"Друзья" - читать интересную книгу автора (Бакланов Григорий)ГЛАВА IX– Был бы пистолет, я б его, подлеца, застрелил! – Виктор сжал виски и застонал, раскачиваясь.- Вот они живут, им ничего, сволочам таким, не делается. Они живу-ут! Въехавшая в ворота «скорая помощь» осветила его, согнутого на скамейке, и покатила к приемному покою. Попадавшие в свет ее фар больные в халатах и пижамах ослепленно жались к кустам. Проехала, за красными стоп-сигнальными огнями ее сомкнулась темнота, и опять только шарканье больничных туфель по гравию, голоса. Больница была старая, трехэтажная. Оштукатуренная и окрашенная в желтый цвет, с белой колоннадой посредине, она всем видом своим и столетними липами напоминала городскую дворянскую усадьбу прошлого века. Андрей и Виктор сидели рядом на скамейке, курили. Операция шла около часа, и уже было известно, что аппендицит гнойный, запущен. Зина дежурила под дверьми операционной, а они сидели здесь. И всего-то в тридцати метрах от них, за больничной железной оградой была улица, неоновый свет, мчались машины, в кафе и ресторанах полным-полно, на тротуарах толчея, громкие голоса, смех. В такие летние вечера, когда в домах, нагревшихся за день, духота, весь город на улице, как в праздник. Только у тебя несчастье. – Почему, почему со мной это должно было случиться? – Виктор огляделся затравленными глазами.- Именно теперь, когда все так складывается. Именно теперь… Ты знаешь, что сегодня пятница? – Пятница. Ну и что? – В прошлую пятницу мы же сидели с тобой в баре. Понимаешь? За все в жизни приходится платить. – Брось, Витька! – Не-ет, я знаю. Это не случайно. За все, за все… – Тысячи совпадений, только мы не замечаем. А когда случится… По дорожке под фонарем провели молодую плачущую женщину. Под руки вели ее старик и старуха, что-то говорили. Старик нес кошелку с детскими вещами. – Если Мила умрет! – Виктор бил себя кулаком по колену.- Если она умрет… – Ты обалдел окончательно! Что ты несешь? Виктор затягивался сигаретой как всхлипывал. У него ознобно постукивали зубы. – Тут, когда под этими дверями сидишь, черт-те что в голову лезет,- говорил Андрей, чтоб отвлечь.- Когда Машенька должна была родиться… В пять утра мне сказали: «Началось». Сижу во дворе, вот как мы сейчас. А там у скамейки труба из земли торчала. Как ствол трехдюймовки. Курю и бросаю окурки в трубу. А в ней, как в пепельнице. Не один я так сидел. Позвоню в дверь – «Папаша, не волнуйтесь». Опять сижу. А голуби эти… Зобы лоснятся, ходят по двору на красных лапах. И воркуют как стонут. А мне все ее стон слышится. Позвоню опять – «Папаша, не волнуйтесь. А вы как думали?» Сходил еще за папиросами, опять жду. Стыдливость эта наша дурацкая, боишься лишний раз надоедать. Она, оказывается, погибнуть могла в тот раз, сознание уже теряла. А они христосуются над ней: пасха как раз была. И врач дежурный один на всех. Аня их просит: «Вы мужу скажите, он здесь где-нибудь. Он за профессором поедет». Так еще возмущалась акушерка: «До чего я этих женщин презираю! Вот ведь помирает, а о мужике думает». Ну, кажется, я тебя успокоил.- Андрей засмеялся.- Вот так дочка нам далась, чуть мать на тот свет не отправила. А уж передумано было… – Никогда не прощу себе. Если случится – не прощу! – Отец! – Андрей положил ему на спину ладонь. Спина была потная под рубашкой.- Ну что ты, Витька? Виктор курил, отворачиваясь: – Ты правильней живешь. – Брось. – Нет, я знаю. – Это со стороны. Мать моя восьмой была у бабки. А мы над одним, над двумя трясемся. Не меньше трех детей должно быть, иначе что за семья? – Да… Да-а…- ронял Виктор в ответ тому, что не говорил вслух.- Она ведь у нас… С детства не очень удачная: сердце. С рождения еще. Да и не только… Во время операции это ведь опасно, а? И спохватился в тот же момент: – Ты только Зинушке не говори. Девочка, ей замуж выходить. – Ну что ты! Зачем? Но все же Андрей почувствовал себя несколько ошарашенным. Дети их с первого дня росли на глазах, и вот за четырнадцать лет слова не было сказано. Правда, однажды как-то Виктор расспрашивал их про знакомого врача-кардиолога: кто? что? сколько берет? Расспросил подробно, но издалека. А когда Аня предложила поговорить с врачом, удивился: «Зачем? Нет, нам не нужно». Андрей запомнил это потому, что в тот раз даже некоторое охлаждение наступило. Аня чувствовала себя обиженной: она старалась, а из нее дуру сделали. Он, как всегда, уговаривал не принимать всерьез. В конце концов, никто о своих детях всей правды не рассказывает. Нельзя на это обижаться, нельзя осуждать. Нельзя-то нельзя, но если Мила – сердечница, как же они ждали столько? – Нам еще с вечера надо было,- говорил Виктор.- Леша предлагал сбегать за машиной. А я подумал… Я тебе, Андрюша, честно говорю… Подумал: какого черта! Есть же машины, ездят на них. Пусть пришлют! В конце концов, заслужили мы. Я знаю, ты бы не стал ждать. Он жал на самый больной зуб, болью заглушал боль. – Ну что ты себя грызешь? – Ты в такие минуты не рассчитываешь, я знаю.- Растроганными глазами Виктор смотрел на друга, и неясная обида, зашевелившаяся было у Андрея в душе, исчезла.- А мы с Зинушкой… Ну зачем, зачем все, если ее не будет? Ведь все для нее! – Слушай меня: кончится все хорошо. Я не успокаиваю, я знаю. У меня был аппендицит, а у Ани какой был! – Да? А почему же врач?.. – Врач обязан. Мы, родители, жуткий народ. – Да? – Виктор жалко щурился.- Думаешь? – Взглянул на часы.- Долго как. Что ж так долго? Открылась дверь отделения, освещенная снаружи. Вышел врач в белом халате, в белой шапочке, оглянулся. Они уже оба стояли. И с места двинуться было страшно. Врач закурил. Стоял и курил на воздухе, в открытой двери под фонарем. Мимо него – тук, тук каблучками – пробежала в отделение полненькая золотоволосая, в перетянутом белом халатике. Когда протискивалась в дверях, она ли его выставленной грудью придавила, он ли ее придавил? Раздался смех. Сели опять на скамейку ждать. Виктор только взглянул да вздохнул: тут дело о жизни ребенка идет, а они покуривают, смешно им. Дождешься от них сочувствия… Врач докурил. Красный след в воздухе прочертила брошенная сигарета, и дверь отделения, все это время распахнутая в белую глубину, закрылась. Только горел над ней фонарь. – Вот так не ценишь, пока не ударит по затылку,- говорил Виктор.- Неужели должно случиться, чтоб начать ценить? Ведь ничего, ничего не надо!.. – Ты посиди, я все-таки схожу узнаю. Андрею уже и самому тревожно было. – Думаешь? Обождем. Обождем. Андрюша, я даже не знаю, что бы я без тебя дела. – Перестань, Витька. – Нет, я хочу сказать.- Виктор положил ладонь на его руку. И смотрел в лицо любящими, растроганными глазами.- Вот так один, здесь… Андрюша, я все знаю. Все! И этого я тебе не забуду никогда! – Знаешь, Витька, если мы еще считаться начнем… – Я хочу, чтобы когда-нибудь… – Да перестань! – Нет, я хочу. Я имею право. – Имеешь, имеешь. Чудак Виктор. Из двух возможных – отдавать и брать – приятней отдавать. А он отплатить хочет. Через две недели, когда минули волнения и Мила была уже дома – ни в лес, ни на речку она пока еще не ходила, целый день лежала с книжкой в саду,- к Медведевым пришла Зина, очень возбужденная. – Андрей! Нет, ты только пойми меня правильно… Я даже не знала. Оказывается, ты отдал шоферу свои часы? Андрей брился перед зеркалом, но и с намыленными щеками было видно, как он покраснел. – Ты тоже не знала? – Зина перехватила Анин взгляд, и голос ее стал разоблачающим.- Вот видишь… Самое стыдное было то, что он действительно не рассказал Ане. В тот момент, в машине, все было само собой разумеющимся. Но потом чего-то вроде стыдно стало. Он знал первый вопрос, который Аня задаст: «А он бы отдал за тебя?» Тут Аня была ревнива. – Почему ты думаешь, что я не знала? – ровным голосом спросила Аня за его спиной. – Нет, мне показалось. Ты, пожалуйста, Аня, не думай ничего. Просто Андрей как-то нам ничего не сказал… – Но вот ты же знаешь. Надо думать, не от шофера. И потом, как ты вообще представляешь себе: он, что, должен был посоветоваться? – Я не знаю, конечно, но все-таки мы тоже… Хотя бы тэт на тэт. Андрей, выбривавший угол рта, едва не прыснул. Зинино уверенное «тэт на тэт» и еще «жаба грудей» доставляли Ане всегда огромное удовольствие. – Я все-таки не понимаю,- говорила Аня, и в зеркале за спиной у себя Андрей видел ее смеющиеся глаза.- Часы его, имеет он право дарить кому захочет? – Нет, ну как же? Если бы он сам… Но ведь и мы тоже в какой-то степени…- Зина была вся в волнении: ей и сказать хотелось, и надо было не сказать лишнего. Челочка на ее лбу трепетала.- Мы бы тоже как-то участвовали, если б знали заранее. Шофер – конечно… ха-ха… Почему ж ему не взять? Андрей повернулся от зеркала. – Мила как? – Мила, конечно, лучше сейчас. Это я должна прямо сказать. – Ну вот видишь. Значит, все слава богу. – Нет, но мы обязательно со своей стороны…- Зина становилась уверенной, по мере того как позиции обеих сторон прояснялись.- Мы непременно, как же так? Мы так не можем. Хотя бы в какой-то мере. – Слушай, мы ведь поссоримся. – Нет, мы так не можем. – Вот и хорошо. – Нет, нет, Андрей! Как же так? Встань на наше место. Ты встань. – А сидя можно? Зина не враз поняла. Не потому, что она вообще трудно понимала, а потому, что мысль и слух ее были нацелены совсем не на шутки. – Ты все шутишь, Андрей. А я думаю, и ты бы на нашем место не захотел! Если уж так уж, тогда мы ко дню рождения… Вот будет у тебя день рождения, и мы со своей стороны обязательно… Так нельзя. Мы тебе очень благодарны, но мы не хотим быть должны… – Дурак ты, дурак! – сказала Аня, когда Зина ушла.- А я рада. Если ты мог не сказать мне… – Перестань! – Нет, я хочу, чтоб тебе было стыдно. Ты что же, думал, что я… – Да нет, нет! – Я-то пойму, потому что я тебя знаю. Но ты! Столько лет прожили вместе – и ты не знаешь до сих пор… – Ну не обижайся. – Участвовать пришла… Дочь у нее тоже при участии? – Знаешь,- робко сказал Андрей.- они ведь отставали здорово. И даже забегали вперед… – Да? А мне всегда казалось, они точно шли. – Что ты! Останавливались сколько раз. – Подумать! И это были самые точные часы в нашем доме. Она улыбалась. А в душе было больно за него. «И это твой друг! – хотелось сказать ей.- Да что ж его пытали? Каленым железом жгли? Кем надо быть, чтобы позволить ей прийти?» Она знала Виктора, могла представить, как это обсуждалось. Как Зина пошла сама, потому что он тряпка, а она лучше сумеет сказать. И ему удобно: раз не он сам, значит, ничего не было. В крайнем случае, глаза отведет в сторону. Но ничего этого она не сказала. Его ей было жаль. Кто еще в целом мире пожалеет его, если не она? – Только уж как хочешь, но день рожденья твой в этом году отменяется. А то дождемся, что она за ручку поведет тебя покупать часы. В складчину.- И тут Аня позволила себе маленькое удовольствие.- Чтоб ты «встал» на ее место. |
||
|