"Игры рядом" - читать интересную книгу автора (Остапенко Юлия)

ГЛАВА 10

Завывания ветра снаружи, но это — снаружи. Внутри спокойно и сухо. Но это — снаружи. А в глубине — вой. В той глубине, которой не увидеть, не потрогать, которой не подставить лицо. Только — душу. Полную той же злости, того же негодования. Но — по иной причине. По обратной причине.

— Жнец бы его побрал! Я так и знал, что эти трое что-то замышляют! А ты знал? Почему ты мне не сказал?!

— Успокойся, Рич! Я ничего не знал. Они не слишком со мной откровенничают.

— Но ты же был в его отряде! В его гребаном отряде… Ты должен бы быть первым, кого он позовет назад!

— Не позвал. Ты доволен? Он никого не позовет. Ему нет нужды звать. Сами придут.

— Кто придет?! Это… это что… бунт?!

— Я сказал, успокойся, Эван тебе не враг.

— А ты, Роланд? Ты мне кто?

Кривая усмешка, судорога в уголке рта, желание ответить — ложь, необходимость ответить — правду. И невозможность, бессмысленность любого ответа.

— Вместе пойдем на Шерваля, Рич. Вместе.

Бессмысленность ответов. Бессмысленность попыток объяснить. Бессмысленность попыток найти смысл.

В первый день мы двигались быстро, потом сбавили темп. Особо торопиться было некуда — Ларс и Грей использовали время, проведенное в пути, чтобы полнее посвятить меня в курс дел. Многое придется восстанавливать, многое — менять, но я хотел оставить неизменным, лишь приспособиться к новым обстоятельствам.

Почти все ребята, откликнувшиеся на мой призыв, были лучниками или арбалетчиками, но кое-кто нуждался в обучении по обращению с самострельным оружием, которое я планировал оставить основным. Были среди пошедших за мной и несколько человек из моей старой команды. Они вели себя как побитые собаки, и я махнул на них рукой, отметив про себя, что не стоит поручать им ответственные задания. Никогда не доверял людям, так быстро меняющим свои убеждения на почти противоположные и обратно. Однако они могли весьма пригодиться, чтобы переучивать лучников или объяснять человеку, впервые взявшему в руки стрелковое оружие, как не пристрелить самого себя.

Время летело быстро, а дорога тянулась медленно. Мы шли обратно на восток, мимо Лемминувера (там нас должен был оставить Грей, чьей задачей номер один стало вернуть нам Паулину), а оттуда собирались свернуть к югу и двинуться прямиком в Восточные Леса. Ларс предрекал, что по дороге, которая должна была занять недели три, к нам присоединится еще не меньше дюжины рекрутов. Таким образом, мы рассчитывали вернуться с достаточно большим отрядом, чтобы немедленно возобновить партизанские действия.

Сейчас, оборачиваясь назад, я думаю, что эти дни были одними из счастливейших в моей жизни. Они были наполнены энергией и светом — солнце ни разу не скрылось за тучами и постоянно подсматривало за нами из-за то густеющих, то редеющих крон. Я много общался с рекрутами, с Ларсом или Греем, а иногда и с Флейм, они вечно находили мне работу для мозгов и тела (я обнаружил, что немного подутратил прежние навыки), и времени думать о Безымянном Демоне, о красной комнате с коричневой лепкой, о женщине по имени Миранда просто не оставалось. Полагаю, я смог бы выкинуть их из головы раз и навсегда, смог бы вернуться в тот, прежний мир, смог бы вернуть себе его. Я всегда отличался короткой памятью на такие вещи. Жалею ли я, что мне не позволили этого сделать? Конечно, жалею. И, вспоминая те дни, я ощущаю это особенно четко. Поэтому я стараюсь пореже их вспоминать. Те яркие, бесшабашные дни, казавшиеся преддверием то ли старой, то ли новой жизни — как бы то ни было, жизни, к которой я стремился, жизни, лучше которой я тогда не знал. Восхитительные дни… Три дня, если быть точным.

Утро четвертого ничем не отличалось от предыдущих. Мы встали с рассветом, ехали большую часть дня, а когда солнце прошло две трети пути к горизонту, разбили небольшой лагерь и занялись тренировками. В них была насущная необходимость: даже люди, состоявшие раньше в моем отряде, позабыли большую часть того, чему я их учил. И всё приходилось запоминать заново: от элементарных прицельных выстрелов до техники спешного отступления по верхушкам деревьев, следовавшего обычно непосредственно за атакой. Я в тот день от тренировки позорно отлынивал, перепоручив наблюдение за ней Ларсу — мне хотелось поговорить с Греем о тактике атаки в ближнем бою, которой он, как оказалось, в последнее время неплохо овладел. Мы сели у костра в стороне от всех и довольно долго и бурно обсуждали этот вопрос.

— Эх, жаль, что Роланда с нами нет! — вырвалось у меня в запале. — Вот уж он бы с такими вещами справился играючи!

— Почему же ты его не позвал? — тихонько спросил Грей.

Я вздрогнул, мгновенно утратив дискуссионный пыл. О Роланде я вспомнил случайно — вообще-то я старался поменьше думать о нем и других ребятах, которые остались с Саймеком и которых, несмотря ни на что, мне так не хотелось терять.

— Начнем с того, что я никого не звал, — резче, чем требовала ситуация, ответил я. — Все, кто с нами сейчас, пришли сами. Персонально никто не приглашался, если помнишь. С чего бы Роланду такая честь?

— Сам говоришь, он нам нужен, — все так же тихо проговорил Грей. — За Паулиной же ты меня отправляешь?

— Он всё равно не пошел бы, — сказал я и, нашарив рядом с костром сухую веточку, машинально сломал ее и бросил обломки в огонь. — Ты же видел, как он меня встретил. Похоже, у Саймека ему лучше, чем было со мной.

— Да не в том дело. Просто… Он не ожидал увидеть тебя. Не сейчас — вообще никогда. Вбил себе в голову слишком много дури, чтобы отказаться от нее так просто.

— Это его проблемы, — огрызнулся я, чувствуя, что начинаю раздражаться. — Мог бы хоть перекинуться парой слов, чтобы узнать, что я об этом думаю.

— Он бы так и сделал. Если бы ты был один или вдвоем со мной, а при Ларсе…

— При чем тут Ларс? — удивился я и впервые с того момента, как мы заговорили о Роланде, посмотрел Грею в лицо. Он смутился, хотя тоже выглядел удивленным.

— А он тебе ничего не рассказывал? Хм… Впрочем, ничего странного.

Он отвернулся и, обхватив колени руками, уставился на тренирующихся в стороне солдат. Флейм как раз демонстрировала особенности стрельбы в упор. Арбалет у нее был маленький, двоих не возьмет даже с такого расстояния, а перезаряжать его еще сложнее, чем стандартный. Она же, со своей молниеносной реакцией, предпочитала именно такую конструкцию и, похоже, усиленно прививала свои вкусы новичкам. Что ж, хорошо, если так — начав со сложного, они потом легче усвоят азы. Я рассматривал ее узкие плечи, напрягшиеся во время прицела, прищуренные фиалково-синие глаза, устремленные на мишень, волосы цвета смолы, влажно блестевшие на солнце, и вдруг подумал, что люблю ее.

Это была страшная мысль — во всяком случае, испугала она меня просто до безумия, и я шарахнулся от нее, словно заяц, на которого выскочила из кустов борзая.

— И что… что Ларс… что у них там с Ларсом случилось? — быстро спросил я, лихорадочно пытаясь вынырнуть из опасно сладкого омута этого нового понимания.

Грей посмотрел на меня с удивлением, потом нахмурился:

— Если он тебе ничего не говорил, то и я смолчу, пожалуй.

— Ну нет! — круто развернулся я, радуясь возможности отвлечься, — Начал, так уж договаривай! Что произошло между Роландом и Ларсом?

Грей рассеянно откинул волосы со лба, задержал ладонь на темени.

— Да поссорились они, — неохотно проговорил он. — Сильно. Как только Ларс вернулся из Южных Лесов и узнал, что тебя схватили Зеленые. Мы рассказали ему, как всё было… ну он и взбеленился, ты бы его видел… Никогда не думал, что он может быть таким.

— Взбеленился? Ларс?! — я не верил своим ушам.

— И еще как. Называл всех нас тряпками и слюнтяями. Что, в общем-то, чистая правда… Говорил, что, будь он в той хижине, ни за что не позволил бы тебе сдаться, даже если бы пришлось держать тебя силой… Что мы должны были драться за последнего… Всё правильно говорил, в общем.

Он умолк.

— Ну? — мучительно поторопил я, пытаясь совладать с изумлением и еще каким-то странно щемящим чувством, забурлившим во мне и заставившим начисто забыть о Флейм, — а Роланд тут при чем?

— Роланд стал оправдываться… Пытался объяснить… А Ларс набросился на него, мол, твоя это вина, ты всегда метил на место Эвана, потому, небось, и не сделал ничего, чтобы его защитить… Роланд взъелся в своем духе — знаешь его, — ну, они тогда и поцапались… А потом, после неудавшейся попытки вытащить тебя из Арунтона, Ларс снова сказал, что Роланд делает всё это для очистки совести да для того, чтобы лучше в наших глазах выглядеть… В общем, подрались они. А наутро Роланд ушел к Саймеку.

— Подрались? — потрясение прошептал я. Роланд парень горячий, но вид Ларса, метелящего физиономию противника кулаками, казался, по меньшей мере, абсурдным. Я посмотрел на него, стоящего в нескольких шагах от тренирующихся арбалетчиков: сурового, подтянутого. От него веяло холодной уверенностью и стойкой, равнодушной силой. Я не мог даже представить, чтобы он разошелся настолько, чтобы дал кому-то в морду. Тем более — из-за меня.

— Ну, Ларс влепил ему пощечину, Роланд по зубам вмазал, и понеслось… Растаскивать пришлось, — Грей замолчал и потупился, спохватившись, что и так наговорил предостаточно. Я пожалел, что на его месте не Юстас — тогда я бы во всех деталях знал, сколько синяков поставили и сколько зубов выбили друг другу эти двое.

— Так Роланд считает себя виноватым во всем, — констатировал я. — Стараниями Ларса.

— Похоже на то, — согласился Грей. — Они с тех пор почти не разговаривали. Если бы он подошел к тебе сейчас, Ларс бы наверняка завелся снова, сказал бы, что Роланд опять напрашивается в теплое местечко…

Я так не думал, но Грею об этом не сказал. Вместо этого я снова посмотрел на Ларса. Он показывал, кажется, совсем зеленому юнцу, как правильно натягивать тетиву. Само спокойствие, само долготерпение — но лишь потому, что ему плевать на тех, с кем он имеет дело. Так я думал раньше. То ли я ошибался, то ли Ларс делал для меня совершенно немыслимое исключение. Я впервые задумался над тем, а что же почувствовал он, посчитав меня погибшим? Теперь я уже не думал, что хоть отдаленно представляю это.

До конца дня настроение у меня было странное. Я то и дело поглядывал на Ларса, лишь раз или два поймав его случайный ответный взгляд. Он вопросительно приподнимал брови, я качал головой, и он возвращался к прежнему занятию. Странно… Я привык считать этого человека своим лучшим другом, но привык также к тому, что эта дружба односторонняя — мне казалось сомнительным, что Ларс в состоянии питать к кому-либо хоть какие-то дружеские чувства, не говоря уж о привязанности. Меня не покидало ощущение, что я случайно узнал чей-то очень личный и очень грязный секрет, до того преступный, что его знание делало меня соучастником. Я ничего не сказал Ларсу о том разговоре с Греем, ничего у него не спросил, хотя мне хотелось. Сейчас я об этом жалею. Хотел бы я знать, что бы он мне ответил. Но тогда это показалось мне правильным. И еще очень, очень долго казалось таким.

Когда вечером измученные тренировкой рекруты стали укладываться вокруг костров, ко мне подсела Флейм. Я машинально обнял ее, по-прежнему думая о Ларсе и его удивительном поведении.

— Ты хорошо сегодня поработала. Я видел, — проговорил я, когда ее голова коснулась моего плеча.

Флейм фыркнула:

— По сравнению с этой толпой желторотиков я и правда кажусь мастером, — небрежно заявила она.

— Что, совсем плохо?

— Не совсем… Есть очень стоящие ребята, а лучников и вовсе просто переучить. Но как бы то ни было, до приезда, думаю, худо-бедно стрелять смогут все.

Я кивнул, глядя на Ларса. Он растянулся возле костра рядом с двумя солдатами. В руках у всех троих были карты. Глаза Ларса нездорово поблескивали.

— О! Началось, — вырвалось у меня.

— Да ладно, — усмехнулась Флейм. — Он сегодня тоже неплохо поработал. Мы все неплохо поработали.

Я снова кивнул, в который раз безуспешно пытаясь прочесть то, что пряталось за непроницаемым взглядом Ларса, устремленным в карты. Опомнился я, только почувствовав шаловливое прикосновение маленькой ловкой ладони к той части моего тела, о которой я в последние несколько дней как-то призабыл.

— Ты что? Не здесь же! — выдохнул я.

— А где? — промурлыкала Флейм мне на ухо, послав по коже поток мурашек.

— Идем туда… подальше…

Мы тихо нырнули в кусты. Июньская ночь благоухала густым ароматом трав, лунный свет бороздил заросли валежника. Флейм, дурачась, повалила меня на землю под оглушительный треск ломающихся веток. Я шикнул, она только засмеялась и прижала меня к земле. Ее волосы щекотали мне лицо, скрывали тусклый лунный диск, и я видел лишь ее странно поблескивающие глаза и влажные губы, обдававшие жаром мою кожу. Я вдруг вспомнил, как она стояла сегодня днем, отставив ногу и прижав арбалет к плечу, как щурилась на мишень, и волна все того же пугающего чувства снова окатила меня, сбила с ног, повлекла за собой в пучину, в которой я не хотел, не был готов утонуть.

— Флейм, — сказал я, удивляясь тому, как хрипло звучит мой голос. — Флейм, после всего… мне казалось… мне и сейчас кажется, что я тебя…

— Ш-ш, — она легонько приложила теплую сильную ладонь к моему рту. Я почувствовал губами твердые бугорки мозолей и вдруг понял, что, наверное, всё-таки хочу ей это сказать, — Не надо. Не говори ничего.

— Я…

— Пожалуйста, — она наклонилась, коснулась губами моей щеки, потом шеи, потом… — Пожалуйста…

Мне уже не хотелось говорить. Я просто не мог.

Когда всё закончилось, она обняла меня, обхватив руками и ногами, и мы долго лежали среди поломанного валежника, глядя в небо и не видя его. Я думал о том, что собирался ей сказать, и теперь, успокоив три дня голодавшего зверя, размышлял о том, не слишком ли скоропалительно принятое мною решение. Я боролся с пучиной и, кажется, одолел ее: вода вытолкнула меня на поверхность, и теперь я покачивался на волнах, не зная, то ли нырнуть обратно, то ли грести к берегу.

По правде говоря, плаваю я неважно.

— Мне тебя ужасно не хватало, — сказала Флейм, и я вздрогнул.

Мы почти не разговаривали в эти дни. Не то чтобы я избегал ее — просто говорить как будто было не о чем. Или мы просто пытались себя в этом убедить.

— Ужасно-ужасно? — медленно переспросил я.

— Ужаснее не бывает.

— Почему?

Она шевельнулась, приподнимаясь, оперлась головой о ладонь, откинула растрепавшиеся волосы за спину.

— С тобой хорошо, — просто сказала она.

— В постели?

— Не только.

— Но в постели тоже.

— Да, в постели тоже.

Она говорила насмешливо, задиристо, нежно, щекоча мой лоб прядью волос. А я злился. С каждой минутой всё сильнее и сильнее, и то, что она не замечает этого, лишь усиливало мою ярость.

— А ведь есть с кем сравнить, да? — спросил я. — За полтора-то года, небось, много перепробовала.

— Не так чтоб очень…

— Ну, и как мои успехи?

— О, ты в десятке лидеров, — серьезно сообщила она.

— Неужели? Я польщен.

Она сдавленно усмехнулась, скользнула зажатой между пальцами прядкой по моей щеке. Я зло отмахнулся, сел.

— Да прекрати ты это!

Флейм уставилась на меня с недоумением, слегка отодвинулась.

— Ты что?..

— Зачем ты тогда со мной пошла, а? — отрывисто бросил я через плечо. — Если я всего лишь один из многих?

— Эван, я же пошутила…

— А с Саймеком ты спала? Он в какую десятку входит? Я слышал, он просто гигант. Тем и берет.

На миг мне показалось, что сейчас она меня ударит.

— Зачем же ты к нему подалась? — горячо продолжал я, почему-то торопясь выложить ей всё, что у меня накипело. — Зачем, если не для этого? Только не начинай старую песню: мы подумали, мы решили!.. Ты же знала, как я к нему отношусь — кто-кто, а ты-то знала лучше многих! Неужели ты вообразила, что это лучший способ почтить мою память, а, Флейм? Или просто тебе плевать на это было?

Она громко вздохнула, подгребла ноги к груди, неловко поднялась. Под ее ступней затрещали ветки, скудный свет померк, когда фигура Флейм закрыла от меня луну.

— Ну зачем ты так со мной? — в отчаянии проговорила она.

Забыла уже, наверное. И я забыл. Мы оба забыли, что я вел себя так всегда. Что это было в порядке вещей. Я нападаю, она защищается, я беру, опадает. Вот такие у нас отношения. Уже четыре года. Точнее, пять с половиной лет.

— Прости, — тоскливо сказал я, глядя в землю. — Устал я что-то. Я побуду тут немного… А ты иди. Ладно? Я скоро приду.

— Точно? — тихо спросила она.

— Точно, — рассмеялся я. — Куда я денусь?

— Один раз уже делся.

Смех замер у меня ла губах. Она ведь даже не спросила, где я был. А я ничего не рассказал. Ладно, завтра наверстаем… Много чего надо наверстать.

Ее шаги зашуршали в траве, потом стихли. Я еще какое-то время сидел на земле среди стрекочущих сверчков, потом встал и двинулся через валежник в сторону от лагеря. Мне в самом деле хотелось побыть одному. Надо было о многом подумать: о Флейм, о Ларсе… О моем новом мире и о новых отношениях, которые мне придется в нем строить, — пусть и с теми же самыми людьми.

Ночь была ясной, насыщенной запахами и звуками лета. Это были не леса, но уже похоже: хруст сучков и запах листвы, шум редких веток над головой, звонкая тишина полнолуния. Я пробрел сквозь кустарник и вышел к небольшому полю. Тракт вился далеко впереди: мы проедем там только завтра. Поле сухое, белесое в ровном лунном свете, будто выжженное — только кое-где заросли клевера. Простор обычно давит на меня, но сейчас я вдруг ощутил странную, горькую свободу. Как будто понял, что умею летать, и одновременно осознал, что лететь мне некуда.

Не знаю, сколько я простоял там, у пустынной земли под пустынным небом. Из задумчивости меня вырвал крик. Близкий: кричали в лагере. Крик повторился, к нему присоединились еще и еще: сначала недоуменные, потом полные ужаса. Я сорвался с места, ломаиулся вслепую через валежник, ориентируясь по голосам. Зеленые? Или мстительный Саймек? Жнец бы его побрал! Я схватился за пояс на бегу, выругался. Конечно, только полный кретин потащит арбалет в кусты, где собирается порезвиться с женщиной. К сожалению, полным кретином я не был. Во всяком случае, не в тот вечер.

Я вылетел на поляну, где мы разбили лагерь, и застыл, не в силах двинуться с места. Горел лишь один костер, а вокруг него метались люди, и в первый миг это показалось мне безумной ритуальной пляской вокруг жертвенного огня. С тем лишь различием, что у людей, исполняющих такие танцы, как правило, не вспороты животы.

Он снова был здесь. Высокий человек в броне, тот, кого слуги Безымянного Демона называли Ржавым Рыцарем. Он шел меж моих (на этот раз моих!) людей, спокойно и методично вспарывая им животы, постепенно пробираясь к краю поляны, у которой стоял я. Я увидел Грея, шарахнувшегося от короткого широкого клинка в последний миг, но смотревшего совершенно в другую сторону, и отстранение подумал, что парень может похвастаться редкостным везением. Ларс стоял чуть в стороне, сжимая перед собой нож (в точности как Фальгер когда-то) и напряженно осматривался по сторонам. Флейм я не видел. Меня охватило воздушное, головокружительное чувство повторения уже виденного, и в этот миг Ржавый Рыцарь заметил меня. Его лицо по-прежнему скрывало опущенное забрало, но я это почувствовал. Так, наверное, кролик чувствует присутствие удава. Он двинулся ко мне — сначала медленно, переваливаясь с боку на бок, потом быстрее и быстрее, держа меч в опущенной руке.

— Ларс! — завопил я, перекрывая стоны умирающих рекрутов. — Ларс, стреляй в него!!

Ларс вздрогнул, обернулся, и я увидел капли пота на его лбу, сверкнувшие в лунном свете.

— Стреляй!!! — закричал я снова, и в его остановившемся взгляде мелькнуло удивление. Я понял, вернее — вспомнил.

Они же его не видят.

Я рванулся вперед, Ржавый Рыцарь немедленно переместился, расстояние между нами резко сократилось. Я понял, что не успею.

— Брось мне арбалет! Быстрее!

Ларс качнулся, потом отцепил от пояса свой арбалет, швырнул мне. В его взгляде сквозило изумление. Я поймал арбалет на лету, споткнулся, едва не упав, взрыхлил носками сапог сухую землю. Слава богам, заряжен! У меня хватило времени лишь на то, чтобы развернуться и вскинуть арбалет на плечо. Рыцарь был уже почти рядом, не глядя полоснул мечом по животу оказавшегося между нами парнишки. Я машинально отметил, что это тот самый, которого Ларс днем учил натягивать тетиву, и нажал на спуск.

Стрела со скрежетом впилась в латы, бывшие так близко от меня, что я уже мог различить контуры пятен ржавчины на кирасе, вышла с другой стороны и умчалась в ночь. Рыцарь покачнулся, замер. Я отскочил назад, столкнулся с кем-то, чуть не упал, схватил с земли колчан с болтами, лихорадочно перезарядил арбалет, хотя внутри кричало: «Все, все, успокойся, ты же убил его, все!» Но кролик во мне все еще дрожал, чувствуя за спиной удава. Все еще ждал его. С ужасом. Но покорно.

Ржавый Рыцарь выронил меч, опустился на одно колено. Черная дыра в его груди была окружена темным пятном, но я не знал, кровь это или ржавчина. Почему-то ответ не казался мне очевидным.

Я выстрелил снова, на этот раз в забрало. Рыцаря откинуло назад, я опять перезарядил арбалет, чувствуя, как трясутся руки. Рыцарь упал, потом приподнялся, упираясь в землю, загребая песок закованными в железо пальцами.

И стал вставать.

Я отступил на шаг, на два, услышал, как меня зовут по имени — мне показалось, что это Грей, но уверен я не был. Ржавый Рыцарь поднялся, постоял несколько мгновений, потом подобрал оброненный меч и шатко двинулся ко мне. Я беспомощно пятился, понимая, что безоружен перед ним. Рыцарь шел на меня, спокойно, уверенно (как удав подползает к кролику, смиренно ожидающему своей участи), шел мимо мертвых, умирающих и невредимых солдат, шел, не видя их, не замечая их. Кто-то шагнул ему навстречу, я хотел закричать, но не успел — меч Рыцаря пропорол его живот, словно лист пергамента.

Он убивал всех, кто стоял между нами. Только их. Всех их.

Я круто развернулся и помчался в другой конец лагеря, туда, где мы привязали коней. Взлетел на ближайшего, ударил пятками по бокам. Конь взвился на дыбы, заржал, загребая передними ногами. Я сорвался с места, на лету обернулся через плечо и спустил еще один болт в забрало Ржавого Рыцаря, уже тянувшего ко мне руку в железной перчатке. Ладонью вверх, вдруг понял я. Словно просит. Не убегай. Пожалуйста. Ведь в этом нет никакого смысла.

Не знаю, почему мне так показалось — у меня не было времени обдумать мелькнувшую мысль. В следующий миг я мчался под высоким небом с луной без звезд, пригнувшись к холке коня и моля богов, чтобы я не ошибся, чтобы Рыцарь погнался за мной и оставил в покое остальных…

Я убегал. Не ради себя. Ради них. Я так думал.

Я должен был так думать, чтобы не сойти с ума.