"Ричард Длинные Руки – паладин Господа" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 11

Видят боги или видит бог, мы нуждались в отдыхе. Перед глазами все плыло и шаталось, когда мы выбрели из болота к берегу. Леди Изильда забросила лук за спину, красивая и царственная, никакая грязь к ней почему-то не прилипла, оглядела нас с непонятным выражением.

– Еще немного, доблестные рыцари!.. Впрочем...

Поколебавшись, она сняла с пояса рог, поднесла к губам. Над лесом и между деревьями понесся красивый серебристый звук, совсем не похожий на хриплый рев охотничьих рогов. Я помог Гендельсону выбраться, его ноги скользили, он все срывался обратно в воду. Едва мы углубились в чашу, из зарослей выбежал рослый сухощавый парень с гигантским луком за спиной.

Я едва успел перехватить его взгляд, брошенный на нас, затем на леди Изильду, и тут же его глаза расширились, он поспешно сорвал с плеча лук и начал очень быстро выпускать стрелы прямо над нашими головами.

Девушка вскрикнула, тоже развернулась. Ее пальцы выхватили стрелу, она мгновенно натянула и отпустила тетиву в одно движение. Странный парень за это время успел выстрелить трижды. Потом они оба замерли, прислушиваясь. Гендельсон со стоном опустился на землю.

У парня странное лицо, такие не скоро забудешь: суровое, европейского типа с едва заметной монгольскостью, черные волосы падают на плечи, лоб чист, а глаза настолько светлые, что я почти не видел радужную оболочку, только легкий ободок, да еще пронзительно черные точки зрачков. Но вот уши... уши остроконечные, покрыты мягкой светлой шерстью, да и длиннее тех, что я видел на Гендельсоне..

Он медленно опустил лук, уперев нижний конец в камень. Стрела все еще смотрела в глубину леса. Лицо стало злым и жестоким, глаза прищурены самую малость, а брови, напротив, даже приподнялись.

– Они ушли, – сказала леди Изильда, но уверенности в ее голосе не было. Парень кивнул.

– Надеюсь.

Она указала в нашу сторону царственным движением головы.

– Благородные рыцари заметили, как за мною крались пятеро заргов. Они их... оставили на дне болота.

Парень оглядел нас сочувствующе и дружелюбно.

– Но их тоже отделали...

– Это не зарги, – ответила леди Изильда. – Они уже были в таком виде, Зарги к ним не прикоснулись даже пальцем.

На лице парня отразилось глубокое уважение.

– Значит, раньше был непростой противник.

Гендельсон позволил себя поднять, парень забросил его руку себе на плечо. Нести Гендельсона немыслимо, он сам по себе весит как породистая корова, да еще железа на пару пудов, так и двигались с полчаса, пока деревья не расступились, а мы не вышли на просторную поляну.

Король в изгнании, сказал я себе. Наскоро построенные просторные шалаши, два побольше, сплетены из веток, а третий, посредине, покрыт выделанными шкурами. Правда, поверх шкур набросаны зеленые ветки. Похоже, их подновляют, чтобы листья не меняли цвет. Я невольно поднял голову. Над шалашами нависают кроны огромных дубов, но с пролетающего дракона можно заметить среди зелени желтое пятно.

Навстречу вышел крупный мужчина с топором в руках и остановился, загораживая путь. Издали показался голым, только левая рука по самое плечо вымазана в серой со стальным отливом глине. Но мы приблизились, я с удивлением рассмотрел, что на обнаженное мускулистое тело надет странный полупанцирь: стальные пластины, хорошо подогнанные, полностью защищают руку от кисти, плечо и левую сторону груди.

На металле заметны рубленые полосы, зазубрины, даже темные пятна, словно варвар принимал на это плечо удары боевого лазера.

Он стоял, широко расставив ноги, боевой топор устрашающего вида в обеих опущенных руках, голову чуть наклонил, глаза смотрят испытующе, без вражды, но и без робости или страха. Сожженное солнцем тело было коричневым, а кожа, как мне показалось, стала втрое толще, заменяя одежду.

Впрочем, он в набедренной повязке, а с широкого пояса, покрытого стальными пластинками, опускается треугольная пластина, защищая причинное место. Ноги укрыты высокими башмаками с толстой подошвой.

– Его высочество отдыхает, – сообщил он сильным гортанным голосом.

– Он слишком часто отдыхает, – бросила леди Изильда горько. – Еще не все потеряно, Халн!

– Слушаю, ваше сиятельство, – почтительно ответил варвар.

Гендельсона усадили на деревянную колоду, Халн оставил топор и помогал эльфу снимать с вельможи доспехи. Леди Изильда обратила взгляд внимательных глаз на меня, потом ее взгляд соскользнул на молот у моего пояса.

– Вы идете вместе?

Я невесело оскалил зубы.

– Не похоже?

– Очень.

Я развел руками.

– Не все зависит от нашего желания.

– Что могло заставить таких разных людей идти вместе?

– Приказ короля, – ответил я коротко.

Она вздохнула, в глазах появилось мечтательное выражение.

– Приказ короля... Когда-то и мой отец мог отдавать такие приказы. Это было давно...

– Сколько вы здесь?

– Пять лет, – ответила она просто. – Нас было больше сотни. Нет, никто не предал! Но верные нам люди гибнут в разных схватках... Узурпатор не успокоился, посылает отряды, чтобы нас отыскали. Мы сменили уже десять мест... Недостает одного-двух героев, чтобы все вернуть, чтобы свергнуть подлого Зангана, и тогда все верные королю будут щедро вознаграждены!

Я покачал головой:

– Сочувствую... Но все, что могу предложить, – это сочувствие. Мы очень спешим.

Ее глаза погасли. Плечи опустились, она оглянулась на Гендельсона. Без доспехов он стал жалок, живот свисает через пояс, но, когда с него сняли рубашку, я ощутил нечто вроде жалости. Его нежное бабье тело, белое, как у пещерного тритона, покрыто широкими разводами кровоподтеков, кровь запеклась на плече, на груди, а пояс стал коричневым от засохшей крови.

– Вы не знали? – спросила она.

– Нет, – ответил я честно. – Я не думал, что он ранен.

– Отдохните, – сказала она. – Сейчас вам принесут еду.

Полог большого шатра был откинут. Проходя мимо, я бросил беглый взгляд, невольно остановился. Красивый юноша с бледным лицом и горящим взором стоял, опустившись на одно колено. Он был в полных рыцарских доспехах, только голова оставалась непокрытой. Коричневые волосы красиво опускаются на плечи, в глазах благородная задумчивость, нет ни страха, ни бравады. Бледное лицо сурово, но не вызывающе, нижняя челюсть выдвинута ровно настолько, что я понял – он не задирается, не ищет схватки, но не уклонится от нее, если на дороге встанет хоть сам дьявол.

Он стоял неподвижно, вытянутые вперед руки скрестил на рукояти меча, а его упер острием в пол. На фоне красно-черных гобеленов со вздыбленными львами, орлами с распростертыми крыльями и стилизованными ображениями мечей это было торжественно и красиво. Красно-желтый свет факела бросал жаркие блики на выпуклость доспехов, и они выглядели выкованными из червонного золота.

Он то ли молился в уединении, то ли разговаривал с предками. Я на цыпочках прошел мимо. Паладин готовится к схваткам. Похоже, из всей сотни сторонников короля в изгнании уцелели только эти трое героев: паладин, эльф и варвар...

За моей спиной раздался веселый голос:

– Герой, я уже приготовила еду. У нас не очень широкий выбор, но мы делимся всем, что у нас есть.

Я медленно обернулся. Леди Изильда исчезла, вместо нее стоит удивительно милая девушка, нежная и дружелюбная, настолько иная, что на миг даже подумал что это ее сестра.

Сейчас у нее очень веселые лучистые глаза, светлая улыбка. В волосах – крупный белый цветок с широкими лепестками, удивительно чистый, нежный, целомудренный. Я решил, что это лилия, сам я видел этот цветок только пару раз в жизни, да и то издали.

Она рассматривала меня, чуть склонив голову. Pyки держала за спиной, на ней длинное голубое платье, узкое в поясе и широкое внизу, очень глубокий и широкий вырез, я удивился, как платье держится на ее плечах. Грудь обнажена ровно настолько, чтобы поддразнить, а из всех украшений только золотая цепочка с крохотным крестиком.

– Я потрясен, – сказал я искренне. – Леди Изильда, как вы ухитряетесь в таких... полевых условиях поддерживать свой королевский вид?

Она развела руками, улыбнулась совсем не грустно, а все так же весело и дружелюбно.

– А что еще остается?

– Да, – пробормотал я, – да...

– Пойдемте, – напомнила она. Варвар уже поворачивал на вертеле тушу оленя. От россыпи багровых углей поднимался сухой жар. Оленья туша зарумянилась, порыв легкого ветерка бросил мне в лицо аромат жареного мяса. Из шатра вышел парень с остроконечными ушами, чем-то похожий на того эльфа, что так быстро стреляет из лука, сообщил:

– Рыцарь, судя по всему, дрался с целой толпой. Все его тело в кровоподтеках! Зато все три раны совсем не опасные. Наш лекарь обещает к утру все на нем затянуть...

– А залечить сумеет? – спросил я.

– Я же сказал, – удивился парень. – Даже следа не останется!

От оленьей туши шел хороший мясной запах, в желудке началось голодное шевеление. Леди Изильда бережно развязала тугой узелок, в свертке оказалась горка серой крупной соли. Желудок мой задвигался энергичнее.

– Что, – спросил я, не отрывая глаз от соли, язык сам по себе облизал губы, – кто-то из вас владеет ускоренной регенерацией?

Эльф смотрел на меня с недоверием. Сказал осторожно:

– Я лекарь... но я не слышал таких слов.

– В смысле, – сказал я, – убыстренным заживлением?

Эльф кивнул.

– Это умеют многие. Почему ты удивлен?

– Да нет, – пробормотал я. – Не удивлен. Просто думал, что это только в больших городах...

– Да нет, – повторил он мои слова, словно дразня, – ты так не думаешь.

Он рассматривал меня с интересом. Сам он был вполне человеком, но человеком здесь мог счесть его только я, повидавший иссиня-черных негров Эфиопии, желтолицых китайцев, крохотных камбоджийцев и пигмеев Африки, гигантов Скандинавии, краснокожих индейцев, чукчей... но не житель этих королевств, где всю жизнь видят себе подобных. В русских деревнях, что при всей многолюдности обычно ведут род от одного человека, а потом точно так же дают отводки для новых деревень, на обычного человека с черными волосами смотрели с ужасом, называли его «черным», считали посланцем дьявола, а волосы пытались ему отмыть... Этот эльф чем-то напомнил мне знакомого лезгина: светловолосый, с вытянутым лицом, как бы теперь сказали арийского типа. Такие же, как у моего приятеля, высокие красивые брови, их обычно сравнивают с натянутыми луками, высокие скулы, тонкий и хорошо вылепленный нос с подрагивающими крыльями.

Глаза, правда, слишком большие и красивые, им бы позавидовала любая женщина – крупные, миндалевидные, с длинными ресницами. Оторопь пробежала по спине, когда я взглянул в эти глаза: чересчур светлые, я почти не увидел цветную сетчатку на белке... да и какой он белок, если почти прозрачен, как ледышка. Такие глаза у нас принято считать холодными, ими обычно наделяют фашистов-мучителей, но я с усилием напомнил себе, что здесь это просто продукт эволюции жизни в лесу. Это степняки для защиты от ветра вырастили себе широкие скулы, а глазки уменьшили и упрятали поглубже, а фашистов-мучителей среди темноглазых ничуть не меньше...

Я повторил себе это, как заклинание, и улыбнулся эльфу. Он медленно кивнул. Похоже, он мог чувствовать настроение того, на кого смотрит, и мое отношение его наверняка удивило. А я смотрел на его остроконечные уши, покрытые шерстью, и думал, что ему бы пошли серьги в этих ушах. Хоть мочки и маловаты, но – серьги можно... Не такие мелкие, как у Лелика, а покрупнее, чтобы гармонировали...

Он проследил за моим взглядом, его рука непроизвольно поднялась, тонкие изящные пальцы потрогали ухо. Шерсть вздыбилась, ровная и чистая, я заставил себя представить ту шерсть, что торчит из ушей моего соседа по лестничной клетке, эльф неожиданно улыбнулся. Его и без того широкий рот раздвинулся в усмешке. Вот только рот, сказал я критически, гм... При таких огромных глазах почему-то считаем, что ротик должен быть таким, что чайная ложка не пролезет, но здесь рот широк, как у жабы, губы толстые... Впрочем, достаточно толстые, чтоб привлечь внимание и заставить ощутить в этом некоторую красоту. Хотя, если вспомнить, как менялись каноны красоты у нас: то фламандтские коровы Рубенса, то чахоточная Нефертити, то крупногрудые телки Голливуда...

Через полчаса от оленя остались одни кости. Гендельсон сидел у костра, перевязанный чистыми тряпками, укутанный в теплое одеяло. Вид у него был смертельно усталый. Медленно темнело, а огонь, в солнечном свете почти невидимый, прозрачный, постепенно наливался золотом, оранжевостью, приобретал осязаемость и зримость.

Гендельсон заснул, не донеся очередной кусок мяса до рта. У меня хватило сил добраться до охапки веток, что здесь служит постелью, и дальше я отрубился, словно мне влупили между ушей большой дубиной. По-моему, в эту ночь меня не трогала даже Лилит...

Очнулся от ощущения силы и свежести. Быстро повел глазами по сторонам: я внутри шатра, стены из шкур, сильно пахнет свежесрубленными ветками, древесным соком. Оба меча в ножнах, это явно леди Изильда постаралась подобрать ножны по размеру, молот прямо под рукой, кинжал на поясе. Тело подрагивает от жажды вскочить, кувыркнуться, подпрыгнуть, пройтись на ушах.

По ту сторону стены из шкур послышались шаги. Мои пальцы сомкнулись на рукояти молота. Полог откинулся, заглянул, не входя, эльф-лекарь. На удлиненном лице сдержанная улыбка.

– Как себя чувствуешь?

– Превосходно, – ответил я. – Даже слишком... Я не мог так отоспаться за одну ночь. Надо мной что, тоже поработали?

– Да, – ответил он серьезно. – Леди Изильда очень хотела, чтобы у вас остались о нас самые лучшие воспоминания.

Я повесил молот на пояс и вышел. Перед малым шалашом на камне сидел старик. Взгляд устремлен вдаль, а руки как будто сами по себе отрезали ломоть хлеба, клали сверху масло. Масло на утреннем холоде стало твердым, он отрезал тонкие ломтики, похожие на свежие деревяшки, клал на хлеб и жевал, все так же бездумно глядя в сторону леса.

Щеки и подбородок покрыла густая злая щетина. Когда он жевал, под кожей ходили тугие желваки, и казалось, что еж устраивается на ночь.

Я спросил эльфа шепотом:

– Король?

– Он, – ответил эльф тоже шепотом. – Он почти не выходит... Я не знаю, переживем ли эту зиму?

– Мужайтесь, – сказал я и сам скривился от стандартных слов. – Мужайтесь. Все меняется. Придет победа и на вашу... сторону.

Из второго шатра вышел Гендельсон. Я едва не ахнул, он исхудал, щеки висят, как тряпки, живот стал меньше втрое, руки уже как щепки. Он покосился на меня с неприязнью, растопырился, эльф и варвар начали облачать его в доспехи. Тень сострадания к нему сдуло, как комара ураганом. Ускоренная регенерация потребовала ускоренного расщепления жиров и углеводов, зато от кровоподтеков уже ни следа, от ран одни шрамы, он чувствует себя не хуже, чем я... а это значит, что щадить я его не буду. Как, если честно, не щадил и раньше.

Гендельсон, уже в доспехах, опустился перед Изильдой на одно колено. Правая рука в булатной рукавице со звоном ударила по панцирю с той стороны, где должно находиться сердце.

– Леди Изильда, клянусь!.. Если господь позволит, то я, завершив дела, которые мне доверил мой король, явлюсь сюда и помогу вам восстановить ваши законные права на свой трон!..

Леди Изильда грустно улыбнулась. По-моему, она слабо верила в его клятву, ибо человек предполагает, а его располагают. Взглянула на меня, я кивнул в ответ:

– Я ничего не обещаю... и ни в чем не клянусь. Но я тоже очень хочу вернуться и помочь вам.

Проводить нас вышел даже паладин, что, говорят, молился всю ночь. Именно его молитвы и заживили все наши раны, наполнили силой и бодростью. Сам он был несколько бледен, но в руках чувствовалась медвежья сила, и когда обнял Гендельсона, доспехи заскрипели.

Оставив за спиной благородную Изильду и ее людей, мы еще почти сутки пробирались в этом жутком лесу, словно шли в огромной темной пещере. Массивные стволы настолько близко один к другому, что не протиснулся бы никакой конь, мы сами еще те кони, едва продираемся. Полянки попадаются очень редко, да и то не поляны, а жуткие ямы на месте корней упавшего лесного великана. От его ствола обычно почти ничего не оставалось, но вздыбленная стена уцелевших от гниения страшных корней нависает тут же над ямой: корни намного крепче древесины ствола, гниют долго.

Я спросил в который раз:

– И даже король не знает?

– Даже король, – огрызнулся Гендельсон. Его подлечили, но он все равно тащился, как нагруженный вьюками осел через болото. Железо на исхудавшем теле звякало, тренькало, бамкало и гремело. – Но вы, сэр Ричард, тоже всех расспрашивали?

После моих угроз он сменил высокомерие на подчеркнутую почтительность, в которую вкладывал оскорбительности больше, чем в прежнюю надменность урожденного и владетельного обладателя белой кости и голубой крови.

– Я расспрашивал меньше, – ответил я зло. – Это ж все королевские или почти королевские особи! Это вы с ними из одного стада...

Он решил, что это комплимент, подобрел, ответил спокойнее, хотя все еще сварливо:

– Они живут в лесу. Что бы ни говорили о своих древних корнях, но подозреваю, что их предки тоже не покидали этого леса. Они ничего не знают об окружающем мире! Они не знают не только о Зорре, они вообще не слыхали о великой битве со Злом, что ведут все цивилизованные страны!.. Для них главный и единственный враг – узурпатор, который захватил их трон! Они говорят только о нем. Они могут думать только о нем. А вся их славная и великая летопись древнего рода – бесконечная драка с таким же лохматым соседом, который тоже никогда не выходил из леса... и даже не догадывается, что где-то еще есть мир, еще есть люди...

Я поглядывал на вельможу с удивлением. В жирном голосе впервые звучала горечь. Он говорил настоящим человеческим голосом, говорил правильные слова... пока я не сообразил, что напыщенного петуха просто возмущает, что где-то существуют люди, что не знают и не восхищаются им, Гендельсоном, который в Зорре занимается поставками провианта для всей армии!

Лес оказался настолько диким, что звери смотрели на нас с удивлением и подпускали почти вплотную. Я не принадлежу к обществу защиты животных, а Гендельсон сам еще то животное: я трижды убивал молодых оленей, а он разделывал их уже по моей тристано-изольдовской методике.

К концу второго дня после расставания с королем без трона, когда мы еле двигались, уже зеленые, отравленные гнилостными испарениями болот, мне почудился блеснувший свет. Это было словно свет в конце туннеля, я прошептал молитву, – это так просто: когда поджилки трясутся, слова сами идут, – прибавил шаг.

Свет дважды или трижды исчезал, но когда я все же огибал деревья, он оказывался ближе. Наконец я в самом деле рассмотрел круглое отверстие. Это было как круглый иллюминатор: два могучих дерева по бокам, стволы уходят в землю, как пирамиды, а кроны тоже начинаются с мелких веток, свет оказался настолько ярок, что я едва различил зеленую долину, мелкую извилистую речушку, очень далеко горную цепь, но между рекой и горами поднимается белокаменный город!

Он выглядит компактным, дома теснятся один к другому, все обнесено высокой стеной из белого камня, детали не рассмотреть, город далеко, но даже из такой дали пахнуло достатком, добротностью.

– Ну, – сказал я, – если и здесь не знают, где находится Зорр, где Кернель... то я уже просто не знаю!

Гендельсон ухватился за дерево. Лицо его было такого же цвета: серое с зеленью, ибо в трещинах угнездился мох.

– Господь услышал наши молитвы...

– Да, – согласился я. – Хотя мог бы услышать и раньше.

– Не богохульствуйте, сэр Ричард!

– Да какое богохульство? Вы ж всю дорогу молились, чертей разгоняли.

Он сказал со стоном:

– А вы заметили, что за все время на нас не напал ни один дикий зверь?

– Да и домашние не нападали... Все ваши молитвы, сэр Гельдерсон.

Уже наступал вечер. Небо стало ржавым, трава выглядела, как будто вся выгорела на солнце. Тучи в небе застыли, темные, недобрые. Земля дальше уходила вниз, мы вышли почти на вершину очень пологого холма. Далеко-далеко почти на горизонте белел город, а слева на соседнем холме высится мрачный старинный замок... Нет, развалины замка. Никто не станет жить в таких не подновив разрушенную стену, не восстановив обе башни, от них одни огрызки...

Послышались голоса. Из-за пригорка показались блестящие шлемы, затем головы. Мне почудилось, что идут викинги: все красноволосые, рыжебородые, с грубыми свирепыми лицами. У одного шлем с рогами, вылитый викинг, но другой, правда, в кожаной шапке, откуда выбиваются длинные рыжие лохмы, грязные и нечесаные.

Они постепенно выдвигались, поднимаясь на холм, один, оказывается, впряжен в двухколесную тележку. Четверо помогают тащить, подталкивают, хватаются за колеса, а еще двое с оружием в руках идут по бокам и злобно посматривают по сторонам. Тяжело нагруженная тележка едва двигается, колеса глубоко проваливаются во влажную землю.