"Ричард Длинные Руки – паладин Господа" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 6

Солнце спускалось все ниже по яркому пурпурному небу. На землю пал синеватый полумрак, все изменило очертания, обрело нереальность, словно наш мир отал трехсполовиноймерным или двухсполовиноймерным, но только не привычным трехмерным.

В лесу темнело быстрее, солнце еще не скрылось полностью, но мы ехали почти в ночном лесу. Потом небо в самом деле потемнело, проступили первые звезды. Я узнал тропку, мы по ней однажды уже проезжали, до сих пор помню тот ужас...

Беольдр прогудел, не поворачивая головы:

– Сэр Ричард, а вы помните?

– Еще бы, – сказал я. – Вот за тем поворотом и кинутся, аки... словом, аки!.. В самом деле лучше забрала вниз, а плащи взад.

Гендельсон поспешно опустил забрало, как только не прищемил щеки, они ж на плечах во всю их ширь. Рука с металлическим звоном начала шлепать по седлу, наверное, отыскивая рукоять меча.

– Нет, – ответил Беольдр. – Не нападут.

– Подобрели? – спросил я.

– Мощи Тертуллиана, – объяснил Беольдр. – Как только привезли, наша сила окрепла, а нечисть начала хиреть, как мухи осенью... Доспехи святого Георгия Победоносца вовсе доконали. Наши рыцари каждый день выезжали на охоту, это им стало в забаву. И от оборотней очистили неплохо тоже.

– Хорошо, – сказал я с облегчением. – Я очень невоинственный человек.

Гендельсон хмыкнул саркастически, гулко хохотнул. Из-под массивного шлема это звучало пугающе, словно заухал крупный филин под темной крышей.

Беольдр покосился в его сторону, сказал:

– Но когда нападают, то костей даже не остается.

– А доспехи? – спросил я.

– Доспехи остаются, – ответил Беольдр.

– Это хорошо, – сказал я с облегчением. – А то наследникам надо новые заказывать...

Гендельсон подвигался в седле, конь застонал и начал при ходьбе пошире расставлять ноги. Гендельсон сказал обеспокоенно:

– Может быть, нам хотя бы молитву читать в дороге?

Беольдр ответить не успел, я пояснил сочувствующе:

– Нечисть по-латыни не разумеет.

Он меня игнорировал, обратился к Беольдру:

– А если мы достанем нательные кресты и поедем с ними, сжимая в дланях и громко взывая к Творцу?

– У вас такой большой нательный крест, – удивился Беольдр, – что может служить щитом?

– Ну, не совсем такой...

Беольдр вскинул руку, мы послушно умолкли и подобрали поводья. Деревья расступились, открылся залитый серебряным светом простор, а дальше поднимался мрачный темный замок. Сверкала отраженным лунным огнем крыша башенки, но сам замок выглядел мертвым.

Беольдр прислушался, кивнул нам и пустил коня вперед. Я ожидал, что он поднесет ко рту рог, во мне уже все напряглось в ожидании дикого рева, после прошлого раза в ушах звенело больше суток, но Беольдр поехал прямо, не останавливаясь, неподвижный в седле, как усаженный на коня каменный столб. Подъемный мост, к моему удивлению, уже лежал поперек рва. Снизу пахнуло жуткой вонью, смрадом, разлагающимися растениями и дохлыми жабами.

Дощатый настил трещал под конскими копытами, словно мы двигались по молодому льду. У меня возникло жуткое ощущение, что вот-вот ухнем в темную бездну. Решетка ворот со скрипом пошла вверх. За ней, на освещенном луной пятачке, стоял улыбающийся Терентон, все такой же лохматый, с расстегнутой на груди рубашкой, в потертых штанах из простого грубого полотна.

– Добро пожаловать! – сказал он радушно. – Добро пожаловать, гости дорогие!

Беольдр сказал холодно:

– Мы тебе не гости. И не дорогие. Давай, Терентон, сразу к делу.

Терентон развел руками, вздохнул. Мы все трое слезли с коней, он подошел ко мне, в глазах напряжение, немой вопрос, не выдал ли я его брату короля? А мне оно надо, ответил я равнодушным взглядом. Своих проблем выше крыши.

– Хорошо, – ответил Терентон с облегчением. – Можно и сразу, как условились. О, поздравляю вас, сэр Дик!

– С чем? – спросил я непонимающе.

– Но вы же теперь рыцарь!

– А, это, – сказал я, отмахнувшись, – да-да, произвели.

На миг вокруг меня воцарилось ледяное молчание. Гендельсон испепелял взглядом, Беольдр нахмурился, даже Терентон осуждающе покачал головой. Я прикусил язык, ведь посвящение в рыцари – событие великое, от него так просто не отмахиваются, не забывают.

Беольдр забросил повод на крюк коновязи. Лицо его было темнее грозовой тучи, глаза метнули молнию.

– Гореть тебе, Терентон, в аду!.. А ведь когда-то был неплохим воином.

Терентон взглянул на меня бегло, объяснил торопливо:

– Ваше высочество, можете не верить, но здесь магия близко не лежала... Ни белая, ни черная, ни чистая, ни нечистая. Раз в тысячу лет звезды выстраиваются так, что образуется нечто... словом, можно будет долететь туда... и обратно. Такое свойство звезд... Если хотите в тот же день вернуться обратно, то можете...

Гендельсон слушал с неописуемым отвращением на лице. Его тошнило, он едва не падал в обморок, всюду видел летающих в воздухе крохотных чертей и оборонялся от них крестом и молитвой. Мы с Беольдром так и не увидели, кого он бьет крестом по головам, но Беольдр все равно хмурился, кусал усы. Терентон спросил:

– Вы все поняли? Согласны?

Гендельсон закатил глаза и отшатнулся. Беольдр коротко кивнул, я сказал вяло:

– Парад планет, так бы и сказали... Не звезд, говорю, а планет. Звезды хрен сдвинутся... ну, чтоб заметить простым глазом. Силу вы оседлали великую, честь вам и хвала. Но как... обратно?

Терентон слушал меня с распахнутым ртом. Глаза с каждым моим словом все больше вылезали из орбит. Опомнившись, сказал наконец:

– Обратно?.. Конечно, если там есть знающие люди... Но в том месте откуда? Вы таких мест избегаете.

Я спросил у Беольдра:

– А там есть вблизи оборотники?

Беольдр покосился на Гендельсона.

– Возможно. Но я бы, сэр Ричард, на вашем месте на это не рассчитывал бы.

Я посмотрел на Гендельсона, процедил:

– Да, конечно.

Видимо, в моем взгляде была весьма откровенная оценка барона, ибо Беольдр сказал сурово:

– Главное – доставить этот талисман в Кернель. Понимаете?

– Понимаю, – ответил я.

Терентон спросил живо:

– А что вы везете?

– Шпионам знать не положено, – осадил Беольдр. И, обращаясь ко мне, добавил: – Конечно, все будут рады возвращению в Зорр вашего молота. Да и вам, кстати, тоже.

– Спасибо, – пробормотал я.

– Это к тому, – пояснил он, – что и вы при молоте тоже бываете полезны.

– Спасибо, – повторил я с поклоном. – Всегда восторгался вашим чувством юмора, сэр.

Он покосился на меня с подозрением, что это еще за такое чувство, но ничего не сказал – массивная такая железная башня и так же мало говорящая.

Терентон спросил нетерпеливо:

– Так кто намерен?.. Время идет.

– Мы тоже, – ответил Беольдр тяжело. – Сэр Гендельсон, вам слово. Вы вольны вернуться, никто в ваш адрес не скажет слова упрека. Все понимаем, что с вашей стороны это не трусость, а всего лишь верность принципам.

Гендельсон заколебался. Я молча молил бога, чтобы этот набитый разряженный индюк отказался, всю дорогу у меня уже руки чесались ухватить его за горло. Ухватить и сдавить так, чтобы глаза на лоб, а язык коснулся земли.

– Я верен принципам, – ответил Гендельсон брезгливым голосом, – и докажу, что ничто меня не пошатнет в моем служении господу и королю!.. Я отправлюсь в Кернель. Но по возвращении я вынужден буду просить святую инквизицию обратить внимание на эту... эту богомерзость! И, простите, сэр, на вашу странную деятельность... и странные связи с этими... да-да, с этими!

Беольдр повернул голову в мою сторону. В моих глазах он прочел в адрес барона что-то вроде «ты еще вернись, надутая жаба», укоризненно покачал головой. Я молча кивнул, вряд ли он сомневался в моем согласии.

Беольдр с каменным лицом вытащил из-за пазухи кожаный мешочек с веревочкой.

– Здесь талисман. Как прибудете, сразу же отдайте его отцу-настоятелю.

Гендельсон протянул руку, Беольдр опустил драгоценность на его ладонь с растопыренными пальцами. В глазах был лед, а на меня снова посмотрел с сочувствием. Гендельсон сунул мешочек за пазуху, веревочку накинул на шею. Я успел заметить, что мешочек оказался рядом с широким золотым нательным крестом.

Терентон указал на тропку между деревьями.

– Это здесь... – сказал он. – Но я просил бы вас оставить здесь коней...

Гендельсон вскрикнул негодующе:

– Оставить коня? Ни за что!

Терентон развел руками:

– Как скажете. Тогда вам в Кернель верхом. Впрочем, вы так и собирались?

Гендельсон поднял угрожающе плеть. Беольдр перехватил его кисть, заставил опустить руку. Гендельсон подчинился, но сверкал глазами и показывал всем видом, что, не вмешайся брат короля, он бывсе здесь разнес во славу господа и его Богоматери.

Я соскочил с Черного Вихря. Бросил повод на сук.

– Я готов.

Гендельсон поколебался, с великой неохотой сполз с седла, хватаясь за него обеими руками. Перевел дух, сказал зло:

– Ну, и где?

– Сюда, – указал Терентон на тропку. – Только, сэр...

– Что? – спросил Гендельсон угрожающе.

– Железо, – проговорил Терентон очень неохотно.

– Что, – спросил Гендельсон ядовито, – верно говорят, что вся нечисть страшится железа?

Торентон развел руками.

– Сэр, на вас железа... хватит на рыцарскую хоругвь. У нас нет столько сил, чтобы все это забросить в Кернель. Хотя бы с частью надо расстаться...

Гендельсон побагровел.

– Никогда! Ни за что!.. Рыцарь я или не рыцарь?

Я посмотрел на хмурого Беольдра, снял шлем. Терентон кивнул с одобрением. Я повернулся к нему спиной, он понял, расстегнул ремни. Я освободился от панциря, снял тяжелые стальные сапоги. Тело сразу возликовало, запело. Я вздохнул всей грудью.

– Хорошо... Если нас доставят прямо в Кернель... то зачем тащить с собой столько железа?

Гендельсон сказал надменно:

– Рыцари не расстаются с доспехами с такой легкостью. Лишь простолюдины... Впрочем, я не хочу задевать простолюдина, странною прихотью женщины... видимо, за какие-то особые заслуги, посвященного в рыцари. Но теперь-то мы готовы?

Терентон смотрел на него с сомнением, глаза обшаривали Гендельсона с головы до ног, определяя вес. Я потащил через голову свой огромный меч, меч Арианта.

– Сэр Беольдр, я оставляю и это... Вы не бросите мою бедную лошадку здесь на растерзание? Со мной молот и кинжал. Этого больше чем достаточно. Но если надо, я даже разуюсь. Простолюдина это не позорит.

Беольдр кивнул, повернулся к Терентону. У того в глазах еще оставалось сомнение, он посмотрел на Гендельсона, вздохнул, сказал:

– Если вы готовы рискнуть...

Гендельсон сказал надменно:

– А что, все еще риск?

– И немалый, – ответил Терентон.

Беольдр насторожился:

– Почему? О большом риске речи не было.

– Железа много, – сказал Терентон и снова указал на Гендельсона, что походил больше на экспонат в историческом музее, чем на живого человека. – Я знаю, что сэр Ланселот не трус, он оставил бы все доспехи и даже меч здесь...

Лицо Гендельсона налилось кровью, он прорычал:

– Никто не смеет обвинять меня в трусости!.. Я отправляюсь в доспехах. Я рыцарь, а не... не...

Он задохнулся, подбирая оскорбительные слова. Терентон отвернулся и сделал нам знак следовать за ним. Я двинулся за ним сразу же; здесь под каменной стеной башни темно, а лунный свет, пробиваясь через кроны деревьев, по которым пробегает ветерок, превращает весь мир в сплошную камуфляжную сеть. Гендельсон, подчеркивая свое высокое происхождение и, наверное, бесстрашие, обогнал меня и пошел за оборотником в затылок.

Я тащился позади, ладонь то и дело дергалась к рукояти молота, так хотелось влупить в затылок этому железному болвану. Это что, начало протянувшейся на столетия борьбы между потомственными и пожалованными? Потомственные считают себя лучше уже тем, что у них – порода, они ж от знатного производителя, пожалованные молча демонстрируют размер мускулов, а король балансирует между этими двумя силами, ибо за потомственными – накопленные предками богатства, влияние, земли, замки, а за пожалованными – ум, отвага, сила, дерзание...

Терентон остановился, по лицу двигались темные пятна.

– Все, – сказал он. – Дальше... не останавливайтесь.

Гендельсон тут же встал, как вкопанный в землю железный столб.

– А когда же...

– Увидите, – ответил Терентон коротко.

Я хотел пройти вперед, но Гендельсон уловил мое движение, шагнул, загромыхав железом, пошел, пошел, раздвигая ветви. Каменная стена обрывалась, дальше были видны остатки полуразрушенной башни. От стены замка и до развалин протянулась блестящая дорожка. Она показалась мне застывшей поверхностью воды, потом просто зеркалом, но, когда Гендельсон вступил на нее и пошел, звякая рыцарскими шпорами, я с холодком по всему телу понял, что вижу нечто вовсе не из этого мира...

Мои ноги подгибались от волнения. Я нагнулся и на ходу хотел коснуться поверхности пальцем. В глаза ударил ослепительный свет. Я от неожиданности вскрикнул, выпрямился, но дорожка уже исчезла. Передо мной отчаянно размахивал руками и кричал Гендельсон. Под его подошвами мелькнула крыша замка, а затем далеко внизу поплыла серебристая шкура леса.

Голова закружилась, к горлу подступила тошнота и тут же отхлынула. Мои руки уперлись в упругие стенки. Они подались совсем чуть, тут же отпихнули обратно. Встречного ветра нет, хотя прет нас с приличной скоростью. Гендельсон все борется со шлемом, дрожащие руки пытаются приподнять, там что-то зацепилось, видать, за свиную морду, он все дергал кверху, хотя сейчас как раз бы опустить, отгородиться от всего ужаса...

Под ногами быстро ускользает серебристая равнина, покрытая кочками мха. Энергетическая капсула или магический шар несется со скоростью самолета. Кочки мха разве что для Гендельсона, я летал на самолете, знаю как выглядит лес с высоты десяти тысяч метров... Но если мы в беспилотном режиме, то и прибудем на такую же точно площадку. Это словно кабинка фуникулера. Только этот фуникулер включается на время парада планет... Значит, надо отдать камень и – спасибо-спасибо, никакого застолья, давайте медаль, и мы отбываем, такие люди везде нужны...

Гендельсон наконец снял шлем, побелел, взвизгнул. Я отвернулся. К счастью, под ногами ровный твердый пол, нечто матовое, но лучше не смотреть, все-таки мы не пернатые, а у обезьяны врожденный страх перед падением с дерева.

Далеко на горизонте начали подниматься серебристые пики гор. Луна освещала их холодно, но любовно. Лед искрился, горел белым огнем. Горы приближались, Гендельсон воскликнул:

– Слава тебе, господи!.. Это Кернель!.. Я вижу Кернель!..

Обручи, что сковывали мою грудь, лопнули, я вздохнул свободнее. Если так, то можно к утру и вернуться... Гендельсон рядом рухнул на колени, пол выдержал эту гору железной скорлупы с нежным сочным мясом внутри, а Гендельсон начал истово и громко молиться, стукаться лбом о силовой пол, все получалось беззвучно, если бы еще и молитву удалось заглушить...

Впереди, как мне почудилось, медленно выросло черное облачко. Оно выглядело, как угольная яма на звездном небе. Нас несло прямо к нему. Гендельсон все еще бормотал молитву, я напрягся, облачко начало разрастаться. Внутри черноты сверкнуло, оттуда докатился тяжелый грохот. Я похолодел, это не грохот, а раскатистый смех – холодный, как ночь, жестокий.

Гендельсон молился громче, я пощупал рукоять ножа, потом – молот. Пальцы вздрагивают, черное облако уплотнилось, по бокам разрослись черные крылья, настоящие крылья, как у летучей мыши, сформировалось тело, человеческое, голова увенчана рогами, на месте глаз свернули две багровые звезды. Гендельсон вскрикнул:

– Господи, прими душу мою...

В руках крылатого великана появился огромный черный меч с изогнутым лезвием. Лезвие расширяется к концу, лунный свет заиграл на металле, синеватом, усыпанном звездными искрами.

Крылья сделали два небрежных взмаха, черный с крыльями завис перед нами. Могучие руки начали поднимать меч. Теперь я отчетливо видел лицо: человеческое, чисто выбритое, но лучше бы это оказалось лицо зверя: на этом лице отпечатались все пороки, все мерзости человеческой натуры. Толстые чувственные губы изогнулись в презрительной усмешке.

– Смертные... Осмелились?.. Значит – уже наполовину мои!.. Ха-ха! Сейчас будете моими целиком...

Гендельсон молился и крестился, я схватил молот и швырнул в великана. Молот описал короткую дугу и вернулся в мою ладонь, даже не приблизившись к черному ангелу. Я с криком отдернул ладонь, раскаленная рукоять обожгла пальцы.

Меч великана падал со страшной скоростью... вдруг лязг, злобный вскрик. Нас озарило ярким радостным огнем, словно в квартире вспыхнула столамповая люстра. Лезвие черного меча ударилось над самыми нашими головами о сверкающий радостными искрами светящийся меч. Его держал в обеих руках белый ангел с распахнутыми лебедиными крыльями.

– Господи! – вскричал Гендельсон. – Ты услышал мои молитвы!

Слезы текли по его жирным трясущимся щекам. Черный ангел взревел злобно, вскинул меч и обрушил на светлого. Тот парировал удар, хоть и с трудом. Черный перехватил меч обеими руками, нанес удар снова. Светлый подставил сверкающее лезвие. Его руки тряхнуло, я услышал стон, как будто застонало само небо.

Черный захохотал, начал безостановочно наносить удары. Светлый парировал с трудом, его шатало, он начал задыхаться. Черный вскричал победно:

– Ты проиграл!

– Еще... нет... – ответил светлый, задыхаясь.

– Ты проиграл!.. Изначально!

– Нет, – ответил светлый хрипло. Я увидел его полные отчаяния глаза. – Нет... бой еще...

– Проиграл! – закричал страшно черный. Лезвие меча с такой силой обрушилось на светлого, что сверкающая полоса с легким звоном переломилась. Черное железо ударило светлого в грудь. Тот закричал в смертной муке. Из глаз ударили снопы огня, нас тряхнуло, Гендельсон жалобно кричал, ветер ударил снизу. Я чувствовал себя так, словно лифт, в котором еду, вдруг оборвался, ноги отрываются от пола...

– Господи! – слышался рядом истошный крик. – Спаси и помоги!

Внезапно в магическую капсулу ворвался злой холодный ветер. Он снизу задувал в штанины, вырвал из-под тугого пояса рубашку, задрал кверху и колотил по лицу, стараясь накрыть с головой. Мелькнули огромные руки светлого ангела. Он обхватил наш шар и падал вместе с ним. Черный летел сверху, я увидел его горящие торжеством глаза и занесенный над головой меч.

Снизу стремительно выросли темные вершины деревьев. На миг показались пиками заснеженных гор, так ярко залиты серебряным светом луны, затем треск веток, сильный удар. Я покатился по склону, ударился о твердое, меня отшвырнуло, ударился снова. Цепкие клешни ухватили за бедра, больно сжали.

Прямо передо мной темная земля, значит – я вишу мордой книзу. Если повернуть голову, там залитый лунным светом лес. Редколесье, свет легко проходит до земли, а где просвечивает сквозь ветви, там на земле расстелено призрачное кружево. Клешни не совсем клешни, а развилка старого клена. Втиснуло с разгону так, что едва высвободился, оба ствола с облегченным кряхтением сдвинулись на прежние места.

Саднит плечо, гудит голова, во рту солоноватый привкус. Выплюнул, слюна совсем темная. Правая рука немилосердно болит, от плеча до локтя черная, то ли в крови, то ли грязь. Молот на поясе, нож тоже уцелел, а меч я же оставил со всеми доспехами. Насколько помню, во время схватки ангелов нас стремительно относило в сторону от маршрута. Кажется, на юг. А если так, то не значит ли, что дьявол начал претворять в жизнь свой гроссмейстерский план?

Постанывая сквозь зубы, я начал карабкаться вверх. Глаза уже привыкли, хорошо различаю посеребренные стволы деревьев, темные кусты с блестящими поверху листьями. Вообще-то разумнее вниз, там ручьи, реки, возле рек – люди, но инстинкт или человеческое упрямство заставили переть по крутому склону вверх. Сейчас надо определиться, куда меня забросило, а потом по прямой пробираться в Зорр. Накаркал, сказал Лавинии, что обернусь за сутки... Никогда нельзя такое брякать, черт услышит и тут же подгадит...

– Лавиния, – прошептал я. – Никакие дьяволы меня не остановят!.. Я иду, бегу, лечу. Жди... только дождись меня. Только дождись...

Ноги скользили на косогоре, я задерживал дыхание. Настороженные, как у зверя, уши уловили человеческий голос. Деревья раздвинулись, на залитой лунным светом поляне железная фигура на коленях громко взахлеб молится, то вскидывая залитое слезами лицо к закрытому темными кронами небу, то роняя голову на грудь, а то и припадая к земле, что с таким брюхом совсем непросто.

– Ага, – сказал я, – ну ладно... Уцелел, железяка.

Он резко обернулся, на толстом мясистом лице быстро промелькнули страх, изумление, даже облегчение, он сказал быстро:

– Возблагодари господа, несчастный!

Я удивился:

– За что?

– Несчастный, – сказал он возмущенно, – он подарил тебе жизнь!.. Значит, тебе еще предстоит что-то сделать...

В лунном свете лицо его бледнее, чем у вампира, но все равно выглядит лучше меня. Хоть дорогой плащ изорвало в клочья, зато шлем и доспехи сохранили жирное тело от ушибов и переломов. Доспехи, которые Терентон требовал снять, как раз и спасли. С таким рыхлым телом от этой жирной свиньи осталась бы только раскатанная лепешка. Или пятна слизи на деревьях, камнях и по всему склону. Даже меч при нем, вон на земле рядом, даже перевязь цела. Значит, сам снял, а то с таким грузом с колен не встанет.

Я сказал зло:

– Я знаю, что мне делать. Поскорее понять, где я рухнул... и как можно быстрее вернуться обратно.

Он вскрикнул:

– А камень?

– Это было поручено вам, сэр Гендельсон, – отрезал я. – У меня... несколько другие дела. Да и не успеть в далекий теперь Кернель... до прихода Карла.

Он сказал возмущенно:

– Да, но... вы все равно должны идти со мной!

– Это уж фигу, – ответил я грубо. – Этого не было сказано.

Я повернулся, смотреть на эту жирную рожу гадостно даже в лесу она не потеряла своей надменности, а Гендельсон закричал испуганно:

– Но... вы не можете вот так уйти!

– Почему? – спросил я грубо. – Вам идти в Кернель, это... насколько я понимаю... отсюда прямо на юг, а я иду обратно в Зорр.

Он поднялся с колен, глаза его смерили меня с головы до ног. На лицо вернулось надменное тупое выражение богатого вельможи. Поднял перевязь с мечом, пальцы неумело забросили через голову, дома явно эту свинью одевает десяток слуг, выпрямился, голос из испуганного и дрожащего стал презрительным:

– Что ж, идите, сэр Ричард. Отпускаю.

– Спасибо, – ответил я саркастически. – Хотя я не нуждаюсь в ваших разрешениях.

– Идите, – повторил он надменно. – Ая выполню свой долг перед Зорром.

Я повернулся и пошел прочь. Когда обернулся, его на поляне уже не было. Между деревьями мелькнули лохмотья роскошного плаща. Звучно хрустели на земле ветки, будто по ним шагала статуя командора. Я понаблюдал чуть, еще дважды между деревьями показалась тень, затем сопение утихло, удалился и растаял даже треск веток под грузным телом.

– Чтоб ты сдох по дороге, – сказал я искренне. – Чтоб ты утоп в самом грязном болоте, жирная скотина!