"Бульдозер" - читать интересную книгу автора (Орлова Василина)

Орлова ВасилинаБульдозер

Василина Орлова

Б У Л Ь Д О З Е Р

Василина Александровна Орлова родилась в 1979 году в селе Дунай Приморского края в семье военного моряка. Окончила философский факультет МГУ. Работала в газете "Российский избиратель", на телевидении.

Публиковалась в журналах "Дружба народов" (роман "Голос тонкой тишины"), "Осколки" (поэма "Перед причастием).

Участница Первого и Второго Форума молодых писателей России.

Глава первая

Наблюдая, как проваливаются в вонючее жерло мусоропровода пустые пакеты из-под молока, картофельные очистки, яичная скорлупа, Елена прикидывала: до получки неделя, денег - тридцатка. Два пакета молока или восемь батонов. Опять придется лезть в долг.

Она поставила пустое ведро, тщательно вытерла пальцы платком и достала из тугого заднего кармана пачку сигарет. Надо бы распрощаться с этой барской привычкой - дымить. Денег не напасешься. Да и вредно к тому же. Щелкнула зажигалкой, с удовольствием затянулась и принялась рассматривать настенную живопись аборигенов, в который раз отмечая убожеское состояние умов юного поколения. Одна надпись привлекла внимание: "Как пишется, Ё или Ягодицы? Поищите в словаре на букву Ж!"

Елена Алексеевна Птах - учительница русского языка и литературы в обыкновенной средней школе. Двадцать три года, не замужем, детей нет. Многого еще нет: мебели в квартире, которую снимает по знакомству. Денег, что вполне естественно. Удовлетворения от работы. Ну и, разумеется, ума. Иначе бы давно и круто поменяла всю свою жизнь. Может, еще и поменяет. А пока не перестает тешить себя надеждой, что эта ее работа - только временный этап в жизни и судьба уготована ей иная. Что за судьба - Бог весть. Только ясно, что не рядовая.

Она прошла в квартиру, опять села к окну и пальцем обвела контур Останкинской башни на оконном стекле.

Подошел пес, стуча когтями по паркету. Потянул носом воздух, крутнул хвостом, приглашая отвлечься.

- Милый Фрай, - вздохнула Елена, - иди сюда, я тебе за ухом почешу. Ну, и что ты понимаешь в людской жизни?..

Фрай глядел умными глазами, вздыхал и старательно морщил брови. Становилось ясно: кое-что он понимает. И может, даже больше, чем некоторые.

Рявкнул телефон, затрясся на тумбочке в прихожей, и Елена, подобно Фраю, навострила уши, - это был едва ли не единственный шанс избежать сегодня постылого сидения над тетрадками.

- У аппарата.

Она нарочно так нелепо выражалась. Человек, нажимающий на кнопку сотового, никогда не скажет: "У аппарата", аккуратный мобильник - это скорее прибор. Прибор для связи с иным, чем у Елены, миром, где приглашают друг друга на свидания в приличные рестораны и ведут переговоры насчет дорогостоящих контрактов с хорошо одетыми людьми.

- Елена?

Голоса еще не узнала, а интонацию уже уловила - Митя - и разочарованно поджала губы. Молчала.

- Алё, алё?

- Что за дурацкое "алё"? - буркнула Елена, прижав трубку плечом к уху, свободной рукой выпрастывая провод из щели в плинтусе, чтобы перенести "аппарат" поближе к дивану.

Телефонные разговоры перерастали и в час, и в два пустого трепа, не дающего ничего ни уму, ни сердцу. Елена и сама не могла объяснить, зачем тратить столько времени и сил.

- В смысле здравствуй, Арина Родионовна. Как себя чувствуешь?

- Я-то, может, и Арина Родионовна, но ты уж точно не Пушкин.

- Да, жаль. Мне как раз подошла бы такая няня, как ты.

- Извини, я няней даже своим ученикам не буду.

- Да ладно, милая. Что делаешь сегодня?

- Проверяю сочинения, - бодро соврала Елена.

Все в Мите ее раздражало, начиная с имени и заканчивая внешностью, пожалуй.

- А если мы пойдем погуляем? И я очень-очень попрошу? - проблеял он.

- Я тебя пошлю ко всем чертям!

- Вот спасибо. (оскорбился, похоже. Ты подумай!) Слушай, чего дома париться? На улице такая погода - весна, - предъявил он свой последний, и, по правде сказать, единственный, весомый аргумент.

- Так и быть, идем, - неожиданно для самой себя согласилась Елена.

- Ты это серьезно? - осторожно переспросил он.

Как ее бесит эта медлительность! Он абсолютно лишен всего, что связано с понятием "мужик". Так, ни рыба ни мясо.

- Через полчаса у памятника Грибоедову, лады? - заторопился он, не слыша ответа.

- "Лады"! - передразнила она.

Да, весна. За рутинной школьной работой, за вечным самокопанием в добровольном затворничестве Елена совсем не заметила ее прихода.

С некоторым ожесточением заталкивая на антресоли шубу, жутко надоевшую за непроглядную, бесконечную зиму, Елена готовилась этой весной хлебнуть жизни сполна! Теперь ее не остановят ни житейские трудности, ни неприятности на работе. Жить, жить вовсю, так, как будто завтра у тебя последний день.

Вот только Митенька. В компании с таким занудой трудно осуществить задуманное. Она вызвала в памяти Митино лицо, по-своему милое, однако лишенное некоего "необщего выражения", жесткости, отчетливости. Слегка вздернутый нос картошкой, светлые ресницы и брови, невыразительные глаза, вдобавок под стеклами очков, которые делают их еще меньше... Прищурившись, Елена представила напоследок его фигуру, и весеннее настроение сдуло. Она знала это узкоплечее, сутуловатое создание еще с института, но до чего же нелепо встречать с таким первый день апреля.

Проходя мимо припаркованного к обочине автомобиля с тонированными стеклами, Елена бросила взгляд на себя и чуть не застонала от досады: этакая русская барби, нежный румянец - ни одна пудра такого оттенка не даст, русая коса, куда модным девочкам с мальчишечьими стрижками. Словом, все при ней, а вынуждена довольствоваться обществом заурядного, квелого индивида... Снулый окунь. Не поймешь, в спячке пребывает или навсегда умер.

А Митя уже спешил навстречу, издали махая рукой.

Елена остановилась. И вдруг... Развернулась к подземному переходу, рванула в него, стараясь побыстрее смешаться с толпой. Обернулась - Митя ошалело глядел вослед.

Шла по бульвару. Мимо витрин кафе и магазинов, остроконечных башенок, узорчатых фасадов. Торчит взъерошенный фикус в чьем-то окне. Глубокомысленно нахохлилась ворона на спинке скамейки. И чего нахохлилась, когда такое солнце, когда лучи в каждой луже, в каждой последней сосульке. Господи, где ты была, Елена, почему не замечала всего этого раньше? Покореженные тротуары сплошь превратились в глубоководные заводи, в опрокинутое небо, стволы все еще голых - пока - деревьев потемнели от влаги. И дома становятся отличимы друг от друга - по крайней мере, заметно, что одни из них выкрашены розовой, другие охристой, третьи бледно-желтой краской. Графика на глазах превращается в акварель...

Елена наслаждалась: весной, свободой, свежими выхлопными газами, но более всего - своим поступком. Ну ты даешь, Елена Алексеевна! А лицо-то у Мити...

Весело грохнув дверью - так, что обвалился кусок штукатурки прямо к ее ногам, - Елена вошла в подъезд своего дома, и каблуки застучали по лестнице.

Увы, дома радужное настроение поблекло. Растопырился клещеногий мольберт, планшеты, картон и бумага свалены в углу бесполезным хламом, пылятся так и непочатые краски, медовая акварель, а коробочка с еще целыми тюбиками масляных, к коим Елена со всем благоговением относится, темнеет непрошеным укором. Художница! Где уж тебе...!

В школьном своем младенчестве Елена блистала в местной художественной студии. Это отравило ей жизнь, как она сама решила по здравом размышлении. Лишь раз пара ее работ побывала на выставке, всеми правдами и неправдами устроенной Татьяной Федоровной не где-нибудь, а в ЦДХ, и все - жизнь под откос. По правде говоря, не столько запах краски, движущиеся пятна и тени, оплывчатая подвижность форм соблазняли Елену к художествам, а - что греха таить! - не нашедшее выхода желание совершить нечто, чтобы пусть не прославиться, так хоть самой втайне знать, что дни текут не напрасно. По крайней мере, так думала она сама.

А больше, собственно, особо и некому было размышлять о ее пристрастиях. В художественный институт или училище не подалась - пороху не хватило. Отговаривали: разве картинки малевать, холсты пачкать - занятие для здравомыслящей девушки начала XXI века? Но в экономисты-менеджеры тоже не пошла, выбрав нейтральный вариант.

И вот теперь, похоже, Елена всерьез раскаивалась в этом: еще двух лет не прошло, как работает в школе, а уже тоска берет от беспросветицы да от никчемности благих усилий обучить полсотни башибузуков элементарным правилам не самого сложного из ныне живых языков. Впрочем, иногда ей казалось, что русский, спустя век-другой, можно будет изучать лишь по словарям да справочникам Розенталя, так как носители языка медленно, но неуклонно вымирают.

Стопка ученических тетрадей угрожающей толщины высится на столе. Завтра понедельник, надо нести сочинения в класс. Елена вяло взяла верхнюю тетрадь - Комарова Алла, отличница, сочинение на тему "Эстетика Достоевского". Эстетика... Какая, к черту, эстетика у Достоевского? Диву даешься, чему учим пацанов, какими глупостями забиваем души и головы.

Пробежала взглядом пару абзацев, хлопнула тетрадью о столешницу. И побрела в "столовую" - крохотную кухоньку - заварить чай. Включила телевизор. В черной рамке экрана Лаура-Изабель, сложив пышные, белые руки в молитвенном жесте, рыдает перед изображением Пресвятой Девы. В следующем кадре двое любовников, сплетаясь эффектно подсвеченными телами, обмениваются поцелуями.

"Я срываю лепестки поцелуя", - иронически припомнила Елена вирши знакомого рифмоплета, мнившего себя к тому же сердцеедом - клинический случай. А что на других каналах? Ага, понятно.... Очередная катастрофа.... Визит президента.... Реклама нового стирального порошка.... Обошлось без человеческих жертв....

Поставила чайник. Точнее, включила - время, когда чайники ставили, безвозвратно прошло, во всяком случае, в столице, и у Елены давно электрический бочонок. Снова телефон...

- Не буду подходить, - решительно заявила Елена, адресуясь к Фраю.

Фрай почесал задней лапой за ухом. Так как Фрай был бульдог душой и телом, данное действие далось ему не без труда.

- Это Митя?

Фрай демонстративно зевнул.

- Ну, если ты настаиваешь...

- Привет, бель Элен! - В трубке шумело и щелкало, а на этом фоне трещала подруга Майя. - Ты не очень занята, правда?

- Давай на полтона ниже. И без тебя голова кругом. - Голос Майи был почему-то неприятен.

- Значит, так, девочка моя... - гнула свое та. - Пойдем-ка мы с тобой на выставочку одну, презентатишку. Бутербродов с икрой не обещаю, тостосумов тоже, но забавный народ водится. За такси я плачу, сразу говорю.

- Нет, спасибо, - поморщилась Елена.

- Да ладно, я ж говорю, за такси заплачу.

- При чем тут такси?

- Это все срочно надо видеть, андестенд? Ты такую тусу пропустишь, никогда себе не простишь. Приезжай, всю оставшуюся жизнь будешь меня благодарить. А я люблю благодарности. К тому же за такси, считай, заплачено.

- Отцепись ты со своим такси, мне не до тусовок.

- А что стряслось? - наконец что-то начала понимать Майка.

Рассказать ей? Елена вспомнила глаза Мити, его несчастный вид и необходимость проверять сочинения.

- Некогда.

- Ой, некогда ей, мама родная! Можно подумать... Сидишь, глаза портишь над своими тетрадками. Значит, так, выходи. Я сейчас подъеду.

- Распашонка, отвянь! - вспомнилась еще детская фраза.

Майку со школы дразнили Распашонкой. Майка всегда была такой - как банный лист. Отвязаться можно, разве только обидев. Майка на том конце провода притихла - и впрямь обиделась, видно.

- Ладно, извини, погорячилась....

Майка молчала.

- Прости, пожалуйста, правда с языка сорвалось. Май?..

Майка молчала.

- Майя-а!..

Ноль реакции.

Елена для верности подула в трубку:

- Нас разъединили, что ли? Алло!..

- Ал-ло, - по слогам, мрачным, загробным тоном изрекла Майя.

- Я уж подумала, разъединили.

Молчание. Плачет она там, что ли?

- А, гори оно все синим пламенем, еду! Ты этого хотела?

- Вот и хорошо! - оживилась Майка. - Тем более можешь полностью на меня положиться, такси за бесплатно. Сто пудов!..

Ах, вернисаж, вернисаж... Вернисажи задумываются как праздник, пиршество духа, блаженство общения, а осуществляются как рутина. Своего рода обязаловка для тех, кто якобы выше будней. Хочешь казаться бомондом тусуйся.

В модной галерее "Астрал", оформленной по последнему слову евродизайна, варился пестрый суп из разного люда. В толпе мелькали столичные знаменитости, из тех, что всплывают на неделю-другую, а потом сменяются следующими.

Ясно как божий день: Елена зря приехала сюда.

- На нас обращают внимание, - шепнула Майка торжествующе.

- Может, займем место среди экспонатов? - хмыкнула Елена.

Публика фланировала вокруг предметов современного немонументального искусства. Вот концептуальный блин под стеклянным колпаком, вместо сметаны вымазанный чем-то коричневым. "Инсталлякр номер пять" - разбитая скрипка, расписанная под палехскую игрушку. Ровная батарея гнутых баллончиков с аэрозолями, над которыми на ветру вентилятора трепыхается транспарант: "Они не пройдут!"

- Астрально, - сказала Елена, чтобы что-нибудь сказать.

- Совершенно верно! - моментально вклеился в беседу молодящийся осколок брежневской эпохи. - Девушка глубоко прочувствовала парадигмическую акцентуацию выставки, как я бы выразился...

- Гм! Я бы так не выразилась, - призналась Елена.

- Скромность - главная добродетель симпатичных девушек, - плотоядно хихикнул он.

Елену передернуло. Майка тем временем подтянула за рукава еще пару пернатых обитателей этого хранимого от всех житейских реалий заповедника. Накрашенные сверх всякой меры девицы, держась за руки, жеманно представились:

- Аня.

- Аля.

Их мужские голоса и выскобленные подбородки не оставили сомнениямолодые люди принадлежат к числу заплутавших потомков Адама.

- Эт-то еще что такое? - прошипела Елена, когда Аня и Аля сделали кокетливый книксен и удалились.

- Прикольно! Не злись, пожалуйста, я тут тебя хотела с одним человеком познакомить. Ты думаешь, Майя кучерявая дура - а Майя, между прочим, о тебе заботится. Ты же не хочешь скончаться в девичестве?

- Лично я тебя ни о чем таком не просила! - Голос Елены приобрел металлические обертоны.

- Ну ясное дело! А то я без глаз. Не вижу, как доходишь в своем педагогическом отшельничестве. Встряхнись! Брось вызов! Всем и вся. Пойдем, я его сперва тебе издали покажу. - И Майя взяла Елену на буксир.

Елена не узнавала подругу: и чем же она так взволнована? Неужели только ролью свахи? Тут явно какие-то хитрости, закулисные замыслы.... Ну Майка. Интриганка-второгодница.

Старый хрыч на благовидном расстоянии как бы в рассеянности следовал за ними.

- Вон, гляди! - остановилась Майя.

- Который?

- Ага, любопытство таки взыграло! Да нет, не тот, справа...

Да, действительно, мужчина, которого Майка решила ей по-дружески представить, был ничего. Можно даже сказать, вполне хорош собой. И даже- на редкость красив. По крайней мере, со спины. Словно почувствовав взгляд, он обернулся.

Когда-то Елена слышала такую поговорку: настоящий мужчина должен быть до синевы выбрит и слегка пьян. К сожалению, в жизни она больше встречала слегка выбритых и до синевы пьяных. Этот парень не относился ни к тем, ни к другим, был где-то посредине, ближе, пожалуй, к первым. Впрочем, легкая небритость присутствовала. Фигура, которую принято называть спортивной, следы образованности на ироничном лице.

- Караул, он, кажется, разбил мое сердце! - прыснула Елена.

- Серьезно, как он тебе? - Майя жадно заглядывала подруге в лицо.

- Майя, посмотри на его костюм. Тут же один галстук долларов за триста, у парня на лице это написано бегущей строкой. Наверняка он из тех, кто знается с бандитами, имеет крышу, ворочает делами и так далее. Или просто хлыщ от искусства? Вроде не похоже....

- Ты совсем не ценишь, что я для тебя делаю, - отмахнулась Майя. Рассуждаешь как третьеклассница. Он нормальный парень, при деньгах, образован. Меценатствует. Бандит! Что ж тут такого? В наше время нормальный мужик либо бизнесом занимается - значит, бандит, - либо политикой - значит, вообще киллер.

- Хакер, - подсказала Елена. - Имиджмейкер. Мерчендайзер.

- Честно жить - себе дороже, - не слушала Майя. - Я когда увидела его в гостях у моих знакомых, сразу решила: это для тебя. Вы идеально подходите друг другу. зовут его Кирилл.

Гости бродят по залу. В высоких стаканах колышется, то есть от переменчивого освещения создается впечатление, что колышется, разноцветная жидкость. За стойкой негр в белом костюме, белый негр, вертит длинными руками пузатые бутылки, разливает посетителям коктейли, какие кто пожелает разумеется, все за счет фирмы. Редкие пернатые чувствуют себя здесь в своей тарелке. Это приметила Елена, вглядываясь в лица внимательнее. Столичная балованая публика, уж на что привыкшая к зрелищам всякого рода, разбиваясь на персоналии, поражает трогательной незащищенностью. Вот высокая дама в золотом хитоне пошатывается на высоких каблуках - босоножки, знать, с собой захватила, не станешь в них в такую погоду шкандыбать по улицам. Хотя Елена мысленно хлопнула себя по лбу - дама в золотом, разумеется, приехала сюда на автомобиле с личным шофером. Как бы то ни было, ноги у нее красные, как у гуся, - это бывает, если долго стоять на каблуках и если в помещении холодно. И дама стесняется красных ног, неловко переминается, прячет их одну за другую, но это не спасает, и лицо ее тоже краснеет.

Стайка бородатых юнцов, выпускников какого-нибудь редкого факультета элитарного вуза, гогочет в углу; хорошо, на пол не сплевывают- это явно ценители искусств, тонкие эстеты, в душе революционеры, по совместительству клерки, авторы глянцевых журналов, баловались на первом курсе самиздатом, конспектировали Ницше и презирали звон монет. Их арийские физиономии с тех пор слегка раздобрели. Превратны мирские замыслы!

А это знаменитый высоколобый журналист, выгнанный со всех телеканалов борец за правду - его ли вина, что за правду одни прилично платят, а другие дают пинка. Полгода после увольнения он все рвал и метал в печати, грозился предать огласке потрясающие факты, всех разоблачить, всех скомпрометировать, но когда, по слухам, одно из центральных издательств предложило ему написать книгу, он никого почему-то не разоблачил, а немного помялся и присмирел.

Он беседует с круглолицым рыночным комсомольцем, мечтой престарелых домохозяек; надо же, столь многообещающий, такой молодой, а уже непоправимо закончивший свою политическую карьеру.

Тут еще какие-то личности, калибром помельче, стараются выделиться яркостью своего боевого оперения и экстравагантностью манер. Двое-трое представительных, скучных мужчин в пиджаках и с залысинами придают сборищу, как видно, характер статусно-событийного. Маленькие бутоны- лампочки в металлических гнездах, рассыпанные там и сям по потолку, стенам и даже по полу, подсвечивают лица, увы, самым невыгодным для них образом. В скользящем свете массивные и чуть тяжеловатые головы людей-львов выглядят кабаньими, продолговатые физиономии бодрых оленей становятся тупоносыми лосями, тщательно протонированные личики бабочек-топ-моделей оплывают в хитренькие рожицы куниц и белок. "Интересно, на кого ты сама-то походишь?" спохватилась Елена.

И тут, прервав плавное течение событий и мыслей, произошло невообразимое. Вместо того чтобы чинно и по-простому познакомить их с Кириллом, сумасбродка Майка выкинула такой фортель, какого не могла ожидать от нее даже Елена.

- Сейчас мы все устроим, - шепнула она и, прежде чем Елена успела опомниться, элегантной походкой направилась к микрофону на подиуме.

От него только что отошла рыжеволосая устроительница вернисажа с одним из гостей, представленных публике.

- Дорогие сограждане! - обратилась к тусовке Майка. - В человеке все должно быть прекрасно. И я хочу вам представить... У нас в гостях сегодня в числе прочих приглашенных человек очень необычный. Елена Птах, прошу приветствовать...

Заинтересованные Майкиным свежим видом и голосом, присутствующие зааплодировали.

- Елена Птах, запомните это имя. Оно еще неведомо широкой публике, но в узких кругах работы Елены Алексеевны уже заслужили признание. Послушаем, что она скажет нам о сегодняшней замечательной выставке в свете практической и теоретической нелинейной орнитологии!

От гостей к Майке метнулась обалдевшая устроительница, но той не было до нее никакого дела, небрежным жестом Майка устранила рыжую. На все это Елена только трясла головой - не может быть и речи ни о каком выступлении. "Елена Птах. Здесь и сейчас"!

- Скромность, скромность превыше всего! Просим, просим! - подал свой глас осколок брежневской эпохи.

- Да не упирайся ты, чтоб тебя! - смеялась Майка. - И попробуй только подвести!

По залу пронесся легкий гул - Еленина внешность пришлась по вкусу. Еще более понравилась ее растерянность. Она обвела испуганным взглядом притихших людей, заметила три-четыре зрачка нацеленных на нее телекамер... Майка... Что наделала эта чертовка. Сама кашу заварила, сама пусть и расхлебывает. Не будет Елена ничего говорить! Или...

Почему-то, как это часто бывает в напряженные моменты, с необычайной четкостью вспомнилась виденная на днях в городе картина, не имеющая никакого отношения к происходящему: серый, вылинявший от времени человечек с седыми висками и бачками, сдвинув на лоб очки, сосредоточенно жмет на клавиши карманной электронной игрушки - тетриса.

- Уважаемые дамы и господа, - эту фразу Елена произнесла все еще в ужасе, довольно тихо, не рассчитав силы голоса.

Зал затаился. Они ждут, что она сейчас скажет им. Головастики в пруду, бомонд, безумцы, слишком умненькие, чтобы быть безумцами по-настоящему... И все-таки люди. Обуреваемые творческими порывами, с идеями в головах, стремлениями в сердцах.

- Мы пришли сюда, чтобы приобщиться к искусству. Но пришло ли искусство к нам?..

Боже, что она плетет? Тишина в зале стала гуще, а бледная устроительница сцепила руки под подбородком и закрыла глаза пленками век сейчас грохнется в обморок.

- Что мы здесь делаем, господа? - На сей раз голос звучал хрустально-чисто и твердо. - Неужели всерьез принимаем за искусство все то, вокруг чего ходим? Конечно, нет. Как и сами художники, что выставили здесь образцы своего творчества, не воспринимают их как искусство. Ребята на меня не обидятся, они знают, что это правда. Как же нам быть?..

Елена остановилась, обвела взглядом зал. Скука на лицах преобразилась в легкий интерес. Так ученики на уроке оживляются, когда в класс входит завуч. Особенно с каким-нибудь актуальным вопросом. Кто в раздевалке оборвал все пуговицы с пальто и курток пятого "А"?

- А вот как! Все вы помните, как в Манеже Хрущев громил абстракционистов, как при Брежневе бульдозеры пытались подмять под себя выставку. А ведь это все равно, что пушкой разгонять звезды. Утром они пропадают, но не благодаря пушке. Вот что такое грубая, не рассуждающая сила против творческой интуиции и озарений. Искусство всегда бескровно побеждает гонения. Эрнст Неизвестный, участник выставки в Манеже, впоследствии изваял надгробный памятник Хрущеву. И все же искусство значимо тогда, когда вызывает протест. А потому...

Спрыгнув с возвышения, она схватила первый попавшийся экспонат- клубок гнутой проволоки со стекляшками и консервными банками внутри. Подержав мгновение над собой, грохнула об пол. Банки и стекляшки разлетелись...

Это надо было видеть. Устроительница все-таки лишилась чувств. Она опустилась на пол беззвучно, как в вакууме. Так же молча внимал последним звукам раскатившихся банок зал.

Елена улыбнулась, развела руками:

- Извините, коль что не так.

И направилась к выходу.

Покинуть зал ей не позволил... шквал аплодисментов. Сквозь толпу продрались двое парней в черном, с желтыми нашивками на плечах - охранники.

Частил плешивый франт из прошлого:

- Широкорад. Запомните, меня зовут Широкорад. Да, я советую вам запомнить. Кто знает, кем окажется ваш знакомый Широкорад. Я без ума от вас...

Очнувшаяся хозяйка выставки выслушивала горячие восторженные слова. Такого не ждал никто! Невозможно было предугадать! Это незабываемо... Это... это... Потрясающий хеппенинг!

Охранники приближались. Елена попятилась: скрутят. Но тут к ней пробился Кирилл, он махнул рукой, отстраняя черных парней жестом, каким отгоняют назойливых насекомых, и протянул Елене бокал шампанского:

- Вот, освежитесь. И примите меня своим телохранителем. Чувствую, в таком качестве у меня будет много работы...

Майка, оттесненная в сторону, с плутовской физиономией показывала ей большой палец...

Глава вторая

Проснувшись утром, Елена уставилась в потолок над кроватью. Первым делом стала восстанавливать в памяти детали вчерашнего вечера, со смешанными чувствами размышляла о дикой ситуации в галерее. По правде говоря, ей было стыдно. Оправдание одно - все произошло слишком быстро, неожиданно для нее самой. Вот, оказывается, какие желания теснятся в ней, с виду ровной, спокойной, обыкновенной учительнице, мечтающей стать художницей. Деструкция, разбой, крушение. Но, несмотря на легкие угрызения совести, в душе пел и другой голос, он говорил: класс! Ай да Елена! Так им и надо. Нужно было только побольше экспонат подхватить, чтобы звону тоже побольше. И они называют это искусством...

Хорошенькое дело весна. Если так начинается, чем кончится?

Стряхнув прошлое, выкинув напрочь из головы, она стала собираться в школу. Открыв дверцу одежного шкафа, Елена придирчиво осмотрела гардероб и остановила свой выбор на стареньком черном шерстяном платье... Непроверенные сочинения так и остались лежать на столе немым укором. Ладно, в среду получат результаты.

Она была уже в дверях, когда раздался телефонный звонок. Майя тараторила, как обычно:

- Привет, ты куда вчера сбежала? Наш принц тебя проводил?

- Я с тобой еще разберусь, - пригрозила Елена. - А от этого Кирилла, будь добра, меня избавь. Мне не хочется объясняться насчет твоих глупых фантазий. Впрочем, он и сам поймет. От сумасшедших нужно держаться подальше.

- Неужели?

- Я возвращаюсь к нормальной жизни. Все.

Но неожиданности на этом не прекратились. Не успела Елена положить трубку, как прозвучал второй звонок. В дверь. Елена почему-то на цыпочках подошла и заглянула в глазок. На площадке стояла девочка лет двенадцати. Гонец из школы? Там-то что стряслось?

- Здравствуйте, вот, вам велено передать, - скороговоркой сказала девочка и протянула корзину цветов.

- Что это? - Елена чуть не присела от изумления.

- Цветы. Велено передать, - повторила юная курьерша и поскакала вниз.

Кто, как, почему? Митя? Да нет, конечно, нет. Кирилл? Последний проводил ее вчера до самой двери. В квартиру она его не пригласила. Неужто зацепило, начал осаду по всем правилам? Смех вышел какой-то нервный.

Первый порыв - куда-то деть эту корзину. Непонятно даже, от чьих глаз, если не от своих. Хотя... Пусть стоит.

Елена водрузила корзину на тумбу в прихожей и невольно залюбовалась цветами. Это были розы, маленькие, чайные. Насколько она знала по любовным романам, в цветах непременно должна обнаружиться визитка или открытка. Она внимательно все оглядела, но не заметила ни того, ни другого. Пожала плечами, кинула взгляд на часы и заторопилась на работу.

На первом уроке с ходу задала диктант - нечего мальцам по весне расслабляться. По правде говоря, она и не чувствовала себя в силах сегодня придумать что-нибудь повеселее. Мерно наговаривая строчки, рассматривала прилежно склоненные русые, черные, светлые, каштановые головы.

Все как всегда. Ручки водят по тетрадным листам, губы сосредоточенно сжаты, класс полностью введен в состояние транса. Жужжание мухи и то можно услышать, когда Елена Алексеевна делает паузы между предложениями.

Потом еще уроки, столовая с прогорклым чаем и каким-то синюшным яйцом, сваренным вкрутую, с шапочкой майонеза, глазированный сырок, а если кому компоту захочется - можно и компоту. Не теплого, не холодного, так, средней прохладности. Тьфу!

После уроков - занятия с Савченко, отстающим... После занятий педсовет. На следующей неделе - родительское собрание.

Домой Елена притащилась без ног. Еще с лестничной клетки слышала, как заливается телефонный звонок, а стоило перешагнуть порог, радостным лаем залился еще и Фрай.

- Майка, привет, - с трудом урезонила Фрая.

- Привет. - Что-то в Майкином тоне настораживало. - Я тут думала насчет твоего поступка на выставке.

- Да?.. И что же надумала?

- Лена, я хочу поговорить с тобой серьезно. Ты такое учудила на выставке, ох и шум поднялся, когда ты разбила эту чертову "инсталляцию", ты не представляешь! Главное, натворила делов и смылась. Ну понятно, я все-таки тебя в это втравила, но я всего ожидала, чего угодно, но такого...

Елена пока не могла понять, куда клонит Майка.

- Меня эта дама, устроительница, которая в обморок поначалу хлопнулась, отловила и начала допрос с пристрастием, представляешь?

- Насчет чего допрос?

- Насчет тебя! Кто такая, да чем занимаешься, где факультет искусствоведения оканчивала... У нее, по-моему, на тебя какие-то планы.

- На экспертизу отправить? - мрачно пошутила Елена.

- Во-во, только наоборот!

- Это как?

- Всех остальных отправить на экспертизу. Которую ты будешь проводить.

Майка рассыпалась мелким бесом: ты, мол, Елена, отважная. Наперекор всем. Умыла деятелей этого зоопарка. Смотри теперь, не упусти шанса.

Елена настороженно выслушала Майкину речь. Снова было непонятно, чего ради хлопочет подруга. Вроде не замечалось за ней раньше такой заботливости.

- Знаешь, как бы я хотела тоже вот так проявить себя! - с сердцем сказала Майка, и в ее голосе послышались слезы. - Хоть раз в жизни сказать то, что думаешь. А лицо у тебя было!.. Ты вот умеешь давать себе волю. Хорошее было зрелище. Без злобы, без гнева, как будто зеркало поднесла. А что там отразилось, это уж, извините... Лена, я поняла одну вещь. Мир - для таких, как ты. Для тех, кто действует, а не для тех, кто ноет. Но знаешь, что самое страшное? - Майкин голос задрожал. - Вот я умом понимаю это, а сделать ничего не могу. Хотела бы, да не могу. Плыву по течению всю жизнь, за другими....

- Майя, ну подожди, что ты такое говоришь? - растерялась Елена. - Если хочешь знать, мне просто стыдно за вчерашнее. А что я разбила эту склянку... Для меня было не меньшей неожиданностью, чем для тебя. Со мной вообще какая-то чертовщина творится. - От досады Елена стала расхаживать по комнате.

- Ладно, - вздохнула Майя. - Я тебе все рассказала. Хоть полегчало. Все, я тебя люблю.

Что-то случилось в мире. Что-то существенное произошло. Цветы с курьером - это еще цветочки, впереди ждали сюрпризы получше. Не успела трубка остыть от разговора с Майкой - снова звонок. На этот раз низкий женский голос: приглашают на телевидение. Сниматься в передаче с хозяйкой галереи "Астрал".

За Еленой даже прислали машину, что было уже верхом невероятного. Правда, раздолбанную "Волгу", поскрипывающую на ходу. Шофер, Сергей Михайлович, краснолицый, как индеец, всю дорогу травил анекдоты и отравил бы ими Елену до смерти, если бы вовремя не показалась круглая Шаболовская башня - натянутый на невидимую ногу огромный сетчатый чулок.

- Нам сюда, - сказал шофер, кивнув на небольшой двухэтажный особнячок с облупившимся фасадом.

Сергей Михайлович распахнул подряд две тяжелые деревянные двери, и они оказались в зеркальной полутемной прихожей, от которой в обе стороны уходил короткий коридор. Сразу свернули налево и попали в комнату небольшого размера, с претензией на офисный стиль, несмотря на то что бок первой же попавшейся на глаза тумбочки оклеен пожелтевшей газетой.

В комнате человек семь сидели на пяти стульях. Трое из них громогласно беседовали по телефону, перекрикивая друг друга, остальные пялились в компьютерные экраны и терзали слабо квакающие клавиатуры.

- Нам категорически необходима ваша помощь, - вещал в трубку патлатый парень, длинный и нескладный. - Комментарий специалиста. Да, ваш, конечно, чей же еще... Хотелось бы получить...

Его собеседник за кадром, видимо, упирался изо всех сил, еще не понимая, что сопротивление бесполезно.

- Официальный запрос мы послали вам еще на прошлой неделе, - небрежно отвергал все возражения нескладный. - Да, спасибо, я уже в курсе. Но именно там мне и дали ваш телефон... Что вы, ваше совещание не помеха, это не займет больше пяти минут. Секретарша не виновата, она ничего не знала...

Подержав у уха трубку, с грустным лицом, он нажал на рычажок и принялся снова с ожесточением, как насекомых, давить телефонные кнопки:

- Алле, алле! Господина Бессонова, будьте добры. Да, я знаю, что его нет, но он же где-нибудь есть. Где? Он нам срочно нужен...

На пришедших внимания не обращали. Лишь красивая девушка, этакая Клеопатра с детским лицом и тонкой талией, обернулась на Сергея Михайловича и посетительницу:

- У меня опять текст завис! Что прикажете делать?..

Но прежде чем кто-либо ей ответил, девушка отвернулась и навсегда их забыла.

Багряноликий Сергей Михайлович встал посреди этого хаоса, набрал в легкие побольше воздуха и возопил, как Зевес-громовержец:

- Так, ребята, послушайте-ка меня! Где Карина Добронравова, я привел гостью, Лену Птах. Прошу любить и жаловать, с глупостями не приставать.

- Ой!.. - Взъерошенный паренек с сигаретой за оттопыренным ухом оторвался на минуту от экрана и уставился на Елену поверх очков. - Как, говорите, ваша фамилия? Это не вы на днях галерею разнесли вдребезги?- Он смотрел на нее восторженными глазами. - В "МК" об этом на второй полосе.

- Слышь, Михалыч... - еще один юноша, повыше и поплотнее, поймал Зевеса за пуговицу. - Михалыч, у меня через пять минут выезд, я к семи в монтажку никак не успею. Передай Даше, ты все равно сейчас к ней...

И он потянул с вешалки свою куртку, отчего вешалка с гроздьями одежды, висящими на ней, покачнулась и собралась было рухнуть. Сергей Михалыч подхватил сооружение.

- Ну ты, ходячее стихийное бедствие...

- А Карина кто такая? - в смятении от всего происходящего спросила Елена.

Первые секунды смолкли все. Парень за компьютером поднял на Елену недоуменные глаза и дернул своим острым плечом.

- Да что вы?.. Карина - это...

Елену уже загримировали, отчего она ощущала себя словно в маске из папье-маше. А неведомая Карина опаздывала.

Наконец с треском распахнулась дверь, и давешняя устроительница, огненноволосая, в развевающемся плаще и длинном шарфе, ворвалась в студию.

Богаделов, приземистый, в меру упитанный телеведущий, глядел благожелательно поверх очков. Очки круглили его и без того круглую физиономию. Карина налетела на него и безапелляционным тоном начала:

- Значит, так, я все беру на себя. Вести беседу непринужденно, вопросы задавать только по ходу действия, героиня - она. - Карина указала на Елену.

Богаделов открыл было рот: его, профессионала, будут учить. Но махнул рукой. Благодушное сознание собственной значимости всегда гасило в нем вспышки гнева.

Студия, интерьер в голубом цвете, похожая на десятки других, ждала. Неудобные кресла, высокие столы-стойки, как в баре.

- Снимаем!..

Кирилл присел в кресло в синей гостиной и включил огромный, размером со стол, телевизор. На экране плохой парень безжалостно мочил хорошего, но было ясно, что добро восторжествует. На другом канале поджарый президент в горнолыжном костюме являл нации пример здорового образа жизни. На третьем охмуряла поклонников "морская черепашка по имени Наташка".

Стоп, а это?.. Мелькнули кадры вчерашней галереи, знакомое лицо.

- Что мы здесь делаем, господа? - вопрошала с экрана красавица. Лицо ее было вдохновенно, Кирилл залюбовался. - Неужели всерьез принимаем за искусство все то, вокруг чего ходим?

Кирилл заново переживал потрясающую сцену в "Астрале". Вот девушка сбежала со сцены, окинула глазами экспонаты и живо хлопнула один из них об пол. Толпа ахнула, а чертовка лишь весело развела руками.

Картинка сменилась изображением студии. Рядом с рыжеволосой Кариной восседала виновница переполоха в московском бомонде. Вид у нее был самый невинный.

- Пожалуйста, вы могли бы как-то прокомментировать ваши действия? задал вопрос ведущий, состроив профессионально заинтересованное лицо.

- Я думаю, этот хеппенинг, эта акция привлечет внимание к нашей галерее, - быстро вступила рыжеволосая. - Публика должна понимать, что мы привлекаем и собираем вокруг себя нетривиальных людей, которые мыслят отнюдь не общими категориями.

Ведущий повернулся ко второй гостье. Та, казалось, смешалась. Но взяла себя в руки.

- Вряд ли эта сцена заслуживает такого широкого освещения, - начала она. - Впрочем, как повод к разговору о том, что мы сейчас называем искусством...

Карина округлила глаза.

- Мы очень часто наблюдаем попытки самовыразиться, что называется, на пустом месте, - неумолимо гнула свою линию Елена. - Что с нами происходит, когда встречаемся с искусством? С настоящим, высоким? Наша душа обязательно дрогнет, отзовется, зазвучит. А часто ли она сегодня отзывается? Увы. Так произошло и там. Ничто не поразило, не захватило воображения. Скучно, господа. Все останется только поделкой, пока художник не вложит в камень, в холст, даже в ту же проволоку всего себя, жизнь, свою душу. Если, конечно, есть что вложить...

Общие слова? Лицо Елены дали крупным планом, и Кирилл удивился, как она взволнована.

- Но кто будет определять, вложил художник в свое произведение душу или нет? - прищурился Богаделов. - Ведь то, что вы разбили... Человек, может, ночами не спал, придумывал эту вещь, а вы безжалостно ее истребили!..

Елена невозмутимо кивнула:

- Вы могли бы отличить прекрасное от уродливого, а точней, от никакого?

- Да, но... - Богаделов смешался.

- Вот и давайте называть вещи своими именами, хоть это и может показаться опасным. Но, в конце концов, язык не только для того, чтобы прятать мысли. Пустоту надо называть пустотой, халтуру - халтурой, псевдоискусство - псевдоискусством. Мы видим выдумку и понимаем, что за ней ничего не стоит. Не было за этими экспонатами бессонных ночей! Было другое желание эпатировать, прокричать: вот я какой концептуальный! поразить балованого московского зрителя. Но только механическими приемами добиться этого невозможно.

- Нашу галерею посещают сотни людей ежедневно, - заволновалась Карина, - и всем нравится!..

- Как вечерний променад, это вполне имеет право на существование,сказала Елена. - Но претендовать...

- Внимание, у нас звонок в студии! - перебил Богаделов. - Алло, говорите!..

- У меня вопрос к вашей гостье... - бестелесный голос в студии смолк.

- Елене Птах, - подсказал Богаделов.

- Да-да. - Голос был молодой. - Елена, вы правы. И такое положение сегодня не только в живописи и скульптуре. Не пора ли нам разложить костры на площадях и спалить все, что в больших количествах поставляют нам...

- Вот такой хулиганский звонок, - деловито выправляя положение, улыбнулся ведущий.

- Как говорил какой-то мудрец, не везде требуется сила, иногда достаточно и ума! - рассмеялась Елена. - Наверное, жечь все же не стоит. Давайте жить, понимать, чувствовать самостоятельно. Я вот предлагаю всем, кто нас смотрит, на день-два выключить телевизоры. Может статься, мир настолько интереснее, что и включать не придется?

- Спасибо, спасибо, - забормотал ведущий. - А сейчас мы прервемся на рекламную паузу... Смотрите нас завтра в это же время... В студии сегодня были Карина Добронравова, хозяйка галереи "Астрал", и Елена Птах... Посетить галерею вы можете по адресу...

На выходе из студии Елена встретила Михалыча. Поднявшись со стула, откуда он следил за прямым эфиром, водитель - или кто он еще - подошел к Елене, улыбнулся.

- Ну, с крещением! Молодец, дочка.

Поправил какую-то складку на ее вороте:

- Хорошо говорила. Правильно. Даже страшновато за тебя такую. Впору охрану приставить...

Ее удивило, что уже второй человек намерен ее защищать. От чего?

Елена шла домой, и на душе у нее было легко. Как никогда. Ничто не давило, не смущало. А после эфира и Богаделов, и Карина выглядели кисло. И одновременно взбудораженно. Как ни настаивала Карина, Елена отказалась от автомобиля, хотелось прогуляться.

У самого подъезда неожиданно прозвучал знакомый голос:

- Добрый день, Лена. Выглядите прекрасно!..

Елена оглянулась. На скамейке сидел, положив ногу на ногу, ее недавний добровольный телохранитель Кирилл собственной персоной.

- Привет, - нерешительно проговорила Елена. - Вы меня ждете?

- А то кого же, - улыбнулся Кирилл. - Только что видел вас в прямом эфире. Поздравляю, снова победа. Задали всем перцу.

- Э-э... - протянула Елена, стараясь скрыть, что комплимент пришелся ей по сердцу. - Спасибо, конечно... Вообще-то у меня не было такой задачи.

- У меня для вас еще один подарок, - полез в карман Кирилл.

- Еще один? - Елена догадалась: он имеет в виду розы. - Да, спасибо огромное за букет... Там не было вашего номера, а то я бы обязательно позвонила, поблагодарить...

- Ну, это не обязательно, - произнес Кирилл. - Но теперь у вас будет номер. Вот, держите, мой номер здесь, в памяти. - он протянул ей маленький сотовый телефон, почти насильно вложил в руку.

Ласково кивнул на прощание и развернулся.

- Подождите! - крикнула растерявшаяся Елена. - Куда же вы?..

- Дела, - отозвался он и пропал за углом.

Ну и ну!.. Елена повертела в руках серебристую коробочку. Она не умеет обращаться с такими вещами. Мало того, игрушка, наверное, дорогая. Сегодня же вечером она позвонит Кириллу и предложит забрать эту штуку.

Глава третья

Елена застала себя бессмысленно взирающей на настенный календарь. Глаза устали от электрического света настольной лампы в зеленом абажуре. Распластанная на столе ученическая тетрадь с неровными строчками закрылась, и чернильная ручка - Елене нравилось это старомодное стело - откатилась, наткнулась на томик Семена Кирсанова. От долгого сидения в неподвижности болели плечи.

Постепенно, отвлекаясь от сочинения, Елена приходила к горестным размышлениям. О природе всего, как она это называла. Подумать только, нигде, куда ни повернись, куда ни сунься, нет таких заказников, заповедных пространств, где люди бы вели себя так, как им нравится, как они умеют и как, в конце концов, им подобает. Метро, школьный класс, дом, кинозал, выставка, театр, музей - нигде не встретишь непосредственности поведения и легкости порывов. Везде и над всеми довлеют правила; взгляды, мысли, внешность, внутренность - все заранее определено. Не надо быть на Красной площади, на Тверской, на произвольной остановке трамвая, в кафе или в цирке, чтобы понять, что там сейчас происходит, кто пришел. Везде натыкаешься на само собой понятное, заранее знаешь, что будет и в какой последовательности. Обычность, обыденность, обыкновенность.

И даже если в вагоне разбушевавшийся дед сгоняет клюкой попутчиков с сидений, а на площади оригинальничает студент, исполняя болеро на боливийской свирели, - эти и им подобные мелкие события суть незначительные отступления от канонов, исключения, которые подтверждают правила лучше самих правил.

А где-то ведь бытует необычный танец и мимическое искусство, художники натягивают канат через поле - просто так, ради самого действия, бессмысленно, как и многое другое, что мы делаем по всяким важным причинам.

Возможен ли бунт? Если и возможен, то для какой-нибудь необычной, нездешней личности. Но не для Елены. Которая сама слишком погрязла в сценах. Нельзя совершить прыжок неожиданно для Бога.

Да еще этот Кирилл...... Майка, верная наперсница, должна подсказать, как себя с ним вести.

- Он мне сотовый преподнес, как бы этот сотовый ему половчее вернуть?

- Чего? - Майка изумилась всерьез. - Вернуть? Да ты, похоже, не в себе, дорогуша. Уясни: ты - восходящая звезда. И должна принимать все сопутствующее этому как должное. Телефоны, яхты, самолеты...

- Да ну тебя!..

- То, что для тебя дорого, для него пустяки, - отрезала Майя. - Дай человеку сделать тебе приятное.

- Но я же буду чувствовать себя обязанной.

- Вот это сразу выкинь из головы. Это он должен чувствовать, что ты его облагодетельствовала. Не отказывай поклоннику в удовольствии надеяться. Он ведь не тебе, а себе самому сделал этот подарок.

- Софистика.

Елена взвесила сотовый в руке. Расставаться с вещицей не хотелось. Не слишком ли накладны некоторые принципы? Может быть, ничто другое настолько не обременяет, как правила, придуманные тобою самой. Подарок, сделанный от сердца, заслуживает признательности. Но почему эта признательность будет ей в тягость?

Сама того не замечая, Елена начала уже воспринимать подарки судьбы как должное. Увы, похоже, она стала поддаваться на те провокации, которые окружающие ее люди, гораздо более влиятельные, чем она сама, легко могли обратить ей во вред. И не было решительно никого, способного в эту переломную минуту поддержать Елену, выслушать, направить, предостеречь, никого, кроме Майки, конечно. У которой, к сожалению, и у самой голова частенько бывала не на месте.

- Невероятно! - Богаделов был удивлен и сам не замечал, что говорит с интонациями из рекламного ролика. - Вы посмотрите на это!..

Он торжественно держал обеими руками лист с диаграммой. Креативный совет телекомпании глядел на него, ведущего и продюсера собственной программы, как собрание ученых могло бы взирать на только что выведенного клона давно заледеневшего мамонта.

- Рейтинг нашей передачи поднялся на пять пунктов. Сразу, как мы дали прямой эфир с этой скандалисткой, Еленой Птах. Телезрители завалили нас письмами, просьбами о продолжении темы...

- Есть предложения?..

- Есть целый проект. - Полированная поверхность П-образного стола отразила вдохновенный жест. - Специально "под нее". Передача о культуре. Уверен, если она будет вести ее в том же духе, мы соберем серьезную аудиторию. К этой пташке стоит повнимательнее присмотреться...

- Но у нас и без того плотная сетка вещания! - это подал голос вечный оппонент и соперник Богаделова - Леон Липович. - Девочка хороша, слов нет. Но больше сгодилась бы для другого... Несет отсебятину о том, в чем ни ухом ни рылом.

У Липовича был вес в компании. Немалую часть инвестиций привлек сюда он - от друзей в стране, за рубежом.

- Но рейтинг!..

- Что рейтинг? Случай. Дадим какую-нибудь игралку новую, очередное поле дураков, да пооригинальнее, вот вам и рейтинг.

Спор прервал председатель совета директоров. Он пожевал губами:

- Смотрел я эту Птах. Черт его знает... Есть что-то. Давайте подумаем, - резюмировал он. - Что касается сетки... В принципе всегда можно урезать кого-нибудь из вас, господа...

Улыбнулся, давая понять, что шутит. По столу пролился жидкий смешок креэйторов.

- Карина Львовна, ну Карина Львовна... - за огненной Кариной семенил по редакционному коридору прихрамывающий человечек. - Ну давайте поговорим, давайте обсудим. Я мог бы сделать для вас скидку, скажем, пятьсот... Человечек зажмурился от собственной смелости. - Нет, тысячу баксов!.. Только для вас.

- Нет, - отрезала Карина. - Двадцать тысяч за жалкую статью? Да это просто смешно. Думаете, ваша газетенка что-нибудь из себя представляет?.. Поймите, все этого уже наелись, вас никто не читает.

- Как это нас никто не читает? - оскорбился человечек, и на его физиономии отобразилось выражение оскорбленного достоинства. - Вы ошибаетесь! Ну пусть тиражи у нас не те, что раньше. Но все-таки мы еще имеем прибыль.

- За счет рекламы! - рявкнула Карина.

- В этой стране нищий народ, мы не можем его обирать. Это негуманно!..

- Не желаю с вами дискутировать!

- Карина Львовна, ну ладно, сколько же вы хотите заплатить?..

- Пять тысяч.

- Пять! - Человечек, чуть не плача, всплеснул руками.

- И не больше. Ни на грош, - рубила Карина. - Поймите, эта Птах заставит всю Москву говорить о вас на следующий день. Это вы мне должны платить, а не я вам. Понятно?..

- Но ведь реклама вашей галереи тоже чего-нибудь да стоит...

- А это уже мое дело. Я оказываю вам добрую услугу, а вы ерепенитесь, в последний раз нагнала страху Карина и, с силой толкнув стеклянную дверь-вертушку, оставила за собой терпкое облако навязчивых духов.

Выходные застали Елену врасплох. Заниматься было как-то нечем после тех бурь, которые разыгрывались вокруг нее. По прошествии нескольких дней они казались бурями в стакане воды. Не зная, чем занять себя, Елена окунулась в интернет.

Прыгая по сайтам - забубенные интернетчики называют это веб-серфинг, на одной из развернувшихся страниц наткнулась на свою фотографию. Все то же дурацкое происшествие в галерее. Автор комментария писал, что новый дух и новое сознание искусства призывает к деструкции. Он оговаривался, что деструкция в данном случае не разрушение, а разбор на составные части, дабы впоследствии собрать их по новому принципу. Он цитировал все литературные и философские источники, какие только прочел за последние, надо думать, лет десять, не исключая Деррида и Сартра. Последний, впрочем, выглядел в данном изложении как конченый шизофреник, а насчет первого и у Елены были сомнения, что он только шутит или мухлюет, с серьезным видом развивая свои бесчисленные идеи.

Хмыкнув, Елена отстучала изощренному словеснику, что не следует искать третье дно там, где нет и второго.

Домашняя телефонная линия, разумеется, была занята, пока Елена ходила по интернету. Тонкие мелодичные переливы застали ее врасплох. Она сначала не могла сообразить, откуда они доносятся.

Сотовый! Ну конечно.

- Лена, день добрый. - голос Кирилла живо вызвал в памяти его образ.Извините, я не отвлекаю вас?..

- Нет-нет! - Отчего-то покраснев, она порадовалась от души, что он не видит ее смущения. Как будто ее застали за неприличным занятием. Читать о себе в Интернете и впрямь несолидно как-то.

- Я хотел вас просить о встрече, - признался Кирилл. - Дело в том, что мы встречались с Кариной. Говорили о вас и о вашем своеобычном взгляде на вещи...

- Спасибо, я не буду ничего рекламировать, - стараясь скрыть разочарование, ответила Елена.

- Вы меня не поняли, - посмеялся Кирилл. - Речь не о рекламе!.. Есть одна мысль. Как смотрите, если вам предоставится возможность всерьез заняться искусством? Лично я хотел бы дать вам какое-то новое поле для самовыражения.

Елена вспыхнула: он принимает ее за школьницу.

- Хотите, чтобы я занялась реставрационными работами и восстановила разгромленный экспонат?

- Ну что вы говорите, Лена!

Она доехала до станции метро "Цветной бульвар", благо, недалеко. Перешла улицу и отыскала дверь, как объяснил Кирилл, с торца здания. Вежливый охранник исполнял обязанности привратника. Всю дорогу Елена корила себя: надо же так вести разговор с человеком, который с ней безупречно вежлив.

Впрочем, кто-то сказал, что вежливость - самая утонченная форма отборного хамства. Но дело не в этом. Кирилл ей нравится. Но не примешивается ли к этому чувству приятная мысль о его денежной обеспеченности? Елене, конечно, деньги нужны - для исполнения самых бескорыстных проектов. Но она не опустится до того, чтобы зарабатывать их бесчестным способом. Надо держать ухо востро и не поддаваться ухаживаниям Кирилла, какими бы медоточивыми ни были его голос и взгляд.

Этот эпитет - медоточивые - Елена подобрала не совсем точно, верней, совсем не точно, но с мстительным злорадством несколько раз повторила найденное слово, перечисляя связанные с ним: липкое, слащавое, приторное.

Итак, она приняла твердое как кремень решение,... которое моментально обратилось в желе, едва Елена оказалась в помещении, весьма напоминавшем комнатку корреспондентов на Шаболовке. Как, впрочем, и тысячи других таких же, - в незатейливом, безликом офисном стиле. Разве что обстановка здесь побогаче.

Кирилл поднялся, помог Елене снять плащ. В мягком кожаном кресле, щурясь и выпуская сигаретный дым тоненькими струйками через ноздри, восседала Карина. Елене на ум пришло невольное сравнение с каким-то мультяшным дракончиком.

На столе стоял нормальный керамический заварочный чайник. И Елена обрадовалась, увидев его расписные бока. Понравилось, что у Кирилла не надоевший электрический пластмассовый бочонок, чудо цивилизации, не чай в пакетиках, который после заварки тянут из чашки за хвост, как дохлую мышь.

- Прошу за стол переговоров, - пригласила Карина, указав на пустующее кресло.

- Разговор будет долог и труден? - усмехнулась Елена.

- Все бы вам иронизировать, Леночка, - расслабленно произнесла Карина, а Кирилл улыбнулся.

Честно говоря, Елена не предполагала, что Кирилл и Карина знакомы,- уж больно они несхожи. Какие у них могут быть общие интересы? Похоже, только она. Это обстоятельство ее повеселило.

Из носика чайника льется струя, и ароматный чай закручивается в чашке воронкой.

- Угощайтесь, дорогие дамы.... Елена, не будем томить вас ожиданием, у нас к вам действительно ряд предложений.

Елена поежилась: Кирилл изъясняется деловым лексиконом.

Карина встала и заходила по комнате. Слова лились в быстром темпе, на одном дыхании:

- Ваша фотография на постерах в нескольких цветных журналах, интервью в центральных газетах, развитие вашей искусствоведческой концепции в ряде программных статей...

Елена уставилась на Карину. Сознание отказывалось воспринимать эти слова всерьез.

- Далась вам моя искусствоведческая концепция, - с досадой подняла руку после очередного пассажа. - Жаль вас разочаровывать, господа, но боюсь, у меня нет никакой особой концепции. Неужели непонятно?.. Я такой же искусствовед, как вы, Карина... дракон, - это сравнение вырвалось помимо воли. - Извините. Давайте начистоту. Мне действительно многое не нравится. В прессе, искусстве, жизни. Я хотела бы многое поменять. Но при чем здесь то, о чем вы говорите? Все это, простите, какие-то фантазии, нелепость. Это абсурдно - статьи, фотографии...

- Не спешите, Лена, - вступил в разговор Кирилл. Он щелкал колпачком шариковой ручки, и это выдавало - что? Его нервозность? Может, у него просто такая привычка? - Подумайте, это должно представлять для вас интерес. Вот вы недовольны окружающим и хотели бы что-то изменить? Отлично! Вам предоставляется случай показать, на что вы способны. А способны вы на многое. Вы можете стать идеологом нового подхода к жизни. Вы мыслите и, что гораздо важнее, поступаете, не оглядываясь на авторитеты, исходя из собственных побуждений. И ваши действия, тоже естественно, притягивают людей. Вы магнит, настоящий магнит, назовите это каким угодно словом пассионарий, харизматик... да хоть энергоноситель!..

Елена фыркнула:

- Олигарх духа.

- Вот-вот, - обрадовался Кирилл, то ли не уловив иронии, то ли нарочно решив на ней не заостряться. - Смеетесь, а подумайте, кто вы сейчас и кем можете стать. Сейчас вы только материал для будущей Елены Птах. Это надо понять. И развить. Более того, правильно поставить. Вы приобретете большое влияние благодаря вашим способностям. Все, чего вам не хватает, - так это достойной трибуны. Профессиональной работы с вами. Ваш потенциал нам ясен, наша заслуга в том, что мы первые вас открыли.

Неужели и впрямь все изменится? Благодаря вот этим двум людям. Им-то зачем? Елена еще готова поверить в Кирилла, но высокие мотивы Карины?..

- Будем откровенны, наш интерес небескорыстен, - словно прочитал ее мысли Кирилл.

И снова его деловой тон резанул слух. Впрочем, помимо высоких соображений, людьми должны руководить и более приземленные мотивы. Иначе им нельзя доверять.

- То, с чем вы столкнулись в нашем лице, - это всего лишь "пиар". Произнесла сквозь дым сигареты Карина. - Я представляю пиар-агентство, которое, надеюсь, входит в тройку наиболее успешных в Москве. Мы отличаемся от других тем, что работаем на перспективы. Утром, вручая деньги, мы не настаиваем на том, чтобы вечером получить стулья. Мы готовы подождать со стульями до завтра. Однако на этот раз у нас мало времени. Соглашайтесь. ноздри Карины дрогнули.

И Елена, выхватив из общей картины эти нервные ноздри, вдруг поняла, что торопиться не следует.

- Увы! - Она нарочито неспешно поставила на блюдце чашечку.

Так бильярдист закатывает пробный шар, проверяя балансировку кия.

- Придется мне отказаться от ваших предложений, хотя, сознаюсь, они действительно очень заманчивы! - с сожалением произнесла Елена.

Шар был удачен.

Брови Кирилла взлетели. Он засмеялся одними глазами. Было видно, что он искренне восхищается, воздает должное ее натуре. Похоже, он понял ее. Он вообще понимал слишком многое, что Елене и нравилось, и досаждало. Ноздри Карины дрогнули вместе с губами:

- Почему?

- Потому что мне в любом случае необходимо время на размышление, а вы им не располагаете! - отрезала Елена, немного копируя манеру собеседницы: клин клином вышибают, Карину - Кариной.

- В тот вечер в галерее вам не понадобилось много времени на размышления! - съязвила Карина.

- А мне и сейчас не нужно много.

- Сколько?

- Три дня. - Елена произнесла первое, что пришло ей в голову, стараясь только, чтобы ответ прозвучал уверенно.

Она разрезала пространство, как горячий нож - масло. Щеки ее горели. Удачей, избытком сил, еще одной победой. Прохожие уступали дорогу, и позади Елены светлели лица. За ней словно тянулся шлейф энергии.

И вдруг, как это с ней бывало, настроение резко сменилось. Из-за одной мысли. Одной-единственной. Кирилл. Тот, кого она сдуру принимала за принца, оказался пиарщиком. Нет, она не так интересует его, как представлялось, бескорыстно и по-особому. Между ними ничего не будет. Она- материал. Он так и сказал.

Фрай встретил ее бешеными прыжками. Елена пристальным взглядом обвела комнату. Нет, пора все-таки заканчивать с этим беспорядком. Кипы ненужных книг, писем, открыток, набросков, рисунков, эскизов, какие-то глупые рожицы и просто глаза и губы на клочках бумаги... Начатые и неоконченные картины, полотна. И даже, прости Господи, один метровый холст!.. Хорошо, не триптих.

Елена содрогнулась при этой мысли. Все ее тайное художество обречено погибнуть в этих стенах. Дилетантство, непоправимое любительство! А вдруг нет? Ей сказали: ты завтра проснешься знаменитой, и все, чего ты хотела, о чем не могла и мечтать, будет твоим. У тебя будет толпа поклонников, сошедших с ума от непостижимой тонкости твоих наблюдений, будет зависть тех, кто сам метил на это место, ан не вышло - что поделаешь, кишка тонка! Будет уважение двух-трех личностей, столь же масштабных, как ты сама. И может быть, если повезет, появятся настоящие враги...

Сначала искусствоведение, а потом и само искусство. Разве это так уж невозможно? Есть же в мире люди, которые этим живут и обеспечивают себя, да притом весьма неплохо обеспечивают. Что они - о двух головах, что ли?

Елена подошла к зеркалу и приняла приличествующую моменту позу скромного величия. Показала своему отражению язык и сказала:

- Не забывай, первым человеком, который свихнулся, вообразив себя Наполеоном, был Наполеон Бонапарт.

Отражение кивнуло с самым серьезным видом.

На пороге стоял... Митя.

Боже, за катавасией последних дней она совсем забыла, что в мире есть такой человек. Надо же, заявился, да еще без звонка.

Елена растерянно переставляла чашки на столе, ожидая, пока вскипит чайник, и раскладывала по вазочкам вишневое варенье в угощение нежданному гостю, а Митя рассуждал о каких-то незнакомых ей людях, о своем начальнике и сотрудниках. Митя работал неизвестно кем в конторе, которая занималась неизвестно чем, из его рассказов явствовало только, что фирма ничего не производит, ничего не продает, ничего не покупает, ни от кого не зависит и ничего не значит, а он сидел там с утра до вечера за компьютером и два часа в день выстраивал шарики по пять штучек в ряд, после чего они исчезали, принося ему десять очков, еще два часа играл в преферанс, полтора часа курил, пил кофе и читал газету или детектив, еще полчаса слушал и рассказывал коллегам анекдоты, а уж все оставшееся время безраздельно посвящал уничтожению свирепых монстров, бродя по виртуальным коридорам весь окровавленный и до зубов вооруженный. Примерно такими же общественно полезными делами занимались и остальные работники почтенного предприятия, и как, за счет чего, а главное, зачем оно существовало и процветало, что ни год набирая специалистов на конкурсной основе, оставалось загадкой для всех, кто по наивности задавался таким вопросом.

Что касается Мити, то все сходились во мнении, что именно на такой работе его таланты находят себе лучшее применение.

Рассказать ему? О всей его покладистости, невыразительности, обыкновенности? О том, что от одного вида его, такого положительного и заурядного, хочется бежать куда глаза глядят? Это жестоко, конечно. Но в эту минуту Елена едва могла его терпеть, а он, казалось, ничего не замечал. Вдобавок пустился в признания:

- Я понимаю, Леночка, ты меня не любишь. Никогда не любила. И вряд ли полюбишь. Так уж сложилось. Исторически, можно сказать. Но из-за этого ты меня недооцениваешь. И переоцениваешь себя...

Подавив вздох, она отвернулась к окну. Там с ветки на ветку карабкался драный кот с порочными глазами русалки.

- Митя, мы с тобой знакомы уже лет десять. - Елена старалась говорить ровно. - Если я тебе нравлюсь, то почему все это время, вместо того чтобы увлечь меня, поразить, свихнуть мое воображение какими-то поступками, словами, ты утюжишь мне нервы и разводишь домотканую психологию?.. И такая, видите ли, я, и разэтакая... Я же к тебе не лезу со своим психоанализом?..

Митя потерянно молчал.

- Ладно, - сказала Елена. - Извини, не хотела.

Вместо ответа Митя внезапно стукнул кулаком по столу.

- Ты!.. Ты...

Он опрометью кинулся к дверям и выскочил в коридор. Она проводила его недоуменным взглядом. Экий отколол кунштюк... И чай не успел остыть...

С исчезновением Мити всякая память о нем испарилась.

- Здравствуйте, садитесь. - Елена Алексеевна вошла в класс. Как обычно, спокойной походкой.

Она всегда так входила, даже если опаздывала. Даже если до самой двери мчалась сломя голову. Не позволяла себе вносить в класс посторонние эмоции. Вот и сейчас все проблемы, едва вошла, остались за дверью.

Ее ждут тридцать гавриков. Тридцать пар глаз. Но сегодня в классе что-то не то. Кто-то отводит взгляд, кто-то, напротив, уставился с вызовом.

Света Петракова. Закрыла лицо ладонями. Плечи подрагивают.

Елена обернулась на доску и увидела наспех накаляканную рожицу с косичками и надпись: "Петракова дура!"

Каждый раз что-нибудь да учудят. Словно специально, в качестве испытания для нее. И ты дергайся: как поступить? ""Так, кто написал?!" грянуть с порога? Воззвать к совести, пристыдить? Потребовать у класса немедленной выдачи преступника? Прочитать отвлеченную лекцию о том, как легко словом можно поранить ближнего? Нет, все не годится".

Еще раз обвела взглядом класс. Андрей Савченко хмуро глядит в окно. Костя Васильев схоронился за раскрытым учебником, судя по всему, доволен происходящим. Маша Шипова скривила губы. Сейчас встанет и расскажет учительнице, кто и почему. Только пожелай.

- Светлана, - Елена Алексеевна мягко обратилась к Петраковой, - я вижу, тебе сегодня признались в любви.

Света отняла руки от лица. Так и есть, глаза заплаканные. Но в них вопрос.

- Это, конечно, не самый лучший способ объясниться любимой в нежных чувствах, - произнесла Елена Алексеевна в пространство. - Зато самый прямой. Для тех, кто понимает.

По классу прошел смешок. Ребята стали оборачиваться на Андрея. Савченко покраснел до корней волос, ему тяжело, но он по-прежнему с преувеличенным вниманием изучает школьный двор.

- Если кто-то старается вас обидеть, это нередко значит: вы этому человеку глубоко небезразличны, - продолжала Елена Алексеевна.

- Ничего подобного, - выдавил побагровевший Савченко.

Класс засмеялся. Громче всех Костя. И Елена беззастенчиво перевела стрелки:

- Костя, а как ты поступаешь, когда тебе кто-то нравится?..

- А он ее линейкой бьет, - подали голос с задних парт.

Посыпались варианты:

- Учебником!..

- Портфелем по голове!..

- Ребята, я же Костю спрашиваю, а не вас, - призвала к порядку.

Костя Васильев встал. Помедлил, как перед прыжком в воду. И оттолкнулся от воображаемого трамплина:

- Я ей мороженое покупаю!..

Девчонки ахнули.

Елена Алексеевна кивнула. Подошла к доске и все стерла.

- Савченко, к доске. Остальные откройте тетради. Пишите:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди...

Савченко, Савченко, что за почерк у тебя! Как курица лапой.

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди...

Она читала стихи, а сама перебирала: что-то еще она сегодня должна сказать в классе. Чтобы Света Петракова разулыбалась. Чтобы Савченко засмеялся. Что именно, она пока не знала. Но время есть, все придет, все само совершится.

Она знала, ученики любят ее, любят ее уроки...

Жарко. Первая за этот год волна настоящего тепла внезапно накрыла улицы, дома и москвичей. От жары каждый спасался по-своему. Табуны авто потянулись за город, на речки, озера, пруды... Елена восседала на колченогом стуле в своей кухоньке и обмахивалась веером. Веер был обычный, туристическая безделка, сувенир, привезенный Майкой из Европы. Он был расписан изображениями испанок, танцующих фламенко, и не менее горячих испанских быков, глядящих исподлобья на тореадоров. Одна пластинка этого великолепия откололась, в веере зиял пробел, но от этого он только приобретал - с биографией вещь.

Вот о чем надо было сказать во время прямого эфира. О биографии. Прежде всего самих творцов. Нет биографии, нет пережитого, нет падений- нет и взлетов. И биографии произведений. Если ты их не сжигал, не мучил недоверием, не отвергал, сам, наедине с самим собой, нечего им делать на людях.

О чем она? Посреди кухонной утвари, в выцветшем халатике, со щербатым испанским веером?

- Слушай, возьмешь меня антрепренером? - шепчет Майка с горящими глазами. - Литературным агентом, продюсером, менеджером?.. Соглашайся, тебе одной с этими акулами бизнеса не справиться. А вместе мы такие дела завернем, точно тебе говорю!..

- Майя, остынь. - Елена помахала на подругу веером. - Кто меня во все это втянул? Вот пусть она и скажет, что делать дальше...

Майка не торопится с ответом. Майка довольна. Майка положила в чашечку кофе ложечку сахара. Потом еще одну. Размешала. Сделала воробьиный глоточек и поставила чашку на стол. Взялась за бутерброд...

- Не томи, Распашонка!

- Боже мой, бель Элен, о чем же тут думать? - воскликнула Майя. - Тебе предлагают новую жизнь, новые впечатления, новых друзей и как следует оторваться. У меня бы характера не хватило выдержать эти три дня, которые ты у них испросила. "На размышления", подумать только!.. Какая разница, доверять им или нет? Ты об отношениях? Брось. Кирилл повернулся другой стороной, а чем она хуже прежней? Напротив. Держи ухо востро, вот и все, что от тебя требуется. Будь такой же непредсказуемой, и люди к тебе потянутся!

Майя размахивала во время этой тирады бутербродом и все же уронила его.

- Орел или решка? - Елена встала на телефонный звонок.

- Не поверишь, но маслом вверх! - громко сказала Майка.

- Алло?.. Да... - В голосе подруги Майя уловила легкое удивление. Господин Богаделов, ведущий телепрограммы, как же, отлично помню. Ну что вы, наверное, это я должна принести свои извинения... Да, слушаю. Пожалуйста, не могли бы вы поподробнее? Да? - Елена умолкла надолго, минуты на три, которые показались Майке вечностью. - Ну что ж... Я должна подумать. Да, через пару дней!.. Да-да, до свидания...

- Что, что такое? - Майка не утерпела, выскочила в коридор.

Она увидела Елену сидящей на полу, безжизненный веер валялся забытым.

- Что случилось?

- Новую работу предложили, - без выражения произнесла Елена.

- Какую?

- Передачу вести. На телевидении.

Майка крутнулась на пятке:

- Йес!

- А чему тут радоваться? Так не бывает. Чтобы человек с улицы пришел в студию, наплел чего-то, а ему потом программу...

- Ошибаешься, - тоном знатока сказала Майка. - Только так и бывает, ты уж мне поверь. Именно так!..

- Странно все это, - упорствовала Елена. - У меня голова кругом. Это неспроста.

- Дура!

- Что? - Елена подняла на подругу глаза.

- Дура, черт возьми. Какая же ты дура! - Миловидное личико Майки исказилось, из глаз брызнули слезы.

- Ты чего, Май? - не узнала в таком переходе свою подругу Елена.

- Прости меня, Лен, это я тебе завидую. - Майка опустилась рядом с ней, не прекращая рыдать. - Все само плывет тебе в руки. Без усилий, просто так, за здорово живешь. А ты еще нос воротишь. Я не понимаю тебя. Я себя не понимаю. Я вообще ничего не понимаю.

- Майя, опомнись!.. Окстись!..

- И знаешь, что больше всего меня убивает? Ты сейчас меня просто возненавидишь. Я злюсь на себя за то, что... это я познакомила тебя с Кириллом. Что втащила тебя на подиум!.. Я сама виновата в твоем успехе, сама там была и ничего не могу поделать, завидую тебе страшно...

- Майя!

- Не перебивай! Сейчас я тебе скажу то, что ты не ждешь от меня услышать. Это мой стыд, но правда. Тебе всегда доставалось самое лучшее. Все самые красивые парни за тобой увивались, а в мою сторону даже не глядели. Я старалась тебя затмить, перещеголять, тряпки дорогие покупала, такие, что ты никогда не могла себе позволить!.. И все равно - даже школьная форма смотрелась на тебе как чудесное одеяние. А я... я... Я просто какая-то неудачница... - Майка самозабвенно засморкалась в платок.

- Что ты, Майя......

Елена слушала бред и не верила своим ушам. На самом деле это она всегда смотрела на Майю снизу вверх, старалась подражать ей. Ее уверенности в себе, ее независимости. Да что она лепечет? Когда это вокруг Елены вились поклонники? Это Митя, что ли? Когда это школьная форма, которую из года в год перешивала ей мама, сидела на ней не как седло на корове?.. В какой это момент удача улыбалась ей, Елене, закомплексованной, нескладной, в школе она сутулилась, стесняясь своего роста, длинных ног, и готова была скорее умереть от застенчивости, чем распустить вечную косу свободными волнами по плечам?.. Она и на школьные дискотеки-то, на которых Майка неизменно оказывалась королевой бала, не ходила, потому что пришлось бы завивать волосы, подводить губы и одеваться во что-нибудь более нарядное, чем форма, пусть даже и с белым фартуком.

Глава четвертая

Кирилл привез Елену на смотровую площадку Воробьевых гор. Отсюда Москва была великолепна. Солнце, тусклый оранжевый шар, стелило длинные тени. В преддверии вечера фиолетово-сизый город примолк, готовясь окунуться в ночную жизнь. Обернешься - фоном, слегка устрашающей декорацией высится громада университета. Облицовку фасада драят специальной жидкой смесью с песком, и верхняя половина здания светлая, а нижняя пока еще сохраняет неопределенно-бурый цвет.

- Что же вы решили? - задал вопрос Кирилл.

- Я согласна на ваш прожект. Да, кстати, возможно, вам будет интересно. Ваше предложение - не единственное. В последнюю неделю, похоже, открыта охота на учителей средней школы.

Наверное, она не должна была этого говорить, но ей захотелось как-нибудь уязвить Кирилла. Его давешние слова о ней как о материале, из которого только предстоит что-то сделать, были обидны.

Кирилл ухватился за оброненную фразу, попросил объяснений.

- Возможно, я приму оба предложения, - уклонилась Елена.

- Прекрасно, - резюмировал Кирилл, не скрывая раздражения. - Я полагал, мы друзья. Но как вам будет угодно.

Досада - единственное, что выдавало его интерес к ней. Внешне трудно понять, какого рода этот интерес. Подумав, Елена все же утвердилась: их отношения будут лишь деловыми. Разговор не клеился.

Кирилл отвез ее домой и отчалил. От обиды и со зла захотелось курить. Немотивированные перепады настроения и излишние фантазии о людях, которые ей нравились, она тоже за собой знала. И чего она ожидает от Кирилла? Надо отбросить никчемные надежды. Поразмыслив об этом, она взяла сотовый.

- Кирилл, хотела поблагодарить вас за чудесную прогулку, - запела в трубку мелодичным голосом.

Весь мир театр, а люди в нем актеры.

- Рад, что вам понравилось, - настороженно отозвался Кирилл.

- Простите, я пришла к выводу, что повела себя и в самом деле несколько несоответственно.

- Несоответственно, - Кирилл, похоже, пробовал слово на вкус.

- Если вам и правда важно, кто еще предложил мне...

- Лена, важно не это. Просто вам нет никакого смысла распыляться.

- ...то могу сообщить вам, что это Богаделов.

- Богаделов?

- Ну да, ведущий программы "Личности".

- Где я видел ваше выступление с Кариной Добронравовой, - уточнил Кирилл.

- Именно, - подтвердила Елена. - Не откажитесь сообщить, вы с ней давно знакомы?..

- С Кариной? Не очень. А почему вы спрашиваете?..

- Откровенность за откровенность: насколько недавно? - проигнорировала его вопрос Елена.

- Надеюсь, вы ревнуете? - позволил себе вольность Кирилл.

- Скорей, уточняю роли.

Он засмеялся:

- Извините, шучу не очень удачно. Более тесное знакомство с Кариной мы свели после той передачи. Но оно чисто деловое! После передачи.

Интересно, это правда или нет? И какие же дивиденды они надеются с нее получить? Это сейчас интриговало ее больше всего, но она решила не торопить события. Не все нужно знать наперед, пусть останется хоть какая-то романтика.

- Ах эта скотина Богаделов! - Карина рвала и метала. - На чужой кусок не разевай роток. Такой кадр задумал из-под носа увести, и это у меня. Нет, пусть оставит свои мечты...

Она выщелкнула сигарету из пачки, но, сломав ее неловким движением, отбросила в сторону.

- К чему столько эмоций? - пожал плечами Кирилл.

- Он уведет ее, посмотришь, уведет!

- Это еще не известно. - он нахмурился. - Но даже если уведет, что тут такого? Ты так с ней носишься, будто она твой последний шанс.

- Я привыкла браться за дело и доводить до конца, - холодно пояснила Карина. - И не делай вид, будто тебе все равно, станет она работать с ним или нет.

- Послушай меня. Она работать с нами не станет, - вдруг с расстановкой произнес Кирилл и глянул на Карину.

- То есть?

- Если я что-нибудь понимаю в людях, мы действительно встретились с феноменом. Эта девочка сейчас, возможно, еще не осознает, но где-то в глубине души уже знает: ей нельзя связывать себя с людьми вроде нас. Да и Богаделов ей не союзник. Понимаешь, Карина, есть она и есть мы. И надо быть реалистами: не она для нас, а мы для нее. У каждого есть свой, так сказать, удельный вес. Ты меня понимаешь?

- Чушь! - отмахнулась Карина. - Ты просто запал на нее. Что в этой Птах? Да ничего. Ни стиля, ни денег, ни образования. Всего-то и есть драйв. Ее выходки, да-да, именно выходки, не от большого ума. Ее по наитию несет куда-то, она и сама не знает куда. Пусть будет счастлива, что ее заметили. Могли ведь и просто ментов вызвать.

- Ты не поняла. - Кирилл прошелся по комнате. Остановился перед раскрытой балконной дверью. - Можно, конечно, и так рассуждать. Но это против Бога. А ее Бог любит, она его крестница. Если мы ее возьмем в раскрут, однажды все равно признаем: весь этот пиар тщета. Мы с ней не справимся. А быть вровень с нею...

- Что-то я не соображу, куда клонит маэстро...

- Никуда я не клоню. Сам пытаюсь разобраться во всем. Ладно, закроем тему. Жизнь сложнее, чем мы о ней думаем.

- Проще, - не преминула возразить Карина.

Директриса, Любовь Петровна, которую Елена помнит еще со своей школьной скамьи, нависала над маленькой учительницей всем своим мощным бюстом.

- Елена Алексеевна, подумайте еще раз. Кто выставит ребятам итоговые отметки?.. Вы же знаете наше плачевное положение. Учителей и так не хватает. кто придет в середине четвертой четверти? Или вы предлагаете, чтобы вашу нагрузку Марина Павловна взяла на себя?.. Она и так еле справляется, возраст не тот, знаете ли!.. - Директриса делала попытку пристыдить легкомысленную Елену. - А вы, молодая, здоровая... Взвалите груз старушке на плечи... У меня нет иных замен, способны вы это понять или нет? И потом, куда, ну куда вы от нас собрались? Вы преподаватель. От бога. Секретаршей устроитесь, перышки чинить да кофе шефу подавать?..

- Перышки секретарши в позапрошлом веке чинили, Любовь Петровна!

Шантаж, вот как это называется. Вымогательство. Елена нарочно накручивала себя, потому что знала: Любовь Петровна, конечно, во многом права. И если честно, ребят тоже жалко оставить. Это ведь ее класс.

- Ученики вас любят, - сменила тактику директриса. - Родители не нарадуются: вот у нас какая молодая, хорошая учительница. Великолепно понимаю, вам тряпок хочется, того-другого, пятого-десятого, вполне естественно для молодой женщины. Но вы же знаете, я ставку повысить не в состоянии. Наша работа, уважаемая Елена Алексеевна, есть подвижничество. Нормальный героизм, если хотите. Самоотдача, самопожертвование, изо дня в день, год за годом, все те несколько десятилетий, что отпущено. Конечно, не всякий на это способен, не каждый это вынесет. Наш труд не приносит ни материального, ни подчас морального удовлетворения, сейчас он даже не уважаемый и уж никак не модный, но он, дорогая моя, бла- го-ро-ден. Да-с!..

Любовь Петровна преподавала историю и в напряженные моменты начинала вести речь высоким штилем. Обычно это действовало. Как гипноз. Но сегодня Елена не даст себя увлечь этим мрачным пафосом.

Молодая учительница вперилась взглядом в увесистую брошь, утонувшую в кружевах на груди Любови Петровны. Брошь мерно вздымалась и опадала, как утлая лодчонка на высоких волнах. Елена была покорна, подобно двоечнику. "До слез доведет, - подумала она. - Только расплакаться не хватало. Нагрубить, что ли?"

Но портить отношения не хотелось. Да и не заслуживала этого директор.

- Милая, дорогая Любовь Петровна!.. Вы не представляете, насколько близко к сердцу я принимаю ваши проблемы, как дорога мне школа... Но что же мне делать? Мне необходимо сейчас уйти, я просто не могу ждать...

Она произносила слова, чувствуя - мимо. Не достигают они цели - сердца грозного с виду педагога.

- И прошу вас, не задавайте вы мне вопросов. Не обременяйте лишними гирями мою и без того отягощенную совесть. Отпустите по-матерински, я хочу уйти.

- Елена Алексеевна, не могу же я удерживать вас силой! - пожала величественными плечами Любовь Петровна, в голосе укоризна. - Я просто хочу разобраться в ваших мотивах.

- Я бы тоже хотела в них разобраться! - с жаром произнесла Елена. Поймите, всякое утро, когда я отправляюсь на работу, во мне сидит недовольство. Такое чувство, будто я гроблю свою жизнь, трачу ее не так, как надо. Это беда не только мне, но и моим ученикам. Они же все видят, им ясно, когда ты пришел не в том настроении, понятно, как ты относишься к своему предмету. Как быть, если не несешь сути, если все, что ты им говоришь, только слова!.. "Тряпки", как вы выразились. Вы меня унижаете такими предположениями. Прошу, не держите на меня сердца...

- Девочка моя! - Любовь Петровна покачала головой с тяжелой короной волос. Эти волосы были уже тронуты сединой, и она не закрашивала ее.Девочка моя, зачем же вы шли в педагогический институт?..

Елена застыла. Перед мысленным взглядом пронесся вихрь: лето, вступительные экзамены, волнение, счастье... В самом деле, на черта ей тогда сдался филфак? Что, нельзя было на журналистику пойти?..

Нет, было, было смутное сладкое желание, реяли прозрачные мысли о пользе, которую она может приносить людям. О самом незаметном, скромном труде, в котором отрадно снискать уважение близких... Отнюдь не слава прельщала, не блеск и шум, другое... Как сказала Любовь Петровна? Подвижничество, вот именно. Вседневный подвиг.

Всегда ли Елена отправлялась на работу с тяжестью на душе?.. Ведь было и другое - когда с улыбкой входила в класс и с замиранием сердца следила, как плутовские детские лица озаряются улыбками. Ее ждут, к ее урокам готовятся, тянут с мест тонкие руки, рвутся отвечать у доски...

Может, и правда горячку порете, Елена Алексеевна? Еще не поздно все исправить, попросить Любовь Петровну забыть этот разговор. Минутная слабость, бывает!..

Елена порывисто обернулась и с размаху наткнулась, как на ограду, на взгляд пристальных, темных глаз величественной женщины.

И та устало качнула короной волос:

- Я подписала ваше заявление. Идите...

Ну вот и все. Было из чего огород городить. Елена прислушивалась к гомону воробьев над школьным крыльцом. Свободна как птица. Как птаха, вот именно. Один из серых шариков с крыльями проскакал перед ней. И все-таки на душе было смутно. Но Елена тряхнула головой, отгоняя тревогу.

Надо же, как смалодушничала в самый последний момент, чуть не перевернула все с ног на голову, чуть не затолкнула себя опять в ту же ловушку, в те самые сети... Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!..

Плотный поток авто перетекал на Якиманку. По капотам, бамперам, крыльям, тонированным стеклам текут линии разноцветных огней: витрины превращают город в подобие электронного лабиринта. Под негромкое жужжание автомобильного кондиционера Кирилл информирует Елену о том, что предстоит ей в ближайшее время.

Ей почему-то все вспоминается картинка на ее веере. Испанский танец фламенко - столкновение двух воль, поединок мужчины и женщины, кто кого покорит, переискрит, переспорит.

- Кто же этот штабной, с которым будем беседовать? Что требуется от меня?

- Штабной? - не понял Кирилл. - А, редактор... Обычно вы не особенно раздумываете заранее о том, что от вас требуется, - глянул Кирилл на нее. Я ошибаюсь?..

- Не знаю.

- Действуйте как обычно, не оглядывайтесь ни на что и не беспокойтесь ни о чем. Тогда все будет как надо. Только это от вас и требуется, ничего больше.

- Чувствую себя Орфеем. Или Лотовой женой, - усмехнулась она.

- Кем? - снова не понял Кирилл.

- Неважно. Не оглядываться, это самое главное. Давно вы были за городом? - смягчая впечатление от своей бестактности, спросила Елена первое, что пришло в голову.

- За городом?.. Я не большой любитель природных красот, - сказал Кирилл. - Все эти березки, сиротливые осинки, выгоревшие под солнцем поля...

- Что вы, в лесу еще снег, наверное, не сошел, какие выгоревшие поля? Ее все время тянет противоречить ему.

- Ну, все равно... - улыбнулся Кирилл. - Не понимаю я этого. Букашки, травинки, вся эта пришвинская благодать... Однажды попробовал пожить выходные один на даче, на второй день взвыл. Сосны кругом лохматые, ночью небо глазастое, никак заснуть не могу. Жалюзи не помогают, светит луна и светит... Даже думать в этой обстановке не получалось. В городе другое, ты держишь руку на пульсе...

- Не любите природу, - хмыкнула Елена. И подумала, что светский разговор у нее получается. Потренироваться немного - и записная светская болтушка.

- Нет, почему же, люблю. Но природа везде разная. Вот в Италии она мне нравится. Вообще Адриатика, Кипр... Я понимаю, это, может быть, странно звучит, Кипром да Мальтой давно уже все объелись, но я ничего с собой поделать не могу. У меня простые запросы... Чтобы тепло, море, ровный загар, хороший отель... Я не сноб!..

- Мне интересен человек, не понимающий стихов. Не понимающий, что снег дороже замши и мехов, - процитировала Елена пришедшие на память строчки.

- Это о чем? - ревниво осведомился Кирилл.

- Так, всплыло. Не обращайте внимания, у меня свои странности.

Кирилл промолчал, но она поняла, что снова задела его за живое. Извиняться не было смысла.

Судя по тому, как он говорил о "Столичных новостях", им предстояло попасть в просторный офис со стеклянными перегородками и мерным компьютерным гудением, где пол устелен ковролином, а стены украшены серыми стендами. Против ожидания, редакция помещалась в небольшом, приземистом помещении. Паркетный пол рассохся от времени, местами вспучился, а местами оголился, растеряв свое покрытие под пятами проходивших здесь журналистов. Штукатурка на потолке пошла трещинами и осыпалась. "Все редакции одинаковы, подумалось Елене. - Интересно, от бездарности самих изданий, что их никто не покупает, или от хронического воровства хозяев, которые вытаскивают из своих газет квартиры, дачи, самолеты?.. Батюшки, все те же лица. Здесь уже бушует огненная Карина!"

- Ну наконец-то, не прошло и года!.. - встретила она их скрипучим контральто. - Мы с Петр Петровичем уже и ждать перестали!

- Широкорад Петр, - отрекомендовался человек и привстал из-за огромного старого стола, обитого зеленым сукном. Одной ладонью он пригладил сероватую поросль на голове, другую протянул для рукопожатия.

Это был незадачливый поклонник с выставки, любитель словесной экзотики и концептуальных конструктов.

- Здравствуйте, - сказала Елена. - Вы и есть корреспондент какой-то газеты, как мне сказали?

Карина поперхнулась сигаретным дымом, Кирилл крякнул в кулак. Широкорад посмеялся мелким, рассыпчатым смехом, вежливо произнес:

- Ну что вы, Елена Алексеевна, я редактор. Главный редактор. И не какой-то газеты, а "Столичных новостей".

Он выждал паузу, ожидая, должно быть, какой-то особой реакции, но Елена направилась к ближайшему стулу:

- Вы позволите?

- Конечно-конечно... - заторопился Петр Петрович. - Итак, милые друзья, мы собрались здесь, чтобы обсудить серию серьезных, я бы выразился, эксклюзивных материалов в нашей газете. Так сказать, дорогу новому человеку - Елене Алексеевне Птах.

Елена разглядывала разноцветные календари еще 1996 и 1998 годов, висевшие на стенах вперемежку и внахлест со взятыми в рамку дипломами и грамотами, из которых особенно выделялось удостоверение в победе на всероссийском собачьем конкурсе, выданное кобелю по кличке Карай (Каравай, так и хочется переиначить), и другая листовка, испещренная китайскими иероглифами, - она имела, надо думать, столь же непосредственное отношение к газете.

Елена обернулась к бутафорскому редактору:

- А мне казалось, статьи будут посвящены искусству.

- Конечно, искусству, милая Елена Алексеевна! - возгласил Широкорад. Но катализатором этого процесса, фундирующим, так сказать, здоровую перцепцию любого перфоманса, от интертекстуального до пластически-вещественного, интеллигибельного, выступите вы!..

Елена поежилась.

- Я изложу все то, что сейчас было сказано, во врезке к статье, объявил Широкорад. - А статью уже напишет сама Елена Алексеевна. Легкая редакторская правка, и можно в номер! Предполагаю, автор не обойдет вниманием такие моменты, как...

И зловредный старикашка снова пустился разливаться соловьем. Пять минут такого разговора, и я свихнусь, обреченно поняла Елена. Запустить в него чем, вяло подумала она, или просто хлопнуть кулаком по столу?

- Нет-нет, так не пойдет дело, - изрекла Карина, закусив удила, то есть янтарный конец длинного мундштука. - Все, что вы говорите, Петр Петрович, это какой-то унылый бред, - благожелательно сообщила она. - Мы поступим по-другому. Елена Алексеевна сейчас подпишет договор... - Кирилл вынул из дипломата бумагу. - По которому обязуется писать программные статьи на первую полосу вашей газетки, - продолжала Карина, не обращая внимания на мертвенную бледность, которая покрыла щеки Широкорада. - За что мы будем ей платить оговоренную сумму... Сто долларов вас устроит?..

- В месяц? - не поняла Елена.

Ей вдруг стало жаль редактора, бедолагу.

- Что вы! - возмутилась Карина. - За статью, разумеется. Газета выходит раз в неделю, значит...

Елена отказывалась на слух воспринимать информацию до тех пор, пока своими глазами не увидела в договоре эту сказочную сумму.

- Простите, а вам что же, некого публиковать? - уточнила она. - Да свистни вы, к вам на такую работу сбегутся полчища журналистов.

- Нет, она ничего не понимает в пиаре, - горько поведала Карина в потолок и снова обратила свой взор на землю. - Вы лицо нашей фирмы. У вас должен быть объемный имидж. Начнем с малого, с этой газетки... А там посмотрим, на что вы способны, умеете ли держать образ...

- Как это - держать образ? - подыграла Елена.

- Выдержать тон, милочка. Важно не перегнуть палку, но и согнуть ее до необходимой степени, - пояснила Карина, совершая в воздухе пассы дымящейся сигаретой.

Елена пару раз широко взмахнула ресницами, изображая высшую степень наивности. Игра не слишком тонка, но сойдет.

- Да, да! - вдохновилась Карина. - Поймите, сначала надо совершить серьезные вложения в марку, имя, если угодно, бренд. Затем ваш бренд работает на вас!..

Посреди наступившей тишины Елена засмеялась. Вот в чем вся штука! Вот оно, истинное разделение людей. Кто послабже, поникчемнее, имена банальные, никому не известные, с одной стороны межи. А у продвинутых, узнаваемых, у сильных мира сего, стало быть, не имена - бренды!

- Чему вы смеетесь? - холодно вопросила Карина.

- Тому, что жизнь повернулась ко мне новой стороной. Как избушка бабы Яги! Благодарю за содержательную лекцию, господа. Когда срок сдачи первой статьи? Послезавтра? В таком случае я немедленно приступаю к ее созданию!.. Всего хорошего.

Не задерживаясь долее, она встала и вышла из комнаты.

В первом же ларьке подземного перехода Елена купила "Столичные новости". Рекламные плакаты этой газеты, насколько она помнила, года два-три как появились в городе. Вероятно, газета имела свою аудиторию... Елена, если честно, не принадлежала к кругу газетных читателей, новости обычно доходили до нее другими путями. А те, что не доходили, вряд ли были новостями. Наверное, некоторые люди назвали бы Елену реликтом уходящего времени.

Но все последние новости для нее были заключены еще в "Илиаде".

Открыв свеженький номер, Елена чуть не споткнулась, потрясенная. С полосы на читателя пялились мутнорожие мутанты. Неужели столичный житель так охоч до вампирятинки?..

И как это она подписала договор, согласившись работать в этой газете? Какое же проблемное выступление она принесет сюда уже послезавтра?

Через день Карина держала в руках листы, вырванные из школьной тетрадки в линейку, и, сканируя их взглядом явно по методу быстрого чтения, выхватывала: "человек... обещает... и обманывает... концепция... проста... разлад... общественной жизни..." Карина пробегала глазами строчки, и по мере того, как она читала, брови ее ползли вверх. Наконец она дошла до точки последнего абзаца и вытаращилась на Елену.

- Взгляни. - Карина сдержанно кивнула Кириллу.

Кирилл тоже быстро проглядел текст, зажав рукой подбородок, чтобы, видимо, скрыть улыбку. И передал листы по кругу Широкораду. Петр Петрович не был столь же прыток, как молодые люди, он минуты только полторы устраивал на носу очки, но, когда дочитал статью, выглядел обиженным. Теперь все трое, как сонм святых на черта, взирали на Елену.

Елена безмятежно осведомилась:

- Не понравилось?..

Едва ли здесь был кто-нибудь, сумевший по достоинству оценить вопрос. Хотя ей показалось, что уголки губ Кирилла дрогнули.

- Как вам сказать... - Широкорад снял свои тяжелые очки в роговой оправе и потер ладошкой глаза. - Боюсь, это несколько не в формате нашей газеты...

- Но это будут читать? - спросила Елена.

- Читать-то, конечно, будут...

- Куда денутся, - добавила Карина.

- Но это написано слишком просто, - возразил Широкорад, чуть не плача. - Вот пассаж, он совсем не газетный... "Большинство из нас -магнитофоны, которые произвольно включаются на запись, а на воспроизведении повторяют все, что слышали, никак не осмыслив..." Это скорее для эссе... И потом, Елена Алексеевна, читатель не любит, чтобы с ним шутили такие фокусы. Читатель может обидеться, когда его сравнивают с магнитофоном...

- Но ваш читатель не обижается, когда его откровенно считают быдлом, возразила Елена. - Вы подсовываете ему то, от чего всякого здорового человека будет мутить. Ничего, проходит. Переваривают и поглощают. Значит, и про магнитофон не страшно.

- Но это же... - возопил Широкорад, воздев очи горе. - Это же... То, что вы пишете, опять мораль. Человек берет в руки газету не для того, дабы ему объясняли, что такое хорошо, что такое плохо, как вы в простоте душевной наивно полагаете. Нет! Он берет газету, когда хочет отвлечься от повседневных забот. А воображение людей хочет простой и грубоватой пищи, уважаемая Елена Алексеевна! Поймите, среднему читателю ничего другого не нужно, как закусить чем-то этаким. Есть основные инстинкты, вот и следуйте им. Все, других потребностей нет, они даже излишни в мире капитализма с человеческим лицом.

- Однако в страшноватеньком мире вы живете, уважаемый Петр Петрович! обронила Елена. - Тьма египетская, и никакого просвета.

- Ваша статья на общем фоне нашей газеты будет эпатажем наоборот,- не утихал Широкорад.

- Но не это ли нам, в конце концов, и необходимо? - подняла бровь Карина.

- Но все же...

- Послушайте, Лена, - вмешался Кирилл. - Статью надо переделать. Ничего, если Петр Петрович за это возьмется?.. Он человек, как известно, с опытной рукой, наметанным глазом... Вы замечательную статью написали, но ее надо немного подредактировать. Если она, как говорят, не в формате, значит, что-то надо менять.

На подоконнике в глиняном горшке сидела чахлая герань. Елена подошла, в рассеянности взяла стоявшую тут же пластиковую двухлитровую бутылку с водой, плеснула герани немножко и отпила сама. Карина покосилась на Кирилла: мол, что за фокусы выделывает твоя подопечная.

- Лена, Кирилл прав, - примирительно сказала она. - Пусть Петр Петрович поправит статью. Какие-то абзацы вычеркнет, кое-что дополнит, урежет, местами поменяет... И будет отменное выступление!..

- Делайте что хотите, - неожиданно согласилась Елена.

И она поставила бутылку обратно на подоконник.

- Лена, можно я прогуляюсь с вами? - Кирилл нагнал ее на выходе из редакции. - Почему вы постоянно убегаете?..

Они шли по весенней улице, на которой ощущалась скорая будущность лета. Справа и слева в сизоватом мареве плыли витрины, прохожие поспешали по своим делам.

- Вы что-то легко согласились на правку, - заметил Кирилл. - Я уж было испугался, откажетесь наотрез. С вами трудно иметь дело, вы непредсказуемы.

- Трудно?.. Да мир не знал более покладистого человека, чем я!.. - При общении с Кириллом ее тянуло на рискованные заявления. - Согласилась... Ну, потому как, вы понимаете... Я не из тех людей, что однажды впрягаются и тащат свою телегу до скончания вечности. В какой-то момент, если мне надоест, я возьму и выломлюсь просто-напросто из всей ситуации. Даже если это чревато очевидными потерями.

Елена говорила, рассматривая свои утконосые туфли, покрытые тончайшим слоем бархатистой городской пыли, и чувствовала на себе взгляд Кирилла. Зачем морочить человеку голову?.. Но трудно бывает воздержаться от игры, если от тебя с восторгом ее ожидают.

- Как вам удается быть такой... отвязанной? - Кирилл дотронулся до мочки своего уха. Впервые за много лет он чувствовал себя неловко и не понимал, в чем причина.

- Очень просто. Обязанной не чувствую себя ни перед кем, вот и все,поделилась рецептом Елена. - Политкорректность, конформизм, пристальное изучение конъюнктуры, боязнь скомпрометировать себя - все это подходит юным клеркам, будущим банкирам, которые с младых когтей выстраивают себе безупречную биографию. Так ли мало деятелей, еще молодых, но уже закончивших свою политическую и общественную карьеру? Они просто забыли: важно не то, что полагают важным. Есть совесть, есть общие человеческие законы... Но все эти вещи даны только в собственном опыте... Я, наверное, путано изъясняюсь?

- Вы думаете, я недоумок? - ответил он вопросом на вопрос насмешливо.

- Нет.

- Спасибо.

В его голосе на этот раз не звякнула ироническая нотка, Елена аж подняла глаза и внезапно встретила внимательный взгляд, со дна которого словно поднималась волна. Так на нее смотрели ученики, когда урок удавался и рассказывала она особенно интересно.

Двое стояли на маленькой площади возле Третьяковки, прямо уходил Лаврушинский переулок, выложенный красными плитами, сквозной, до самой набережной, где мост и маленький скверик, разбитый на другом берегу. Это было одно из любимых Елениных мест для прогулок, и она от внезапного смущения махнула рукой в сторону моста:

- Идем?..

- Айда, - весело согласился Кирилл. - Почитаете мне что-нибудь поэтическое, подходящее этим пейзажам?

- Да вы разве любите поэзию?..

- Признаться, времени на нее как-то не находилось, - пожал он плечами. - Я ведь в реальном мире живу, а не в лирическом. Мало читаю. Но вообще-то люблю книги. Запах, кожаные корешки с тиснением. Если красиво издано - любо-дорого. Я у себя на втором этаже библиотеку устроил, как-нибудь, если позволите, покажу....

"Устроил библиотеку! - усмехнулась Елена. - Еще бы сказал - завел. Как будто не о библиотеке речь, а о террариуме".

- У меня специальный человек есть, - между тем откровенничал Кирилл, ездит по магазинам, скупает собрания сочинений. Мы с моим декоратором подсчитали, заполнить пустую стену книгами все равно дешевле, чем как-то по-другому ее оформить. А вообще, в России книгопечатание не на уровне. Вот в Европе полиграфия - это я понимаю: бумага высшего качества и оформление что надо. Прямо по рисунку текст, и шрифт всегда подобран, и все сделано стильно, приятно в руки взять. Меня в основном такие книги интересуют. Правда, они все по-английски или по-немецки. Или по-французски там.... А я только инглиш знаю, правда, через пень колоду, но мне хватает. Заказать чашку кофе в снэк-баре....

- Ничего, не расстраивайтесь, - не утерпела Елена, - был один такой книголюб в старые года, так он книги в своей библиотеке вообще на железные стержни насаживал, словно куски мяса на шампур.

- Зачем? - оторопел Кирилл.

- Ну как зачем? Вы подумайте, может, эта оправданная технология и вам пригодится. Чтоб какой вероломный гость пару раритетных томов не свистнул...

Глава пятая

Она была недовольна собой. Настроения засесть за брошенный еще неделю назад натюрморт, увы, не было. После этой статьи. Елена уже всерьез жалела, что согласилась на правку без боя. Да и Кирилл... хорош плейбой, ничего не скажешь. Кроме "Космополитена", ничего не читал. А по виду не догадаешься. Настоящий европеец, и взгляд такой умный, что закачаешься, как говорит Майка.

А может, глупости все это - читал, не читал? Какая разница? Да только вот обидно, что на каждую пушкинскую стихотворную строчку округляет глаза и спрашивает: "Это экспромт? Ну вы даете, Лена! Браво!"

Елена представила, как в ночь любви (и не мечтай, красавчик, но так, ради чистого эксперимента, можно представить) она пытается рассказать ему о пережитом, скажем, даже объясниться в любви, а он переворачивает ее на живот и добродушно хлопает по попе: "Ты чудо, киска. Я куплю тебе тачку" - или что-нибудь в этом духе. Романтика, блин!

А на первой полосе "Столички" красуется прилизанное до неузнаваемости сочинение, подписанное ее фамилией. По центру - фотография, запечатлевшая ее в момент битья ни в чем не повинного экспоната, а весь "подвал" занят цветной рекламой культурно-просветительского центра "Астрал". Бесполезна, смешна и напрасна была ее выходка в галерее! Елену попросту используют. Ею крутят - и она крутится.

Пожала плечами и сунула "Столичные новости" в урну.

Досада только усилилась оттого, что в узком кабинете продюсера телепрограммы на Шаболовке Богаделов встретил ее восторженным возгласом:

- А вот и наша героиня! Поздравляю, читал, читал вашу статью в "Столичке". Неподражаемый стиль, великолепный слог, выше всяких похвал. Потрясающий микс. Ярко, модно, актуально.

От этого мелкого жемчуга фальшивых словечек Елену перекосило.

- Отправляйтесь в гримерку, сегодня пишем пилот, программа выйдет на следующей неделе, как вы, конечно, знаете.

- Откуда же мне знать?

- Как?! - удивился Богаделов. - Она уже стоит в анонсе передач, я думал, вы в курсе. Вы же смотрите телевизор?

- Одна моя знакомая вообще не имеет телевизора, потому что против грязи в своем доме, - высказалась Елена.

Богаделов профессионально сделал вид, что не расслышал, и на взгляд из-под насупленных бровей внимания не обратил.

- Да, в этом смысле ваша статья очень кстати, грамотный имиджевый ход, но впредь, я бы попросил, Елена Сергеевна...

- Алексеевна, - хмуро поправила Елена.

- Елена Алексеевна, я бы настоятельно просил, одним словом, не выступать больше под маркой "Астрала". - Богаделов пристально глядел на нее. Он не просил, он выдвигал требование. - Вы станете лицом нашего телеканала, и поэтому ваше имя не должно ассоциироваться с кем-то еще.

Далось им всем ее лицо, Елена по-настоящему разозлилась. Физиономия телеканала, морда культурного центра, боже правый, зачем она ввязалась во все это?..

- Послушайте, если вы заберете мое лицо, что же останется мне?

- Кто идет в шоу-бизнес, должен забыть о таких предрассудках. Его лицо ему больше не принадлежит, оно часть имиджа компании. Это, конечно, накладывает некоторые ограничения на ваши действия, но взамен вы получаете большую свободу, Лена, поверьте мне, она стоит того!

Что за свобода такая, взамен лица? Ох и ушлый, ужеватый тип этот Богаделов, есть в нем что-то от пескаря, несмотря на плотную комплекцию.

- Сюжеты мы уже отсняли, - приговаривал Богаделов, пока Еленины черты старательно замазывали гримом. - Ваш текст написан, вы будете видеть его на экране в студии.

- То есть как - написан текст? - опешила Елена.

- Ну а как же иначе? - всплеснул руками Богаделов. - Вы как дитя малое, честное слово. Вникайте в работу, ТВ имеет свои особенности, это вам не газета. Да, затем вы поговорите с гостем, сегодня у нас Парочкин, модельер, он скандальная личность, вот примерный список вопросов...

- Погодите, какой еще Парочкин? - Елена отмахнулась от кисточки гримерши, как от назойливого насекомого, и обернулась к Богаделову.

- А вы не в курсе? Парочкин, тот самый, Елена Алексеевна, который в этом зимнем сезоне шил одежду из кошачьих шкурок, - затараторил Богаделов. Он эти шкурки задешево добывал на живодерне, и был большой показ в Екатеринбурге, на родине модельера, а потом и в Питере, где тоже прошел с большим успехом. А теперь его в Мадрид зовут, такое нам нельзя упустить. Готовится летняя коллекция, это будет что-то потрясающее, но он держит все в секрете, надо постараться выжать как можно больше информации. Он очень красивый юноша, поговаривают, сексуально нетрадиционно ориентирован, эту тему мы тоже не обходим... Надо задать двусмысленный такой ход в разговоре, вы понимаете... В общем, тут все написано.

- Погодите, какой еще Парочкин? - повторила Елена с ужасом. - О чем вы говорите, отказываюсь понимать! Мы же договаривались о культурной передаче?..

- Конечно, о культурной. - Богаделов посмотрел на нее с подозрением, озадаченно. - А готовим-то мы какую передачу, по-вашему? О спорте, что ли?

Елена без запинки читала текст перед камерами, но мрачнела все больше. Режиссер поминутно останавливала запись и включала микрофон в студии:

- Елена, пожалуйста, больше жизни. Ну что вы заснули, все у вас отлично получается, не переживайте. Улыбайтесь, улыбайтесь!..

Наконец Богаделов, наблюдавший это безобразие с экранов, не выдержал, развернул микрофон и раздраженно проговорил:

- Елена Васильевна, зайдите в мой кабинет.

Елена даже не указала ему на ошибку с отчеством, покорно отцепила от лацкана пиджака микрофон, с сердцем отодвинула стул и вышла.

- Что с вами происходит? - вопросил красный от гнева Богаделов, опираясь обеими руками на стол. - Почему вы отказываетесь улыбаться?..

Елена немедленно ощерилась по-американски, показав все тридцать два отменных зуба. Богаделов побагровел еще больше.

- Этот текст никуда не годится, - заявила она. - Какой-то сироп. С этаким стебочком. Пикантный, я бы сказала, сиропчик. Для притомившихся от ночной жизни, для тех, кто жизнью вообще не слишком обременен.

Богаделовское лицо приобрело сиреневатый отлив, продюсер просто слов не находил, и Елена испугалась, что его хватит удар. Но синева сошла, и Богаделов сел в свое начальственное кресло, соединил кончики пальцев рук и сквозь них рассматривал Елену. Вероятно, так экзекутор смотрит на будущую жертву. Но Елена не собиралась принимать любезно предложенную роль, она уселась напротив в кресло для посетителей и стала ожидать ответа, борясь со жгучим желанием развить тезисы. Сейчас не ее ход. И она намерена переждать размышление соперника, сколько бы оно ни продлилось.

- Понимаете ли, в чем дело, уважаемая Елена Андреевна... - Богаделов начал мягко, очень мягко, как беседу с умалишенным ребенком.

- Алексеевна, - вежливо напомнила Елена.

- Да-да, Елена Алексеевна. Извините, - поправился Богаделов. - Так вот, понимаете ли, уважаемая Елена Алексеевна, в чем дело... Законы, по которым работает телевидение, сложнее, чем кажется на первый взгляд. Вы не можете их разрушить. В телевидении и, как вы выразились, в жизни вообще существуют определенные правила, и действовать надо, согласуясь с ними, нравится это нам с вами или нет. Закона Ломоносова-Лавуазье еще никто не отменял, изящно закруглил он тираду.

- А что это за закон? - осведомилась Елена, снимая с юбки придуманную пушинку.

- Не важно, - отстранил вопрос Богаделов. - Вы общую мысль уловили?

- Не вполне, - вежливо призналась Елена. - Вы хотите сказать, что эти самые загадочные телевизионные законы вкупе с законом сохранения энергии и прочими предписывают никак не выдвигаться из серой массы?

Елена сознательно применила прием из неписаного учебника по женской логике, и Богаделов был сбит с панталыку.

- Ведь то, что вы предлагаете, будет означать еще одну никакую передачу об околохудожественных, псевдомузыкальных, якобы литературных кругах. Настоящие события пройдут мимо, не замеченные и не оцененные. Сюжет о поисках модного художника - это, конечно, прекрасно. Но где серьезные размышления о том, как трудно молодому автору пробиться, быть замеченным, найти доброжелательного, пристального критика, который честно и добросовестно займется им, всерьез укажет на ошибки, а не кинет нечто походя, аллюзии, мол, постмодернизм?.. - Елена говорила с нарастающим жаром. - Почему мы не скажем, что процветает поденщина, деньги значат больше таланта, а эпатаж забивает все живое? А вы мне лепите сюжеты о бездарностях, на них же смотреть тошно! Где живые лица, в конце концов? Разве можно с такими лицами быть в искусстве? Вы посмотрите на них, изломанные хлыщи, манерные дамочки, силятся изобразить из себя невесть что. А что они сделали, что сотворили? Какие гениальные мелодии посетили их в минуту вдохновенья? Четыре аккорда? И это вы зовете музыкой?.. После Моцарта и Гайдна?

Богаделов снял очки и прикрыл глаза рукой. Елена воодушевленно продолжала:

- Мы живем во время, когда происходят события, в которых явлен великий дух народа, вся его кротость и самопожертвование. Мы живем в эпоху очередных переломов и тотальной войны каждого со всеми и всех против каждого. Помните, поэт сказал: бывали хуже времена, но не было подлей. Так вот, это о нашем времени. Надо не о законах рынка думать, не о том, понравитесь ли вы публике. "Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести". Полки, понимаете? А вы кого хотите вести и куда? Странную группку недотеп в страну бутафорского шоу-счастья?

Не отнимая рук от лица, Богаделов неожиданно высоким голосом промычал что-то невразумительное, и плечи его затряслись. Елена взирала на него победно. Она, может, полк на атаку и не вдохновит, но Богаделова, похоже, проняла.

Богаделов открыл лицо и отвалился в кресле, и обескураженная Елена увидела...

Он смеялся! Самым похабным образом издевался над нею и над тем, что она говорила. Елена побледнела и встала, ей больше нечего здесь делать. Богаделов сделал движение рукой, предлагая задержаться, и она, пожав плечами, опять села в кресло. Доиграем.

Богаделов посерьезнел и глядел теперь на Елену внимательным и мудрым взглядом усталого человека. Он водрузил на нос очки жестом, в котором было что-то беспомощное, и сказал:

- Напрасно, Елена Алексеевна, вы думаете, будто никто, кроме вас, не видит происходящего и ничего в нем не понимает.

Елена дернулась возразить, но Богаделов поднял руку еще раз, призывая помолчать.

- В том, что вы говорите, есть верные вещи, на мой непросвещенный взгляд, и есть вещи не очень верные, но тоже хорошо звучащие по причине вашей катастрофической молодости и искренности. Все мы были когда-то революционерами. Ну, может, не все, но я был, хотя вы вольны мне и не поверить.

Елена впервые обратила внимание на четко обозначенные морщинки у рта Богаделова и подумала, что ему, должно быть, лет около сорока. Просто сейчас он выглядел старше, чем с экрана телевизора.

- Разумеется, хочется в программе свежего, молодого, задорного. Тем более хочется разумного, ставящего вопросы о том, куда мы идем, да и о том, идем ли. Даже, может быть, вариантов ответов хочется. Глубоких ответов, честных, без дураков. Но как вы думаете, почему ничего подобного на экране нет? Не торопитесь, я вам отвечу. Дело не в происках интервентов и не в черствости да повальной необразованности телевизионщиков. Дело в том, что нет ничего подобного в жизни. Все очень просто. Где неокрепшие голоса молодых талантов? - иронически воззвал Богаделов. - Где они, могучие голоса патриархов? Вы в состоянии назвать десяток фамилий людей, которые всерьез говорят от имени народа, призывают к разумному, ведут за собой полки? Их нет. А есть вот именно то, что мы и видим, чему должны вольно или невольно соответствовать. Я не прав?

- Думаю, не правы. Фамилий не могу назвать, потому что они не на слуху. Их нет, потому что мы их не ищем и не стремимся услышать.

- Вам с вашими завиральными идеями надо в школу идти работать. Тогда, глядишь, следующее поколение будет посильнее нашего.

- Ну да, - слабо махнула рукой Елена, - старая, не хиреющая надежда советских времен, что подрастающее поколение заживет при коммунизме. Не будет этого, не удастся. Дерево без корней не растет. Мы ребятам с молоком матери прививаем вкус к попкорну... И кстати, работала я одно время в школе, - вдруг призналась она.

- Вот как? - не удивился Богаделов. - То-то я смотрю на вас, и вижу учительницу свою в девятом классе, математичку... Интонации те же, назидательные. Не обижайтесь, пожалуйста. А ушли почему?..

- Трудно объяснить. Показалось, не мое...

- Ваше, ваше, не сомневайтесь, - кивнул Богаделов, задумчиво уставившись перед собой. - Ну и что теперь прикажете делать с вами?

- В каком смысле?

- Так ведь передача-то уже по всем анонсам прошла, я "под вас" время выбил, на совете директоров уламывал... - морщил лоб Богаделов, вертя в пальцах карандаш. - Замену вам подыскать... Симпатяшку с хорошей дикцией, ну и что это будет?

Он крякнул, кинул карандаш на стол.

- Вы мне проект разваливаете, Елена Алексеевна. Вот уж не предполагал, что вы такая строптивая особа окажетесь. Думал, штуки разные откалывает, фразы кидает, возмущает, шокирует, а вы, стало быть, всерьез это все... Да-а...

В кабинете внезапно стало слышно, как стучат настольные часы. Через минуту Елена сдала ладью:

- Ну, в принципе я могла бы попробовать по-другому работать...

Богаделов метнул цепкий взгляд поверх очков.

- Попробуйте. Давайте работать, там посмотрим, куда кривая вывезет. Рамки жесткие, но все-таки это рамки, их можно раздвигать постепенно... Медленно, неторопко, а не как вы взялись, нахрапом. На одной харизме далеко не уедешь, Елена Алексеевна.

Елена снова прошла в студию и прочла положенное с нейтральной, вежливо-ироничной улыбкой, хотя на душе у нее кошки скребли. Настало время разобраться с гостем.

В студию ввалился набриолиненный, тонконогий персонаж в модном длинном пиджаке, Парочкин. Жуир, ясно с первого взгляда, оправдались худшие Еленины опасения. Он лучезарно улыбнулся в камеру, и стало заметно, что в переднем ряду не хватает зуба, потом обратил свое благосклонное внимание на Елену.

- Расскажите о вашей последней коллекции, - прочитала она по листу после необходимых приветствий.

- О! - вскричал Парочкин. - Это секрет. Могу только сказать, что она побьет все хиты прошлых сезонов. Я использовал для ее пошива нетрадиционные материалы.

- Мы знаем, что вы любитель нетрадиционных материалов, - отметила Елена с еле заметной улыбочкой, готовая возненавидеть себя. - Чем же на этот раз нас порадуете?

- Консервные банки! - изрек Парочкин и тонкой ладонью провел по шевелюре, блестящей в свете софитов, подобно стеклу. - И тюбики от зубной пасты. Это все, что я пока могу вам сказать. Консервные банки и тюбики как символ вторичной утилизации ценностей...

Елена выходила со студии с ощущением провала. Эта дубина Парочкин четверть часа распинался на разные темы, все больше касательно своей гениальности, а она задавала вопросы по списку и ерзала на месте от нетерпения, жаждая отделаться от его прелестного общества.

- Совсем другое дело! - отметил Богаделов, поймав ее за рукав. - Вы прямо пожирали его глазами, было видно, вам не терпится узнать о человеке побольше. Судя по всему, он произвел на вас впечатление?

Елена глянула на него, как на чумного.

- В следующий раз запись с известным писателем, автором тридцати восьми бестселлеров, вот вам парочка на ознакомление. - Богаделов сунул ей книжки в обложках попугайной расцветки.

- Спасибо, - пробормотала Елена. - Больше от меня ничего не требуется? Ну я тогда пойду...

Она была убита, и даже теплый ветер не освежил. И домой вернулась в настроении паршивом, хуже некуда. Не успела сварить кашу на ужин, запищал телефон.

- Здравствуйте, Елена Птах! - сказал мужской голос в трубке независимо и требовательно, тоном упрека. - Наконец-то я вас застал!

- Не могу пока разделить вашу радость, так как не знаю, с кем говорю, откликнулась не очень любезно Елена.

- Само собой, вы не знаете! - скептически настроился голос. - Вам до меня дела нет, я фигура, в вашей жизни не существующая. Я вас никак не задеваю, хотя вы меня и задеваете.

- Очень интересно, - констатировала Елена.

- Стив Безобразов, - представился обладатель голоса. - И обратите внимание, ударение в фамилии ставится на букву "о". Прошу не перепутать.

- Постараюсь, - сказала сбитая с толку Елена.

Это имя ей ничего не говорило. Удивлял не столько факт появления очередного незнакомца, сколько то, как он исковеркал свою старую русскую фамилию, присвоив ей несвойственное ударение.

- Ну что же, вы еще не поняли, откуда ветер дует? - настойчиво спросил Стив Безобразов.

- Простите, нет.

- Я художник! - воззвал Безобразов. - Творец, к вашему сведению.

- Очень рада за вас.

овсянка на плите настоятельно требовала присутствия, а разговоры по телефону с потенциальными пациентами клиник обычно не входили в расписание Елены.

- Вы же грубо растоптали высокое искусство! - быстро проговорил Стив Безобразов, видимо, боясь, что она оборвет его. - Я звоню вам высказать свое "фи". Вчера я прочел статью в этой отвратительной "Столичной газете", отвратную статью в отвратительнейшей газете. И статья была подписана вашим именем. Эта статья переполнила чашу моего терпения. Она еще раз напомнила мне тот ужасный вечер, когда вы схватили со стенда мою композицию и разгромили ее на глазах плебеев!

- О! - только и сказала Елена. - Тогда все понятно.

И хотя в том поступке она, можно сказать, раскаивалась, от патетических интонаций и высокопарных сентенций творца с нечеловеческим именем ее душил смех.

- Вы попрали то, о чем не имеете ни малейшего представления, распинался Безобразов уже значительно медленнее, уловив, что Елена внимательно слушает его, и не разобравшись в природе этого интереса. - Все эти ужасные разговоры о том случае... Как вы думаете, сколько мне пришлось выслушать от знакомых и полузнакомых? Басня верна, даже старый козел лягнет полумертвого льва! - Выдав походя присловье, Стив Безобразов осекся, но быстро подхватил мысль. - Как вы думаете, приятно ли мне все это?.. И что же?! Ни в одной публикации на эту тему не было даже упоминания моего имени!.. Ни единого, я подчеркиваю! Где справедливость в этом худшем из миров, я вас спрашиваю?..

- М-м-м... - тянула Елена.

Она очень хотела просить прощения, но чувствовала, что если откроет рот, то засмеется.

Овсянка бурлила, уже приподнимая крышку, и Елена тихонечко положила трубку, сыпавшую возмущенными возгласами, на тумбу, прокралась к плите, выключила конфорку, сняла кастрюлю и спокойно вернулась.

- ...ужасная женщина, - услышала она конец одной фразы, а вослед без паузы уже лилась другая. - Вы наплевали в мою душу, разбили, разнесли ее, когда уничтожили композицию. Я видел ваши горящие глаза, о фурия, и не мог сдвинуться с места. Я был поражен, я был возмущен! Как, думал я, неужели такое возможно, и это в наш век!.. В век всевозможных свобод!..

- Одну минуточку, Стив, - перебила Елена. У нее не было охоты выслушивать стенания до вечера. - Я хотела бы принести вам свои искренние соболезнования, всяческие извинения и все такое...

Идея мелькнула у нее, и Елена торопливо добавила:

- А кроме того, у меня есть предложение, которое должно вас примирить с тем случаем...

Раздвинуть рамки, сказал Богаделов? Постепенно раздвинуть? О да, она на это способна! Они еще не ведают, с кем связались.

- Елена, вы знаете, что по договору вы не имеете права сотрудничать с другими корпорациями в деле оказания рекламно-имиджевых услуг?

- По какому договору? - сперва "не врубилась" Елена.

- Да по тому, который вы невзначай подписали! - желчно напомнил Кирилл. - И пункты которого обязались строго выполнять. И с санкциями которого, предполагается, вы знакомы.

- Вы же видели, я подписала его не читая, - возмутилась она. - Вы и словом не обмолвились насчет каких-то санкций и запретов. Мы же устно все обговорили!..

- Не прикидывайтесь, что вы не от мира сего. То, что вы не прочли бумагу перед тем, как поставить свою подпись, по-вашему, чьи проблемы, ваши или мои?

- По-моему, это не проблемы, - парировала Елена с обезоруживающей прямотой. - В чем, кстати о птичках, я преступила условия?

- Кстати о птичках! - возопил Кирилл. - Кстати о птичках! Майн готт, иногда вы просто выводите меня из себя.

- Я заметила, - ляпнула она.

- Только что смотрел второй канал и видел нарезку из каких-то безумных сюжетов и ваши ехидные к ним комментарии. А потом краткий отрывок беседы с каким-то хлыщом. На будущей неделе они планируют запустить передачу. Что это такое, я вас спрашиваю? Почему вы нас не предупредили?

Елену, как на грех, снова разобрало. Не сдержавшись, она глупо хихикнула и спросила:

- Неужели правда комментарий был ехидным? Ну слава богу!.. Я боялась, что все это будет выглядеть как постановка к похоронному маршу и я сама в роли мертвеца.

Еще один излюбленный женский прием, представать дурочкой в глазах мужчины, подействовал безотказно, и голос Кирилла смягчился.

- Лена, мы могли бы сейчас поужинать и заодно обсудить возникшие трудности?

- Ну, раз уж я все равно здесь...... Однако, должна признаться, у меня ни гроша в кармане.

Кирилл лишился дара речи и только с такой великой укоризной посмотрел на нее, что Елена сразу подняла руки:

- Признаю свою ошибку. Простите.

В ресторане "Тамерлан", прямо посреди зала, пышет жаровня, на раскаленной поверхности которой шкворчат сочные куски мяса, морских гребешков, трепангов. Все это приготовляется на глазах посетителей. Меню поднес официант в одежде монгола.

- Выберите сами, я не привереда, - отказалась Елена на предложение Кирилла.

Битый час она провела сегодня перед зеркалом. Рассматривая пристально черты своего лица впервые за последние несколько месяцев, а может, и вообще впервые с незапамятных времен раннего детства, Елена углядела некоторые перемены, которыми осталась довольна. Она надеялась, еще по меньшей мере лет двадцать зеркало будет сообщать ей почти исключительно приятные новости. Впрочем, и женщиной в возрасте она останется притягательной. По той простой причине, что ничто другое так не красит лицо, как работа мысли. Кажется, кто-то из французских философов сказал.

Вероятно, все вышеизложенные соображения сполна отражались на ее физиономии, так как Кирилл нет-нет и взглядывал, пытаясь понять, что это ее так радует. Его подмывало поинтересоваться, не завела ли она весенний роман, но это явно будет не лучшим продолжением разговора, который они сюда перенесли.

Он сделал заказ, принесли бутылку причудливой конфигурации, Кирилл разлил немного вина по бокалам.

- Не хочется в таком приятном обществе беседовать о делах, - посетовал он, и голубые глаза блеснули. - Но ничего не попишешь. Сначала выясним все формальности.

- Я не могу отменить показ отснятой передачи, - сказала Елена. - Хотя какое-то время назад мне бы этого очень хотелось, но по другим соображениям.

- По каким же?

- Все по тем же. По которым мне не нравится статья в "Столичке" и тем меньше нравится необходимость публиковать целую серию подобных материалов.

- Мне это непонятно, - вздохнул Кирилл. - Вы не рады выносить ваши суждения на суд общественности?

- Нет, я очень рада, на суд общественности, с удовольствием, да просто хлебом не корми!.. Каждый судит по себе, но судит тем не менее тебя. Зело пользительно. Но в том лепете, который украсил вчерашнюю газету, нет ничего моего, кроме имени-фамилии. Впрочем, нет, сохранены некоторые обороты. Правда, выдранные из контекста. С мясом.

- А вот и мясо, весьма кстати, - отметил Кирилл, и на стол перед ними поставили два дымящихся блюда. - Вы сказали, что какое-то время назад хотели бы отменить показ передачи. Теперь, значит, уже не хотите?

- Не хочу, - подтвердила Елена, насаживая на вилку самый аппетитный кусок.

- Почему? Что изменилось? - Кирилл слегка нагнулся к ней и замер, как хищник, выследивший добычу.

- Я и изменилась, наверное, - простодушно ответила Елена. - Отличное блюдо, попробуйте!..

Ей совсем не хотелось исповедоваться ему.

- Вы начали получать дивиденды. - Откинулся на стуле Кирилл. Интересно, какие?..

Он был недоволен, что приходилось тащить из нее каждое слово клещами.

- Господь с вами, Кирилл, какие дивиденды?

- Например, в виде удовольствия от работы, - предположил Кирилл, скрывая свою язвительность именно настолько, чтобы было понятно: он говорит язвительно и пытается это скрыть. - Или, может, дело хотя бы в нормальной заработной плате. Думаете, я не знаю, сколько получает учительница? Да вам любая копейка должна казаться деньгами.

- Не будем о деньгах, - звякнула вилкой Елена, ее задели слова Кирилла. - Разговор о деньгах запросто может испортить любой аппетит.

- Вы правы, - пробормотал Кирилл.

- Что же вы ничего не едите? - возмутилась она, как будто была хозяйкой дома, а он ее гостем. - Это очень вкусно.

- Да-да... - Кирилл рассеянно стал жевать.

Но не прошло и минуты, как заговорил снова.

- Лена, вы догадываетесь, конечно же, что я бы не стал предъявлять вам никаких претензий по поводу этой передачи. Но я ведь работаю не один. И Карине все это, вероятно, не понравится... То есть я уверен, что не понравится. Она поставит вам условие, чтобы вы работали только на "Астрал". Видите ли, лицо фирмы...

Опять лицо!

- Похоже, вы не вполне понимаете. Это моя вина, я недостаточно уделил внимания этому вопросу. Вы подписали договор и теперь обязаны его соблюдать. Неважно, ознакомились вы с ним или нет, там стоит ваша подпись, и ее подлинность подтвердит любой специалист...

- Вино я тоже нахожу отменным, - поведала Елена, отпив глоток.

- Приятный вкус, - согласился Кирилл, заставляя себя вернуться к теме. - Так вот... Вы меня сбили, о чем я? Ну да, о договоре. Поймите, Лена, так никто не работает. Они не могут ставить вам условия. Некоторые правила нельзя обойти. Подумайте, какая у вас будет репутация в бизнесе. Это очень опасная игра, при всем моем уважении, вы не обладаете достаточными силами для нее.

Елена уплетала за обе щеки салат. Кирилл опустил глаза в свою тарелку. Он клял себя, что связался с такой взбалмошной персоной, но, с другой стороны, от нее исходила почти осязаемая жизненная энергия. Эту бы энергию, как говорится, да в мирных целях... Видимо, придется, помимо Елены, договариваться с Богаделовым. Карина тоже будет довольна. Ее галерее такой благоприятный фон, как, скажем, одноименная телепередача, совсем не помешает. Новый расклад нравился ему даже больше.

- Ладно, в самом деле, что мы взялись говорить об этом.... Хотите потанцевать?

- С удовольствием...

В этот день Елена лучилась избытком сил. Все-таки настала долгожданная весна. Каждую зиму ожидаешь ее прихода и каждую зиму все-таки до конца не верится, что снежные сугробы когда-нибудь растают. Это волнительно, знать, что ты сама, такая воздушная и красивая, восхищаешь кого-то. Одно это ощущение способно толкнуть на опрометчивые поступки. И пусть тот, кто оказался в этот момент поблизости, не обижается и не строит иллюзий. Он здесь ни при чем, просто так вышло.

Если бы Кирилл серьезно нравился Елене, она напротив утратила бы при нем свое хваленое красноречие, растеряла все обаяние.

- Насколько всерьез вы занимаетесь всем этим пиаром? - спросила Елена, чтобы что-нибудь спросить.

Ее руки лежали на его плечах.

- Вы уже второй раз спрашиваете меня об этом. Разве вы не понимаете, что предмет моего интереса вы и есть? - Его дыхание щекотно скользнуло по щеке.

- Спасибо, - не сразу нашлась Елена. - Но что вы будете делать, когда поймете, как малы ваши шансы?

Кирилл засмеялся, слегка отпустил Елену, чтобы заглянуть в ее глаза.

- Вы хотели сказать, если пойму, ведь правда? Я же чувствую, что вы ко мне не равнодушны. Обещаю, что поцелую вас только тогда, когда вы сами меня об этом попросите.

- Однако... Самоуверенности вам не занимать.

- Это не самоуверенность, а всего лишь уверенность в самом себе. Когда ставишь конкретную цель, в действиях сразу больше отчетливости. Вам я бы советовал определить свои цели, тогда не будете бросаться из одной крайности в другую...

- Как это мило с вашей стороны! Но советы я принимаю только по четвергам, с десяти до двенадцати.

- Я учту.

Так они и вращались по залу, ведя беседу, исполненную сомнительного лиризма. И чем больше говорил Кирилл, тем ярче в голове у Елены складывался образ. Иногда, открывая книгу, понимаешь, все в ней хорошо и ладно, местами небезынтересно и увлекательно. Но это не та книга, которую хочется прочесть. Для кого-то другого она, может, и станет откровением.

- Никто вам никогда не скажет, что правильно, а что нет, распространялся он. - И решить, хотите вы чего-либо или нет, можете только вы сами. Если да, значит, пусть будет твердое "да", придерживайтесь его с настойчивостью. А то ведь многие мужчины скисают перед необходимостью идти дальше простого предложения руки и сердца. У вас на лице написано курсивом: "я слушаю вас, но это меня ни к чему не обязывает". Угадал?..

Елена засмеялась:

- Почти.

- Так вот, разумеется, не обязывает, и не берите в голову. Предоставьте все мне.

- Звучит заманчиво, - вырвалось у нее, но она постаралась исправиться. - Но, если помните, мы ищем не лучшего, а подобного.

- Мы ищем не только подобного, Елена, но и бесподобного тоже.

На столах сияли свернутые салфетки, хрустальные бокалы посверкивали в электрическом свете, элегантно одетые дамы, блестя глазами и камешками, переговаривались, пикировались, шутили, флиртовали с импозантными мужчинами. А Елене вдруг припомнилась железнодорожная станция Большой Луг, затерянная в верховьях Ангары, где бабы со спокойными лицами поутру идут за водой к колодцу, горланят петухи, пылит шестичасовой автобус.

Картина всплыла с таким острым, жарким чувством, что Елене нестерпимо захотелось туда, на эту пыльную улицу. Выйти на крыльцо дедова дома, поежиться от утреннего свежего воздуха, представить, какой будет день...

Все-таки Москва - это частный случай. Вот вроде и родилась здесь, и выросла, а словно чужая.

- О чем вы думаете? - низким голосом осведомился Кирилл, наклоняясь.

- Так, ни о чем.

Нет, прав, четырежды прав Богаделов, нельзя было ей уходить из школы. Такие мысли, что, не спросясь, лезут сейчас ей в голову, узнай их Кирилл каким-то чудом, заставят его поморщиться. Что за дешевый пафос!.. А он, наверное, думает, что ее посетили романтические мечтания. Пусть думает.

Глава шестая

Два дня телефон не знал передыху, Елена вертела диск. Ворковала в трубку, сулила, советовала, намекала, по-дружески делилась, грозно повышала голос, нашептывала, кого-то улещивала, кому-то грозила чем могла. Сообщала по большому секрету, объявляла как давно всем известное, приветы передавала от общих знакомых, оповещала светским тоном, проговаривалась случайно, мимоходом упоминала...

Результаты непременно должны сказаться!

Самым трудным делом было достать некоторую технику, но тут помог Стив Безобразов, энтузиаст.

В эти дни в столице Елена была на гребне волны. Но она сознавала, что это не та волна. Когда-нибудь она будет рассказывать потомкам, что была знаменитой в Москве целых три с половиной недели.

Сперва ей хотелось донести, что чувствовала, наивно. Все обернулось против нее. Теперь она сама встроена в ту систему, против которой выступала. Хотела отправить в небытие всех шалопаев и мерзавцев от искусства. Просто блажь. Вышло так, что сама же подбрасывает дров в их костер.

- Петр Петрович, добрый вечер, - слащаво пропела Елена. - Давно вас не слышно, что поделываете?

- Ах, Леночка, - взвизгнул осчастливленный Широкорад. - Вот, третью вашу статью запустили.

- Как, уже третью?

- Вы уж извините, решили вас зря не тревожить. Сам написал, похвастался Широкорад. - Хлестко, очень хлестко вышло. Вы меня похвалите... Богиня!..

Елена прыснула.

- Похвалю, не беспокойтесь. - А про себя добавила: "Шваброй бы по загривку тебя похвалить". - А у меня ведь дело к вам, любезнейший Петр Петрович.

- Да? - изумился он. - И какое же? Все, что надо, стоит только приказать.

- Как Карины Львовны самочувствие? - полюбопытствовала Елена.

Интуитивно она опасалась вмешательства огненной Карины. Если кто и мог расстроить ее планы, так это она. В ней легко было нажить преданного врага.

- Между нами, Леночка, от Карины Львовны совсем не стало спасу,пожаловался Широкорад, утишив голос, и причмокнул. - Бой-баба, с нею не сладишь.

- Давайте мы наше дело без Карины Львовны как-нибудь утрясем, попросила Елена елейным тоном. - Лишь в вас я вижу настоящего союзника.

Размякшего, млеющего Широкорада не составило труда пустить на нужные рельсы...

Суббота. Манежная площадь.

К вечеру сюда стягивается народ. Парочки чинно вышагивают рука об руку или под локоток, кучкуется молодежь - потягивает пиво из банок и бутылок, сдувает пену, сплевывает окурки, громогласно хохмит и всласть матерится.

Все пространство с недавно отстроенным торговым комплексом усеяно людьми, на скамейках кое-где прикорнули бомжеватого вида субчики в помятых пиджаках, с испитыми лицами. Чистенькие бабульки, позвякивая авоськами со стеклянной тарой, заглядывают по урнам в поисках бутылки насущной. Внушительные дяди в пиджаках фланируют неторопко, с сознанием собственной важности, и у каждого на руке, как неизменное приложение, длинноногая крашеная блондинка. Шумит фонтан, а еще площадь оглашают электронные мелодии: гимн страны, похоронный марш, вальс Мендельсона - это звонят сотовые. Девушки в штанах с вместительными карманами или в коротких юбчонках стреляют глазами, поедают мороженое, пьют пепси и курят длинные сигареты. Все как всегда в этот час в столице.

Елена пришла сюда много раньше положенного, надела солнцезащитные очки и принялась сканировать взглядом толпу, выискивая знакомых. Вот блеснул набриолиненной макушкой развязный Парочкин в компании с каким-то смазливым юнцом, писатель Блеев с двумя бугаями за спиной, одного взгляда на которых достаточно, чтобы определить в них телохранов,- зачем писателю телохранители, скажите на милость? Одного ангела-хранителя ему мало? Мелькнули в людском водовороте смутно знакомые холеные физиономии двух дорогих представительниц второй древнейшей профессии. Тонконогая, как цапля, фотомодель прошагала мимо с задранным носом.

Притащилась первая съемочная группа, чертыхаясь от непомерной тяжести аппаратуры. По-видимому, служебную машину они были вынуждены оставить где-нибудь неподалеку, в одном из соседних дворов, забитых автомобилями. Пока устанавливали штатив, молоденькая корреспондентка в бейсболке вычислила персону грату за темными стеклами очков. Девушка живо сориентировалась, подскочила, взмолилась:

- Елена Алексеевна, пожалуйста, пару слов для ТВ-6.

- Все будет объявлено своим чередом, - покачала головой Елена, недовольная, что ее тщательное инкогнито так легко раскрылось.

- Ну пожаллста! - дернула хвостом юная корреспондентка. - Это моя первая съемка, если я привезу синхрон с вами, это будет супер! Супер-супер. Прошу вас!..

- Ладно, только быстро.

- Айн секунд! - горячо заверила пионерка-корреспондентка и стала ладонью подзывать свою съемочную группу.

Хмурый, как пасмурное небо, оператор еще более насупился и крикнул:

- Веди ее сюда, стану я со штативом за тобой бегать!..

Корреспондентка расширенными от ужаса зрачками вперилась в Еленино лицо.

Елена кивнула и подошла к камере.

- Встаньте там. Да не так! Подойдите ближе!.. - поправлял оператор.

- Это же Елена Птах, - зашипела корреспондентка, чуть не плача.

- А по мне, хоть Царица Савская! - не унимался оператор. - Должен я свое дело как надо сработать или нет?..

- Все нормально, - успокоила корреспонденточку Елена.

- Елена Алексеевна, - девушка ткнула ей в самое лицо микрофон, ответьте нам, зачем вы устраиваете это шоу?..

- Микрофон опусти, - зашипел оператор. - Не наставляй его так, это тебе не револьвер!..

- Я не устраиваю никакого шоу, - произнесла Елена. - Наоборот, я пытаюсь устроить так, чтобы само понятие шоу, в том смысле, в каком мы его сейчас понимаем, исчезло из нашей жизни. Шоу, показы, презентации, перфомансы и так далее - все это хорошо, когда не занимает несоответственно большого места в реальности. Это разрастание манерной выспренной богемы, которую мы готовы простодушно признать за истинную элиту искусства, должно быть остановлено. Мы оторвались от действительности. Сигналы бедствия из отдаленных районов страны беспокоят нас меньше, чем сплетни о новой подружке известного певца. Это ненормальное положение дел, и его нужно исправить.

- Как вы намерены исправлять такое положение дел? - спросила корреспондентка, исполнясь серьезности.

- Мне исправить его не удастся, - улыбнулась Елена. - Исправлять его надо общими силами, каждому из нас. Наверное, найдутся люди, которые скажут: дескать, утопия. Найдутся и те, кому это вообще не нужно. Слишком много нас, таких, которым достаточно жить в свое удовольствие. Но хватает и интеллектуалов, которые намерены выплыть из этого водосборника своими силами, на одиноких лодчонках. Всех нас по-своему устраивает этот мир, такой, какой он есть. Но некоторых в меньшей степени.

- И вы как раз из тех, кого он не устраивает? - уточнила корреспондентка.

- Можно считать, что так. - Елена вдруг увидела за спиной девушки развевающееся на ветру, как флаг неведомого государства, полотнище огненно-рыжих волос.

- Извините... - она отстранила девушку. - Мне пора... Карина Львовна, вот сюрприз! - закричала еще издали.

- Да уж, сюрпризик, - ядовито ответила Карина.

Глаза ее были широко распахнуты, на губах корчилась усмешка.

- Какими судьбами? - спросила Елена как ни в чем не бывало, правда, уже не надеясь, что все обойдется светским разговором.

Не такова была Карина, чтобы позволить обвести себя вокруг пальца.

- Я не намерена терпеть ваши издевки! - рявкнула она.

- Помилуйте, какие издевки?

- Можно подумать, вы и сами не знаете какие, - распалялась Карина все больше. - Не стройте из себя овечку!.. Вы устраиваете вечеринку, и полгорода знает об этом, а я, ваш компаньон, одна не в курсе!.. И что же? Где рекламные щиты галереи "Астрал"? Где я в качестве почетной гостьи? Узнаю об этом совершенно случайно, лечу сломя голову, а вы восклицаете: "Какой сюрприз!" Да вы просто смеетесь мне в лицо! Такова ваша благодарность за проявленное к вам внимание! Вот чем вы платите за вседневную и неустанную заботу о вас. Вы уже, наверное, забыли, благодаря кому вознеслись из грязи в князи!..

- Что вы такое говорите, Карина, - холодно ответила Елена. - Выпейте минеральной воды, она вас освежит на жаре.

- Ой-ё-ёй, снежная королева! - кривлялась Карина. - Да, да, да! Только благодаря мне вы стоите здесь и изображаете из себя куртуазную даму. Какое счастье для всех нас, что нашлась смельчачка, возглавившая новый крестовый поход против пошлости и глупости в искусстве! Ха-ха-ха! Вы мне ноги должны целовать. Если бы не я, ничего бы этого не было. Не верите, вижу по глазам. Тогда спросите Майю, вашу подругу!.. Спросите, спросите ее. Полюбопытствуйте.

- Вы знакомы с Майей?

- Знакомы ли мы с Майей? - Карина снова расхохоталась деланным злобным смехом. - Говорю вам, спросите-ка лучше у нее! Она же ваша подруга, а не моя!.. Она вам расскажет обо всем, и о нашем с ней уговоре, и о том, как готовилась вытолкнуть вас на сцену...

- Вы лжете! - вскрикнула Елена.

Но Карина уже затесалась за чужие спины.

Не может быть! Явная ложь, чего ради Карине втаскивать человека с улицы на подиум своей дурацкой галереи? Майка не могла так поступить со своей лучшей подругой. А если бы поступила, не в силах была бы играть свою роль с такой достоверностью. Даже заводить такую беседу с подругой стыдно, грешно подозревать Майю...

Мысли скакали как бешеные белки в колесе. Елена разглядела в толпе Кирилла и бросилась к нему.

- На вас лица нет! - глянул он. - Что стряслось?

- Скажите правду, Кирилл, - приступила Елена. - Вы знали, что у Карины все с самого начала было продумано, еще до того, как я появилась в галерее "Астрал" на той злополучной выставке?

- Почему злополучной? - не понял Кирилл. - Оттуда началось ваше восхождение.

- Ответьте на вопрос, - настаивала Елена. - Вы знали или нет?

- Нет, нет, успокойтесь... - замешкался Кирилл и произнес: - Ну, я тогда этого не знал.

- Тогда? А сейчас? Сейчас вы уже знаете... Так все и было?

- Ну, видите ли... - начал было Кирилл, избегая смотреть ей в лицо.

- Не могу поверить, - проговорила Елена, все поняв, глядя прямо перед собой.

- Поймите, Лена, сейчас уже не важно, кто и что планировал с самого начала, - стал увещевать ее Кирилл. - Вы стали самостоятельной, вы всегда были такой. Если у кого-то были на вас планы, безразлично какие, вы все равно рушили их с неподражаемой безоглядностью. Вы никогда не нуждались в помочах, вас надо было только подтолкнуть к первому шагу... Вас готовили для прыжка, а вы взлетели. Чего вам еще?..

- Может быть, - догадалась Елена, - и вы тоже исполняли предусмотренную роль? Ну да, конечно, ведь это Майя хотела познакомить меня с вами... Вы были своеобразной приманкой, вы надеялись, что вам удастся полностью подчинить меня себе, поработить...

- Вы преувеличиваете, Лена, - ответил Кирилл. - Вы слишком взбудоражены, чтобы спокойно все обдумать. Уж не вообразили ли вы меня лишенным всякой совести человеком? Я не позволил бы себе порабощать вас, странно вы выражаетесь.

- Ну да, скажите еще, что у вас не было такой цели! - ощерилась Елена. - Вы сами говорили, тогда, в ресторане, что хотите заставить меня в вас влюбиться... Не помню, как там точно это звучало... А я была готова поверить вам...

- Я люблю вас, - просто сказал Кирилл.

Секунд пятнадцать, а может, полную минуту - она потеряла счет времени Елена смотрела на него, не произнося ни слова, потом сказала, обретая спокойствие, с бледной улыбкой:

- Я вам не верю. Вы предали меня в самом начале. Вы думали, что можете запросто играть мной? Что же, пожалуй, так все и вышло. Впрочем, теперь действительно безразлично.

- Я не хотел играть вами, - сказал Кирилл, потемнев лицом, и воскликнул: - Но сегодня, Елена! Сегодня-то ваш день. Это была полностью ваша идея, смотрите. - он обвел рукой пространство площади, на котором собралась внушительная толпа.

Художники уже подвозили полотна, выставляя их на всеобщее обозрение, блики фотовспышек высвечивали на мгновение знаменитостей из разноперого сборища, десятка два телекамер с разных ракурсов фиксировали происходящее, в толпе шуровали бойкие личности с диктофонами и блокнотами в руках.

- Да, сегодня мой день, - подтвердила Елена равнодушно. - Благодарю вас, что нашли время присутствовать на празднике.

Елена глянула на часы и поспешила прочь от Кирилла, обмениваясь приветственными репликами со знакомыми, кивая тем, до кого кричать оставалось далековато, и все искала в толпе одно лицо... Но его не было.

- Привет! - Майка вынырнула откуда-то слева, уцепилась за рукав. - Ох и тусовку ты организовала, прямо страсть!..

- Отцепись от меня, пожалуйста, - ровным голосом сказала Елена и с силой разжала ее пальцы.

- Элен, ты чего? - недоуменно вопросила Майка, но возглас ее был смыт волной шума, Майя так и осталась стоять на месте.

- Загордилась, - сказала Майка презрительно, дрогнувшим голосом и покривила губы, а на глаза навернулись слезы жгучей обиды.

Елена остановилась как вкопанная:

- Ты, значит, не ощущаешь за собой вины?

Она как-то уже забыла, что сперва и мысли не хотела допускать о виновности Майки.

- Какую еще вину я должна ощущать? - В круглых глазах Майи сидело по громадной слезе, готовой вот-вот переполниться.

- Разве не ты втащила меня на помост, то есть на подиум, тогда, в галерее?

- Ах, вот оно что...

- Ты надеялась, речь об этом никогда не зайдет, верно? - бушевала Елена. - Ты надеялась, что я никогда не узнаю о вашем сговоре с Кариной. Или ты будешь все отрицать? Не трудись, Кирилл все подтверждает.

- Кирилл подтверждает! - ядовито усмехнулась Майя. - что ж, значит, ему можно верить. Так оно в общих чертах и было. Только не надо таких громких слов - "сговор", "вина". Почему ты не спросишь меня о моих мотивах?

- А ты? Ты спрашивала меня о мотивах? - задохнулась Елена. - О моих намерениях тебе было что-то известно? Эх, Майя, как ты могла так подставить меня! Чем же я провинилась перед тобой, что ты так сурово меня наказываешь?

- Хорошенькое дельце, - бросила Майя. - Наказываю, я, тебя? Скажи еще, тебе все это не нравилось. Скажи, что ты не была счастлива, когда тебе враз открылись такие возможности. Поверь, я хотела тебе самого лучшего. И действительно, поговорила с Кариной, рассказала о тебе, что ты талантливая, божьей искрой отмеченная... Ну, мы и подгадали...

- Подгадали! - повторила Елена с горечью. - По-твоему, мне не следовало знать правду. Вся моя жизнь оказалась построенной на лжи. Все мои слова обратились в пепел. Я бы не поступила так с тобой.

- Давай без этих твоих красивостей! - Слезы Майи высохли. - Ты слишком правильная, вот в чем твоя беда. Прешь как...... Я не знаю...... Как бульдозер, слепо и прямо, не замечая никого и ничего вокруг. Слава богу, что люди не все такие, как ты, вычерченные по линейке. В мире все гораздо сложнее, и не все укладывается в твои литые формулировки.

- Даже не пытайся заставить меня благодарить тебя. То, что ты сделала,предательство, если называть вещи своими именами. Мои прямые мозги не в состоянии понять твоей изощренной, изогнутой диалектики. Прости, Май.

Майя что-то еще кричала ей вслед. Но Елена больше не слушала. Все верно, она слишком правильная. Слишком однозначная. Слишком легко выносящая приговоры. Бульдозер! Это она и есть тот бульдозер, которым давят, сминают, ломают.... Но кто ломает? И из каких побуждений? Разумеется, из самых лучших.... То, от чего она хотела избавить окружающий мир, оказывается, сидит в ней самой. Или?.. Или все правильно? Бульдозером не рождаются. Ты этого хотела, Елена?

На полотне то ли ядерные клубы пыли, то ли какие-то хвосты пересекают горизонт крест-накрест. Непопулярная тема. Рядом лимонно-желтое солнце садится за стилизованные русские лохматые и тяжелые леса, костер прорезает густеющий мрак вдалеке, за речкой. Если бы не солнце-лимон, такое неуместное в этой в общем-то выдержанной картине, ею можно было бы любоваться. Плоскости, нарезанные на разноцветные квадраты, круги и треугольники. Стало уже так банально, ничего не говорит ни уму, ни сердцу. Сирени и подсолнухи, беззаветно и однообразно любимые художниками. И разумеется, бесконечные осени в скверах и улицы под дождем, слишком общие, чтобы угадать в них настоящие места, места с собственными названиями и живыми людьми. Посреди всего этого разгула воображения - десяток неизменных картинок с вишневыми губами, бутылками и рюмками, шляпами и зеркалами, в которых отражены острые профили роковых женщин.

Груды планшетов, и возле каждой - бородатый или безусый, с ищущими глазами художник.

Подскочил Стив Безобразов, запыхавшийся, теребящий правую кустистую бровь. Казалось, он непременно- непременно хочет ее оторвать.

- Бульдозер! - стенал Стив. - Бульдозер!.. Елена, мы погибли.

- Что "бульдозер"? - почернела лицом Елена. - Восстание машин? Да говорите толком!..

- Не смог! - убивался Стив. - Казните, прикажите в фонтан залезть, спеть петухом, пожалуйста! Не смог, не смог!..

- То есть как это "не смог"? А раньше вы сообщить могли?

- Прораб меня послал.

- Куда послал, ко мне? Какой прораб? Ничего не понимаю.

- Да не к вам, а послал конкретно. Туда, где спина теряет свое почетное наименование. Прораб на стройке.

- Так, - сказала Елена и сжала пальцами виски. - Вы мне можете внятно, спокойно объяснить, что случилось и где обещанный бульдозер?

- Петухом спеть, - причитал Стив, - все, что угодно...

- Да на черта мне ваше петушиное пение!..

Взмокший от жары и неудачи Стив по порядку доложил обстановку, и Елене пришлось вмешаться самой.

Бульдозер все-таки был пригнан. Огромный, с громадным, угрожающим ковшом, он вызывал в наследственной памяти присутствующих смутные опасения, которые относятся, видимо, к тем временам, когда наш безрассудный предок ходил на мамонта.

Бульдозер возвышался неподалеку, внося оттенок сумятицы в собрание, на площадь его вкатывать не решились, да в этом и не было необходимости. Елена дала команду, и махину украсили ярко-красным транспарантом, стилизованным лозунгом "Фронт радикального искусства".

Взойдя на второпях сколоченный помост, Елена приблизилась к микрофону, и гул на площади улегся. Все-таки с непривычки выступать перед большими аудиториями волновалась, колени дрожали.

- Дорогие друзья! - произнесла, пробуя голос. Слова раскатились над площадью, и Елена услышала их, возвращенные мониторами. Голос звучал непривычно, но уверенно. - Дорогие друзья, мы собрались здесь, чтобы провести серьезную и масштабную акцию. Сегодня среди нас присутствуют деятели искусства, мы рады их видеть. Страшно узок их круг, но не так уж и далеки они от народа. Потому что если искусство не идет в народ, то народ идет в искусство. И последствия могут быть непредсказуемы...

Толпа заволновалась, поглядывая на бульдозер. Тайна появления здесь этого агрегата оставалась нераскрытой.

- Я вижу, вы с интересом глядите в ту сторону, - махнула рукой Елена. Нет, мы не станем ничего разрушать. Не обязательно ведь жечь библиотеку, чтобы остаться в памяти последующих поколений, хотя этот способ надежен. Но ведь нам не так уж важно остаться в истории во что бы то ни стало. Чтобы остаться в истории, не обязательно равнять с землей города, топить корабли и сбивать самолеты. Чтобы остаться в памяти, не нужно убивать людей. История человеческого рода не есть только история войн, что бы ни писали в учебниках. Мы творим ее сами, и в том, какая она получается, разбираемся тоже сами.

Елена перевела дух, оглядывая толпу. Ей удавалось держать фокус внимания на себе, но не столько тем, что она говорила, сколько тем, как говорила. А говорила она изнутри себя, из самой глубины.

- Давайте окинем беспристрастным взглядом, что и ради чего мы делаем. Неужели поделки с тайной мечтой продать за границу? Говорят, художник не может написать ни одной загогулины, которая не была бы в известной мере его автопортретом. Какими мы предстанем после нашей смерти, хотим ли мы, чтобы именно такие портреты остались после нас? Не испугается ли потомок, взглянув в наши жабьи глаза?..

В толпе засмеялись, зааплодировали. Кто-то возмущенно свистнул, Елена подняла руку.

- Друзья, мы все знаем сами. Нам не надо ничего говорить. Мы не нуждаемся в том, чтобы кто-то открывал нам глаза. Давайте докажем сами себе, что способны на большее!

Она так произнесла эти слова, что в толпе заволновались. Кто-то уже поднял руку, замахиваясь на пейзаж с лимонным солнцем. Кордон милиционеров в касках и с дубинками пока не вмешивался, не было команды.

- Мы двинемся маршем, пройдем по улицам Москвы, - объявила Елена. Калигула ввел коня в сенат, а мы погоним перед собой никчемные идеи, как стадо коров. Мы безжалостно откинем прочь наше нынешнее творчество, чтобы назавтра создать нечто лучшее. Нечто такое, о чем мы и мечтали в глубине души все эти годы, что мучило нас по ночам и что, правда, плохо сочетается с конъюнктурой рынка. Долой конъюнктуру! Да здравствует свежесть и вечная новизна старых идей о добре, справедливости и правде!..

Возглас "долой!" подхватили, и Елена взлетела на бульдозер, подсаженная какими-то молодцами, бульдозер развернулся и пошел по Моховой, а следом за ним тронулись потоки людей, волоча на себе картины. А дальше... А дальше случилось и вовсе невероятное. Откуда-то с улочки на проспект стало вытекать... стадо коров. Рыжих и черных. Коровы, одуревшие от гула и грохота, орали благим матом, а прибывшие с ними пастухи щелчками кнутов гнали их вперед. Марш победно двинулся по улицам, оставляя за собой обрывки полотен, осколки пивных бутылок и коровьи лепешки.

Музыка, грохот, мычание коров, звуки автомобильных сирен. Город встал, онемел, застыл, хлопая глазами окон и балконных дверей. Художники сами швыряли свои полотна на мостовую, под ноги идущим. Это было настолько невероятно, что утрачивалось само ощущение реальности. Нет, Москва не видала подобного.

- Даешь дорогу! - вопил какой-то пацан.

В начале колонны что-то запели, похоже, "Ой мороз, мороз...". Елена хохотала, сидя на бульдозере...

...Она очнулась. В трамвае. Фантасмагория развеялась. Но с какого момента она началась? Были ли все эти люди? Приглашали ли они ее на телевидение? Разбила ли она экспонат галереи? Ушла ли из школы? Или сейчас, стряхнув сон с ресниц, она выйдет из трамвая на знакомой остановке и все будет как всегда?

А что, это и правда было бы здорово - прогнать стадо коров по главной улице Москвы. Елена щелкнула замком сумочки, зачем-то сунув несчастливый билетик между ежедневником и пачкой бумажных платочков. Для коллекции, что ли? Коллекции бытовых мелочей, которые вскоре исчезнут, потому что заменятся другими, а мы и не заметим, хотя они существуют подле нас так недвусмысленно, казалось бы, так надежно.

Через месяц в школе № 963 заново выкрасили подоконники и оконные рамы. Прокрасили даже внутри рам. Летняя практика для старшеклассников была организована Еленой исключительно на добровольных началах, но каждый школяр считал своим долгом принять участие в веселом каникулярном гомоне, неожиданно наполнившем классы.

Елена много читала, и в основном литературу по возрастной психологии и педагогике. Созрело несколько идей, и следующий учебный год обещал быть интересным и для нее, и для пацанов.

"Ну что ж, не справилась", - сказала Карина. Кирилл пропал из поля зрения, но, по слухам, собирался вскоре жениться на Майке. Богаделов уже пригласил Майю на смену прежней телеведущей, и она неплохо справлялась. Митя неожиданно для всех бросил работу и аспирантуру какого-то заштатного учебного заведения, где числился, и пошел в армию. Елена видела его в форме милиционера, он вытянулся и похудел, в лице прибавилось взрослости.

Широкорад, Стив Безобразов, еще какие-то знакомые первое время надоедали звонками, затем поотваливались по одному, и звонки прекратились. А Елена собиралась в августе, прихватив с собой Фрая, съездить в Подмосковье на недельку, если позволят средства и если школа отпустит.

Но школа не отпускала. Предстояло еще оформление стендов в пушкинском классе, ученики были обеспокоены грядущим введением двенадцатилетки, и им надо было как-то объяснить, зачем ее вводят, а объяснить это совсем не просто.

Раз в неделю Елена Алексеевна занималась с Савченко русским языком, но незаметно для нее самой эти уроки превратились в занятия живописью. И теперь она, как когда-то Татьяна Федоровна, даже копируя ее мягкую интонацию, говорила:

- Рисунок надо выполнять остро отточенным карандашом. А этот огрызок лучше отложить в сторону. - и, сама заточив грифель с двух сторон, в форме лопаточки, подавала карандаш Андрею. - Старайся не нажимать, пусть контуры предметов будут как можно более светлыми....

Но она видела, скоро Андрей сам будет вправе давать ей советы по рисунку, и тихо становилась у него за спиной, глядя на то, как на листе проступают пузатые банки и мятые драпировки во всей своей осязаемости.

Москва, 2001-2002