли «мертвую воду» Ганеша? Он уже открыл рот, чтобы ответить. Я приготовилась слушать, но Бейкера вдруг сотрясла дрожь. Американец встряхнул головой, захлопал ресницами. Его голова переключилась в режим реального времени. – Что… что случилось? – спросил он, оборачиваясь к своему спутнику с автоматом. – Шеф, у вас было это… заплыв на дальнюю дистанцию… – И мулат красноречиво покрутил растопыренными пальцами возле виска. Я думала, что Бейкер его прибьет на месте. Прекрасно помню мстительный и взрывной характер американца… Но мой старый знакомый лишь удовлетворенно кивнул. Значит, нередко с ним случается этот самый… заплыв на дальнюю дистанцию. Пока Бейкер приходил в себя, а его спутник, повернувшись к шефу, ненароком отвел от нас ствол, Глюки предпочел не терзаться мыслями о хрупкости человеческого сознания, как делала это я. Он вдруг подскочил, напоминая кузнечика или, скорее, неуклюжего богомола, и врезался головой в живот мулату. Бейкер вышел из задумчивости, когда его помощник беспомощно опрокинулся навзничь. Барсик прокатился по распластавшемуся здоровяку и вприпрыжку кинулся к лесу. – Ах ты, ублюдок! – заорал мулат. – Убей его, – коротко приказал Бейкер, не оборачиваясь. Бомж не был ему интересен. Вот я – другое дело! Могучий мулат, припав на одно колено, дал короткую очередь из автомата… Еще одну. Я думала, пули срежут нескладного Барсика, как стебелек, но тот прыгал из стороны в сторону, словно кукла на резинке. Смешно так прыгал, тем не менее свинцовые струи не попадали в него, теряясь в путаной лесной чащобе. Кусая от волнения губы, я следила за беглецом. Казалось, вот-вот он свалится – ногу подвернет, или пуля раздробит сустав. Почему-то переживала за Барсика. Странно, ведь он один раз чуть не отравил меня, в другой – чуть не задушил. Еще немного, и Глюки найдет спасение в лесу. Нырнет в темную чащу и скроется. Помощник Бейкера понял это и перестал стрелять. Передернул какую-то железяку под стволом и надавил на курок. Звук – словно лопнул огромный воздушный шар. Под стволом автомата заклубился дым. Рядом с Глюки расцвела огненная вспышка. Листья взметнулись жухлыми перьями. Мулат снова передернул затвор подствольного гранатомета. Еще один взрыв – рядом с первым. Черное пальто Глюки исчезло в дыму. – Если уйдет – голову сниму, – пообещал Бейкер помощнику, продолжая стоять к лесу спиной, с улыбкой глядя на меня. Он знал, что творилось сзади. Словно отрастил глаза на затылке. Могучий мулат подхватился и тяжело побежал к дымящейся окраине леса. Бейкер шевельнулся. – Теперь мы одни. И у меня есть для тебя подарок, – поделился он сокровенным и достал из-под пиджака огромный сверкающий тесак. – Эх, молодежь, – продолжил Бейкер, кивнув головой в сторону удаляющегося помощника. – Гранаты, лазерное наведение… Баловство!.. Не понимают, что на свете нет ничего лучше мачете, заточенного под бритву. – Может догоните его и объясните? – предложила я, не сводя глаз с лезвия в руке Бейкера. Уголок его рта дернулся в усмешке. – Не отвлекайся, Скалолазка. Какую конечность отрубить тебе в первую очередь? Прежде чем я успела ответить, мачете взлетело в воздух, прочерчивая траекторию к моей шее. Негодяй собирался отрубить мне голову! Нашел конечность! Я отпрыгнула, кончик лезвия сверкнул в паре жалких сантиметров от горла. Выражение «на волосок от смерти» наполнилось реальным смыслом. Правда, картинки из моей жизни почему-то не спешили проноситься перед глазами вопреки россказням очевидцев. Вместо них перед глазами стыл тесак, завершающий траекторию. Огромный, жуткий. Неужели это и есть последнее, что я увижу? Сделав страшное лицо, Бейкер замахнулся снова. Не дав ему опустить руку, я вцепилась в его запястье. Борьба была недолгой. Поняв, что я готова к защите, Бейкер свободной рукой ударил меня в живот. Упп!.. Вот это удар! Кишки скрутило узлом. Я упала, но все-таки выдрала мачете из пальцев противника. Оно взмыло в воздух – крутясь, словно бумеранг, – и упало в воду недалеко от берега. Бейкер опрокинулся назад, потеряв равновесие. Я поднялась первой, превозмогая боль. Пора, наконец, и себя показать. В тот момент, когда американец вставал, я кулаком врезала ему по голове. Глюки после таких тумаков сдавался. Я даже думаю, что подобным ударом могла бы и крюк в скалу вогнать – настолько знатным получился замах. На Бейкера удар не произвел особого впечатления. Он лишь покачнулся, вставая. Потер ухо, в которое угодила моя рука. И врезал в ответ. Рано мне еще с мужиками в драке тягаться. Все-таки женская природа больше соответствует приготовлению обедов и воспитанию детей. Кем я себя возомнила? Меня отбросило на несколько метров. Пролетела подбитым «кукурузником» и рухнула в озеро. Едва не потеряла сознание, но ледяная вода тут же привела в чувство. Выпрыгнула из воды, словно ошпаренная. Вылетела на берег и нарвалась на новый удар. Бейкер в прыжке вонзил в меня ступню. Едва грудную клетку не проломил, проклятый. Дыхание перехватило, но на этот раз меня швырнуло на берег. Я подняла голову. Темнота накатывала на глаза волнами. Бейкер забрался по колено в воду. Что-то искал. А! Свое мачете. Все надеялся порубить меня к ужину. Или что он там еще придумал своей пробитой башкой? Я собиралась подняться и врезать этой сволочи так, что… что… Чтобы всю жизнь потом помнил? Так было это однажды. И, судя по всему, он не забывал о той нашей встрече никогда. Следующая мысль пришла неожиданно. Да на кой мне драться с Бейкером! Я глянула в сторону леса. Полумрак чащобы прямо притягивал к себе. Чего, собственно, раздумывать? Нужно спасать свою тощую задницу – как говорят негры в голливудских киношедеврах. И я метнулась к заповедному лесу. Я бежала по гальке, ноги путались. После двух коварных ударов Бейкера отсутствие координации естественно. Удивительно, что могу еще бежать… – Стой, Скалолазка! – заорал сзади Бейкер. – Будет хуже! Сомневаюсь, что будет хуже. Что может быть хуже разделывания твоего тела тесаком? – Сто… – начал он и осекся. Я быстро обернулась и обнаружила, что Бейкер распластался на камнях. Какая досада – бедняга споткнулся. Вернуться и помочь ему подняться? Как-нибудь в следующий раз. В меня возвращалась уверенность. Я «давила на педали», мешанина деревьев становилась все ближе, а глухая ругань Бейкера удалялась. Когда я достигла границы леса, от берега донеслось отчетливое: – СКАЛОЛАЗКА!.. ТЫ БУДЕШЬ УМИРАТЬ ДО-ОЛГО!! Сначала поймай меня! Не разбирая дороги, влетела в кусты. Они скрывали бурелом, и я здорово припечаталась лбом к поваленному стволу. Ох!.. Так и села. Но рассиживаться некогда. Поднялась. Если так и дальше пойдет, то не Бейкер разделается со мной, а сама угроблюсь. Пошатываясь, нырнула под ствол. Двигалась куда осторожнее. Незаметно приблизилась к скале, которая уходила вверх неприступной – даже для меня – стеной. Углубиться в лес не успела. Впереди мелькнула фигура помощника Бейкера. Он возвращался мне навстречу. Так и не поймал Глюки! Я испытала непонятную гордость за Барсика. Вот только… Куда мне-то деваться? Сзади Бейкер с мачете, впереди мускулистый латинос с автоматом… Наброситься на него? Нет, с этим драться еще хуже, чем с Бейкером. Не научилась я пока пули переваривать без вреда для здоровья. Я очутилась в западне. Базальтовая скала, рассекавшая лес слева от меня, как назло была без единой трещинки – не заберешься. Справа темнела чащоба, в которой быстро не скрыться. Помощнику Бейкера останется искромсать ее вместе со мной очередями из своей стреляющей железяки. Выхода нет? Выход есть всегда! Я с разбегу запрыгнула на ствол, стоявший на моем пути. Быстро-быстро полезла вверх. Когда расстроенный мулат поравнялся с деревом, я находилась уже метрах в шести над его головой. Остановился он как раз подо мной, перекинул автомат и достал сигареты. Сунул одну в рот и все никак не мог прикурить. Где же Бейкер? Я пыталась увидеть, что творится возле озера, но стволы деревьев и их листва ограничивали обзор. А вот и он нарисовался. Фигуру скрывало дерево, но из-за ствола появилась опущенная рука с мачете. Он стоял. Чего-то ждал. Чего? – Скалолазка! – последовал его крик. – Выходи из леса! Помощник Бейкера оставил попытки зажечь сигарету, бросил зажигалку под дерево и отправился обратно в лес. Очевидно, искать Глюки. Не выполнил приказ и не горит желанием встречаться с шефом. – Выходи, крошка! Иначе вместо тебя пострадает невинный человек. Бейкер вдруг показался в просвете между деревьями. Я с ужасом увидела, что он держит за волосы Верочку, которая стоит на коленях. Где он поймал ее? Матушки! Я-то думала, что она в безопасности! – Выходи, крошка! – в третий раз пригласил Бейкер. Рука, сжимавшая тесак, поднялась над Вериной головой. Нет! Стой! Хотелось закричать, но горло перехватило. Он не сделает этого. Не обидит постороннего человека! – Я буду считать до десяти, – объявил Бейкер. – На счет десять отрублю ее умную, начитанную голову! Вера покорно сидела рядом с ним, уставившись на камни. Зачем Бейкер угрожает ей? Она же ни в чем не виновата. У нее дома остался маленький сын, которого она воспитывает одна! Она… – Один! – громко произнес Бейкер, и я поняла, что проиграла. – Стой! – прорвало меня. – Стой-стой-стой!!! Американец замер. – Ты где там? – На дереве! Сейчас спущусь! Отпустите Веру! – Двигай сюда! – Уже спускаюсь, уже… Вообще-то спускаться немного сложнее, чем карабкаться вверх. Я на секунду замешкалась и, опасаясь разозлить американца, снова напомнила о капитуляции: – Спускаюсь я, Бейкер! – Поторопись, мне некогда… Куда пропал этот недоумок? Я нащупала ступней нижнюю ветку. Встала на нее. Слова, произнесенные дальше Бейкером, заставили обмереть. – Я испытала шок. В груди похолодело. Сердце застыло – такое впечатление, что оно больше не запустится. У Бейкера опять съехала крыша. Канал в его голове переключился. Но американец вспомнил не события во французском особняке, не эпизод на Крите, а совсем свежий момент. Десятиминутной давности. Когда он собирался обезглавить меня своим страшным тесаком. Тогда я успела отпрыгнуть. А теперь?.. Теперь на моем месте находилась Верочка! Бейкер держал ее за волосы и думал, что это я. – Я ЗДЕ-Е-Е-ЕСЬ! – закричала во всю глотку. Рука с мачете резко опустилась… Мне было около семи лет, когда это случилось. И мир маленькой девочки Алены Баль разом перевернулся, оставив в прошлом солнечное детство. Я не помню имени – отчества воспитательницы в детском саду, не помню гонок на трехколесных велосипедах, о которых рассказывала подруга… Все-таки одни события вытесняются из головы другими. И если у Евгении Симоновой, ныне Абрамян, осталось воспоминание, как мы содрали локти и коленки, съехав на шоссе с крутой горки, то во мне сохранился лишь образ бабушки. На ней был льняной передник с красными славянскими узорами – уточками и ростками. Она посадила меня на кровать, присела рядом, сложив руки на коленях, и долго молчала. Собиралась что-то сказать, но вместо этого неотступно смотрела на пришпиленный к стене рисунок, который я подарила маме на 8 Марта. Корзинка, полная грибов с красными шляпками. Подосиновики. Все началось с отъезда отца. Хотя у нас сохранилось несколько фотографий, я совершенно его не помню. Маму – да. А вот отца – нет… Я знала только, что он уехал очень далеко. Бабушка сказала: «Туда, где солнце светит круглые сутки». Именно так. Прошло несколько дней, а может, недель. Посреди ночи меня разбудила мама. – Я еду к папе, – сказала она. – Я хочу попрощаться с тобой… Такой она мне и запомнилась. Овал лица в полумраке, мягкие волосы, запах цветочных духов и какая-то неземная теплота, исходившая от нее. Мамочка моя… Она поцеловала меня на прощанье и произнесла фразу, которую я вспоминала каждый день на протяжении десяти следующих лет. – Будь умницей, дочка… Будь умницей… Будь умницей… Не знаю, сколько времени прошло после этого. Бабушка говорила, что пара недель. Мне показалось – целый год. Я нашла на улице безногую, но совершенно новую куклу. Прибежала домой, чтобы поделиться радостью с бабушкой и дедушкой. Застала их на диване перед включенным телевизором. Они уставились в экран, а лица у них были такие белые, будто их подменили масками чужих, незнакомых людей. На ковре валялись телефонный аппарат и трубка, соединенные витым проводом. Я ворвалась с радостным воплем, на секунду остановилась, глядя на экран… Дед вскочил с дивана. Спешно и грубо затолкал меня в спальню. Так я и не увидела ничего. Моя радость тут же испарилась. Я рыдала у запертой двери. Рыдала несколько часов. А потом в спальню вошла бабушка в льняном переднике с красными узорами… – Мне нужно сказать тебе, Аленушка, – произнесла она, разглядывая рисунок корзинки, набитой здоровенными подосиновиками. – Мама с папой не вернутся… Не помню, как я слезла с дерева. Вероятно, свалилась в конце. Не помню, как продиралась сквозь кусты, как упругие ветви хлестали по лицу. Не видела ничего. Перед глазами сияло опускающееся лезвие, а затем последовал чавкающий удар. Вылетела на берег и остановилась. Подобный ужас я испытала лишь однажды в своей жизни. Когда бабушка в льняном переднике с уточками сообщила, что моих родителей больше нет. Они погибли там, где солнце светит круглые сутки. Месяц назад они были рядом, я говорила с ними, и вдруг в один миг их не стало. Вера лежала на камнях – одинокая, брошенная. Лежала ровно, словно кто-то заботливо уложил ее на колючую гальку, выпрямил руки, расправил платье… Голова отсутствовала. Она покоилась рядом. Глаза закрыты и лицо умиротворенное. Я тихо заплакала. Без сил опустилась на камни, потом все-таки встала и медленно поплелась к Верочке. Я больше всего боялась, что закончится именно так. Кошмарный ужас с самого начала служил фоном развивавшейся истории. Давил, угнетал. Теперь он царил на сцене полностью и безраздельно. Его повелителем был бессмысленно жестокий американец с покореженным черепом и окровавленным мачете. А жертвой стала моя лучшая подруга. Вера уже никогда не поднимется, не посмеется вместе со мной над ляпом в переводе, не поцелует сына. Почему жестокость имеет право на существование? Почему отморозки правят бал в этом мире? Вопросы банальные, но именно они роились в голове, когда я гладила руку Верочки. Долго я сидела и гладила руку Верочки. Бейкер не возвращался. Тень деревьев накрыла берег и коснулась воды. Слезы лились и лились из глаз. Скорбь придавила тяжелой плитой. Прежде всего она, уж после – чувство вины перед подругой. Я не уберегла, не спасла Веру. В результате маленький мальчик на другом краю света остался без мамы… Больше всего меня коробил вид отделенной от тела головы. Слизывая с губ слезы, осторожно вернула ее на старое место. Камни там, где она лежала, покраснели. Я убрала руки, пальцы продолжали чувствовать мягкость и податливость Верочкиных волос. Не было сил смотреть. Кровавый воротник, который охватывал худенькую Верину шею, притягивал взгляд. Сумасшедшие, бредовые мысли овладели мною. Я думала о «мертвой воде»… Что, если и в самом деле с ее помощью можно заживлять раны на мертвецах? Как в сказке об Иване-царевиче и сером волке? Ведь научился доктор Энкель, используя удивительную субстанцию, сращивать сломанные кости! – Что думаешь, Вера? – спросила я. Все готова была отдать, чтобы она ответила. Но с холодных Вериных губ не сорвалось ни звука. Легенда о Ганеше… Человеке, который открыл «мертвую воду» и пытался приживить ею отрубленную голову сына. Сказка? Выдумка? Возможно. Но глаза невольно уставились на забытую всеми сумку. Она валялась на камнях чуть в стороне. В ее недрах покоился термос из нержавейки с последним кубиком. Когда стало совсем темно, я развела костер при помощи зажигалки помощника Бейкера. Нашла ее под деревом, где он ее бросил. Отблески пламени плясали на Верочкином теле в жутком языческом танце. Не знаю, правильно ли я поступала. Возможно, нарушала какие-то божественные законы. Но я – известная атеистка. И то, что делала тогда, казалось мне таинственным и запретным ритуалом Вуду, которому меня там же учили невидимые духи холодного ночного озера с неизвестным названием. Я выгрузила весь лед, извлекла осторожно темный кубик и положила отдельно. Разломала сам термос и вытащила колбу, изготовленную из нержавеющей стали. Прикрутила ее к палке и опустила в горловину кубик. Подносила к пламени с большой осторожностью. Половинка луны отражалась в озере и походила на полуприкрытое око, подсматривавшее за мной из темных водных глубин. Мрачный лес пугал шелестом листвы. Колба разогрелась быстро, через некоторое время я услышала бульканье. Кубик растаял. С тревогой вздохнула и перенесла колбу на лед. Остудила. Странные физические свойства у «черного льва». При одной и той же температуре «мертвая вода» может находиться и в жидком, и в твердом состоянии. Чудно, ей-богу, но для меня это значения не имеет. Выровняла голову Веры по отношению к туловищу. Взяла остывшую колбу, занесла над раной и… В меня закралось страшное сомнение. Чем я, собственно, занимаюсь? С ума сошла от горя! Эта гадость испепелит останки Веры в одно мгновение. Уже довелось наблюдать подобный эффект в Нью-Плимуте. Эксперимент со злобным псом. Ничего не получится!.. Я просто сошла с ума… Что ж, пусть будет как будет! Наклонила колбу и плеснула несколько капель на кровавый разрез. Капли падали целую вечность. На рану не попали, угодили ближе к Верочкиному подбородку. Замерли в ложбинках сонных артерий. Затаив дыхание, я ожидала, что взрывная волна растерзает тело. Что плоть брызнет в стороны, в полете рассыпаясь в прах… Но капли не всасывались, ничего не рвалось. Вообще ничего не происходило. Время замерло. Даже листья перестали шелестеть в темноте. Я расстроилась. Никакого эффекта. А может, эффекта нет, потому что вода не попала на рану? Собралась плеснуть еще порцию, как вдруг заметила, что капельки покатились вниз. Искрясь в пламени костра, заскользили по желобкам шейных мышц по направлению к ране. Словно крохотные светлячки побежали. Я с изумлением наблюдала за этим чудом. Вот они уже на месте. Мгновение – и капли всосались в темный кровавый срез, растворились, словно их и не было. А в следующий миг там начали стягиваться мышцы и кожа. Как зачарованная, я наблюдала за всем до завершения процесса. Три крохотные капельки соединили участок рассечения длиной сантиметра три. Я отстранилась от Веры, зачем-то посмотрела на костер. А потом вылила воду из колбы всю, без остатка. Вспомнила рассказ Глюки, как он вылил «мертвую воду» в бассейн с карпами? Темная жидкость впиталась в бедных рыбок, словно в пористую губку. То же произошло и здесь. «Мертвая вода» полностью всосалась в рану, но, в отличие от карпов, не испепелила тело, а принялась склеивать разрез. Волокна мышц пульсировали; извивались под кожей, соединяясь, отрубленные части. Кожа срасталась на глазах. Послышался глухой стук. Это соединились шейные позвонки. Не прошло и десяти секунд, как случилось чудо. Настоящее чудо. Без участия «виагры» или Иисуса. Передо мной лежала Верочка. Целая. Бледная, умиротворенная. Шея – ровная, гладкая. Ничто не напоминало о ее ужасном увечье. Создавалось впечатление, что Вера просто уснула. Казалось, еще чуть-чуть – и Вера откроет глаза. Увидит меня, улыбнется и, потянувшись, скажет: «Как я крепко спала», не замечая моих счастливых глаз… Чудо уже произошло, осталось лишь вдохнуть в тело жизнь. Но Вера лежала бездыханная и неподвижная. И красные отблески огня продолжали играть на ее лице. Что дальше? Я сделала все, что смогла. Или не все?.. Проснулась оттого, что острый камень впился в бок, словно пытаясь добраться до печени. Резко поднялась. Костер потух, слабая струйка дыма тянулась к небу. Озеро безмолвствовало. В нем отражались укрытые туманом деревья и ясное небо. В первый момент подумала, что вчерашний кошмар мне приснился. Так не соответствовали жуткие воспоминания жизнерадостному утру. Но, повернув голову, увидела бледную Верочкину руку и содрогнулась. Что же делать дальше? Этот вопрос преследовал меня неотступно. Я нашла Веру, могла вернуться домой, но как смотреть в глаза маленькому Кирюше? Что ему сказать на обычный детский вопрос: когда вернется мама? Правду? Но я знаю, что он почувствует. Потому что сама испытала подобное, когда мне было семь… – Вера-а, – позвала я, втайне надеясь, что она ответит. – Прости меня, не уберегла… Как мне жить дальше? О гибели мерзавца Бейкера горевала целых полгода, а о тебе?.. Поплелась к озеру умываться. Разделась до пояса, ополоснулась ледяной водой. И в ней, как в зеркале, отразилась татуировка на плече. Забыв про водные процедуры, принялась рассматривать рисунок. Участок кожи с татуировкой покрылся зудящей коркой, но рисунок просматривался. Красный и черный лев раскрыли друг на друга страшные пасти, вытянув когтистые лапы. Это древний символ, сказала татуировщица-маори. Только она не ведала, что он означает. Татуировка черного льва появилась не случайно. Я сама просила. В тот момент мною владела мысль о «мертвой воде», и я посчитала, что будет Погладила плечо с татуировкой. По коже словно ежик прокатился. На рисунке красный и черный лев борются, их антагонизм очевиден. О противостоянии свидетельствуют горящие глаза, кровожадные когти… Но львы являются единым целым. Нижние части их тел переплелись, словно девичья косичка. – Если черный лев означает «мертвую воду», – пробормотала я, трогая пальцем нарисованные клыки, – тогда красный лев… Стоп! Но это невозможно! ЖИВАЯ ВОДА! Красный лев означает «живую воду»! Ноги подкосились, я едва устояла. Теперь понятен смысл, которого не ведала татуировщица-маори. Я получила на плечо символ единства «живой» и «мертвой воды». Одна – убивает, другая – воскрешает. Одна без другой неполноценны. Их объединение творит невероятные чудеса… Просто сказочные! Две воды, два «льва» способны поднимать мертвых. Только вместе они совершают Да, точно! Именно так в легендах объяснялось единство двух «львов». Двух уникальных субстанций, на поиски которых, если сложить жизни всех алхимиков, потрачены тысячи лет. И один человек из средневековой Европы все-таки добился результата! Невозможно поверить, что Ганеш смог выделить «мертвую воду», но вряд ли Бейкер лгал. Не мог он лгать. Не было смысла обманывать женщину, которую он собирался отправить в гроб. Я продолжала стоять на берегу, пораженная своими мыслями. Повернулась к озеру спиной, посмотрела на Верочку. Издали еще больше казалось, что она просто уснула. Не хотелось думать дальше. Я боялась напрашивавшегося продолжения. Но мысли, как мыши подпольем, уже овладели моим сознанием. Несомненно знал! В этом и состоит сакральный смысл последней фразы Ганеша, которую он выкрикнул из пламени аутодафе. Он кричал, что вместо двух львов Мейфарт получил пепел укротителя. Два льва. Черный и красный. Ганеш знал о «мертвой воде». Более того, он называл себя «укротителем львов». Он получил «мертвую воду». И знал – КАК ПОЛУЧИТЬ ВОДУ ЖИВУЮ! Мне сделалось трудно дышать. Страшные, запретные мысли летели, я едва поспевала за ними. Ганеш использовал «мертвую воду», чтобы соединить голову сына с туловищем. Израсходовал драгоценную субстанцию, на которую зарился Мейфарт, и тем самым вызвал гнев последнего. Он истратил воду на убитого сына не потому, что его скорбь была велика и он не мог смотреть на изувеченное тело. Нет… Алхимик надеялся ОЖИВИТЬ юношу! Он подготовил его к применению «живой воды». Только не успел выполнить задуманное. Инквизитор схватил его. Теперь понятно, почему сын оказался на костре вместе с отцом. Для людей – а для церкви тем более! – он казался зомби, готовым подняться из могилы в полнолуние. Еще не живой, но уже не такой мертвый, каким должен был быть. Не знаю, где ее найти. Я наклонилась к Верочке и поцеловала холодный лоб. – Я тебя вытащу, – произнесла ей на ухо. – Вытащу, где бы ты сейчас ни находилась! |
||
|