"Ричард Длинные Руки – ярл" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 7

Заинтересовавшись, я приблизился, стараясь не пропустить слов, иногда заглушает громким бренчанием, по мне бы лучше вовсе не играл, так понятнее. Когда он заканчивал рефрен, я потихоньку прошел к сидящим со спины, леди Изабелла с дочками не оглянулись, зато леди Бабетта одарила меня щедрой улыбкой во весь красный чувственный рот, показав свои возможности.

Для послеобеденной прогулки Бабетта использовала губную помаду намного темнее, из-за чего зубки сверкают вообще как молнии в ночи, да и глаза блестят ярче из-за мощно накрашенных загнутых ресниц, которые и так сами по себе могут удержать небольшую ящерицу. Она улыбалась загадочно, наблюдая за моим лицом, а некоторые чувства мы, мужчины, ну никак не научимся скрывать. Наверное, потому, что они подчиняются не такому молокососу, как головной мозг, а намного более древнему и могучему – спинному.

Тот, кто платит, не только заказывает музыку, но и заставляет ее слушать всех остальных, однако леди Изабелла то ли музыканта выбрала хорошего, то ли он сам такой уродился: поет красиво и печально, не чувствуется той суетливости холопов, жаждущих заработать со стола рыгающего феодала жирный кусок. Играет и поет с чувством собственного достоинства, словно прозревает будущее, когда менестрели и барды станут самыми богатыми и знатными людьми на свете, а класс феодалов исчезнет вовсе.

В балладе по-прежнему звенят мечи и льется кровь во имя прекрасных дам, однако менестрель делает акцент не на воинских подвигах, а на терзаниях рыцаря. Любовь к даме вошла в противоречие с верностью сюзерену, рыцарь рвет «белокурые волосы, захлебывается в рыданиях», но в конце концов все же решает, что любовь к прекрасной даме превыше всего.

Я вслушивался придирчиво, все-таки менестрели – это средневековые СМИ, роль которых недооценивалась как в те времена, так и в нынешние. На самом деле именно они, вот такие бродяжничающие от одного замка к другому, и создали рыцарство, выделив его из просто здоровенных мужиков с крепкими кулаками и зычными голосами.

Он посматривал на меня настороженно. Пальцы все медленнее бегают по струнам, наконец, закончив, прижал лютню к груди и церемонно поклонился. Я дважды приложил пальцы левой руки к ладони правой, что в моем исполнении может означать бурные и продолжительные. Леди Изабелла благосклонно кивнула.

– Спасибо, Патрик. Ты в самом деле доставил нам удовольствие.

– Спасибо, – сказала Даниэлла. – Это было прекрасно, Патрик!

Дженифер сморщила носик.

– Неплохо, неплохо… Хотя слишком уж рыцарь плаксивый… И вон та струна у тебя дребезжит!

Кастелян смолчал, лицо оставалось благосклонно неприступным, до разговоров с менестрелем снизойти не счел возможным. Леди Изабелла кивнула так же царственно – державно:

– Спасибо, милый Патрик. Можешь идти… Хотя нет, задержись на минутку!

Он снова прижал лютню к груди, поклонился. Мне показалось, что в сторону кроткой Даниэллы бросил молящий взгляд, однако не промолвил не слова, остался стоять тихо и с достоинством хорошо воспитанного человека.

Леди Изабелла чуть повернула голову в мою сторону.

– Сэр Ричард? Вам тоже понравилось?.. Что-то у вас хмурый вид. Скажите же Патрику свое мнение рыцаря, о которых он слагает баллады!

– Весьма, – изрек я. – Да, весьма.

Женщины переглянулись, а Патрик опасливо смерил взглядом мой рост и длину рук, помолчал, не решаясь усомниться вслух, что такие здоровяки предпочитают слушать звон мечей и крики трупов.

– Это простая песня, сэр, – заметил он наконец. – Герцог Готфрид предпочитал, конечно, героические. А это так…

– О любви, – сказал я.

– О любви, – согласился он несчастливо.

– О неразделенной, – подчеркнул я.

– Да, сэр…

– Сэр Ричард, – напомнил я. – От разделенной любви рождаются дети, а от неразделенной – стихи.

Женщины посматривали с интересом, у Дженифер разгорелись глазки. Менестрель взглянул настороженно.

– Наверное, вы правы, сэр…

– Прав, – отрезал я безапелляционно, – как может быть рыцарь не прав?.. Да еще с таким длинным мечом? Вот что еще… сам понимаешь, что для тебя лучше неразделенная. Что дети? Вон их сколько бегает!..

Он вздохнул.

– Да и песен сколько, а все ли выживают?.. Кроме того, сэр, каждый человек стремится к простому тихому счастью.

– Каждый простой человек, – уточнил я. – А ты точно знаешь, что простой?.. И что твои песни забудут? Если уверен – женись и заводи детей. Если же есть шанс, что хоть какая-то песня выживет, – дай обет безбрачия и воспевай баб-с издали, оттуда они не такие мерзкие. Не важно, какой повод к созданию песни, главное – чтоб получилась!

Он вздохнул, посматривал нерешительно, во взгляде колебание, все еще не знает, как меня понимать и каким принимать, вот такая я богатая натура, многосторонняя, даже это профессиональное брехло или, скажем вежливее, – создатель культурологических мифов еще не врубился и никак не выберет линию.

– Значит, – проговорил он невесело, – мое исполнение не понравилось?

– Почему же, – ответил я искренне. – У тебя прекрасный голос. И на лютне превосходно… э-э… пальцами. Гибкие суставы, как у карманника, чуткий слух. В самом деле, очень хорошо.

Женщины смотрели блестящими глазами, что-то назревает, но пока еще не поняли, а менестрель продолжал всматриваться в мое лицо.

– Тогда… не понравилась сама баллада?

Я пожал плечами.

– Баллада как баллада. Вполне естественная для этого времени.

В его глазах блеснуло удивление.

– Это как?

– Люди мельчают, – сказал я, – а у мелких людей мелкие интересы. Это только в героическую эпоху: сперва думай о Родине, а потом о себе… Но та эпоха прошла, ты очень хорошо и умело показываешь ту грань, на которой балансировал твой рыцарь. У него был выбор: остаться в прежнем мире или перейти в этот, современный. Он решился перейти в современный, когда близость к женщине оценивается выше, чем близость к Отечеству.

Женщины смотрят с непониманием. А на лице Патрика удивление сменилось изумлением, вряд ли он сам так трактовал, потом глаза стали серьезными, на лбу появились вертикальные складки.

– Знаете, я как-то об этом не думал… – проговорил он с уважением в голосе. – Но, действительно, все старые песни о верности, преданности, жертвенности, а современные – о куртуазности. Странно, что вы так хорошо все заметили и ощутили.

Я отмахнулся.

– Не обращай внимания. Просто я реликт того старого времени. Потому и замечаю.

Он вскинул брови.

– Вы?.. Но я бы сказал, что вы очень молоды… Намного моложе большинства здешних рыцарей!

– Дело не в возрасте, дорогой Патрик, – объяснил я великодушно. – Я молод душой, но намного старше в других местах. В смысле в голове. И хорошо понимаю, что рано или поздно человек начинает понимать, что своя рубашка ближе к телу. И вообще пусть другие воюют, а мы тут повздыхаем о бабах… в смысле о дамах. И будем тискать в подворотнях… это такие альковы, жен тех героев, что ушли защищать страну. Будем задирать им подолы и гордиться своей изворотливостью.

Он отшатнулся.

– Сэр Ричард, я ни о чем подобном не пел!

– Запоешь, – пообещал я. – Не сейчас, через какую-то тысячу лет. Даже на пару столетий раньше.

В его глазах появилось нечто вроде опаски.

– Вы… умеете заглядывать в грядущее?

– Только в самое отдаленное, – успокоил я. – Но я не вижу, в какой руке ты держишь фигу в кармане, к чьей жене ходишь, какие у тебя дурные наклонности…

Он бледно улыбнулся.

– Вы меня успокоили.

На женских лицах разочарование, разговор им непонятен, а еще досаднее, что мы с менестрелем разговариваем на понятном нам языке.

Леди Изабелла повторила мягко:

– Спасибо, Патрик. Можешь идти.

Он поклонился и удалился без привычного рыцарского лязга, топота и нарочитого грохота и бряцания, что в этом мире говорит о мужественности и силе шумоносителя. Леди Изабелла заговорила с вопросом в глазах:

– Похоже, вам уже приходилось слушать баллады, сэр Ричард. Вы рассуждаете с таким знанием дела.

Я отмахнулся.

– Да какое там знание! У нас обычно группы атлетических музыкантов бьют в бубен на свадьбах, юбилеях и других праздниках. И вообще я знаю, что коров ведут на бойню под музыку Моцарта… это музыкант из наших земель, а мужчин под звуки национального гимна. В смысле героических песен. Ибо для чего рождаются мужчины, как не для битв и славной гибели?.. Вот-вот.

Дженифер смотрела на меня с отвращением.

– Вы хоть сами понимаете, что нагородили?

– Нет, – признался я честно. – А зачем? Это же светская беседа, как я понял? Во-вторых, я разговариваю с женщинами… вроде бы. Вы так мило щебечете, так мило щебечете, все щебечете, щебечете… Я в восторге от вашего голоса. Меццо-сопрано?.. Нет? Давайте угадаю со второй попытки – контральто?

Она фыркнула и, не отвечая, взяла Даниэллу и леди Бабетту под руки, почти силой оттащила их к краю веранды, полностью игнорируя грубого хама.

Леди Изабелла матерински улыбнулась детской выходке дочери.

– Она еще ребенок. А вы совсем не понимаете мою Дженифер, сэр Ричард!

– Мужчины, – объяснил я доверительно, – только делают вид, что не понимают женщин. Это обходится дешевле.

Она призадумалась на миг, потом в ее устремленных на меня глазах появилось совсем другое выражение. Мне даже почудилось в нем уважение.

– А вы не просты, сэр Ричард.

– Прост, – заверил я. – Вообще все стараюсь упростить, чтобы хоть как-то понять своей ленивой головой. Или понимают не головой, леди Изабелла?

Она слегка раздвинула в улыбке тонко очерченные губы.

– Это смотря кто, сэр Ричард. Вы, рыцари, должны понимать сердцем, не так ли?

Мне почудился опасный для меня намек, потому я жизнерадостно, а-ля простолюдин, засмеялся.

– Как рыцарь – да, сердцем! Как незаконнорожденный – головой. Как простолюдин – седалищным нервом. Он у всех у нас в заднице, но кого-то успевает предупредить, кого-то нет. Как догадываюсь, благородные к нему не прислушиваются… а зря. Он меня не раз спасал!

Она внимательно рассматривала меня темными глубокими глазами, я снова ощутил небольшой холодок по коже, что прокатился с головы до ног и тут же исчез. Выражение ее глаз не изменилось, но я ощутил, что она разочарована.

– Ваша мать, сэр Ричард… кто она?

Я сдвинул плечами.

– Женщина. Красивая женщина.

Она снова чуть раздвинула губы в улыбке.

– Редко когда взрослый сын так говорит о матери. Похвально! Обычно сыновья их считают старухами.

– У нас патриархальный край, – объяснил я. – Уважение к старшим – в крови. Мать для любого в нашем клане, тейпе или корпорации, как ни назови, едва ли не святыня, ибо рожает воинов, дает жизнь!..

– Патриархальный край, – повторила она задумчиво. – Изолированные области… У вас люди не отличаются ли от… простите, если задеваю, от других людей? В смысле которые из других краев?

Я сделал вид, что задумался, сдвинул плечи.

– Да вроде бы нет. Мужчины, правда, наши обычно здоровее, а женщины – красивее. Еще некоторые из наших женщин… ну, как бы это сказать… словом, они могут немножко больше, чем, скажем, здесь. Наша женщина может сбить с ног мужчину, который ей не понравится, только посмотрев на него по-особому. А так все, как везде.

Она кивнула.

– Так я и думала. Что-то в вас есть от вашей матери… Простите, если задела.

– Да ничуть, – ответил я легко. – Я не считаю, что это плохо.

Она посмотрела, как я гордо расправил плечи и выпятил грудь, матерински улыбнулась и удалилась, одарив меня царственным взглядом. Три женщины щебетали, свесив головы над перилами, но удалиться я не успел, леди Дженифер как почуяла, что матери нет, оглянулась, приветливо помахала рукой.

– Сэр Ричард!.. Идите сюда.

Даниэлла дернула ее за рукав, но Дженифер отмахнулась. Ее синие глаза следили за мною с тем выражением, как рысь смотрела бы на зайчонка. Даниэлла ухватила леди Бабетту и утащила, хотя та явно хотела бы остаться и посмотреть, как Дженифер расправится со мною, да и вообще как-то глупо уходить от нового мужчины, с которым еще кокетничать и кокетничать.

Я приблизился к Дженифер, отвесил поклон, демонстративно не отрывая бараньего взгляда от выреза на ее платье. Она вздохнула, оглядела меня с крайним сожалением, как-то ухитряясь смотреть сверху.

– Как жаль, – произнесла жалостливо, – что вы… этот… не совсем нормальный…

Я расправил плечи, сам посмотрел на нее сверху.

– Вы правы, леди. Все такие мелкие, хилые… Я в самом деле ненормальный. В стране рожденных ползать к рожденным летать относятся как к незаконнорожденным, а в стране пузатой мелочи… Болезнь у вас какая-то? Мор? Недоедали? Видать, такие здесь хозяева.

Она чуточку покраснела, привстала на цыпочки, сказала уже дерзко:

– Скажите, вы в самом деле родились в хлеву? Надеюсь, я вас не задела бестактным вопросом…

– Нет-нет, – заверил я, – что вы! Христос тоже родился в хлеву, а Ирод и вы – в прекрасных дворцах. У Ирода, кстати, и платье точь-в-точь как у вас. Сказано, дурак: думал, что чем больше навешает на себя желтого металла и разных камешков, тем станет умнее. Или красивее, уж не знаю, что он хотел показать.

Ее щечки чуть заалели, в глазах блеснул гнев. Мне показалось, что хотела опустить взгляд на платье, но это сразу выдать себя, она еще надменнее задрала носик.

– Я поговорю с мамой, чтобы вам заплатили за ваши труды. Мы всегда хорошо платим наемникам.

Я поклонился.

– Да, это будет кстати. Заодно сбегайте к конюху, пусть наутро приготовит моего коня. Я выеду на рассвете.

Она выпрямилась так, что едва не перервалась в поясе.

– Я не служанка!

– Ах, простите, – ответил я без тени раскаяния. – Вы так хорошо мне вымыли спину, что я решил, будто тоже подрабатываете… Все-таки замок ветшает, надо как-то сводить концы с концами. Извините, если вы меня правильно поняли.

Она в великом возмущении открыла и закрыла хорошенький ротик, в ярости не находя слов, такого еще не было, чтобы неотесанный мужлан легко пикировался с нею, топнула ногой.

– Наш замок не ветшает!

– А что подрабатываете, согласны, – констатировал я, – ладно, жду вас сегодня ночью на сеновале. Оплата по факту.

Она вспыхнула, оглядела меня с головы до ног.

– Вы в самом деле считаете себя рыцарем?

– Берите выше, – сказал я гордо и выпятил грудь. – Я – паладин. В моих землях – равноправие полов. Никто не относится к женщине как к обязательной дуре. Потому, если брякнет женскость… в смысле дурость, то мужчины не переглядываются, мол, что с дурочки возьмешь, а сразу по морде, по морде, по наглой рыжей морде!..

Она вскинула брови в презрительном удивлении.

– Так у вас вроде бы не рыжая…

– Зато у вас… – протянул я. – Сестренка, у тебя, как у любого щеночка, режутся зубки, и страсть как хочется грызть все, что попадается. Так вот, не пробуй на мне их крепость, ладно? У меня инстинкт – давать сдачи. Знаю, что надо бы не обратить внимание: женщина, что с дур взять, но я из тех земель, где и женщины – люди, потому мы им тоже иной раз в зубы… как равноправным. Договорились?.. Ты лучше скажи, мне могут здесь составить карту южных земель?

От нее летели искры, я отшатнулся, когда она сказала с гневом:

– Я вам не сестренка! И обращайтесь ко мне только на «вы»!.. Это Даниэлла готова кого угодно признать братом, а меня не проведете!

– Ага, – сказал я тупо, – значит, не знаете…

Она выкрикнула мне в спину:

– Вегеций в южной башне!