"Ричард Длинные Руки — бургграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 6

Гостиница дядюшки Коркеля выглядит добротной и просторной, но все они построены так одинаково, как будто у всех единый обязательный для всех поэтажный план. Я уже привычно бросил повод мальчишке во дворе, а хозяину велел показать свободные номера.

Он поморщился, когда прежде меня в комнату вошел Бобик и хозяйски осмотрелся, но смолчал. Всё-таки собаки не воруют простыни, не бьют посуду и не будят среди ночи других жильцов пьяными драками или веселыми песнями. Вообще-то это Бобику он должен был предоставить лучшие номера, а мне лишь в том случае, если за мое поведение поручится Бобик.

— Терпимо, — провозгласил я. — Изволю взять этот номер.

— На какой срок? — спросил хозяин.

— На десять дней, — ответил я.

— Это хорошо, — сказал хозяин. — Хорошо, когда благородные постояльцы... да. И не на день-два. Чем платить будете, ваша милость?

— Чем скажешь, — ответил я беспечно, — хоть серебром, хоть золотом.

Он окинул взглядом мою потрепанную одежду, покосился на Бобика, что лег посреди комнаты и высунул язык.

— Конь у вас знатный, ваша милость... И собачка еще та... боюсь и подумать, кого она мне напоминает. Но у нас правило, денежки вперед...

— Тю на тебя! — удивился я. — А вдруг твоя гостиница сегодня сгорит, и все мои деньги пропадут?

Он вздрогнул, перекрестился:

— Господи, такие страсти на ночь!.. С чего ей гореть, год назад прогнали последнего огневика. А с огнем у нас строго. Но с другой стороны, откуда мне знать, что вы не изволите тайно удалиться через три дня, забыв в благородной рассеянности заплатить? Для вас это пустяк, а для меня — убыток!

Я провозгласил надменно:

— Я заплачу. Порукой — мое слово! — Он помялся, возразил нерешительно:

— Но, ваша милость, вас никто не знает...

Я вытащил из мешка щит, хозяин терпеливо смотрел, как я примостил его возле постели, а у изголовья поставил меч.

— Видишь?

— Вижу, — ответил он с почтительным поклоном. — Красивый щит. И очень мудрая, так сказать, простите, отважная символика. Эти орлы, львы в гербе...

— Ты не на гербарий смотри, — прервал я. — Это рыцарский щит! А слово рыцаря разве не крепче стали? Если я нарушу слово, разве не буду покрыть бесчестьем?

Он вздохнул, развел руками:

— Ваша милость, мы живем в другом мире. У нас говорят: стыд глаза не выест, а брань на вороте не виснет. Потому у нас обязательны расписки, договора... И чтоб всё было расписано до мелочи! А то вдруг не так можно истолковать... ну, чтобы деньги не отдать или не расплатиться вовремя. А то и вовсе... Словом, расписочка-то нужна, у нас без этого никак...

Я покачал головой:

— Вот так бежишь из коммерческого мира в рыцарский, а тот настигает... Ладно, сколько с меня? На, держи. А этот золотой сверху, чтобы за конем следили и даже баловали. У него бывают причуды, но это же благородный конь, а какой благородный человек без причуд? Конь — тоже человек. Зато никаких драк с посетителями, не орет похабные песни, не поджигает гостиницу... Как и Пес. Только и надо, что хороший овес и душистое сено, перемешанное с гвоздями, старыми подковами и разным железным хламом. Словом, философ.

Он вскинул брови, долго всматривался в меня:

— Э-э... Гвозди и подковы — это и есть причуды?

— Да, — ответил я. — А так он смирный. Даже вина ему не обязательно таскать. И девок в стойло можно не водить.

Он почесал в затылке:

— Ну, поломанных и стертых подков у нас полно. Если это всё, то ваш конь будет доволен.

Вот оно, будущее этого мира, мелькнула мысль. Если для рыцаря культом является верность сюзерену, честь и доблесть, то для этого будущего олигарха главное — культ наживы и набитого кошелька.

Кланяется почтительно, но улавливаю в его манерах ту будущую вольность, что зреет и проявится очень скоро. Лет через двести-триста, если по всему обществу, но ростки вот они, здесь. Смотрит этот росток будущего устройства общества на меня с затаенной усмешкой и презрением к моим рыцарским идеалам. Уж он-то знает, что всё покупается и продается, что люди чести — дураки, что если можно украсть и не попасться, то украсть нужно обязательно, главное — результат!

Устроившись в комнате, я свистнул Бобику и спустился в нижний зал, оттуда вкусно тянет ароматом жареного мяса.

В нижнем зале весело и шумно. Это дома мы просто едим, а в общественных местах обязательно пируем, даже если просто едим. В зале народ гораздо ярче и пестрее, чем в гостиницах, в которых я побывал. Сказывается портовость города, сюда ведут не только караванные тропы, но и морские. Вон в тех крепких мужчинах сразу угадываются моряки, от них так и веет океанскими ветрами, просоленностью и даже некой парусностью.

Еду и вино принесли сразу, приятно удивил выбор, у дядюшки Коркеля хорошие поставщики. Я поужинал с великим аппетитом, еще с большим азартом хрустело костями под столом. Я отправлял туда сперва обглоданные кости, потом сунул Бобику половинку жареного гуся. После короткого хруста он высунулся с таким видом, будто собирался попросить подать ему и кувшин вина.

— Нет уж, — сказал я наставительно, — казаки в походе не пьют.

Он удивился, в каком это мы походе, мы же всего лишь в квесте, я оправдываться не стал, расплатился щедро, мы же с тобой благородные, мода давать чаевые пошла от нас, идиотов, которые ленились высчитывать и всегда давали больше: мол, этот народ всё равно скоро всё вернет в виде податей.

Бобик предложил идти спать, поели-то как хорошо, я объяснил, что на ночь наедаться вредно, а раз уж нажрались, то надо хотя бы выйти подышать свежим воздухом.

— Я с тобой, — сказал Бобик.

— Куда уж без тебя, — ответил я, и он побежал к выходу довольный, что обошел противного коня, с которым всегда соперничает за мое внимание.

В небе яркая россыпь звезд, всяких разных, до сих пор не помню их расположение. По мне так поменяй их все местами, я не замечу, что значит — цивилизованный. Это дикари назубок знали место всех-всех, придумывали красивые названия как каждой в отдельности, так и созвездиям, хотя никакие это не созвездия, мало ли что самая отдаленная звезда для наблюдателя с Земли выглядит аккурат между двумя близкими.

Дикарям можно было смотреть на небо, а при цивилизации больше нужно смотреть под ноги: не вступишь ли в отходы этой самой цивилизации. При моем зрении мне пылающие факелы только мешают, слепят, как внезапный свет фар встречной машины, я двигался неспешно, присматриваясь и стараясь понять, что же делает этот город таким непохожим на все другие, что встречались ранее.

Большинство людей решает проблемы по мере их наступления... на горло. Потому я решил не ломать голову, как найти Адальберта. Сам найдется, я буду настороже. Да и вряд ли затеет что-то на улицах города...

Как будто перепрыгнул пару эпох и сразу вошел в девятнадцатый, а то и в двадцатый век, разве что здесь уцелела атрибутика Средневековья, но все отношения, раскованность, стремление любой ценой оттянуться, побалдеть, расслабиться — это уже из будущих эпох. Как и отношение к интимным штучкам и делишкам. Здесь, как вижу, профессия шлюх не относится к разряду греховных. Даже с виду добропорядочные горожанки держатся так, что любой задери юбку — не станет особенно возмущаться и звать стражу.

Гм, интересно, а есть ли здесь церковь? Что-то не заметил, всё-таки церковь в любом городе — на самом видном месте. И обычно это самое высокое здание, самое красивое, ведь с языческих времен бытует мнение, что в церкви живет сам Бог. И хотя это в капищах и храмах жили боги, но во-первых и церкви нередко именуют по-старому храмами, во-вторых, и христианство немало позаимствовало от язычества.

Факелы отбрасывают резкие угольно-черные тени, а куда их свет не достигает, там всё ровно и серо, как на черно-белой фотографии. Именно там пробираются всякие, кому нужно проскользнуть незамеченным: то ли шпионы соседних королей, то ли загулявшие мужья. Я делал вид, что не вижу, а они бросали осторожно-трусливые взгляды не столько на мой меч и кинжал у пояса, сколько на чинно вышагивающего рядом Бобика, похожего на небольшую лошадку.

Проскользнула парочка, мужчина заботливо укрывает плащом женщину от посторонних взоров, явно жену знатного сановника, сбежавшую на часок поразвлечься с молодым красавцем. возле кабака пьяная драка, кого-то выволокли за шиворот и пинают ногами. У стены одного из домов устроилась целая компания, посреди бурдюк с вином и четыре оголенных меча, все запоздавшие прохожие поспешно прижимаются к стенам и стараются проскользнуть как можно тише и незаметнее.

Я тут же намерился пройти прямо через них, ненавижу, когда какая-то пьяная или тупая тварь стоит посреди тротуара, загораживая дорогу, затем напомнил себе, что я просто еду на Юг, мне тут всё по фигу, мне скоро на корабль, нечего в чужой быт со своим свиным рылом и... всё-таки пошел прямо.

Они обалдели, когда я ступил в середину, поддел носком сапога бурдюк и, натужившись, отшвырнул подальше, ухитрившись шпорой пропороть кожаный бок. Темная струя сразу же хлынула, как из вертящейся шутихи, а я сказал наставительно:

— Приличные люди не загораживают дорогу. Если кто-то из вас считает себя неприличным, пусть возьмет меч.

Они и так собирались расхватать мечи, но мое приглашение почему-то их охладило. Мы с Бобиком постояли с минуту, нагнетая напряжение, потом я повернулся и медленно пошел по улице, во всю мощь задействовав затылочное, так сказать, зрение. Из-за этого картинки скачут и накладываются одна на другую, мозг не успевает координировать и составлять общую панораму, чтобы получался обзор спереди и сзади, я ощутил короткий приступ тошноты и тут же погасил вальдшнепьи глаза, как иногда называю за то, что у вальдшнепа, как известно всякому, глаза на затылке.

Собственно, это я сам недавно узнал, как и то, какими двенадцатью способами разделать тушу вепря, чтобы не стыдно показать работу самому королю.

Судя по увиденному, в этом городе рыцарство уже сдает позиции. Во всяком случае, пока не встретил ни одного рыцаря. Конечно, среди прохожих попадаются люди благородного звания, но я их просто угадываю, а так не выпячивают доспехи, не звякают шпорами, не скачут посреди улицы, заставляя простой народ шарахаться к стенам.

Возможно, этот быстро растущий город уже имеет больше прав, чем могучие феодалы, когда-то позволившие селиться вокруг своего замка всяким там мастеровым и торговцам. Теперь эти мастеровые и торговцы, создавшие целые цеха, сами нанимают городскую стражу, сами решают, какие стены возвести вокруг города и на какую высоту, а также сами вооружают войско для охраны города или же нанимают на стороне дешевле.

Естественно, законы в таких городах соблюдаются строго, не в пример феодальной вольнице: безопасность торговли, оружейных и прочих мастерских, приносивших доход, гарантируется, а неподкупная, насколько это возможно, стража зорко бдит, чтобы в охраняемом ими городе не было даже намека на пьяные драки, грабежи, дебоши, стычки с применением оружия.

На меня потому и смотрели с подозрением, старший из стражников не зря предупредил, что будь я хоть сам герцог, но драки здесь запрещены, а если вздумаю буянить, поджигать дома и лишать кого-то жизни, то не посмотрят на мое благородство, а сразу дубиной по башке и в подземелье на цепь. Что вообще-то, как демократу, мне должно понравиться. Правда, я феодал, потому я как бы в некотором раздвоении чувств, как будто интеллигент, прости, Господи, за грубое слово...

Предостерегающий холодок прошел по телу, хотя ночь нежна, воздух густой и теплый, как свежесдоенное молоко, а все встречные мужчины в расстегнутых рубахах, а женщины с оголенными по плечи руками и в платьях с глубоким вырезом. Я настороженно посматривал по сторонам, вновь запустил, переборов мгновенную дурноту, тепловое и ночное зрение на полную мощь, однако явного недружелюбия не ощутил, разве что два-три раза по мне скользнули прощупывающей мыслью: а не удастся ли поживиться чем-нить с этого здоровяка?

Наконец я догадался взглянуть наверх, вдруг кто наблюдает за мной с крыши, и почти сразу увидел, как исчезают звезды.