"Мятежный дом" - читать интересную книгу автора (Чигиринская Ольга Александровна)

Глава 2 Кровь и песок

Он пришел из яростного, короткого, взрывного дождя — как будто вырос на пороге черным цветком. Монтег, открыв дверь с пульта во дворе, даже вздрогнул.

— Как ты садился в такую погоду?

Моро откинул с лица капюшон и огляделся, словно впервые заметил посеревшую песчаную равнину, оправленную в горы и придавленную низкими облаками, в которых плясали разряды. Дождь мгновенно промочил его волосы насквозь, струйками потек по щекам, а он поймал языком каплю, скатившуюся по верхней губе, и засмеялся.

— Конечно же вслепую, Эш. По приборам. Что за вопросы?

— Ты не мог оставаться на орбите, дожидаясь лучшей видимости?

— Не хотел.

Они вошли в дом, и слуги сняли с господина мокрый плащ и защитный костюм, поднесли согретого вина, принялись готовить обед в неурочный час.

— Как все прошло? — спросил Эш, когда они с Моро остались одни за столом.

— А как ты думаешь? — Моро пожал плечами. Эш, как его деловой партнер, имел право знать, куда и зачем он летал. Но не имел права знать (хотя наверняка догадывался), что это не частная инициатива Моро.

— Все прошло настолько хорошо, насколько хорошо может пройти одиночный полет в обход имперских патрулей и переговоры с редкостным мерзавцем по исключительно мерзостному вопросу. Мерзавец заинтересован. Короче, все прошло — лучше не бывает. А как дела здесь?

— Приступы у мальчика стали реже, если верить его медицинской карте. Шнайдер вернулся с победой, объявил наш собственный Эбер и элиминацию гемов.

— Вот как? — вся расслабленность с Моро мгновенно сошла. — Все-таки решился?

— Ему некуда деваться. Ты же читал новости.

— Читал. — Моро выпил еще вина. — Ну, не тяни. О чем ты хочешь промолчать, зная, что это бесполезно, раз я завтра появлюсь в городе?

Эш разжал руки, стиснутые «замком» и как можно безразличнее сказал:

— Среди этологов маленький переполох. Призрак твоего капитана выбрался из канализации и не дает покоя гемам.

— Кстати, мне жалоба поступила, — самым безмятежным тоном произнес Исия Дамон, угощая Райана-Ричарда сигаретой. Выдержал паузу и, естественно, не дождался вопроса «Какая?». — Жалоба на осквернение алтаря. Твоего алтаря. Кто-то регулярно тащит оттуда голографию. А недавно совсем распоясались: сварили из двух металлопластовых планок крест и приварили к стене над алтарем. Кто бы это мог быть, сеу Йонои?

Парень пожал плечами.

— Алтарь мой. Что хочу, то и делаю, нэ?

— Никак нет. Я специально проверил: за осквернение алтаря полагается штраф в эквиваленте сотни дрейков. И знаешь, никаких исключений для духов и богов закон не делает. Ты хотя бы в руках такую сумму держал?

— Я наследник всего экипажа «Паломника». Дайте мне добраться до имперского банка — и я заплачу.

Исия протянул руку через столик и поддел его пальцем за ворот.

— Я тебе говорил: держи голову ниже? — прошипел он. — Тебе не терпится умереть? Этологи ищут тебя, недоумок. Ты что думал, гемы способны хранить тайну?

Парень медленно взял Исию за руку и высвободил свой воротник.

— Я знал, что гемы не смогут хранить тайну, — сказал он. — И я знал, что меня ищут.

— И тебя это совсем не гребет?

Пацан улыбнулся и молча пожал плечами.

— Выскажусь еще яснее: именно мне поручено узнать, не воскрес ли часом кто из мертвых.

— Я не воскрес, я выжил, — тихо ответил Ран.

— Так это дело поправимое, — в тон ему сказал Исия. — А для верности тебя еще сунут в аннигиляционную камеру реактора. И амбец, нечему будет воскресать по трубному зову.

— Господь из ничего сотворил целый мир. Ему будет нетрудно дать мне новое тело.

— Это уже за пределами моих полномочий. В их пределах — найти и закрыть этологического диверсанта.

— Ну и как, трудно было вам меня найти?

Исия оглядел портовую обжорку — больше и грязней, чем у Ашеры. Что там, почти притон. Он бы в жизни сюда не зашел — но Суна отказался подыматься из порта к Ашере, у него здесь были дела.

— Тебя мне найти — как нос утереть. Даже если ты начнешь прятаться. Особенно если начнешь. Но есть кое-кто, кого мне найти будет не так просто, а закрыть — и того труднее. И вот здесь мы можем, кажется, друг другу крепко помочь. Потому что именно мне велено тебя найти — и именно ты можешь сделать то, что мне не по зубам. Сделка, Йонои. Ты помогаешь мне. Я прикрываю твой зад. Ты в жизни себе фальшивых документов не купишь — хочешь, я тебе настоящие устрою?

— Я ведь еще не знаю, что вы хотите предложить мне, — пожал плечами Йонои.

— Ты слышал о «батальонах страха», — это был не вопрос, а утверждение. О «батальонах страха» слышали все. — Я вел это дело до вчерашнего дня. Но вчера его у меня забрали — чтобы нагрузить меня этой галиматьей, этологической диверсией, — полицейский сощурился. — Жирный мудак, который разбирается в сыскном деле как евнух в бабах, отстраняет меня от следствия, потому что я, вроде как, медленно его веду. Но я не хочу отступаться, Йонои. Понимаешь?

— Да, сеу Исия.

— Хорошо. Так вот, мне нужны гемы. На которых никто и никогда не обращает внимания. Которые ходят везде и видят все. Я дам тебе «жучок», а ты попросишь своих зелененьких друзей установить его там, где я скажу.

— А если я не буду помогать вам — вы… найдете «этологичского диверсанта»? — парень сжал губы. Исия несколько секунд думал, какой из ответов дать, и решил сказать:

— Если ты откажешься помогать мне — погибнет еще один пацан. И еще один… И еще…

Он откинулся на спинку стула и продолжал:

— В конце концов, я закрою их. Без тебя я потрачу больше времени, вот и все. Может, оно и к лучшему. Уличные банды — сущая чума, и чем больше вашего брата удавят «батальоны», тем, в конечном счете, легче будет всем честным людям.

— Тогда почему вы вообще занимаетесь этим делом? Сидели бы и ждали, пока они перебьют всех.

— За кого ты меня принимаешь, Йонои?

— За вавилонянина.

— Ах, вот оно что… ну да, мы же скопище всякой мерзости. А что, полицейские Империи исполняют свой долг только по отношению к тем, кого любят? Это моя работа, парень. Да, мне не нравится уличная шпана. Но мне еще больше не нравятся люди, которые по ночам мочат подростков, какой бы шпаной эти подростки ни были.

Йонои нехорошо усмехнулся.

— Тогда вы договаривайтесь не со мной, сеу Исия. Они будут рисковать для вас — значит, и договариваться вы должны с ними. С гемами. Идем, — он подхватил рюкзак на плечо.

Исии ничего не осталось, кроме как последовать за ним. Они спустились в глайдер-порт, оттуда вышли в один из боковых пешеходных коридоров, дошли до Промышленного проспекта, там поднялись на два уровня, к Мониторной улице, где Йонои заглянул в табачную лавку, отдал хозяину починенный пульт управления ботом-сортировщиком и взял деньги. Потом они опять спустились на Промышленный, и Исия, начинавший уже понемножку закипать, заметил, что Ран, сохраняя деловой вид, на самом деле внимательно присматривается ко всем проходящим по улице гемам. Наконец они пристроились в хвост к одному, одетому в робу водопроводчика, и, когда он свернул в простенок, к трубам и кабелям, юноша тихо окликнул его:

— Фродо!

Гем боязливо оглянулся, но, увидев Рана, расплылся в улыбке:

— Сэнтио-сама!

— Это господин Исия Дамон, не бойся его, он хороший человек, — Суна сел на корточки и гем вместе с ним. Исия последовал их примеру.

— Он хочет поговорить с тобой. У него к тебе важная просьба, Фродо.

Ну и ну, подумал Исия. Вот уже и настало время, когда приходится гема просить …

— Есть… нехорошие люди, — начал он. — Которые убивают других людей. Я должен арестовать их, но не могу собрать на них доказательства. Чтобы арестовать их, я должен поймать их на горячем. С оружием в руках. Но для этого нужно поймать их разговоры и узнать, где и как они будут охотиться на свою жертву.

Дамон пошарил в кармане и вытащил оттуда «клопа».

— Мне нужно, чтобы кто-то вошел в дом к одному из них, и потихонечку, когда никто не видит, бросил эту штучку на пол. Она сама найдет, куда потом забраться.

Гем протянул руку к «клопу», но, не коснувшись, отдернул пальцы, как от горячего.

— Фродо, — Йонои положил руку к нему на плечо. — Я знаю, что ты смелый парень. Помнишь, что я рассказывал тебе про твое имя? Но если ты не согласишься — ты ведь имеешь право не соглашаться! — мы просто найдем кого-нибудь еще.

Гем со странным именем Фродо задумался.

— Если Фродо имеет право не соглашаться — значит, он должен отказаться?

— Нет, — терпеливым голосом сказал парень. — Ты ничего не должен. Ты решаешь сам. Понятно?

— Понятно, сэнтио-сама, — кивнул гем. — Но что я должен решить сам?

— Ясное дело, ты должен взять эту штуку и отнести ее куда я скажу, — Исия понял, что уговаривать гема пацан будет до следующего утра. — Потому что твое дело — служить людям, а это будет самая хорошая служба.

Ран со свистом втянул в себя воздух. Гем посмотрел на него.

— Не слушай этого господина. Он не может приказать тебе делать добро только потому что ты гем.

— Но ведь… Иэсу-сама говорит, что мы должны делать добро?

— Вот-вот, — Исия ухватился за неожиданную зацепку. — Именно это он и говорит!

Гем взял «клопа» и сжал его в кулаке.

— Но где это? И как Фродо попадет туда?

— Это на пересечении Второй Радиальной и Тринадцатой Кольцевой на пятом уровне, — сказал Исия. — Курильня под названием «Мирамис».

— Не нашей бригады сектор, — робко сказал тэка.

— Да кто там обратит на это внимание! Ты просто войдешь туда с инструментом и со своим напарником — никто и не подумает спрашивать, из какой ты бригады.

— Но Иэсу-сама запрещает лгать! — почти панически сказал гем.

— А ты скажешь правду, — мальчишка призадумался секунды на две. — Что начальник приказал тебе проверить систему распределения — ты ведь не обязан уточнять, что это не твой начальник, и ты проверишь ее!

У Исии чуть челюсть не отвисла. До этого момента парень казался простым, как топор., То, что Суна был все еще жив, Исия до сих пор приписывал непонятному чуду и тупости большинства людей — но вот сейчас он увидел, что пацан отнюдь не так наивен, как кажется — или как хочет казаться?

Он украдкой глянул мальчику в лицо — но тот перехватил его взгляд и у Исии побежали мураши по спине: глаза его были тогдашними, все понимающими. Ох, Исия Дамон, не с тем ты связался! Но делать-то уже было нечего, обратно ситуацию не переиграешь.

— Фродо сделает, — в голосе тэка проступила неожиданная твердость. Ран улыбнулся ему и пожал руку.

На обратном пути он, против ожиданий, не задал Исии никаких вопросов — кроме одного, уже в глайдер-порту:

— Сеу Исия, а что вы сделаете для них за то, что они вам помогли? Что вы сделаете для Фродо и Лауры?

— То есть как что? Я же обещал тебе документы…

— Нет, не для меня — для них.

— А что я могу сделать для них?

Ран опять посверлил его глазищами, но сказал только:

— А кто подал жалобу на осквернение алтаря?

— Зачем тебе?

— Я хочу встретиться с этим человеком.

— Мой совет: не надо.

Йонои промолчал, выжидая.

— Роксана Кордо, — вздохнул Исия. — Дочь Александра Кордо. Не связывайся с ней. Не твоего калибра ствол.

Он проследил за тем, как Ран спускается к транспортной развязке. Народу в порту, как всегда, было много, и Дамон скоро потерял юношу из виду, поэтому не знал, что и пяти минут не прошло — как идущего по пешеходному мостику Рана нагнал красивый черный карт, и в открывшуюся дверь слегка высунулся другой мальчишка из Сурков, Элал.

— Флорд, — позвал он. — Сядь сюда. Поговорить с тобой хотят.

С другого сиденья, напротив, высунулся рослый, одетый в широкий плащ, мужчина.

— Садись, подвезем, — сказал он, делая приглашающий жест другой рукой. — Или ты ждешь, пока я скажу «пожалуйста»?

Гор Нешер на сей раз не воспользовалась косметикой, а костюм надела настолько же простой, насколько и шикарный — черный комбо из самой тонкой кожи. Сидящий рядом с ней Габо Пуля тоже был одет в черное — но не в такое тесное. Род деятельности и занимаемый ранг диктовал ему одежду, под которой пряталось что угодно, от игольника до малого гранатомета (включительно).

По странному стечению обстоятельств в черное был одет и Йонои. Но его одежда была обтерта, местами засалена и висела на нем мешком. В обитом натуральной кожей салоне он был неуместен, как чертополох в петличке вечернего костюма.

— Так значит, ты и есть Флорд?

— Меня называют так. Хотя мать дала мне имя Райан.

Нешер кивнула. Мужчина рядом с ней неприязненно сказал:

— Ты бы намордник снял. Разговаривать неудобно.

Дик немного помедлил, но все же поднял визор на лоб.

— Элал передавал тебе мое приглашение? — спросила женщина.

— Да, сударыня.

— Почему же ты не явился?

Дик подумал, как бы ей ответить повежливей и при этом не соврать.

— Сударыня, — сказал он. — У меня нет ничего, что я мог бы предложить вам, и я не знаю, что вы могли бы предложить мне. Вы женщина деловая. Я тоже должен зарабатывать себе на хлеб. Я подумал, что если откажусь прийти — вы не станете тратить на меня свое время.

Нешер засмеялась.

— Своим временем распоряжаюсь я одна, телок. Сколько тебе платит мутант?

— Мне хватает.

— Я не спрашивала, хватает ли тебе — я спросила: сколько?

— Триста сэн в день.

Нешер вздернула брови. Триста сэн она каждый день тратила на сигареты.

— Бангер, который в одиночку валит троих, работает на мутанта и живет на триста сэн в день?

Дик сдержанно улыбнулся.

— Куда мы едем? Мне нужно доставить заказ. Пожалуйста, отпустите меня.

Нешер тронула сенсор на пульте — и машина остановилась у тротуара.

— Я слышала, что ты хороший флордсман, — сказала она. — Мне рассказывали, что ты несколько раз при разборках пускал в ход флорд, но никого не убил, только подрезал. Это значит, что ты очень хороший флордсман. Почему же ты живешь, как крыса? Почему ты ночуешь где-то на свалке, почему за триста сэн в день работаешь на побегушках у мутанта? У тебя нет гордости?

— Простите, сеу Нешер. Гордость у меня есть.

— В смысле — тебе грязно работать на Итивакай? Грязней, чем ишачить на мутанта?

— Это не я сказал, а вы.

Нешер, скрестив руки на груди, откинулась на спинку кресла.

— Интересно. В Муравейнике сотни бангеров, которые побегут за мной, стоит мне сделать пальчиком вот так. Из них я выбираю одного мальчишку, который умеет обращаться с лезвием, но при этом, похоже, сменных штанов не имеет — а он, оказывается, бессеребренник.

— Видно, ты и вправду святой, — усмехнулся мужчина. — Или чокнутый. Это одно и то же.

— Я не хочу спорить с вами о святости, — вздохнул Дик. — И в Муравейнике действительно сотни бойцов, которые кинутся к вам по первому свисту, так что я не понимаю, зачем я вам нужен. А теперь — могу я идти?

— Нет, — ответила Нешер. — Габо, и ты, телок — пойдите прогуляйтесь.

Элал и Пуля вылезли из машины. Нешер достала сигареты, тонкие и длинные, как хаси, и, закурив, с прищуром посмотрела на Дика.

— Что ты слышал обо мне? — спросила она. — Что ты слышал об Итивакай?

— Первое, что мне о вас рассказали — что вы благородный человек. А об Итивакай я слышал, что это самая дерзкая и крепкая банда в Муравейнике, а то и во всех Пещерах Диса. Вы раньше были капитаном корабля, а потом потеряли его.

— Я была командором, у меня было пять кораблей. Целый торговый флот. И я потеряла их все. Три — на войне. Два — из-за проклятых планетников. И из-за того, что мои пилоты оказались просто продажными харями. После этого я уже ничто не ценю так, как верность. На самом деле, Райан по прозвищу Флорд, я не могу взять в Итивакай любого стрелка, который кинется на мой свист. Это подход Яно: как можно больше быков, как можно больше террора. Мы — Итивакай, «Один-за-всех». Мы берем только тех, о ком знаем, что на них можно положиться. Этот браслет, — она подняла рукав, показав запястье, — ты знаешь, ты чего он сделан?

— Это звено из сочленения полудоспеха, — ответил Дик.

— Верно. Мы держимся друг за друга, как звенья полудоспеха. И мы защищаем то, что нам дорого. А дорога нам свобода. Мне понравилось, как ты держался. Это говорит о том, что на тебя положиться можно. Скажи, что тебя не пускает? Данг был бы тоже хорошей заменой Харнаме, я знала его отца, но, похоже, он попадет-таки в армию. Так что я остановила выбор на тебе.

— У меня есть другие обязательства.

— Перед мутантом? За месяц работы на меня ты получишь столько денег, что сможешь купить ему гема в подарок, если он тебе так дорог.

— Дело не только в обязательствах перед мастером Далланом. У меня есть и другие.

— Перед кем? Интересно, чей вызов я не смогу перешибить.

— Бога, — Дик посмотрел ей прямо в глаза.

Женщина присвистнула.

— Какому богу ты себя посвятил?

— Я христианин.

— Габо тоже христианин — это ему не мешает.

— Габо? — настал черед Дика удивляться. — Как это может быть?

— Он из имперских пленных.

Дик внимательно посмотрел на высокого мужчину, который в своем черном плаще походил сейчас на базальтовый обелиск.

— Нет, — сказал он. — Я все равно не могу. Дело даже не в том, чем ваш союз живет…

— А чем он живет? — резко оборвала женщина. — Благодаря нам простые люди в Муравейнике могут получить галактический товар, который иначе достался бы только знати в Высоком Городе. По-твоему, лучше было бы, чтобы мы честно голодали, а они — нечестно жирели? Когда-то, до войны, космоходы были здесь первыми людьми. А сейчас нам не дают забывать, что мы живем только милостью планетников. Сначала они дают тебе в долг, потом навязывают фрахт, потом ты не можешь рассчитаться по этому долгу и отдаешь пилота, потом ты теряешь все… Беда в том, телок, что они могут без нас обойтись, окопавшись на своих плантациях, а мы без них — нет.

— Беда в том, что Рива тянут войну, которую им не выиграть, — сказал Дик.

Нешер хохотнула.

— Ты еще и о политике рассуждаешь? Нет, тогда ты и в самом деле мне не подходишь. Терпеть не могу людей, озабоченных политикой.

— Тогда я пойду, сеу Нешер?

— Нет, погоди! — женщина снова засмеялась. — Ты ведь очень занят и спешишь к хозяину?

У всех, кто находился в окрестностях, упали подбородки, когда возле мастерской Даллана притормозил новый карт и оттуда вышел Йонои в сопровождении стройной великолепной дамы.

— Госпожа Нешер… — Даллан соскочил со своего гравикресла и поклонился.

— Я подбросила к мастерской твоего работника, Даллан, — Нешер улыбнулась. — Ты знаешь, я предложила ему работу, а он отказался покинуть тебя. Я бы на твоем месте повысила ему плату, — она хлопнула Дика по плечу и вышла. Через несколько секунд роскошный карт, продемонстрировав «полицейский нырок», прыгнул на мотостраду тремя ярусами ниже.

— Так тебя кликнули в Итивакай, — с непонятным выражением лица протянул Таур Даллан, забираясь в кресло. Йонои кивнул и достал из сумки сегодняшний заказ — маленького бота-чистильщика с разрушенным блоком координации.

— И ты отказался? — продолжал расспрашивать Даллан, вертя бота в руках и глядя на работника, как на таракана.

Йонои снова кивнул.

— Дубина! — Даллан швырнул маленького бота ему в голову, а потом отвернулся к рабочему столу и беззвучно заплакал. Всю жизнь ему не везло — он вырос калекой, был выброшен на улицу и с четырнадцати лет работал, не поднимая головы. Он еле сводил концы с концами — мытари, санитарный контроль, бандиты, все с него отщипывали по кусочку. И вот только-только жизнь начала налаживаться, появились нужные рабочие руки, завелись деньги и исчезла необходимость самому мотаться по заказам — как на мальчишку положила глаз одна из самых влиятельных бандиток Муравейника. Что она сделает, получив отказ? На ком отыграется? Если бы Ран поступил в банду — то Даллан, потеряв работника, обрел бы заступника. Может быть, мальчик по старой памяти (Даллан заметил, что сердце у него доброе) даже подбрасывал бы что-то из галактического товара. А теперь его просто убьют. И, может быть, Даллана с ним заодно.

— Сеу Даллан, — услышал он и развернулся. Йонои, стоя на коленях, поклонился ему в пол:

— Прощайте. Я у вас больше не работаю.

Развернулся, встал и вышел. Даллан вышвырнул вслед его пояс с инструментами.

— Вытряхивайся, — сказал Элалу Пуля, когда они притормозили у тротуара на сто восьмой развязке. — И чоп-чоп…

— Секунду, — перебила своего оруженосца Нешер. — Ты все еще хочешь вступить в Итивакай, парень?

Элал кивнул.

— Ты понимаешь, что нельзя получить приглашение в Итивакай и просто так отказаться?

— Понимаю, сеу Нешер.

— А вот Флорд этого не понимает.

— Что вы хотите, сеу Нешер? — спросил юноша.

— Хочу устроить тебе последнюю проверку. Выдержишь ее — ты наш.

— Говорите, что я должен сделать.

— Проучи Флорда. Объясни ему, как он не прав. Мне все равно, как ты это сделаешь — втроем, впятером — но я хочу, чтобы ты принес этот его молитвенный шнурочек.

По лицу Элала было видно, что он колеблется.

— В чем дело? — спросил Габо. — Приссал?

— Нет, просто…

— Что «просто»? — Нешер подалась вперед.

— Нет, ничего, — Элал выбрался из машины и поклонился Нешер. — Я сделаю как вы сказали.

Габо опустил дверцу машины и тронул ее с места.

— Однако людей где-то брать надо, — вздохнула бандитка. — Но где их брать, когда кругом вот такое вот дерьмо?

Дик не спешил, сойдя с подземки и добираясь до условленного места встречи салимских миссионеров, заброшенной стройки в одной из центральных секций города. У него было теперь сколько угодно времени. Никто не ждал его с заказом, никто не нуждался в его помощи. Можно было просто идти по коридорам, не глядя под ноги и по сторонам в поисках какого-то старья, годного на запчасти. Можно было свернуть на жилые улицы. Кстати, подумал Дик, не можно, а нужно.

Продолжая двигаться в направлении центра, он зашел в ближайший почтовый узел и подключился к инфосети. Роксана Кордо… Что-то знакомое было в этом имени.

Из сети он почерпнул только те сведения, которые можно было на любого гражданина обнаружить в открытом доступе: возраст и номер для связи. Судя по индексу-расширителю, это был бесплатный номер на одном из общественных серверов, такой заводили многие люди, когда не хотели, чтобы к ним писали на частный номер незнакомцы. Дик в течение минуты завел свой собственный номер, написав в графу идентификатора «Суна». Даже если у сеу Кордо список адресатов длиной в руку, такой индекс привлечет ее внимание.

«Тема сообщения» — запросил почтовик. «Алтарь в глайдер-порту», проставил юноша. Потом задумался, какое же сообщение ввести. Почтовик предоставлял выбор: головидео, двухмерное изображение, звук и просто текст. Дик некоторое время колебался между двумя последними, и все-таки выбрал звук, хотя отправка такого сообщения стоила на десять сэн дороже. Но отчего-то ему показалось, что, услышав голос, она отнесется к делу серьезнее.

Он знал, как и чем рискует, но не боялся. В конце концов, он рисковал ежеминутно.

Сенсор «Запись» выплыл на панель и замигал. Дик глубоко вздохнул и сосредоточился, потом тронул сенсор пальцем и проговорил в микрофон:

— Госпожа Роксана, если вы хотите знать, кто все время ломает ваш алтарь, приходите к нему в Праздник Дождя, в девять часов третьей смены. Одна.

Потом он прослушал запись для проверки и собственный голос показался ему чужим. Он нажал «Принять», и на смену этой кнопке выплыли две другие: «Отправить» и «Очистить». Дик почему-то вдруг заколебался. Зачем мне эта женщина? — подумал он. Чего я от нее жду, чего хочу?

В кабинку постучали. Дик оглянулся и увидел тетку средних лет, в желтом костюме с золотой отделкой. Тетка постукивала себя пальцем по хроно — время, мол, время, люди ждут. Дик кивнул и нажал «Отправить».

Потом он купил в автомате три десятисэновых пакетика леденцов и на ходу съел «собаку» в соевом тесте. На этом деньги вышли.

Через час он дошел до стройки. Как и множество других таких строек, она была заброшена лет десять назад в связи с войной. Здесь должен был помещаться какой-то крупный торговый центр, нижние этажи которого выходили на мотострады, а верхние — на пешеходные дорожки престижного района. Большие ворота вели к отдельному причалу для глайдеров. Многочисленные торговые пассажи и жилые комнаты для гемского персонала были бы куда лучшим укрытием для салимцев, чем необорудованная для житья пещера, сюда ведь успели даже воду подвести, — но естественно, эту стройку уже присмотрели бродяги и мальчишки, и потому то и дело там кто-то шлялся, а власти время от времени устраивали облавы. Как место встречи она годилась — много входов и выходов — а вот для житья никак.

Дик нашел тот зал, где они назначали встречи, обшарил четыре тайника в поисках условных знаков, ничего не нашел, развернул спальник и сел.

Похоже, господин Исия считает его изрядным дураком. Неужели он думает, будто Дик сочтет, что это обычное дело для здешней полиции — обращаться за помощью к гему через уличного мальчишку? Нет, когда полиции нужна помощь от гемов — полиция просто приказывает…

…За исключением тех случаев, когда один полицейский хочет что-то скрыть от другого полицейского. Вот, почему Исия просит его о помощи — не знает, кому из своих можно доверять.

Такой поворот событий был чрезвычайно печальной штукой. Если за «батальонами страха» и впрямь стоит полиция — то дела еще хуже, чем кажется с первого взгляда. Можно попробовать обороняться против гневных обывателей — но против полицейских… тут может подняться такая вонь, что Муравейник просеют через густое сито. А Дику и Рэю такая облава была нужна меньше всего.

Он закрыл глаза, откинувшись на стену. Выспаться — это была старая и почти несбыточная мечта, но засыпать нельзя. Он ждал друзей, но здесь могли появиться не только друзья.

Конечно, он мог бы и сам отправиться в Салим — прямо сейчас или чуть позже. Но между ними было условлено в одиночку не ходить, и Дик не хотел сам нарушать это правило. Пока что людоеды не беспокоили ни Салим, ни ближайшее к нему гнездо лемуров, но мало ли что могло произойти.

Поняв, что сейчас он заснет, если ничего не сделает, он вскочил и заставил себя проделать все пять ката третьей ступени, одно за другим, в быстром темпе, напоследок с удовольствием вообразив на месте двух условных противников Моро и золотолицего царька. Потом вернулся на свое место — и, садясь, увидел стоящих в дверях Дориана и Миракл.

— Привет, — проворчал он. — Почему сразу не сказали, что вы здесь?

— Сэнтио-сама так красиво танцует! — пропела Миракл.

— Э-э-э… это не танец, — Дик смутился на секунду, и тут ему в голову пришла мысль. Считалось, что тэка — совсем не бойцы. Но считалось, что и морлоки — кровожадные животные. А вдруг это очередное вранье, придуманное, чтобы держать их в подчинении?

— Мы ждем еще кого-то? — спросил он.

— Да, — сказал Дориан. — Должны прийти Батлер и Остин.

— Ясно. Дориан, хочешь, научу… танцевать?

Тэка засмущался.

— Не бойся, это нетрудно, — подбодрил его Дик. — Ну, сними корзину.

Дориан расстегнул нагрудный ремешок и поставил корзину рядом с присевшей на корточки Миракл. Потом несмело подошел к Дику.

— Встань рядом и повторяй за мной, — юноша глубоко вдохнул и выдохнул, потом перешел в «кокуцу-дати» с коротким круговым блоком и прямым ударом. Гем точно повторил за ним оба движения. Дик продолжил — Дориан не отставал, только один раз он ошибся, где был переход с прыжком. Координация у него была отменная, только концентрации недоставало. Он не наносил ударов, даже не обозначал их — только показывал.

Наконец, он повторил за Диком последние движения, триумфальное вскидывание руки — и застыл в исходном положении.

— Все было здорово, — подбодрил его юноша, слегка досадуя, что гем въехал с первого раза — ему самому понадобилось десятка два повторений. — Только представь себе, что перед тобой на расстоянии руки, — он показал. — Стоит… морлок (он не сказал ни «человек», ни «тэка», не зная, как на это отреагирует Дориан). — Ударь его, доведи удар до конца.

— Но если ударить морлока — он тоже ударит, — голос Дориана дрогнул.

— Это тренировка. Если сказать ему, чтобы он не бил — он и не ударит. Ну, ладно вот моя ладонь, — Дик вытянул руку. — Ударь в нее. Ты не сделаешь мне вреда, честно. Но я хочу почувствовать удар. Соберись, напряги руку. Давай, начинай повторять.

Гем начал повторять и сумел несколько раз довольно чувствительно треснуть Дика по ладони. Он выглядел страшно смущенным и обеспокоенным, но Дик его подбодрил и он улыбнулся. Миракл смотрела во все глаза.

— Понимаешь, — продолжил Дик. — Каждое движение имеет смысл. Блок, удар, уход от захвата… — он начал повторение, объясняя смысл. — Шаг вперед, блок, уход от захвата… Удар, удар ногой, блокируем удар в пах… Блокируем удар сбоку, нога, локоть… уход от подсечки… а потом… э-э-э… раз и два, — он остановился, подняв сжатый кулак.

— А что такое «раз и два»? — спросила внимательная Миракл. Дик вздохнул. Когда-то он поклялся не врать им.

— Схватить противника за яйца и выдернуть их, — быстро сказал он.

Дориан с мучительным выдохом согнулся пополам и опустился на колени.

— Сэнтио-сама, — пролепетал он. — Пожалуйста, никогда не приказывайте Дориану делать такие вещи.

— Да ты что, — Дик, сам не на шутку перепугавшись, бухнулся рядом с ним и схватил за плечи. Лоб тэка был влажным. — Никогда в жизни! Это же не по-настоящему, Дориан. Это… условный противник. И… условные яйца.

— Нам страшно делать такие вещи, сэнтио-сама, — дрожа, проговорила Миракл. — Нам страшно их даже думать.

— Простите, — прошептал Дик. — Простите…

— Сэнтио-сама, это вы? — Остин и Бат, придя, были безмерно удивлены, увидев Дика в месте встречи. — Вы же говорили, что будете на работе…

— Меня выгнали.

— Неизмененных людей иногда выгоняют с работы, — пояснил Остин. — И свободных гемов тоже.

Несколько секунд гемы переваривали эту информацию.

— А когда Бог освободит нас, сэнтио-сама, нас тоже можно будет выгнать? — спросила Миракл.

— Ну-у, — протянул Дик. — Это будет не так просто. Если ты состоишь в цехе, цех не даст тебя вытурить. Но, с другой стороны, может, оно и на Картаго так. Просто я здесь чужой и живу вне закона. Я не хотел воровать, и мне помогли найти работу у человека, который сам вроде бы вне цеха… Ну, а сегодня он меня выгнал.

Последние слова Дик произнес с некоторой неуверенностью. В конце концов, Даллан не выгонял его, а только унизил нестерпимо. Пора было заканчивать этот разговор.

— Идем, — Дик вскинул рюкзак на плечо. До Салима не меньше трех часов ходу, по пути намечалась остановка и небольшой ужин у лемуров.

— Остин, а что, гемов не приняли в цех на Джебел? — спросил он.

— Нет, — покачал головой тэка. — Я не помню, чтобы там говорили о цехах.

— А что такое цех, тэнконин-сама? — спросил Бат.

— Это когда люди, зарабатывающие себе одним ремеслом, собираются вместе и договариваются, как сделать, чтобы для всех хватило работы и хлеба, никто не сбивал цен и никого нельзя было так просто взять и выкинуть. Это… такая клятва, в которую вступают люди Империи.

— А почему кого-то могут взять и выкинуть? — удивилась Миракл.

— Бывает, что труд человека становится не нужен. Изобретают нового бота, который может выполнять ту же самую работу. Или… что-то еще…

— Покупают гемов, — подсказал Дориан.

— Да, — согласился Дик. — На Старой земле, когда цехов не было, бывало, что людей вот так выбрасывали с работы. Потом они стали объединяться в цеха.

— А что делает цех, если труд человека становится не нужен? Запрещает изобретать бот?

— Когда как. Бывало что да, запрещали. Но чаще помогают такому человеку овладеть новой работой, и платят ему деньги, пока он переучивается.

— Платят деньги за то, чтобы он больше не работал?

— Нет, почему… — Дик запнулся. — Платит как бы… отступное за то, что человек потерял работу, — они погружались в такие подробности экономики, в которых Дик уже терял ориентацию. — Послушайте, я не знаю, как это в других цехах, но в пилотском цехе это так. Каждый платил немного денег из своей ежегодной доли. Если бы со мной что-нибудь случилось… например, меня бы покалечило и я не смог больше летать… мне бы платили столько денег, чтобы я мог жить и переучиваться. И если бы «Паломник» разорился, мне бы тоже платили, пока меня не возьмут на другой корабль. Это… справедливое правило.

Дик сообразил, что никогда прежде не задумывался над этим — а как нужно будет все устроить в том безумном случае, если они все-таки победят? Он находил устройство доминиона Мак-Интайров справедливым, но оказывается, он вовсе не знал этого устройства! Да и с самим Салимом было что-то не так. Дик не мог понять, что именно он делает неправильно. Ему там было хорошо, и всем там было хорошо, но внутри нарастал какой-то тревожный зуд, недоумение вперемежку с опасением, как тогда, на борту «Паломника», когда он потерял ориентацию и опасался, что сходит с ума. «Ладно», — подумал он. — «Для этого наступит свой черед… если наступит» — и продолжал путь, насвистывая «Кири-но цую», песню повстанцев Сунагиси.

По рабочим уровням были протянуты основные коммуникации, они же предназначались для передвижения рабов. По транспортной траншее время от времени прокатывались вагонетки с рабочими бригадами, другие гемы шли группами навстречу или в ту же сторону. Со стороны миссионеры выглядели как человек-начальник и рабочая ячейка. Гораздо больше шансов было у гема попасться в одиночку — поэтому они покидали Салим, как минимум, парой. Гемы пещер Диса, не являющиеся частной собственностью, всегда ходили парами, ячейками или бригадами. А частных гемов можно было отличить по неформенной одежде или клановой ливрее.

Команда спустилась еще на один уровень. Хорошо освещенные рабочие коридоры сменились плохо освещенными мусорными, затхлая вонь ударила в нос. Вдоль стен стояли контейнеры, полные разнообразными отбросами, рассортированными еще на стадии вышвыривания: органика, металл, стекло, бумага, тряпки, пластик. Все было достаточно аккуратно — лемуры не терпят грязи — но неистребимый запах разложения пронизывал воздух.

Каждые десять часов лемуры опустошали все контейнеры, после чего сорта мусора шли по назначению — в переработку, на бустерные поля, или, если уже некуда — в аннигиляцию. Во время этой пересменки спокойно продвигаться по мусорным коридорам было никак невозможно, поэтому Дик поторопил друзей, чтобы проскочить эти катакомбы за оставшийся час. Сюда выбирались за пищей самые опустившиеся из обитателей «Муравейника» — воры, которых не желали терпеть даже другие воры, омерзительные, ничем не брезгующие нищие, полугемы и мутанты. Здесь же «паслись» ребятишки вроде Куна, выискивая среди поломанной машинерии годные в дело детали — правда, основные их угодья лежали чуть в стороне. Дик находился сейчас на чужой «охотничьей территории», и к нему могли прицепиться просто так, без повода. Здесь он шел, спустив флорд в ладонь из петли подмышкой.

Наконец, через лемурский люк они спустились в темную, влажную утробу города. Здесь на километры тянулись бустерные поля; огромные полости в скале были заняты под водоочистители. Здесь постоянно хлюпало и капало, и сквозняки доносили смрад гниющей органики. Здесь во многих местах единственным источником света были метки, нанесенные лемурами на стенах, поэтому Дик и замыкающий, Остин, надели налобные фонарики.

Они прошли совсем недолго, как услышали из сумрака:

— Тэнконин-сама!

И еще несколько голосочков подхватили приветствие. Кто-то совсем маленький подбежал к Дику и прыгнул ему на шею. Дик не помнил, какое имя дал этому лемурчику — они и сами эти имена забывали.

Он осторожно приласкал, а потом спустил на пол маленькое тельце, пытаясь все-таки сообразить, кто это: Михаэль? Карл? Илай? Не успел найти ни одной характерной приметы — малыш затерялся среди окруживших группу лемуров. Они обменялись приветствиями (Дик уже приучил себя не дергаться в ответ на ласковые почесывания, хотя это было очень трудно) а потом попрощались. Покинуть работу в свою смену для лемуров что-то вроде святотатства. Дик оставил им пакетик с леденцами. До гнезда оставалось еще пятнадцать минут ходу. До Салима — еще час.

Те, кто находился на отдыхе, обрадовались гостям. Гости тоже обрадовались привалу, но главным образом Дика обрадовало то, что у лемуров сидел Рэй.

— Я вышел ребят встретить, — сказал он. — А тут вы. Я-то думал, вы на работе, сэнтио-сама!

— Меня выперли, — снова объяснил Дик.

— Вот так раз, — изумился Рэй. — Что же, вы все время теперь с нами жить будете?

— Может быть, — вздохнул Дик. — Только не сразу. У меня еще дела есть в Муравейнике. А что твоя разведка? Ты добрался до Лабиринта?

— Добрался, но… — Рэй махнул рукой. — Не надо об этом сейчас. Давайте подождем до Салима и там поговорим.

Правила «когда я ем, я глух и нем», для лемуров не существовало — их рты закрывались только на время сна. Миракл слегка уставала от их бесконечного верескливого тарахтения, остальные уже привыкли. На десерт были леденцы.

— Сэнтио-сама! — окликнул его бывший Мару. — Говорить можно?

— Да, конечно, — Дик подвинулся — Садись.

Старый лемур присел рядом, почесываясь.

— Вода шумит — тэнконин слышит? — спросил он. — Снаружи дожди начались. Осень потому что.

— Да, — кивнул Дик. В распахнутые ворота глайдер-порта он видел, как молнии кроят небо. Жара в Муравейнике теперь была влажной, но хотя бы не скрипел на зубах всепроникающий песок. У Даллана половина бизнеса стояла на этом песке — он забивался в малейшие щели и портил механизмы. Но сейчас, пропитанный и спрессованный тяжелой влагой, он уже не был так легок на подъем, как прежде.

— Скоро долгие дожди будут. Пойдет вода, — Павел-Мару показал, где именно.

— Салим затопит? — испугался Дик.

— Нет, нет, не затопит Салим! — успокоил его Мару. — Другие места затопит — он со страхом понизил голос. — Ничьи — они глупые совсем. Не знают, где пойдет вода. Она идет — они бегут…

— Та-ак… — пробормотал Дик. — Они нападут на нас?

— Нападут, да. Если найдут. Но если нет — придут морлоки. Морлоки охотятся на ничьих, когда дожди. И когда зима. Сэнтио-сама, Салим ничьи не найдут — морлоки найдут. Морлоки не найдут — ничьи найдут. Что делать — Мару не знает.

— Все в руках Бога, — спокойно сказал Дик.

Значит, морлоки еще важнее, чем он думал. Интересно, что же там обнаружил Рэй…

Лемуры все еще хрустели леденцами, когда Дик встал, вскинул сумку на плечо и сказал:

— Пошли.

Утром Бет получила приятное известие: на сегодняшнюю заседаловку Лунной палаты идти не надо. Это была бабушкина затея — таскать ее на эти заседаловки, чтобы она понимала, в чем заключается работа цукино-сёгуна.

Лунная палата состояла сплошь из баб и занималась делами мира — в противовес Солнечной, занимающейся делами войны и внешней торговли. К делам мира относились терраформирование, внутренняя торговля, производство гемов, заключение межклановых браков и, конечно, Проект.

Благодаря этим заседаловкам при консультациях Огаты Бет действительно стала кое-что понимать относительно Картаго. И понимать даже чуть больше, чем того хотела леди Альберта. А именно — до нее стало доходить, что леди Альберта не справляется.

— Она — ученый, а не политик, — сказал Огата, когда Бет спросила его об этом. — Ее научный гений никто не оспаривает, и у себя в лаборатории она действует примерно в таком же стиле, в каком пытается действовать здесь…

Бет кивнула.

— «Я не хочу знать, почему этого нельзя сделать. Я хочу знать, КАК это сделать», — сказала она голосом, очень похожим на бабушкин. Рин засмеялся.

— Да примерно так. Видишь ли, твоя мать была политиком. Она привыкла учитывать настроения людей, играть их стремлениями и разрешать противоречия за счет компромиссов. Леди Альберта видит задачу, которая должна быть решена и не понимает, почему все еще не распределили между собой обязанности.

— Я иногда тоже не понимаю, — призналась Бет. Рин вздохнул и отложил вилку (дело было за обедом).

— Что обсуждали сегодня? — спросил он.

— Энергопоставки в сто девятый сектор, — Бет поморщилась. Шла рубка не хуже, чем на первых Соборах по вопросам о единосущности Отца и Сына, только что за волосы никто никого не таскал.

— А что такое сто девятый сектор? — спросил Рин.

— Э-э-э… — Бет попыталась вспомнить, но не смогла и обратилась к киберсекретарю.

— Теплицы и парники.

— Верно. Они находятся под силовыми куполами. Перебой в энергии во время осенних дождей может погубить работу нескольких лет.

— А зимой… — Бет изобразила понимание.

— Нет, зимой Анат не так уж плохо и куда больше шансов, что растения переживут отсутствие купола на несколько часов… Ты просто не видела пока еще настоящих осенних дождей.

— А-а-а, — Бет неприятно было осознавать, что она снова села в лужу. — А в чем проблема с этими поставками? Почему нельзя дать туда столько энергии, сколько надо?

— О, вот здесь и зарыта собака, — улыбнулся Рин. — Клан Сейта, которому принадлежат энергостанции девяносто третьего сектора, состоит в союзе с кланом Миура, который держит свои собственные теплицы на плантациях далеко за пределами города. Рынок сбыта живых овощей и фруктов весьма ограничен, и становится уже с каждым годом. Население Пещер Диса беднеет. Все больше людей не могут себе позволить свежих фруктов и овощей. Поэтому Миура с удовольствием удавили бы теплицы Шота в сто девятом, а Шота с удовольствием удавили бы Миура более низкими ценами.

— А нельзя покупать энергию у другого клана? — не поняла Бет.

— Можно. Но это потребует прокладки новых коммуникаций, это нужно будет привлекать к делу муниципалитет и начинать новое строительство. А для города лучше всего, чтобы Шота и Миура конкурировали и ни один из них не мог диктовать цен.

Рин развел ладонями и снова взялся за вилку.

— Ваша бабушка пытается решать эту — и другие проблемы — так же, как она решает проблемы, возникающие в лаборатории. Но там она имеет дело с коллективом единомышленниц. А здесь у нее — представительницы разных кланов с разными, порой трудно примиримыми интересами.

— Как вы еще не передрались между собой… — проворчала Бет.

— Клятва, — сказал Огата, словно это все объясняло. — Там, где идет речь об общественной безопасности, даже враждующие кланы сотрудничают. Потому что общество наказывает тех, кто ради своих интересов пытается его разрушить.

— Фиговый же инструмент эта ваша клятва, — сказала Бет.

— Не более и не менее, чем любой другой, — Огата взял вилку и вернулся к еде.

Этот разговор был две недели назад — а сейчас вот Бет освободили от заседаловок. Ура.

Какое, к черту, «ура»! — Бет даже подскочила на кровати. Идиотка! Они же там будут обсуждать элиминацию гемов — вот, почему ее решили не пускать! Бет рывком отбросила одеяло, и Белль (собственно, и разбудившая ее) подала ей какой-то конверт.

— Это еще что такое?

— Письмо от господина Огаты, — Белль тут же начала застилать кровать.

«Дорогая госпожа моя и сестра!», — прочитала Бет, развернув плотный, шелковистый на ощупь лист. — «Твои дядя и бабушка сочли, что непосредственная угроза твоей жизни миновала, и ты достаточно освоилась в обществе Картаго, а потому мои услуги более не требуются. Не желая тебя беспокоить, я покинул гостевые апартаменты ночью, пока ты спала, и оставил это письмо с указанием вручить его тебе, как только ты проснешься.

Прости меня за то, что я не попрощался лично — не будь новое мое поручение таким срочным, я непременно сделал бы именно так. Прости меня также за то, что я не могу собственными устами поблагодарить тебя за то удовольствие и ту пользу, что я получил от нашего с тобой общения. Мне остается только надеяться, что они были обоюдными и что я научил тебя большему, чем предполагал. Твой Рин».

— Ах ты черт, — прошептала Бет и сунула письмо в книгу на столике. Значит, устранили и Рина. Шеф синоби решился возражать — и синоби удалили из окружения юной принцессы. «Новое поручение»? Ха! Шито белыми нитками.

Пока она умывалась и чистила зубы, служанка подала сегодняшний костюм: узкие брюки-«нимы» и длинный шелковый пали.

— Нет, не это, — сказала Бет, решительно прошагала к шкафу и распахнула двери. На кровать полетел «малый парадный комплект»: черный комбо, красная гербовая накидка.

— Прическа, госпожа… — пролепетала ничего не понимающая Белль.

— Сама, — нахмурилась юная хозяйка, собирая гребнем кудри. Что же сделать? Хвостик? Не пойдет к «малому параду». С узлом возиться лень… Ага, вот решение — просто, как все гениальное.

— Госпожа! — ахнула Белль, роняя вешалку.

— Не подходи! — крикнула ей Бет. — Это приказ.

Толстый пучок волос не отрезался в один прием и даже в два. Бет кромсала, кромсала, кромсала… пока наконец он не остался в ее руке — тугой золотой «султанчик». Положив его на полку перед зеркалом, Бет критически оглядела себя на предмет упущенных из виду локонов и отдельных волосков.

— Вид сзади, — приказала она зеркалу. — Вид справа. Вид слева.

Вроде ничего. Конечно, видно, что волосы отхвачены, хм… не мастерской рукой. Но это тоже по-своему эффектно.

— Ах, что же вы сделали… — жалобно проговорила Белль.

— Убавила тебе работы, — Бет сбросила пижаму и взяла комбо. — Ну чего ты смотришь, выкинь их куда-нибудь.

— Они такие красивые, — вздохнула Белль.

— Значит, сделай из них боевое знамя, — Бет надела накидку и посмотрела на себя в зеркало. Потом пошла к двери.

— Куда вы, госпожа? Белль должна следовать за вами.

— Не надо, — отрезала Бет. — Мне не нужна компания. Посиди тут, отдохни… э-э-э… почитай.

— Кому?

— Себе, балда. Ты что, никогда не читала для собственного удовольствия?

— Белль довольна тем, что служит госпоже.

— Уххх… — Бет подошла к книжной полке, пробежалась глазами по названиям, схватила томище «Моби Дика». — На возьми. Чтобы к моему возвращению дочитала вот до этого места. Всем скажи, что это приказ. Пока.

Она вышла из спальни и прошествовала в гостиную. Там ее ожидал новый сюрприз: прямо на ковровом покрытии, поджав под себя ноги и подвернув хвосты, сидели четверо морлоков в черно-красных гербовых туниках. Увидев Бет, они поклонились ей в пол.

— С добрым утром, — растерянно пробормотала она. — Это еще что такое?

Морлоки снова коснулись лбами пола, и тот, что сидел справа, протянул Бет конвертик.

— Сейчас вроде не Валентинов день… — Бет распечатала пакет. Оттуда выпала записка — она узнала дядин почерк — и документ на пластиковой карте, дарственная, честь по чести, с серебряным квадратиком в углу и надписью «стереть тут».

Бет прочитала сначала записку, которая во многом повторяла письмо Огаты.

«Эльза! Твой брат срочно понадобился сеу Ли, и я отпустил его, потому что, в общем, его работа сделана. В постоянной охране ты больше не нуждаешься, а необходимый уровень твоей безопасности я решил обеспечить, подарив тебе гемов-телохранителей. Эти четверо тренированы подобающим образом, Рин сам проверил их, так что считай это подарком от нас обоих. Могу тебя поздравить также с тем, что твое дворцовое заключение закончилось: после свадьбы тебе трудно будет оставаться частным лицом, так что сейчас я хотел бы, чтоб ты немного расслабилась. Можешь съездить в город за покупками, сходить потанцевать, пойти на вечеринку или устроить прием у себя. Я буду занят весь день, но хотел бы видеть тебя на ужине. Рихард».

— Значит, вы — мой подарок, — Бет сдвинула брови, потом взяла дарственную. — Ладно. Я буду называть номер, а вы поднимайте руки, чтоб я знала, где кто. Двести шестой, двести пятьдесят второй, сто восемьдесят пятый и сто шестьдесят третий… Замечательно. Что мне, ленточки вам повязать, чтобы различать вас?

— Если госпоже угодно, — прогудел правофланговый, — она может заказать для своих охранников татуировки.

Бет обвела взглядом их всех. Братья-близнецы Рэя, они были совсем непохожи на него. Никого из них нельзя было бы с ним перепутать. Он не нуждался бы в татуировке.

— Нет, — сказала она. — Я еще придумаю, как вас различать, а пока что я дам вам имена.

Она подошла к «правофланговому» и коснулась рукой его плеча.

— Роланд.

Потом шагнула к следующему:

— Оливер.

К третьему:

— Галахад.

И к четвертому:

— Кей. А теперь встаньте.

Морлоки не поднялись.

— Госпожа забыла кое-что, — прогудел Роланд.

— Ты про пароль, который у вас вызовет приступ симпатии ко мне? — Бет помахала дарственной: — «Стереть тут»? Нет, ребята, мы обойдемся без этого.

Морлок поднял на нее глаза.

— Но мы не можем без этого обойтись, — судя по голосу, он растерялся, если не паниковал. Паникуют ли морлоки, и если паникуют, то как? Что это для него значит — необходимость возражать новой хозяйке? Что для него значит этот пароль?

— А мы попробуем, — ухмыльнулась она и спрятала дарственную за корсаж комбо. — Так что, вы должны все время ходить за мной, все четверо?

— Каково будет желание госпожи? Обычно охранники сменяются, сопровождая господина по двое.

— Ладно, — кивнула Бет. — Значит, ты и ты, — она показала пальцами на первого и четвертого. — Сейчас идете со мной. А вы двое устраивайтесь здесь. Пусть Нэко, это моя экономка, устроит вас. Найдите ее внизу.

Морлоки ответили поклоном и двое удалились, неся свои пожитки и вещи товарищей.

— Теперь так. Роланд и Кей… — Бет назвала имена, чтобы убедиться, что она по-прежнему их не путает. — Кто из вас умеет водить карт?

— Мы все умеем, — видимо, Роланд должен был и отвечать за всех.

— Класс. Значит, ты за рулем.

Они спустились на лифте в гараж, и Бет своим перстнем-ключом открыла карт.

— Мы едем в императорский дворец, — сказала она, усаживаясь рядом с водителем. — Ты в курсе, как туда проехать? Или вызвать навигатор?

— Роланд знает дорогу, — кивнул морлок.

Даже на эстакаду, ведущую к императорской резиденции, нельзя было въехать, не пройдя контроля на посту. И было еще две проверки — у ворот и в гараже. Бет узнали и отдали ей честь: офицеры отсалютовали флордами, морлоки склонились до земли. С Роланда и Кея считали индексы клейм.

В грандиозном дворе Ониксовых Палат было специальное помещение для морлоков: к императору запрещалось входить с личной охраной. Запрет этот был введен как раз после того как Экхарт Бон («мой отец», — Бет специально заставляла себя так думать всякий раз, вспоминая его имя) совершил сэппуку перед яшмовым ликом Солнца Аттара. Солнце Аттар, по слухам, изволило разомкнуть уста и блевануть на золототканые одежды ручной работы. Во избежание таких вот конфузов и повелели охрану оставлять за пределами Ониксовых Покоев.

Бет покинула своих новобранцев под присмотром специального чиновника из личной СБ императора и поднялась по ступеням высокого крыльца к длинной колоннаде.

Распорядительница императорского двора госпожа Нухху обычно пропускала Бет без разговоров — но на этот раз огорошила ее, сообщив, что у Керета приватная беседа с очень дорогим гостем. Людей, которых нельзя было отослать поскорее, узнав, что пришла невеста императора, можно было бы сосчитать по пальцам, не разуваясь, так что Бет стало жгуче любопытно, что же это за человек?

Госпожа Нухху предложила Бет прогуляться по саду, пока не закончится разговор с гостем, а потом разделить с императором завтрак. Бет осталось только согласиться — тем более что она рванула из дому, не поев. Да кто же, черт возьми, этот гость?

Через двадцать минут (Бет погуляла по веранде и посмотрела новости по визору) выяснилось, что это Моро.

Выйдя из крытого силовым куполом сада на террасу, она увидела, как Моро, держась чуть позади Керета, выруливает туда же. С третьей стороны подплывала государыня Иннана.

«Вот зараза», — подумала Бет. Она как-то не сообразила, что Керет наверняка будет завтракать с матерью. Моро и Иннана за столом. Два удовольствия в одном флаконе. Яду мне, яду! Не для себя, конечно…

Моро, увидев ее, слегка притормозил, кашлянул, чтобы привлечь внимание Керета, и сказал:

— Пожалуй, государь, я вынужден отклонить ваше предложение. Государыня Иннана, взываю к вашему великодушию и прошу простить меня за то, что я покину вас так рано.

— Эльза, — проговорил растерянно Керет. — Сеу Лесан… матушка… — и снова:

— Эльза… Как бы мне хотелось примирить вас с Морихэем.

— Исключено, — сказала Бет, скрипнув зубами. — И знаешь, это у тебя хорошо придумано — отбирать оружие и оставлять морлоков при входе.

— Да, — согласился Моро. — Сеу Эльза, неужели вы полагаете, что мы — первые два человека, которые встретились здесь, находясь в состоянии смертельной вражды? Впрочем, я с вами не воюю, а ваша вражда, ко мне не заслуживает звания смертельной.

— Ты… — прошипела Бет, слов не находя от ярости. — Пошел вон…

— Моя невестка не будет так разговаривать с моим другом, — пропела государыня Иннана. — Вы, конечно же, останетесь на завтрак, сеу Лесан. Я настаиваю.

Таким образом, завтрак прошел совсем не так, как хотелось ей. Одно утешало: он прошел не так, как хотелось Моро. Синоби поддерживал с государыней Иннаной светскую беседу ни о чем, Бет помалкивала. Если бы не острая необходимость увидеться и поговорить с Керетом, она ушла бы, несмотря на голод — в конце концов, за полчаса никто еще от истощения не умер.

Керет понял ее состояние, и не старался завлечь ее пустопорожним разговором, но один раз ободряюще пожал ей пальцы, когда она потянулась за персиками. Наконец, Моро допил кофе, доел десерт и распрощался. Керет вежливо отделался от матери. Вдвоем они прошли в библиотеку.

— Я сразу понял, что ты пришла поговорить о чем-то серьезном, Эльза, — юный император сел на диван и усадил ее рядом с собой.

— Да, — сказала она. — А зачем приходил Моро? Чего ему от тебя нужно?

— Ничего, — пожал плечами Керет. — Он пришел по моей просьбе.

— По твоей? — изумилась Бет. — А тебе-то что от него нужно?

— Ничего. Просто иногда мне хочется поговорить с человеком, которому от меня ничего не нужно. Таких людей очень мало, Эльза.

Она вздохнула.

— Ты знаешь, я сейчас чувствую себя последней свиньей, но… мне кое-что нужно от тебя.

— Ты всегда можешь сказать, — Керет улыбнулся своей беспомощной улыбкой. — Правда, я не могу пообещать, что выполню…

— Дядя приносил тебе на подпись указ об элиминации гемов?

— И я уже подписал, — кивнул Керет.

— Нет! — Бет вскочила. — Это… ужасно! Ты не мог…!

— Вот видишь, леди Альберта не зря отстранила тебя от участия в советах. Ты, не прочитав документа, подымаешь истерику.

— Да мне одного названия хватило!

— Бет, успокойся. Ты наверняка воображаешь себе какие-то зверства. Но ничего такого не будет. Элиминация гемов — процесс, растянутый на двадцать лет и на три этапа. Первый этап — стерилизация всех женщин третьего и четвертого поколений. Второй этап — стерилизация всех плодных женщин. И третий — прекращение работы репликаторов. Никто не будет никого убивать, поколения отойдут естественным путем.

— Чушь. У вас прията эвтаназия для старых гемов.

— Но это же будет не завтра и не со всеми поголовно!

Бет посмотрела в мягкие, матовые глаза жениха — и в голове сверкнуло слово: «заговор». Сверкнуло и быстро погасло — как трусливая рыбка, что вынырнет из воды на миг — и сразу обратно.

Керет истолковал ее молчание по-своему.

— Тебе, во-первых, обязательно нужно прочесть документ, а во-вторых, поговорить с дядей…

— Я читала документ, — раздраженно сказала Бет.

— Ты же говорила, что тебе хватило одного названия.

— И тем не менее, я его прочитала. И с Рихардом я говорила. Керет, вы… вы сами не понимаете, что делаете. Вы сначала создали целую расу, чтобы она вас обслуживала, всячески ублажала и воевала за вас. А сейчас, когда они больше не нужны, вы говорите: они нагрузка на экономику, их надо элиминировать. Вы даже не решаетесь прямо сказать «уничтожить». От слова «уничтожить» пахнет тем, чего вы боитесь — выстрелами и кровью. А «элиминировать» — это так… цивилизованно. Керет, вы берете и пытаетесь вот так отменить живых людей… Устранить несправедливость еще большей несправедливостью. Сначала говорите, что рабовладение развращает, а потом: уничтожим всех рабов, чтобы не развращаться. Это… жестоко.

— Эльза, твое имперское воспитание мешает тебе смотреть на вещи непредвзято.

— То есть — забыть, что у гемов такие же чувства, как и у нас?

— У всех животных такие же чувства, как у нас. Тебя сбивает с толку внешнее сходство между гемом и человеком — но на самом деле они просто животные с включением части человеческого генома. Причем, животные домашние, не приспособленные к жизни на воле. Да, жестоко усыплять старого любимого пса — но куда жесточе прогнать его из дома здесь, на Картаго: охоться и живи как знаешь. Да, они умеют смяться и плакать — а твой друг не умел, кстати: разве это делает его меньше человеком?

— На твоем месте я бы о нем не вспоминала, — тихо сказала Бет.

— А я не могу забыть. Я ощущаю его присутствие все время, когда ты рядом. Вижу эти четки у тебя на руке… Ты молишься?

Бет не молилась, но соврала:

— Да.

— Иногда это кажется просто невыносимым, — сказал Керет. — Соперник, которого нельзя превзойти… Ты постареешь — он навсегда останется юным. Твои недостатки пребудут с тобой, а его — забудутся.

— А ты умри, — зло сказала Бет. — Выбери один раз правильно между добром и злом — и умри за это.

— Эльза, он умер за то, что совершил убийство.

— Он совершил убийство, пытаясь меня спасти! Он страшно ошибся, но он не струсил!

— Тогда я лучше струшу. Я не хочу так ошибаться. Не хочу проливать кровь.

— Какую кровь, Керет? Кто умрет от того, что ты отзовешь документ?

— Эльза, если мы не сократим рабочие места гемов и не создадим рабочие места для людей, в ближайший год нас ждет социальный взрыв! Половина мужского населения Пещер законно владеет оружием. Это будет страшно.

Бет промолчала. Что тут можно было сказать? Керет серьезно верил в то, что говорил. На одной чаше весов для него лежало кровавое побоище среди людей, на другой — медико-санитарная операция по контролю численности над животными. Переубедить его не было никакой возможности.

Она покинула дворец, будучи внешне спокойной, но в голове у нее кипело, куда там литейном цеху. Руда сомнений, нестойких принципов, привычек, мыслей и чувств ссыпалась в беспощадное горнило гнева, плавилась и распадалась на сталь убеждений и шлак комплексов.

«Черт побери, я дочь Экхарта Бона! И это что-нибудь да значит!»

— Роланд, сверни направо, — попросила она, когда карт въехал в район Высоких Домов города. — И поезжай в Храм Всех Ушедших.

— Есть, госпожа, — морлок переложил руль.

Когда они вышли из карта втроем, у служки-привратника упала челюсть. Невесте Тейярре, племяннице тайсёгуна надлежало приезжать в специально назначенный день, со всей подобающей помпой. Посещение ею мемориала отца было делом скорее официальным, нежели частным.

— Нас пропустят или нет? — спросила она сурово.

— О… — проблеял служка. — Да, конечно. Но не в общие врата!

— С какой это стати? Вы сомневаетесь в моей охране? — она строго прищурилась. — Или в своей?

Кивок Кею — и служка оказался оттерт с дороги. Бет и двое охранников вошли под своды Храма. Кей шел впереди, Роланд — сзади, Бет — посередине. Вдвоем морлоки походили на два шагающих генератора силового поля — между ними Бет чувствовала себя как под куполом. Люди расступались за три шага, и кланялись ей, прижимаясь к стенам, и когда она оглянулась, высунувшись из-за бока Роланда, то увидела, что людской коридор за ее спиной так и не смыкается — люди застыли, глядя ей вслед.

Сам Бон был погребен не здесь. Его тело после смерти аннигилировали на Анзуде, а голова, спасенная синоби Моргейном, по традиции сгорела в пламени одной из звезд. Здесь был только кенотаф, мемориал, отпиравшийся для народа лишь два раза в год: в день Всех Ушедших, 1 ноября по стандартному земному календарю, и в день смерти Бона. Если Бет не соврали, в эти дни здесь было не протолкнуться.

Специально для нее служители отперли кенотаф.

— Желает ли сеу Бон пообщаться с духом батюшки? — тихо спросила одна из старших служительниц, склонив голову.

— Желаю, — сказала Бет, и ее голос раскатился под сводами. Все-таки это было хорошо поставленный голос оперной певицы.

— Мы предоставим вам медиума в течение… — начала было служительница, но Бет прервала ее:

— Не надо. Я обойдусь без медиума.

— Пусть сеу Бон простит меня, но это невозможно, — возразила служительница, склонившись еще ниже. — Общение с духами умерших без участия специально подготовленного посредника… может быть чревато последствиями.

— Я верую в вечную жизнь, — сказала Бет. — Пожалуйста, уступите мне дорогу.

Служительница молча удалилась. Бет шагнула в прохладную арку гробницы.

То же лицо отца, что было выгравировано на дверной плите, встретило ее на рельефе напротив входа. Рядом был другой рельеф — Лорел Бон, такая же торжественная в своих погребальных одеждах, глядела из камня на мужа, с которым соединилась в вечности.

Плита за Бет закрылась, морлоки остались снаружи — сюда даже личной охране не было входа. Девушка подошла вплотную к барельефу и коснулась ладонью отцовского лба.

«Ты ошибался. Ты был смелым и хорошим человеком — но ты ошибался. И я должна исправить эту ошибку. Я не прошу у тебя ни сил, ни вдохновения, ни совета, ни прощения — я просто сообщаю. Мне придется выступить против родных — а других у меня нет… Против своего жениха — а он такой симпатичный парень и такой славный… Но я больше не струшу. Может быть, я тоже страшно ошибаюсь — но я не струшу. Прощай, отец».

Она развернулась и вышла из кенотафа. Двое служителей запечатали его. Морлоки снова образовали свой невидимый «купол защиты» и Бет зашагала прочь. Пока она была в гробнице, к машине успели простелить ковровую дорожку.

Она вернулась домой, чем повергла в панику Белль, которая не успела прочитать и половины того, что Бет ей отмерила. Она умоляла о наказании, и Бет пришлось на нее наорать, чтобы она заткнулась. Не выполнить приказа — это еще не преступление. Бет давно уже пыталась вдолбить это в голову служанки, но это было не проще чем обратить в христианство исламского шахида.

«А ведь ты не пыталась ее обратить» — сказал Бет ее внутренний голос.

«Так ведь я сама не верю. Всем говорю, что верю, а на самом деле не верю».

Нда, положеньице. Человек искренне считает себя домашним животным, а ты не можешь его разубедить, потому что тебе не на что опереться, кроме догмы, в которую ты не веришь. Поэтому тебя так легко заставляют замолчать, на пальцах показав тебе, дурочке, как ты не права. Продемонстрировав таблицы и диаграммы, где показано, как поведение гемов наследуется от животных предков, как они мало приспособлены к воле и как им там будет плохо. И ведь им было плохо! Ты помнишь рассказы Аквиласов: им было плохо!

Несколько разумных доводов — и она молчит. А вот Дика они не заставили молчать. Последнее, что он сказал в яме своему палачу — «Ты человек». Но где ее взять, такую решимость? Она задумала в своем сердце самую настоящую революцию — но ее не хватает даже на камеристку и телохранителей.

Что ж, решила она, закрывая томик с белым китом на обложке и возвращая его на полку. По крайней мере, она попробует все до конца. Никто не скажет, что Ахав отступился. Она давно уже считала веру чем-то вроде самогипноза, но если это именно тот самогипноз, который поможет ей не отступить — она прибегнет к нему.

Бет вошла в спальню, закрыла за собой дверь, хотела было нажать кнопку сигнала «не беспокоить», но раздумала. Если кто-нибудь сунется — пусть увидит. Она не собирается устраивать демонстраций, но и стесняться не будет. Так, который час? Еще далеко не полдень по меркам Картаго, но мы не будем придираться к мелочам. В конце концов, где-то во Вселенной обязательно полдень. Бет встала на колени возле кровати, как она это обычно делала дома. Когда это казалось всего лишь скучным ежедневным ритуалом… Когда были живы мама и Джек… Слезы навернулись ей на глаза, она шмыгнула носом и произнесла вслух (сказать это про себя тоже почему-то показалось ей недостойным компромиссом):

— Ангел Господень возвестил Марии… И она зачала от Духа Святого… Радуйся, Мария, благодати полная… — и дальше, до конца, стараясь выполнять все рекомендации, которые давали ей священники: сосредоточиться не на своих ощущениях, а на произносимых словах, отбросить на время все мысли и, по возможности, эмоции, воспринимать молитву как привилегию, а не как обязанность…

Удивившись самой себе, она обнаружила, что последнее дается ей совершенно без усилия над собой. Раньше это казалось нелепым: как можно считать привилегией то, что ты ДОЛЖЕН делать каждый день? Вот дура… Ни один вавилонянин не мог назвать Бога своим отцом. Местный пантеон был растяжим до беспредельности, но, согласно официальной доктрине, все боги, божки и боженята так или иначе являлись эманациями Вечного Неба и Вечной Земли, а там, в свою очередь, уже не существовало кого-то, к кому можно было обратиться на «ты» — то были абстрактные «начала», «вечно творящее» и «вечно преобразуемое», инь и янь и как-то там еще. Поэтому быть с Богом на «ты» и обращаться к умершему отцу, где бы он ни был, без закатывающих глаза одержимцев — самая настоящая привилегия.

«Вечный покой даруй усопшим, Господи. И да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. Аминь».

Она включила сантор, вышла в городскую инфосеть и нашла магазин, в котором продавалась и делалась на заказ всякая чепуха вроде визитных карточек. Там у нее спокойно приняли заказ на четыре десятка бэджиков, и обещали доставить покупку в течение получаса курьером.

После этого Бет связалась по домашней сети с Нэко и велела ей собрать в гостиной всех гемов, принадлежащих ей, Бет, лично.

Она еще не знала, как и с чего начнет свой мятеж — но знала, что не сможет начать его с лицемерия. Если она хочет дать гемам свободу — то должна начать со своих.

А вообще, с чего начинаются заговоры? Как их делают? В учебниках истории не писали про то, как, собственно, начинался тот или иной мятеж — кто с кем встретился, кто кому и что сказал. Бет сильно подозревала, что это был какой-то кружок друзей, вроде клуба, людей, которые доверяли друг другу или были связаны каким-то одним делом. Наступал день, когда двое или трое из них понимали, что им не нравится одно и то же. И что они могут что-то с этим сделать. Но у Бет не было здесь друзей — кроме, пожалуй, Рина — и то с некоторой натяжкой. Дура, ты так и не сумела завести здесь ни одного путёвого знакомства! А времени совсем мало — пройдет осень, зима — и в первый день весны тебя уже повлекут на верхушку Храма Вечных начал, церемониально трахать. Хотя дядя и разрешил ей вести светскую жизнь (зная Рихарда, наверное, надо бы сказать: предписал), но вряд ли за этот промежуток времени удастся что-то успеть.

Впрочем, друзья-не друзья, а единомышленники у нее были. Например, как ни дико это признавать, убийца-колобок Аэша Ли, лорд Кимера, сатрап Сэйрю и… может быть, лорд Вара и главный казначей?

Бет запустила поиск информации об этих людях, но не успела глянуть ни одну ссылку — Нэко открыла дверь в библиотеку и с поклоном сообщила, что заказ доставлен, а все гемы, хозяйкой которых по закону является Бет — собраны в гостиной.

— Все ждут госпожу, — сказала она, и Бет, встав, разлохматила волосы:

— Я иду.

В отличие от нее, Дик знал, как начинаются восстания. По крайней мере, он знал, как началось восстание на Сунагиси: со школы сумо, принадлежащей Райану Маэде. Поэтому он сразу же возлагал на морлочью касту довольно смутные, но сильные надежды. В нем жило убеждение, что боец бойца поймет всегда — даже если не согласится; а себя он считал бойцом.

Что там была за трудность с морлоками — Рэй отказался говорить ему при всех, и правильно сделал. Дик, когда услышал, чуть не сел.

— Они вас почитают, сэнтио-сама.

— В каком смысле? — решил он уточнить.

— Мы, морлоки, верим в то, что дух сильного врага, погибшего с честью, очень силен. Может крепко помогать. А вы погибли с честью. То есть, они думают, что вы погибли.

— А ты им что рассказал?

— Да я им так ничего рассказать и не решился толком, когда понял, что к чему. Сначала хотел, а потом подумал — ну, может, оно и к лучшему. То есть, я им сказал, что могу вас призвать, если они того сильно пожелают и поклянутся об этом молчать. Я плохо сделал?

— Не знаю, — поморщился Дик. — Но что сделано, то сделано, зачем морочить себе голову. Я хоть буду знать, с чем столкнусь. Где они ждут нас?

— За одним из туалетов есть проход для обслуги-тэка. Там нет следящих камер.

— Сколько их?

— Семеро. Пока.

— Оттуда есть куда уйти?

— Я же говорю — там проход для тэка — уборщиков, ремонтников…

— Значит, узкий?

— Для нас — только боком. Бывает, что морлоки входят в раж, и если им кто подворачивается под руку… в Лабиринте хватает таких проходов.

— Это хорошо.

…Лабиринт был системой обширных залов, содержащих все необходимое для того, чтобы морлок с толком и удовольствием провел свободное время. Здесь были водоемы, оборудованные разными приспособлениями для прыжков в воду, борьбы на скользком бревне или перетягивания, площадки для игр в мяч, борьбы на висячих кольцах, игр вроде «короля горы» и «вышибалки» и многого другого. Азартно, спортивно, весело. Развлекалась, однако, в основном молодежь — пожилые и степенные ветераны посиживали на песочке и обменивались новостями или мнениями по поводу возни молодняка.

Поскольку эта возня, случалось, переходила в драки, кругом были установлены следящие камеры, а по потолочным настилам, представлявшим собой одностороннее зеркало, прогуливались наблюдатели, готовые в любую минуту пустить в нужный сектор Лабиринта усыпляющий газ.

Лабиринт располагался на нижних уровнях, точно по центру города. Сюда приходили в увольнительные морлоки отовсюду — из Высоких Домов и Муравейника, морлоки личные, клановые, муниципальные и армейские. Рэй, пока еще ничем не выдавая своего присутствия, показывал Дику в зеркальном потолке на те или иные группы и говорил, читая символику на их одежде или телах, кто они и откуда. Впрочем, одежды было немного — и в основном она валялась на песке, неподалеку от места игр, а сами игроки были обнажены. Рэй шепотом объяснил, что, идя в Лабиринт, морлоки не надевают формы, а придя — сбрасывают, как правило, и то, что есть — развлечения здесь бывают слишком активными, чтобы одежда могла это выдержать.

— А вот это — наши, — он показал уже не на потолок, а в просвет между стеной туалета и пещеры. — И с ними почему-то медтех…

Дик выглянул у него из-под мышки. Там, куда указывал Рэй, сидели на песке двое морлоков, голых до пояса. На их телах не было никаких татуировок, но на скуле у одного поблескивала инсталляция серебряной нитью: капральский треугольник вершиной вниз. Между ними скрючилась под стеной маленькая фигурка, закутанная в зеленый форменный плащ. Дик однажды уже видел такой, и сердце его прыгнуло.

— Здесь, наверное, должен быть медтех, — шепотом сказал он. — Ведь во время таких игр случаются и травмы.

— Да, бывает, кому-то так пускают кровь, что он не может зализать рану сам, — согласился морлок. — Но ися слишком боятся нас, чтобы находиться здесь все время. Они сидят там, наверху, с наблюдателями. Если кому-то очень крепко прищемят хвост — он отползает вон в тот уголок и ждет, пока медтех не придет. А чтобы ися сидел здесь…

Один из морлоков повернул голову в их сторону и Рэй пихнул Дика обратно в проход.

— Побудьте пока там, сэнтио-сама. Если что — бегите.

Морлоки поднялись и Рэй пошел им навстречу. Дик, прижавшись к стене в проходе, перевел взгляд на зеркальный потолок. Увидев, как поднялись те двое, в разных местах свои развлечения оставили еще три морлока и подтянулись к туалету. Медтех, или, как называл его Рэй, ися остался неподвижен.

— Ты пришел, Этти, — сказал морлок-капрал вместо приветствия. — Я думал, ты испугаешься.

— Если ты хотел испугать меня, тебе придется собрать стаю побольше, — Дик по голосу понял, что Рэй улыбнулся. — Между нами, людьми, принято держать свои обещания.

Среди морлоков прошел ропот. Дик, повинуясь какому-то наитию, расстегнул замок куртки, сбросил ее, отцепил из подмышки флорд и взял его в зубы, чтобы снять тунику через голову.

— Ну так чего же ты стоишь? Давай, читай заклинания и вызывай своего духа, — сказал капрал.

— Я не дух, — Дик выступил из-за его спины и встал перед капралом на расстоянии вытянутой руки. Своей руки.

Куртку и рубашку он оставил на песке, а флорд заткнул сзади за пояс.

— Я человек, такой же, как и вы, — сказал он. — Просто Бог спас меня и послал к вам, чтобы спасти вас. И других людей. Всех.

Пока он говорил, завернутый в плащ ися поднялся, подошел, протиснувшись между двумя титанами, отбросил капюшон и всмотрелся в лицо юноши. Дик узнал его, и, хотя покрылся весь «гусиной кожей» от прикосновения мужчины, но заставил себя не дергаться, пока медтех осматривал и ощупывал шрамы.

Закончив осмотр, ися развернулся к приведшим его морлокам.

— Без всяких сомнений, это тот самый человек, который за убийство цукино-сегун был казнен. Это не дух и не призрак, это он и он жив.

— Ман, как такое возможно? — спросил один из морлоков. — Сам видел, как ему сердце пронзили, как его вода унесла!

— Не знаю, как такое возможно, — покачал головой ися. — Может быть, он вам скажет. А может быть, вам скажет этти — на нем тоже полно шрамов точно такой же давности.

— Если это он, — подхватил цепь рассуждений третий морлок, — и он жив, то получается — дух цукино-сёгун не успокоен еще! Значит, кто-то должен доделать дело, ведь так?

— Это решать не нам, — оборвал прыткого товарища капрал. — Такие дела люди должны решать. Мы ничего не можем с ним сделать — только людям отдать.

— Попробуйте поднять на него хвост — и я съем ваши печенки! — Рэй подался вперед, но Дик остановил его, упершись в грудь рукой.

— Что бы ни стало со мной — ты никого здесь не зацепишь даже когтем! — сказал он. — Ты вернешься в Салим и будешь продолжать наше дело, потому что моя судьба — не в твоих руках и не в их, а в руках Бога. Если на то не будет Его воли — они мне ничего не сделают. Ему нетрудно будет спасти нас опять, если Он того захочет, а если нет — в одиночку тебе с сотнями морлоков не управиться. И еще: ты человек и христианин, поэтому будешь разговаривать как человек и христианин.

Рэй опустился перед ним на колено, коснувшись кулаками земли, и проворчал:

— Слушаюсь, сэнтио-сама.

— Так он не этти, — проговорил капрал. — Он твой.

— Он не мой, — возразил Дик.

— Я подчиняюсь сэнтио-сама не потому что я его морлок, — Рэй снова воздвигся во весь рост. — А потому что я его лейтенант. До того момента, когда бриг «Паломник» достигнет Санта-Клары, — он оскалился в усмешке. — А значит — навсегда.

— Ты — офицер? — На этот раз капрал выдал удивление не только голосом, но и мимикой. — Настоящий?

— По законам Империи — самый настоящий, — сурово сказал Дик. — Капитан и шкипер корабля подписали его патент как положено.

Некоторое время морлоки переваривали информацию. Ися смотрел на Дика во все глаза, и юноше было неловко — он никак не мог понять, что же такое знакомое в этом взгляде.

— Послушайте, — сказал он, борясь с желанием обхватить себя за плечи и растереть немеющую от страха кожу. — Арестуете вы меня или нет, никому ведь не будет хуже, если я сначала скажу вам то, что должен сказать. То, зачем я послан.

— Осторожнее! — сказал капралу тот морлок, что стоял сзади. — Отрыжка от его речей с резьбы соскочил. Нужно сразу ему рот завязать и к туртану вести.

— Его имя Майлз, а не Отрыжка! — голос Дика стар разом на пол-октавы ниже и резче. — Он был человеком и носил имя, как человек, пусть недолго, и сейчас он сидит в чертогах Небесного Отца, пьет пиво и жалеет тебя, потому что у тебя нет имени. Майлз — значит «воин». Он был настоящий воин, потому что стоял один против всех. Ты можешь сделать со мной, что считаешь нужным — но ты не смеешь называть его Отрыжкой!

Морлоки переглянулись. Человек, не принадлежащий к их командному составу, крайне редко решался говорить с ними «как власть имеющий».

— Всегда его так называли, — пожал плечами капрал.

— Сколько тебе лет? — спросил Дик все тем же командным голосом.

— Одиннадцать, — сдвинул брови морлок. — Сандзю — старший прайда.

— Это номер, — качнул головой Дик. — А какое у тебя прозвище?

— Коготь.

— Коготь… — повторил юноша. — Знаешь, Майлз сам попросил меня дать ему имя. До этого я ничего ему не рассказывал. Но он знал, что уходит, и не хотел уходить номером… или Отрыжкой. Вы ведь ждали меня. Вы сказали Рэю, что хотите встретиться со мной, просили вызвать мой дух… Ну вот, я здесь! И не только дух, а весь, целиком и полностью. Что такого может мой дух, чего не могу я?

— Это другое дело! — выкрикнул еще один морлок. — Дух великой жертвы силен, он перед Госпожой в небесных чертогах заступается! А теперь хито-сама вовсе не жертва!

— А кто же я?! — в голосе Дика снова зазвенели командирские частоты. — Если я стоял у столба жертвы — кто я? Спросите у него, — Дик показал на ися, — Кто я?

— Но никто трофея не взял, — возразил капрал. Не очень уверенным голосом.

— Да, не взял, а знаете, почему? Потому что это он вышел на арену сражаться за меня, и победил! — Рэй при этих словах встал в морлочью стойку «смирно»: ноги на ширине плеч, руки, сжатые в кулаки — у талии. — А вы знаете, почему Небесный Отец дал ему победить, а потом выжить в воде и вытащить меня? Потому что не нужны Ему такие жертвы! Они Ему до смерти надоели, вот что Он велел вам передать! И я вложу это в ваши головы, хоть бы вы потом настрогали из меня лапши своими когтями, потому что за этим меня Он сюда и послал! Послушайте, ведь ваша жизнь в том, чтобы защищать дом Рива, да?

— Так точно, — сказал капрал.

— Но вы не сможете спасти его всей своей силой и всей своей отвагой, когда Империя обрушится на него. Небесный Отец не даст вам победить. Скажите, хотите вы спасти дом Рива? Да или нет?

— Дому принадлежим. Чего еще можем хотеть? — пожал плечами капрал.

— Чего угодно! — Дик ткнул его пальцем в грудь. — Вы люди и можете хотеть всего, чего угодно. Победы. Смерти. Чести. Позора. Все в ваших руках.

— Честь Дома — честь морлока, — отчеканил капрал.

— Брехня! — юноша скривился. — Когда вы деретесь и кто-то одерживает верх, а кто-то проигрывает, он может потерять честь? А Дом может от этого ее потерять?

Капрал насупился, подыскивая ответ, который все никак не давался.

— Вот видишь, — сказал Дик. — Когда они оставляют тебе зазор, где можно думать самостоятельно, ты можешь сам чего-то хотеть, принимать решения и даже иметь собственную честь. Или ты не имеешь?

Капрал в ярости несколько раз ударил хвостом о пол, взбивая фонтанчики песка, и прорычал:

— Я не терял честь! Хито-сама может спросить кого угодно — задирал ли Коготь хвост перед противником, если проигрывал! Никогда этого не было!

— Я верю, — спокойно сказал Дик. — Я просто хотел показать тебе, что ты, как и всякий человек, можешь иметь честь и желать ее сберечь, верно? А теперь скажи: много ли чести будет тебе, если погибнет дом Рива?

— Если погибнем раньше — не будет позора. Будем нести службу в небесных чертогах.

— А если был способ спасти Дом? Был, но вы им пренебрегли? Как называют солдата, который из страха что-то потерять упустил возможность выполнить долг? Между нами, людьми, такого называют трусом, верно?

— Слушаю тэнконина, — сказал капрал. — Все слушают.

— Кроме ися, — вставил, фыркнув, четвертый морлок. — Он глухой.

— Тогда пусть читает по губам, — сказал Дик. — Вы люди! Вы — люди, и должны взять на себя ответственность за дом Рива. Настало время гемам стать людьми и спасти обычных людей. Вы можете принять мою помощь — а я послан сюда, чтобы научить вас быть людьми. Вы можете отказаться — и больше вам никто не поможет. Решайте.

— Предупреждали против таких речей, — сказал капрал. — Шпионские речи. Таких людей, которые говорят их, передавать надо в СБ или к синоби, это тайные имперские шпионы.

— Дурацкая морда! — Дик рявкнул голосом заправского сержанта. — Как я могу быть тайным имперским шпионом, если я тебе, не скрываясь, сказал, кто я? Передать меня синоби? Да синоби же меня сюда и притащил! Синоби вложил мне в руку меч, которым я прикончил цукино-сёгуна! Как такой бестолочи дали капральский знак? Ты свой-то хвост без карты находишь? Разуй глаза и посмотри на меня! Сколько, по-твоему, мне лет? Я, по законам Империи, даже в сохэи поступить не могу, не то что в шпионы!

— И Небесный Отец назначил человеческого щенка своим посланником? — хмыкнул один сообразительный черт.

— Небесный Отец один раз выбрал такого щенка сёгуном для Своего народа, — пожал плечами Дик. — Он смотрит не на возраст и не на рост. Разве кто-то из вас спрашивает «Почему я?», когда туртан отдает приказ? Нет, вы просто идете и выполняете. Разве Майлз или его напарник спрашивали — почему они? Но они мертвы, а мне дана жизнь, и пока Небесный Отец не решит, что пора ее взять — ее никто не возьмет.

— Если решим сейчас убить тэнконина, — прищурился капрал, — не сможем?

Дик улыбнулся:

— Проверь, — и протянул капралу свой флорд.

— Сэнтио-сама, — прохрипел Рэй, но с места сдвинуться не смог, словно попал на гравиполе тройной силы, такое, что искривляет и замедляет само время — так что ты ничего можешь, только стоять чурбан чурбаном и смотреть, как капрал выпускает лезвие, отводит руку назад, целясь в голый живот капитана — и резким движением выбрасывает ее в беспощадном колющем ударе, от которого кажется, нет спасения — а этот отчаянный и не собирается спасаться, хотя, наверное, мог бы уклониться вправо или влево, но нет! Он стоит, принимая удар, несчастный дурак!

…А почему, кстати, он стоит? Его должно было отбросить назад, ведь получить от морлока такого тычка, даже если в морлочьей руке не зажат флорд — это не шутка!

— Ну, — сказал Дик, — что ж ты остановился?

Время опять пошло ровно. Рэй шагнул вперед и увидел, что капрал не довел удар, остановил руку, едва коснувшись Дика мечом.

— Убивать не хотел, — сказал он. — Только посмотреть, дрогнет ли тэнконин.

— Глупо, — впервые после окончания «медосмотра» подал голос ися. — Однажды он не дрогнул под мечами.

— Верно, — согласился один из морлоков, стоявших сзади. — Смелость показал большую, это знают все. Ударь по-настоящему.

Морлок засопел.

— Убью его, если ударю по-настоящему, — сказал он. — Не хочу его убивать, не приказывали убивать!

— Колдуна нельзя убить, — со знанием дела изрек кто-то. — Или меч отскочит от шкуры, или пройдет насквозь, а ему ничего не будет. Он же сам сказал, что не сможем убить!

— Я не колдун, — возразил Дик. — Я просто вестник. Случится ли чудо? Откуда я знаю, может, и случится. Так было со святым Патриком, когда ему хотели срубить голову — но рука, державшая меч, онемела и стала как камень. Вы меня спрашиваете, что будет со мной? Я не знаю. Может быть, мое время действительно пришло? — он шагнул вперед, взял руку капрала и приставил острие меча к своей груди. — Экхарт Бон распорол себе живот, чтобы доказать чистоту своего сердца. Если это единственный способ заставить вас прислушаться — я позволю вам разрезать мой живот. Это медленная смерть, и все самое главное я успею сказать, а остальное доскажет и доделает Рэй.

Капрал застыл, а Дик продолжал, крепко сжимая его запястье и сосредоточенно глядя в глаза:

— У меня есть дело, и я не умру, пока не сделаю его или не пойму, что сделать его невозможно. Поэтому я стою и держу твою руку вот так, капрал, и не боюсь ни когтей, ни стали. А ты никак не можешь собраться с духом и решить, куда этой рукой дернуть — вперед или назад. Так за кем из нас правда, капрал?

Лезвие флорда, шелестя, убралось в рукоять. Капрал разжал ладонь и уронил оружие на песок. Лоб его был мокрым.

— Тэнконина не хочу убивать, — сказал он, высвобождая руку. — Слушал его — рука камнем делается. Может быть, потом убью, но хочу узнать, в чем его правда.

— Договорились, — сказал Дик, поднимая флорд и засовывая его за пояс. — Вы свободны покидать Лабиринт на время увольнительной?

— Да, — кивнул Коготь.

— И когда следующая увольнительная?

— Вторая смена, через пятидневку.

— Я буду здесь и отведу вас туда, где мы поговорим свободно, — Дик заложил за пояс большие пальцы рук и покачался с пятки на носок. — Сколько вас сегодня, шестеро? Приведи десятерых. Мастер ися, — юноша развернулся к медтеху так, чтобы тот мог свободно читать губы: — Вас я приглашаю тоже. А сейчас — до свидания, и пусть Небесный Отец позаботится обо всех вас. Я буду молиться ему.

Дик поклонился морлокам — коротко, как противникам на татами. Морлоки тоже склонили перед ним головы — и уже через несколько секунд четверо из них исчезли, растворились в массе полуголых и голых тел. Двое, капрал и его товарищ, ждали медтеха.

— Жаль, что по моей молитве не происходит чудес, — прошептал Дик, обращаясь к Ману. — Мне бы хотелось отблагодарить вас хоть чем-то, мастер ися. Хотя бы умолить Бога вернуть вам слух.

— Отблагодарить? — изумился медтех — Но за что?

— Вы меня жалели.

— Ах, тэнконина Ман и сейчас жалеет, — ися опустил глаза. — Был рад видеть, что вы живы, не лгу. Но с такой искренностью долго не проживете.

— Проживу столько, сколько нужно, мастер ися, — Дик сказал это уже ему в спину — а значит, ися никак не мог этого услышать, разве что ему потом перескажут морлоки.

Дик скрылся в проходе и подобрал с пола свою одежду. Его внезапно охватил озноб — такой сильный, что юноша с трудом попал дрожащими руками в рукава.

— К-как вы здесь б-бегаете голышом, — пробормотал он, оставив бесплодные попытки застегнуть куртку. — Холод собачий!

— Да что вы, сэнтио-сама, — искренне удивился Рэй. — Здесь жарко.

Дик вынул из кармана сигареты, достал одну и неловко раскрошил ее. Затоптал в песок, достал вторую, попробовал прикурить — и прожег посередине, опалив себе подбородок.

— Симатта, — он вышвырнул и эту.

— Дайте я, — Рэй протянул руку к зажигалке. — Да что с вами, сэнтио-сама?

— Не знаю, Рэй-кун, — юноша взял сигарету и затянулся. — Просто я так устал…

К радости всех обитателей Салима, Дик провел там целую пятидневку, ходил с партией «охотников» за личинками капп, таскал из заброшенной выработки камни, чтобы надежнее перекрыть выход в ничьи катакомбы, переносил, обмотав нос тряпкой, органику для выпрошенной у Ван-Юнь бустерной грибницы, играл с Ксаной и ходил на проповедь с Батлером и Остином. Потом он еще раз встретился с боевыми морлоками — в пустой пещере, подготовленной, видимо, для расширения Лабиринта, да так и законсервированной в полуразработанном состоянии — даже проходческие щиты не были демонтированы и вывезены из нее.

Рэй смотрел на своего капитана во все глаза и удивлялся тому, откуда в нем берется эта способность убеждать. Он знал, что капитан — далеко не дурак, и что невзгоды выбили из него изрядную часть юношеской робости — но все-таки наедине с Рэем и в Салиме он иногда позволял себе… ну, расслабиться что ли. Побыть не старше, чем он есть. И в эти часы никак нельзя было подумать, что он способен внушить десятку здоровенных морлоков… да хоть что-нибудь. Конечно, в первый раз все они были — молодняк, сплошная зелень. Но во второй раз они притащили с собой старика, который считал месяцы до усыпления — он помнил еще Бона. Глядя на его крепкие, желтые клыки и когти, Рэй никак не мог бы подумать, что он уйдет потрясенным сильнее всех. А вот поди ж ты.

Нет, сам капитан мог говорить, что он обыкновенный, и даже худший из худших и последний из последних — но Рэй-то без оптического прицела видел, что Дух ведет его. Он мог чувствовать слабость и усталость — как тогда, после первой встречи — но даже тогда Дух его не покидал.

Расставаясь с морлоками, Дик сказал, что на следующей пятидневке не придет: в Праздник Дождя у него назначено важное свидание.

— Говорить вам будет Порше Раэмон, — сказал он.

— А кто он такой? — фыркнул самый задиристый из молодняка. Дик осадил его одним взглядом и тремя словами:

— Он — это я.

На пути обратно в Салим Рэй осторожно спросил его:

— Сэтио-сама, вы уверены, что я справлюсь?

— Конечно, Рэй. По-моему, там, где справился я, справится кто угодно.

Рэй не находил в себе подобной уверенности. Он понимал теперь, что означает «нет пророка в своем отечестве»: то, что Дик не такой как все, морлоки принимали спокойно и безоговорочно. Он принадлежал к высшей породе людей, и к самым сливкам этой породы: капитанам и пилотам. Он показал себя настоящим туртаном. Он показал себя настоящим чудотворцем, заставив руку капрала Когтя онеметь. Всего этого Рэй не мог.

Они вернулись в Салим и поужинали, а потом Дик лег на спальник и заснул — в последний раз перед возвращением в Муравейник. Стояла жара и духота, Салим погрузился в тяжкую дремоту — и только Мария в круге света от лампочки перешивала какую-то тряпку для Ксаны. Рэй не мог спать. Он сел в ногах у капитана и задумался.

— Раэмон, — вдруг тихо позвала Мария. — Раэмон, сядь поближе.

Рэй пересел.

— Не хочется его отпускать, — признался он вдруг. — Тонет сердце. Как он там будет один?

— И как мы здесь будем одни, да?

Рэй, подумав, согласился. Мария вздохнула тяжело.

— Нам хорошо, когда он здесь. Уходит страх, и все кажется правильным. Как будто у нас появился хозяин.

— Не смей так говорить! — Рэй щелкнул хвостом о стену. — Сэнтио-сама никогда не…

И осекся.

— Да, он не стал бы, — кротко согласилась Мария. — Но мы стали. Даже ты… ах, неужели все это так глубоко в нашей крови?

Она опустила голову и по широкому крылу ее носа скатилась слеза. Рэй растерялся. Он не умел утешать женщин. Он видел, как это делают человеческие мужчины, но не знал, получится ли у него.

А с другой стороны — какого черта? Не получится так не получится, хуже никому не будет. Он придвинулся вплотную и обнял Марию за плечо, несильно прижав ее к себе.

— Ты права, дзё. Я только что думал, как… как будто я телохранитель, а он — мой хозяин.

— Да. Мы все были ничьи, все мечтали о хозяине. Рики-сама не устает повторять, что у нас только один хозяин, Иэсу-сама. Но мы ведь не видим Его, а Рики-сама мы видим…

Рэй присмотрелся к тому, кого они видели. Ему вдруг захотелось, чтобы Дик не спал, а только притворялся спящим и все слышал — это избавило бы его от необходимости объясняться. Но Дик спал, закинув одну руку за голову, а другой бессознательно придерживая Ксану, которая почти забралась к нему на живот. Если бы он бодрствовал, он бы дышал по-другому.

— Что мы будем делать, если он умрет? — продолжала Мария. — Мне страшно об этом думать, но я заставляю себя. Когда его нет, я заставляю себя думать, что он и не придет, и надо жить дальше. Ох, Раэмон, как это тяжело. Но если с его смертью все рассыплется — значит, мы остались рабами, как и были.

Эти слова ужалили Рэя. Она была права. Правее некуда. Но что делать?

— Он должен уйти, — совсем тихо сказала Мария. — Надолго. И не говорить, когда вернется. И вернется ли. Так надо. Скажи ему.

— Почему я?

— Ты был с ним дольше всех. Ты его к нам принес.

— Но тогда уж — и Том. И Остин, и Актеон…

— Ты первым понял.

— Нет, первой поняла ты. Это твое право.

— Я не могу об этом так просто говорить. Ты же видишь — я плачу.

— Вот и хорошо. Плакать не стыдно.

— И все-таки это ваше дело. Вы дольше были свободными, — Мария смахнула слезы и вернулась к шитью.

Рэю снова ничего не осталось, кроме как молча признать ее правоту. Да, они были свободными несколько лет. И если после этих лет он снова начал смотреть на Дика как на доброго хозяина — в том его собственная вина. Да, он считал себя ответственным за жизнь, которую спас с таким трудом. Но всю остальную ответственность он с легкостью сбросил на плечи… мальчика вдвое младше себя. Мария права. Нужно думать о нем иногда… как о морлочьем щенке. Очень резвом, отважном и умном для своих лет, но все-таки щенке. Рэй сделал над собой мысленное усилие — и подумал именно так.

Но тогда… Да, во-первых, он, Рэй, должен принять на себя ответственность за Салим. Что бы ни случилось с Диком, Салим должен жить, Слово должно звучать.

«Черт меня подери, я знаю, что скажу морлокам в следующий раз».

Пацана не было так долго, что Исия даже разволновался. Муравейник — такое место, где сгинуть легче легкого. Он попробовал отыскать гема по кличке Фродо — но, сколько ни носился по рабочим коридорам со считывателем, не встретил его. «Жучок», поставленный гемом, работал исправно, но пока не сообщил ничего интереснее итогов партии в покер на костях, которую расписали Декия с четырьмя дружками.

Он сунулся к Даллану — и обнаружил, что Даллан выбивается из сил в одиночку, а по окончании рабочего дня пьет с досады. Мальчишка бросил его. Разобиделся. Вытягивая из пьяного Даллана слово за словом, Исия узнал, что пацана звали в банду Нешер, что он отказался и вдобавок свалил от Даллана.

— Скажи лучше честно: ты сам перебздел и выпер его, — оборвал Исия пьяный монолог, полный жалости к себе.

— Я перебздел? — зашипел Даллан. — А ты бы не перебздел? Живу как собака, не знаю, кто меня завтра пнет — а тут эта… выруливает… сука. Вся в инопланетной шкуре. Ах-ох, у тебя такой верный помощник, ты бы платил ему побольше… и глаза щурит, кошка драная. Я грит, его в банду звала, а он не пошел… Все думаю, капец пацану и мне капец… Никуда я его не выпер, просто в лоб ему дал… Он сам ушел. Сукин сын.

— Даллан, — Исия слегка встряхнул его за шкирку. — Свинья ты этакая. Ты выливал на парня столько говна, сколько одни гемы могут вытерпеть. И ты его еще называешь сукиным сыном? Где он сейчас — ты не знаешь?

Даллан помотал головой.

— Отыщите его что ли, сеу Исия! Отыщите, вы же полицейский все-таки.

— Вот это делать мне больше нечего, — Исия оставил Даллана с его выпивкой и соплями.

Заняться ему и в самом деле было чем. Наступал Праздник Дождя — день, после которого короткие, эпизодические дожди сменяются долгими, затяжными грозовыми бурями. В этот день начинались большие торги — окрестные плантаторы привозили в Пещеры урожай первого полугодия. После продажи они сами, их жены, дети, управляющие и работники стремились вкусить от всех радостей, которые предлагает большой город прежде, чем возвращаться к унылой и однообразной жизни на отшибе. Это значило — будет много пьяных, обкуренных и обалдевших от злоупотребления сенсорием. Это значило — будет много ограбленных, опоенных девками, обкуренных в самых дрянных притонах, возможно — до смерти. Это значило — будет много пьяных драк, карманных краж, будут разбитые карты и покалеченные люди. Это значило — вооруженные ограбления в темных закоулках. Это значило бессонные сутки для Исии и всего участка.

Искать в этакой суматохе мальчишку Исия, конечно же, и в мыслях не имел. Но человек предполагает, а судьба располагает — Исия буквально споткнулся об него, когда срезал путь через коммуникационный тоннель. Йонои-Суна сидел под стеной, скрестив ноги, откинувшись назад и закрыв глаза, и на лице его явственно читалось муторное страдание, которое Исия мгновенно определил как средней тяжести похмелье.

— Что, не впрок пошло дармовое пиво? — спросил он.

Ран открыл глаза и с усилием сказал:

— Здравствуйте, господин Исия.

На самом деле ему очень хотелось есть. С того часа как он покинул Салим — после разговора с Рэем, который им обоим дался нелегко — он не съел ни крошки. В норе Сурков он не застал Данга, и никто не знал, куда тот подевался. Из Салима Дик с собой еды не брал никогда — там и так было впритык. Денег больше не было. Слишком гордый, чтобы клянчить и слишком упрямый, чтобы воровать, он обошел знакомых клиентов Даллана, но большинства не было дома — праздник же! — а у тех, кто был, не нашлось никакой халтурки — кроме типа, который предложил Дику вскрыть чужую квартиру и бабы, сделавшей ему непристойное предложение. В Салим возвращаться было нельзя — там… короче, там было трудно.

Итак, оставался еще вариант — пробраться в бараки к ремонтникам или литейщикам и поесть с ними. Но это действительно был самый последний вариант… В конце концов, до свидания с Роксаной Кордо, если она появится, оставалось меньше суток. Нужно было только перетоптаться все это время. Или… может быть, у матушки Ашеры найдется что-нибудь для него?

И тут Дик наткнулся на очередь за бесплатным, по случаю праздника, пивом. Привлекла его не столько выпивка, сколько закуска — пакетик бустерных чипсов. Отстояв очередь, он получил искомое и обнаружил, что чипсы слишком острые, чтобы есть их не запивая; а впрочем, ведь и пиво называют «жидким хлебом». Дик выпил свою пинту, зажевал чипсами и понял, что этого маловато.

Он добрался до следующей цистерны и получил угощение там. После этого случилось то, что и должно было случиться с человеком, выпившим литр пива на голодный желудок и получившим на закуску 60 грамм белковой стружки. Дик достиг той стадии опьянения, когда человек начинает считать себя вполне трезвым для новой порции.

Стайка детей пробежала мимо него и обстреляла из водяных пистолетиков. В этот день все поливали друг друга водой и половина окружавших Дика людей уже промокла насквозь. На какой-то миг остановившись и оглядевшись, юноша вдруг очень остро ощутил, что вокруг кипит, пьет и веселится чужой праздник. Играла музыка, люди танцевали прямо на улицах, парни целовали девушек, дети носились взад-вперед с самодельными брызгалками, ведрами, бомбочками из наполненных водой презервативов — но его все это не касалось. Он был один. Он был никому не нужен — даже тем, кого он привык считать… ну, почти частью себя. Да, конечно, Рэй был прав. Они должны научиться жить без него… Ведь это и значит — быть свободными. Когда тебе не нужен хозяин, командир, туртан… Но черт побери — он и не собирался, он и не думал быть для них хозяином! Как, как они могли с ним сделать это! И кто — Рэй, Мария…

— Я больше не нужен, — пробормотал он, исполняясь пьяной жалости к себе. — Я не нужен… С-симатта… Если я не нужен — я могу хотя бы выпить пива…

Он пошел на поиски третьей цистерны — и эти поиски не заняли много времени.

— Эй, Флорд! — окликнул его кто-то. Оглянувшись, Дик увидел Симха, одного из «ассоциированных» Сурков, под руку с девчонкой из небольшой девчачьей бандочки. — А тебя тут искал цап.

Цапами на уличном жаргоне называли полицейских.

— Какой?

— Такой, знаешь, будто его пожевали и выплюнули.

Описание в точности соответствовало внешности господина Исии.

— Ты бы занышкался куда-нибудь, — сказал Симха.

— Буду я нышкаться от всякого цапа, — Дик достал сигареты, увидел, что остались только две и спрятал, потом подумал и пошел за четвертой пинтой.

Закончилось все это там, где его застал Исия. Одно было хорошо — Дик отдалился от голодного обморока настолько же, насколько приблизился к обмороку пьяному. По крайней мере, живот уже отлип от спины.

Он решил больше не искать приключений и в самом деле «занышкаться» куда-нибудь, чтобы скоротать в безопасности десяток часов до свидания с фрей Кордо. Он успел слегка протрезветь и снова проголодаться, поэтому не отказался от предложения Исии пойти перекусить. В конце концов, он не выпрашивал угощения, а господин Исия был не такой плохой человек, чтобы с ним нельзя было преломить хлеб.

Они забрались в одну из обжорок — которая сегодня ломилась от посетителей — и Исия заказал себе жареных угрей в тесте, а Дик — сандо и кофе.

— Даллан тебя искал, — сказал Исия.

— Он же выгнал меня.

— А мне сказал, что ты сам ушел.

— Он мне в лоб засветил. Если он не хотел меня выгнать, то я уж не знаю, чего он хотел.

— Да ничего он не хотел. Испугался просто. Он мутант, ниже его только гемы, таких, как он, убивают и даже не замечают. И тут ты… Конечно, у страха глаза шире хари, вы для Нешер мелковаты. Но он же вообще всех боится. Взял и со страху зацедил тебе в лоб. Простил бы ты его, что ли. Из вас двоих вроде бы ты христианин…

— Это не значит, что мне можно давать в лоб всякий раз как зачешутся руки.

— Так и скажи ему об этом. А то развернулся и — фррррр! Ух, какие мы гордые. Да, вот еще что. Этот гем, которого ты называешь Фродо — с ним все в порядке, не знаешь?

— Если мне еще не сказали, значит все в порядке.

— А что, ты уже видел кого-то из его бригады?

— Да это не обязательно. Мне бы уборщики передали, грузчики… кто угодно.

— У тебя столько… прихожан?

— Да нет, просто я для них… ну, как свой.

— Что ж ты к ним не пошел поесть?

— А вы знаете, сколько они сами едят?

Исия поморщился. В этом была одна из главных бед с муниципальными гемами — из их кормушки тащили все, кто имел к ним отношение. Причем репрессивные меры не помогали — не успевала в глайдер-порту высохнуть кровь свежевыпоротого ворюги, как следующий, назначенный на его место, уже придумывал, как бы смухлевать с бустером, чтобы продать его в портовые обжорки. До голодных смертей, конечно, не доходило, но… Частным гемам было лучше. И намного.

— Пойди помирись с Далланом, — Исия доел угрей и отодвинул тарелку. — Сейчас, пока вы оба поддатые.

Пацан изумленно воззрился не него.

— Ну что ты на меня смотришь? Да, он пропивает все, что вы успели заработать. Иди быстрей, если хочешь застать его еще в подштанниках — а то ведь и их пропьет.

Дик поблагодарил, попрощался и быстрым шагом отправился к своему работодателю. Хмель из него почти выветрился — осталась только легкая смазанность восприятия.

Вот она-то и подвела.

Дик успел только краем глаза поймать легкое движение позади себя, нырком ушел вперед, но опоздал. Под правой лопаткой у него разорвалась граната, рука онемела и не поймала выскакивающий из петли флорд, ноги тоже подкосились — тем более что под коленку влетел чей-то ботинок. Дик упал, на одной интуиции ушел перекатом от следующего удара — и увидел наконец противника — высокого парня в банданне Сурков.

Это был Элал.

Дик прямо из положения «лёжа» достал его ногой в пах — и на этом все успехи закончились: Элал пустил в ход кийогу. Свинцовый шарик, влетев под дых, еще на две секунды выбил весь свет из глаз и воздух из легких. Удары ботинок по корпусу после него воспринимались как милость Божия.

«Встань» — он пытался собраться — «Встань и бейся, пьяная скотина!»

Ему удалось подняться на ноги — и, похоже, Элал позволил это только для того, чтобы не утруждать себя наклонами. Будь у Дика в ходу обе руки — он бы, наверное, смог одержать верх, но удар кийоги вывел правую из строя надолго.

Оставалось только тактическое отступление — но Элал поймал Дика за рубашку, ветхая ткань порвалась по шву вдоль спины, и Дик не устоял на ногах — завалился назад. Его немного протащили по песку — тут были наметены за лето целые дюны — бросили об пол, перешагнули — точнее, прошлись по нему — и, снова подняв, швырнули на спину. Элал сел ему на грудь, прижав руки коленями к земле, и сорвал с шеи самодельный розарий.

— Вы только посмотрите, кто у нас тут такой, — он присвистнул, водя пальцем вдоль шрамов. — Вот зараза!

— Ты лучше отпусти меня, Элал, — Дик задыхался под весом здоровенного парня, который с каждой секундой терял свое лицо и становился фигурой из ночных кошмаров. — Ты лучше с меня слезь, а то…

— А то что? — Элал склонился низко к его лицу. Черные, жирные волосы взмокли от пота, ноздри дрожали.

— А то я тебя убью.

— Нет, — Элал выдвинул лезвие флорда на длину ножа. — Это я тебя убью. Я тебя прикончу, имперская сука, поганый крестоносец. Таким, как ты, место в земле. Вы отца моего убили, сволочи. Я сейчас тебе кишки на шею натяну!

Дик смотрел в его лицо и видел, что он накручивает себя. Наверное, ему не приходилось убивать раньше — вот так, глядя в глаза. Ему требовался определенный градус накала, чтобы убить. Как и Дику. Но разница между ними была в том, что Дик этого градуса уже достиг. Он знал что может сейчас убить Элала и с большой вероятностью сделает это, если тот не сдаст назад.

— Элал, — прохрипел он. — Отвали, добром прошу. Я тебе ничего не сделал.

— Ты мне всю жизнь испоганил, хрюс! — заорал парень. — Добром просишь? — он сжал левую руку в кулак, выпростав средний палец. — Пососи и больше не проси!

Последняя реплика была лишней. После нее Дику стало все равно, убьет он Элала или нет. Он резко подтянул пятки к бедрам и сделал вид, что пытается встать на «мостик», чтобы стряхнуть победителя — тот предвидел такой маневр и чуть отклонился назад, ухмыляясь. А Дик левой рукой достал хаси из-за за голенища и, резко опустившись на песок — Элал на миг потерял равновесие — вскинул ноги и захлестнул в «ножницы» шею противника. Элал неловко взмахнул руками и выронил флорд. Дик вонзил хаси ему в бедро и он, захрипев, освободил руки Суны. Соображения у Элала хватило на то, чтобы кувырком уйти назад и высвободиться из захвата — но Дик и сам не зевал и, как только Элал вскочил на ноги, он обнаружил, что противник тоже стоит, и в руке его флорд.

— Брось кийогу, — юный имперец сплюнул кровь. — На шнурки порежу. Брось.

Элал колебался.

— Ты меня все равно убьешь, — сказал он. — Я же знаю теперь, кто ты.

— Я до трех сосчитаю — кийога будет на полу. С твоими пальцами или без — решай. Один…

Элал посмотрел в его глаза и понял, что он не шутит и не берет на испуг. Кийога упала на песок на счет «два». Дик ногой подгреб ее к себе.

— Я не какой-то сраный вавилонянин, чтобы убивать людей ради своего покоя. Иди, ори на весь муравейник, что я здесь. Скажи всем, что сохэи не умирают, — он потянул кровь носом и сплюнул опять. — Они отходят в Чистилище для перегруппировки.

— Я найду тебя. Я все равно тебя найду, гад… — штанина Элала набрякла кровью, на глазах выступили слезы стыда и боли.

— Ох и придурок же ты, — Дик устало покачал головой. — Ты такой придурок, что мне тебя даже жалко. Уходи отсюда. Дай отдохнуть от твоей тупости.

Элал развернулся и поковылял в свой конец прохода. Дик вышел с другой стороны и, кривясь от боли, понемножку двинул в сторону мастерской Даллана.

Даллана он нашел храпящим на раскладушке за перегородкой. Стойкий запах перегара ясней ясного говорил, что Дик может не бояться шуметь — поэтому он смыл кровь в туалете, взял маленького швейного бота и починил рубашку (вышло криво, потому что левой рукой), а потом нацарапал записку:

«Сеу Даллан! Я вернулся и прошу у вас прощения, что так долго не появлялся. Господин Исия просил меня прийти к вам. Спасибо, что оставили мне инструменты. Я вернусь после праздника, а сейчас у меня дела. Ран».

Положив записку на видное место, он отстегнул пояс с инструментами и положил его рядом с храпящим нейромехаником, а потом вышел, закрыл дверь на кодовый замок и начал долгий спуск в нижние уровни глайдер-порта, к своему алтарю.

На середине дороги он понял, что дело было не только в пиве, но и в адреналине. Грубое мужское прикосновение выбило его из нормального русла — иначе он не потянул бы усилие, которое выдал, скидывая Элала. Правая рука болела, словно ее выдергивали из плеча, а в солнечное сплетение как гвоздь всадили. Какой-то неприятный комок бегал по пищеводу туда-сюда. Вспухали нос и скула. Как будет, наверное, разочарована сеу Кордо, увидев этакое пугало…

Под конец пути Дик уже не видел света. Каждый шаг отдавался в плече и в животе ударом молота. Уже наплевать было на сеу Кордо, оставалась одна мысль — прийти на место и сесть.

— Дождик-дождик, пуще! — заорали над самым ухом. С верхнего яруса Дика окатили водой из ведра.

— Спасибо, — пробормотал он совершено искренне. От прохладной воды немножко полегчало. — И почему это меня все время бьют?

Он доковылял до своего алтаря, забрался в густую тень под помостом и сел, опираясь здоровым плечом о стальную ферму. Нет, все-таки он победил. На этот раз он победил. Бедный глупый Элал, что ж он так взъелся…

Дик опустил голову и не то чтобы задремал — оцепенел, прикрыв глаза. Шевелиться не хотелось. На душе было хорошо. Он не просто победил в драке, он все сделал правильно. Не стал убивать злого дурака. Не поддался ярости. Владел ею, а не она им… Он сам себе хозяин, никому больше, а раб — только Богу, и тоже больше никому. Он скажет это… Рэю… обязательно скажет…

— Привет, — раздался над ним женский голос. Дик разлепил глаза и увидел очерченную светом фар высокую и стройную фигурку. Больше ничего разглядеть было нельзя — за спиной девушки стоял карт и его фары слепили Дику глаза.

— Давно хотела посмотреть: кто же это все время убирает голокубы с алтаря, — сказала она.

— Угу, — промычал Дик. — А я давно хотел посмотреть: кто же это их ставит все время…