"Игры рядом" - читать интересную книгу автора (Остапенко Юлия)

ГЛАВА 26

Пальцы дрожат от страха, от гнева. Пальцев только восемь: они трясутся так, словно их десять. Страха, гнева — на десять пальцев. И даже больше. В сером небе с криком носится птица. Крик бьется о закрытые ставни. Темно.

— Ты уверен?

— Уверен… Алоиз… Я уверен! Ты спрашиваешь, УВЕРЕН ли я!!

— Успокойся…

— Сам успокойся! Я предупреждал тебя! Говорил, что так и будет!

— Покажи мне. Отойди.

Пальцы — десять пальцев — легко касаются пергамента, бережно, нежно. Почти не касаются.

Тихое дыхание, ровное, спокойное, будто во сне… будто сон, который снится Демону.

— Мы все — только сон, снящийся Демону. Джейкоб, когда рисунок начал кровить?

Пальцы — восемь — дрожат, заламываются, выли бы, если бы умели.

— Почему ты спрашиваешь ЕГО?! Это я…

— Джевген… Я прошу… Джейкоб?

— Я увидел вчера ночью. Думал, почудилось…

— Почему ты сохранил этот рисунок?

— Я…

— Не бойся. Скажи: почему? Тебе нравится эта женщина? Ты находишь ее… привлекательной?

— Н-нет…

— Нет?

Пальцы — пять из десяти — расползаются в вязкой темной крови, по высоким холмикам грудей, по изгибу острых локтей, по буйной гриве черных волос, по белесому пергаменту, полустертому грифелю… Кровь темная, венозная и плохо, страшно пахнет. Пальцы — эти — не дрожат.

— Просто… она…

— Джейкоб?

Дыхание — рваное, тяжкое, мучительное — как сны, которые снятся всем.

— Она так хорошо… нарисована, и она… настоящая… просто очень настоящая… живая…

— Хотел бы я знать, где эта женщина теперь. И что с ней происходит.

Пальцы — восемь из восьми — дрожат, сжимают друг друга. Пальцы — пять из десяти, — отрываются от стертого грифеля, стряхивают темную кровь.

— У тебя остались еще какие-нибудь его рисунки?

Мне отвели комнату, но я в нее даже не заглянул. Решил, что просижу до утра у солдатских костров. Если мне позволят, конечно — я бы на месте Урсона этого не допустил. Но он то ли не боялся повторения истории на Перешейке, то ли доверял своим людям, то ли оказался достаточно проницателен, чтобы понять мою новую сущность. В случае последнего я мог ему только позавидовать, потому что сам я пока ни хрена не понимал.

Ночь выдалась приятная — звездная и теплая, не очень сухая. Спать мне не хотелось, и я выбрался на стену форта: ветер тут был мягким и свежим и, кажется, пахнул листьями. Вряд ли, конечно — до полесья отсюда слишком далеко. Но я решил, что чувствую этот запах, значит, так тому и быть.

Куда податься, я пока не знал. Не в Восточные Леса, конечно. Теперь уж точно нет. В Даллант? Я должен был найти Йевелин. Убедиться, что она жива… Выяснить, как она победила Стальную Деву. Рассказать все о Проводниках и Безымянном Демоне. Спросить, чего она так боится. Для начала хватит.

Звезды мерцали слабо, словно неуверенные в содержании сигнала, который пытались таким образом передать. Я оперся спиной о стенку укрепления и, сунув руки в карманы, закрыл глаза. Оказывается, это приятно: просто стоять с закрытыми глазами, чувствуя, как лицо обдувает ветер, как шевелятся от его дыхания волосы надо лбом. Странно, никогда я не задумывался, что это может быть приятно. Просто стоять и ни о чем не думать. Не чувствовать ничего, кроме ветра на лице. Не дышать. Почти что не быть.

Поворачивая ладонь назад и перехватывая запястье тянувшейся ко мне руки, я не открыл глаз и не повернул головы, только подумал: ничто приятное, как и ничто хорошее, долго не длится.

— Настороже, — посмеиваясь, сказал Урсон. Он стоял у меня за спиной, но в темноте я и так не смог бы рассмотреть его лица. Это почему-то успокаивало — мне не нравилось несоответствие его внешности голосу и в особенности взгляду. — Молодец.

— Я не нуждаюсь в твоих похвалах.

— Да ладно тебе. Кого ты ждал?

— Саймека. Или, скорее, кого-нибудь из его людей.

— Но не меня?

— Или тебя. У тебя, по большому счету, оснований столько же.

— Нет, — засмеялся Урсон, — немного больше.

— Почему?

— Почему? Ты — Эван Нортон.

Я вдруг разозлился. Очень сильно. Так сильно я злился в последний раз только в Далланте на Дарлу Аннервиль, рыдавшую в полутемном зале, в дрожащем свете нескольких свечей, под пристальным взглядом своего отца, под пустым взглядом своей мачехи.

— Я Эван Нортон. Да. Я — Эван Нортон. Уже двадцать седьмой год. Мне так часто об этом напоминают, что я при всем желании не смог бы забыть. Как думаешь, если я сменю имя, это поможет?

Урсон промолчал. Он не шевелился, а оборачиваться мне по-прежнему не хотелось. Наконец я не выдержал — и вздрогнул, обнаружив, что он стоит ко мне гораздо ближе, чем я думал. Вплотную, почти касаясь подбородком моего затылка. Даже пятнадцатилетним мальчишкой он был выше меня на полголовы. Его дыхание обожгло мне лицо, я снова почувствовал этот странный пряный запах и вдруг вспомнил десятки деревянных солдатиков, разбросанных по столу.

— Ты не боишься, что я уведу твоих людей? — внезапно охрипшие голосом спросил я. Он покачал головой. Если бы была луна, я, возможно, смог бы рассмотреть его лицо. И я даже не знал, радоваться ее отсутствию или нет. — Почему? Саймек тебя недостаточно настращал моим вредным влиянием на его солдат?

— Они не пойдут, — тихо сказал Урсон. — Они бы пошли, если бы ты вел. Хоть куда-то. Даже если бы ты сам не знал куда. Но сейчас ты никуда не идешь. Вот и всё.

Опять меня затрясло. Почему его голос оказывает на меня такое воздействие? Тело, детское и обманчиво слабое на вид, как будто лгало, и я невольно думал, что голос и глаза должны говорить правду, потому что в одном человеке не может быть столько лжи. Урсон придвинулся еще ближе, и я невольно отшатнулся, рефлекторно ухватившись за выступ укрепления. От бездны под ногами меня отделяла верхушка крепостной стены — деревянного частокола, — доходившая мне до бедер, и это заграждение вдруг показалось опасно ненадежным.

— Я иду в Даллант, — с уверенностью, которой не чувствовал, возразил я, не ставя цели его переубедить — просто его слова о том, что я никуда не иду, неожиданно меня покоробили. — У меня там масса неоконченных дел.

— В Даллант? Что у тебя общего с Шервалем?

— С Шервалем? — не понял я. — Он-то тут при чем?

— Ты не знал? Его войска заняли Даллант, Кливор и Парезу еще месяц назад. Почти весь юго-запад под Шервалем.

— Проклятье! Как же это могло случиться?! Почему мне никто не сказал?!

Йевелин…

— Твои неоконченные дела, если остались живы, наверняка направились в столицу. Там сейчас собираются все лояльные к Гийому дома. Прелестница твоя, если она из этих, теперь там же. Если ее не уделали по дороге.

Я почувствовал, что позорно краснею, но, к счастью, в темноте это вряд ли было заметно. Впрочем, голос дрожал не менее предательски.

— Что за чушь. Чтобы я уцепился за юбку дворяночки?..

— Тебе виднее, — охотно уступил Урсон, и от этой снисходительной капитуляции я почувствовал себя еще более униженным. Во дворе мерцали огоньки костров, и мне вдруг безумно захотелось туда, вниз.

— Как же… как Шерваль смог туда… так быстро?

— А у него уже с полгода как там дислоцировано несколько подразделений. Законспирированных под мирное население. Проникли на земли Гийома под видом беженцев с занятых Шервалем земель после одной из крупных кампаний. И отсиживались, ожидая сигнала. Запасной вариант.

— Зачем?

— Не знаю, — признался Урсон. — У него были очень хорошие позиции на юго-востоке. Он даже сунулся ко мне… представляешь? Шерваль в моих степях, когда его никто не ждал. Это было большим сюрпризом.

— Сейчас же он на коне… так? Мы… — это проклятое «мы!» — …мы сейчас против него?

— Были. В целом, и остаемся.

— В целом?..

— Всё будет зависеть от того, что он решит.

Так, это уже что-то новенькое! Никогда на моей памяти Сопротивление не сговаривалось с королевской фамилией. Что же это такое?..

— Вы хотите заключить союз? Помогаете ему разгромить Гийома, а потом, под шумок, вводите в дело армию Саймека? О которой Шерваль, естественно, не знает?

— Он знает.

Ироничность моего тона потеряла всякий смысл. Я уже вообще ничего не понимал.

— На самом деле, — проговорил Урсон, — это Саймек предложил то, что ты говоришь. Я с ним не спорю. Если он до сих пор думает, что десятитысячную армию можно пять лет прятать по пещерам, остается молиться, чтобы в следующем перерождении он стал женщиной и смог выполнять работу, приличествующую его уму.

— Ты… — Как же мне всё это надоело… — Ты лгал там, внизу? Всё, что ты мне говорил, предназначалось для Саймека?

— Не всё. Но многое. Я не хочу открыто вступать с ним в конфронтацию — он, чего доброго, полезет в драку, а я сейчас не могу позволить себе давать отпор десятитысячной армии разленившихся крестьян. У меня просто нет на это времени. Армия Саймека законсервирована на Перешейке. Шерваль всё знает. Гийом тоже. Стоит им высунуться оттуда, и их перережут, как цыплят. Союз с Шервалем опасен. Он слишком влиятелен. Его ненавидят, но и боятся не меньше. Мне не всё равно, кто победит в этой войне. Если это будет Шерваль, дело значительно усложнится. Армия Саймека — это палка о двух концах, может сработать и как запасной вариант, и как дополнительный козырь при торге с Гийомом.

— С Гийомом?..

— Если договор с Шервалем не удастся. Я предложу королю голову брата в обмен на некоторые привилегии… для себя лично… и для тебя, если захочешь. — Он умолк, словно ожидая ответа на это более чем странное предложение, но я молчал. Тогда он продолжил: — Если он согласится — что ж, дело решится совсем просто. Если нет, можно будет использовать армию Рича как резерв… но уже, конечно, без Рича…

— Блестящий план, — с убийственным сарказмом похвалил я. — Значит, только личные привилегии? Это всё, что тебе надо?

— Конечно, — в его голосе впервые послышалось удивление. — А что же еще? Если дело выгорит, как думаешь, кто сядет на трон?

Меня передернуло. Я попытался отодвинуться, но рядом был уже частокол. От попытки представить себе этого молокососа в короне и мантии мне стало дурно — словно глупый сон или идиотское представление ярмарочных шутов.

— Проклятье, Кайл, да зачем тебе этот трон?! — выдавил я, почти смеясь. Он помолчал, потом ответил:

— Ты вряд ли поймешь.

Я осекся. И правда. Он ведь не требовал объяснить, зачем я угробил шесть лет и множество чужих жизней в отряде арбалетчиков. У каждого своя игра. Мы все играем рядом… но у каждого своя игра.

— Прежде чем предлагать Гийому голову Шерваля, ее надо добыть, — жестко сказал я. Так вот, поразвлечемся, отбирая чужие игрушки… Я ухмыльнулся этой мысли, но ухмылка вмерзла мне в лицо, когда Урсон ответил:

— Она уже добыта.

Я круто развернулся к нему. Так круто, что едва не свалился вниз. Урсон молниеносно перехватил меня за плечи и рванул к себе, прочь от разверзшейся внизу пропасти. Я упал прямо на него, рефлекторно выставив руки вперед и уперевшись ладонями ему в грудь. Мы оба распрямились, тяжело дыша, стоя лицом друг к другу: он — спиной к двору, я — спиной к бездне, но Урсон не отпустил меня. Одно его движение, подумалось мне, и я лежу снаружи форта с раскроенным черепом. Ветер поменял направление и снова бил мне в лицо.

— То есть? — выдохнул я, стискивая кулаки и безуспешно пытаясь отодвинуться от него. Его детские руки оказались очень сильными.

— Шерваль здесь. В подземелье форта. Он приказал наступать на запад, но сам отправился туда не сразу. Хотел подождать, пока возьмут Даллант. А тем временем — разобраться со мной… Он думал, я решу, что он пошел вместе со своими войсками. Но недооценил мою агентуру.

— Ты взял Шерваля, — потрясение проговорил я. — Проклятье, Кайл, да ты ведь теперь можешь всё. Всё что угодно. Его армия парализована, а Гийом даст многое за своего брата… Ты держишь в руках всю страну.

— В настоящий момент, — сказал Урсон, — я держу в руках тебя.

Слова замерли у меня на губах. Я по-прежнему не мог видеть лица Урсона, но вдруг вспомнил его взгляд. Острый и тонкий, будто игла или осиное жало. Я не понимал его. Не понимал, чего он хочет. Или думал, что не понимаю. Думал, даже видя ясный взгляд женоподобного блондина, прислуживавшего Урсону за столом, думал, даже глядя в его раскосые глаза, даже ощущая его дыхание на своей коже. Я почувствовал стремительно подкатывающую тошноту.

— Пусти.

— Эван, перестань. Не бойся меня. Я ничего тебе не сделаю.

— Пусти, я сказал.

— А я сказал, перестань. Я могу сбросить тебя вниз, если захочу. И могу сделать своей правой рукой… если захочу. Эван, я хочу. Я про тебя слышал… я очень давно и очень много про тебя слышал. Я не хотел тебя видеть. Как будто чувствовал… как знал, что ты… такой… Чего ты хочешь? У меня сегодня хорошее настроение. Чего бы тебе хотелось? Я могу отдать Шерваля тебе. Как подарок. Или Саймека. Он говорит, что ты украл его людей, но ведь он сделал то же самое, верно? Тебе не хочется ему отомстить? А хочешь, провернем это дело вместе? Я всегда делал это только для себя. Мне иногда тоже хотелось… для кого-то… кого-нибудь. Хочешь? Сделаем это вместе. Ты и я… у нас получится…

Этот запах, приторный запах чего-то жуткого, был всё сильнее, всё резче, настырнее, и в тот миг, когда ладонь Урсона легла мне между ног, стал невыносимым. Я согнулся пополам, и меня вырвало Урсону на рубашку.

Он сразу отпустил меня и отступил. Я привалился к стене укрепления и отер губы тыльной стороной ладони. Мои плечи тряслись, в голове шумело, огоньки костров, вдруг ставшие очень далекими, прыгали под ногами, и я никак не мог понять, то ли расхохочусь сейчас, то ли разрыдаюсь. Урсон смотрел на меня молча. Я не видел этого, но чувствовал его взгляд.

— Прости, — вполголоса проговорил он. — Извини. Я не думал… Тебе не надо было сюда приходить.

«Это уж точно!», — мысленно простонал я, по-прежнему не выпрямляясь. Приступ прошел, и теперь мне просто хотелось остаться одному.

— Ты выбываешь из игры, — помолчав, тихо и очень жестко сказал Урсон. — Слышишь, Эван? Раз так, ты выбываешь. Запомни это… хорошенько.

Я услышал, как он спускается вниз, легко и быстро, прыгая через ступеньку. Я сполз на пол и прислонился к стене.

— Запомню, Кайл, — сказал я, но он уже не мог меня услышать.

Когда я спустился вниз, большинство солдат уже спали, только часовые хмуро поглядывали в ночь. На меня внимания никто не обращал. Золотисто-алые искры одиноко выстреливали во тьму и тут же гасли, не успев осветить лиц спящих солдат.

Я не без труда нашел оружейную и бесцеремонно растолкал кузнеца, подпиравшего широченной спиной запертую дверь.

— Нож и арбалет, — тоном, не терпящим возражений, сказал я. Кузнец захлопал сонными глазами, потер их кулаками, скривил рот, намереваясь разораться. И тогда я, всё еще смутно понимая, что делаю, но повинуясь какому-то странному, внезапному вдохновению, придвинулся к нему почти вплотную и легонько дыхнул ему в лицо.

Он отшатнулся, слово увидел на мне следы проказы, и побелел так, что это было заметно даже в темноте.

— Нож и арбалет, — без угрозы в голосе повторил я. — Быстро и очень тихо.

Оружейник встал, отпер свою мастерскую и меньше чем за две минуты принес мне требуемое. По правде, я не ожидал, что у них найдется арбалет, и это стало приятным сюрпризом. Я без единого слова забрал у оружейника протягиваемое оружие и, не оборачиваясь, зашагал вдоль стены. Оборачиваться было нельзя. Я это знал.

Форт спал: только однажды на меня заворчал солдат, о ноги которого я споткнулся, а другой раз залаяла собака. Я не знал планировки форта и терял драгоценные минуты, но выбора не было. Конюшня, по счастью, довольно легко нашлась по запаху. Беседа с конюхом в точности повторила беседу с кузнецом. И результат был тот же. Меня снова начало трясти, когда я только попытался представить, что же такое знают они и чего не знаю я, но времени думать об этом не оставалось.

Вход в подземелье я искал долго: башня форта была круглой и почти гладкой, входы и окна — асимметричными. Наконец я обнаружил темное углубление в одном месте возле стены. Лишь подойдя ближе, я заметил слабый желтоватый отблеск далеко внизу. Привязав коня к оглобле стоящей неподалеку телеги и приторочив арбалет к седлу, я сунул нож за пояс и, нащупывая ногой в темноте неровные узкие ступени, спустился вниз.

Внизу была небольшая каморка, где двое солдат играли в карты, сидя на перевернутых бочках. Игра казалась азартной, но ругались они громким шепотом, словно боясь потревожить чей-то сон. При виде меня оба умолкли и бросили карты на стол. Я сделал два шага вперед, и один из солдат поднялся, положив руку на рукоять прислоненной к стене алебарды.

— Чего надо?

— Увидеть пленника, — сказал я, глядя солдату в лицо. Он слегка нахмурился, поморщился, бросил на напарника неуверенный взгляд. Я оттянул воротник рубашки и глубоко вздохнул.

Что они знали? Проклятье, что же они такое о нем знали?..

Солдат загремел ключами, отпирая низкую железную дверь в углу каморки.

— Пять минут, — предупредил он.

— Сколько скажу, столько и будет, — холодно ответил я и, не дожидаясь возражений, протиснулся в узкий коридорчик, почти сразу обрывавшийся вниз винтовой лестницей. Дверь за моей спиной тут же захлопнулась, и я погрузился в сырой полумрак. У самого входа вонюче чадил факел. Полусгнившая деревянная лестница круто уходила вниз и после четырех или пяти витков терялась во мраке. Я вытащил факел из держателя и стал спускаться, думая, что, вероятно, кормят его высочество нечасто — вряд ли солдатам доставляет большое удовольствие мотаться по этой развалюхе вверх-вниз, всякий раз рискуя сломать себе шею. Тут было холодно и промозгло, сильно воняло мочой, а лестница тут и там была заляпана крысиным пометом. Один раз я наступил на крысу и прикусил язык, пытаясь не заорать, когда нога, потеряв опору, рванулась вниз. Кто бы мог подумать, что в этом полуразвалившемся укреплении такие, можно сказать, классические ямы.

Брат короля нашелся на самом ее дне, почти там же, где обрывалась лестница, на крохотной площадке голой земли. Он сидел, привалившись спиной к стене. Руки и ноги у него были связаны, на теле в нескольких местах виднелись рваные раны от крысиных укусов. Вероятно, большую часть времени он развлекался тем, что пытался стряхнуть с себя этих тварей. Я никогда раньше его не видел и не знал, что он так молод. Старше Урсона, конечно, но ненамного. Лицо у него было узким, пепельно-серым и по-женски красивым, свалявшиеся вьющиеся волосы облепили лоб, щеки и шею. Он был тонким и хрупким, как юная девушка, и весил, наверное, столько же.

— Монсеньор, — насмешливо сказал я.

Он слегка повел подбородком, сдул с лица слипшуюся прядь, пошевелил плечами. Сквозь волосы вдруг сверкнули глаза — острые, внимательные и очень злые. Я подумал, что его весьма осмотрительно держат связанным

— Я тебя не знаю, — сказал Шерваль.

Я всё еще рассматривал его, не в силах отказать себе в таком удовольствии, хотя времени не оставалось совсем. Он был мелкокостным, очень молодым и женственным, но я чувствовал в нем больше опасности, чем в Йевелин и Урсоне вместе взятых. Что-то везет мне в последнее время на волков в овечьей шкуре.

— Я Эван Нортон, — ответил я и почувствовал, как нехорошо засосало под ложечкой, когда Шерваль вздрогнул всем телом и вскинул голову, щурясь на меня сквозь бьющий ему в глаза свет факела.

— Нортон! — повторил он. — Ты же был с Далланте.

— А сейчас я здесь, и вы должны бы этому радоваться, — резко сказал я и достал из-за пояса нож. Шерваль следил за моими движениями с напряжением удава, замершего перед прыжком. Мышцы его плеч напряглись, как будто он всё еще надеялся порвать путы, а на губах вдруг появилась такая злая, торжествующая улыбка, что я чуть было не передумал делать то, что решил.

— Я рад, — прошептал он, не сводя с меня глаз, и тогда я наклонился и, грубо толкнув его на бок, одним движением перерезал веревки на его запястьях.

— Ноги сами развяжете, монсеньор, — сказал я, выпрямляясь.

Он медленно потянулся и принялся разминать затекшие конечности, по-прежнему не отрывая от меня пристального, ухмыляющегося взгляда.

— Я твой монсеньор? — спросил он таким тоном, словно намеревался хорошенько поиздеваться. Много я слыхал про этого типа и теперь был склонен поверить любым сплетням.

— Нет, — ответил я, не выпуская нож из руки. — Просто, насколько мне известно, так принято называть брата короля.

— Ты служишь моему брату?

— Я никому не служу.

— Почему же ты делаешь то, что делаешь?

— Вы не знаете, что я делаю.

— Правда, — усмехнулся он и потянулся к веревкам на ногах.

Когда он поднялся, я велел ему идти вперед и не издавать ни звука. Он пошел легкой пружинистой походкой, хотя, стоило ему встать, как кровь с новой силой хлынула из его ран.

— Досталось вам, — коротко констатировал я.

— Ты о крысах? Ерунда, — он тихо засмеялся, и от этого смеха мне стало еще паршивее, чем от дыхания Урсона, окатывавшего меня над тридцатью футами пустоты. — Это только немного… э… повздорили. Но — мы быстро нашли общий язык. Они мои друзья.

— Рот прикройте, — шикнул я и толкнул его рукояткой факела в спину. Наверх мы поднялись даже быстрее, чем я спускался вниз.

— Дай я, — одними губами проговорил Шерваль, когда мы достигли железной двери наверху. Я колебался не дольше мгновения: мне никогда не приходилось всаживать нож в живое тело и чувствовать, как кровь хлещет мне на руки, и я не собирался знакомиться с этими ощущениями ради человека, до которого мне не было никакого дела. Я молча бросил ему нож и прижался к стене — площадка оказалась слишком тесной, чтобы двое могли свободно развернуться. Шерваль требовательно забарабанил кулаком в дверь. Не знаю, сколько он просидел здесь, но сил у него от этого явно не убавилось.

Когда на загаженную крысами площадку брызнул желтый свет, Шерваль полоснул ножом по горлу открывшего дверь солдата. Свет факела и фонаря из каморки снаружи слились, лезвие ножа слабо блеснуло оранжевым. Шерваль толкнул труп на меня, и я с беззвучным проклятием швырнул его вниз: к счастью, труп не покатился по лестнице, а скользнул на две ступеньки и осел, перевесившись через перила. Я круто развернулся и увидел, как Шерваль выходит из сторожевой. Второй солдат с кровавой дырой вместо глаза лежал навзничь на рассыпавшихся картах, уставившись целым глазом в потолок.

Я кинулся наверх, схватил Шерваля сзади за пояс и рванул назад, прижал к стене.

— Тихо. Наверху две сотни солдатни. Вы совсем охренели, монсеньор.

Он только широко улыбнулся в ответ, и я увидел кровь у него на зубах. Если бы в моем желудке еще что-то оставалось, я бы за него не ручался, но на этот раз повезло.

— Стойте здесь. Когда свистну, мчитесь ко мне, — одними губами приказал я и, оттолкнув его, поднялся наверх.

Всё было тихо; на меня попало немного крови охранника, но я надеялся, что в темноте ее никто не заметит. Рядом спали вповалку пятеро или шестеро солдат, но ближайший костер находился шагах в двадцати. Я неторопливо подошел к коню, дремавшему у телеги, снял с седла арбалет, зарядил его, погладил пальцами лакированную крестовину, как кожу любимой женщины, и небрежно послал болт в ухо привратника, сопевшего у ворот. Тот медленно завалился на бок, не привлекая при этом ничьего внимания. Я перезарядил арбалет, приторочил его к поясу и, подхватив коня под уздцы, всё так же неторопливо двинулся к воротам. Я был абсолютно спокоен. Никогда еще в жизни я не был так спокоен.

Когда я преодолел уже половину пути, меня окликнул один из солдат, сидевших у костра прямо напротив ворот.

— Эй, парень, ты это куда собрался?

Я обернулся к нему, мягко улыбаясь. Он сразу изменился в лице и отвел взгляд. Даже дышать не понадобилось. Видно, узнал. Проклятье, неужели слухи здесь разносятся так быстро? И неужели они боятся Урсона так сильно? Я вспомнил его слова о том, что он мог бы отдать мне Шерваля или Саймека, просто так… подарить. И подумал, что он, вероятно, часто делает подобные подарки.

Однако когда я взялся за ворот и принялся с натугой его крутить, даже страх перед новоявленным фаворитом командира не переборол выучки.

— Ты что делаешь?! Эй!!

Они увидели арбалетный болт, торчащий из головы своего собрата, и этого уже не могли простить даже любовнику Кайла Урсона. Створки ворот успели разойтись ровно настолько, чтобы пропустить одного всадника. Взлетая на коня, я пронзительно свистнул, надеясь теперь только на быстроту ног Шерваля, и не прогадал. Всеобщее внимание было приковано ко мне, и он прошмыгнул сквозь самую гущу солдат, повскакивавших с насиженных мест у костров, вспорол на ходу пару глоток и взлетел в седло позади меня, когда я уже тронулся с места. Мы юркнули в щель между створками, оставив позади месиво из трупов, возмущенных криков, бряцанья оружия и алых сполохов пламени.

Ночь была безлунная, звездная, дорога от форта шла через степь, еще совсем немного, и она уходила в редкий пролесок, главным достоинством которого была мелкая река. Конь попался славный, двух седоков нес так же легко, как одного, впрочем, я и сам вешу не так много, а Шерваль и вовсе пичужка. Мы неслись как угорелые, и погоня, сначала державшаяся на расстоянии сотни ярдов, довольно скоро стала отдаляться. Просто чудо, что ни один из этих олухов не додумался захватить арбалет — нас с Шервалем прошило бы одним болтом.

В пролеске мы какое-то время ехали по воде, потом снова по берегу, потом, когда шум погони позади стих, очень долго по воде, сбивая след. Когда я наконец рискнул чуть натянуть повод, уже начинало светать.

— Ушли, — пробормотал я скорее с изумлением, чем с облегчением.

— А ты наглец, — восхищенно отозвался у меня из-за спины Шерваль.

Не то слово. Идея вытащить его из подземелья уже сама по себе была редким идиотизмом, смотаться из форта вдвоем — просто безумием, ну а от погони мы ушли, вероятно, просто из-за везения. Говоря по правде, никогда в жизни мне еще так не везло, и было даже немного обидно, что столь редкостную удачу пришлось потратить на королевского братца.

— А вы счастливчик, монсеньор, — сказал я и, круто развернувшись, сшиб его с коня в тот самый миг, когда он выхватил нож, который я просто не успел у него отобрать. Через миг мы застыли друг против друга: он на земле, на спине, приподнявшись на локтях и держа нож лезвием вверх, я — в седле, на нервно гарцующем коне, прижимая к плечу арбалет.

— Метнуть не успеете, — сказал я. — А я не для того сто раз рисковал своей шкурой в этом гребаном форте, чтобы вы мне ее теперь продырявили.

— Ты мог бы уступить коня своему монсеньору, — невинно сказал Шерваль, снова сдувая упавшую на глаза прядь. Если бы не его улыбка, он казался бы чудным романтичным юношей, которого только что застукали на лужайке в объятиях подружки, да подружка успела сбежать.

— Монсеньор обойдется.

— Я ранен.

— Да идите вы, — искренне пожелал я, и он засмеялся, не пытаясь подняться.

— Всё-таки придется идти, раз ты коня забираешь. Ладно. Эван Нортон. — Он перекатился на бок, и мой палец на спусковом крючке дрогнул, но Шерваль лишь вонзил нож в сухую землю и сел, уперев ладони в колени. — От тебя очень странно пахнет, ты это знаешь?

Я сцепил зубы с такой силой, что заныла челюсть. Первое, что я сделаю, когда уберусь отсюда подальше, — это вымоюсь. Три раза.

— Если поторопитесь, они вас не поймают. Полесье тут уже вроде бы недалеко.

— Да, всего-то еще миль пять осталось, — сказал Шерваль и снова сдул прядь. — Приятно было познакомиться. Думаю, спрашивать, зачем ты это сделал, бесполезно?

Я тронул бока коня пятками, развернувшись в седле и всё еще не отпуская арбалет. Шерваль следил за мной, сидя на земле и улыбаясь растрескавшимися грязными губами.

— Нортон, — крикнул он, когда нас разделяло уже ярдов тридцать, — я не забуду!

Мне почему-то совсем не понравилось то, как он это прокричал.

Выругавшись, я опустил арбалет, развернулся и пустил коня в галоп. Неестественное спокойствие понемногу начало проходить, уступая место прежнему ознобу. Я рассматривал розовеющее на горизонте небо и думал, как хорошо было бы сейчас проснуться… а где проснуться, собственно? В оазисе снежников? В замке Аннервиль? В храме Безымянного Демона? Раньше надо было просыпаться… намного раньше.

Даже не в лесах. Не в пьяно пахнущих — совсем не так, как я сейчас — лесах. Туда я тоже не вернусь, потому что теперь знаю, что это означало бы. Я всегда это знал… но задумался об этом только тогда, когда Урсон положил мне руку между ног, отравляя меня своим дыханием, как я потом отравлял его людей. Да, именно тогда я и понял, что должен… проклятье, нет! Что хочу сделать. Ты прав, Кайл: я выбываю. Я не вернусь в леса, я никогда никуда не вернусь. Хватит. Мне надоело всё время плутать по кругу, воображая, будто я возвращаюсь.

А вы, собаки, грызитесь. Грызитесь дальше.