"Ричард Длинные Руки – паладин Господа" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 17

Меня никто не провожал, все щелкали хлебалами на танцовщиц. Там дошло до самого пикантного места, даже стражи у дверей жадно подглядывают в щелочку. Я побрел в комнату, что наверняка уже содрогается от храпа Гендельсона. Широкий коридор хорошо и ярко освещен, никаких тебе загадочных теней, стены украшены портретами в массивных рамах, вроде бы даже позолоченных...

Я свернул в свой коридор, ноги сами по себе замедлили шаг. Шагах в пяти женщина прислонилась головой к колонне, обняв ее одной рукой, смотрит на меня внимательно, без заигрываний. Золотистые волосы гладко зачесаны, открывая чистый высокий лоб. Умное строгое лицо, внимательные глаза, гордо приподнятые скулы. На ней строгое черное платье, правда, открытое на груди так, что оба полушария наружу полностью, я хорошо видел розовые ореолы и красные ниппели, но дальше платье глухое, даже плечи закрыты, более того – рукава до середины кисти, без намеков на пышные манжеты.

Я шагнул еще и еще, убедился, что платье плотное, толстое, кожаное и что одето на голое тело. Опускается почти до щиколоток, ноги в таких же черных сапогах, что достигают колен, так вот у этого платья спереди разрез... не широкий, а как раз достаточный, чтобы я покрутил в удивлении головой. Разрез начинается от низа живота, там такие же золотистые волосики, как и на голове, дальше полы черного платья опускаются почти вертикально.

Да, сказал я себе, как хорошо, что Гендельсон свалился еще за столом. Он бы не понял этого... ну, смены открытых эрогенных зон. Не самой смены, а закон моды гласит, что нельзя до бесконечности делать вырез на платье или же укорачивать, нужно в самый критический момент вернуться к закрытому до самого горла, зато укоротить подол... или же в случае с и без того коротким платьем, когда уже дальше некуда, – сделать подол до пола, зато вывалить на всеобщее обозрение ранее закрытые сиськи...

А здесь, похоже, перепробовали много раз то и другое, изощрялись в простом и сложном, и сейчас вот такое... гм... совсем уж на ценителя.

– Здравствуйте, – сказал я очень вежливо. – Не превращайте меня в лягушку, ладно? Я здесь человек новый, вы меня не обижайте. Но приласкать можете, я особенно так уж отбиваться не буду.

Она слегка улыбнулась, мол, шутку поняла, оценила.

– У нас здесь есть кому вас приласкать, – ответила мягким чарующим голосом, – но лично я, дорогой сэр, сейчас жду совсем не вас, уж простите... Как же я могла знать, что появится такой великолепный рыцарь?

– Вот чем и плохо, – сказал я, – когда расписание забиваешь на недели, а то и месяцы вперед. Увы, мне.

Хотел пройти мимо, но она сказала великосветским тоном:

– Но я могу вставить вас в расписание на завтра... У нас намечается втроем, но почему бы не присоединиться и четвертому?

– Это будет здорово, – ответил я с жаром. – Оттянемся по полной! Благодарю.

И пошел себе дальше, довольный по самые... что у нее все расписано по часам и щелочки для меня сегодня не найдется, а с утра меня уже черти... пусть ангелы, унесут в направлении... да, в направлении. Хрен его знает, кто она такая. В мое время появился такой жуткий термин, которого не знал даже мой отец, тем более не мог предположить дед, – безопасный секс. А самый безопасный – это ни с кем не связываться. Ложиться спать одному вопреки запретам Библии и Корана. Да и то подсказывает мне что-то со стороны спинного мозга, что однажды придет, приползет или прилетит ко мне нечто с летучемышьими крыльями... эдакое нечто, бросится на шею и рявкнет басом: здравствуй, папочка!.. А помнишь, ты мою маму во сне мял самым непотребным образом?

И все-таки в черепе засело нечто тревожащее. Уж очень этот замок не походит на другие замки. Не только на замок в Зорре, тот вообще уникален, но даже на замок леди Кантины. Вернее, не сам замок, он как раз обычен, а обитатели. Ощущение такое, что здесь уж очень продвинулись в части поп-культуры. Компьютеры еще не изобрели, даже порох не выдумали, а про эрогенные зоны и свободу нравов знают...

Задумавшись, я уловил крепкий запах, что выползал из-под двери, мимо которой тащил свое отяжелевшее за ужином пузо. Притормозил, дверь крепкая, могучая разрисована страшными знаками. Сердце радостно стукнуло. Вот тот шанс, к которому стремился: поговорить с магами южных стран! И хоть тут не самый Юг, только преддверие, но все же...

Массивная створка подалась нехотя, медленно, но без жуткого скрипа. В лицо пахнул приятный пряный запах. Комната просторная, но захламлена так, что напоминает лавку коллекционера старинных вещей, который тащит в свое гнездо все старинное и редкое, как сорока собирает все, что блестит.

Маг спиной ко мне склонился над большим чугунным горшком, что-то деловито размешивал. Оттуда вкусный пар. Я пошел на цыпочках вокруг, рассматривая прежде всего мага. Толстенький, на мага похож мало, даже борода хоть и седая, но слишком короткая, легкомысленная. Мне почудилось, что если бы традиции позволяли, он бы и ее сбрил к чертовой матери. Плащ на плечах черный, расшитый хвостатыми звездами, каббалистическими знаками. Некоторые показались странно знакомыми, но я не решился даже себе высказать предположения, слишком уж невероятное полезло в тесный череп.

На голове красная шапка, теплая, закрывающая уши, очень функциональная, если предположить, что не шатается по дорогам, а проводит время в помещении за опытами, а тут сквозит из всех щелей, тянет сыростью от стен, да и под дверью щель...

Я кашлянул, маг подпрыгнул и оглянулся. Глаза дикие, одной рукой схватился за сердце.

– Великий Гедр!.. Как вы вошли?

– Было открыто, – объяснил я. – Я постучал, но вы так заняты...

Он смотрел на меня все еще дикими глазами. Сказал рассерженно:

– Вы что же, не видели на двери знаки?

– Я не умею читать, – признался я и добавил: – там нарисованы Магические руны.

– Какие руны! – вскрикнул он. – знаки... Вообще знаки.

– У меня нет чутья прекрасного, – объяснил я. – Потому меня высокое искусство не трогает.

– Что?

– На меня магия не действует, – сообщил я с некоторым смущением. – Такой уж я урод... Или мутант, не знаю. А зашел потому, что у меня всегда к магам куча вопросов.

Он перевел дух, снял наконец руку с левой половинки груди. Колючие глаза смерили меня с головы до ног.

– Ладно, – буркнул он. – Присядьте. Я закончу... потом, может быть, отвечу. Хотя, предупреждаю, у меня нет на это желания.

Я присел на массивный сундук, смотрел, как маг тщательно размешивает варево, время от времени сверяется с записями в пугающей толщиной книге, иногда даже зачерпывает и пробует, кривится, снова добавляет коренья, травы...

Я спросил, не вытерпев:

– Что за зелье будет, отгоняющее драконов?

Он покачал головой.

– Тогда противовампирье?

Он снова покачал головой.

– Философский камень, – спросил я. – Верно?

Он усмехнулся, мотнул головой.

– Тогда что? – спросил я.

– Суп, – ответил он коротко.

– Суп? – спросил я. – Суп?.. Простой суп?

– Почему простой, – возразил он с некоторой обидой в голосе. – Простой в деревне варят. Даже нашему королю подают простой... А я варю необыкновенный!..

– А что в нем необыкновенного?

– Вкус, – объяснил он с достоинством. – Великолепный вкус!.. Дивный! Только я могу приготовить такой суп.

Я все еще не понимал, спросил:

– Но... зачем?

– Просто люблю варить суп, – объяснил он. – Разве не приятно сварить самому? Своими руками. Эх, юноша, не понимаешь...

Я пробормотал, стараясь перестроиться побыстрее!

– Ну почему же... Все есть яд и все есть лекарство! Мы состоим из того, что едим. Так что, возможно, у вас это вовсе не причуда. Вы готовите необыкновенный суп уже не первый год?

Он сказал гордо:

– С тех времен, как здесь вырос лес!

– Значит, вы состоите из того, что сами готовите. Наши мясо... и даже кости обновляются полностью за жизнь много раз. Мясо – каждые три месяца, кости – каждые два года...

Он не удивился, кивнул.

– Я сам чувствую, что я не таков, каким сюда пришел. Я умею намного больше. Возможно, как раз благодаря этому супу.

Он без улыбки посмотрел на меня, но в глазах был смех. Я рассмеялся, развел руками:

– Вы меня побили... Вообще, я смотрю, вам здесь неплохо. Не приходится прятаться, как в христианских странах...

– А здесь христианская страна, – возразил он. – По крайней мере, никто не называл иначе. Да, там дальше на Юге даже церкви разрушают, кресты ломают, священников и монахов вешают, предварительно содрав с живых кожу... Но здесь как раз пограничье. Не в смысле столкновения с темными силами, а в том, что церковь здесь как-то стихла и пропала, хотя никто ее вроде бы не рушил, а маги перестали прятаться. За что, кстати, великий поклон нынешнему королю Агиляру. Не скажу, что я великий маг, но я давно занимаюсь магией, мне это нравится.

Я поерзал, сказал торопливо:

– Я вижу, вам не терпится меня вытурить, но скажите: на Юге... магия сильна?.. Намного сильнее, чем здесь?

Он вздохнул, развел руками.

– Что я могу сказать? Да, там магия сильнее. Там больше уцелело после древних катастроф, а здесь моря кипели, горы рассыпались в пыль, горел сам воздух. Но... что я скажу еще? При всей любви к магии... мы все-таки люди. А человек должен останавливаться у какой-то грани. Там, на Юге, как я слышал, чтобы овладеть искусством великой магии, надо пройти какие-то зверские ритуалы. Не то убить и расчленить ребенка и выпить его кровь, не то надругаться над какими-то святынями... И хотя это даст великую мощь и многие на это идут, но я, наверное, слишком стар или слишком много впитал из христианской морали... Словом, юноша, если так уж хочется увидеть магов неслыханной мощи, несравненной силы, то тебе надо углубиться в южные страны. Но в то же время... а что, если душа у человека все-таки... есть?

Я поднялся, поклонился.

– Спасибо, отец. Спасибо, что говорили со мной так серьезно. Я буду думать.

Он отвернулся и занялся супом. Я пробрался к двери. Коридор послушно отвел меня к нашей комнатке. Гендельсон, я как в воду смотрел, лежит на спине, черная в слабом свете пасть распахнута во всю ивановскую, сапог влезет, воздух сотрясается от мощного храпа, ходит волнами, отражается от стен ясно видимыми сгустками.

Я разделся, поставил сапоги рядышком. В зарешеченное окно холодно смотрит сверкающий диск луны. Верхушка дерева подрагивает, хотя соседнее не шевелится, полный штиль. Заинтересовавшись, я прильнул лбом к холодному металлу решетки.

Внизу сад, мое окно на уровне второго этажа, только и видно, что дерево иногда вздрагивает, а еще из-под раскинутых ветвей вроде бы доносится шорох. Вроде бы, потому что улавливаю его только в промежутки между взрывами храпа. Я выворачивал морду и так и эдак, стараясь рассмотреть, что же там происходит.

Под деревом что-то ворочается и сдержанно сопит. Лунный свет не проникает через крону, я сумел только понять, что дерево – яблоня и некий ворюга, судя по всему, попросту срывает спелые яблоки с нижних веток... нет, уже добрался до средних. Глаза быстро привыкали к слабому рассеянному свету, но я все не мог вычленить человеческую фигуру среди веток, что под весом тяжелых яблок опустились почти до земли.

Хотя мне по фигу, яблоки так яблоки, дворовые мальчишки везде одинаковы, хотел отодвинуться и топать спать, как вдруг слабый лунный свет выхватил отвратительную костлявую кисть руки, крючковатые пальцы. Тут же все исчезло, только ветвь вздрогнула, во тьме послышалось довольное чавканье. Храп за спиной все заглушил, но когда Гендельсон набирал в грудь воздуха для новой песни, я услышал чавканье довольно отчетливо.

Мои пальцы невольно пошарили по пустому поясу. Ветви двигались, лунный свет снова выхватил костлявые пальцы. Сама рука, как мне показалось, высовывается из широкого серого рукава. Серого с пятнами, как десантный костюм спецназовца. Листва в слабом лунном свете тоже серого цвета, так что и рука, должно быть, тоже серая...

Я задержал дыхание. Всю фигуру вора не вижу целиком, но это... не человек. На землю пал призрачный цвет, это луна вышла из-за тучи, все стало видно ярко и четко. Под деревом небольшой дракон в защитном окрасе садового вора, размером с подростка, встав на задние лапы, ворует яблоки. Одной передней лапой пригнул большую ветку, одновременно держится, чтобы не упасть, другой тянется за яблоками. За спиной топорщатся сложенные крылья, похожие в темноте на большой туристический рюкзак.

– Вот гад, – сказал я. – Мамой Конька-Горбунка прикидываешься? А вдруг там какие-нибудь молодильные яблоки? Недаром же этот Агиляр все еще как огурчик прямо с грядки...

Хотел пугнуть, потом мысль пришла круче, я схватил молот и выбежал в коридор. За все время встретил только двух стражей, да и то лишь у боковой двери, что ведет в сад. Один сразу ухватился за меч, видя боевой молот в моей руке, другой спросил настороженно:

– Что-то случилось?

– Дракон жрет яблоки прямо у меня под окном! – выпалил я. – Пойдемте его поймаем!

Страж покачал головой:

– Мы не можем покидать пост.

А второй буркнул:

– Этот дракон уже полсада обнес. Если все еще там, сразу бейте.

– Нет, – сказал первый саркастически. – Надо поймать, судить и повесить!

Дверь распахнулась в ночь, я выскользнул тихонько, затаился. Воздух холодный, насыщенный запахами спелых яблок. Страж, возможно, не острил: в средние века в самом деле часто гремели судебные процессы против свиней, коров, а то и мышей или саранчи. Им назначались наказания, предписывалось в течение двадцати четырех часов покинуть пределы королевств или графств... словом, веселое было время. Впрочем, почему было? Я в этом веселом времени по самые... да, по самые. И как выбраться, пока не знаю. Разве что в южных краях подскажут...

Глаза привыкли, я различал деревья и даже мелкие веточки отчетливо. Деревья скользили мимо меня беззвучно, растворялись в ночи или вообще в небытии. Иногда я чувствовал себя солипсистом, впереди расступались залитые лунным светом густые кусты, плотные, как щетина, приходилось обходить, я вообще обогнул сад, так что этот ворюга не убежит, ему ж все равно нужна полоса пусть даже для короткого разбега, не бывает драконов вертикального взлета...

Я затаивался, прислушивался, подбирался все ближе и ближе. Уже стала видна за деревьями серая стена замка, вон мое окно, а если присмотреться, то и моя бледная морда с глупо вытаращенными глазами вот прижалась с той стороны к прутьям, значит – дерево вот оно... ага, вот следы когтей на земле, мелкие царапины на стволе...

Чувствуя сильнейшее разочарование, я присел под деревом. Судя по всему, с драконами здесь повезло. Кроме гигантских чудовищ, что носятся под облаками и могут плеваться огнем, в дремучих лесах сохранилось что-то вроде динозавриков, хотя и весьма злобных, а здесь так и вообще мелочь, что-то вроде захудалого птеродактиля, но что за птеродактиль, ворующий яблоки?

Я хотел было приподняться – пора спать, но по дорожке между деревьями скользнула тень. Кто-то пробирается из замка в глубину сада. Фигура пересекла освещенный луной участок, у меня заклинило дыхание. Я видел ее только в спину, прекрасную обнаженную женскую фигурку, но в мозгу сразу замелькали картинки, примеряя, сравнивая, сопоставляя.

Женщина шла пугливо, зябко сдвигала плечи – обнаженная и тем самым предельно беззащитная фигурка. Когда в страхе обернулась на хруст под своей же ногой веточки, я увидел огромные глаза, что распахнулись в испуге. Она удержалась от вскрика, только еще испуганнее втянула голову в плечи. Роскошные черные волосы, все в мелких кудряшках, красивой пышной волной падают на обнаженную спину.

Несмотря на ночь, когда все кошки серы, ее лицо казалось подсвечено красноватым огнем, губы ярко-красные, крупные, но не распухшие, а красиво и четко очерчены. И вся она казалась красиво очерченной, выточенной, как шахматная фигурка.

Гендельсон уже крестился бы и шептал молитвы, он всегда знает, что делать, я же застыл с распахнутым ртом, провожал ее, заметно обалдев, ибо не узнать Шершелу, дочь короля, трудновато даже мне, не очень-то присматривающемуся к чересчур уверенным в себе женщинам.

Она медленно удалялась, пугливо отодвигаясь от каждой ветки, как от хищно протянутой руки. Сказать, что она лунатик, я сейчас не решился бы, лунатикам все по фигу, им страх неведом, потому и по карнизам могут ходить наравне с котами, а эта всего боится...

Ее фигурка исчезла, и тогда я сам как завороженный пошел за нею следом, пригибаясь и приседая за кустами. К счастью, она не оглядывалась, ее больше страшило, что впереди. Не попасться бы, мелькнула суматошная мысль, как Хоме Бруту, на котором подобная красотка ездила все ночь в буквальном смысле.

Сад закончился быстро, Агиляр явно не любитель роз, дальше невысокая ограда из камня, вся в трещинах и с выпавшими глыбами. Мне не пришлось даже перелезать, протиснулся вслед за Шершелой в щель, разве что пузо малость поцарапал.

Холодок пробежал по коже, словно я тоже шел голым. Дальше деревья, только уже не фруктовые, между ними холмики, неприятные такие холмики, слишком уж... Я нервно сглотнул, спросил себя: какого черта прусь, оно мне надо, голых баб не видел, что ли, с нею ж явно что-то не в порядке, а в нашей жизни боишься даже тех, кто вроде бы в порядке, хрен знает что они завтра выкинут, женщины – страшная непредсказуемая сила... Есть только два способа управлять женщинами, но никто их не знает.

Я остановился, дальше не пойду, надо потихоньку возвращаться. Но Шершела сделала пару шагов и тоже замерла в неподвижности. Перед нею горбился залитый лунным светом могильный холмик, очень крупный, надо сказать. Массивная мраморная плита не поверху, как принято здесь, а стоймя. Свет падает с той стороны, я смутно видел значки и буквы на этой, теневой стороне, но прочесть не удавалось.

Шершела наконец сдвинулась, обошла вокруг, потом еще раз, уже увереннее. Остановилась, руки вскинула, фигурка стала еще изящнее, точеная такая статуэтка из белого мрамора. За ее спиной луна сияла непривычно белым светом, огромная, страшная, с недобрыми серыми пятнами окалины. Я как-то привык, что если луна огромная, то обязательно желтая или даже красная, а если белая – то мелкая. Но эта и крупная, и белая. У меня дрогнуло сердце, а душа что-то пробормотала в оправдание трусливое и полезла прятаться под стельку сапога.

Шершела начала бормотать нечто. Я сжался, по спине заходили волнами мурашки. Через пару минут земля ощутимо дрогнула. Мне почудилось, что в глубине проснулся и заворочался огромный зверь. Шершела словно бы побледнела, ее плечи зябко передернулись, но она даже возвысила голос, читала свое заклятие торжественно и гневно.

В самой середине продолговатого земляного холма, впятеро большего обычной могилы, начал расти холмик, как если бы наружу старался выбраться огромный крот. В двух шагах появился второй такой холм. Комья земли рассыпались, наружу поднялись две огромные руки.

Я отступил, поспешно начал щупать рукоять молота. Каждая рука толще моего бедра, а ведь руки высуну лись только до локтей, да и на таком расстоянии друг от друга, что нетрудно прикинуть ширину спрятанных под землей плеч...

Шершела вскрикнула тонким голосом, руки угрожающе сжались в кулачки. Это было бы героически, если бы не так страшно. Я нянчил молот, сердце колотится, как будто с горы несется камень. Шершела прокричала снова, кулаки разжались, но пальцы остались в угрожающе скрюченной позе. За ее спиной луна медленно уходила за тучку, на землю пала тень.

Гигантские руки, что торчали из могильного холма, сделали попытку выдвинуться еще, но Шершела сказала несколько слов, руки застыли. Огромные пальцы очень медленно сжались в кулаки.

– Последний раз спрашиваю, – прокричала Шершела, – достанешь ли ты мне напиток Зухры?.. Если нет, буду приходить каждую ночь!.. Ты не будешь знать покоя!

Кулаки оставались плотно сжатыми. Они не двигались, но мне почудилось, что если бы это было в их власти, то Шершела увидела бы лишь нехитрую комбинацию из трех пальцев. Кажется, Шершела это тоже ощутила, вздохнула, плечи ее опустились.

– Ладно, – сказала она рассерженно, – возвращайся в свою нору. Но завтра я приду!

Голос ее был грозным, как она считала, но я уловил страх и отчаяние. Плечи ее опустились, она побрела обратно, уже не тугая молния, как вначале, а маленькая и печальная.

Я тащился следом, а когда между деревьев показалась стена замка, я догнал тихонько:

– Чудесная ночь, не правда ли?

Она подпрыгнула, обернулась в ужасе. Я улыбнулся как можно дружелюбнее, развел руками, показывая пустые ладони.

– Леди Шершела, это я, ваш гость. А утром я уеду. И ничего не увижу, как и щас ничего не зрел обоими глазами.

Она вздрагивала в страхе, зубы лязгали, нижняя челюсть тряслась. Сразу вспомнила, что нагая, безуспешно закрывала грудь обеими руками.

– Как вы... как вы могли?

– Да все просто, – ответил я. – А что это за напиток Зухры?.. Вечная молодость? Бессмертие?.. Красота?

Она тряхнула головой, в глазах все еще был страх, но она выпрямилась и сказала с остатками гордости:

– Это не ваше дело. Если не знаете, что такое напиток Зухры... то вам и знать не стоит. Вы что-то от меня хотите?

– Только ответ, – сказал я. – Но если мой вопрос чем-то неприятен, то не отвечайте. А я умолкаю.

Мы прошли еще чуть, она избегала моего взгляда, а когда достигли замка, нагнулась легко, на худой спине ясно проступил хребетик с множеством позвонков, вытащила из кустов широкий длинный плащ. Я взял из ее рук, подержал, чтобы она воткнула свои тонкие руки в просторные рукава. Она молча и даже с некоторой надменностью приняла эту услугу, хотя, похоже, ей это в диковинку.

– Прощайте, – сказала она уже мягче. – Надеюсь, вы не станете рассказывать, что видели.

– Да никогда в жизни, – ответил я искренне. – Мало ли я чудес видел!.. Но молчу же.

– Прощайте, – повторила она. Через пару шагов в стене показалась незаметная металлическая, дверь. Шершела толкнула ее, дверь отворилась бесшумно. Я заметил на петлях блестящие капли масла. На прощание она ухитрилась выдавить в мою сторону слабую улыбку. Я растянул рот до ушей, мол, все в порядке.

Могучий храп услышал еще в коридоре, а когда распахнул дверь, меня едва не отшвырнуло звуковым ударом. Я кое-как вломился в комнату, даже разделся, но перед тем как лечь, пнул ногой знатного вельможу и в его лице десяток именитых предков, посоветовал строго:

– Сэр Гендельсон, вы храпите. А в раскрытый рот заползут змеи, жабы, тритоны, протеи и анаконды, где и разведут потомство. Советую перевернуться на бок.

Глаза его от ужаса выпучились, он перевернулся не то что набок, вообще уткнулся рылом в подушку. Я некоторое время лежал сам на спине, в окне начало светлеть. Черт, уже рассвет...

С этой мыслью я заснул, снова привиделась та самая лесная фея, проснулся сразу же, в груди кольнула вина перед Лавинией, и напрасно твердил себе, что человек над снами не волен, но чувство стыда оставалось долго. Гендельсон снова перевернулся на спину и начал было храпеть, но я растолкал безжалостно.

– Сэр Гендельсон, труба зовет!

Он распахнул глаза:

– Труба?

– Не слышите?

Он привстал, сел.

– Где труба?

Я поднял палец кверху.

– Не слышите? – спросил я строго. – Там, наверху?.. Оттуда же трубят, даже я слышу!

Он подхватился, глаза круглые.

– У вас видение?.. О, это послание небес... Знамение! Как есть знамение!

– Седлайте коней, – посоветовал я. – Видите, даже небеса нас торопят. А им сверху виднее, где войска Карла. Может быть, если они где-то застрянут, мы еще успеем?