"Ричард Длинные Руки – паладин Господа" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 15

Паук все еще нюхал пальцами воздух. Я поводил острием кинжала перед ним. Оставалось жуткое ощущение, что он следит за каждым моим движением всеми восемью глазами, следит остро и осмысленно.

– Сэр Ричард! – вскричал за спиной блеющий голос. – Сэр Ричард!

– Что случилось?.. Живот прихватило? Воспользуйтесь пучком травы!

– Сэр Ричард, – прокричал он с безопасного расстояния, – пауки все ядовиты.

– Для мух, – ответил я.

В последний момент заколебался, куда же лучше воткнуть длинное узкое лезвие, ведь паук – не человек, у него двигательные центры...

Лезвие блеснуло в воздухе. Я тут же отдернул нож, заставил коня податься в сторону. Паук некоторое время еще держался на паутине, потом темным комком свалился на землю. Длинные лапы сгибались и разгибались, наконец медленно сплелись в тугой предсмертный узел.

Я покрутил головой в поисках палки. Вообще-то на земле их полно, но я не кубанский казак, чтобы доставать отседова, да еще зубами, отломил прямо с дерева. Мертвое тело оказалось тяжелее, палка гнулась и трещала, наконец с усилием закатил в чащу. Гендельсон смотрел на меня остановившимися глазами.

– Сэр Ричард! – сказал он с великим почтением. – Вы... убили паука!

– Только никому не рассказывайте! – предупредил я.

– Почему?

– А что за подвиг – убить паука?

– Но... такого огромного! Это наверняка паук-людоед.

Я буркнул:

– Насчет огромности скоро забудут, будут показывать пальцем и смеяться: вот тот герой, что паука убил!

Он сказал непреклонно:

– Скорее сделают паука размером с коня. Но сэр Ричард, смею предупредить, что все равно придется возвращаться... по этому чертовому склону. Там не пройти.

Паутина в самом деле через пару деревьев оказалась прикреплена к каменной стене. Та уходила дальше в темноту.

Я спрыгнул с коня, Гендельсон поспешно перехватил повод. Я подошел к паутине вплотную, Гендельсон закричал поспешно:

– Сэр Ричард, только не прикасайтесь!.. Только не прикасайтесь!

Я осторожно потрогал пальцем, наметился ножом над серой бечевкой, что называется, если не изменяет память, опорной нитью.

– Сэр Ричард! – завизжал Гендельсон. – Если прилипнете, то никакие силы... ни божьи, ни адовы – уже не спасут вас!

– А какого хрена я стану прилипать? – осведомился я.

Нити под остро заточенным лезвием лопались легко, с тонким звенящим звуком. Гендельсон что-то кричал сзади, но потом, когда образовалась дыра, через которую смог бы пролезть человек, изумленно умолк.

Я на всякий случай срезал все опорные нити с одной стороны, паутина без сил опала на другой. Я зацепил; остатки на земле толстой палкой и с усилием отшвырнул, как намокшую рыбацкую сеть, вместе с палкой к левой скале.

– Все, можно ехать.

Мы проехали почти милю, прежде чем потрясенный Гендельсон сумел выдавить:

– Сэр Ричард... но... как?

– Вы о чем? – спросил я.

– Как вы... паука? Паутину?

– Да ерунда, – ответил я. – Я не арахнолог, но уж основы биологии-то всякий знает! Нити ни у одного паука не бывают липкие полностью. На такой подвиг ни у одного паука клея в заднице не хватит!.. Если бы вы присмотрелись, сэр Гендельсон... в смысле, если бы изволили посмотреть с высоты своего баронского величия на этого простонародного паука... вообще – дикого, простоватого, сиволапого даже, то вы бы могли заметить, если бы изволили, вон там на нитях налепленные блестящие шарики... То и есть самое оно – клей. Между каплями можно щит положить!.. Вот я и резал нить именно там. А нить совсем простая... Правда, она в сто тысяч раз прочнее любой стали, но это если на растягивание – на одной такой нити можно подвесить рыцарский замок... однако, как видите, натянутую легко перехватить простым ножом. Как с тетивой для лука: на ней можно бы повесить вашу милость прямо в доспехах, еще и язык вы бы красиво так высунули набок, а тетиве хоть бы что... Но перехватить ее можно, когда натянута туго, хоть ногтем.

Боюсь, он ничего не понял, да и я щедро метал бисер, но Гендельсон не совсем уж полный адиет, на ближайших привалах будет присматриваться к паутинам, даже самым крохотным, чтобы заметить эти липкие комочки. Надо же такое открытие: сами по себе нити паутины совсем не липкие!

– Я... этого... – выдавил он с великим трудом, – не знал...

– Это просто, – буркнул я. – На самом деле паук сам бы прилип, если бы вляпался в такую капельку! Все очень просто, дон Педро...

Он смотрел на меня с великим изумлением. Даже не среагировал, что я его назвал какой-то педрой. Я толкнул коня, побуждая идти быстрее, но я и на расстоянии чувствовал на себе его изумленный взгляд.

И все же воздух наконец очень медленно, нехотя, но посвежел. Мне чудилась в нем повышенная влажность, даже взвешенная водяная пыль. Деревья разошлись в стороны, распахнулся простор, я услышал тяжелый грозный гул.

Мы спустились к реке, в сотне шагов выше по течению ее перегораживала плотина. Вода падает с высоты Ниагарского водопада. Да и в ширину сверкающая полоса воды потрясала воображение. В первую очередь, конечно, размерами: подъехали к левому краю, а правый чуть ли не на другом континенте. Середина слегка опущена, там ровным зеркальным потоком идет вода, ускоряясь, смешиваясь на лету, а падает в бездну уже белым потоком, нахватав воздуха и заключив его в пузырьки.

Но чем дольше я всматривался, тем больше чувствовал странное беспокойство. Примерно такая же плотина в моем школьном учебнике, где Днепрогэс. Нет, эта побольше, но форма здесь та же, словно ее долго и тщательно рассчитывали инженеры, очень точно определив и напор воды, и крепость скал, и прочность материала, из которого создана такая удивительная плотина...

Наверх ведут широкие ступени, легко взобраться на коне, а там наверняка на ту сторону реки есть широкий, как Китайская стена, проход по гребню плотины. Я посмотрел с великой завистью, в груди кольнуло, здесь тайна, но нам переть вдоль реки по этому берегу, а потом вовсе придется уйти в сторону. Вернее, это река вот там уходит...

В лесу раздался далекий треск. Мы некоторое время ехали молча, прислушиваясь. Треск повторился, а верхушки деревьев впереди мелко-мелко вздрогнули. Снова донесся треск, на этот раз я уловил вроде бы рычание, если рычание может быть таким низким, словно рыкнул асфальтовый каток.

Гендельсон хватался за меч, выпячивал грудь. Я проехал еще чуть, деревья тряслись сильнее, а рык превратился в рев, низкий и злобный. В ответ прогремел настоящий львиный рык. Ветер пахнул в нашу сторону, кони задрожали, глаза навыкате, я уловил запах крупных зверей.

– Сэр Гендельсон, – сказал я, – вам как главе похода и признанному полководцу надлежит бдить здесь. А я как менее ценная единица схожу посмотрю. Если меня и сожрут, разве это потеря? А вот вы...

Я бросил ему поводья жестом русского барина, спрыгнул и, пригибаясь за кустами, побежал вперед. Рев и рычание слышались все громче. Наконец деревья раздвинулись, на широкой поляне, уже утоптанной до блеска, дрались огромный лев, ну просто пещерный, и горилла. Горилла, правда, поменьше Кинг-Конга, но чудовищно толстая, прямо второй Гендельсон. Она старалась лупить льва длинными толстыми лапами, а лев отпрыгивал, выбирал позицию, заходил то справа, то слева.

Бок льва в кровавых полосах, а шерсть на бедре гориллы покраснела и висит мокрыми сосульками. Кровь капает редко, но на поляне набрызгано немало. Лев улучил миг, прыгнул, горилла пыталась на лету ухватить и прижать к груди, это было бы костедробильное объятие, но лев, делая вид, что вцепится в глотку, просто ударил когтистой лапой по плечу гориллу и откатился в сторону.

Горилла оскорбление взревела. Плечо почти сразу стало красным, острые как бритвы когти разодрали кожу, но вряд ли повредили лапу...

Я наблюдал долго, с удовольствием. Сзади захрустели кусты, подошел, пригибаясь, Гендельсон. Выглянул, перекрестился.

– Матерь божья!.. Откуда такие страшилища?.. Надеюсь, благородный лев порвет эту отвратительную обезьяну, которую сотворил дьявол, когда пытался повторить то, что совершил господь... Что скажете, сэр Ричард?

Я ответил со вздохом:

– Что сказать? Просто хорошо.

– Хорошо? – изумился Гендельсон. – Что же здесь такого хорошего?

– Не одни мы деремся. Хоть еще кто-то, кроме нас.

Гендельсон фыркнул, подумал, предположил:

– Но тогда мы львы, да?

В этот момент горилла саданула кулаком льва в самую середину его красивого черепа, увенчанного настоящей львиной гривой.

– Хотя, – уточнил Гендельсон торопливо, – эта богомерзкая обезьяна все же к человеку ближе...

– Да, – поддакнул я, – а если бы это была свинья, то...

Он посмотрел с великим подозрением. С поляны раздался жуткий рев, лев обозленно бросился в атаку. Горилла хватала его передними лапами и давила.

– Свинья? – переспросил Гендельсон.

– Да. Я знаю страну, где человеку с больным сердцем могут его вырезать, а свиное поставить. Человек поднимается, живет, воюет. Обезьянье не годится – слабое. Как и львиное, кстати. Лев двадцать часов в сутки спит, иначе его сердце не выдержит.

Я посмотрел на драку, там все еще на равных, а такие битвы гигантов могут продолжаться сутками, начал потихоньку пятиться, пусть эти гладиаторы выясняют дальше, кто из них хозяин леса. Пока не придет медведь.

Гендельсон отполз следом, сказал с отвращением:

– Богомерзко!.. Да, богомерзко. Теперь я понимаю, почему на Востоке свинину не едят.

– Почему? – спросил я заинтересованно.

– Почему?

– Ну да, – сказал я. – Всегда хотелось понять, почему именно свинину нельзя есть, а всякую гадость – можно?

Мы вернулись к коням, Гендельсон с огромным усилием взобрался в седло, устал, раскраснелся и уже с высоты жеребца сказал высокомерно:

– Сэр Ричард, вы совсем дурак. Это не оскорбление, не надо хвататься за меч, это факт. Вы сами только что сказали, что только сердце свиньи подходит человеку.

Я содрогнулся:

– Боже сохрани!.. Я знаю... слышал то есть, что наш ближайший родственник – это обезьяна, а не свинья.

Снова послышался треск, но вскоре все затихло. Нечто некоторое время кралось по ту сторону кустов, но потом решило, что с рыцарем связываться не стоит, долго выковыривать из доспехов. Я прислушался к затихающему вдали шороху.

– Мы не встретили войск князя Тьмы... уже это здорово. Честно говоря, мне ожидалось...

Я замолчал, так как сам не мог выразить словами того, что ожидал. Во всяком случае, я практически не мог сказать, что земли, по которым едем, захвачены Тьмой. Люди все так же трудятся, страдают, дерутся за трон, а в промежутках – едят, пьют, веселятся. Разве что веселятся больше, чем в Зорре, да священников не видно на каждом шагу. Как, впрочем, и костелов.

Конечно, глупо ждать, что везде будут войска Тьмы. Разве что в самых крупных городах есть небольшие гарнизоны, да на дорогах могли б встретить ее силы, но больших дорог мы избегаем, а на тропки да проселочные дороги большие отряды сами не забредут...

– Мне тоже, – проворчал Гендельсон и с многозначительным видом бросил ладонь на рукоять громадного меча. – Похоже, нам будет мало что рассказать...

Он поперхнулся, начал натягивать повод коня, но сделал так неумело, что конь заржал обиженно, жалуясь на прижатую удилами губу, привстал на задние копыта и красиво постучал копытами по невидимому противнику. Наконец Гендельсон начал поворачивать коня, но я уже догнал их, увидел и понял, из-за чего Гендельсон остановился.

Навстречу по лесной тропке шли крепкие вооруженные люди. Назвать их солдатами Карла было трудно, все одеты кто во что горазд, вольные такие умельцы, которые идут с войсками ради возможности убивать и грабить.

«Идиот, – подумал я. – Их же видно издали, надо было подать коня в сторону. Пусть – идут, нам не с руки драться...»

Нас заметили, вожак остановился, остальные подтянулись, встали во всю ширину тропинки. Вожак смотрел оценивающе, смерил взглядом меня, моего коня, Гендельсона и особенно его дорогие, покрытые позолотой доспехи.

Я сказал громко:

– Ребята, нам нечего с вами делить!

Вожак засмеялся:

– А ваших коней? А доспехи? А золото, зашитое в седлах?

Гендельсон сказал надменно:

– Убирайтесь, чернь, пока целы. Иначе мы велим вас повесить здесь же на деревьях!

Вожак огляделся:

– Велите? Кому?

– Он не то сказал, – бросил я тем же примирительным голосом. – Ребята, вам лучше поискать добычу попроще. Нас двое крепких мужчин, рыцарей. Это крестьян легко грабить, но не рыцарей.

– Это мы сейчас узнаем, – бросил вожак. Бросать молот поздно, я выхватил меч, который Травяной, вожак тут же прикрылся щитом и прыгнул вперед. Я ударил без всяких трюков, меч разрубил щит и рассек голову вожака до нижней челюсти. Я дернул застрявший меч, меня ударили сбоку в голову. В черепе загудело, еще два удара принял щит, я развернулся и ударил снова. И снова. И снова. Меч рубил прекрасно, а я помнил, что с моим ростом и силой я могу пробить любую защиту такого вот разбойничка с деревянным щитом. Когда передо мной остался только один, он посмотрел в мое лицо, отступил и бросился в чащу.

Я повернул коня, за спиной все еще гремели крик, ругань. Трое разбойников сбили Гендельсона с коня и лупили по нему палицами, топорами, тыкали копьями. Он катался по земле и верещал, как недорезанная свинья, наконец застрял между двумя тонкими березками. Меч лежал в трех шагах в траве.

– Держитесь, сэр! – проговорил я и с неспешностью послал в их сторону коня.

Разбойники увидели меня с поднятым мечом, заорали и бросились врассыпную. Гендельсон хрипел, едва шевелился. Не скажу, что я возликовал, видя этого борова вымазанным в грязи, но и жалости не испытал – ну ни капли.

– Надеюсь, вы целы, сэр Гендельсон, – сказал я. – Ведь ваши доспехи ковали лучшие оружейники Зорра?

Он со стоном сел. Дрожащие пальцы приподняли забрало: лицо красное, на губах кровь. Но не рана, как я понял с сожалением, просто разбиты губы. На правой половине лица медленно расплывается громадный кровоподтек.

У меня возникло нехорошее, но зато сильное подозрение. И чем дольше я смотрел на Гендельсона, тем быстрее мое подозрение переплавлялось в уверенность.

– И сколько вы поразили врагов? – спросил я. – Своим родовым мечом?.. Острым, как бритва?

Он прохрипел:

– Они напали... так внезапно...

– А улитки как шуганут! – сказал я ему в тон. – Что случилось, сэр Гендельсон? Вы что, совсем не умеете драться?.. Давайте только честно.

Он кое-как выпрямился в положении сидя, ответил с достоинством:

– Почему, умею... Просто, может быть, не так хорошо, как некоторые из лучших рыцарей Зорра... Ладно, я многим уступаю, ну и что?.. Моя забота была – кормить армию!.. Как вы знаете, я снабжал все войска Зорра, все отряды, где бы они ни были, – едой, одеждой, доспехами, оружием...

Конь подо мной гарцевал, очень довольный, с презрением смотрел на Гендельсона сверху вниз, фыркнул при виде опозоренного таким седоком коня барона.

– Откуда я знаю ваши успехи на ниве кормления армии? – ответил я с презрением. – Думаете, весь Зорр говорит о ваших богатствах? О вашем положении близ короля?..

Он ухватился за березку, с трудом поднялся. Скривился, его шатнуло, но устоял. Я смотрел в упор, он старательно отводил взор, наконец сказал зло:

– Какого черта? Я хорошо справлялся со своими обязанностями!

– Идиот, – прорычал я. – Сэр Гендельсон, возвращаю вам это словечко с процентами. Как же вы решились на такое... такое приключение?

– Я не сказал «идиот», – возразил он. – Я сказал, что вы, сэр Ричард...

– Круглый дурак, – досказал я. – Да, я самый круглый дурак на свете, что еду с таким... такой...

Он вытер кровь с лица, с ужасом посмотрел на свои покрасневшие пальцы. Руки сразу задрожали, он заговорил быстро, торопливо, уже без той баронской надменности, что постоянно прет изо всех дыр.

– Сэр Ричард! Вспомните, что нам велел король!.. Нужно всего лишь достичь Кернеля! Нам было обещано, что нас та нечистая сила донесет прямо к самой крепости... если не в саму крепость!.. нам не придется даже драться, ибо нас скроет проклятая волшба и священная молитва... даже не знаю, как они могли бы ужиться... Вот и не ужились, вот мы и наказаны за свое слабодушие...

– Идиот, – повторил я, но мысль мелькнула, что этот царедворец не такой уж и идиот. За простенькое поручение сумел бы огрести немало почестей, наград. О нем бы пошла слава как о герое, что спас Кернель. – Зачем вам понадобилось вылезать из своей интендантской норы?

– Понадобилось, – ответил он коротко. Лицо его помрачнело, он подобрался, глаза блеснули раздраженно. Я смолчал, у всех тайны, обеты, клятвы, без таких атрибутов этот мир потеряет половину прелестей.

Я проследил, как он вползает на седло, это выглядело так, как если бы невидимые и довольно слабые руки затаскивали на коня мешок с мокрым бельем. Наконец он ухитрился взобраться с пятой или шестой попытки, причем конь, помогая ему, едва не ложился, как верблюд, только бы эта каракатица в железе оказалась наверху.

Лес остался позади, земля становилась все суше. Часто попадались крупные круглые камни размером с упитанного барана, гладкие и блестящие. Гендельсон часто крестился, его рот не закрывался, я скоро буду от его молитв вздрагивать во сне и наяву. И наверняка все запомню на уровне спинного мозга, как продвинутый думер.

Часто начали встречаться целые скалы. Торчат из ровной каменистой земли очень высокие, на вершине огромные глыбы, словно шляпки грибов. Я такие объезжал по дуге, а Гендельсон бесстрашно пер везде прямо, да еще и на меня посматривал свысока, урод. Мол, все в руце божьей, без повеления господа ни один волос не упадет, ни один листик не рухнет с дерева и не прибьет дистрофика... Уроды, богу больше делать нечего, как следить за каждым листиком!

Потом справа и слева встали настоящие скалы, даже каменные стены, а мы ехали по некоему подобию ущелья, хотя настоящих гор пока нет и близко. Я с любопытством рассматривал эти уцелевшие образования из камня, причудливо выветрившиеся, в продольных полосах, с выступающими длинными карнизами, это значит, какой-нибудь миллион лет откладывались рачки с особо прочными скелетиками или панцирями...

Вдали конский топот прогремел, как далекая барабанная дробь. Гендельсон кинул руку к мечу, но посмотрел в мою сторону и вместо мечемахания забормотал молитву. Из расщелины в паре сотен метров впереди выметнулся на покрытом белой попоной коне всадник в белом плаще, с белым щитом и белым блестящим топором. Только цельнокованый шлем на нем оранжевого цвета, да герб на белом, как снег, щите выдавлен тоже оранжевой краской, хотя и очень слабой, почти белой.

Конь ронял пену, несся тяжелым галопом. Я ощутил, что под плащом у рыцаря явно нехилые доспехи, иначе конь скакал бы легче. Через пару мгновений из той же расщелины начали выметываться, будто ими выстреливали, всадники на резвых конях, но тоже с попонами, с такими же щитами, разве что шлемы у всех разные: круглые, как яйцо, конические, двое вообще без шлемов, только с широкими металлическими кольцами вокруг лба.

Их было пятеро, они явно догоняли всадника. Гендельсон всхрапнул, выхватил меч и пустил коня наперерез преследователям.

– Куда? – крикнул я.

– Надо помочь! – прокричал он, не оборачиваясь.

– Кому? – крикнул я, но Гендельсон не ответил.

Понятно, по рыцарской логике надо помогать тому, кто в меньшинстве. Но я однажды уже помог примерно так, до сих пор кровь приливает к лицу, когда вспомню, как я остановил толпу, что гналась за вором и убийцей, а я молотил языком про презумпцию невиновности и дал мерзавцу ускользнуть аки щуке из рук старика у моря.

Всадник пронесся мимо Гендельсона, что-то ему крикнув, потом начал осаживать коня. Ругаясь, я пустил коня шагом. Гендельсон с мечом в руке загородил дорогу погоне. Выглядел он, если вот так со стороны, очень внушительно: огромный закованный в железо рыцарь, забрало опущено, в руке зловеще поблескивает на солнце лезвие огромного меча. Всадники торопливо натягивали поводья, оглядывались по сторонам, искали еще людей, хотя бы затаившихся стрелков с натянутыми луками.

Один закричал страшным голосом:

– Несчастный! Ты знаешь, кого защищаешь? Вот-вот, подумал я угрюмо. Может быть, это Синяя Борода пытается скрыться от наказания. Или маркиз де Сад спасает шкуру.

Гендельсон ответил надменно, сам Ланселот бы поаплодировал такому апломбу:

– Кто в меньшинстве – тот прав!

Угадал, подумал я невольно. По крайней мере верно, что большинство – всегда неправо. Иначе откуда у нас такое гребаное правительство, такая политика...

Гендельсон выглядел огромным и страшным. Всадники, похоже, заколебались, но их вожак закричал лютым голосом:

– Сейчас ты увидишь, кто прав!

Остальные уже выстроились в линию рядом с ним. Все разом пустили коней. За это время преследуемый всадник развернул усталого коня и послал его к Гендельсону. Он поравнялся с ним в момент, когда все пятеро набросились на них обоих. Загремели щиты, я слышал лязг железа, злые крики, ржание коней. Мой дурак, что подо мной, заспешил к месту схватки, не желается ему смотреть с галерки – близорукий, что ли, – я не стал удерживать, сорвал молот, начал высматривать цель.

Гендельсон размахивал мечом отчаянно, орал, на него набросились четверо, он зашатался под градом ударов, щит его разлетелся на щепки, рукоять меча выскользнула из вялой ладони. Сам Гендельсон наклонился на конскую шею и медленно сполз под конские копыта. Всадники обрадованно закричали, но их оставалось четверо, ибо пятый, вступивший в поединок с беглецом, откинулся на конский круп, из рассеченного шлема струей хлестала кровь, заливая лицо.

Я метнул молот, глухо звякнуло, поймал и метнул снова. На этот раз поймал почти сразу, а третий раз бросать уже поздно, мы сшиблись, я рубил мечом, закрывался щитом, всадник в белом что-то выкрикивал и рубил, затем мы встретились лицом к лицу, а все пятеро уже корчились и стонали на земле. Впрочем, это корчился и стонал за всех Гендельсон, из догоняльщиков только один пытался уползти, и всадник наклонился с седла и хладнокровно ткнул острием меча, словно острогой, в незащищенную шею.

Гендельсон с огромным трудом встал на колени, тут же упал на бок. Всадник поднял обе руки, сдавил ладонями шлем и осторожно снял. Мы увидели немолодое лицо, покрытое крупными каплями пота. Рот жадно хватал воздух, глаза были белыми от боли и усталости.

– Вы очень вовремя, – сказал он хриплым голосом. – Мой конь устал... а я уже ранен в бок. У вас в долгу конт Гугландер, рыцарь Астерлейма, владетель Куруйла и поместий Нижних Долин.

– Вы поступили мудро, – ответил я вежливо. – Сражаться одному против пятерых гибельно. Кстати, мое имя Ричард, а прозвище – Длинные Руки. Я ничейный рыцарь, увы.

– Я бы сразился, – возразил Гугландер. – Лучше красивая гибель в бою, чем позорное бегство... Но я должен был доставить важное послание своему сюзерену! А долг перед сюзереном выше личного долга. Даже выше личных амбиций, хотя молодым это понять трудно.

– Я молод, сэр Гугландер, – ответил я с вежливым поклоном, – но у меня были мудрые немолодые наставники.

Он понимающе улыбнулся. Гендельсон наконец поднялся, сел. Я спросил безжалостно:

– Я вижу, ран на вас нет, сер Гендельсон, но доспехи вам помяли... Сэр Гендельсон, позвольте вам представить благородного рыцаря Гугландера, а также рыцаря Астерлейма, владетеля Куруйла и поместий Нижних Стран.

– Долин, – поправил сэр Гугландер вежливо, – Нижней Страной никто сейчас не владеет, увы...

Он посматривал то на меня, то на Гендельсона, чувствуя, что между нами пробежала кошка размером с откормленного слона, но смолчал, только поклонился.

– Сэр Гендельсон, – представился Гендельсон. – Барон Гендельсон из рода Снургов, владетель Гильцунга и Акерна. Мы всего лишь выполнили свой долг, сэр Гугландер. Вы бы поступили так же на нашем месте.

– Да, конечно, – ответил Гугландер поспешно. Он перевел нерешительный взгляд с меня на Гендельсона и обратно. – Мне надо спешить, доблестные сэры... Но если вас это заинтересует, то мой сюзерен будет счастлив принять вас в своем замке!.. Вы сможете отдохнуть от странствий, развлечься, усладить себя музыкой и танцами...

Гендельсон сказал торопливо:

– Я не танцую.

– Там станцуют другие, – ответил сэр Гугландер без улыбки.

Гендельсон покосился на меня, я еще не успел раскрыть рот, как он сказал громко:

– Мы благодарим за любезное приглашение и... принимаем его с благодарностью!