"За пределами просветления" - читать интересную книгу автора (Раджниш Шри)

Беседа 2Сама по себе невинность является светом

Ни один вопрос никогда не бывает завершенным, ибо завершенность вопроса будет означать, что он заключает в себе ответ.

Вопрос по самой своей природе является незавершенным. Это — желание, стремление, поиск, так как нечто нуждается в завершении.

Это часть человеческого сознания, которая требует завершения. Оставьте что-либо незавершенным — и это становится наваждением; завершите это — и вы свободны от него. Завершение приносит свободу.

Следовательно, не только твои вопросы являются незавершенными. Ты более бдителен, раз увидел незавершенность каждого вопроса.

Во-вторых, ты не знаешь, что спрашивать. Никто не знает. Все наши вопросы происходят из нашего невежества, из нашего бессознательного, из нашей темной души.

Никто не знает точно, каков его вопрос, что надо спросить, — ибо как только вы узнаете, каков ваш вопрос, вы сразу же обнаружите ответ внутри себя.

Быть абсолютно уверенным в вопросе — значит, что ответ не очень далеко. Он очень близко, так как уверенность приходит из ответа, а не из вопроса.

Но все же человек должен спрашивать.

Хотя все вопросы являются незавершенными и вы не знаете, что спрашивать, все же человек должен спрашивать, потому что человек не может оставаться безмолвным. Можно и не спрашивать, — но это не означает, что у вас нет вопросов; это просто означает, что вы не выпускаете их наружу. Возможно, вы боитесь разоблачения, так как каждый вопрос будет указывать на ваше невежество.

Есть миллионы людей, которые никогда не задают вопросов по той простой причине, что молчаливый человек, по крайней мере, кажется мудрым. Задать вопрос — значит показать свои раны, показать все темные пятна в своем существе. Для этого требуется мужество.

Во-вторых, есть вопросы, которые исходят не из вашего невежества, а из заимствованного знания, — это наихудшие вопросы, какие только могут быть.

Вопрос, который исходит из невежества, невинен, обладает чистотой. Это незагрязненный, неизвращенный вопрос; он показывает ваше мужество, ваше доверие.

Но бывают вопросы, которые исходят из заимствованного вами знания. Вы много слышали, вы много читали, вы получали информацию от родителей, школьных учителей, священников, политиков, всевозможных демагогов, всевозможных претендентов на знание — и вы собирали весь их мусор.

Пурна прислал мне прекрасный подарок: очень красивую, художественно исполненную корзинку для ненужных бумаг с запиской: «Бхагаван, если Вы считаете, что мои вопросы — просто мусор, бросайте их в эту корзинку. Вы можете не отвечать на них».

Вопросы, исходящие из знания, — мусор.

Вы ничего не знаете о Боге, вселенной; вы ничего не знаете о душе, перевоплощении, будущих жизнях, прошлых жизнях. Все, что вы знаете, — это просто слухи. Люди вокруг вас болтают, а вы собираете всевозможную информацию, которая кажется вам важной. Почему же она кажется важной? Она кажется важной потому, что она прикрывает ваше невежество. Она помогает вам чувствовать себя так, как будто вы знаете. Но помните, что это очень большое «как будто». Вы не знаете, это только «как будто».

Все священные писания, все книги по философии и теологии следует свести в одну категорию: «как будто». Они говорят о всевозможных невозможных вещах, о которых их авторы ничего не знают; но их авторы — это интеллектуалы с бойким языком и богатым воображением, которые могут создавать системы из ничего.

Вот почему ни один философ не соглашается ни с одним другим философом. И каждый философ думает, что он нашел именно ту систему, которая объясняет все в мире, — а все другие философии смеются над ним, они обнаруживают тысячи несоответствий в его системе. Но что касается их самих, они совершают ту же ошибку: они претендуют на то, что их система является завершенной и теперь не может быть и речи о дальнейших исследованиях.

И самое странное то, что именно эти люди весьма проницательны в обнаружении ошибок других, но они не могут увидеть ошибки своей собственной системы. Возможно, они не хотят видеть. Ошибки есть, всякий другой может увидеть их; просто невозможно, чтобы они сами не видели их. Они игнорируют их, надеясь, что никто их не увидит.

Все философии потерпели неудачу, все религии потерпели неудачу.

В своем уме вы несете руины всех философий и всех религий, и из этих руин возникают вопросы. Эти вопросы бессмысленны, вам не следует задавать их. В действительности они показывают вашу глупость.

Но вопросы, возникающие из вашего невежества, — подобные вопросам ребенка — эти вопросы являются незавершенными, не очень возвышенными, но чрезвычайно важными.

Однажды Д.Г.Лоуренс гулял в саду с одним маленьким мальчиком, который все время задавал всевозможные вопросы. А Лоуренс был одним из самых искренних людей этого столетия; из-за его искренности его осуждали правительства и священники, потому что он говорил только правду, не желал быть дипломатичным, лицемером, не шел на компромиссы. Даже перед этим маленьким мальчиком он проявил такую подлинную искренность, какую не проявляли даже ваши великие святые.

Ребенок спросил: «Почему деревья зеленые?» Очень простой вопрос, но очень глубокий. Все деревья зеленые — почему? Когда есть столько много цветов, когда имеется целая радуга цветов — некоторые деревья могли бы быть желтыми, некоторые деревья могли бы быть красными, некоторые деревья могли бы быть синими — почему же все деревья выбрали быть зелеными?

На месте Лоуренса любой родитель, любой школьный учитель, любой священник, кто угодно — х, у, z — сказал бы какую-нибудь ложь, например: «Бог сделал их зелеными, потому что зеленое приятно глазу». Но это было бы обманом, ложью, так как Лоуренс ничего не знал о Боге, не знал, почему деревья зеленые.

На самом деле, этого не знает ни один ученый, который исследует деревья, хотя он может объяснить, что деревья являются зелеными благодаря определенному элементу, хлорофиллу. Но это не ответ для ребенка. Он просто спросит: «А почему они выбрали хлорофилл — все деревья?» Этот ответ не является удовлетворительным.

Д.Г. Лоуренс закрыл глаза, задумался на минуту... что же сказать этому ребенку? Он не хотел быть обманщиком перед невинным ребенком, хотя вопрос был обыкновенным и сгодился бы любой ответ.

Но вопрос возник из невинности; следовательно, он был очень глубоким.

И Лоуренс открыл глаза, посмотрел на деревья и сказал ребенку: «Деревья зеленые, потому что они зеленые».

Мальчик сказал: «Правильно. Я тоже так подумал».

И Д.Г. Лоуренс вспоминал в своих мемуарах: «Для меня это было великим переживанием — та любовь и то доверие, которые ребенок проявил по отношению ко мне в ответ на полную искренность. Мой ответ не был ответом; сточки зрения логики, это была тавтология. quot;Деревья зеленые, потому что они зеленыеquot; — разве это ответ?»

Фактически, Д.Г. Лоуренс признает: «Дитя мое, я такой же невежественный, как и ты. Простая разница в возрасте вовсе не означает, что я знаю, а ты не знаешь. Различие в возрасте — это не различие между невежеством и знанием».

Зелень деревьев — это часть тайны всего Существования. Вещи таковы, каковы они есть. Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина. Роза есть роза; как бы вы ее ни называли, она все равно остается розой.

В том небольшом происшествии в саду скрыто нечто потрясающе прекрасное.

Задавайте вопросы, — но не из знания, ибо все это знание заимствовано, не обосновано, чистая чепуха.

Задавайте вопросы из вашего невежества.

Запомните, невежество ваше, гордитесь им.

Знание же не ваше. Как вы можете гордиться им?

И вопрос не должен прикрывать невежество. Вопрос должен привносить немного света, чтобы невежество исчезало.

Я не могу дать вам ответ, который был бы лучше, чем ответ Лоуренса; но я могу дать вам нечто иное, в отношении чего у Лоуренса не было никакого понимания.

Я могу дать вам пространство, безмолвие, в котором вы можете сами осознать тайну.

Задавайте вопросы, какими бы они ни были. Только помните: не спрашивайте из знания, спрашивайте из вашей собственной подлинной невежественности.

И, фактически, мои ответы не ответы. Мои ответы — убийцы, они просто убивают вопрос, они убирают вопрос, они не дают вам никакого ответа, за который можно было бы ухватиться.

И в этом разница между Учителем и школьным учителем: школьный учитель даст вам ответы, чтобы вы могли держаться за эти ответы и оставаться невежественными — красиво разукрашенными на поверхности, полные библиотеки ответов, но внутри, под поверхностью, бездонное невежество.

Настоящий учитель же просто убивает ваши вопросы.

Он не дает вам ответ, он убирает вопрос.

Если убрать все ваши вопросы...

Внимательно вслушайтесь в то, что я говорю...

Если убрать все ваши вопросы, ваше невежество обязано исчезнуть, и то, что остается, есть невинность.

А невинность — сама по себе свет.

В этой невинности вы не знаете никаких вопросов, никаких ответов, так как вся область вопросов и ответов оставлена позади. Она стала неуместной, вы превзошли ее.

Вы свободны от вопросов и свободны от ответов.

Это состояние есть просветление. И если вы достаточно отважны, вы можете даже выйти за его пределы.

Это даст вам все те прекрасные переживания, которые описывались мистиками прошлых веков: ваше сердце будет танцевать в экстазе, все ваше существо станет прекрасным рассветом... тысячи лотосов распустятся в вас.

Если вы захотите, вы можете устроить здесь свой дом.

В прошлом люди останавливались здесь, ведь где можно найти лучшее место? Гаутама Будда назвал это место «Лотосовым Раем».

Но если вы прирожденный искатель...

Вот что я предлагаю: отдохните немного, насладитесь всеми красотами просветления, но не оставайтесь в нем навсегда.

Двигайтесь дальше, ибо путешествие жизни нескончаемо и случится еще много такого, что абсолютно неописуемо.

Переживание просветления тоже не поддается описанию, но описывалось всеми, кто испытал его. Они все говорят, что оно не поддается описанию и тем не менее описывают его: изобилие света, изобилие радости, предел блаженства. Если это не описание, тогда что же такое описание?

Я говорю это в первый раз: на протяжении тысячелетий люди, которые становились просветленными, говорили, что просветление не может быть описано, и в то же время описывали его, воспевали его всю свою жизнь.

Но за пределами просветления вы входите в мир, который, безусловно, неописуем.

Ибо в просветлении вы все еще есть; если бы это было не так, то кто бы испытывал блаженство, кто бы видел свет? Кабир говорит: «... как будто взошли тысячи солнц». Кто видит это?

Просветление — это предельное переживание, но все же переживание и там есть переживающий.

При выходе за пределы просветления переживающего нет.

Вы растворились.

Раньше вы пытались растворить ваши проблемы, теперь растворяетесь вы — ибо экзистенциально вы и есть проблема. Ваша отдельность от Существования — это единственный вопрос, который надо решить.

Вы теряете ваши границы, вас больше нет. Кому испытывать переживание?

Вам требуется огромная отвага, чтобы отбросить эго для достижения просветления.

Вам потребуется в миллион раз больше отваги, чтобы отбросить себя самого для достижения запредельного, — а запредельное есть реальное.

Такой вещи нет.

В прошлом ученики создавали организации. Вот что было их связью: «Мы — христиане», «Мы — мусульмане», «Мы принадлежим к одной религии, к одному вероисповеданию; и поскольку мы принадлежим к одному вероисповеданию, мы — братья и сестры. Мы будем жить ради нашей веры и умрем за нашу веру».

Все организации возникли из связей между учениками.

Фактически же, два ученика совершенно не связаны друг с другом.

Каждый ученик связан с учителем в своем индивидуальном качестве.

Учитель же может быть связан с миллионами учеников, но эта связь является личной, а не организационной.

Между учениками нет никакой связи.

Да, между ними есть определенное дружелюбие, определенная приязнь.

Я избегаю слова «связь», потому что оно предполагает нечто обязательное.

Я даже называю это не дружбой, а дружелюбием, потому что все они — попутчики, идущие по одной дороге, влюбленные в одного, учителя, но они связаны между собой только через учителя.

Они не связаны друг с другом непосредственно.

Самым злополучным явлением в прошлом было то, что ученики становились организованными, связанными между собой и все они были невежественными.

А невежественные люди могут только причинять неприятности, как ничто иное в мире. Все религии делали именно это.

Мои люди связаны со мной индивидуально. И поскольку они находятся на одном и том же пути, они, разумеется, знакомятся друг с другом. Возникает дружелюбие, атмосфера приязни, но я не хочу называть это какой-то связью.

Мы слишком много страдали из-за того, что ученики становились непосредственно связанными друг с другом, создавали религии, секты, культы, а затем дрались. Они не могут делать ничего другого.

Запомните, что со мной, по крайней мере, вы никоим образом не связаны друг с другом.

Только текучее дружелюбие, но не крепкая дружба, — этого достаточно, и в этом гораздо больше красоты и нет никакой возможности причинить вред человечеству в будущем.

Есть только один основной страх.

Все остальные маленькие страхи являются побочными продуктами одного основного страха, который каждое человеческое существо несет в себе.

Это страх потерять себя. Будь то в смерти, будь то в любви, но страх один и тот же: вы боитесь потерять себя.

И самое странное то, что боятся потерять себя только те люди, которые не обладают собой. Те же, кто обладает собой, не боятся.

Поэтому это действительно вопрос разоблачения.

Вам нечего терять; вы просто верите, что вам есть что терять.

Как-то я ехал в поезде с Муллой Насреддином... и появился контролер. Я показал ему мой билет, а Мулла стал искать свой. Он открыл один чемодан, затем другой, проверил все свои карманы — пиджак, брюки, рубашка, — но я заметил, что он намеренно пропускает один карман.

Даже контролер, глядя на него, сказал: «Не волнуйтесь. Вы известный человек. Не может быть, чтобы вы ехали без билета; он, должно быть, где-то у вас лежит. У вас столько багажа. Скоро я буду делать второй обход. К тому времени вы, наверное, найдете его».

Он ушел, а Мулла все потел и искал свой билет.

Я сказал: «Мулла, я могу видеть только одно: ты ищешь повсюду, но не заглядываешь в один карман».

Он сказал: «Даже не поднимай этот вопрос, ведь я и так уже в такой беде».

Но я сказал: «А какое отношение к этой беде имеет этот карман?»

Он сказал: «Он имеет к ней самое прямое отношение. Это единственное место, в котором, как я надеюсь, может быть билет, и я не хочу потерять эту надежду. Позволь уж мне сперва просмотреть все остальное. Это моя последняя надежда; я тоже знаю, что пропускаю этот карман. Контролер смотрел на этот карман, ты тоже смотришь на этот карман. Тут дело не в моей невнимательности. Я совершенно сознательно пропускаю его, потому что, если билета там нет, тогда его нет нигде».

Страх приближения к учителю — это страх разоблачения.

Кто знает? Когда вы приближаетесь к учителю, то в его присутствии, в его свете вы можете обнаружить, что вы не существуете. И это будет почти смертью... больше, чем смертью.

Поэтому люди соблюдают определенную дистанцию.

Наблюдая за дикими животными в джунглях, в горах, ученые пришли к открытию: у животных есть территориальные владения, каждое животное имеет свою собственную территорию. Если вы не заходите на его территорию, животное не будет вас беспокоить, но если вы заходите на его территорию, вы оказываетесь в опасности, животное может броситься на вас. Фактически, животное чувствует опасность: вы находитесь на его территории, приближаетесь слишком близко, и кто знает, друг вы или враг?

И у животных есть весьма странный способ создания демаркационной линии вокруг своей территории. Вы видели, как мочатся собаки? Это они помечают свою территорию. Каждая собака имеет свою собственную территорию; она создает ее не при помощи видимых стен и оград, а при помощи запаха. Другие собаки сразу же улавливают этот запах: «Эта территория принадлежит какой-то собаке — надо быть осторожным».

И то же самое делают даже львы, они обходят большую территорию и помечают ее своей мочой. А их моча имеет очень сильный запах; ни одно животное не бывает настолько нечувствительным, чтобы не учуять его. И раз учуяв этот запах, оно будет избегать этого места — это запретная зона.

Ученые, изучавшие все это дело, пришли к определенному выводу. Почему эти животные так сильно заинтересованы в том, чтобы удерживать свое определенное пространство и не позволять никому заходить туда? Ученые сочли, что это — страх. Другое животное может оказаться смертью. Лучше предупредить его, и лучший способ защитить себя — это атаковать первым, прежде чем атакуют тебя. Поэтому, если кто-то заходит на твою территорию, ты атакуешь его, прежде чем он атакует тебя; и тот, кто атакует первым, имеет больше шансов победить.

В зоопарках, где человек держит животных в небольших пространствах...

Психологи были поражены, узнав, что в дикой природе животные никогда не сходят с ума, никогда не совершают самоубийства, никогда не становятся гомосексуальными, никогда не нападают на других животных своего собственного вида. Но в зоопарке они начинают делать странные вещи: они становятся гомосексуальными, они начинают нападать на животных своего вида. В любых других обстоятельствах ни одно животное, за исключением человека, не нападает на представителей своего вида. Это прерогатива человечества — только человек убивает другого человека. Лев никогда не убивает другого льва.

Но в зоопарке случается так, что они теряют весь свой природный инстинктивный разум; они начинают сходить с ума, становиться помешанными. И, странное дело, они даже начинают совершать самоубийства; и причина заключается в том, что у них была отнята их территория и они живут в постоянном страхе. Так много животных и так близко — они не могут спать, они не могут расслабиться, ведь могут напасть другие животные.

Они утратили свою свободу, они утратили свой сон, они утратили свою нормальную психику. И при таких условиях жизни наступает момент, когда лучше совершить самоубийство, чем жить в таких мучениях. Вы не видите их муки, так как вы не знаете, что они страдают по особой причине: им нужно пространство.

И по мере того как человечество увеличивается в численности, растет количество убийств, преступлений, гомосексуалистов и лесбиянок. Люди вовсю совершают самоубийства. Война кажется единственным делом, к которому мы готовимся; кажется, война — это единственное, для чего мы родились.

Возможно, это — из-за потребности в пространстве. Возможно, человек утратил свое чувство пространства.

Только посмотрите, какая потребность в пространстве имеется в пригородном поезде. Посмотрите, какая потребность в пространстве имеется на дороге. Если вы понаблюдаете внимательно, то даже в пригородном поезде люди стоят таким образом, чтобы никто не касался их, они все еще предпринимают последнее усилие держать определенную дистанцию. Это может быть очень маленькая дистанция, всего лишь несколько дюймов, но и она дает им пространство для дыхания.

Психологически человек боится приближаться к кому бы то ни было, чье присутствие может стать разоблачением, чьи глаза могут оказаться слишком проницательными, подобными рентгеновским лучам, кто может увидеть вас насквозь.

И вы боитесь, что, может быть, ничего не будет обнаружено — никого нет, дом пуст.

И то же самое верно в отношении вопросов: вы боитесь задавать подлинные вопросы, исходящие из вашего невежества, потому что тем самым вы будете давать возможность разоблачать вас как невежественного человека.

Каждый претендует на то, что он знающий.

В моем родном городке жил один человек... слегка тронутый, поэтому я проявлял к нему очень большой интерес. Я всегда интересуюсь людьми, у которых мозги слегка набекрень; они — особые люди.

Его имя было Сундерлал, но я стал называть его «доктор Сундерлал». Сперва он не мог поверить в это — почему я называю его доктором? Он спросил меня: «Ты сказал доктор»?

Я ответил: «Ты и есть quot;докторquot;. В этом городке нет более знающего человека, чем ты».

Он сказал: «Это верно».

Я сказал: «В этом городке ты — quot;Доктор литературыquot;, quot;докторquot;».

Он сказал: «Ты шутишь?»

Я сказал: «Зачем мне шутить? Факт есть факт. Если хочешь, я могу привести несколько человек в качестве свидетелей».

Он сказал: «Нет, нет, в этом нет необходимости. Я доверяю тебе; если ты говоришь это, то, должно быть, так оно и есть».

На следующий день я увидел, что он прикрепил на двери своего дома табличку: «Доктор Сундерлал, Д-р лит.»

Весь городок пришел в возбуждение... вдруг этот сумасшедший... «Какой университет дал ему степень доктора литературы?»

Я пришел к нему домой и сказал: «Вы поступили правильно. Никакие университеты не имеют к этому отношения — какое у них право давать вам степень доктора литературы? Это ваше заявление».

Он сказал: «Правильно. А мой отец говорил мне: «Ты — идиот. Ты написал quot;Доктор Сундерлал, Д-р лит.quot; — придет полиция! У тебя будут неприятности; не слушай этого парня».

Я сказал: «Тут не может быть никаких вопросов; это — твое заявление: quot;В этом городке я — самый знающий человек. Если у кого-то есть какие-то сомнения — я готов принять вызов!quot;»

Он спросил: «Следует ли написать это под табличкой?»

Я сказал: «Да, это следует написать под табличкой».

Итак, была изготовлена табличка, на которой он написал: «Это заявление о том, что в этом городке я являюсь самым знающим человеком. Если у кого-то есть какие-то сомнения, я готов принять вызов на дискуссию».

Но кто хотел вести дискуссию с этим человеком? Ведь он был сумасшедшим; никто не бросил ему вызов. А он сидел себе в кресле как раз под табличкой, поджидал кого-нибудь, кто решился бы поспорить с ним.

Два или три раза я справлялся: «Решился кто-нибудь?»

Он говорил: «Никто... люди приходят, читают надпись и уходят! Даже мой отец говорит, что в этом, кажется, что-то есть, так как никто не делает никаких возражений. Даже полицейский инспектор пришел, прочитал написанное и ушел: «Если это является заявлением...»

Несколько лет назад этот человек умер, и он умер как «Доктор Сундерлал, Д-р лит.». В газетах было напечатано: «Скончался Доктор Сундерлал, Д-р лит.». И никто не поднял шума, так как никто не был готов принять вызов. Все боялись, ведь спорить с этим сумасшедшим... он мог сказать, что угодно. Он мог поднять вопросы, на которые вы не смогли бы ответить; он мог подвергнуть критике все, что угодно.

И они все знали, что я поддерживаю его. Я сказал ему: «Не беспокойся. Если кто-нибудь примет вызов, я буду рядом с тобой, чтобы помочь тебе».

Он сказал: «Я и не беспокоюсь. Я победил в споре мою жену, моего брата, моего двоюродного брата. Я победил всю мою семью. А я знаю, что в этом городе они являются средними людьми: значит, я победил весь город. А не стоит ли мне попытаться немного расширить территорию?»

Я сказал: «Нет, тебе не следует расширять твою территорию за пределы этого города. Этого достаточно — ведь ты имеешь степень доктора литературы, ты заявил об этом. Теперь нет никакой нужды расширять твою территорию, так как это может принести неприятности. В этом городке ты являешься единственным человеком с мозгами набекрень. В других городах тоже могут найтись люди с мозгами набекрень — возникнут ненужные неприятности. Так что лучше помалкивай».

И люди стали называть его «Доктор Сундерлал». И мало-помалу люди забыли... он был признан как «Доктор Сундерлал, Д-р лит.». Это почти стало его именем.

Ваше знание... заявляете вы о нем или нет, но глубоко внутри вы верите, что знаете так много. Но все, что вы знаете, не является вашим.

Приближаясь к человеку, в свете которого ваше знание начинает таять, исчезать, испаряться, оставлять вас голым в вашем невежестве, вы боитесь даже задать вопрос.

За свою жизнь я встречал много людей, тысячи людей, которые задавали вопросы и говорили: «Это вопрос одного из моих друзей».

И когда я имел обыкновение встречаться с людьми лично, я говорил им: «Лучше всего будет, если вы пришлете сюда вашего друга. И он может сказать то же самое: «Это вопрос одного их моих друзей».

Человек говорил: «Что вы имеете в виду?»

Я говорил: «Вы прекрасно поняли... это — ваш вопрос. Но у вас кишка тонка даже сказать: «Это — мой вопрос». Все знание, на которое вы претендуете как на ваше собственное, взято вами у других. А вопрос, — о котором вы говорите, что это вопрос какого-то вашего друга, — является вашим».

Я говорил: «Приведите вашего друга. Завтра приходите с вашим другом. Я бы хотел увидеть этого друга, так как вопрос очень важен».

Человек говорил: «Вопрос важен?»

Я говорил: «Это очень важный вопрос, и я хотел бы увидеть человека, задавшего его».

Он говорил: «Простите меня... на самом деле, это — мой вопрос».

Люди боятся раскрывать себя.

Но одно из основных правил пребывания с учителем заключается в том, что вы должны отбросить ваши страхи и предстать голым в вашем невежестве, ибо из этого невежества можно достичь вашей невинности.

Из вашего знания ни одна дорога не ведет к невинности.

Только из вашего невежества есть путь к невинности.

Поэтому я снова повторяю: огромное знание, которое заимствовано, не имеет никакого значения.

Но небольшое невежество, которое ваше, является сокровищем, ибо из этого невежества открывается дверь к вашей невинности.

И именно невинность становится светом, становится благоуханием и ароматом.

Панкаджа, семя бессмертно, оно не может умереть.

Но оно может оставаться спящим; оно может оставаться спящим на протяжении многих жизней.

Если не обеспечивается надлежащая почва, надлежащий полив, надлежащая открытость солнечному свету, оно будет оставаться спящим, потенциальной возможностью, ожиданием, — но оно не может умереть.

Вы можете умирать много раз, но семя, однажды посаженное в вас, будет продолжать следовать за вашим сознанием, где бы вы ни были.

Если вы не уделяете ему вашего внимания, не подпитываете его, не проявляете к нему заботы и любви, оно не может стать живым ростком. Из него не могут появиться свежие зеленые листки.

Только ваша любовь и ваше сознание могут сотворить это чудо... и недалек будет тот день, когда появятся цветы.

Здесь есть люди, которые несут в себе семена, посаженные другими учителями. Мне не нужно сажать в них новые семена; все, что мне нужно, — это помочь их спящим семенам открыться.

Вы здесь не в первый раз. Вы были здесь всегда: может быть — с Заратустрой, может быть — с Пифагором, может быть — с Гераклитом, может быть — с Гаутамой Буддой.

Очень редко ко мне приходит человек, которому нужно новое семя, ибо все вы — древние люди. Почти невозможно не вступить в контакт с одним из волшебников души, эти люди — магниты. Так что в какой-то жизни, где-то, вы, быть может, встретились с Мансуром аль-Халладжем, Джалаледдином Руми, Кабиром или Нанаком.

Очень редко я обнаруживаю человека, который не был бы уже беременным, — но семя осталось семенем, вы не были для него садовником. Кто-то, имеющий огромное сострадание, должно быть, посадил семя, но вы были недостаточно добры к самому себе.

Семя никогда не умирает.

И, Панкаджа, ты прекрасно понимаешь, что твой ум наполнен мусором. Самого этого понимания достаточно, чтобы избавиться от мусора.

Но, кажется, проблема в том, что этот мусор приносит тебе доход; неким образом он ублаготворяет твое эго.

Панкаджа — романист, он хорошо известен как романист.

Я работал со всевозможными знаменитостями; для работы они оказываются самыми третьесортными людьми по той простой причине, что их знаменитость стала частью их эго. Они не могут отбросить эго, так как если они отбрасывают эго, знаменитость исчезает. А знаменитость, слава, их имя стали столь важными для них... это стало тем, с чем они отождествляют себя в мире. Там, где миллионам людей не с чем себя отождествлять, им есть с чем себя отождествлять. Для них отбросить эго очень трудно — и это понятно; им чрезвычайно трудно.

Человек, который не является знаменитостью, имеет маленькое эго. Фактически, иметь эго или не иметь — не очень большая разница; он уже никто. Он может отбросить эго; и, отбросив эго, он может получить все прекрасное Существование и все его благословение. Становясь никем, он может открыть дверь во вселенную и ее блаженство.

Но все прославившиеся в различных областях люди, которые приходят ко мне, терпят неудачу. Они отнимают больше всего времени, но у них есть проблема, ибо их эго связано с их именем и славой. Даже если они понимают, что это — мусор, этот мусор приносит им такой большой доход, что им хочется попридержать его еще немного — возможно, завтра или послезавтра они отбросят его. Они поняли суть, но просто отбросить этот мусор прямо сейчас — это для них чересчур.

Это напомнило мне об одном величайшем мыслителе, Вольтере. Он был знаменит в своей стране, а там существовало общее убеждение, что если вам удалось заполучить небольшой лоскуток, вырезанный из одежды прославленного человека, такого как Вольтер, вы можете сделать из него прекрасный медальон, который будет служить амулетом, предохраняющим от опасностей, болезней и смерти.

Когда Вольтер выходил на улицу, он возвращался домой почти голым, так как за ним следовали толпы людей, которые рвали на нем одежду — и не только одежду, его тело было все исцарапано. Ему приходилось просить защиту у полиции, если ему надо было отправиться на вокзал или в какое-то другое место. Без защиты полиции это было невозможно, ведь прийти на вокзал голым, исцарапанным, в крови — это не выглядело бы нормально... хотя он в глубине души наслаждался этим, ибо он был единственным человеком во всей стране, которого так глубоко уважали. Это было уважение, оказываемое народом.

Но в этом мире все меняется. Имя и слава — просто мыльный пузырь. Он может становиться очень большим, — и чем больше он становится, тем больше опасность, что он лопнет.

И пришел день, когда Вольтер был забыт; кто-то другой стал знаменитостью. Теперь не было никакой нужды в полицейской защите. Люди даже забыли, что он жив. В своих записных книжках он написал: «Те дни доставляли мне наслаждение. Но в то время я думал, что было бы лучше не быть известным, лучше просто быть никем, жить себе тихо, так как моя жизнь стала кошмаром. Но когда я стал никем, я впал в отчаяние, оттого что я утратил уважение, имя, славу».

И в своих заметках он не говорит, что это было то, чего он хотел — быть никем. Теперь он стал никем, но радости в том не была, то было поражение.

Он написал: «Я умираю побежденным человеком». И когда он умер, только четверо сопровождали его тело на кладбище. Из этих четверых одним был его пес, а трое были его соседи — и эти трое вынуждены были доставить его тело на кладбище, иначе оно начало бы разлагаться и жить рядом стало бы невыносимо. Надо было как-то спровадить его в могилу. Так что на самом деле только пес преданно сопровождал его.

И это был человек, за которым следовали тысячи людей, куда бы он ни пошел.

Панкаджа, твой мусор приносит тебе доход.

Ты можешь выбрать его, нет никаких проблем.

Но делай выбор сознательно: ты выбираешь мусор потому, что он приносит тебе доход.

При сознательном выборе его хватит ненадолго. Не борись с ним, борьба не поможет.

Или, если ты достаточно мужественен, уясни себе одну простую вещь: даже если ты написал сотню романов, но внутри ты — сплошная рана, которая болит двадцать четыре часа в сутки, то вся твоя жизнь растрачена на страдания только для того, чтобы ублажить несуществующее эго. Завтра ты умрешь, а послезавтра никто не вспомнит о тебе. Сколько романистов было в мире? И кому сегодня до них есть дело? И все они, должно быть, страдали таким же образом, ибо то, что они делали, было мусором.

Ты можешь быть большим мусоровозом. Неважно, большим или маленьким, — но если ты можешь найти в себе немного мужества и выбросить весь этот мусор, очистить себя, то, возможно, из тебя выйдет нечто прекрасное, что может оказаться полезным для человечества, что может запомниться на века; и не только запомниться, но и оказать определенное трансформирующее воздействие на людей.

Но тот мусор, который ты пишешь, — это просто журналистика. Сегодняшняя газета завтра никого не будет волновать.

Когда-то я жил в одном месте, где был один немного эксцентричный старик... Люди, ушедшие на покой, становятся эксцентричными, поскольку им нечего делать. И никто не хочет становиться бесполезным — это причиняет боль. Никто не хочет быть в тягость.

А в семье никому нет дела до стариков. Фактически, все хотят отделаться от стариков, так как они доставляют ненужные хлопоты. У молодых есть своя собственная жизнь, свои наслаждения, свои развлечения, а эти старики все время вмешиваются, порицают, заставляют молодых чувствовать себя виноватыми или постоянно раздраженными. А старикам нечего делать; двадцать четыре часа в сутки они сидят себе где-нибудь. Естественно, им нужна какая-то работа; вот они и становятся великими критиками, они критикуют все.

Этот старик имел обыкновение приходить ко мне. Я работал в университете — один или два часа я преподавал в университете, а затем возвращался к себе. Он приходил ко мне, и мне нравилось слушать его. Он был очень счастлив со мной, ибо он говорил: «Вы — единственный человек, у которого есть терпение слушать меня; и больше никому нет до меня дела. Я говорю такие важные вещи, а никому это не интересно». Но как долго я мог выносить его?

Поэтому я стал давать ему газеты и журналы, чтобы он читал их, увлекался чтением и оставлял меня в покое. Иногда случалось так, что я по ошибке давал ему старую газету. Он начинал читать ее — и очень увлекался ею, — а затем мне на глаза попадалась дата. Я говорил себе: «О Боже, я дал ему старую газету». И я говорил ему: «Это старая газета. Ядам вам новую, свежую».

Он говорил: «Не имеет значения — почти на девяносто процентов новости те же самые. А из-за десяти процентов стоит ли беспокоиться? Для меня это все равно. Когда вас нет дома, я прихожу и обращаюсь за разрешением к садовнику. Он не пускает меня в ваш кабинет, но он приносит газеты, и я сижу в саду. И иногда он приносит газеты годичной давности! Но я говорю, что мне все равно; продолжают происходить те же самые вещи, поэтому я читаю любые газеты. Даже ваш садовник говорит мне: «О, Боже, этой газете уже год. Подождите, скоро придет мой хозяин; тогда я принесу свежие газеты». А я говорю: «Не стоит беспокоиться, я просто наслаждаюсь чтением». И это все одно и то же — кто-то был убит, на кого-то совершено нападение, кто-то совершил самоубийство, где-то сменилось правительство. Мне безразлично, кто правит в Бразилии, — какая мне разница?»

Мой садовник сказал мне: «Этот старикан — философ».

Я сказал: «С чего ты взял, что он — философ?»

Он ответил: «У него философский склад ума; он читает газету годичной давности и читает ее с такой концентрацией. И когда я спрашиваю его об этом, он говорит: quot;Какая разница? Время проходит. Всего лишь год назад это было новым, а то, что ново сегодня, будет старым через год. И что касается меня, то это лишь вопрос проходящего времени, поэтому то, что я читаю, не имеет значения...quot;»

Панкаджа, я бы хотел, чтобы ты прежде всего был чистым, невинным, безмолвным.

И тогда, если из этого безмолвия родится нечто, это будет вкладом во вселенную.

В противном случае, из этого мусора ты можешь продолжать черпать материал для написания романов, и они будут продаваться, ибо людям нужно что-то, что они могли бы почитать, а затем выбросить. Но они не знают, что кто-то вложил в это свою жизнь, потратил свою жизнь на написание этих романов. Кто-кто упустил свою буддовость.

Выбор за тобой.

Его нельзя никому навязать.

Я могу лишь дать тебе намек, что время пришло.

И ты достаточно зрел: ты написал все эти твои романы, и ты знаешь, что все это мусор.

Это ясно, ведь люди любят читать что угодно. Для книжных киосков на вокзалах и в аэропортах нужен мусор; и мусор нужен везде, так как люди нуждаются в мусоре. Но почему ты должен попусту тратить свою жизнь?

А у тебя есть возможность дать рождение чему-то действительно значительному, — но нужен прорыв. Тебе нужен разрыв непрерывности.

Ты забываешь то, что ты делал, Забываешь имя и славу и все, что она приносит тебе.

Просто будь никем, наслаждайся бытием никем.

И я говорю тебе, что в бытии никем есть свобода.

И тогда в один прекрасный день ты обнаружишь, что семя, которое пребывает в тебе, начало прорастать. И тогда, если что-то из твоего собственного переживания окажется записанным тобой, это будет значительным для тебя, это будет значительным для других. Все, что действительно может сделать жизнь немного более красивой, немного более музыкальной, немного более поэтичной, будет помощью и тебе тоже. И это возможно только благодаря твоему росту.

Ты можешь собирать всевозможную информацию — прочитать десять романов я получится одиннадцатый — это один путь, по которому идут все писатели, поэты, художники. Но они оказываются третьесортными, и они будут забыты.

Нечто значительное появляется только из твоего внутренней сущности.

Но перед этим ты должен выбросить весь мусор; мусора так много, а семя такое маленькое, что оно затерялось в мусоре.

Я надеюсь, что ты сможешь сделать то, что я говорю; иначе я бы этого не говорил.