"Ричард Длинные Руки – воин Господа" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 13

Конюх вывел коня, заставил пробежаться по кругу. Двое оружейников старательно проверяли мои доспехи. В воротах показался светловолосый рыцарь, увидел меня издали, просиял, мне стало неловко, ибо он бросился ко мне с искренней любовью и преданностью большого молодого щенка.

– Мой господин! – воскликнул он счастливо. – Я слышал, что вы снова побывали в опасном походе, откуда привезли чудесное оружие! Сейчас над ним четверо священников служат круглосуточную мессу, зато потом...

– Да-да, – прервал я. – Сигизмунд... Я снова влез в очень опасное предприятие. На этот раз я мог бы взять тебя...

Он тут же опустился, нет, с железным грохотом рухнул на колено с таким жаром, что земля вздрогнула. В глазах заблестели звезды.

– Господин, располагай мною!

– Очень опасное, – повторил я. – Ты не говори «да», пока не услышишь, в чем дело...

– Опасности? – воскликнул он. – Нечисть на пути? Кровавые раны, пот, испытания?.. Так о чем же еще может мечтать мужчина, как не о подвигах?

Я покосился на Беольдра, тот придирчиво наблюдал, как готовят мне доспехи. Беольдр перехватил мой взгляд, чуть приподнял и опустил плечи. Он уже понял, что я хоть почти ровесник Сигизмунду, но в чем-то странном намного старше, мудрее и даже умудреннее.

– Опасностей ты не страшишься, – сказал я осторожно, – но там хуже, чем опасности. Мы заберемся довольно далеко в южные земли, где сейчас власть захватила Тьма. Там... нечисть! И не просто нечисть, которую можно мечом или топором, но и та, которая незаметно забирается в души, отравляет, поворачивает все так, что друзья начинают казаться предателями, а враги – друзьями...

Щеки конта слегка побледнели, но он ответил твердо:

– Но если цель благородна, то что наши жизни?

Беольдр, что молча следил за разговором, подошел, шагая как статуя Командора, прорычал ласково:

– Спасибо, сынок... Дик, бери его. Этот львенок вырастет львом... если, конечно, ему дадут вырасти.

Я кивнул.

– Хорошо, Сиг. Поедешь. Но учти, я предупредил! Выезжаем на рассвете, иди готовь коня, доспехи, оружие. Отоспись!

Беольдр взглянул вслед осчастливленному Сигизмунду, тяжело вздохнул. На суровое лицо набежала тень, оно стало злым и неприветливым.

– Какой... был, – сказал он с едва сдерживаемой яростью, – какой... ах, сволочи!

Я тоже посмотрел вслед молодому рыцарю, спросил с тревогой:

– А что с ним?

Беольдр бросил в мою сторону злой взгляд.

– Да ладно, тебя это не касается.

– Касается, – отрезал я. – Я беру его в опасное путешествие. Мы должны доверять друг другу! А после ваших слов, ваша милость, извините... но я, видимо, его оставлю.

Беольдр отрезал еще злее:

– Я же говорю, что это касается только его, а не тебя!

Я поклонился.

– Простите, ваша милость, мне нужно идти. Возможно, я еще успею кого-то подобрать в спутники.

Он зло скрипнул зубами, проговорил нехотя:

– Ладно, погоди... Я ж говорю, это касается только его. Он приехал откуда-то совсем из глуши. Ты его перехватил, когда он только-только выехал из родового гнезда! А когда ты победил его и велел ехать в Зорр, он так и сделал, но... чистая душа!.. несся со всех ног, истощал по дороге, коня едва не загнал, все стыдился, что никак не приступит к службе... Есть люди, которые очень щепетильны в этих делах, я их очень уважаю...

– Я тоже, – сказал я.

Он сердито сверкнул глазами, продолжал:

– В Зорр прибыл, едва держась на ногах, оборванный и голодный. Конь под ним светил ребрами. Ну, а у нас, как назло... да-да, что пошло во зло, была целая неделя без приступа! Молодые рыцари от безделья не знали, чем заняться. Пятеро лоботрясов как раз поднимались на высокую башню, пригласили на крышу и этого деревенского простака. Там один взял да и кинул вниз горсть золотых монет и сказал, что, кто прыгнет за ними и быстрее всех принесет хоть одну сюда наверх, тому он отдаст свои доспехи и своего коня. Ну, эти лоботрясы начали делать вид, что собираются прыгать...

– Бог ты мой, – прошептал я, уже догадываясь.

– Вот-вот, – угрюмо сказал Беольдр. – Этот простак тут же поспешно прыгнул, чтобы опередить других. Там подхватил монету и бегом поднялся по ступенькам... Сам понимаешь, все раскрыли рты. Но все перед этим побывали в таверне, вино туманило мозги, как-то решили, что просто повезло. Правда, доспехи и коня пришлось отдать...

– Слава Богу, – выдохнул я, – то-то я заметил, что конь у него в такой богатой попоне...

– Это еще не все, – сказал Беольдр несчастливым голосом. – Они пошли по стене дальше, пока не пришли к башне, что прямо над рекой. Там глубокие омуты, там вообще опасно. Стали говорить, что там на дне огромная жемчужина, хорошо бы ее достать, а обратно легко вскарабкаться по стене... Это по отвесной стене, представляешь? Там паук не взберется. Только сказали, как этот простак прыгнул прямо в железных доспехах! Все решили, что он утонул, но тот все же вынырнул, показал в ладони крупную жемчужину, после чего легко, как белка, взбежал по стене обратно. Все смотрели, как на чудовище, но гордость не позволила признаться, что дурачились... Да уже и не только гордость, конечно. Уже испугались, я с ними потом переговорил, сволочами!

Я слушал, чувствуя приближение чего-то нехорошего.

– Бедный простодушный Сигизмунд!

– А на обратном пути, – сказал Беольдр несчастным голосом, – люди Карла решили попробовать какую-то особую катапульту. Подвезли ее поближе к стенам, швырнули не камень, а глиняный горшок с горячей смесью. Наши стрелки мигом раздолбали и катапульту, и стрелков, но горшок все равно упал на крышу конюшни и поджег. Ветер дул в нашу сторону, подойти невозможно. А один из молодых оболтусов сказал Сигизмунду, что если тот сумеет вбежать вовнутрь и выпустить оттуда коней, то пусть себе выбирает любых... Ну, Сигизмунд бросился в огонь, разбил ворота, вывел всех коней, а на нем не сгорело ни единого волоска! Вот тут-то всех и тряхнуло... Я как раз прибежал, видел, как рыцарь Денс Гарт пал перед ним на колени, умолял простить за дурацкие розыгрыши, идиотские шуточки... мол, никто же не знал, что на нем такая святость... Я сказал со злостью:

– Догадываюсь. Ох, догадываюсь!

– Не знаю, о чем ты догадываешься, – сказал Беольдр свирепо, – но я видел, как побелел Сигизмунд, с каким ужасом оглянулся на пылающую конюшню. Набежала уйма народу, но все равно удалось лишь не пустить огонь дальше, а конюшня все равно сгорела. Сигизмунд пытался поднять одну вещичку, что блестела среди углей, тут же с криком отбросил, а на ладони, не поверишь, вот такой волдырь! А до этого он спокойно брался за раскаленные докрасна засовы!.. Понимаешь, он верил всей душой и сердцем, страшился не огня или земли, а страшился показаться недостаточно быстрым, недостаточно усердным. Он не думал о себе или своем теле, он безоговорочно верил этим идиотам... и у него все получалось!.. Но теперь он испуган. Дик. Понимаешь, он теперь никому не верит и всего боится.

– Из крайности в крайность, – пробормотал я. – Из меня, конечно, психотерапевт хреновый. Точнее, никакой. Но я возьму его... не потому, что буду лечить его душу... Ваша милость понимает, какой из меня лекарь, зато его никто не лягнет здесь.

Беольдр возразил:

– Здесь никто не посмеет обидеть, он всех напугал до икоты!.. Но ты забери его, чтобы он этих гадов не видел. Когда епископ узнал про случившееся, он на всех рыцарей, что так шутили, наложил жесточайшую епитимию. Это ж какого человека, сказал он, потерял наш Зорр! Человек с такой неистовой верой мог и войска Карла отбросить назад, и войну всю выиграть, да и вообще... Давно не встречали человека такой неистовой силы благодаря чистоте души и детской вере!.. А теперь Сигизмунд страшится собственной тени. Отправляясь с тобой, он, понятно, еще больше увязнет в неверии и нечестии...

– Почему? – спросил я автоматически, тут же понял, прикусил язык.

Беольдр взглянул хмуро.

– Понял, да?

Солнце едва-едва позолотило облачко над горизонтом, когда моего коня вывели из конюшни. Огромный, могучий, он мотал головой, двое дюжих конюхов едва удерживали под уздцы. Я спустился с крыльца, тоже огромный, в доспехах, похожих на скафандр для погружения в Марианскую впадину. Еще двое услужливо подкатили колоду, поставили ее стоймя.

Я погладил коня по умной вытянутой морде, зашел с другой от колоды стороны. В походе вряд ли на каждом шагу седальные камни или эти колоды, так что... Конь напрягся, когда я вставил ступню в стремя, я ухватился за луку седла, оттолкнулся от земли, чувствуя себя волейболистом у сетки, которому надо поставить блок, мышцы затрещали, но сумел воздеть себя в седло.

Конь с шумом выпустил воздух. Из легких.

Мне подали копье, я принял и держал острием кверху, так принято, выброшу в ближайшем же лесу. Или сразу за воротами. Послышался цокот копыт, из-за строений выметнулся легкий с виду конь Сигизмунда: сам всадник сидит красиво и гордо, рыцарское копье даже не подрагивает в такт скачке.

Этот конт Сигизмунд, мелькнула у меня ироническая мысль, странная помесь аристократичного ребенка и крепкого крестьянского чада, что взращен на деревенском молоке, сметане, сливках, отсюда эта свежесть кожи, чистый румянец, а также по-крестьянски широкие плечи и могучее сложение лесоруба.

Он посмотрел на меня влюбленными глазами.

– Я ночь не спал, сэр! Все торопил этот сладостный миг...

Беольдр усмехнулся:

– Врешь. Трусил небось, что передумаем. Пусть счастье вам сопутствует!

– Сэр, – сказал Сигизмунд счастливо, – это уже вот счастье! Наконец-то подвиги, я так мечтал... но какие подвиги в нашей глуши? Пока сэр Ричард не послал меня в суровый Зорр... И вот сейчас – самый счастливый день моей жизни!

– Или несчастный, – проворчал я. – Готов?

Из костела вышли священники. Глаза Сигизмунда округлились, узнал епископа, высших иерархов инквизиции. Даже побледнел, а губы зашевелились, словно перебирал грешки. Впрочем, откуда у него грешки, явно благодарственная молитва, хвала Господу, его ангелам...

Священники благословили нас, Сигизмунд все порывался слезть и встать на колени. Отец Дитрих перекрестил меня особо, его острые глаза все искали крестик на моей шее, но я в железном доспехе сижу по самые уши, даже голова накрыта железом.

Мой великанский конь нес меня с легкостью, хотя на мне пудика два тесного железа. Вообще-то я не знаю, сколько в пудике кэгэ, но чувствую, что многовато. Хотя я на голову выше Сигизмунда, однако самое тяжелое, что я носил – это зимнюю куртку с капюшоном, а вот таким летом – джинсы и гавайку. Сейчас же в железе весь, даже шлем с настоящим забралом.

Дождь пошел с ночи, какой-то не летний, что налетает как буря и так же быстро исчезает, оставляя небо чистым и голубым, траву вымытой и зеленой, а воздух посвежевшим и свободным от пыли. Сейчас небо затянуло почти осенними тучами, дождь стучит по листьям, монотонный, гадкий, а я без зонтика, я не под крышей автобуса или в надежном метро, даже не прячусь в ближайшем подъезде, как у нас принято, я еду открыто под этим бесконечным дождем, с неба по мне мелко стучат капли холодной воды, а когда задеваю ветки, с них злорадно обрушиваются целые водопады.

Впереди двигается Сигизмунд, этакая металлическая глыба на блестящем, как тюлень, коне. И сам блестящий, холодный, как морской валун, пролежавший на берегу миллионы лет, омываемый водой дважды в сутки. А вот от меня через все щели доспехов с чайни-ковым свистом вырываются струйки пара. Ну, почти со свистом. Я промок до костей, у себя на Тверской уже бы продрог, но здесь, в этой железной скорлупе, разогрелся так, что, не охлаждай меня дождь...

Тело зудело и чесалось, я с ужасом вообразил полчища злобных блох, что забрались под железо. И сразу же зуд стал совсем невыносимым.

Из-за мелкой дымки лес казался в тумане. Ближайшие деревья я видел четко, а дальше все тонуло в таинственной и страшноватой зеленой кисейности. Во время дождей все звери сидят в норах, ибо капли прибивают к земле запахи и приглушают звуки. Можно пройти в трех шагах от добычи и не учуять ее. Правда, олени тоже не бродят в дождь по той же причине: можно сослепу выйти прямо на хищника. Даже птицы забились, в гнезда, спрятались в дуплах, сидят молча. Чего петь, дождь все равно приглушит любую песню, Да и какая дура полетит под дождем на страстный зов.

Даже привычный звонкий или глухой стук копыт сейчас растворился, и мне показалось, что Сигизмунд двигается впереди совершенно бесшумно. И весь он, слегка размытый в моросящей мгле, не человек, а призрак... Призрачный всадник на призрачном коне...

Он поглядывал вопросительно, наконец восхитительно покраснел, как юная девушка, не видавшая современной России:

– Сэр, вы сказали... нам предстоят свершения на юге?

– Ага, – ответил я.

– Но мы... там север!

– Ага, – повторил я и подумал, что пора бы разнообразить словарный запас всякими «ну» и «в натуре». – Сперва заедем к соседям. Король Шарлегайл сказал что только король Арнольд знает, где спрятаны... где упрятаны доспехи святого Георгия.

Сигизмунд испуганно икнул, долго молчал, а когда заговорил, в его голосе звучали страх, благочестие и суеверный ужас:

– Милорд... Я даже боюсь и подумать... поверить...

– Да-да, – подтвердил я. – Те самые. А что не так? Привезли же мы мощи святого Тертуллиана?.. Не все так просто, как ты думаешь, Сигизмунд. Все намного проще...

Я снова поймал себя на том, что обращаюсь с ним, как с ребенком, хотя он если и моложе меня, то на пару лет, вряд ли больше. Но, как в той поездке в колхоз на уборочную, мы чувствовали себя намного старше и умудреннее деревенских ровесников, так и сейчас я чувствовал на себе груз лет Ренессанса, раннего капитализма, социализма, построения царства Божия в отдельно взятой стране, затем снова какого-то странно разгульного капитализма.

Деревья все утолщались, узловатые ветви красиво простирались во все стороны. Мощные наплывы на стволах – откуда такое только берется, – но нет засохших или засыхающих деревьев, что так часто попадались на пути, даже нет упавших и гниющих стволов, нет безобразных коряг, похожих на колдующих ведьм...

Мне казалось, что еду по ухоженному парку. Или по лесу, где деревья никогда не болеют и не старятся. И трава. И кустарники, что растут так аккуратно, словно их высадили такими вот кучками.

В полдень, когда я совсем ошалел от жары и обливался потом, мы сделали крохотный привал, дали отдохнуть коням, перевели дух сами. А потом снова тряска неудобном седле. Я стремился за первый же день, пока никто не мешает, отъехать подальше.

Небо стало угрожающе багровым. Я устал, как пес, что полдня бегает по лесу, выкладываясь на всю катушку а потом, оказывается, надо еще и домой. Но я тащился из последних сил, пока не усмотрел мелкую тихую речушку, могучие раскидистые деревья, массу сухих сучьев.

Кроваво-красные лучи закатного солнца высветили песчаный берег с редкой жесткой травой. Мы расседлали коней, я привязал к их мордам сумки с овсом, Сигизмунд принялся разводить костер. Я разделся, осторожно ступил в прохладную воду, застонал от наслаждения. Казалось, пот начал вымываться не только из распаренных пальцев ног, а и из всего тела.

Сделал шаг дальше, ступня нащупала мягкое, со дна поднялась коричневая муть. Когда вошел в речушку до колен, вода из прохладной стала странно теплой, как обычно бывает в неглубоком и хорошо прогреваемом солнцем болоте, хотя, как мне чудится, на глубине должно быть все наоборот...

Мясистые листья кувшинок закачались от волны. Лягушки злобно уставились выпуклыми шарами, некоторые припали к листьям белесыми животами, другие же, напротив, приподнялись на всех четырех, угрожающе выгибая спины.

В двух шагах забурлила вода, словно на дне прорвало нефтепровод. Вместе с пузырьками воздуха выплескивалась черная жидкость отвратительного вида и запаха. Вздыбилась масляно-блестящая спина, словно у огромного тюленя, а голова зверя начала подниматься прямо передо мной.

Я безуспешно пытался нащупать на голом пузе молот, даже замахнулся, а в другой руке держал перед собой несуществующий меч острием вперед – до чего Уже привык, ну прямо боец, герой. Вода продолжала бурлить, затем зверюга, явно рассматривавшая меня из-под воды, решила не рисковать, раз я в такой странной стойке, и снова ушла под воду.

Сигизмунд сказал обеспокоенно:

– Милорд, а не перенести ли костер от воды подальше?

– Стоит ли? – усомнился я. – Я слышал, что огонь всех зверей отпугивает.

– А у нас огнем приманивали рыбу, – сообщил он. – Вот такую!

Я посмотрел, ответил:

– Да, лучше перетащить.

Пока я одевался, он начал сгребать угли и переносить повыше на берег, задумчиво посматривая на лес, на высокие деревья, обронил:

– Правда, я слышал про лесных зверей, что тоже выходят только на огонь...

– И еще я слышал, – добавил я ему в тон, – что есть рыбы, которые лазают по деревьям...

Он засмеялся:

– Вот это точно враки!

– Правда, – ответил я серьезно. – Сам видел.

– Где ж такие рыбы живут? – изумился он.

– На юге, – ответил я. – На самом дальнем юге.

Ответа не последовало.

Я посмотрел на него, краска медленно сходила с его щек. Я запоздало вспомнил, что здесь не то что телевизора, даже простых фотоаппаратов все еще нет, и «сам видел» означает только одно: был там и видел собственными глазами.

– У меня... – сказал я медленно, – это... ну... видение как-то было... Видел, как наяву... Только осталось руку протянуть!

Он с облегчением вздохнул, кровь вернулась в щеки.

– Видения, – проговорил он с откровенной завистью, – а я жил в таком медвежьем краю, что ничего не видел, кроме высоких сосен... А у нас они особенные! В пять обхватов, стоят так плотно, что боком не протиснешься... Так и жили мы, не видя других людей. Хорошо, у отца были книги... Сам он читать не умел. Вообще думаю, что не с собой привез, а кого-то ограбил... Больно не похож на книгочея. А читать меня мама научила... Странные книги! Вроде бы старинные сами по себе а в них о еще более давних временах...

Мы сидели у костра, подбрасывали веточки в огонь, слушал его неторопливый рассказ, полный ахов и детского удивления по поводу того, что он вычитал. И хотя говорил только о подвигах, сражениях, перед моими глазами вырисовывалась немножко иная картина.

Люди пришли в эти земли вовсе не из-за жажды приключений, как они расписали в своих хрониках, а просто бежали под натиском более сильных племен и народов. И пришли сюда не племена, как опять же высокопарно написано в хрониках, а остатки уцелевших, растерявших родню, друзей, даже знакомых. На новых землях, достаточно суровых и бедных, если сравнивать с югом, они селились далеко друг от друга, не чувствуя привязанности или даже необходимости держаться вместе.

Так возникали племена, раздвигали границы, пока не соприкоснулись, не начали спорить из-за пастбищ, обрабатываемой земли. Появились группы вооруженных людей, что защищали племя, а потом, окрепнув, они начали нападать на соседей. В результате появились крепкие здания из камня, куда в случае необходимости можно было укрыться всем, а еще позже крупные селения начали обносить заборами. Сперва частоколом, а потом каменной оградой.

Долгое время люди даже не замечали, что эти земли все-таки уже заселены. А если и замечали, как замечают прыгающих по дороге зайцев, как видят стада лесных оленей или свиней, то кто станет считаться с правами зверей на эту землю? То же самое и с эльфами, гномами, троллями, кобольдами. Их видели очень редко, а когда видели, не упускали случая метнуть стрелу или бросить топор.

Правда, потом узнали, что в лесах и горных долинах эльфы создали богатое и могучее королевство, но тем более их надо перебить, а богатства разграбить, ибо не дозволено оленям, лесным кабанам и всяким эльфам владеть тем, чем имеет право владеть только человек.

Вот тролли же не владеют, хоть и троллей тоже надо перебить, как и всяких гномов, кобольдов, огров, гоблинов...

Самой большей опасностью были, конечно, огры жуткие великаны. Жили в пещерах, что, однако, не привычные пещеры, а наподобие муравьиных ходов источивших древние горы во всех направлениях. Когда-то в них добывали руду древние кобольды, руду выбрали, а шахты и огромные пустоты остались. Огры только приспособили их для себя, кое-где расширили. К счастью, огры жили поодиночке, но на беду их нельзя было застать в пещере, выкурить или задушить дымом: все пещеры были проходными. И огры могли уйти и внезапно появиться со спины, и дым свободно рассеивался по тысячам пещер без всякого вреда.

Королевство эльфов довольно быстро пало под неудержимым натиском людей, что были во много раз слабее. Это признавали все. Бежавшие эльфы основали в дремучих лесах и труднодоступных горах новые королевства. Но эти островки уже не могли равняться с былой империей. Обозленные герои-эльфы в одиночку уходили в леса, где сражали всякого встречного человека, будь это странствующий рыцарь, дровосек или женщина, вышедшая в лес за хворостом или ягодами.

Но пали и эти герои. А могучие маги эльфов отступили перед странной мощью, что несли в себе священники, монахи, аскеты, проповедники, даже богословы.

Эльфы, гномы, огры, подумал я невесело. Ладно, все мы знаем, что были две ветви: неандертальцы и кроманьонцы. Считается, что несколько десятков тысяч лет жили обособленно, но в конце концов кроманьонцы истребили неандертальцев. И вот мы – потомки этих кровожадных тварей, что перебили родных братьев... просто так. Но есть предположения, что неандертальцы не погибли так уж все. Многие ушли в леса, горы и там дали то, что теперь мы называем эльфами, гномами, ограми, троллями, гоблинами...

Сигизмунд внезапно умолк, приложил палец к губам. Я застыл, не шевелясь, только следил за ним глазами. Он сделал мне знак чуть-чуть повернуть голову, но не вставать и не хвататься за оружие.

Из темноты, где обрывался освещенный круг, смотрели два глаза. Огромные, как автомобильные фары, только желтые и не такие яркие. И почти на таком же расстоянии один от другого. Лунный свет пробивался сквозь тучи слабо, оставалось впечатление огромной, как танковая башня, головы, с плитами и выступами. Внизу на миг распахнулось багровое жерло, я содрогнулся при виде двух рядов жутких зубов, за ними виден сужающийся пурпурный туннель, со всех сторон обсаженный слизью и припухлостями.

Луна задвинулась во тьму, мы видели только два глаза, что наблюдали уже с нечеловеческой злобой. Я услышал урчащий звук, но не понял, то ли рычит у чудовища в животе, то ли во мне, или же Сигизмунд нагнетает в себе нечестивую ярость берсерка.

Я тихонько протянул руку к молоту. Глаза погасли, некоторое время оставалось ощущение близости к огромной массе плоти, затем исчезло. Я медленно встал уже с молотом в руке, всмотрелся в темноту.

– Что это?

– Это порождение южных земель, – проговорил Сигизмунд. Он побледнел, губы прыгали, но был явно счастлив, что не струсил, не ударил передо мной, сюзереном, лицом в грязь.

– Далеко же оно забралось, – заметил я тревожно.

– На юге водятся другие звери, – сказал Сигизмунд, я хотел возразить, но подумал про слонов и бегемотов, их не встретишь на среднерусской равнине, а Сигизмунд добавил поучительно: – К тому же нечестивая жизнь порождает чудовищ.

– Может быть, – сказал я вслух, – там радиация повышенная. Или что-то в траве такое... Непонятно, почему ушло? Ей нас на один зуб.

Сигизмунд подумал, предположил нерешительно:

– А если у этого зверя только голова большая? А сам крохотный... Хотя нет, задница должна быть такой же, для противовеса.

– И лапы толстые, – добавил я. – Иначе подломятся. И брюхо, иначе не прокормишь.

Сигизмунд вздохнул.

– Да, завтра увидим.

Я подумал про динозавров, у которых головки совсем крохотные, но этот закон непропорциональности, похоже, работает только в одну сторону. Зверей с маленькими головками и большими туловищами уйма, а вот наоборот...

– Увидим, – согласился я. – Интересно, как они с хозяевами этих земель, эльфами да гномами? Люди еще могут за каменными заборами отсидеться, но эльфы да гномы и спят, говорят, часто просто в траве. Если такое наступит...

Сигизмунд возразил почтительно, но твердо:

– Хозяин – человек! Всюду.

– Не горячись, – сказал я миролюбиво. – В нашем королевстве поступали по-другому. Мирно продвигались на чужие земли, занятые якутами да эскимосами, селились, торговали, ходили друг к другу в гости. Эскимосы да чукчи учили людей рыбу да тюленей ловить, а люди их – пшеницу сеять да водку из нее гнать... Нет, гнать так и не сумели научить, но пить научили. А потом пошли браки, дети-полукровки, а теперь в тех краях уже и не разберешь, кто человек, кто эльф... тьфу, чукча.

Сигизмунд с недоверием качал головой:

– Дивные у вас земли.

– И люди дивные, – согласился я. – Это называется политкорректностью. Если ты увидишь, к примеру, у человека на носу бородавку, то никогда не заговоришь даже о прыщах. Это для того, чтобы все люди, эльфы, гномы, негры, бушмены не чувствовали разницы в обществе. И чтобы могли селиться и жить бок о бок даже в одних домах, не замечая разницы...

Сигизмунд недоверчиво хмыкал, я слышал, как шелестит в темноте за чертой света одеяло, трещат ветки под его молодым, но тяжелым телом. Я собирался лечь ближе к костру, как вдруг с той стороны костра раздался красивый задумчивый голос, полный музыкальности и изысканности:

– И где же такие земли, сэр странник?

Я напрягся, пальцы коснулись рукояти молота. Некоторое время в напряжении всматривался в пляшущее пламя, перед глазами были только прыгающие к небу искры. Потом сообразил, что меня могли бы достать стрелой, это Сигизмунд лег правильно... где он сейчас, подкрадывается ли к затаившимся эльфам...

– Есть такие земли, – ответил я. – Добро пожаловать к костру, благородные эльфы.

Из-за огня вышли двое в зеленых плащах. Капюшоны надвинуты на брови, оба эльфа выглядят высокими, но только из-за удлиненных пропорций, а так мне до середины груди, не выше. Оба – типичные шпионы Средневековья, но когда один откинул капюшон, золотые волосы рассыпались по плечам, я понял, что шпионами здесь не пахнет. Аристократы в шпионы не идут. По крайней мере, в те времена не шли.

Оба сели у костра в трех шагах от меня по-хозяйски, не спрашивая разрешения. То ли из врожденного хамства, то ли давали понять, кто в лесу главный, мол, сперва – мы, эльфы, потом – медведь, а мы с Сигом в ранге забредших в чащу деревенских коз.

Из чащи вышел, понурясь, Сигизмунд. Вид у него был пристыженный, на поясе болтались пустые ножны. Мне почудилось, что на левой скуле расплывается кровоподтек. Он сел к огню явно вынужденно, на эльфов посматривал с ненавистью.

– Конт Астральм, – назвался первый эльф. – А это мой сердечный друг Гелионт. Вы шумели в лесу, как стадо свиней, мы решили полюбопытствовать...

Я наклонил голову:

– Любопытствуйте, если вы не мусульмане. Ваш друг... это значит, что вы нетрадиционной ориентации?

Он не понял, но я выразительно окинул сердечного друга особым взглядом, при всей политкорректности все же мы глубоко внутри еще те политкорректники, и конт Астральм вспыхнул до корней волос, вскочил, рука метнулась к рукояти короткого меча, но я нагло улыбался, мои пальцы на рукояти молота, метнуть все же успею, и конт, покипев какое-то время, с достоинством сел.

– На выпады человеческих свиней обращать внимание не стоит, – ответил он высокомерно. – Но любопытно, неужели в самом деле существуют такие земли, где живут вот так, как вы изволили прохрюкать?

– Я из такой страны, – ответил я. – Не скажу, чтобы она мне очень нравилась... но все же там любого уважают лишь за его личные качества, а не потому, родился он эльфом, гномом, негром, чукчей или даже чеченом.

Он все еще кипел, рука сжимала рукоять меча. Второй конт, который сердечный друг, успокаивающе опустил ладонь на его кулак. Я увидел и скабрезно улыбнулся. Теперь, когда все примеры крепкой мужской дружбы обгажены, когда все пары героев: Орест и Пилад, Аяксы, – выглядят просто как гомосеки, это крепкое мужское рукопожатие воспринимается только как сексуальный жест.

Неожиданно Астральм высокомерно улыбнулся.

– Мне нравится то общество, – заявил он. – В нем явно правят эльфы!

Я пожал плечами:

– Возможно. Но кто это знает?

Он вскинул длинные загнутые ресницы, в больших глазах вспыхнуло удивление:

– Разве не видно?

– Только по личным качествам, – ответил я. – А говорить о расах, видах, цвете кожи и половых признаках запрещено.

Конт Гелионт проговорил мягким музыкальным голосом:

– Что значит по... «признакам»?

– Это значит, – объяснил я, – что будет казнен тот, кто откажет в приеме на работу, в выдвижении на высокие должности и так далее... тому, у кого не тот пост, цвет кожи, пол, религия или даже сексуальная ориентация. Это значит, что у нас еще те Содом и Гоморра.

Конт Гелион сказал настойчиво:

– Пол? Женщины у вас...

– Наравне с мужчинами, – ответил я. – Избираются королями, императорами. Не наследуют, а избираются. По уму, своим личным качествам, а не по тому, что их прадедушка Рим спас или древней королеве чем-то хорошо услужил.

Конт Астральм сказал Гелионту строго:

– Успокойся.

Тот огрызнулся:

– Ты не понимаешь? Посмотри на него! Видно же, он не врет. Мы умеем распознавать, когда кто-то врет. У них в самом деле так!

– Успокойся – повторил конт Астральм строже. Он коротко взглянул на меня, бросил презрительный взгляд на замершего Сигизмунда. – Я тебе потом все объясню.

– Не нужны мне твои объяснения, – сказал конт Гелионт. Он рывком сбросил капюшон на плечи. Золотые волосы рассыпались по плечам, часть упала на грудь, на спину, локоны достали до земли. У меня перехватило дыхание. Конт Астральм раскрыл было рот, но увидел мой взгляд, понял, что я тоже все понял, захлопнул рот со стуком деревянной шкатулки.

Этот конт, вернее, контесса была не просто ослепительно красивой. В ней удивительно сочетались ум и воля, в крупных серых глазах светилась решительность, выдвинутый подбородок говорил о сильном характере, и вообще мы все с первого взгляда способны отличить умное от идиотского. Так вот, ее красота никак не могла затмить яркого интеллекта, что светился в глазах, проступал в изгибе губ, читался в каждом движении.

– Великий Гейтс! – вырвалось у меня. – Если бы за красоту выбирали... вы бы стали императрицей всего белого света!

Конт Астральм что-то проворчал. Контесса ослепительно улыбнулась мне, костер сразу померк, я видел только блеск ее глаз и зубов.

– Да, – сказала она, взгляд ее проникал мне вовнутрь, – вы не врете... сэр.

– А что тут необычного? – удивился я. – Скоро и здесь будет так. Люди всегда к этому приходят. Сперва войны, драки, потом мир, а затем уже и мирное сосуществование. У нас сразу станет преступником тот, кто помешает эльфу или гному купить дом в центре поселения людей, открыть там лавку или завести коров, стать крупным феодалом, олигархом... э-э... сюзереном, которому одинаково подчинены люди, гномы, негры, эльфы, коммунисты...

Они переглянулись. Конт Астральм после некоторого колебания взмахнул рукой. Из-за деревьев, вышло еще пятеро эльфов. Они сели по ту сторону костра, никто не проронил ни слова, но я расценил их появление как явный знак доверия.

Контесса сказала мне серьезно:

– Мне бы хотелось, чтобы то ваше правление, о котором вы говорите, наступило как можно быстрее.

– Наступит, – заверил я. – Прогресс не остановить. Люди пришли, а это обязательность прогресса...

Конт Астральм проворчал раздраженно:

– Я вижу только одно полезное дело, что люди сделали для нас.

– Какое? – осведомился я вежливо.

– Прекратили наши войны, – отрубил он. – До этого мы постоянно воевали... Нет, когда-то не воевали, но про этот золотой век никто ничего не знает. Мол, было золотое время, все жили счастливо и... не воевали. А потом пришел век серебряный, и начались войны. Или век пришел, потому что начались войны? Словом, воевали черные альвы с бурыми, с альвами гор, с альвами подземелий, а в союзе с ними воевали со светлыми альвами, которым помогали феи лесные и горные, водяные и радужные. Огры, тролли и гоблины обычно стояли на стороне черных альвов, а все народы и племена гномов, дварфов и карликов принимали сторону светлых альвов. Эти войны велись тысячи и тысячи лет, их сперва записывали подробно, но за тысячи лет ничего не изменилось, и вскоре начали отмечать только самые большие сражения... А потом пришли люди.

– А что люди? На чьей они оказались стороне?

Астральм скривился:

– Это у людей такие шутки? Предупреждайте, сэр. Люди, несмотря на свою слабость и мизерность, тут же объявили войну всем. Даже не объявили, а начали вести себя так, словно пришли не в земли, уже занятые могущественнейшими народами, а... ну, как будто эти земли населены только оленями, зайцами, реки – рыбой, а небо – птицами. Если им встречался альв или гном, они стремились его убить точно так же, словно видели напавшего на их жалкое стадо волка!

Я сказал сочувствующе:

– Альвы были сильны?

Астральм сказал зло:

– Они и сейчас сильны!.. Невероятно сильны!.. У них сокрушающая магия... Не пойму только...

– Чего?

– Куда все делось?

– Магия?

– Могущество!.. Раньше от альвов ступить некуда было. Альвами был населен этот мир. Альвы потрясали горами, силой заклятий могли заставить вырасти лес на голых скалах, поднять со дна озера гору или же, наоборот, опустить гору так, что ее вершина зияла бы на большой глубине в бездонной пропасти! Но теперь вместо всего огромного могущества альвов... осталось то, что вы, люди, презрительно зовете эльфами да гномами. Да-да, эльфами и гномами, смешивая в одну кучу действительно гномов, дварфов, карликов, кобольдов, подземный народец. Эх...

В голосе воителя было столько горечи, что уже контесса сказала ему успокаивающе:

– Астральм, не сжигай сердце... Были ведь еще и саги Вольгейда.

– Да все это бред! – возразил он яростно. – И самих саг не было! Только слухи, слухи...

Она возразила:

– Но если слухи хоть чуть-чуть верны...

Я поинтересовался осторожно:

– А что за саги... Вольгейда?

Она отмахнулась:

– Самые из древнейших... что дошли до Первых.

– Первых... кого?

– Первых альвов, конечно. Был найден только один текст, но за тысячи войн он исчез, погибли и все копии... Известно только, что якобы до прихода Первых, первых альвов... или до появления, это не одно и то же, здесь вроде бы уже жили люди. Их города занимали полмира, а крыши домов достигали звезд... Потом чтото произошло, много слухов о пожаре, охватившем мир, о морях огня из-под земли, с небес, о морях, что вскипали и обращались в пар... Теперь трудно восстановить, что было в самой саге Вольгейда, а пересказы на то и пересказы, что все причудливее и причудливее...

Конт Астральм хмурился все больше, в глазах вспыхнула сдержанная злость. Резко поднялся, бросил:

– Мы не будем мешать вам ехать через наш лес. Гелионта, нас ждут! Надо торопиться.

Она поднялась с некоторой неохотой. Я тоже поднялся, еще раньше вскочил и поклонился красивой женщине Сигизмунд. Скула в самом деле покраснела и припухла.